Через семь летных часов, совершив несколько посадок для заправки и короткого отдыха, наша группа прибыла на место. Встречал нас сам командир дивизии генерал Баранчук. Он побеседовал с каждым из молодых летчиков, расспросил нас о их подготовке и распределил но полкам. Мне очень хотелось, чтобы летчики Комаров и Турунов попали именно к нам. Но комдив направил их к Луганскому, в 152-й гвардейский. Я горячо посетовал на это. Генерал Баранчук лукаво посмотрел на меня:
      - Что, хорошо летают ребята?
      Я, чтобы не захваливать, ответил:
      - Нормально, товарищ генерал!
      Баранчук улыбнулся и, казалось, поддавшись моим уговорам, махнул рукой.
      - Будешь ты с ними летать, не волнуйся... А пока спасибо за службу, пожал он нам с Иваном Корниенко руки. - Перелет дальний - организовали и провели без ЧП. Молодцы...
      Лукавую улыбку генерала Баранчука я вспомнил через несколько дней, когда мне объявили приказ о переводе в соседний, 152-й гвардейский истребительный авиационный полк на должность заместителя командира полка летчика-инструктора по технике пилотирования. К этому времени наша дивизия, как и весь 1-й штурмовой авиационный корпус, в составе 2-й воздушной армии 1-го Украинского фронта оказалась на львовском направлении.
      Утром 13 июля войска северного крыла фронта перешли в наступление на рава-русском направлении, а на следующий день с юга к Львову устремились войска генералов П. А. Курочкина и К. С. Москаленко. Условия для наступления в этом районе были очень сложные. Немецкое командование прикладывало все усилия, чтобы удержать Львов - важный стратегический опорный пункт. К 16 июля наши войска с большим трудом вклинились в оборону противника на участке шириной не более шести и глубиной до восемнадцати километров. В этот прорыв командование ввело мощные танковые силы, благодаря чему фронт быстро продвинулся вперед на запад, к советско-польской границе.
      Сандомир
      Я прибыл к новому месту службы - в 152-й гвардейский истребительный авиационный полк в самый разгар наступления на львовском направлении, на третий его день.
      Жаль было расставаться с боевыми товарищами, с которыми начал войну на Керченском полуострове, пережил горечь отступления. Они были моей опорой и поддержкой в трудное время. С их помощью обрел я новые крылья, в их боевом строю сражался в победных боях Курской битвы, над Украиной, Молдавией, Румынией.
      Но облегчала переход мысль, что новый мой полк, его летчики были мне уже хорошо знакомы. С Курского сражения мы шли с ними крыло в крыло, участвовали в одних и тех же боях, часто базировались на одних и тех же аэродромах. 152-й гвардейский, так же как и наш полк, входил в состав истребительной авиационной дивизии генерала Баранчука.
      Здесь летал мой довоенный сослуживец, ставший Героем Советского Союза, - капитан Николай Шутт. А штурманом полка был Герой Советского Союза Иван Корниенко, с которым мы подружились во время недавней поездки в тыл. Хорошо знал я и летчиков Евгения Меншутина, Николая Дунаева, Анатолия Федюнина, Гари Мерквиладзе, Виктора Усова. Хотя воевать они начали в разное время, все стали отличными воздушными бойцами. Заместителем командира полка по политической части был смелый пилот, грамотный политработник майор Иван Федорович Кузьмичев. Чем-то он напоминал мне нашего комиссара Василия Афанасьевича Меркушева. И так же, как и Меркушев, стал Героем Советского Союза.
      О подвигах командира полка Сергея Даниловича Луганского я уже упоминал. Свой боевой путь он начал еще в финскую кампанию. Там молодой летчик отличился мужеством, мастерством. В одном из воздушных боев над Карельским перешейком Луганский был сбит над вражеской территорией. Во время прыжка с парашютом у него сорвало унты, и в сорокаградусный мороз, проявив огромное самообладание, силу воли, летчик сумел пройти сквозь вражеские заслоны и выбраться к своим.
      Во время этой войны Сергей Данилович сражался под Ростовом, бил фашистов в небе Сталинграда, за что удостоился звания Героя Советского Союза. Вторую Золотую Звезду ему недавно вручил командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев. Луганскому часто "везло" на встречи с фашистскими асами. В боях над Волгой он сбил нескольких летчиков с полным набором железных и прочих крестов. Месяца два назад уничтожил "мессера" с пиковым тузом на борту. А совсем недавно в трудном бою победил известного итальянского аса. Судя по найденным у погибшего летчика документам, это был именно тот Джибелли, о котором говорили, будто он с начала войны во Франции, в Польше и у нас сбил более пятидесяти самолетов.
      Луганского тоже сбивали несколько раз, но вновь и вновь он возвращался в строй. За годы войны им было уничтожено в воздухе около четырех десятков вражеских машин.
      Ранним июльским утром я разыскал нового своего командира на стоянке самолетов, готовых к вылету. Истребитель Луганского знали все - и мы, и фашисты. Кроме нескольких рядов звездочек на левом борту "яка" ярко выделялась надпись: "Герою Советского Союза Сергею Луганскому от комсомольцев и молодежи гор. Алма-Ата". Этот истребитель был построен на средства, собранные земляками Сергея Даниловича, и передан ему прямо на заводе делегацией города.
      Майор Луганский готовился вести группу на сопровождение штурмовиков. Он выслушал мой доклад о прибытии, на мгновение задумался и... предложил идти с ним ведомым. Как и при встрече с комэском Степаном Карначом, с ходу - в бой.
      Команда "По самолетам!" уже прозвучала. Я сунул в руки механика соседней восьмерки, на которую мне указал командир, чемоданчик, реглан, натянул себе на голову шлемофон. С огромным трудом втиснулся в лямки парашюта. Да, видно, бывший хозяин его был далеко не богатырь. В кабине пришлось сидеть согнувшись, а для моего позвоночника это не очень удобное положение.
      Запущены моторы, я выруливаю за новым ведущим и взлетаю, строго соблюдая интервал и дистанцию. Сейчас ни малейшей ошибки! Знаю, что и Луганский посматривает на своего нового зама, и летчики не пропустят промаха. Но взлет - дело привычное. В каких только условиях не приходилось взлетать: и в снег, и в дождь, и с раскисших полос, и просто с луговин. Главное впереди - к машине еще не привык, не прочувствовал ее особенностей, а они ведь у каждого самолета есть. Да и лямки парашюта - будь они неладны! - жмут плечи, распрямиться не дают...
      Но за линией фронта, в районе штурмовки, пришлось забыть все постороннее. "Илы" уже начали бомбить отступающие танки за городом Красное, а нас атаковала группа ФВ-190. Заметили мы их, нужно прямо сказать, немного поздно, хотя первую атаку сумели расстроить. Завязался бой на вертикалях. Я - ведомый, поэтому ни на шаг от самолета Луганского. Все время смотрю за хвостом его истребителя. Командир энергично маневрирует для атаки ведущего "фоккеров". Замысел понятен: сбить ведущего - больше чем наполовину выиграть бой. И идет он на "фоккер" смело, можно сказать, напролом идет. Это хорошо, - значит, надеется на ведомого. Кручу головой во все стороны, для лучшей маневренности увеличил дистанцию.
      Бой серьезный. Одна шестерка "фоккеров" навалилась на нашу ударную группу, а вторая - на группу непосредственного прикрытия, во главе которой Николай Шутт. У нас вторую пару ведет Евгений Меншутин. Он уже вплотную сошелся с "фоккерами". А мы с командиром свечой идем на ведущего. И в тот момент, когда от машины Луганского потянулись трассы, я увидел слева "фокке-вульф", который уже был готов его атаковать.
      В голове пронеслось: "Вовремя я оттянулся назад". Позиция у меня очень удобная. Резко доворачиваю влево, и сетка прицела - точно на кабине истребителя противника. Очередь изо всех стволов. "Фоккер" вздыбился, остановился на мгновение, прервав свой стремительный бросок вверх, и медленно, будто нехотя свалившись на крыло, пошел к земле.
      В то же время загорелся и ФВ-190, подбитый Луганским. В воздухе стало просторней. Пара Меншутина отогнала своих противников далеко в сторону. Они теперь "илам" не страшны.
      Направляемся к своим. Еще раз смотрю вниз, на землю. На самой окраине Красного, над крышей дома, в который врезался самолет, крестом торчит хвостовое оперение "фокке-вульфа". Это тот самый самолет, который мне удалось сбить. Луганский смеется:
      - Тут ему и могила, тут ему и крест!
      "Илы" продолжают штурмовать танки. Возле них - самолеты группы непосредственного прикрытия. Они тоже справились со своей задачей. Фашистские истребители покинули поле боя. В нашей группе нет одного "яка". "Кого нет?" - тягостный и горький вопрос...
      Упреждая его, кто-то произносит:
      - Николай Шутт.
      - Парашют был? - это уже суровый голос командира.
      - Был...
      Если раскрылся парашют, значит, летчик жив. Но что случится с ним дальше? Линия фронта рядом, однако кругом отступающие немцы. Им сейчас не до пленных... Ах, Коля, Коля. И поздороваться с ним сегодня не пришлось...
      Я никак не могу представить себе Николая Шутта мертвым. Вспоминаю похороны его однофамильца, замечательного летчика-штурмовика, погибшего на Керченском полуострове. А Николай стоит передо мной с веселыми глазами, лукавой улыбкой, как всегда, готовый снова выкинуть одну из очередных своих шуток.
      Но тревога за него охватила нас всех. Луганский после вылета, разложив карту прямо на плоскости самолета, долго изучал место, где Шутт выбросился с парашютом: до наших наступающих частей - меньше десятка километров.
      - Только бы немцы не засекли, не поймали. Спрятался бы где-нибудь до подхода наших, - озабоченно говорил Сергей Данилович окружившим его летчикам. - Так ведь не усидит. Характер! Кстати, он опять в тенниске полетел? - спросил Луганский механика самолета, на котором воевал Шутт.
      - Так точно, товарищ майор, в тенниске.
      Оказалось, что Николай в последние дни изобрел новую летную форму. Было необычайно жарко, и он поднимался в воздух без гимнастерки, в легонькой гражданской рубашке с короткими рукавами, украшенной легкомысленным рисунком: сердце, пронзенное стрелой.
      Луганский, услышав ответ механика, невольно улыбнулся.
      - Я же запретил ему нарушать форму одежды. А впрочем, может, и к лучшему. Парашют, шлемофон спрячет - и гражданский человек. Легче будет пройти... Ну, не вешать носы, - обвел он взглядом собравшихся. - Будем надеяться... Нам с вами дальше воевать. Представляю, товарищи, нового заместителя командира полка по летной подготовке, гвардии майора Шевчука Василия Михайловича. Рассказывать о нем нечего - сами давно знаете. А кто сегодня летал - видел его в деле. Отлично свалил "фоккера".
      Луганский пожал мне руку:
      - Будем считать, что вступление в должность состоялось, Василий Михайлович. Поздравляю с открытием боевого счета в нашем полку и спасибо за "фошку", который хотел меня подстрелить. Механику прикажи нарисовать на своей новой машине все звездочки, которые заработал. Сколько, кстати, с сегодняшней?
      - Двенадцать.
      - Ну вот, скоро еще один Герой в нашем полку будет...
      Весь этот день мы летали на прикрытие штурмовиков, и ни на минуту не покидало нас беспокойство за судьбу Николая Шутта. Подходя к линии фронта, видели огромные скопления наших танков, которые шли и шли на запад. В последнем вылете, перед самым заходом солнца, заметили, что бои идут уже на улицах городка Красное, который узнать теперь можно было без карты: на его окраине издалека виднелся крест - хвостовое оперение фашистского самолета. Летчики шутили: "Майор Шевчук характерный ориентир поставил. Не заблудишься".
      Вечером, находясь под впечатлением событий дня, я никак не мог заснуть. Итак, началась служба на новом месте: выполнил несколько боевых вылетов, сбил самолет противника. Командир полка, летчики отнеслись ко мне дружелюбно. Что греха таить, пришлют, бывает, вот такого "варяга" со стороны на руководящую должность, а люди считают, что у них и свои кандидаты на выдвижение есть. Но меня приняли хорошо. А вот Коля Шутт с задания, не вернулся. Какой летчик!.. Вспомнил, как в полку Дзусова, еще до войны, на аэродроме висел большой плакат: "Товарищи летчики! Учитесь стрелять так, как стреляет звено лейтенанта Н. Шутта!" Да, с ним состязаться было трудно.
      Вспомнил я и весну сорок второго года, Керченский полуостров. Николай Шутт воевал тогда в соседнем полку. Летали они на И-16, "ишачках", вооруженных кроме пулеметов неуправляемыми реактивными снарядами - эрэсами.
      Однажды я патрулировал над передовыми позициями наземных войск. Подходя к береговой черте, увидел, что пара "ишачков" почти над самым морем ведет воздушный бой с двумя "мессерами". Решил подойти поближе - вдруг понадобится помощь. И тут на моих глазах из-под плоскости одного И-16 рванулся, отмечая путь дымом трассера, реактивный снаряд. Через несколько мгновений стремительного полета он взорвался, и оба фашистских истребителя, изрешеченные осколками мощного боевого заряда, разбросало взрывной волной.
      Я поразился точности боевого пуска И-16. Эрэсы, как правило, использовались для штурмовых ударов по земле. В воздушном бою применяли их редко и только по большим группам самолетов, так как попасть в одиночную цель неуправляемым снарядом довольно сложно. Нужно очень точно рассчитать не только упреждение, но и дальность пуска. Эрэсы разрывались на определенном, заранее установленном удалении от самолета-носителя. И это был блестящий удар как по мастерству исполнения, так и по результатам. Нанес его летчик-истребитель Николай Шутт.
      Сколько подобных боев провел он с начала войны! Никогда не унывающий, мастер на всевозможные проделки, организатор веселых розыгрышей на земле, в воздухе Николай Шутт был настоящим бойцом - смелым, решительным, находчивым. Вспомнилось сражение на Курской дуге, где Николай попал однажды в серьезную переделку. Он возвращался с разведки, во время которой ему пришлось вести бой с истребителями противника. Зная о необходимости разведданных, Николай ушел от фашистов, но над передним краем его встретили еще три "мессершмитта".
      За этим боем наблюдал командующий воздушной армией С. А. Красовский. Его и находившихся на пункте управления офицеров поразило, что наш "як", несмотря на атаку фашистских истребителей, шел спокойно. "Вот один из противников, - напишет потом в книге воспоминаний "Жизнь в авиации" командарм С. А. Красовский, - бросился в атаку, но в тот момент, когда должен был прогреметь пушечный залп, командир "ястребка" убрал скорость, выпустил тормозные щитки, и немец пронесся мимо. А когда вражеский самолет оказался чуть впереди, советский летчик снова дал газ, довернул машину и первой же очередью зажег противника.
      Мы с восторгом следили за боем, в процессе которого наш летчик то искусно уходил от огня двух "мессершмиттов", то сам атаковал их. Наконец, когда, видимо, кончились боеприпасы, немцы повернули на запад, а "ястребок" пошел своим курсом".
      "Я приказал, - пишет далее С. А. Красовский, - выяснить, кто дрался в воздухе. Через несколько минут мне доложили: "Николай Шутт, летчик-истребитель из дивизии генерала Баранчука". Николай Шутт? И я вспомнил разговор, происходивший несколько дней назад с заместителем по политчасти С. Н. Ромазановым, прибывшим из дивизии К. Г. Баранчука. Он рассказывал о подвигах летчика-истребителя Николая Шутта и о том, что этот старший лейтенант по каким-то причинам не имеет боевых наград..."
      Причина, видимо, была одна - бесконечные мальчишеские проказы Николая да лихость, которую он порой допускал в воздухе без необходимости. Однако за этот бой Николай Шутт был награжден орденом Красного Знамени, а вскоре последовали и другие награды.
      И вот сегодня Герой Советского Союза Николай Шутт записал на свой счет восемнадцатый самолет врага, но на аэродром не вернулся...
      "Нужно, чтобы как можно больше летчиков в полку переняли опыт Николая, особенно молодежь", - думал я. Лейтенанты Турунов, Комаров, их товарищи совсем еще не обстрелянные пилоты. С ними необходимо заняться основательно, быстрее вводить в строй. Бои предстоят тяжелые. По последним разведданным, в полосе наступления нашего 1-го Украинского и соседнего 1-го Белорусского фронтов противник сосредоточивает большие силы авиации, равно как и наземных войск. Это естественно. Даже при первом, самом беглом взгляде на карту видно, что оба фронта нацелены через Польшу в центр Германии.
      Надо спать. Завтра в бой - уже ведущим группы прикрытия.
      Утром Луганский был злой. Оказалось, что позвонил командир дивизии и приказал ему "посидеть" на земле.
      - Летчик я или кто?.. - сетовал он, ставя мне новую задачу: - Пойдешь, Василий Михайлович, командиром всей группы. Далеко от штурмовиков не уходи. Ведомым у тебя - мой замполит. Не пожалеешь: Кузьмичев - летчик что надо...
      Махнув обреченно рукой, Луганский пошел к штабу, бросив на прощанье:
      - Поглядывай там. Может, Колю увидишь... Подойдя к своему новому самолету с цифрой восемь на борту, я приятно удивился. На нем в два ряда аккуратно были выведены белой краской звездочки. Улыбающийся механик четко доложил о готовности истребителя. Познакомился я со старшиной Анатолием Нелепой еще вчера. Понравился он мне сразу: но всему видно, что машину знает хорошо, следит за ней, дисциплинированный. Поблагодарил я его за внеурочную работу.
      Вскоре наша группа была в воздухе. На этот раз отличился ведущий группы непосредственного прикрытия Евгений Меншутин. Он вовремя заметил пару "мессеров", пытавшихся незаметно, снизу, подойти к нашим "илам", и с ходу сбил одного из них. Штурмовики отработали нормально.
      Возвращаясь домой, я обратил внимание, что хлебное поле, в районе которого должен был опуститься на парашюте Николай Шутт, - уже наша территория. Может быть, на аэродроме что-нибудь уже известно о нем? Но Луганский только огорченно развел руками:
      - Послал запрос наземным войскам. Может, и узнаем скоро.
      Буквально в эти же минуты на противоположной стороне аэродрома показался наш танк. Он на большой скорости, оглушительно рыча мотором, проскочил через летное поле, чем вызвал ярость командира, подлетел к машине со стартовой радиостанцией, лихо развернулся и как вкопанный встал, подняв клубы пыли.
      Осела пыль, медленно поднялась крышка башенного люка и... Никого. Ждем. Наконец, словно при замедленной съемке, из люка показалась голова. Лицо грязное, пропыленное до неузнаваемости. И только когда следом появилась такая же грязная, но всем хорошо знакомая тенниска - гул восторга прокатился над аэродромом. В нем была и несказанная радость, и смех, и удивление, и восхищение - из танка вылезал Николай Шутт. Луганский, безудержно хохоча, кричал ликующе, исступленно:
      - Ну я ему сейчас! Я его... Нет, ей-богу, посажу!
      А Николай картинно, словно монумент, застыл на постаменте-танке. Его стащили за ноги, начали обнимать, подбрасывать в воздух...
      Рассказ Николая о собственных злоключениях был приправлен соответствующей долей юмора и иронии. Пересказать по-шуттовски эту историю невозможно, а смысл ее заключался в том, что, приземлившись в пшеничном поле, Николай сумел избежать встречи с отступающими наземными частями фашистов.
      - Искать им меня было некогда, - пояснил он, - их наши товарищи по оружию в хвост и в гриву гнали. - Шутт показал на танкистов. - Они меня и выручили... с доставкой на дом.
      Николаю в это время механик принес форменную гимнастерку, и он, не отказав себе в удовольствии покрасоваться перед танкистами, не умываясь, надел ее. Заблестели на солнце ордена. Молоденький сержант-танкист с восторгом смотрел на Золотую Звезду Героя Советского Союза...
      Как оказалось, Николай ни словом не обмолвился, что он заслуженный воздушный боец.
      Несколько дней полк жил счастливым возвращением Николая Шутта. Впрочем, радость наша в эти дни была вызнана не только событиями местного масштаба. Ежедневно радио и газеты приносили все новые сообщения о наших победах. Одним из примечательных событий июля 1944 года было сообщение о том, что по столице нашей Родины Москве прошли десятки тысяч пленных солдат, офицеров и генералов гитлеровской армии. Это был акт огромной пропагандистской силы как для нас, советских людей, и наших союзников, так и для врагов. Они рвались в Москву - они попали в Москву...
      А в это время весь мир прислушивался к известиям о наступлении советских войск в Белоруссии, Прибалтике. Освобождены Пинск, Гродно, Паневежис, Люблин, Нарва. Названия этих и сотен других крупных населенных пунктов ежедневно перечислялись в сводках Совинформбюро, в приказах Верховного Главнокомандующего. Отличился и наш 1-й Украинский фронт. Несмотря на яростное сопротивление противника в районе Львов, Рава-Русская, постоянный ввод свежих резервов позволял советским танковым и мотострелковым соединениям неудержимо идти вперед, к советско-польской границе. Передовые части достигли ее уже 17 июля, на третий день наступления.
      Мы делали по нескольку вылетов в день. Один-два обязательно массированные. Генерал В. Г. Рязанов, чаще всего находившийся в передовых колоннах танков П. С. Рыбалко, старался наносить силами своего корпуса, как он сам говорил, "удары кулаком". Такие налеты требовали четкой организации, тщательной подготовки, но зато и потери у немцев были немалые. Кроме того, фашистская авиация, в том числе и истребительная, редко рисковала подойти близко к такой массе наших самолетов. Больше досаждали нам в этот период зенитные средства гитлеровцев. Их "эрликоны", которые сопровождали почти каждую группу танков, нередко оставляли следы в плоскостях наших самолетов.
      Однако и с "эрликонами" удавалось справляться. Если раньше для подавления зенитных средств выделяли специальные группы, то теперь штурмовики, действующие солидными по количеству самолетов силами, все чаще применяли большой замкнутый круг, вытянутый в сторону наших войск. Зенитные средства подавлялись любой частью группы. Каждый летчик, следуя за своим товарищем, засекал впереди огонь зенитных средств и без дополнительной команды атаковал их позиции. Для увеличения времени пребывания над целью круг "илов" иногда вытягивался не в сторону наших войск, а вдоль фронта. Словом, штурмовики постоянно обогащали разнообразными приемами свой тактический арсенал. Для сопровождения же их в любом полете сейчас выделялось достаточное количество истребителей.
      Поневоле вспоминался сорок второй год. Идут за линию фронта "горбатые", "журавушки". Жмутся друг к другу. И хорошо, если их сопровождает хотя бы пара истребителей. Часто они летали без прикрытия. И редкий вылет обходился без потерь. А сейчас (начиная с Курской дуги) мы воюем все с теми же летчиками: Бегельдиновым, Девятьяровым, Степановым, Одинцовым. Они уже настоящие асы, лучшие в армии "воздушные охотники", мастера ударов по переправам, точечным и малоразмерным целям. Если уж зашли на танковую колонну, можно быть уверенным - бомбы мимо цели не упадут. Если наносят удар эрэсами по артиллерийским позициям - вспашут их так, что ничего живого не останется. Начнут хлестать пушечно-пулеметными очередями по передовой: окопам, траншеям - не спасет врага и земля, как бы глубоко он в нее ни зарылся. Восхищались работой штурмовиков и благодарили их танкисты генерала Рыбалко. А сами штурмовики говорили спасибо нам, истребителям. И делали мы все одно святое дело - били ненавистного врага. В конце июля мы били его уже на территории Польши. К этому времени был освобожден Львов, уничтожена крупная группировка под Бродами. Войска широким фронтом вышли к Висле.
      Запомнилось 29 июля. Штурмовики получили задачу обработать позиции на западном берегу реки. Для их прикрытия выделены большие силы истребительной авиации. Несколько раз появлялись в воздухе немецкие самолеты, но держались на почтительном расстоянии - лезть с нами в драку не рисковали. А на втором вылете мы прикрывали переправляющиеся части. Нужно сказать, что форсирование реки началось с такого молниеносного броска, что по волнам Вислы одновременно плыли лодки, плоты, паромы и наших войск, и отступающих фашистских.
      Инженерные войска тут же под артиллерийским огнем начали наводить переправы, монтировать большегрузные паромы. Истребительная авиация, прикрывавшая переправу, днем не подпускала бомбардировщиков противника к реке. Зато ночью фашисты бомбили без перерыва, конечно, не прицельно, как это можно делать в дневное время, однако неприятностей бомбежки доставляли много. Дело в том, что на небольшом участке реки, от ее притока Вислоки до городка Тарнобжег - расстояние это около тридцати километров, - наши саперные части наводили одновременно более двадцати опорных большой грузоподъемности мостов. Кроме этого, в десятках мест оборудовались паромные переправы.
      Днем мы даже с высоты полета видели разрушения, нанесенные фашистами ночью: разбитые, только вчера проложенные пролеты мостов, обрушившиеся опоры, затонувшие паромы. Но саперы днем и ночью, под огнем и бомбежками успевали восстанавливать разрушенное и прокладывали путь через широкую реку дальше. А сделать это было весьма сложно, так как наше командование бросало на плацдарм за Вислой большие танковые силы. А такую махину, как танк, на лодке или плоту не переправишь.
      Но маленький плацдарм напротив города Баранува, захваченный в течение нескольких часов, дал возможность нашим войскам наступать дальше, вести борьбу за его увеличение. Одновременно наземные части расширяли фронт прорыва к Висле: слева они наступали в район Мелец, справа - на север, в направлении Сандомира.
      Польские трудящиеся радостно встречали своих освободителей - советских воинов. Они помогали нам чем могли: строили дороги, аэродромы, выхаживали раненых. При форсировании Вислы в районе Баранува польские крестьяне, например, вместе с нашими войсками строили плоты, собирали в окрестных деревнях лодки, наводили переправы через реку.
      Дружеское расположение поляков мы хорошо знали. Было немало случаев, когда летчиков, покинувших с парашютом подбитые самолеты, поляки прятали от фашистов, оказывали всяческую помощь, переправляли через линию фронта.
      В этот период войны, когда Красная Армия начала освобождение народов Европы, во всю силу проявился могучий интернационализм трудящихся. Советские воины делали все возможное для скорейшего освобождения Польши от фашистского ига. Я не знаю ни одного случая, чтобы кто-то из наших солдат, летчиков хотя бы намеком выразил мысль об окончании войны, поскольку с советской земли враг изгнан. Да, каждый из нас стремился к миру, но никто не мыслил его раньше, чем будут освобождены от нацизма все порабощенные народы, в том числе и немецкий.
      Борьба за освобождение Польши продолжалась, и одним из ее решающих участков были бои на сандомирском плацдарме. Фашистское командование хорошо понимало, что, если советские войска укрепятся на плацдарме, тем более расширят его, это позволит ввести на западный берег Вислы большие силы, поможет форсировать реку на остальном ее протяжении. На помощь группе армий "Северная Украина" были брошены все имеющиеся у врага силы. Сюда подходили танковые дивизии, выделенные из группы армий "Южная Украина", собранные последними мобилизациями резервы из Германии. С западного фронта переброска войск прекратилась. В июне наши союзники наконец начали высадку войск во Франции. Долгожданный, но весьма и весьма запоздавший второй фронт открылся. Но даже и сейчас почти вся новая боевая техника, выпускаемая промышленностью Германии и ее союзников, направлялась на восточный фронт, то есть против Красной Армии.
      Эту технику мы встречали в воздухе, в боях с модернизированными "мессершмиттами" и "фокке-вульфами". Мы видели ее и на земле во время воздушных разведок. Так, в районе населенного пункта Хмельник, что расположен за Вислой километрах в пятидесяти западнее Сандомира, мы обнаружили скопление танков. Оказалось, что это были прибывшие прямо с заводов "королевские тигры". Уже не просто "тигры", как на Курской дуге, а "королевские".
      Но хотя "шкура" у этих "зверей" и была прочной, они не выдерживали огневых ударов наших штурмовиков, бомбардировок, атак реактивными снарядами. И так же, как на Курской дуге, борьба с танками стала основной задачей нашего корпуса, так как противник именно \ своими танковыми дивизиями старался уничтожить советские войска на плацдарме и предпринял решительное ; контрнаступление из района Мелец на север, к Сандомиру.
      Положение было сложным: в районе переправ в бой вступили не только боевые части танковых и общевойсковых армий, но и саперы, понтонеры инженерных батальонов. Несколько дней они отражали яростные атаки и выстояли.
      Генерал Рязанов, который, как всегда, находился на переднем крае, требовал от командиров дивизий и полков увеличить количество вылетов, сократив сроки подготовки самолетов и летчиков. Работы хватало всем, несмотря на то что в этом районе действовали основные силы авиации 2-й воздушной армии. Кроме нашего здесь находилось еще несколько авиационных корпусов, и здесь же вела бои по очистке воздуха, по прикрытию наземных войск истребительная авиационная дивизия, которой командовал известный летчик Александр Иванович Покрышкин. В воздухе часто был слышен его позывной: "Я - сотый, я - сотый!"
      Наше командование старалось как можно больше истребителей держать в воздухе. Если несколько летчиков из полка, к примеру, не шли на сопровождение штурмовиков, из них создавались группы для прикрытия наземных войск или для "свободной охоты" над передним краем и дальше, над территорией противника.
      Особенно любил "свободную охоту" наш командир, майор Луганский. При первой же возможности, несмотря на наложенные на него ограничения в полетах, он стремился подняться в воздух "поохотиться". И надо сказать, получалось у него это здорово. Любой летчик полка считал за честь пойти с командиром в паре на подобное задание. Помню, даже такие "старики", как Герои Советского Союза Евгений Меншутин и Иван Корниенко, однажды чуть не поссорились из-за права слетать на "свободную охоту". Не без помощи замполита и самого командира порешили на том, что сегодня пойдет один, в следующий раз другой.
      У "охотников" есть большое преимущество перед летчиками, которые имеют конкретное задание. Обычно только парой они проходят линию фронта на большой высоте, потом снижаются и прочесывают тылы противника.