Он скорее мирился с публичной работой, чем любил её. Но она была неизбежной. Его карьера продвигалась планомерно. Слава новатора исследований разума бежала впереди него. Так что придётся и впредь сталкиваться с такими, как Алиса Делавэр, начётчиками, за горой прочитанных книг не видевшими ни одного литра морской воды.

Он сел на корточки и опустил пальцы в воду. Было раннее утро. Тесты и научные эксперименты они проводили до открытия аквариума или после его закрытия.

Что сказала эта студентка? Будто он пытается очеловечивать животных?

Упрёк больно задел его. Эневек старался заниматься наукой трезво. Всё его жизнеотношение было предельно трезвым. Он не пил, не ходил на вечеринки и не лез на первый план, чтобы разбрасываться спекулятивными тезисами. Он не верил в Бога и не принимал никакой другой формы религиозно выраженного поведения. Эзотерика была чужда ему в любом виде. Он избегал переносить на животных человеческие оценочные представления. Дельфины в первую очередь становились жертвой романтических представлений, не менее опасных, чем ненависть и превосходство: якобы они оказываются лучше людей и людям следует брать с них пример. Тот же шовинизм, который выражался в беспримерной жестокости, приводил и к безудержному обожествлению дельфинов. То их забивали насмерть, то вусмерть залюбливали.

И как раз с позиций его собственной точки зрения эта мисс Делавэр с заячьими зубами его же и упрекнула.

К нему подплыла маркированная белуха. Это была самка четырёхметровой длины. Она высунула голову из воды и дала себя приласкать, тихо посвистывая. Эневек спросил себя, разделяет ли белуха какие-нибудь человеческие чувства и может ли их испытывать. Фактически этому не было никаких доказательств. Так что Алиса Делавэр была права.

Но так же мало было доказательств обратного.

Белуха пощебетала и скрылась под водой. На Эневека упала чья-то тень. Он повернул голову и увидел рядом с собой расшитые ковбойские сапоги.

О нет, подумал он. Только этого ему не хватало!

— Ну, Леон, — сказал мужчина, подошедший к краю бассейна, — кого мучаем на сей раз?

Эневек выпрямился и оглядел подошедшего. Джек Грейвольф имел такой вид, будто сошёл с экрана какого-нибудь вестерна. Его богатырская мускулистая фигура была упакована в лоснящийся кожаный костюм. Индейские украшения болтались на широкой, как шкаф, груди. Из-под шляпы с перьями на плечи и на спину падали чёрные шелковистые волосы. Это было единственное, за чем Джек Грейвольф ухаживал, всё остальное в его облике наводило на мысль, что он неделями скачет по прерии, не видя ни воды, ни мыла. Эневек взглянул в его усмехающееся загорелое лицо и сдержанно улыбнулся в ответ.

— Кто тебя впустил сюда, Джек? Не иначе Великий Маниту?

Грейвольф расплылся в улыбке.

— Спецразрешение, — сказал он.

— Да? И давно?

— С тех пор, как поступило папское распоряжение дать вам по рукам. Успокойся, Леон, я вошёл вместе со всеми, уже пять минут, как аквариум открыли.

Эневек растерянно глянул на часы. Грейвольф был прав. Он просто забыл со своими белухами про время.

— Надеюсь, это случайная встреча, — сказал он.

— Не совсем.

— Значит, ты пришёл ко мне? — Эневек медленно двинулся прочь, и Грейвольф последовал за ним. По аквариуму прогуливались первые посетители. — Чем могу служить?

— Ты сам знаешь, чем можешь служить.

— Старая песня?

— Присоединяйся к нам.

— Забудь об этом.

— Давай, Леон, ведь ты же наш. Тебе ли обслуживать кучу придурков, которые приезжают специально, чтобы пофотографировать китов.

— Не это главное.

— Люди тебя слушают. Если ты официально выступишь против наблюдения китов, дискуссия приобретёт совсем иной вес. Ты бы нам очень пригодился.

Эневек остановился и испытующе посмотрел в глаза Грейвольфа.

— Ещё бы. Я бы вам пригодился. Но я сам выбираю, с кем мне по пути.

— Вот с этими! — Грейвольф кивнул в сторону бассейна с белухами. — Да меня тошнит, когда я вижу тебя здесь, с пленными! Вы их поймали и мучаете, ведь это для них всё равно что убийство в рассрочку.

— Ты что, вегетарианец?

— Чего-чего? — Грейвольф растерянно моргал.

— И ещё ответь мне, с кого ты стянул шкуру для своей куртки?

Он зашагал дальше. Грейвольф какое-то время озадаченно стоял, потом догнал Эневека.

— Это же разные вещи. Индейцы всегда жили в согласии с природой. Из шкур животных они…

— Избавь меня от своих поучений.

— Но это так.

— Хочешь, я скажу, в чём твоя проблема, Джек? Точнее, две проблемы. Первая — ты рядишься в шкуру защитника природы, хотя на самом деле ведёшь войну за индейцев, которые давно уже устроили свои дела и без тебя. Вторая твоя проблема — ты не настоящий индеец.

Грейвольф побледнел. Эневек знал, что его собеседник уже несколько раз представал перед судом за членовредительство. Он спросил себя, много ли нужно, чтобы вывести этого громилу из себя. Одного шлепка Грейвольфа хватило бы, чтобы надолго закончить любую дискуссию.

— Что за чушь ты несёшь, Леон?

— Ты полукровка, — сказал Эневек. Он остановился у бассейна с морскими выдрами и смотрел, как их тёмные тела торпедами носятся в воде. — Даже и того нет. Ты такой же индеец, как сибирский медведь. Твоя проблема, что ты не знаешь, кто ты такой; ты не можешь найти себе место, тебе кажется, будто ты со своей природозащитной вознёй можешь кому-то помешать. Уволь меня от этого.

Грейвольф сощурился на солнце:

— Почему я не слышу слов? Слышу только грохот, как будто вывалили тачку щебёнки на железный лист.

— Ой, как страшно!

— К чёрту, нам ли с тобой враждовать! Так ли уж много я от тебя хочу? Всего лишь поддержки!

— Я не могу тебя поддержать.

— Смотри, я не враг тебе, я и пришёл-то лишь для того, чтобы предупредить тебя об одной нашей акции. Хотя я не должен был этого делать.

Эневек насторожился.

— Что вы там опять затеваете?

— Акция называется наблюдение туристов, — Грейвольф громко рассмеялся. Его белые зубы блеснули, как слоновая кость.

— И что это значит?

— Ну, мы выйдем в море и будем фотографировать твоих туристов. Мы будем показывать на них пальцем, ахать, подъезжать вплотную и пытаться их потрогать. Чтобы они получили представление о том, как чувствуют себя киты.

— Я могу это предотвратить.

— Не можешь, у нас свободная страна. Никто не может нам предписывать, куда нам плыть на наших лодках. Понятно? Акция уже подготовлена, дело решённое, но если ты пойдёшь нам навстречу, я подумаю о том, чтобы приостановить её.

Эневек посмотрел на него, потом отвернулся и пошёл дальше.

— Китов всё равно нет, — сказал он.

— Это вы их разогнали.

— Ничего подобного.

— Ах, конечно, человек ни в чём не виноват. Вся вина на глупых животных. Нечего плавать среди летающих гарпунов или позировать фотографам. Но я слышал, они снова появились. Вроде бы видели уже нескольких горбачей.

— Всего несколько.

— Скоро конец вашему бизнесу. Ты хочешь, чтобы мы ещё больше снизили ваши прибыли?

— Фиг тебе, Джек.

— Ну смотри, это мое последнее предложение.

— Это успокаивает.

— Чёрт возьми, Леон! Ну хоть где-нибудь замолви за нас словечко! Нам нужны деньги. Ведь мы живём на пожертвования. Леон! Остановись же. Ведь дело благое, неужто ты этого не понимаешь? Ведь мы оба хотим одного.

— Нет, мы хотим разного. Пока, Джек.

Эневек ускорил шаг. Он бы с удовольствием побежал, но не хотел оставить у Грейвольфа впечатление, что убегает от него.

— Ты подлец! — крикнул тот вдогонку.

Эневек не ответил. Миновав дельфинарий, он направился к выходу.

— Леон, а знаешь, в чём твоя проблема? Может, я и не настоящий индеец, но зато ты — индеец!

— Я не индеец, — пробормотал Эневек.

— Ах, извини! — крикнул Грейвольф, как будто услышал его. — Ты же у нас нечто особенное. Только почему же ты тогда не там, откуда ты и где ты нужнее всего?

— Гад, — прошипел Эневек. Он кипел от ярости. Сперва эта строптивая коза, потом Джек Грейвольф. А так хорошо начинался день — успешным тестом.

Не там, откуда ты…

Что позволяет себе эта безмозглая гора мускулов? Как он смеет попрекать его происхождением?

Где ты нужнее всего!

— Я там, где я нужнее всего, — рявкнул Эневек.

Женщина, проходившая мимо, испуганно взглянула на него. Эневек оглянулся. Он стоял на улице. Всё ещё дрожа от гнева, он шагнул к своей машине, поехал к пристани и на пароме переправился назад на остров Ванкувер.

На следующий день он проснулся рано. В шесть он уже не мог спать, несколько минут смотрел в низкий потолок над своей койкой и решил пойти на станцию.

Над горизонтом светились розовые облака. Светало. В зеркальной глади воды отражались окрестные горы, дома на сваях и лодки. Через несколько часов появятся первые туристы. Эневек прошёл в конец причала к своему катеру, облокотился о деревянные перила и некоторое время смотрел вдаль. Он любил эти мирные часы, когда природа просыпалась раньше человека. Никто не действовал на нервы. Такие люди, как невыносимая Стринджер, ещё валялись, посапывая, в постели. Наверное, и Алиса Делавэр ещё спала мирным сном невежды.

И Джек Грейвольф.

Его слова всё ещё стояли в ушах Эневека. Какой бы ни был Грейвольф законченный идиот, но ему удалось наступить Эневеку на больную мозоль.

Мимо проехали два маленьких катера. Эневек раздумывал, не позвонить ли Стринджер, не уговорить ли её выйти с ним в море. Действительно, первые горбачи уже появились. Притащились с большим опозданием, что, с одной стороны, было радостно, но, с другой стороны, не объясняло, где они пропадали всё это время. Может, удастся парочку опознать. У Стринджер острый глаз, а кроме того, ему нравилось её общество. Она относилась к числу тех немногих, кто не докучал Эневеку его происхождением: не индеец ли он. Или, может, азиат. Или ещё кто.

Саманта Кроув — и та спросила его об этом. Как ни странно, ей бы он мог рассказать о себе больше. Но исследовательница из SETI в это время уже, наверное, была на пути к дому.

Ты слишком много раздумываешь, Леон.

Эневек решил не будить Стринджер и выйти в море в одиночку. Он зашёл на станцию, взял ноутбук на батарейках, камеру, полевой бинокль, магнитофон, гидрофон и наушники, а также секундомер в герметичном корпусе. Прихватил плитку шоколада и две баночки холодного чая, погрузил всё это на «Голубую акулу». Он неторопливо выехал из лагуны и прибавил скорость, только когда дома на берегу остались позади. Нос катера задрался вверх. Ветер ударил ему в лицо и вымел из головы все лишние мысли.

Без пассажиров и промежуточных остановок он минут за двадцать выехал в серебристо-антрацитовое море. Вяло накатывали редкие волны. Он приглушил мотор и дальше двигался на малой скорости. Киты уже где-то здесь.

Потом заглушил мотор, и его тотчас окружила абсолютная тишина. Он открыл баночку чая, выпил её и перебрался с биноклем на нос.

Прошла почти вечность, прежде чем ему почудилась тёмная выпуклость, которая тут же исчезла.

— Ну, покажись, — шептал он. — Я знаю, ты здесь.

Он напряжённо вглядывался в океан. Минуты тянулись, ничего не происходило. Потом в некотором отдалении из воды один за другим поднялись два силуэта. Оттуда донеслись звуки, похожие на винтовочные выстрелы, и над горбами поднялись белые фонтанчики — как дымок над дулом после выстрела. Эневек смотрел во все глаза.

Горбачи.

Он засмеялся. Это был счастливый смех. Как все знатоки, он мог определить вид кита по его дыханию. У больших китов выдох составлял несколько кубометров. Содержимое лёгких было сжато и прямо-таки выстреливало из узких дыхательных отверстий. На просторе оно расширялось, охлаждаясь при этом, и конденсировалось в туман. Форма и высота выдоха различалась даже внутри вида в зависимости от времени погружения и размеров животного, играл свою роль и ветер. Но в данном случае это однозначно были характерные кустистые фонтанчики горбачей.

Эневек раскрыл ноутбук и запустил программу. То немногое, что киты показывали из воды, неопытному глазу давало мало указаний на вид животного, не говоря уже о признаках отдельных индивидов. К этому добавлялось то, что видимость часто была затруднена волнением моря, туманом, дождём или солнечными бликами. Тем не менее, у каждого животного были свои отличительные признаки. Легче всего опознать кита по хвостовому стеблю. Ныряя, они часто поднимали хвост из воды. Ни одна нижняя сторона не походила на другую. На каждой был свой характерный узор, своя форма и структура края. Многие хвостовые стебли Эневек помнил, но фотоархив ноутбука облегчал работу.

Он был почти уверен, что оба появившиеся кита были из числа его старых знакомых.

Через некоторое время чёрные спины вновь показались из воды. Вначале возникли маленькие возвышенности с дыхательными отверстиями. Снова послышалось резкое шипение, затем почти синхронно появились фонтанчики. На сей раз киты не сразу погрузились в воду, а высоко подняли свои спины. Показались спинные плавники, вяло склонились вперёд и снова скрылись под водой. Эневек отчётливо увидел заднюю часть тела с зубчиками хребта. Киты начали уходить вглубь, и теперь из воды показались их хвосты.

Он поднёс к глазам бинокль и попытался разглядеть нижнюю сторону, но ему это не удалось. Ну, ничего. Главное, что киты здесь. Первейшей добродетелью наблюдателя китов было терпение, а до прибытия туристов оставалось ещё достаточно времени. Он открыл вторую банку чая и надкусил плитку шоколада.

Вскоре его терпение было вознаграждено: неподалёку от лодки воду пропахали пять горбов. Сердце Эневека заколотилось. Теперь животные были очень близко. Он напряжённо ждал, не покажутся ли хвосты. Это зрелище так захватило его, что вначале он даже не заметил монументальный силуэт, выросший из воды рядом с лодкой. Он повернул голову — и вздрогнул.

Раскрыл рот и забыл про тех пятерых.

Голова кита поднялась из воды почти беззвучно. Почти касаясь борта катера. Сперва показалась закрытая морщинистая пасть, обросшая конходермами и узловатыми уплотнениями. Глаз величиной с кулак уставился на пассажира лодки — почти вровень с лицом Эневека. Над водой появилось начало мощных грудных плавников.

Голова торчала из воды неподвижно, как скала.

Это было самое впечатляющее приветствие, какое когда-либо приходилось пережить Эневеку. Он не раз видел животных в непосредственной близости. Он прикасался к ним, держался за них. Они тащили его за собой. Достаточно часто серые киты, горбачи или косатки высовывали головы из воды в непосредственной близости от лодки.

Но сейчас всё было иначе.

Эневеку показалось, что не он разглядывает кита, а кит его. Глаз великана, окаймлённый морщинистым, как у слона, веком, рассматривал исключительно человека в лодке. Несмотря на своё острое зрение в воде, кит из-за сильной выпуклости линзы был обречён на близорукость, как только покидал пределы родной стихии. Но на столь близком расстоянии он мог видеть Эневека так же отчётливо, как и тот его.

Медленно, чтобы не спугнуть животное, он протянул руку и погладил мокрую шкуру. Кит не сделал попытки уйти под воду. Его глаз слегка вращался туда и сюда и потом снова воззрился на Эневека. Это была сцена почти гротескной интимности. Как ни счастлив был Эневек в это мгновение, он спросил себя, с какой целью кит ведёт за ним такое продолжительное наблюдение. В целом это наблюдение длилось несколько секунд. Но так долго находиться в вертикальном положении стоило киту огромных усилий.

— Где ты пропадал так долго? — тихо спросил Эневек.

Послышался тихий плеск с другой стороны катера. Эневек обернулся — и как раз вовремя, чтобы увидеть другую голову, вырастающую из воды. Второй кит был немного меньше, но так же устремил на Эневека свой тёмный глаз.

Чего они хотят?

Ему стало не по себе. Это упорное разглядывание было совершенно непривычным, чтобы не сказать щекотливым. Никогда раньше такого не случалось. Но всё же он нагнулся к своей сумке, быстро достал цифровую камеру, поднял её и сказал:

— Внимание!

Наверное, он сделал ошибку. Если да, то впервые в истории изучения китов они проявили к камере такую антипатию. Как по команде, обе огромные головы ушли под воду. Сразу два острова затонули в море. Лёгкое бурление и плеск, несколько пузырей — и Эневек вновь остался один в мерцающей безбрежности.

Он огляделся.

Над близким побережьем всходило солнце. Лёгкая дымка висела между гор. Гладкое море посинело.

Никаких китов.

Эневек толчком выдохнул воздух. Только теперь он заметил, что сердце его бешено колотится. Он убрал камеру в сумку, снова взял в руки бинокль, но передумал. Его новые друзья не могли уйти далеко. Он достал магнитофон, надел наушники и медленно опустил в воду гидрофон. Подводные микрофоны были так чувствительны, что записывали звук ещё поднимающихся пузырьков воздуха. В наушниках что-то шумело, плюхало и гремело, но ничто не указывало на китов. Эневек замер в ожидании их характерных звуков, но всё было спокойно.

В конце концов он вынул гидрофон из воды.

Через некоторое время он увидел вдали несколько фонтанчиков. Этим всё и ограничилось. Пора было возвращаться.

На полпути в Тофино он представил себе, как бы отреагировали на такой спектакль туристы. О нём только и было бы разговоров. Дрессированные киты! От вопросов не было бы отбоя.

Фантастика!

Немного даже чересчур фантастично.

Тронхейм, Норвегия

Звонок вырвал Сигура Йохансона из сна. Он попытался нащупать будильник, но тут ему стало ясно, что звонит телефон. Протирая глаза и бормоча проклятия, он сел в кровати. Координация была нарушена, голова закружилась, и он опять повалился в постель.

Что же с ним было вчера вечером? Кажется, они напились с коллегами. Были там и студенты. А началось всё с того, что они отправились поужинать в ресторан, перестроенный из склада неподалёку от старого городского моста. Там подавали деликатесные рыбные блюда и хорошие вина. Даже очень хорошие, насколько он мог припомнить. Они сидели у окна и любовались рекой. Кто-то рассказывал анекдоты. Потом Йохансон со своим патроном спустились в винный погреб, чтобы осмотреть тамошние сокровища…

Йохансон вздохнул.

Мне пятьдесят шесть, подумал он, выкарабкиваясь из постели и на сей раз закрепившись в вертикальном положении. Мне больше не следует так поступать. Нет, неправильно. Мне можно так поступать, но никто не должен мне после этого звонить в такую ранъ.

Телефон не умолкал. Какая настойчивость! Преувеличенно кряхтя и охая, хотя тут не было никого, кто мог бы его пожалеть, он встал на ноги и, пошатываясь, двинулся в гостиную. Нет ли у него сегодня лекций? Эта мысль ударила его словно обухом по голове. Ужас! Стоять перед аудиторией и выглядеть на все свои годы, не имея сил оторвать подбородок от груди. Разговаривать с воротничком своей рубашки, насколько ему вообще позволит неповоротливый язык. В настоящую минуту он у него порос во рту шерстью и отвергал всё, связанное с артикуляцией.

Когда он наконец снял трубку, ему вдруг пришло в голову, что сегодня суббота. Настроение разом улучшилось.

— Йохансон, — назвался он на удивление чётко.

— Боже мой, тебя не добудишься, — сказала Тина Лунд. Йохансон закатил глаза и опустился в кресло.

— Который час?

— Половина седьмого. А что?

— Но ведь суббота же.

— Я знаю. Ты что, занят? Какой-то у тебя нерадостный голос.

— А чему радоваться? Чего ты от меня хочешь в такую, кстати сказать, немыслимую рань?

Лунд захихикала.

— Хочу тебя уговорить приехать сейчас в Тыхольт.

— В институт? Зачем, ради всего святого?

— Я подумала, хорошо бы вместе позавтракать. Каре на несколько дней приехал в Тронхейм, он был бы рад тебя видеть. — Она сделала небольшую паузу. — Кроме того, я хочу услышать твоё мнение об одной вещи.

— О какой?

— Не по телефону. Приедешь?

— Дай мне час времени, — сказал Йохансон и зевнул так, что испугался за свою челюсть. — Нет, дай мне два. Мне ещё нужно заехать в университет. Вдруг пришло что-нибудь ещё про твоих червей.

— Это было бы кстати. Хорошо, сделай всё, что считаешь нужным, только поторопись.

— Договорились!

Он залез под душ, всё ещё мучимый приступами головокружения. После четверти часа основательного плескания и отфыркивания он постепенно начал чувствовать себя свежее. Настоящего похмелья вино не оставило. Скорее, оно добавило ему сенсорики: в зеркале он видел себя удвоенным. Оставалось под вопросом, сможет ли он в таком состоянии вести машину.

Сейчас он это выяснит.

Снаружи было тепло и солнечно. Тронхейм проводил генеральную репетицию весны. Остатки снега стаяли. Йохансон заметил, что этот день начинает нравиться ему всё больше. Ему вдруг понравилось даже то, что Лунд разбудила его. Он начал насвистывать Вивальди, и это ещё больше улучшило его настроение. В выходные НТНУ был официально закрыт, но этому мало кто придавал значение. Точнее, это было лучшее время просмотреть почту и спокойно поработать.

Йохансон подошёл к почтовым ячейкам и обнаружил в своём ящике толстый конверт. Письмо было из франкфуртского Зенкенбергского музея. Наверняка оно содержало лабораторно-техническое заключение, которого так страстно ждала Лунд. Он взял его, не вскрывая, вышел из здания и поехал в Тыхольт.

«Маринтек» — технический институт проблем моря — был тесно связан с НТНУ, «Синтефом» и исследовательским центром «Статойла». Наряду с различными моделирующими устройствами и волновым туннелем здесь был самый большой в мире бассейн с морской водой, предназначенный для исследовательских целей. Каждое плавающее сооружение Норвегии проходило в виде модели испытание в этом бассейне длиной восемьдесят и глубиной десять метров. Здесь имитировались ветер и течения любой силы, а две волноообразующие установки создавали мини-бури с высотой волн до одного метра. Йохансон решил, что Лунд испытывает здесь подводную фабрику, которая должна быть установлена на материковом склоне.

И он действительно нашёл её в зале бассейна, где она стояла с группой сотрудников, о чём-то споря. Странная картинка предстала его взору. В зелёной воде среди буровых платформ игрушечного формата плавали аквалангисты, мини-танкеры покачивались между персоналом в гребных лодках. Всё это представляло смесь из лаборатории, магазина игрушек и лодочной станции.

Лунд увидела его, прервала разговор и направилась к нему, обходя бассейн. Как обычно, она почти бежала.

— Что же ты не взяла лодку? — спросил Йохансон.

— Тут тебе не пруд, — ответила она. — Всё должно быть скоординировано. Если я тут проплыву, сотни рабочих-нефтяников лишатся жизни из-за цунами, и я буду виновата.

Она поцеловала его в щёку.

— Ты колючий.

— Все бородатые мужчины колючие. Скажи спасибо, что Каре бреется, иначе у тебя не было бы никаких оснований предпочесть его. Над чем вы тут работаете? Над вашей подводной фабрикой?

— Насколько позволяют условия. Тысячу метров морской глубины мы можем смоделировать в бассейне, а вот глубже уже начинаются погрешности.

— Но для вашего проекта достаточно.

— И всё же мы проводим на вычислительной машине независимое моделирование. Иногда результаты бассейна и машины не сходятся, тогда мы меняем параметры, пока не добьёмся выравнивания.

— «Шелл» установил фабрику на глубине две тысячи метров. Я читал вчера в газете. У вас появились конкуренты.

— Я знаю. «Шелл» заказывал испытательную проверку именно здесь, в «Маринтеке». Их орешек был ещё крепче нашего. Идём завтракать.

Когда они вышли в коридор, Йохансон сказал:

— Я всё ещё не понимаю, почему вы не хотите использовать СВОПы. Разве не легче было бы работать с плавучей конструкции через гибкие трубы?

Она помотала головой:

— Слишком рискованно. Плавучие конструкции надо ставить на якорь.

— Ну и что?

— Они могут оторваться.

— Но сколько станций на шельфе стоят на якоре!

— Да, на небольшой глубине. А далеко внизу совсем другие параметры волн и течений. Впрочем, дело не только в якоре. Чем длиннее поднимающий нефтепровод, тем он нестабильнее, а мы не хотим экологической катастрофы. Кроме того, ты не найдёшь людей, желающих работать на плавучей платформе так далеко в море. Даже самые прожжённые будут страдать там морской болезнью… Здесь наверх.

Они поднялись по лестнице.

— А я думал, мы идём завтракать, — удивился Йохансон.

— Непременно, но сперва я хочу тебе что-то показать.

Лунд толкнула дверь. Они оказались в кабинете над залом бассейна. Из широких окон открывался вид на ряды озарённых солнцем домиков с двускатными крышами, которые тянулись к фьорду.

— Какое божественное утро, — пропел Йохансон. Лунд подошла к рабочему столу, пододвинула два стула и раскрыла ноутбук. Пока компьютер загружался, она барабанила пальцами по столу. На экране возник снимок, который показался Йохансону знакомым. Светлая молочная поверхность, которая по краям терялась в черноте. Внезапно он узнал эту картинку.

— Снимки с «Виктора», — сказал он. — Та штука на материковом склоне.

— Та штука, которая не оставляет меня в покое, — кивнула Лунд.

— Вы узнали, что это было?

— Нет. Зато мы знаем, чем это не было. Это не медуза, не косяк рыбы. Мы пропустили снимок через тысячу фильтров. Это лучшее, чего нам удалось добиться. — Она увеличила снимок. — Когда это существо оказалось перед объективом, оно было сильно освещено прожектором. Мы увидели только часть его, но, разумеется, совсем не так, как восприняли бы его без искусственного освещения.

— Без освещения мы на такой глубине вообще бы ничего не увидели.

— Конечно!

— Разве что биолюминесценция… — Он запнулся.

Лунд была очень довольна. Её пальцы запрыгали по клавиатуре, и картинка вновь изменилась. На сей раз они видели участок верхнего правого края. Там, где освещенная поверхность переходила в темноту, что-то слабо прорисовывалось. Освещение другого рода, синего цвета, пронизанное более светлыми линиями.

— Если ты освещаешь люминесцирующий объект, ты не видишь его собственного свечения. Но там, где свет прожекторов «Виктора» теряет силу, кое-что видно. На мой взгляд, это доказательство, что мы имеем дело со светящимся объектом. И очень большим.

Способность светиться является свойством целого ряда глубоководных обитателей. Для этого они используют бактерии, которые живут в симбиозе с ними. Есть светящиеся организмы и на поверхности моря — водоросли или небольшие каракатицы. Но настоящее море света начинается там, где исчезают лучи солнца. На непроницаемых для света морских глубинах.

Йохансон уставился на экран. Синева скорее угадывалась, чем была видна. От ненамётанного глаза она ускользала. Но камера робота давала снимки с высоким разрешением. Возможно, Лунд была права.

Он поскрёб бороду.

— Как ты думаешь, насколько эта штука велика?

— Трудно сказать. Судя по тому, как быстро она исчезла, она плавала на краю светового горизонта. Это в нескольких метрах от робота. И несмотря на это, она занимает собой весь экран. Что из этого следует?

— Часть, которую мы видим, может быть величиной в десять-двенадцать квадратных метров.

— Которую мы видим! — Она сделала паузу. — Свет на краевых областях указывает на то, что как раз большую часть мы не видим.

Йохансону в голову пришла одна идея.

— Это мог быть планктон, — сказал он. — Микроорганизмы. Среди них есть светящиеся.

— Тогда чем ты объяснишь узор?

— Светлые линии? Случайность. Мы думаем, что это узор. Мы думали, что и марсианские каналы образуют узор.

— Я не считаю, что это планктон. — Так точно этого не увидишь.

— Нет, можно. Смотри-ка сюда.

Лунд вызвала на экран следующие картинки. На них объект всё дальше удалялся в темноту. Фактически на виду он был не дольше секунды. Второе и третье увеличение показывали всё ещё слабо люминесцирующую площадь с линиями, которые, казалось, изменяли свою позицию на протяжении отрезка. На четвёртом снимке всё исчезло.

— Оно погасило свет, — озадаченно сказал Йохансон.

Он размышлял. Некоторые виды осьминогов сообщаются посредством биолюминесценции. Не было ничего необычного в том, что существо перед лицом внезапной угрозы, так сказать, щёлкает выключателем и скрывается в темноте. Но это существо было очень уж большим. Больше, чем любой из известных видов спрутов.

Напрашивались выводы, которые ему не нравились. Существо не принадлежало норвежской континентальной окраине.

— Architheutis, — сказал он.

— Гигантский спрут, — кивнула Лунд. — Поневоле приходит на ум. Но такое появляется в наших водах впервые.

— Впервые появляется живьём.

Но это было не вполне верно. Долгое время истории про Architheutis пользовались дурной славой как россказни моряков. Но прибитые к берегу останки давали доказательство их существования — почти давали, потому что мясо спрутов было как резина. Чем больше его тянешь, тем длиннее оно становится, особенно в полуразложившемся состоянии. Несколько лет назад исследователям наконец попался в сети восточнее Новой Зеландии крошечный детёныш животного, генетический профиль которого не оставлял сомнений в том, что через восемнадцать месяцев он должен был превратиться в гигантского кальмара двадцатиметровой длины и двадцатицентнерового веса. Единственный недостаток состоял в том, что человек ещё никогда не видел такое животное живьём. Architheutis жил на больших глубинах, и светился ли он, было неизвестно.

Йохансон наморщил лоб. Потом помотал головой.

— Нет.

— Что нет?

— Слишком многое говорит против. Здесь просто не та местность, чтобы в ней водились гигантские кальмары.