3. “Черная утопия”

В Демократической Кампучии началось созидание общества “светлого будущего”. В советских газетах того времени с удовлетворением говорилось о том, что пришедшая к власти коммунистическая партия, осуществив национально-демократическую революцию, приступила к этапу строительства социализма.

В 1975 – 1976 гг, в Советском Союзе идеологи, теоретики и даже различные ведомства немало спорили, является ли полпотовская Кампучия социалистической страной. Теоретики обращали внимание на характерные черты, присущие социализму – правящая компартия, ликвидация частной собственности, обобществление. Ряд ведомств также настаивали на социалистическом характере перемен в Кампучии, поскольку в этом случае существенно упрощалась процедура выезда в эту страну. Несколько неожиданно жесткую позицию в отношении непризнания Кампучии социалистической страной занял всемогущий Аэрофлот. Впрочем, объяснялось это весьма прозаично – не было желания распространять на Кампучию льготные тарифы, как это делалось в отношении других соцстран.

В конечном итоге Кампучию причислили к “миру социализма”, что вызвало серьезное недоумение у исследователей, обладающих незашоренными мозгами. И действительно, уже вскоре московским политикам и идеологам пришлось всячески отмежевываться от полпотовщины, явно нарушившей привычную схему развития “мирового революционного процесса” и по случаю возлагать вину за эти искажения на Пекин и маоизм, хотя сам Мао уже несколько лет покоился в Доме памяти на площади Тяньаньмэнь.

"Оскорбление идеи”, “плод китайского социал-милитаризма”, “зловонный гомункулус”, “паупер-социализм” – такими определениями награждала наша пресса злосчастный “эксперимент” Пол Пота. В сентябре 1976 года газета “Комсомольская правда” писала:

– Происходящее в Кампучии не оставляет сомнений, чьи идеи являются теоретической базой людей, пришедших к власти в этой стране. И напрасно кампучийские руководители пытаются убедить кого-то, что в Кампучии создается особая форма социализма. Это всего лишь кампучийский вариант маоизма, предусматривающего в области внешней политики создание безликих государств, безоговорочно подчиняющихся воле Пекина. Кампучийские руководители мыслят маоистскими категориями, говорят знакомыми фразами из цитатника “великого кормчего”.

Что же, нет смысла отрицать влияние идей Мао Цзэдуна на мировоззрение и социальную практику красных кхмеров. Недаром, выступая на траурном митинге по случаю кончины “великого кормчего”, Пол Пот говорил: “Со времен Маркса, Энгельса и Ленина Мао является самым выдающимся учителем мирового пролетариата”. И вместе с тем Пол Пот и его сподвижники яро отстаивали самобытность своей модели социализма. В 1977 году Иенг Сари, давая интервью итальянскому журналисту, говорил:

– Революционный опыт кхмеров не имеет прецедентов. То, что мы пытаемся осуществить, никогда не было сделано в истории. Вот почему мы не подражаем никакой модели – ни китайской, ни вьетнамской. Мы реорганизуем страну, взяв за основу сельское хозяйство.

В отличие от советских вождей и идеологов, в конце концов вставших на путь отрицания социалистического характера “преобразований” Пол Пота, китайские руководители считали, что он действительно строит социализм. Когда летом 1978 года Пол Пот давал прием в честь китайских специалистов, посол КНР заявил:

– За время нашей работы в Кампучии мы смогли увидеть собственными глазами, как кампучийский народ под руководством партии осуществляет социалистическую революцию, строит социализм в условиях независимости и суверенитета.

Однако, если отвлечься от всех “измов”, становится очевидным, что в Кампучии осуществлялся один из вариантов социализма, как бы ни открещивалась от него Москва. Логика мышления диктовала логику действия. Причем действия “революционного”. На это у Пол Пота тоже был свой взгляд:

– С точки зрения нереволюционного мировоззрения жизнь дается, чтобы иметь дом, достояние, делать карьеру, вкусно есть и веселиться. С точки же зрения революционного мировоззрения, жизнь дана для революции. Если не бороться за революционные идеи, то жизнь не имеет смысла.

Впрочем, о том, что же происходило в Кампучии в первый год правления красных кхмеров, было мало известно. Страна все больше изолировалась от внешнего мира. Но со временем в мировых средствах массовой информации стали появляться сообщения, повергающие в шок и ужас. Сначала в это не хотели верить.

В мае 1977 года журнал “Ньюсуик” рассказывал:

– Свидетельства двадцати пяти тысяч беженцев из Кампучии, которым ценой невероятных лишений удалось перейти таиландскую границу, вызывают ужас и содрогание. Трудно поверить, что такое может происходить сегодня в нашем “цивилизованном” двадцатом веке. Однако сомневаться не приходится – их рассказы правдивы. “Эти люди не лгут, – заключил американский дипломат, выслушав очередную группу кампучийцев, прибывших в Таиланд. – Нельзя лгать, пройдя через ад”.

Постепенно во внешний мир из “закрывшейся” Кампучии проникало все больше информации.

Согласно показаниям беженцев, диктаторы Пол Пот и Иенг Сари осуществляли массовую кампанию “по перевоспитанию” всего населения. После того, как спала волна массовых казней, учиненных над горожанами, народ оказался под контролем неведомой Ангки. Вскоре стало известно, что за первый год усилиями красных кхмеров в Кампучии были разрушены существующая социальная структура, экономика, культура, семейные отношения. Книги и архивы были сожжены, пагоды и музеи – уничтожены.

К 1975 году идеи и взгляды полпотовцев отлились в цельную программу “социального эксперимента”. В основу всей социальной и экономической политики Пол Пота и его сподвижников после захвата власти был положен идеал уравнительного социализма, созидание которого осуществлялось с “чистого листа” методами “революционного насилия”. Смысл этого социализма – воспевание всеобщей бедности, превращение человека в бездумного и послушного исполнителя. Лозунг “опора на собственные силы” стал ведущим принципом внутри– и внешнеэкономической политики красных кхмеров. Ведь считалось, что хозяйственно-экономические связи Кампучии с более развитыми странами приведут к тому, что она попадет в экономическую зависимость.

В начале 1977 года Иенг Сари (в то время министр иностранных дел Демократической Кампучии) в своем интервью итальянскому журналу “Эспрессо” четко и кратко охарактеризовал эту модель “кампучийского социализма”:

– Демократической Кампучией управляет партия. Население организовано в кооперативы. Денег не существует. Принцип частной собственности ликвидирован. Газет тоже не существует. Старая школьная система ликвидирована.

При этом, как отмечали журналисты-интервьюеры, отвечал он очень мягко на прекрасном французском языке и улыбался.

Строительство социализма начиналось с того, что все “буржуазное” подлежало беспощадному подавлению и уничтожению. Чернорубашечники с упоением вдребезги разносили иностранные автомобили, уничтожали “империалистическое” оборудование. На специальных церемониях “буржуазная” техника – трактора, бульдозеры, вплоть до бытовых приборов и швейных машинок – демонтировалась на части.

Под флагом ликвидации “эксплуататорских классов” была разрушена вся устоявшаяся социальная структура. По некоторым свидетельствам, летом 1975 года престарелый Мао Цзэдун встречался с Пол Потом и высоко оценил деятельность Ангки:

– Вы одержали блестящую победу. Одним ударом вы покончили с классами. Народные коммуны в деревне, состоящие из бедных и средних слоев крестьянства, по всей Кампучии – вот наше будущее.

Все население страны было разделено на три категории. Третья – низшая – это все жители городов, избавленные от лонноловского режима красными кхмерами в апреле 1975 года. Их насчитывалось свыше трех миллионов. Сюда входили также бывшие офицеры и солдаты армии Лон Нола, государственные служащие, буддийские монахи, вся интеллигенция. Вторая категория – население районов, освобожденных полпотовцами в ходе боев до апреля 1975 года. Их именовали “новыми жителями” и они пользовались некоторым доверием красных кхмеров.

Наконец, к первой категории (“основное население”, “старые жители”) были отнесены руководящие работники новых государственных структур, а также население горных и лесных районов и освобожденных зон. Именно здесь еще в начале 50-х годов появились первые базы партизанского движения, где коммунисты играли значительную роль. Здесь набирались кадры полпотовской партии и армии. Это были экономически отсталые территории, где, по сравнению с жителями равнин, люди всегда жили хуже – холодный климат, суровые условия, низкие урожаи риса.

Административно страна была разделена на шесть зон, которые представляли собой настоящие военные округа. В середине 1975 года были выделены еще четыре автономных района. Осуществив социальную ломку страны и создав военизированную систему управления, Ангка смогла полностью контролировать положение по всей Кампучии.

Полпотовцы довели до своего логического завершения известный маоистский лозунг “деревня окружает город”, который стал звучать как “деревня поглощает город”. В одном из документов красных кхмеров говорилось: “Разбросанные по сельской местности горожане будут подавлены основными социальными силами и кооперативами. Все превращаются в крестьян. Политика “деревня окружает город” переходит в политику “деревня поглощает город”.

В результате политики переселения все крупные города опустели. Директивный документ руководств красных кхмеров местным организациям (апрель 1975 года) так интерпретировал эту “операцию”:

– Наша революция по характеру глубоко отличается от революций в других странах по целому ряду моментов. Изгнание населения из Пномпеня – это мера, подобно которой не было в революциях ни одной из стран. Здесь речь идет о чрезвычайном мероприятии, направленном на полное уничтожение феодального и капиталистического строя. Рассредоточив городское население по сельским районам, мы наносим решительный удар по старому режиму. Это лучшее из всего, что когда-либо имело место.

Пол Пот и его сподвижники верили в “очистительную силу” примитивной жизни в сельской общине, где будет покончено с “растленной культурой и общественными язвами”. Как и в Китае, здесь организаторы кооперативов (коммун) стремились приобщить людей к “новым формам” трудовой деятельности, общественной жизни, быта, морали. На основе этих самообеспечивающихся коммун создавалось бесклассовое “общество будущего”.

Измученные долгой дорогой горожане прибывают, наконец, в деревню. На следующее утро перед ними выступает камафибал (местный административный и военный руководитель). Он говорит:

– Мы приветствуем вас в своем кооперативе. То, что вы видите здесь, – это дело нашей справедливой и дальновидной Ангки, которая всегда рекомендовала твердую линию и позицию, призывала быть независимыми, суверенными, опираться на собственные силы, никогда ни от кого не зависеть. Поблагодарите Ангку за то, что она оставила вам жизнь и разрешила участвовать в нашем деле национального восстановления. Нужно будет работать и производить, производить, Производить. Те, кто не будет производить, не будет есть.

Вы будете начинать работу с восходом солнца и прекращать с закатом. Каждый вечер вас будут вызывать в кооператив для того, чтобы выслушать справедливые и дальновидные советы Ангки, которые позволят вам “перестроиться”. Не думайте ни о чем другом, кроме как о том, чтобы производить, В остальном же за вас думает Ангка.

За обитателями коммун была установлена слежка. Те, кто протестовал или жаловался, считался “сомнительным элементом” и подлежал ликвидации. Людям запрещалось страдать, плакать, смеяться. Сострадание или просьба рассматривались нередко как проявления недовольства и оппозиции. В лексиконе красных кхмеров не было слова “милосердие”. Слабых и больных уничтожали. Пол Пот говорил так: “Общество, которое олицетворяет кампучийский народ, должно быть здоровым и крепким. Милосердие – это преступление”.

В кооперативах обобществлялось все, вплоть до личного имущества. Запрещалось иметь свои миски и ложки, не разрешалось отдельно готовить пищу и питаться. Все подлежало строгой регламентации. Выходных дней не было. Ежедневным праздником должна быть совместная работа, которая взбадривает людей.

Однажды в одной из коммун побывали японцы – представители ассоциации японо-кампучийской дружбы. Им показали “коммунаров”, которые во время работы распевали веселые песни. Из бесед с селянами можно было сделать вывод, что они всем довольны. Правда, рассказывая о своих впечатлениях, японцы оговаривались, что им дали возможность поговорить лишь с несколькими тщательно отобранными крестьянами. Поэтому узнать, что же думают остальные крестьяне, было сложно.

Подобные коммуны стали главной формой организации массового принудительного труда. Люди здесь находились на казарменном положении, превратившись в рабов, получавших за тяжкий труд лишь миску чечевичной похлебки. А радио Пномпеня вещало: “Линия Ангки, заключающаяся в атаке на врага в экономическом плане, проводится эффективно”. Вместо восстановления всей экономической структуры страны, полпотовцы сделали ставку на резкое расширение производства только риса и отраслей, связанных с его переработкой. Следствием этого стало то, что к 1978 году промышленное производство, и без того слабое, сократилось почти наполовину. В Обвинительном акте по делу Пол Пота – Иенг Сари говорилось, что они выступали против использования в промышленности технических специалистов и рабочих, которые трудились при прежнем режиме. Инженеров и техников уничтожали, а рабочих отправляли в сельскую местность. На некоторых небольших фабриках, например, на лесопильном заводе и текстильной фабрике, осталось всего несколько рабочих.

Самое “замечательное” мероприятие полпотовцев – отмена денег – стало проводиться еще в 1973 году в освобожденных районах. Когда был взят Пномпень, в первый же день чернорубашечники взорвали центральный банк. В бывшем министерстве финансов стали хранить мешки с удобрениями. Любопытно, что кампучийские руководители особо отмечали, что им трудно объяснить иностранцам, какие именно аспекты “революционного кампучийского общества” делают деньги ненужными. По крайней мере, они говорили, что деньги, олицетворявшие собой неравенство, следует уничтожить в первую очередь.

Сам Пол Пот высоко оценивал свой “социальный эксперимент”:

– Для 95 процентов населения страны жизнь стала значительно легче, чем прежде. Раньше люди не имели земли, работы, еды, воды, болели, продавали сыновей, дочерей и даже жен. Они подвергались эксплуатации и угнетению, трудились, как рабы. Сейчас они стали хозяевами своего труда и производимой ими продукции.

В “социально однородном обществе” не нашлось места интеллигенции, поэтому она подлежала уничтожению. Это укладывалось в тезис о ликвидации различий между физическим и умственным трудом. Радио Пномпеня постоянно твердило в своих передачах, что “интеллигенты ни на что не пригодны”, “дипломы не могут прокормить”, “сейчас вместо пера в руках должна быть мотыга”. К тому же, твердили полпотовцы, самостоятельно мыслящие, в отличие от полудиких крестьян, люди могут представлять серьезную опасность.

– Я убивал в первую очередь тех, кто носил очки, – рассказывает бывший полпотовский чернорубашечник. – Если в очках, значит умел читать. А стало быть, мог обладать вредными мыслями. И вообще очки – изобретение буржуазии.

Уцелевшие представители интеллигенции оказались в сельскохозяйственных коммунах. На собраниях бригады полупьяный “сантисок” (шеф службы безопасности в общине) останавливал свой палец на докторе медицины и вопрошал:

"Что такое Ангка?” Погибавший от истощения и непосильного труда ученый поднимался, делал восторженное лицо и произносил: “Ангка обеспечивает нашей стране демократический режим. Она – совершенна, абсолютно совершенна. Руководство со стороны Ангка – правильное, гениальное. Я всю жизнь буду идти путем, указанным Ангкой”.

По некоторым свидетельствам, в результате террора, развязанного полпотовцами, были уничтожены четыре пятых преподавателей школ и университетов. Из 11 тысяч студентов вузов выжили только 400 человек. Было уничтожено более 90 процентов врачей.

Прекратили свою деятельность почта и телеграф, были закрыты музеи, телевидение не работало. Национальная библиотека превратилась в свинарник. “Буржуазный” суд был уничтожен. Отныне любой проступок наказывался немедленной смертью. Ликвидируя интеллигенцию, полпотовцы делали все, чтобы не могла появиться новая. Высшие и средние учебные заведения были закрыты, остались лишь начальные школы, занятия в которых продолжались не более получаса в день. На них дети обучались основам письма, хором декламировали полпотовские лозунги и учили речи вождей.

В школьных учебниках говорилось: “Каждый трудящийся должен испытывать радость от того, что он является полезным инструментом в руках Ангки”. Создавалась новая “революционная” мораль. Дети должны были шпионить за своими родителями и доносить о любых проявлениях чувств – грусти, радости. На основе новой морахи создавался новый человек. 12 – 13-летние дети становились убийцами. Один из таких солдат-убийц рассказывал:

– Я не такой, как другие революционные товарищи. Многие не умеют ни читать, ни писать. Мне повезло: я учился в сельской школе. Когда в 1970 году началась война, мне пришлось все бросить и уйти в армию. Мне тогда было 15 лет. Но у нас можно быть революционным солдатом с 12 лет. Теперь мой дядя обязательно хочет, чтобы когда-нибудь я вступил в партию. Это будет очень трудно. Я должен стать другим человеком с совершенно особым мировоззрением. Я не знаю, сколько в партии членов, но поверьте, что это настоящие вожди. Но революционная карьера на этом не остановится, потому что затем нужно будет подняться выше и получить доступ в Центральный комитет партии.

Необразованным и темным крестьянам навязывалась определенная система взглядов, превращающая их в слепых и бездумных исполнителей. Они зубрили правила, что боец “должен ничего не знать, ничего не слышать, ничего не видеть, ничего не говорить”.