Елена Шерман
      Человек из легенды
      (из цикла "Истории Сергея Рыжова")
      Вам когда-нибудь хотелось стать человеком из легенды? Но чур, отвечать только честно. Хотелось вам, чтоб народ о вас песни слагал, кинематографисты снимали полнометражные ленты, а седовласые старцы рассказывали обступившей их детворе о ваших деяниях, делая многозначительные паузы в самых неожиданных местах для пущего эффекта? Хотелось? Нет? Значит, вы совершенно нормальный человек, не страдающий манией величия ни в легкой, ни в тяжелой форме.
      Как и я, впрочем. Потому что слава героя легенд, сказаний, устных рассказов и прочих жанров народного творчества меня никогда не прельщала. Корсаром в младшем школьном возрасте мечтал быть, сознаюсь, а вот фольклорным героем - никогда. Как-то не тянуло. Я вообще человек скромный, хотя и не застенчивый. И когда этим летом в переполненной электричке "Одесса - ст.Солнечная" я услышал леденящую кровь историю об убийстве трех отдыхающих в пляжном баре в августе прошлого года в поселке городского типа З. Белгород-Днестровского района Одесской области, то был настолько потрясен, изумлен и поражен, что даже на некоторое время перестал дышать, и только нехватка воздуха вернула меня к действительности. А полная, знойная и очень общительная дама в шляпе с одиноким лиловым цветком, не заметив моей реакции, продолжала драматичный рассказ о внезапной ссоре из-за роковой женщины (чья личность так и осталась не установленной), с необыкновенной быстротой переросшей в кровавую разборку. "Двух сразу зарезали, - со сдержанным пафосом завершила свою повесть сказительница, - а третий, толстый такой, в больнице умер".
      "Ужас! - воскликнула женщина с ребенком лет пяти, тщетно пытающимся обеими руками свить собственное правое ухо в трубочку. - А что, поймали этих бандитов?" "Поймали, - веско сказала дама в шляпе с цветком. - Был показательный суд в Белгород-Днестровске. Сначала им по десять лет дали, но они написали апелляцию, и им уменьшили до семи лет".
      "Не может быть! - неожиданно для себя громко сказал я. - Этого не может быть". "Теперь все может быть, - строго сказала женщина в шляпе, бросив на меня слегка пренебрежительный взгляд. - Теперь демократия".
      Сраженный последним аргументом, я умолк, но окончательно придти в себя мне удалось не скоро - часа через два, три. Вы спросите, чего я так взвился и какое мне дело до этого убийства? Дело есть, и реакция моя, при всей ее странности, в данном случае вполне адекватна.
      Потому что это меня сразу зарезали в кафе озверевшие отморозки.
      Последние сомнения на сей счет развеяла пожилая горничная б/о "Искра", где я остановился, дополнив рассказ дамы из электрички красочными, незабываемыми подробностями, вроде безутешного рыдания родных на задворках белгород-днестровского морга, и удивительно меткими характеристиками внешних данных погибших: "люди говорять, шо один был красивый, один толстый, а один ни рыба ни мясо".
      Точно! Все правда. Правы, стократ правы были классики русской литературы, свято верившие, что только народ, простой, темный и в зипунах, знает правду жизни. Все именно так и было: вечер, бар, звуки порочной музыки, призывающей к наслаждениям, роковая красавица, пляжная Кармен и острый нож, вонзенный прямо в сердце. Так говорит народ, и тот ничтожный факт, что я живой, не дает мне, жалкому интеллигенту, морального права спорить с легендой. Искусство - что народное, что профессиональное - вещь самодостаточная и самоценная, а, главное, неизменно выигрывающая в споре с жизнью. И кто, собственно, сказал, что все изначально должно было быть так, как произошло в действительности? Может, в небесной канцелярии было задумано поставить в этот вечер эффектную точку в наших биографиях, но какой-то нерадивый ангел перепутал резолюцию, и впоследствии искусство, со свойственной ему чуткостью, лишь восстановило первоначальный узор бытия.
      В конце концов, рано или поздно герой уходит, а легенда остается.
      Мой путь от скромного вузовского преподавателя к человеку из легенды начался с того момента, когда три друга юности - я и два Олега, Конопенко и Кнежевич - решили вместе отдохнуть на юге. Заметьте, путь в бессмертие всегда начинается с чего-то ужасно прозаического; в данном случае с дяди Конопенко, который занимал важную должность в дрогобычском строительном объединении объединении "Карпатбуд" и любезно раздобыл для племянничка три путевки на базу отдыха "Галичанка" в пгт. З. за 10% стоимости
      - Все будет как в юности, - широко улыбаясь, сообщил нам толстый Конопенко. - Помните студенческие времена?
      - А, значит, туалет один на всю базу, - сообразил я (всегда был смышлен).
      - И душ один на всех, - добавил Кнежевич.
      - Зато море, солнце, вольный ветер, и 72 гривны за 12 дней, - весело подтолкнул меня Конопенко, отчего я чуть не упал со стула. - Лично я к тому же рассчитываю похудеть.
      - Значит, и кормежка отвратительная, - подытожил Кнежевич. - Ну так что, едем, хлопцы, в этот гадюшник?
      - А то как же! - бодро ответили мы и ударили по рукам. Судьбоносное решение было принято; оставалось только найти за неделю до отъезда три билета до Одессы в разгар курортного сезона. С большими хлопотами и переплатой нам удалось достать лишь три боковых плацкарты.
      - Ничего, мужики, всего одна ночь, перекантуемся, - бодро заметил Конопенко (этой жирной сволочи досталось нижнее место). - До встречи послезавтра на перроне в двадцать минут восьмого.
      Скорый поезд "Львов-Одесса" отправлялся в 19.40. Когда я за полчаса до отправления поезда поднялся на первый перрон, там уже были поезд и Конопенко, сидевший на скамейке возле киоска с провизией и сосредоточенно что-то жевавший.
      - Угощайся, -- он вынул из пахнущего ванилью кулька большое круглое печенье и протянул мне.
      - Спасибо, я сыт. Кнежевича еще нет? - спросил я, присаживаясь рядом.
      - Как видишь. Но мы рано пришли, мы ж договорились встретиться в 19.20.
      Кнежевич не появился ни к 19.20, ни к 19.30, ни к отправлению поезда. Тщетно Конопенко насиловал мобильник - абонент 8-050-564-66-12 не отвечал. Когда с задержкой в пять минут поезд тронулся с места, мы наконец увидели нашего друга, бежавшего по перрону с огромным рюкзаком за спиной. В правой руке он держал вешалку с белым костюмом, заботливо обернутым в целлофан, в левой - бутылку вина. Бежать ему было явно неудобно, и когда нелепая фигура исчезла из нашего поля зрения, заслоненная толпой провожающих, Конопенко обреченно махнул рукой:
      - Не догонит!
      В тот момент, когда и я в это поверил, из начала вагона донесся мат, произносимый очень знакомым голосом. Через минуту перед нами возник Кнежевич собственной персоной.
      - Е-мое, понаставили торб, я чуть бутылку не разбил, -- отрывисто произнес он вместо приветствия. - И ты хорош, -- перевел он взгляд на Конопенко, -- звонишь, как угорелый! Я бегу за поездом, все руки заняты, а тут еще мобильник на боку поет! Что я тебе его, зубами достану!
      Тут вагон тряхнуло, и Кнежевич чуть не упал на меня.
      - Да сядь ты, придурок! И сними свой рюкзак!
      - Чего опоздал? - спросил Конопенко, пряча мобильник.
      Костюм утюжил.
      "Вот кретин!" - подумал я, а вслух не удержался и спросил:
      - На хрена тебе костюм?
      - Да и вино ты зря тащил, -- подхватил Конопенко. - Чтоб обмыть отъезд, у меня есть с собой домашний спотыкач на травах. Такой аромат - пальчики оближешь!
      - Плевал я на твой спотыкач, -- утирая пот с лица, пробормотал Кнежевич. - Культурные люди в поезде самогон не пьют.
      После проверки билетов решено было все-таки ограничиться вином, которое Кнежевич ловко разлил в три пластиковых стаканчика.
      - Ну, чтоб нам было хорошо! - бодро провозгласил первый тост Кнежевич и поднес к губам стаканчик. В этот момент вагон снова тряхнуло, Кнежевич подавился и зашелся в судорожном кашле, мое вино выплеснулось мне на брюки, а стаканчик Конопенко упал и залил вином весь столик, подмочив лежащую на нем провизию.
      И я усомнился, что нам будет хорошо.
      - Ничего, -- засуетился Конопенко, пытаясь вытереть винную лужицу на столе мгновенно промокавшими бумажными салфетками, -- ничего, у меня есть еще и хлеб, и колбаса.
      В подтверждение своих слов он тут же выложил на столик кучу кульков с различными кулинарными и кондитерскими изделиями. Я заглянул в его сумку и увидел, что она полна провизии. С такими сумками обычно приезжают домой городские родственники со щедрой деревенской свадьбы.
      Я с удовольствием подумал, как я умен: один тащит запасы пищи, как в экспедицию на Северный полюс, другой весь наличный гардероб, а я, как европеец, путешествую с одной маленькой спортивной сумкой, и то заполненной лишь на две трети. Правда, потом выяснилось, что я забыл полотенца, бритву, тапочки и пижаму.
      Вагон был набит битком - чтоб добраться до туалета, требовалось не менее пяти минут, а чтоб войти в него, еще двадцать. Какие-то загорелые мужики сидели на откидных сиденьях и играли в карты, всюду стояли чьи-то клетчатые сумки, мелкие дети непрерывно шныряли под ногами, и, главное, какие-то бабки, девки, пацаны и мужики непрерывно швендяли взад-вперед по вагону, так что через час у меня начало рябить в глазах. В довершение ко всему снаружи стояла тридцатиградусная жара начала августа, и вскоре дышать стало совершенно нечем. От духоты, выпитого и съеденного (я никогда столько не ем по вечерам!) я отяжелел настолько, что уже в десять вечера понял: надо лезть наверх, на свою полку.
      Я вообще в поезде плохо сплю, но здесь о сне и думать не приходилось. Только я закрыл глаза, как где-то вблизи заорал грудной ребенок и орал истошным воем так долго и нудно. Едва младенец затих, кому-то стало плохо и какая-то женщина принялась бегать по вагону в поисках нитроглицерина. Когда у неизвестного страдальца сердце отпустило и в вагоне на миг воцарилась относительная тишина, в купе к проводникам забрели цыгане, затянувшие под гитару песню про калину у ручья. Я хотел было сказать проводникам все, что думаю по этому поводу, но для этого надо было слезть, а на такой подвиг я был уже неспособен. Пришлось наслаждаться молча.
      Вiн хотiв мене, калину,
      Посадить в своїм саду,
      Не довiз, i в полi кинув,
      Думав, що я пропаду,
      старательно выводил цыганский певец под чей-то (должно быть, проводника из соседнего вагона) восторженный мат:
      - Вот, бля, вот это музыканты! Да таких, бля, е-мое, музыкантов на свадьбу, да они все село переворошат! Во поют, бля, мля, твою мать!
      Когда часам к трем ночи музыкальный аккомпанемент стих, я начал дремать, и проснулся только раз - когда кто-то пытался за ремень стянуть с багажной полки мою сумку. Я встрепенулся, хрипло со сна спросил "Кто здесь?!" и поднял голову, но увидел в неверном свете луны лишь какие-то смутные стремительно удаляющиеся фигуры.
      Из призрачного мира тяжелых неопределенных видений меня вывел бодрый крик проводницы "Просыпаемся, через час Одесса!" и сочный бас Конопенко, рассказывавшего кому-то (как оказалось, вовсе не Кнежевичу, а полной тетке в спортивных штанах из купе напротив) о новой системе похудения. И вдруг иногда такое со мной бывает - неведомо от чего, от рассказа Конопенко, от солнца за немытыми окнами, оттого, что еду отдыхать, что у меня есть друзья, что я еще молод и многое, многое еще впереди - меня охватило острое чувство радости бытия. Я улыбнулся, протер глаза кулаками и слез вниз.
      Небритые друзья мои сидели и хитро улыбались, причем Конопенко отчего-то держал правую руку под столиком, уставленным провизией.
      - А мы выпили твое вино, соня! - радостно сказал Кнежевич. - Тебе ничего не осталось.
      "Какие молодцы", -- растроганно подумал я. Ненавижу пить с утра.
      - Да не пугай ты его, -- широко улыбнулся Конопенко и вынул руку из-под столика. В ней был пластиковый стаканчик. - Вот тебе твоя порция.
      "Сволочи! Не могли сами все выпить!" К счастью, желание опохмелиться на сей раз возобладало над дружескими чувствами, так что вина в стаканчике было чуть больше половины. Я заел вино сладким орешком и пошел бриться.
      Город-герой Одесса встретил нас, как и полагается курорту, солнцем, веселым ветром и шагающей по перрону навстречу приезжим ордой теток с табличками "Сдаю комнату" в руках. До З. мы доехали быстро и с ветерком микроавтобусом "Одесса-Белгород-Днестровский", отправлявшимся прямо с ж/д вокзала. Так же быстро и без труда мы нашли наш дом отдыха "Галичанка", пройдя по центральной улице, застроенной с одной стороны санаториями, домами отдыха и пансионатами, а с другой - всевозможными кафетериями, барами и ресторанчиками.
      Директора дома отдыха на месте не оказалось, паспортистка велела нам подождать. Кнежевич и Конопенко сели на скамейку перед входом в администрацию и как подсолнухи, дружно повернули головы к солнцу. Я же решил прогуляться по территории дома отдыха и осмотреться.
      Прогулка моя длилась ровно пять минут: больше некуда было идти и нечего смотреть. На небольшом пространстве, кроме администрации, были расположены три ряда нуждающихся в покраске деревянных домиков, столовая, на улице перед которой располагался ряд рукомойников (я сразу вспомнил пионерский лагерь), маленькое приземистое здание медпункта, детская площадка с облезлыми металлическими качелями и горками, две цветочные клумбы и, что мне особенно не понравилось, здание без окон с двумя дверями, над которыми красовались оранжевые буквы "М" и "Ж". "Эге, значит в этих домиках даже минимальных удобств нет", -- подумал я и загрустил. Перспектива кросса через весь дом отдыха в случае острого кишечного расстройства меня не вдохновляла.
      Минут через 15 появился директор, выглядевший куда лучше вверенного ему хозяйства. Это был огромный, лысый толстяк баскетбольного роста с удивительно свежим цветом лица. Обращали ли вы внимание на то любопытное обстоятельство, что худой директор черноморского дома отдыха встречается крайне редко и, по правде говоря, не вызывает доверия? Другое дело крупный, осанистый дядя, принявший нас очень ласково. Он так интересно, так вкусно рассказывал о своем доме отдыха, о чудесном пляже, который в двух шагах (что правда, то правда), о разнообразном и богатом витаминами питании, и в завершение так ловко подвернул разговор к материальным сложностям пополнения инвентарного фонда, что мы как-то механически, как сомнамбулы какие-то, достали по полтиннику и вручили ему с глупыми улыбками на лицах. Деньги так быстро исчезли в кармане его светлых брюк, что я готов был усомниться, что все это было на самом деле. В благодарность директор приказал паспортистке (она же зав. хоз. частью) провести нас в "лучшие апартаменты" и пообещал "лично проконтролировать", чтоб нас кормили, как на убой.
      Описание "лучших апартаментов" пропускаю, тем более, что они могли показаться таковыми разве что пламенному поклоннику античных стоиков с их принципом "как много есть на свете вещей, без которых человек может обойтись!" Обед был не лучше. Но, в конце концов, я приехал не обжираться. Море и солнце - вот что главное, и они были рядом.
      Выходя из столовой, я глянул на себя в зеркало у умывальника и расстроился. На фоне загорелых, свежих курортников моя физиономия показалась мне мучнисто-бледной, чуть ли не больной, и точно так же неаппетитно выглядела возникшая рядом в зеркале физиономия Кнежевича.
      - Да, мы с тобой, как поганки какие-то, -- самокритично признал Олег и тут же выдвинул решение проблемы: -- Немедленно на пляж!
      
      Переодевшись в плавки и прихватив в качестве подстилок большие махровые полотенца (я свое забыл, и мне, к сожалению, пришлось довольствоваться казенным покрывалом), мы ринулись к морю за йодом и ультрафиолетом. Впереди бежал Кнежевич, спеша загореть и поразить прекрасный пол красотой своей божественной фигуры. За ним шел я, держа в объятиях выцветшее покрывало, а замыкал небольшую, но живописную группу Конопенко, передвигавшийся медленными, осторожными шажками. Медленно он ходил всегда, поскольку при весе в центнер не побегаешь, а осторожно двигался потому, что наскоро купленные перед отъездом плавки оказались ему маловаты и он боялся, что при резком движении они треснут по швам.
      Море было чистое, теплое и прекрасное - как всегда, зато пляж оказался довольно грязным. Посильный вклад в его загрязнение вносили непрерывно сновавшие взад-вперед продавцы, предлагавшие "сл-ад-кие трубочки с черносливом, орехами, сгущенкой", "пи-иво холодное", "сла-дкий виноград", "до-маш-ние пирожки с капустой, картошкой" и прочую дрянь, включая неизбежные дары моря - какие-то сушеных и вяленых рыбок, мелких раков и креветок. Там, где проходили продавцы трубочек, за ними долго тянулся шлейф сладкого запаха, возбуждавший детей и обжор. Вообще, по моим наблюдениям, никто так много не жрет на пляже, как толстяки. Сидевшая неподалеку от нас огромная тетя в черном купальнике и детской панамке, увидев торговца сушеными рыбками, тут же подозвала его, купила десяток и с аппетитом съела, облизывая пальцы.
      - Сволочи, только антисанитарию разводят, -- пробурчал вылезший из воды Конопенко, становясь возле меня и нервно принюхиваясь к витавшему в воздухе аромату трубочек. Видно было, что ему уже хочется есть, но он еще в силах себя сдерживать.
      Обсохнув, оба Олега пошли на облюбованное ими место в центре пляжа, а я пренебрег жалкой подстилкой и лег на песочек у самого моря, так что брызги воды долетали до лица. Хорошо! Возле правой руки на влажном песке лежала перевернутая ракушка размером с грецкий орех, в ней поблескивала на солнце вода - маленькая частичка моря, оставшаяся после прилива. Полюбовавшись ракушкой, я закрыл глаза и мало-помалу начал задремывать под вечный шум моря (почти не спал ночью). Очнулся я от протяжного возгласа прямо над ухом "Трубочки, сладкие трубочки по гривне!" и оттого, что мне едва не наступили на ногу. Я открыл глаза: справа налево шустро двигалась торговка сладкими трубочками с подносом в одной руке и сумкой в другой, а слева направо шел фотограф с ручным питоном на шее. С моря дул сильный ветер, и питону, видимо, было холодно: рептилия извивалась и норовила засунуть голову фотографу под майку.
      От этого зрелища мне что-то расхотелось лежать, я встал и бросил взгляд на далекие горизонты. Слева был видно все побережье на несколько километров, пляжи и дома отдыха за ними, а в самом конце, в смутной дымке виднелись резко выделявшиеся на фоне прочих приземистых строений две многоэтажки. Мне стало интересно, что это за небоскребы, и я решил пройтись к ним. Оглянувшись, чтоб привлечь к полезной и познавательной прогулке друзей, я убедился, что они и без меня нашли занятия по душе: Кнежевич флиртовал с какой-то рыжеволосой девой в зеленом купальнике, а Конопенко расплачивался с продавщицей трубочек, держа две штуки в правой руке.
      - И что тебе на месте не сидится! - искренне удивился он.
      - Серега у нас ученый, ему интересно идти в неизведанное, -- засмеялся Кнежевич и подмигнул рыжеволосой гурии, стыдливо прикрывавшей во время разговора рот рукой (явно зубы не в порядке). - Иди, потом нам расскажешь.
      Я плюнул в волну и пошел к туманным горизонтам. Идти было необычайно легко и приятно: накатывавшая морская волна освежала ноги, сильный ветер устранял ощущение жары, и даже досадные мелочи вроде коня, трусившего вдоль берега вместе со своим владельцем (фото -7 грн, покататься - 10) или папаши, матом рассказывающего двухлетнему сыну о правилах поведения в воде, не омрачали моего энтузиазма. По пути я видел много забавных мелочей, например, грозный плакат: "Кто утонет, тот в море купаться не будет!", причем в первой "о" была нарисована грустная рожица утопленника, а во второй - венок. Сперва жизнь на пляже била ключом: мелкие дети издевались над медузой, собаки нюхали море, между лежащими на пляже людьми невозможно было пройти, не наступив на чью-нибудь конечность, но чем дальше удалялся я в сторону Одессы, тем безлюднее становился пляж. Там, где железнодорожная насыпь почти вплотную подходила к воде, людей было уже немного, а там, где в воду были навалены огромные каменные плиты, не было никого, кроме двух-трех рыболовов.
      У насыпи я остановился передохнуть. Хотя у воды зной и не ощущался, пот с меня все же тек. Я глянул на часы: ого, я иду уже сорок минут, а проклятые коробки по-прежнему торчат где-то на горизонте! Мое путешествие уже начало мне надоедать, но любопытство с упрямством возобладали над здравым смыслом и я поплелся дальше, причем, перебираясь через насыпь, оцарапал до крови большой палец ноги о какую-то дрянь. Уже из последних сил, задыхаясь, добрался я наконец через полчаса к загадочным небоскребам. Подойдя ближе и наконец рассмотрев, что это такое, я не удержался и начал матюкаться.
      Передо мной, глядя пустыми глазницами незастекленных окон, стояли заброшенные, недостроенные многоэтажки. Забросили их, похоже, довольно давно - или деньги кончились, или фундамент просел. И ради этого я перся полтора часа по сорокаградусной жаре?
      - Ну, что ты увидел? - спросили меня приятели, уже начавшие собираться: солнце стало клониться к закату, а без него на сильном ветру было холодновато.
      - Пятизвездочный отель! - злобно ответил я. - Но все люксы уже заняты, так что придется тебе, Кнежевич, стоять в очереди в общий туалет в "Галичанке". А как, кстати, твоя красавица? Что-то ее уже не видно?
      Олег махнул рукой.
      - Да ну ее, училка младших классов из Кривого Рога. На фиг? Нет, мы тут таких телок найдем, что ого-го...
      Животрепещущая тема была продолжена за ужином.
      - Не понимаю, кого ты тут рассчитываешь найти, -- пожал я плечами, с отвращением, приобретенным еще в детском садике, глядя на бледную творожную запеканку. - Курорт-то семейный, все парами, да и фотомоделей я здесь что-то не вижу...
      - А главное, на хрена они нам? - подхватил Конопенко. - Ты запеканку не будешь? Тогда дай мне... Я сюда приехал расслабиться, а не гоняться за триппером.
      - Говори за себя, обжора! Тебе давно ничего не нужно, кроме жратвы. И вообще, глянь на него, Серега, можно сказать, что этому мешку сала всего 33?
      - Не хами, пижон. А то я как встану, как двину - ты в шоу уродов будешь членом жюри. Красавец нашелся! Казанова в издании для бедных!
      - Да что вы, мужики, как дети, -- счел нужным вмешаться я. - Вон на нас уже люди оглядываются...
      - Да он сам сказал, что ему телки не нужны!
      - Во-первых, неприлично говорить про присутствующих "он", а во-вторых, мне нужна не телка, а порядочная женщина, умеющая готовить, как моя мама.
      "Господи, как мне надоели эти вечные препирательства, -- подумал я. Минус любой компании, где собирается больше двух человек - она тут же превращается в иллюстрацию к басне "Лебедь, Рак и Щука".
      После ужина Кнежевич пошел гулять в гордом одиночестве, а мы с Конопенко остались в домике. Я что-то чувствовал себя неважно -- видно, перегрелся. Конопенко уже был красный, как рак, и я понял, что меня ждет та же участь.
      - Серега, -- спросил вдруг Конопенко, уже принявший любимое горизонтальное положение, -- а в самом деле, что это за дома там, на горизонте, к которым ты так рвался?
      - Фигня... Недостроенные панельные коробки.
      - Философия, однако, -- задумчиво протянул Конопенко, но так и не пояснил, какую именно философскую систему он имел в виду.
      Спать мы улеглись необычно рано - в десять вечера - по причине сильной усталости. И хотя койка была продавлена, а от окна здорово дуло, заснул я в эту ночь мгновенно и спал, как убитый. Разбудил меня громкий смех моих друзей, причем веселость вызвала констатация того не слишком забавного факта, мы ужасно обгорели. Рыжеватый Конопенко, бедняга, даже покрылся на спине пузырьками. Стало ясно, что на сегодня пляж отменяется.
      - Куда ж мы пойдем? - меланхолически протянул Кнежевич, рассматривая свои ярко-красные ноги.
      - На завтрак, -- ответил Конопенко, морщась и поливая свои пузыри одеколоном. -- А там видно будет.
      После завтрака мы решили прогуляться по поселку, чтобы выяснить, какие еще развлечения, кроме пляжа, здесь можно найти. Развлечения мы нашли быстро: в десяти метрах от входа в наш дом отдыха размещалась доска с объявлениями, напротив которой сидела пожилая женщина приличной наружности в шляпке. Возле женщины стоял на земле стенд с заманчивым заглавием "Экскурсии". Я и Конопенко подошли к нему и принялись изучать программу.
      - О, смотри, -- невоспитанно ткнул пальцем Конопенко, -- дегустация вин в Шабо!
      - Всего за двенадцать гривен, -- оживилась женщина, -- вы посетите винный завод в Шабо, узнаете все о производстве вина и посетите винный погребок.
      - А когда это? Когда будет экскурсия?
      - Сегодня в три часа дня.
      - Поехали! - толкнул меня в бок Конопенко так, что я едва не упал.
      - Да пошел ты! Лучше поехать в Белгород-Днестровскую крепость. И за 9 гривен.
      - Белгород-Днестровская крепость - культурно-исторический памятник мирового значения, -- тем же оживленным тоном продолжила просвещать нас продавщица экскурсий. - Вы увидите раскопки античного города Тира и древнюю крепость, заложенную еще в 13 веке генуэзскими купцами.
      - Вот, видишь, как интересно! А напьешься дома своим спотыкачем! - я, в свою очередь, толкнул Конопенко, но эта груда мяса даже не шевельнулась.
      - На фиг мне твоя крепость! Я уже видел Олесский замок, с меня хватит! А тут не просто, а молодые вина! Это совсем особый вкус! А закуска там будет?
      - Конечно, -- с готовностью ответила женщина, -- а как же?
      - Тебе лишь бы жрать! Ты ж вроде худеть хотел?
      - Мой вес - не твоя забота!
      Тут к экскурсоводше подошло многочисленное семейство, также желавшее культурно провести досуг, и мы вынуждены были отойти и продолжить дискуссию под сенью деревьев. Вскоре в нее вмешался Кнежевич, выдвинувший свой план:
      - Какие вина, какие крепости, вы что? Все идем на стриптиз! Я такую программу нашел, вы что! Стриптиз называется "Тайны Камастуры"!
      Кнежевич потащил нас к доске объявлений, где красовалось с полдюжины одинаковых афишек:
      5 августа в 22.00
      в кафе "Бриз" (проход к морю между д/о "Свитязь" и д/о "Металлист")
      ЭРОТИЧЕСКОЕ ШОУ
      "ТАЙНЫ КАМАСУТРЫ"
      В программе
      женский и мужской стриптиз!
      Вам гарантируются незабываемые впечатления
      - Это я понимаю! Оторвемся по полной! - Кнежевич посмотрел на нас с гордым видом победителя.
      - Этот стриптиз, наверно, стоит, как родная мама, -- усомнился я.
      Пошли спросим, это тут рядом.
      Кафе "Бриз" оказалось летним балаганом - каркас из досок, волнообразно вырезанные овальные проемы стен затянуты алыми и синими полотнищами, по краям проемов вьются гирлянды лампочек. У входа в кафе стоял деревянный щит с уже знакомой афишкой. Какой-то очень худой парень в широкой футболке, висевшей на нем так, как могла бы она висеть на огородном пугале, подметал веничком ступеньки у входа - очищал от песка.
      - Сколько стоит один билет на шоу? - спросил Кнежевич так энергично, словно от ответа зависело все его будущее.
      - Восемь гривен, -- ответил парень.
      - Дешевле, чем ваши экскурсии! Будете еще спорить?
      - И ты думаешь, -- пожал я плечами, -- что тебе за 8 гривен покажут все тайны "Камасутры"?
      - Все не все, но оторвемся!
      - А тут, наверно, пиво есть, -- повел красным носом Конопенко. Давайте возьмем по пиву, сядем и поговорим спокойно. Я устал бегать по жаре.
      Как ни странно, именно пиво и привело Лебедя, Рака и Щуку к долгожданному консенсусу. Мы действительно успокоились, расслабились и пришли к выводу, что незачем ссориться и портить друг другу настроение, потому что день длинный и мы все успеем. До обеда поедем посмотреть на крепость, к двум вернемся, поедим, в три поедем в Шабо, а вечером пойдем на стриптиз. И будет у нас насыщенная культурная программа.
      Белгород-Днестровский оказался маленьким милым городком, из числа тех, в которых время застывает. По пути к крепости мы прошли через два парка и множество нешироких, безлюдных улочек, с мощеной булыжниками мостовой и не смененными с советских времен названиями.
      - Жизнь в таких городках имеет свою прелесть, -- сентиментально заметил я.
      - Особенно зимой, -- отозвался Кнежевич. - Отлично научишься выть.
      Вход в крепость оказался платным, хотя цена была символической - одна гривна. Увидев скрытый под сенью деревьев буфет, Конопенко, разумеется, ринулся туда, а мы с Кнежевичем подошли к щиту с планом крепости и краткой ее историей.
      - Странно, -- удивился я, --отчего она выдержала осаду турок в течение всего двух недель? Да я б с такими стенами год оборонялся.
      - Так это ты. Впрочем, тут, похоже, собралась какая-то экскурсия, можно присоединиться и все узнать.
      И точно, на полянке уже стояло человек пятнадцать, окружив по-деловому - синий костюмчик в белую полосочку - одетую даму с хорошо поставленным голосом. Мы с Кнежевичем (Конопенко, усевшись с пивом на скамейку, наотрез отказался двигаться с места) подошли и поинтересовались, можно ли присоединиться.
      - Это стоит гривну с человека.
      Мы тут же полезли в карманы, но гидша остановила нас, сказав, что заплатить можно после экскурсии, но только непременно заплатить, "а то на прошлой неделе три человека присоединились, прослушали полтора часа и не заплатили - ни мне, ни в кассу! Я точно знаю, что не заплатили, просто смылись, и все, и это культурные люди называется".
      Мы с Кнежевичем переглянулись, но спорить не стали.
      Экскурсия началась за воротами крепости, у раскопок античного города Тира, куда - по сведениям, не подтвержденным современной наукой - был сослан Овидий. Передвигаясь в пространстве от раскопок к воротам, мы, по замыслу гидши (вполне удачному), передвигались и во времени - от античности к средневековью, времени основания крепости. Узнал я и причину столь быстрой ее капитуляции перед турками - ею стала эпидемия чумы.
      Сообщив (с добавлениями и лирическими отступлениями) основные исторические факты, гидша занялась, дабы протянуть время, художественным свистом, то есть легендами и преданиями.
      - Перед вами - башня, которую называют Башней Овидия, или Девичьей башней. Вы помните, что жестокий тиран Август сослал великого поэта к нам, в бессарабские степи, где он писал свои элегии. И вот, по древнему преданию, сидя в заточении в этой башне...
      Тут во мне взыграл ученый и я не удержался:
      - Позвольте, позвольте! Как Овидий, живший в первом веке нашей эры, мог сидеть в этой башне, если вы сами сказали десять минут тому, что крепость построили в XV веке?!
      Мое замечание вызвало глухое недовольство других экскурсантов и такое активное сопротивление со стороны гидши, что, по-моему, руководи она обороной крепости от турок, не видать Баязету Аккермана как своих ушей несмотря на все эпидемии мира.
      - Кто ведет экскурсию - вы или я? Если вы квалифицированный экскурсовод, имеющий лицензию, и знающий больше меня, пожалуйста, можете проводить ее вместо меня! Нет, вы ответьте - вы профессиональный экскурсовод? Нет? Или вы историк? Тоже нет? Так почему вы вмешиваетесь, по какому праву? Вам говорят русским языком, что это легенда, а вы начинаете спорить! Вы б, молодой человек, сначала деньги б заплатили, а потом спорили! Тем более, что вы все равно ничего не знаете.
      - Что, умник, съел? - подтолкнул меня в бок Кнежевич, когда прерванное моим неуместным вмешательством плавное течение экскурсии возобновилось. Я, естественно, промолчал и не открыл рот даже тогда, когда гидша принялась объяснять происхождение второго названия башни - Девичья, красочно рассказывая о дочери молдавского господаря Тамаре, промышлявшей грабежом, вымогательством и прочими нехорошими вещами. Мне всегда казалось, что имя Тамара - кавказское, а не молдавское, но я не стал спорить, тем более что речь явно шла о мифическом персонаже.
      В военном дворе гидша, рассказав о посещении крепости Пушкиным, снова перешла к более свежим событиям:
      - Посмотрите, как увеличилась наша группа, а ведь в начале было пятнадцать человек! И как всегда, непременно кто-нибудь послушает, уйдет и не заплатит.
      - Серега, -- прошипел мне на ухо Кнежевич, -- дай ей две гривны, а то она кинется с башни, в которой томился Овидий...
      Когда обогащенные новыми знаниями и обедневшие на две гривны мы вернулись к буфету, то застали Конопенко на той же скамеечке. Пиво он уже выпил, и теперь лакомился мороженым.
      - Пошли полазим по стенам крепости, -- предложил ему Кнежевич. Несмотря на объявление, запрещавшее карабкаться на стены крепости ввиду возможных обвалов, все они были украшены цепочками туристов, фотографировавших друг друга на фоне зубцов и лимана.
      Конопенко тяжело поднялся и подошел с нами к массивной стене, на которую можно было взобраться только по облупленным узким ступенькам.
      - Э, нет, я не самоубийца. Хотите, могу вас сфотографировать снизу.
      Конопенко сфотографировал нас с Кнежевичем, после чего Кнежевич потребовал, чтоб я сфотографировал его в разных ракурсах. Я покорно исполнил его просьбу: что, мне пленки жалко, что ли? Тем более что и пленка, и аппарат не мои.
      - А теперь я тебя сфотографирую на фоне бастиона, -- взял в руки свою "Минолту" Кнежевич. - Поворотись-ка... Да не так, Рыжов! В пол-оборота!
      Принимая указанную позу, я опасно приблизился к краю стены, кроссовок скользнул по осыпающимся камням, я на миг утратил равновесие и зашатался.
      - Давай фотографируй! Не хватало мне еще свалиться с десятиметровой высоты!
      - Не страшно, у меня еще целых 15 кадров осталось! - утешил меня Олег и нажал на кнопку.
      Потом я сфотографировал - на фоне ворот - обоих Олегов, потом мы попросили какого-то пацана сфотографировать нас троих, и пленка "Кодак" навеки запечатлела для истории три красных, словно ошпаренных, физиономии на фоне древних стен крепости, чей камень, некогда белый, успел за века пожелтеть на щедром южном солнце.
      Такие же фотографии на память предполагалось сделать и в поселке Шабо, но нам помешала дегустация. Я и не знал, что это такой увлекательный процесс, а рассказы о жизни вин могут быть не менее захватывающи, чем легенды из жизни роковых красавиц и опальных поэтов.
      - Вот это жизнь! Молодцы французы! - облизал толстые губы Конопенко после знакомства с очередным видом благородного напитка. - Какие виноградники в Шабо развели!
      - Это тебе не раскопки, не Девичья башня! Здесь настоящая, живая жизнь! - подхватил Кнежевич.
      - Что, рад, что сюда поехал, эстет несчастный? Что молчишь, как в рот воды набрал?
      - Не воды, а вина, -- отозвался я. Но винодельческий поселок мне понравился не меньше, чем древняя крепость, и я, как и оба моих приятеля, приобрел на память полуторалитровую пластиковую бутылку молодого местного вина.
      По возвращении из Шабо мы были настолько пьяны, что нам пришла в голову идиотская мысль допить спотыкач Конопенки, причем решающий аргумент в пользу такого решения был поистине дебильным: "Давайте допьем, чтоб бутылка место не занимала, а то и так повернуться негде!" Выпив, Конопенко завалился спать, а на мою долю, как всегда, выпало нудное и неблагодарное занятие: отговаривать Кнежевича от купания в море в пьяном виде. Причем этот пижон упорно доказывал, что он вовсе не пьян, чего не могло быть в принципе, ибо если я, пивший меньше всех, едва держался на ногах, и то уцепившись за спинку кровати, то в каком состоянии должен был быть он!
      Очередной спор кончился тем, что Кнежевич оттолкнул меня и со словами "Ты мне не указ!" шатаясь, вывалился из домика. Я подумал, что надо бы побежать за ним и непременно остановить - ведь непременно утопится! - но вместо этого лег на кровать и стал изучать рисунок обоев.
      Я смотрел минут пять и все не мог понять, что на них нарисовано: цветы, плоды или ягоды. Не успел я разобраться с этим важным вопросом, как в дверях, путаясь в занавеси, возник мокрый Кнежевич. "Как, он не утонул?"
      - И как море?
      - Я не дошел до моря... облился водой из душа, и подумал, что ты, наверное, прав. Купаться сейчас не стоит. Снимем девчонок в кафе, с ними ночью и покупаемся. В голом виде.
      С этими словами Кнежевич принял горизонтальное положение и затих до ужина.
      "Я всегда прав. Жаль, что человечество об этом не знает", -- подумал я и вздохнул. Что-то не хотелось мне идти в это кафе, необъяснимо не хотелось.
      После скудного ужина ("Ничего, мужики, в кафе нажремся!") Кнежевич принялся бегать по дому отдыха в поисках утюга, так как его белый костюм, видите ли, слегка примялся и он не может идти в таком виде.
      - Диагноз ясен, -- подмигнул мне Конопенко. - Вот я, например, вообще иду в шортах.
      - По-моему, тебе в шортах не стоит, -- усомнился я. В шортах Конопенко напоминал огромный колобок на толстых красных ножках.
      - Да плевал я на этот кабак, подумаешь! Может, мне еще и галстук надеть? Вот увидишь, там все в шортах будут!
      Конечно, Конопенко не угадал: из мужской части публики в шортах явился только он. Все остальные были в брюках. Из прекрасных дам в шорты облачилась лишь одна, зато они были столь короткими, что скорее походили на трусы. Вообще народу пришло много: почти все столики были заполнены, так что нам пришлось усесться в центре, возле шеста и динамиков, ревевших так оглушительно, что говорить было невозможно: я и себя не слышал, не то что собеседника. Я даже обеспокоился, не разыграется ли у меня от этого бедлама очередной приступ мигрени.
      Официант принес нам меню, мы заказали по отбивной с картошкой фри. В ожидании заказа я принялся осматриваться по сторонам. Наблюдение оказалось довольно интересным занятием. Как всегда в кабаках, одни просто напились, а другие напились и еще пытались что-то из себя изображать. Справа и слева от нас сидели многолюдные компании, уже выпившие и весело хохотавшие. Слева у стены сидели две подержанные белокурые дамочки, заказавшие всего лишь бутылку пива и время от времени бросавшие на присутствующих особей мужского взгляда томные взгляды. Но никто на них не клюнул, и отдыхающие подружки перешли к более продуктивному занятию: они начали фотографировать друг друга, а потом попросили какого-то мужчину сфотографировать их вдвоем. Справа, под вертящимся блестящим шаром, сидела с кавалером та девица в суперкоротких шортах, вытянув ноги вперед так, чтобы все видели, какие они у нее длинные. За ней сидело семейство из папы, мамы и сына лет семнадцати, ужасно страдавшего, судя по кислой физиономии, оттого, что он отдыхает с родителями. У стойки бара сидели две сухопарые девицы, одна из которых была облачена в зеленые брюки в обтяжку и розовую майку с одной бретелькой.
      Мои наблюдения прервало неприятное ощущение: какая-то насекомая гадость попыталась забраться мне в нос. В кафе возле огней в огромных количествах роилась всяческая мошкара. Спустя минуту я ощутил характерное жжение возле локтя. Так и есть, комар цапнул. Я хотел было переключиться с наблюдения за людьми на наблюдение за насекомыми, но разглядеть столь мелкие объекты мешало бесконечное мигание огней, от которого рябило в глазах. Пришлось отбиваться от кровососов на ощупь.
      - Уже пол-одиннадцатого, где же стриптиз? - перекричал музыку Кнежевич.
      - И отбивную не несут, -- взволновался Конопенко. -Эй, хозяин!
      К нам подошел хозяин, невысокий, худощавый грустноглазый армянин.
      - Где наш заказ? - завопил Конопенко, не столько от возмущения, сколько для того, чтоб заглушить барабанный бой музыки.
      - И где стриптиз? - добавил Кнежевич.
      - Стриптиз задерживается, а ваш заказ сейчас будет. Вот, его уже несут.
      От того, что с утра я толком ничего не ел, отбивная и картошка показались мне необыкновенно вкусными, так что я съел свою порцию едва ли не быстрее, чем Конопенко. Кнежевич же ел вяло и чего-то кривился.
      - Попалось жесткое мясо? - заорал я.
      - Нет! Дело не в этом!
      - А в чем?!
      - Интересных телок не видно! - ответил страдалец и покачал головой.
      - Так ты не будешь есть?! - оживился Конопенко, бросая плотоядный взгляд на отбивную приятеля.
      - Буду, отвали, обжора. Смотри в свою тарелку.
      В пять минут двенадцатого на середину кафе вышел тот самый молодой человек, который утром подметал ступеньки. На нем была та же майка с огородного пугала, зато в руках он держал микрофон, шнур от которого змеей тянулся через все помещение. Музыка стихла.
      - Сегодня у нас необыкновенная программа! Мы увидим все тайны Камасутры, и первой на нашу сцену выйдет неповторимая, загадочная Шери! Встречайте!
      Под медленную музыку к шесту вышла хорошо сложенная танцовщица в серебристом белье, поверх которого был наброшен зеленоватый пеньюар. Легким эротичным движением она сбросила пеньюар и тут же, оседлав шест, взлетела на нем чуть ли не под потолок, потом откинула туловище и завертелась, удерживаясь на шесте лишь ногами. Этот прием повторялся в течение танца еще дважды, и всякий раз я невольно волновался: а вдруг сорвется? Убиться не убьется, но поломать позвоночник вполне может. Впрочем, опасения мои были напрасны: загадочная Шери оказалась настоящей профессионалкой. Все движения были отшлифованы до автоматизма, а танец отличался четкостью и продуманностью движений. Сбросив лифчик, легкой поступью она подошла к Кнежевичу, сидевшему чуть ли не с открытым ртом, и элегантно забросила ножку ему на плечо; потом соскользнула вниз, имитируя страстные желания. Я видел, как на лбу Кнежевича выступил пот, хотя в зале было не жарко. Повиляв немного задом на коленях у моего приятеля, Шери вернулась к своему шесту, крутанулась в последний раз и сползла вниз, раздвинув ноги в шпагате. Музыка стихла, и, подобрав под одобрительные аплодисменты публики с пола свой пеньюар, неповторимая Шери исчезла за дверью кухни.
      Грохот танцевальной музыки возобновился, и обменяться впечатлениями нам не удалось; но я заметил, что на Кнежевича стриптиз произвел куда более сильное впечатление, чем на меня. Ну, со мной понятно: стриптиз "живьем" я видел впервые в жизни, а он-то чего? Неужто так возбудился от прикосновений этой Шери, явно оттачивавшей свое искусство в третьеразрядных турецких клубах?
      Впрочем, справедливости ради надо признать, что свежим ветром раскрепощения повеяло не на одного Кнежевича. До того прилипшие к своим местам посетители кафе дружно пошли танцевать. Как водится, каждый танцевал что-то свое, и по уровню грации танцоры диско сильно напоминали стадо бегемотов у водопоя, зато всем было весело. Прокричав нам что-то неразборчивое, Кнежевич тоже сорвался с места и пошел плясать напротив сухопарой девицы в зеленых штанах, извивавшейся так отчаянно, словно это был последний танец в ее жизни. Когда бодрая музыка стихла и начался "медляк", Кнежевич подошел к бару и вернулся с бутылкой шампанского в руках. Вслед за ним официантка несла бокалы.
      Конечно, это была ошибка. Мы за сегодняшний день выпили свою двухнедельную норму, и больше пить никому из нас ни в коем случае не следовало. Да и не хотелось, если честно. Даже Конопенко выпил лишь полбокала шампанского, я только пригубил. Но Кнежевич словно с цепи сорвался: выпив залпом один бокал, он налил себе другой, и приготовился уже осушить его, но тут, к счастью, объявили о выходе на сцену "покорителя женских сердец, несравненного Стаса! Аплодируем!"
      К шесту выскочил голый по пояс, загорелый и накачанный молодой человек в широких голубых джинсах. Он не стал тратить время на грязные танцы, а сразу вскочил на шест и принялся выделывать такие акробатические номера, что я понял: доведись мне зарабатывать на жизнь этим ремеслом, окочурюсь в первый же вечер. Или шею сверну, или зрители тяжелыми предметами закидают. Отработав на шесте, Стас резкими движениями сбросил с себя джинсы, которые почему-то расстегивались по боковым швам, а не спереди, как у всех нормальных людей, и остался в черных плавках. Не знаю, как дам, а меня, как человека традиционной сексуальной ориентации, это зрелище оставило совершенно равнодушным. Подумаешь, в плавках вышел. Я на пляже тоже в плавках, только так кувыркаться не умею.
      Продемонстрировав публике свое накачанное тело, Стас подошел к соседнему столику, за которым сидела большая компания, и вытянул оттуда девчонку в длинной черно-белой юбке. Сперва он поднял ее и повальсировал по залу, потом прижал к шесту и приспустил перед ней свои плавки, так что все увидели кусочек его зада, а она, надо думать, нечто большее; после чего положил ее на пол и в течение мгновения сымитировал как бы половой акт. Я оглянулся: парень, в обнимку с которым сидела эта девчонка, смотрел и глупо улыбался; видно, был уже пьян в стельку. Я б так не сидел на его месте. Я б такого не позволил.
      Через какое-то время после выступления Стаса и началось нечто, более-менее похожее на Камасутру. У загадочной Шери, появившейся на сей раз в облике кошечки-садистки, в черной коже с обнаженной грудью и длинными когтями на руках, появилась партнерша, с которой они довольно искусно имитировали лесбийскую любовь. К сожалению, на самых интересных местах прямо напротив меня включалась какая-то мигалка, посылавшая ослепительный свет мне прямо в физиономию, так что я ничего не видел. Когда она отключалась, то на блеск стеклышек (я надел очки, чтоб лучше видеть) слеталась мошкара, и часть внимания поневоле переключалась на нее. Меня это очень раздражало, особенно когда Шери вытащила к шесту Кнежевича и обе стриптизерши принялись его раздевать.
      Пиджак и рубашку им удалось с него стащить, но за штаны Олег боролся как лев и отстоял их: когда в один из мгновений им удалось спустить их с него, он тут же натянул их обратно. Тут снова замигала мигалка, я вынужден был отвести глаза и увидел, что Конопенко с вороватым видом дожирает отбивную Кнежевичу. Воистину, кому что.
      - Поаплодируем мужественному молодому человеку! - призвал ведущий, когда Кнежевич, одевшись, тяжело плюхнулся на свой стул и залпом выпил второй бокал шампанского, а девицы проследовали в кухню.
      Снова заиграла бодрая музыка, но Кнежевичу было уже не до танцев. Напившись шампанского, он разошелся вконец.
      - Все, мужики, пора б...ей снимать. Ради чего мы сюда пришли, в конце концов? Смотрите, какие телки появились!
      Мы посмотрели в указанном им направлении. Действительно, в кафе за самым дальним столиком уселась новая компания: две эффектные девушки, высокие, загорелые, с длинными волосами, одна блондинка в бирюзовом, другая брюнетка в белом, и два квадратных молодых человека в темных очках на невыразительных физиономиях.
      - Мужики, снимаем этих телок, зовем их в номер и устраиваем там Камасутру. Только чур, блондинка моя.
      То ли я постарел, то ли поумнел, но предложение ни с того ни с сего вступить на тропу безудержного разврата не вызвало у меня особого воодушевления. Я отчетливо помню, что в этот момент мне внезапно захотелось уйти. Уйти от этого грохота, от мигающих огней, сигаретного дыма и хохочущей публики на свежий воздух, к морю, к себе в домик, на улицу - куда угодно. Почему я не встал и не ушел?
      - А почему ты думаешь, что они пойдут?
      - Да это ж шлюхи, сразу видно! Профессионалки! А эти двое - их сутенеры. Пошли, Серега, чего ждать! Снимем их, пока другие не перехватили!
      Я вновь попытался воззвать к рассудительности, но получил сокрушительный отпор:
      - Вот потому, Серега, что ты такой правильный, ты никогда и не имел успеха у женщин!
      "Да ну его на хрен, -- подумал я. - Пусть снимает, кого хочет, козел".
      Дальнейшее и сейчас представляется мне, как дурной сон. Не дождавшись моего согласия (Конопенко тоже отрицательно качал круглой головой), Кнежевич вскочил и быстрым шагом пошел к столику, за которым сидела блондинка. Последовала пантомима (расслышать что-либо, ясно дело, было невозможно): Олег подошел, улыбнулся, наклонился сперва к блондинке, потом к ее спутнику, потом засунул правую руку в карман брюк и вынул оттуда смятую купюру, разглядеть достоинство которой мне не удалось, потом оба квадратных качка приподнялись со своих мест, и вдруг страстный призыв певицы "Люби меня по-французски", лившийся из динамиков с громкостью не менее 100 децибел, перекрыли два истошных крика:
      - Ты что, падла е....я, мою жену за б.... принял???!!!
      - Мужики, линяйте, она не шлюха!!!
      Последний вопль принадлежал Олегу и обращен был к нам. Начиналась драка, и, конечно, наиболее разумным было бы уйти; но разве мы были б достойны называться мужиками, если б бросили друга?
      Мы сорвались с места и бросились выручать Олега. Я опередил Конопенко и подбежал первым, схватил за плечо одного из качков, наседавших за Кнежевича, развернул его и попытался ударить, но не успел. Я вырубился сразу - мне въехал по шее профессионал. Как я знаю из рассказов друзей, всю драку я пролежал под столом в бессознательном состоянии. Сам я ничего не помню, и очнулся уже в белгород-днестровской больнице с диагнозом "легкое сотрясение мозга" и "множественные ушибы". Здоровяк Конопенко вообще отделался сломанным мизинцем правой руки, выбитым зубом и фонарем под глазом, но больше всего досталось Кнежевичу, провалявшемуся неделю на больничной койке.
      Зато когда мы вели его под руки - с ногой в гипсе и головой в бинтах к поезду, он весело шутил, не потеряв бодрости духа:
      - Это все ничего, до очередной свадьбы заживет! Зато как оторвались, мужики! Будет что вспомнить!
      - Это точно, -- отозвался Конопенко. - Незабываемые ощущения!
      Я протянул проводнице билеты и вздохнул.
      Но, с другой стороны, теперь я стал героем фольклора - а это тоже чего-нибудь да стоит.