Лошадь как лошадь

      Жир солнца по крышам, как по бутербродам Жидкое,жаркое масло тек... И москва нам казалась плохим переводом Каких-то божьих тревожных строк.
      И когда приближалась ты сквозными глазами, И город вопил, отбегая к кремлю, И биплан твоих губ над моими губами Очерчивал, перевернувшись, мертвую петлю, Это медное небо было только над нами, И под ним было только наше - люблю!
      Этим небом сдавлены, как тесным воротом, Мы молчали в удушьи, Все глуше, Слабей... Как золотые чрепахи, проползли над городом Песками дня купола церквей.
      И когда эти улицы зноем стихали И умолкли уйти в тишину и грустить, В первый раз я поклялся моими стихами Себе за тебя отомстить.
      Июнь 1918
      - 56
      ***
      С. Есенину
      Если город раскаялся в душе, Если страшно ему, что медь, Мы ляжем подобно верблюдам в самуме Верблюжею грыжей реветь.
      Кто-то хвастался тихою частью И вытаскивал за удочку час, А земля была вся от счастья И счастье было от нас.
      И заря растекала слюни Над нотами шоссейных колей. Груди женщин асфальта в июне Мягчей.
      И груди ребят дымились У проруби этих грудей. И какая-то страшная милость Желтым маслом покрыла везде.
      Из кафе выгоняли медведя, За луною носилась толпа, Вместо федора звали федей И улицы стали пай.
      Стали мерить не на сажени, А на вершки температуру в крови, По таблице простой умножений Исчисляли силу любви.
      И пока из какого-то чуда Не восстал завопить мертвец, Поэты ревели, как словно верблюды От жестокой грыжи сердец.
      Ноябрь 1918
      - 57
      Последнее слово обвиняемого
      Не потому, что себя разменял я на сто пятачков, Иль, что вместо души обхожусь одной кашицей рубленной, В сотый раз я пишу о цвете зрачков И о ласках мною возлюбленной.
      Воспевая россию и народ, исхудавший в скелет, На лысину бы заслужил лавровые веники, Но разве заниматься логарифмами бед Дело такого, как я священника?
      Говорят, что когда-то заезжий фигляр, Фокусник уличный, в церковь зайдя освященную, Захотел словами жарче угля Помолиться, упав перед мадонною.
      Но молитвам не был обучен шутник. Он знал только фокусы, только арийки, И перед краюхой иконы поник И горячо стал кидать свои шарики.
      И этим проворством приученных рук, Которым смешил он в провинции девочек, Рассказал невозможную тысячу мук, Истерзавшую сердце у неуча.
      Точно так же и я... мне до рези в желудке противно Писать, что кружится земля и поет, как комар. Нет, уж лучше перед вами шариком сердца наивно Будет молиться влюбленный фигляр.
      Август 1918
      - 58