Эневек уставился на неё.

— Кроме того, — добавила она, — будь со мной поприветливее.

Он медленно выдохнул и стал разглядывать камеру. Надо было признать, что идея Делавэр была пока что лучшим из всего, чем они располагали.

— Я постараюсь, — пробормотал он.

Тронхейм, Норвегия

Приглашение застало Йохансона, когда он собирался ехать к себе на озеро.

После возвращения из Киля он рассказал Тине Лунд об эксперименте на глубоководном симуляторе. Разговор был недолгий. Лунд была по уши занята сразу несколькими проектами, а остальное время проводила с Каре Свердрупом. Йохансону даже показалось, что она не вполне вникает в тему. Но у него хватило такта ни о чём её не расспрашивать.

Несколько дней спустя позвонил Борман, чтобы поставить его в известность о последних результатах. Они продолжали эксперименты с червями. Йохансон, уже собрав вещи, был готов к выходу, но решил отложить отъезд ещё на один звонок, чтобы поделиться новостями с Лунд. Однако она не дала сказать ему ни слова. На сей раз она была в приподнятом настроении.

— Не можешь ли ты сейчас заглянуть к нам? — предложила она.

— Куда? В институт?

— Нет, в исследовательский центр «Статойла». К нам приехали руководители проекта. Из Ставангера.

— А для чего вам я? Рассказывать им страшилки?

— Это я уже сама сделала. Но они хотят подробностей.

— Почему именно от меня?

— А почему нет?

— У вас же есть отзывы, — сказал Йохансон. — Целые штабеля. А я могу только повторить то, что выяснили другие.

— Ты можешь больше, — сказала Лунд. — Ты можешь… выразительно передать свои чувства.

Йохансон на мгновение лишился дара речи.

— Они знают, что ты не эксперт в области нефтяного бурения и не специалист по червям, — горячо продолжала она. — Но ты пользуешься хорошей славой в НТНУ, ты нейтрален, на тебя не давят обязательства, как на нас. Мы судим совсем под другим углом зрения.

— Вы судите с точки зрения исполнимости того или иного проекта.

— Не только! Видишь ли, в «Статойле» целая куча людей, и каждый лучше всех знает что-то одно, а…

— Короче, зашоренные узкие специалисты.

— Совсем нет! — Она сердилась. — Зашоренным людям в нашей фирме нечего делать. Просто каждый слишком углублён в своё. Мы все, как бы это выразить, под водой. Нам необходим взгляд снаружи.

— Я в вашем деле мало что понимаю.

— Разумеется, тебя никто не принуждает. — Лунд постепенно начинала раздражаться.

Йохансон закатил глаза:

— Ну ладно-ладно. К тому же есть пара новостей из Киля…

— Я могу считать это согласием?

— Да. Когда состоится эта встреча?

— Собственно, мы тут постоянно в переговорах…

— Ну, хорошо. Сегодня пятница. На выходные я уезжаю, а в понедельник…

— Это… — Она запнулась. — Это было бы…

— Что? — протяжно спросил Йохансон, мучимый дурными предчувствиями.

Она молчала ещё несколько секунд.

— А куда ты уезжаешь на выходные? На своё озеро?

— Правильно, умница. Хочешь со мной?

Она засмеялась:

— Почему бы нет?

— Хо-хо! А что скажет Каре?

— Мне всё равно. А что он может сказать? — Она секунду помолчала. — Ах, чёрт!

— Была бы ты во всём так хороша, как в работе, — тихо сказал Йохансон, не стараясь, чтобы она его расслышала.

— Сигур, пожалуйста! А ты не мог бы отложить свой отъезд? Мы встречаемся через два часа, и… это ведь недалеко. И ненадолго. Ты сегодня же уедешь.

— Я…

— Нам надо скорее прийти к какому-нибудь решению, время не терпит, ты ведь знаешь, чего всё это стоит, а мы топчемся на месте…

— Хорошо, я приеду!

— Ты просто сокровище.

— Мне за тобой заехать?

— Нет, я буду уже там. О, как я рада. Спасибо! — она положила трубку.

Йохансон с тоской посмотрел на свой упакованный чемодан.

Когда он вошёл в конференц-зал исследовательского центра «Статойла», царившее там напряжение можно было потрогать руками. Лунд сидела в обществе троих мужчин за чёрным полированным столом. Послеполуденное солнце заглядывало в окна и придавало хоть немного теплоты сдержанному интерьеру из стекла и стали. Стены были увешаны диаграммами и чертежами.

— Вот он, — сказала дама из приёмной, передавая его присутствующим, словно рождественский подарок. Один из мужчин пошёл к нему навстречу с распростёртыми руками. Он был в модных очках и с коротко остриженными чёрными волосами.

— Тор Хвистендаль, заместитель директора исследовательского центра «Статойла», — представился он. — Извините, что мы так бесцеремонно завладели вашим временем, но госпожа Лунд заверила нас, что вам не пришлось ничем жертвовать.

Йохансон метнул в сторону Лунд выразительный взгляд и пожал протянутую руку.

— Я действительно ничем не пожертвовал, — сказал он.

Лунд ухмыльнулась. Она представила ему остальных мужчин. Как Йохансон и ожидал, один из них приехал из центрального офиса компании в Ставангере — плотный рыжий тип со светлыми, добродушными глазами. Он представлял правление.

— Финн Скауген, — пророкотал он, пожимая руку. Третий мужчина, серьёзный и лысый, со складками в углах рта, единственный из всех был в галстуке и оказался непосредственным начальником Лунд. Его звали Клиффорд Стоун, он был родом из Шотландии и руководил проектом нефтеразведки. Он холодно кивнул Йохансону и, казалось, был не в восторге от присутствия биолога. А может, выражение озабоченности составляло неотъемлемую часть его физиономии. Заподозрить, что он когда-нибудь улыбался, не было никакой возможности.

Йохансон выслушал несколько любезностей, отказался от кофе и сел. Хвистендаль подвинул к себе пакет документов.

— Давайте перейдём к делу. Ситуация вам известна. Мы не можем беспристрастно оценить, то ли навлекаем на себя беду, то ли попусту осторожничаем. Вы, наверно, знаете о законах и рекомендациях, с которыми нефтедобыче приходится считаться?

— Североморская конференция? — сказал Йохансон наугад.

Хвистендаль кивнул:

— Среди прочих. Мы подпадаем под множество ограничений: природоохранное законодательство, техническая исполнимость, ну и общественное мнение на всякий нерегламентируемый пункт. Короче говоря, мы принимаем во внимание всех и вся. «Гринпис» и другие подобные организации впиваются нам в загривок как клещи, и это правильно. Мы знаем риски бурения, мы примерно знаем, что нас ожидает в отношении добычи, и мы берём в расчёт время.

— То есть, прекрасно управляемся сами, — заключил Стоун.

— В целом, — довершил Хвистендаль. — Но не всякий замысел доходит до воплощения, и для этого есть причины. Структура осадочных пластов нестабильна, всегда есть опасность пробуриться в газовый пузырь, некоторые конструкции не приспособлены для работы на больших глубинах и при подводных течениях и так далее. Но в принципе очень быстро становится ясно, что получится, а что нет. Тина тестирует устройства в «Маринтеке», мы берём обычные пробы, смотрим, что там у нас внизу, проводим экспертизу и потом строим.

Йохансон откинулся назад и закинул ногу на ногу.

— И тут вдруг какой-то червь, — сказал он. Хвистендаль улыбнулся несколько принуждённо:

— Так сказать.

— Если это животное играет какую-нибудь роль, — сказал Стоун. — Но на мой взгляд, не играет никакой.

— Откуда вы это знаете?

— Этот червь не представляет собой ничего нового. Их везде полно.

— Но не таких.

— Отчего же? Потому что он прогрызает гидрат? — он агрессивно сверкнул на Йохансона глазами. — Да, но ваши коллеги из Киля сказали, что в этом нет никаких оснований для тревоги. Правильно?

— Они сказали не так.

— Они сказали, что черви не могут дестабилизировать лёд.

— Черви его пожирают.

— Но они не могут его дестабилизировать!

Скауген откашлялся. Это прозвучало как извержение вулкана.

— Я думаю, мы пригласили сюда доктора Йохансона для того, чтобы выслушать его оценку, — сказал он, бросив взгляд в сторону Стоуна. — А не для того, чтобы сообщить ему, что думаем сами.

Стоун закусил губу и уставился в столешницу.

— Если я правильно поняла Сигура, появились какие-то новые результаты, — сказала Лунд и ободряюще всем улыбнулась.

Йохансон кивнул:

— Я могу коротко обрисовать положение.

— Проклятые червяки, — проворчал Стоун.

— Вполне возможно. «Геомар» высадил на лёд ещё шестерых, и все они немедленно забурились внутрь. Ещё двух они посадили на ил, в котором не было гидрата, и они не проявили никакой активности. Пару высадили на ил, под которым был газовый пузырь. Они не забурились, но вели себя беспокойно.

— И что стало с теми, которые вгрызлись в лёд?

— Сдохли.

— И как глубоко они зарылись?

— Все, кроме одного, прорылись до газового пузыря. — Йохансон посмотрел на Стоуна, который слушал, нахмурив брови. — Но это лишь приблизительно даёт возможность проводить аналогии с их поведением на воле. На материковом склоне слой гидрата поверх газовых пузырей имеет толщину в сотни метров. А слой в симуляторе — всего два метра. Борман считает, что едва ли червь зароется на глубину больше трёх-четырёх метров, но в условиях симулятора этого не выяснить.

— А почему, собственно, черви подыхают? — спросил Хвистендаль.

— Им нужен кислород, а его в тесном отверстии мало.

— Но зарываются же другие черви в дно, — вставил Скауген. И добавил с улыбкой: — Видите, мы подготовились к разговору, чтобы не сидеть перед вами полными идиотами.

Йохансон ответно улыбнулся. Скауген становился ему всё симпатичнее.

— Осадочный слой рыхлый, — объяснил он. — В нём достаточно кислорода. Гидрат же — как бетон. Рано или поздно задохнёшься.

— Понятно. А известны ли вам какие-то другие животные, которые вели бы себя подобным образом?

— Кандидаты на самоубийство?

— А разве это самоубийство?

Йохансон пожал плечами:

— Самоубийство предполагает намерение. У червей намерения не предусмотрены. Их поведение обусловлено.

— А вообще есть животные, кончающие жизнь самоубийством?

— Конечно, есть, — сказал Стоун. — Те же лемминги бросаются в море.

— Не бросаются, — сказала Лунд.

— Ещё как бросаются!

Лунд тронула его за локоть.

— Ты путаешь, Клиффорд. Долгое время считалось, что лемминги совершают коллективное самоубийство, поскольку это эффектно звучало. Но потом присмотрелись и обнаружили, что они просто дуреют.

— Дуреют? — Стоун посмотрел на Йохансона. — Доктор Йохансон, как вам нравится это глубоконаучное объяснение, что животные дуреют?

— Они дуреют, — невозмутимо продолжала Лунд. — Как и люди, когда выступают большой группой. Передние лемминги видят, что перед ними обрыв, но сзади на них напирают, как на поп-концерте. И они сталкивают друг друга в море, пока не дойдёт до последнего.

Хвистендаль сказал:

— Всё же есть животные, которые приносят себя в жертву.

— Да, но это всегда имеет смысл, — ответил Йохансон. — Пчёлы после ужаливания гибнут, но само ужаливание служит защите роя и, в конечном счёте, — матки.

— А в поведении червей нет какого-либо внятного намерения?

— Нет.

— Урок биологии, — вздохнул Стоун. — Боже мой! Вы пытаетесь сделать из этих червей каких-то монстров, из-за которых нельзя устанавливать на морском дне фабрику. Это глупо!

— И ещё, — добавил Йохансон, не обращая внимания на руководителя проекта. — «Геомар» хотел бы провести собственные полевые исследования на эту тему. Разумеется, в контакте с вашей компанией.

— Интересно, — Скауген подался вперёд. — Они хотят кого-то послать туда?

— Научное судно «Солнце».

— Благородно с их стороны, но мы могли бы провести опыты с борта «Торвальдсона».

— Они всё равно планируют экспедицию. Кроме того, «Солнце» технически оснащено лучше «Торвальдсона». Их задача заключается только в том, чтобы перепроверить результаты, полученные на симуляторе.

— Что они хотят замерять?

— Повышенную концентрацию метана. Черви своим бурением высвобождают газ, он попадает в воду. Ещё они хотят взять со дна несколько центнеров гидрата. Вместе с червями. Хотят увидеть это в реальном масштабе.

Скауген кивнул и сцепил пальцы.

— До сих пор мы говорили только о червях, — сказал он. — А вы видели эту зловещую видеозапись?

— Эту штуку в море? Не знаю, надо ли связывать червей с этим… существом.

— Как вы думаете, что это было? Вы биолог. Есть ли какой-нибудь напрашивающийся ответ?

— Биолюминесценция. После того, как Тина обработала материал, можно сделать такое заключение. Но оно исключает любое из известных крупных живых существ.

— Госпожа Лунд говорила, что это может быть глубоководный кальмар.

— Да, мы обсуждали это, — сказал Йохансон. — Но маловероятно. Поверхность тела и структура не позволяют сделать такое заключение. Кроме того, регион — неподходящий для спрутов.

— Тогда что же это?

— Не знаю.

Все замолчали. Стоун нервно играл шариковой ручкой.

— А могу я спросить, — неторопливо возобновил беседу Йохансон, — какого типа фабрику вы планируете установить?

Скауген бросил взгляд в сторону Лунд. Она пожала плечами:

— Я рассказала Сигуру, что мы предполагаем подводное сооружение. Но пока точно не знаем, будет ли оно.

— А вы представляете себе, что это такое? — спросил Скауген, повернувшись к Йохансону.

— Я знаю кое-что про установки «Субсис», — сказал Йохансон.

Хвистендаль поднял брови.

— Это уже много. Вы становитесь специалистом, доктор Йохансон.

— «Субсис» — это вчерашний день, — тявкнул Стоун. — Мы продвинулись дальше. Мы пойдём глубже, и системы надёжности у нас, несомненно, выше.

— Новая система разработана фирмой «FMC» из Конгсберга, это следующий шаг в развитии глубоководных технологий, — объяснил Скауген. — То, что мы их установим, вопрос решённый. Но мы пока не знаем, куда вести нефтепровод — к имеющимся платформам или на сушу. В любом случае нам придётся преодолевать большие расстояния и разность высоты.

— А нет ли третьей возможности? — спросил Йохансон. — Например, корабль, плавающий прямо над фабрикой?

— Да, но добыча всё равно будет идти на дне, — сказал Хвистендаль.

— Как уже говорилось, мы можем оценивать риски, — продолжал Скауген, — пока они определимые. А в случае с червями или с той тварью, которая есть на видео, в игру вступают факторы, которых мы не знаем и не можем объяснить. Может, это и перестраховка, как считает Клиффорд, но мы хотим достичь определённости. Вы не обязаны брать на себя это решение, доктор Йохансон, но всё же: что бы сделали на нашем месте вы?

Йохансону стало не по себе. Стоун смотрел на него с неприкрытой враждебностью. Хвистендаль и Скауген казались заинтересованными, а выражение лица Лунд было совершенно безмятежным.

Надо было с ней заранее обо всём условиться, подумал он. Может, она хотела, чтобы он воспрепятствовал проекту? А может, и нет.

Йохансон положил ладони на стол.

— В принципе, я бы строил станцию, — сказал он. Скауген и Лунд озадаченно воззрились на него. Хвистендаль наморщил лоб, а Стоун откинулся с победной миной.

Йохансон выждал несколько секунд и добавил:

— Но я бы построил её только после того, как «Геомар» проведёт дальнейшие испытания и даст зелёный свет. Сведения о том лох-несском чудовище на видео мы вряд ли получим. И я не уверен, что оно должно нас особо занимать. Решающим является то, какое действие может оказать на стабильность материкового склона массовое нашествие червя неизвестного вида, пожирающего гидрат. Пока это не выяснено, я бы посоветовал отложить проект.

Стоун сжал губы. Лунд улыбнулась. Скауген переглянулся с Хвистендалем и сказал:

— Благодарю вас, доктор Йохансон, что вы не пожалели для нас времени.

Позднее, когда он уже погрузил свой чемодан в джип и обходил дом в последний раз, проверяя, не забыл ли чего, в дверь позвонили.

На пороге стояла Лунд. Начался дождь, и её волосы прилипли к голове.

— Всё было хорошо, — сказала она.

— Ой ли? — Йохансон отступил, впуская её внутрь. Она вошла, отвела с лица мокрые пряди и кивнула.

— В принципе, Скауген уже принял решение. Ему требовалось только твоё благословение.

— Кто я такой, чтобы благословлять проекты «Статойла»?

— Я уже говорила, ты пользуешься доброй славой. Но Скаугену важно другое. Он ответственное лицо, и каждый, кто работает на компанию или ещё как-то связан с нею, ангажирован. А ты у нас специалист по червям и совершенно не заинтересован в строительстве каких бы то ни было фабрик.

— Значит, Скауген отложил проект в долгий ящик?

— До тех пор, пока «Геомар» не прояснит ситуацию.

— Надо же!

— Ты ему, кстати, понравился.

— Он мне тоже.

— Да, компании повезло, что в руководстве есть такие люди. — Она стояла в прихожей, опустив руки. Для человека, постоянно пребывающего в целеустремлённом движении, она казалась странно нерешительной. — А где твой багаж?

— А что?

— Разве ты не хотел поехать на озеро?

— Багаж в машине. Тебе повезло, ты могла уже не застать меня. — Он осмотрел её с головы до ног. — Могу я ещё что-нибудь сделать для тебя, прежде чем предамся уединению? И уж на сей раз я поеду! Больше никаких отлагательств.

— Я не собиралась тебя задерживать. Я только приехала рассказать, что решил Скауген, и…

— Очень мило с твоей стороны.

— И спросить тебя, в силе ли ещё твоё предложение.

— Какое? — спросил он, хотя было ясно, какое.

— Ты предложил мне поехать с тобой.

Йохансон прислонился к стене у вешалки. Он вдруг увидел, какая надвигается на него гора проблем.

— Но я спросил, что скажет Каре.

Она сердито тряхнула головой.

— Я ни у кого не должна спрашивать разрешения.

— Я не хотел бы вносить ненужные недоразумения.

— Ты ни при чём, — упрямо сказала она. — Если я хочу на озеро, то это исключительно моё решение.

— Ты уклоняешься от ответа на мой вопрос.

Вода капала с её волос.

— Зачем ты тогда предложил? — спросила она. Действительно, зачем, подумал Йохансон.

Потому что мне бы хотелось этого. Но так, чтобы это ничему не навредило. Он не чувствовал никаких обязательств перед Каре Свердрупом. Но внезапная готовность Лунд ехать с ним смущала его. Спорадические совместные ужины — это было частью их иронично инсценированного затяжного флирта, который ни к чему не вёл. Сейчас это был уже не флирт.

— Если вы поссорились, — сказал он с внезапной догадкой, — то увольте меня от ваших разборок. Договорились? Ты можешь поехать со мной, но ты не должна использовать меня для того, чтобы оказывать на Каре давление.

— Тебе не надо вникать в подробности. Впрочем, ты прав. Ладно, забудем об этом.

— Да.

— Просто я должна немного подумать.

— Да уж, подумай.

Они продолжали нерешительно переминаться в прихожей.

— Ну ладно, — сказал Йохансон. Он наклонился, чмокнул её в щёку и мягко выставил за дверь. Потом закрыл её за собой. Уже темнело. Накрапывал дождь. Большую часть пути ему придётся проделать в темноте, но так было даже лучше. Он будет слушать Сибелиуса. Сибелиус и темнота. Хорошо!

— В понедельник вернёшься? — спросила Лунд.

— Думаю, даже в воскресенье вечером.

— Созвонимся?

— Конечно. Что ты собираешься делать?

Она пожала плечами:

— Дел всегда хватает.

Он не стал задавать лишних вопросов, но Лунд сама сказала:

— Каре уехал на выходные. К своим родителям.

Йохансон открыл дверцу и застыл.

— Тебе тоже не надо всё время работать, — сказал он. Она улыбнулась:

— Конечно.

— И, кроме того… ты же не можешь поехать со мной. У тебя ничего нет для выходных на озере.

— А что для этого нужно?

— Ну, удобную обувь, прежде всего. И что-нибудь тёплое.

Лунд глянула себе на ноги. На ней были шнурованные ботинки на толстой подошве.

— Что ещё?

— Ну, ещё свитер… — Йохансон почесал бороду. — Впрочем, у меня там есть.

— На всякий случай?

— Да, на всякий случай.

Он взглянул на неё. И засмеялся.

— О’кей, госпожа Сложность. Последний рейс.

— Это я-то Сложность? — Лунд открыла пассажирскую дверцу и улыбнулась. — Обсудим это по дороге.

Когда они добрались до просёлка, ведущего к озеру, было уже темно, и джип вразвалочку ковылял по корневищам деревьев. Озеро лежало перед ними, словно небо, опрокинутое в лес. В просветах облаков сияли звёзды.

Йохансон внёс чемодан в дом и встал рядом с Лунд на веранде. Половицы тихо скрипели. Его всякий раз заново очаровывала здешняя тишина, тем более явственная, что она была полна звуков: шорохов в подлеске, потрескиваний, цвирканья сверчка, далёкого крика птицы и чего-то ещё неопределимого. Крыльцо с веранды вело на поляну, спускавшуюся к воде. Там был покосившийся причал и лодка, на которой он иногда выезжал поудить рыбу.

— И всё это для тебя одного? — спросила Лунд.

— В основном.

— Должно быть, ты в ладу с собой.

Йохансон тихо засмеялся.

— Почему ты так считаешь?

— Когда больше никого нет, тебе должно нравиться собственное общество.

— О да. Тут я могу обращаться с собой как хочу. Любить себя, питать отвращение…

Она повернулась к нему:

— И так тоже бывает?

— Редко. И если бывает, то я питаю к себе за это отвращение. Заходи в дом. Сейчас я приготовлю нам ризотто.

Они вошли внутрь.

Йохансон нарезал лук, протомил его в оливковом масле, добавил riso di carnaroli — венецианский рис для ризотто. Перемешал деревянной ложкой, подлил кипящего куриного бульона и продолжал помешивать, чтобы масса не пригорела. Между делом нарезал белые грибы, разогрел их в сливочном масле и поставил жариться на медленном огне.

Лунд заворожённо наблюдала за его действиями. Йохансон знал, что она не умеет готовить. Ей для этого не хватало терпения. Он открыл бутылку красного вина и наполнил два бокала. Обычная процедура. Но срабатывает всегда. Есть, пить, говорить, придвинувшись близко друг к другу. А будет то, что бывает, когда стареющий богемный представитель научного мира и молодая женщина едут в уединённое романтическое место.

Проклятый автоматизм!

И чего ему вздумалось взять её с собой?

Лунд сидела на кухне в его свитере и казалась такой размякшей, какой он её давно не видел. Это сбивало Йохансона с толку. Раньше он часто пытался внушить себе, что она — не его тип: слишком быстрая, слишком беспокойная. Но теперь он должен был признаться самому себе, что всё не так.

Ты мог бы провести чудные, спокойные выходные, думал он. Но тебе, идиоту, зачем-то понадобилось всё усложнить.

Ужинали они на кухне. И с каждым бокалом Лунд становилась всё раскованнее. Они болтали о разном и открыли ещё одну бутылку вина.

В полночь Йохансон сказал:

— Снаружи не очень холодно. Хочешь прокатиться на лодке?

Она подперла подбородок и улыбнулась ему.

— А купаться будем?

— Я бы на твоём месте воздержался. Разве что месяца через два. Тогда будет теплее. Нет, мы просто выедем на середину озера, возьмём с собой бутылку и…

Он помедлил.

— И?

— Посмотрим на звёзды.

Они заглянули друг другу в глаза. Каждый по свою сторону кухонного стола, упершись локтями, они смотрели друг на друга, и Йохансон чувствовал, как его внутреннее сопротивление сдавалось. Он говорил такие вещи, которые не собирался говорить, он пустил в ход все средства и задействовал все рычаги, чтобы привести машину в движение. Он будил воспоминания, заставлял себя и Лунд делать то, ради чего уезжают вместе на заброшенное озеро; он хотел бы вернуть её назад в Тронхейм и вместе с тем хотел бы видеть её в своих объятиях, он придвигался к ней ближе, чтобы ощутить на своём лице её дыхание, проклинал ход судьбы и вместе с тем едва мог дождаться её исхода.

— Хорошо. Поехали.

Снаружи было тихо и безветренно. Они прошли по причалу и сели в лодку. Йохансон поддержал Лунд за руку и чуть не посмеялся вслух над самим собой. Как в кино, подумал он, как в этом дурацком — название он забыл — фильме с Мэг Райэн. Спотыкаясь, поневоле сближаешься. О, боже мой.

Это была маленькая деревянная лодка, которую он купил у прежнего владельца вместе с домом. Нос был крытый, прибитые планки образовывали небольшой трюм. Лунд уселась на носу в позе портного, а Йохансон завёл подвесной мотор. Шум мотора не нарушил окружающий покой, а гармонично вплёлся в дивно оживлённую лесную ночь. Такое тарахтение и низкий гул мог бы производить какой-нибудь гипертрофированный шмель.

В продолжение короткой поездки они не проронили ни слова. Потом Йохансон заглушил мотор. Они были довольно далеко от берега. На веранде остался свет, и он отражался в воде волнистыми полосами. То и дело слышался какой-нибудь тихий всплеск, когда рыба выскакивала из воды, чтобы схватить насекомое. Йохансон, балансируя, пробрался к Лунд, держа в руке початую бутылку. Лодка мягко покачивалась.

— Если ляжешь на спину, — сказал он, — то весь мир твой. Со всем, что в нём есть. Попробуй.

Её глаза светились в темноте.

— Ты уже наблюдал здесь звездопад?

— Да. И не раз.

— И что? Загадал желание?

— Для этого у меня маловато романтической субстанции. — Он опустился на планки рядом с ней. — Мне хватало того, что я им любовался.

Лунд захихикала.

— Ты ни во что такое не веришь?

— А ты?

— Я-то меньше всех.

— Я знаю. Тебя не обрадуешь ни цветами, ни звездопадом. Трудно приходится бедному Каре. Самое романтичное, что он мог бы тебе подарить, это анализ стабильности подводной конструкции.

Лунд не сводила с него глаз. Потом запрокинула голову и медленно легла на спину. Свитер задрался, обнажив пупок.

— Ты правда так считаешь?

Йохансон оперся на локоть и смотрел на неё сверху.

— Нет. Неправда.

— Ты думаешь, что во мне совсем нет романтики.

— Я думаю, ты просто не задумывалась над тем, как функционирует романтика.

Их взгляды снова встретились. Надолго.

Слишком надолго.

Его пальцы оказались в её волосах, медленно пробежали по прядям. Она смотрела на него снизу вверх.

— Может, ты мне покажешь это, — прошептала она.

Йохансон клонился над ней всё ниже, пока между их губами не завибрировала лишь тонкая прослойка горячего воздуха. Она обвила его шею. Глаза её были закрыты.

Поцеловать. Сейчас.

Тысячи шорохов и мыслей вспорхнули в голове Йохансона, уплотнились в вихрь и нарушили его концентрацию. Оба замерли в напряжённой позе, будто ждали знака, сигнала, разрешения: теперь можете поцеловать друг друга, теперь можете быть страстными.

Будьте же страстным, мужчина!

Что такое? — думал Йохансон. — Что здесь не так?

Он ощущал тепло тела Лунд, вдыхал её аромат, и это был чудесный, зовущий аромат.

Но ничто в нём не шелохнулось в ответ на этот зов.

— Не функционирует, — в ту же минуту сказала Лунд. На протяжении вздоха, на границе между капитуляцией и настойчивостью, Йохансон чувствовал себя так, будто упал в холодную воду. Потом короткая боль прошла. Что-то погасло. Остаток жара растворился в ясном воздухе над озером, уступив место громадному облегчению.

— Ты права, — сказал он.

Они оторвались друг от друга, медленно, с трудом, будто их тела ещё не взяли в толк то, что головам уже было ясно. Йохансон увидел в её глазах вопрос, который, возможно, читался и в его взгляде: что мы натворили? Сколько всего испортили?

— Всё в порядке? — спросил он.

Лунд не ответила. Он сел перед нею, спиной к борту. Потом заметил, что всё ещё держит в руке бутылку, и протянул ей.

— Совершенно очевидно, — сказал он, — что наша дружба слишком сильна для любви.

Он знал, что это звучит плоско и патетично, но это подействовало. Она начала хихикать, сперва нервно, потом с облегчением. Взяла бутылку, отпила глоток и громко рассмеялась. Провела ладонью по лицу, будто хотела стереть этот громкий, неуместный смех, но он пробивался сквозь её пальцы, и Йохансон в конце концов тоже рассмеялся вместе с ней.

— Ох, — вздохнула она. Они помолчали.

— Ты огорчился? — спросила она тихо.

— Нет. А ты?

— Я… нет, я не огорчилась. Нисколько. Просто это… — Она запнулась. — Это так запутано. На «Торвальдсоне» тогда, помнишь, вечер в твоей каюте. Ещё бы минута, и… всё могло бы произойти, но сегодня…

Он взял у неё из рук бутылку и выпил.

— Нет, — сказал он. — Давай будем честными, всё бы кончилось тем же.

— А в чём причина?

— Ты его любишь.

Лунд обняла руками колени.

— Каре?

— А кого же ещё?

Она уставилась прямо перед собой, а Йохансон снова приложился к горлышку, поскольку это было не его дело — копаться в чувствах Тины Лунд.

— Я думала, что могу уйти от него.

Пауза. Если она ждёт ответа, подумал он, то ей придётся ждать долго. Она сама должна это понять.

— Мы с тобой всегда были готовы к этому, — сказала она. — Никто из нас не хотел себя связывать, а ведь это идеальная предпосылка. Но мы так и не осуществили этой возможности. У меня никогда не было уверенности, что это должно произойти именно сейчас… Я никогда не была влюблена в тебя. Я не хотела быть влюблённой. Но представление, что это когда-нибудь произойдёт, волновало. Каждый живёт своей жизнью, никаких обязательств, никаких уз. Я даже была уверена, что это скоро случится, я считала, что давно пора! И вдруг появляется Каре, и я думаю: боже мой, это путы! Любовь обязывает, а это…

— Это любовь.

— Я думала, скорее, что это другое. Как грипп. Я больше не могла сосредоточиться на работе, я мысленно была где-то в другом месте, у меня почва уходила из-под ног, а это не для меня, это не я.

— И тут ты подумала, что надо наконец осуществить возможность, пока не окончательно потеряла над собой контроль.

— Нет, ты всё-таки обиделся!

— Я не обиделся. Я тебя понимаю. Я тоже никогда не был в тебя влюблён. — Он задумался. — Я тебя вожделел. Впрочем, лишь с тех пор, как ты вместе с Каре. Но я старый охотник, я думаю, меня просто злило, что добыча уходит из рук, это ранило моё тщеславие… — Он тихо рассмеялся. — Знаешь этот чудесный фильм с Шер и Николасом Кейджем? «Очарованные луной». Там кто-то спрашивает, почему мужчины хотят спать с женщинами? И ответ такой: потому что они боятся смерти. М-м. Почему я об этом вспомнил?