Писарро

Как часто ты клялся мне, что жертва, на которую твоя великая доблесть склонила Эльвиру, была самым гордым твоим торжеством! Ты знаешь, мне чужд обычный женский склад ума. Моя душа не склонна к смиренной любви в тесном домашнем кругу. Ей не довольно среди хозяйственных хлопот болтать с ребенком и ждать скучных утех, какими дарит женщину безвестный любовник. Нет! Мое сердце создано, чтобы припадать, благоговея, к стопам того, кого оно полюбит; для моих ушей существует одна только музыка - хвала его славе; мои губы улыбнутся не на любовный лепет, а только при рассказе о подвигах любимого; голова моя закружится, когда прочту я о благодарственной дани ему от его государя и родины. Я должна всем существом трепетать от восторга, когда приветственный клик толпы возвещает приход моего героя. Должна любить его всей душой - ревностно, благоговейно. Видеть пред собой одну лишь цель, признавать лишь эти узы, чтобы весь мой мир был в нем одном! Такая любовь это по меньшей мере не обычная женская слабость... Писарро, разве не была такою моя любовь к тебе?
      Писарро. Была, Эльвира.
      Эльвира. Так не делай же так, чтобы я сама себя возненавидела, остерегись сорвать маску, обнажая подлый обман, который меня сгубил! Не совершай поступка, который, может быть, сейчас, пока у власти, ты сможешь обелить перед людьми, но за который в грядущих веках ты будешь заклеймен презрением... Потомство отвергнет тебя и проклянет.
      Писарро. А если потомство восславит мои дела, ты думаешь, бренные кости мои загремят "от восторга в гробу? Такою славою бредит мечтатель-юнец - мне она непонятна. Я ценю иное; пусть слава при жизни даст мне почет, поддержку народа против злобы врагов... приблизит к цели... усилит мою власть!
      Эльвира. Каждое слово твое, каждый миг, что я тебя слушаю, рассеивает ту волшебную дымку, сквозь которую я глядела на тебя. Ты - человек большого имени и маленькой души. Я вижу, ты не рожден понимать, что значат истинные слава и величие. Иди! Меняй на льстивый лепет своего мимолетного дня сверкающий ореол бессмертного имени. Иди и уставься взором на песчинку под своей стопой и презри звездный балдахин над головою. Славе, державной богине гордого честолюбия, служат не так: кто ищет почета при жизни, стоит только жалким зазывалой в дверях ее храма и, не брезгуя, ловит в грязном дыхании каждого проходимца слово хвалы. Он не посмеет подойти к алтарю, не возложит на него благородную жертву, и никогда не будет воздвигнут над алтарем его боготворимый образ, никогда для памяти своей он не добьется славного бессмертия.
      Писарро. Эльвира, оставь меня.
      Эльвира. Писарро, ты меня разлюбил.
      Писарро. Это не так, Эльвира. Но что мне странно - этот неуместный интерес к другому! Возьми назад свой упрек.
      Эльвира. Нет, не возьму, Писарро! Я еще для тебя не потеряна, еще цела последняя нить, которая связывает мою судьбу с твоею. Не разрывай ее - не проливай кровь Алонсо!
      Писарро. Мое решенье твердо.
      Эльвира. Хотя бы в тот же час ты потерял навек Эльвиру?
      Писарро. Хотя бы и так.
      Эльвира. Писарро, когда не чести, не человечности, послушайся хоть голоса любви; припомни жертвы, какие принесла я ради тебя. Не бросила я разве для тебя родителей, друзей, доброе имя, родную страну? При побеге разве я не шла на то, что, кидаясь в твои объятия, похороню себя в пучине гибели? Не делила я с тобою все превратности, грозные штормы на море, опасные встречи на берегу? Даже сегодня, в этот страшный день, когда шумела битва, кто стоял, непоколебимый и преданный, рядом с Писарро? Кто свою грудь подставил щитом под удары врага?
      Писарро. Все это верно. В любви - ты чудо среди женщин, на войне - ты образец для воина. И потому тебе принадлежит по праву все мое сердце и половина всего, что я приобретаю.
      Эльвира. Дай мне убедиться, что я владею твоим сердцем - остальное меняю на пощаду для Алонсо.
      Писарро. Довольно! Если б я и хотел помедлить с казнью, сейчас ты каждым словом ускоряешь его судьбу.
      Эльвира. Значит, завтра Алонсо умрет?
      Писарро. Ты веришь, что это солнце сядет? Так же непреложно при его восходе Алонсо умрет.
      Эльвира. Тогда - свершилось! Нить разорвана... навеки. Но запомни... До сих пор я много раз давала тебе повод сомневаться в моей решимости - даже при самой большой обиде, - но теперь запомни: те губы, которые с холодной усмешкой, с мстительною злобой могут оскорблять врага, когда он пал, те губы уже никогда не получат залога любви. Та рука, которая, не дрогнув, подпишет кровавый приговор, предаст ненужной пытке жертву, открывшую сердце свое, та рука уже никогда не пожмет руку друга. Писарро! Не презирай моих слов, не пренебрегай ими! Я чувствую, как благороден пыл, которым дышат сейчас мои мысли... Кто не способен чувствовать, как я, тот жалок в моих глазах; кто чувствует, но не желает поступать, как поступила б я, того я презираю!
      Писарро (поглядев на нее молча, с деланой улыбкой пренебрежения). Я выслушал тебя, Эльвира, и отлично понял, какой благородный пыл вдохновляет тебя, ловкий адвокат, ратующий за добродетель! Поверь, я сострадаю твоим нежным чувствам к юному Алонсо! Он умрет на рассвете! (Уходит.)
      Эльвира. Так. Справедливо, что я унижена, - я позабыла, кто я, и, вступившись за невинного, заговорила языком добродетели. Я по заслугам получаю пинок от Писарро. Лейтесь, лейтесь, слезы слабости, - последние, какие прольют эти глаза. Как может женщина любить, Писарро, ты слишком хорошо узнал, - теперь узнаешь, как она может ненавидеть. Да, неколебимый! Не дрогнувший ни разу перед смертельным риском! Не ты ли на Панамском гребне бросил вызов бушующим стихиям, разорвавшим молчание той страшной ночи, когда пошел ты, как за своим сапером, за раскатом грома и, вступив на поколебленную землю, водрузил свой флаг над огненным жерлом вулкана! В морском сражении, когда, подорванный снарядом, твой корабль разлетелся в щепы, не ты ли вступил на горящий обломок и поднял над головой свой сверкающий меч, словно и тут, перед гибелью, весь мир вызывал на бой?! Иди же, бесстрашный, и встреть последнюю, самую грозную в жизни опасность встреть и перенеси, если можешь, ярость женщины, оскорбленной тобою! (Уходит.)
      ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Темница в расселине скалы.
      Алонсо в цепях. У входа расхаживает часовой.
      Алонсо. В последний раз я видел, как сомкнулся над светилом мглистый океан. В последний раз сквозь щель над головой я вижу мерцанье звезд. В последний раз, о солнце (и близок этот час!), я встречу твой восход, увижу, как под косым твоим лучом белесый утренний туман рассеется в сверкающие капли росы. Потом наступит смерть, и я паду, не встретив полдня жизни... Нет, Алонсо, прожитую жизнь не исчисляй на жалкий счет часов и дней, когда дышал ты: достойно потраченную жизнь мерь благородной мерой дел - не лет. Тогда роптать не станешь - тогда благословишь ты судьбу за то, что в свой недолгий век ты послужил орудием защиты слабых и угнетенных и через тебя пришло к ним счастье! И в преклонные года умрет безвременно, кто не оставит на земле ни в ком воспоминания о добром деле. Долго прожил лишь тот, кто жил, верша добро.
      Входит солдат, показывает часовому пропуск. Тот удаляется.
      Что ты принес?
      Солдат. Мне велено доставить вам в темницу завтрак.
      Алонсо. Кто велел?
      Солдат. Донья Эльвира: она и сама зайдет сюда до рассвета.
      Алонсо. Отнеси ей мое сердечное спасибо, а завтрак возьми себе, приятель, - мне не понадобится.
      Солдат. Я служил под вами, дон Алонсо. Простите мне это неловкое слово, но я всей душой жалею вас. (Уходит.)
      Алонсо. Да, в лагере Писарро жалеть несчастного - на это нужно прощение... (Смотрит в дверь.) А на востоке как будто уже сквозят во тьме полоски света. Если так, - мне остается час жизни. Нет, не буду следить за приближением зари. Во мраке этой кельи моя последняя мольба к тебе, Благая Сила, о жене и о ребенке. Дай прожить им в целомудрии и мире, дай им чистоту души - все другое не ценно. (Уходит в глубину пещеры.)
      Часовой. Кто тут? Живо отвечай! Кто тут?
      Ролла (за сценой). Монах. Я пришел навестить узника.
      Входит Ролла, переодетый монахом.
      Скажи, приятель, не Алонсо ли, пленный испанец, сидит в этой тюрьме?
      Часовой. Он самый.
      Ролла. Мне нужно с ним поговорить.
      Часовой (преграждая ему дорогу копьем). Нельзя.
      Ролла. Он мой друг.
      Часовой. Да будь хоть брат - нельзя.
      Ролла. Какая судьба его ждет?
      Часовой. Он умрет на рассвете.
      Ролл а. О!.. Значит, я пришел во-время.
      Часовой. Как раз во-время, чтобы увидеть его казнь.
      Ролла. Солдат, мне нужно с ним поговорить.
      Часовой. Назад! Назад! Нельзя.
      Ролла. Молю тебя, хоть минуту...
      Часовой. Напрасно хлопочешь - мне дан самый строгий приказ.
      Ролла. Я видел, оттуда вышел только что посыльный.
      Часовой. У него был пропуск за подписью, которая для нас закон.
      Ролла. Взгляни на эту золотую цепь, на эти драгоценные каменья. В твоей родной стране они составят для тебя и для твоей семьи огромное богатство, о каком ты и мечтать не смел. Бери - они твои. Дай мне побыть с Алонсо одну минуту.
      Часовой. Прочь! Ты вздумал меня купить? Меня! Коренного кастильца! Я знаю свой долг.
      Ролла. Солдат! Есть у тебя жена?
      Часовой. Есть.
      Ролла. И дети?
      Часовой. Четверо - славные мальчуганы, такие бойкие!
      Ролла. Где они у тебя?
      Часовой. На родине, в деревне - в той самой хижине, где и я родился на свет.
      Ролла. Ты любишь детей и жену?
      Часовой. Люблю ли? Видит бог, как люблю!
      Ролла. Солдат! Вообрази, что ты приговорен к смерти - к жестокой казни в этой чужой стране. Какая была бы у тебя последняя просьба?
      Часовой. Чтобы кто-нибудь из товарищей отнес мое предсмертное благословение жене и детям.
      Ролл . А если бы этот товарищ стоял у входа в твою тюрьму... И тут ему сказали бы: "Твой друг и соратник умрет на рассвете... но тебе, его товарищу, нельзя поговорить с ним ни минутки... Нельзя отнести его предсмертное благословение бедным детям и горюющей жене", - что ты подумал бы о том, кто прогнал бы товарища от порога?
      Часовой. Чего ты хочешь?
      Ролла. У Алонсо есть жена и сын... Я пришел только за тем, чтобы принять для нее и для ее младенца последнее благословение от моего друга.
      Часовой. Входи. (Удаляется.)
      Ролла. О добрая природа! К тебе прибегнуть - и никогда мольба не будет напрасной. Все на земле, в чем дышит жизнь и что одето телом - и человек, и зверь, житель дикого леса или воздушной высоты, - несет в своей груди родительское сердце, и это сердце ты обвила неразрывной нитью любви к детенышу: потянешь" - и вновь оно с тобой. Кровавый коршун рассекает бурю стальным крылом, но грудь его, над сердцем, одета в мягкий пух, как у лебедки, и над своими бесперыми птенцами горлинка не склонится нежней!.. Да, он выходит, запирает наружные ворота... Алонсо! Алонсо! Друг! Ах... мирно спит! Алонсо... вставай!
      Алонсо. Как! Мой час истек?.. Что ж. (Выходит из глубины сцены.) Я готов.
      Ролла. Алонсо, узнаешь?
      Алонсо. Чей голос я слышу?
      Ролла. Роллы. (Сбрасывает плащ.)
      Алонсо. Ролла! Мой друг! (Обнимает его.) Святое небо! Как ты прошел сквозь стражу? Неужели эта одежда... " Ролла. Стражник пропустил меня. Нельзя терять ни мига на разговоры. Я эту рясу сорвал с убитого монаха, когда шел сюда по полю битвы; она послужила мне пропуском в твою тюрьму. Теперь бери ее ты - и беги!
      Алонсо. А Ролла?
      Ролла, Останется здесь за тебя.
      Алонсо. И за меня умрет? Нет! Лучше мне всю вечность на дыбе.
      Ролла. Я не умру, Алонсо. Писарро нужна твоя жизнь, не жизнь Роллы; ты скоро вырвешь меня из тюрьмы; а не вырвешь - ну что ж? Я одинокий, подточенный чинар среди пустыни: никто его не ищет, не живет под его сенью. А ты - ты муж и отец. От твоей жизни зависит жизнь милой жены и беспомощного младенца. Иди, Алонсо! Иди! Спаси не себя - Кору спаси и ребенка!
      Алонсо. Друг! Не тревожь моего сердца, Я приготовился умереть в мире.
      Ролла. В мире? А ту, для которой ты поклялся жить, предашь безумию, горю и смерти? Потому что, поверь, я оставил ее в таком безысходном отчаянье... Только твое немедленное возвращенье вернет ей рассудок.
      Алонсо. О боже!
      Ролла. Если ты и сейчас колеблешься, слушай, Алонсо: ты знаешь, конечно, что Ролла, дав слово, всегда его держит. Так вот: если из упрямой гордости ты откажешь другу в высоком счастье - спасая тебя, сохранить жизнь Коры, - клянусь священной правдой, никакая сила в мире не заставит меня отсюда уйти. И тогда утешайся гордым своим торжеством: гляди, как рядом с тобой умирает Ролла, и при этом знай, что Кора и твой сын обречены на гибель.
      Алонсо. О Ролла! Ты сводишь меня с ума!
      Ролла. Беги! Еще минута, и все потеряно. Близок рассвет. За меня не бойся. Я вступлю в переговоры с Писарро о перемирии, о сдаче, чтобы выгадать время, конечно. А ты между тем с горстью отборных храбрецов пройдешь потайными тропами. К ночи вернешься сюда, вырвешь друга и с торжеством приведешь назад, к своим. Да! Не медли, не медли, Алонсо, дорогой! Скорее... Скорей!
      Алонсо. Ролла! Боюсь, твоя дружба увлекает меня прочь от прямого пути и от чести.
      Ролла. Разве когда-нибудь Ролла склонял друга к бесчестью?
      Алонсо. Мой спаситель! (Обнимает его.)
      Ролла. Я чувствую на своей щеке твои жаркие слезы... Иди! Я уже получил награду. (Набрасывает на Алонсо монашескую одежду.) Так!.. Спрячь лицо и крепче придерживай цепи, чтоб не бряцали. Да хранит тебя небо!
      Алонсо. Ночью свидимся вновь. С помощью божьей я вернусь, чтобы тебя спасти - или погибнуть с тобой! (Уходит.)
      Ролла (один). Прошел наружные ворота. Спасен! Он скоро обнимет жену и ребенка... Кора, теперь ты мне веришь? В первый раз за всю мою жизнь я обманул человека. Прости мне, бог истины, если я поступил не по правде. Алонсо обольщается мыслью, что мы свидимся вновь... Да! (Поднимает руки к небу.) Там! Там мы встретимся, верю: там обретем в покое радость вечной любви и дружбы; на земле несовершенна она, смешана с горечью. Я отойду стража может вернуться до того, как Алонсо пройдет сквозь кордоны. (Отступает в глубину сцены.)
      Входит Эльвира.
      Эльвира. Нет, Писарро не прав в своих грубых упреках - мой восторг перед юношей, перед его благородством не зажег в этом сердце недостойного чувства. И если Алонсо отвергнет месть, в которой я поклялась - отмщение тирану, чья смерть одна лишь и может спасти эту страну, - что ж, тогда мне останется радость вернуть его Коре и милому сыну и народу, беззлобным его дикарям, которых он доблестно взял под защиту. Алонсо, выходи!
      Ролла появляется из глубины сцены.
      Ах!.. Кто ты? Где Алонсо?
      Ролла. Бежал.
      Эльвира. Бежал!
      Ролла. Да. И преследовать его нельзя. Прости мне это насилие (хватает ее за руку), но для Алонсо дорог каждый миг.
      Эльвира. А если я кликну стражу?
      Ролла. Кликни - все-таки Алонсо выиграет время.
      Эльвира. Что если я (выхватывает кинжал) освобожусь вот так?
      Ролла. Вонзи мне в сердце свой клинок. Но я и мертвый буду судорожной хваткой держать тебя.
      Эльвира. Пусти. Даю слово: я не подниму тревогу, не пошлю погоню.
      Ролла. Хорошо. Я верю твоему слову. Отвага и страсть в этом взоре говорят мне, что у тебя благородное сердце.
      Эльвира. Кто ты? Отвечай свободно. По моему приказу стража удалилась за наружные ворота.
      Ролла. Мое имя - Ролла.
      Эльвира. Перуанский полководец?
      Ролла. Им я был вчера. Сегодня - испанский пленник.
      Эльвира. И на это толкнула тебя дружба с Алонсо?
      Ролла. Алонсо - мой друг, я готов за него умереть. Но есть побуждение сильнее дружбы.
      Эльвира. Кроме дружбы, одно только чувство могло вызвать такой благородный порыв.
      Ролла. И это...
      Эльвира. Любовь!
      Ролла. Да. Она.
      Эльвира. Ролла, ты истинный рыцарь! Так знай - я здесь за тем же, что и ты, - я пришла спасти твоего друга.
      Ролла. Как! Женщина, одаренная нежной душою и смелостью, - и не Кора!
      Эльвира. Так низко думает Ролла о женских сердцах?
      Ролла. Нет-нет, вы и хуже нас... и лучше!
      Эльвира. Ролла! Если бы я спасла тебя от мести тирана, вернула тебя твоей родине, а родине мир, ты мог бы тогда сказать, что Эльвире не чуждо добро?
      Ролла. О сделанном буду судить, когда узнаю средство.
      Эльвира. Возьми кинжал.
      Ролла. Зачем?
      Эльвира. Я проведу тебя в палатку, где спит злодей Писарро - бич невинности, проклятье твоего народа, дьявол, разоривший твою злосчастную страну.
      Ролла. Не понесла ль и ты обиду от Писарро?
      Эльвира. Глубокую - со всем смертельным ядом презренья и надругательства.
      Ролла. И ты просишь, чтоб я убил его во сне!
      Эльвира. А разве не хотел он убить Алонсо в цепях? Спящий и узник равно беззащитны. Слушай, Ролла: пусть для сердца моего в этом отчаянном решении таится горькая услада, но я отринула все личное - злобу, жажду мести - и чувствую: на это страшное дело я иду во имя человеческой природы, по зову святой справедливости.
      Ролла. Бог справедливости никогда не освятит злодеяния, как ступень к добру. Высокие цели не достигаются низкими средствами.
      Эльвира. Перуанец! Если ты так холоден к обидам твоей родины, женская моя рука, как это ни противно сердцу, сама нанесет удар.
      Ролла. И тогда ты погибла неотвратимо! Погибла за Перу! Дай мне кинжал.
      Эльвира. Иди за мною, но сперва - страшная, жестокая необходимость - ты должен заколоть часового.
      Ролла. Солдата, который здесь по воинскому долгу?
      Эльвира. Да, его. Иначе, увидав тебя, он тотчас поднимет тревогу.
      Ролла. Чтобы выйти, я должен убить часового? Бери кинжал - не могу.
      Эльвира. Ролла!
      Ролла. Этот солдат - человек. Не всякий, кто одет в человеческий облик, - человек. Он отклонил мои мольбы, отклонил мое золото, не пропуская меня, - его подкупило только его собственное сердце. Даже ради спасенья моего народа не трону я этого человека!
      Эльвира. Тогда возьмем его с собой - я отвечаю за его жизнь.
      Ролла. Уговор простой: хотя бы делу грозил провал, лучше я приму смерть на костре, но не дам упасть волосу с головы этого человека!
      Уходят.
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      В палатке Писарро.
      Писарро в беспокойном сне лежит на ложе.
      Писарро (во сне). Не щадить предателя!.. Теперь поближе к сердцу... Эй, там, отойди-ка, я хочу видеть его кровь! Ха-ха! Хочу услышать еще раз этот стон.
      Входят Ролла и Эльвира.
      Эльвира. Здесь. Не теряй ни секунды.
      Ролла. Уходи. Это кровавое зрелище не для женщины.
      Эльвира. Миг промедления...
      Ролла. Ступай! Удались в свой шатер и сюда не возвращайся. Я сам к тебе приду. Никто не должен знать, что в деле замешана и ты. Молю!
      Эльвира. Я уведу часового. (Уходит.)
      Ролла. Итак, он в моей власти, проклятый нарушитель мира моей родной страны, и он спокойно спит. О небо! Как может этот человек спокойно спать!
      Писарро (во сне). Прочь! Прочь! Мерзкие бесы! Не рвите грудь!
      Ролла. Нет, я ошибся - ему не знать вовек услады сна. Смотрите, честолюбцы безумные! Вы, чья нечеловеческая гордость топчет счастье народов, проливает реки крови, смотрите на сон виновного! Он в моей власти - один удар, и все!.. Но нет! Сердце и рука не повинуются - не может Ролла быть убийцей! Однако Эльвира должна быть спасена. (Подходит к ложу.) Писарро! Проснись!
      Писарро (вскакивает). Кто тут?.. Стража!
      Ролла. Молчи, одно лишь слово - и смерть. На помощь не зови. Эта рука будет быстрее стражи.
      Писарро. Кто ты? И чего ты хочешь?
      Ролла. Я твой враг. Я перуанец Ролла. И не смерти твоей хочу - я мог тебя убить во сне.
      Писарро. Что дальше скажешь?
      Ролла. Сейчас, когда ты в моей власти, отвечай: хоть когда-нибудь перуанцы причинили зло или обиду тебе или твоему народу? Хоть когда-нибудь ты или твои приспешники, держа в своей власти перуанца, дали ему пощаду? Почувствуй же теперь - всем сердцем почувствуй, если есть оно у тебя, - что значит месть перуанца! (Бросает кинжал к его ногам.) Вот!
      Писарро. Возможно ли! (Смущенный, отходит в сторону.)
      Ролла. Писарро удивлен - но почему? Я думал, для христиан прощение обиды - святой завет. Теперь ты видишь: перуанец следует ему на деле.
      Писарро. Ролла, ты в самом деле удивил меня - и покорил. (Словно в нерешительном раздумье, отходит в сторону.)
      Возвращается Эльвира.
      Эльвира (не замечая Писарро). Свершилось? Убит? (Видит Писарро.) Как... жив еще? Я погибла!.. И вам, несчастные перуанцы, не будет спасенья... О Ролла! Ты предал меня?.. Или струсил?
      Писарро. Как? Неужели...
      Ролла. Прочь! Эльвира сама не знает, что говорит. Оставь меня, Эльвира, заклинаю, вдвоем с Писарро.
      Эльвира. Как? Ролла, ты думаешь, я устранюсь? Иль стану подло отрицать, что это я вложила в руку Роллы нож, чтоб вонзить его в сердце тирана? Нет! Я об одном жалею - что доверилась слабой твоей руке, что не нанесла удар сама. О, ты узнаешь скоро: милосердие к этому извергу - самая злая жестокость к твоему народу.
      Писарро. Стража! Живо! Стражников сюда! Взять эту сумасшедшую.
      Эльвира. Да, стражников! Я тоже их зову! И знаю, скоро им придется вести меня на казнь. Но не мечтай, Писарро, что ярость и огонь в твоих глазах заставят меня содрогнуться. И не думай, что на этот умысел меня подвинул женский гнев, обида и боль растоптанного сердца. Нет, когда бы только это - тогда раскаянье и стыд меня бы придавили, сломили. А сейчас пусть я в смятении, пусть разбита, но я восстала за такое большое дело, что погибну торжествуя. И последним живым своим дыханьем я признаю гордо свою цель: спасти миллионы невинных от кровавой тирании одного, избавить поруганную землю от Писарро.
      Ролла. Когда бы деянье было так же благородно, как эта цель, тогда бы Ролла, не колеблясь, свершил его,
      Входит стража.
      Писарро. Взять эту чертову ведьму. Она замышляла убить вашего военачальника.
      Эльвира. Ради спасенья ваших душ - не прикасайтесь Ко мне. Я узница ваша, и сама пойду за вами. А ты, их торжествующий начальник, ты выслушай меня. Но сперва - к тебе, Ролла: прими мое прощение. Даже если бы я пала жертвой твоего благородства, я и тогда преклонилась бы пред тобой. Но не ты - я сама навлекла на себя смерть, ты же пытался меня защитить. Однако я не хочу сойти в могилу, провожаемая твоим презрением. Если бы только ты знал, каким колдовским обольщением этот лицемер исподволь подрывал добродетель безвинного сердца! Как даже в той смиренной обители, где я жила, он подкупом и угрозами воздействовал сперва на тех, кому я больше всего доверяла, пока мое распаленное воображение не привело меня, шаг за шагом, к бездне моего позора...
      Писарро. Почему не повинуются мне? Убрать ее отсюда!
      Эльвира. Прошлого не возвратить. Но если б, Ролла, ты узнал мою историю, ты бы меня пожалел.
      Ролла. Я тебя жалею - от всей души!
      Писарро. Мерзавцы! Тащите ее в тюрьму!.. Готовьте все для пытки, немедленно!
      Эльвира. Солдаты, еще минуту. Скажу в прославление вашего генерала. Пусть узнает изумленный мир, что хоть однажды приговор Писарро был делом справедливости. Да, подвергай меня страшнейшим пыткам, какие только истязали человеческое тело: это будет справедливо. Да, прикажи твоим любимцам палачам выкручивать суставы этих рук, которые тебя дарили ласками - и даже защищали. Вели им лить расплавленный металл в кровавые орбиты этих глаз, которые смотрели в твое грозное лицо с такой любовью, с таким благоговением; потом приблизься к телу, распятому на колесе, - насыть свой дикий взор смертельной судорогой этой поруганной груди, которая еще недавно тебя покоила... Я все снесу: все будет справедливо, все! И, когда ты отдашь приказ исторгнуть жизнь из тела - в надежде, что, наконец, твой огрубелый слух упьется музыкой моих предсмертных криков, - я не издам ни стона. И до последнего своего содрогания моя терпеливая плоть будет издеваться над твоею местью, как смеется над твоею властью моя душа.
      Писарро (силясь скрыть волнение). Ты слышишь эту тварь, чьи руки готовили убийство?
      Ролла. Да! И если ее обвинение ложно, выслушай его не дрогнув. Если же оно справедливо, не отягчай ее страданий мыслью о тех муках совести, которые навлечет на тебя ее казнь.
      Эльвира. А теперь - мир, прощай! Прощай, Ролла! Прощай и ты (к Писарро), отверженный... Потому что я знаю, никогда раскаянье и угрызенья не очистят твоей души. Мы встретимся еще! Ха-ха! Пусть на земле тебя страшит сознанье, что мы встретимся еще за гробом! И, когда настанет твой смертный час, слушай, с отчаянием слушай неприкаянной душою страшный звон. И тогда услышишь проклятье смиренных отшельниц, от которых ты выкрал меня. Услышишь последний вздох моей матери, крик ее разбитого сердца, которым ока взывала к богу, обвиняя погубителя своей дочери! И услышишь захлебнувшийся в крови стон моего убитого брата, убитого тобою, мерзкое чудовище, когда искал он искупленья за поруганную честь сестры! Я слышу их сейчас! Воспоминания сводят меня с ума! Чем же в смертный час будут они для тебя?
      Писарро. Еще минута промедленья, и я вас всех казню...
      Эльвира. Я сказала все, и последняя бренная слабость ушла из сердца. Теперь с несокрушимым духом, с неизменной твердостью встречу я свою судьбу. Что не жила я благородно - в том заслуга Писарро. Что я благородно умру - в этом будет моя заслуга. (Уходит под стражей.)
      Писарро. Ролла, мне не хотелось бы, чтобы ты, доблестный и славный воин, поверил гнусным россказням сумасшедшей бабы. Причина всей этой ярости, увы, распутная страсть к молодому мятежнику, к Алонсо, который сейчас - мой пленник.
      Ролла. Алонсо уже не пленник.
      Писарро. Как!
      Ролла. Я затем и пришел, чтоб его спасти - я обманул стражу, и он спасен. Вместо него - я твой пленник.
      Писарро. Алонсо бежал! И уже никогда мое сердце не усладится местью?
      Ролла. Изгони из сердца подобные чувства, этим вернешь ему покой.
      Писарро. Пусть выходят, встречусь с любым врагом лицом к лицу: но не могу я сражаться с собственной природой.
      Ролла. Тогда, Писарро, не притязай на имя героя. Победа над самим собою - единственное торжество, в котором удача не имеет доли. В битве случай может вырвать у тебя лавровый венок и тот же случай может увенчать им твое чело: но в схватке с самим собою будь только тверд - и победа твоя.
      Писарро. Перуанец! В отношении тебя я не выкажу себя неблагодарным или невеликодушным. Вернись к своему народу - ты свободен.
      Ролла. В этом ты себя ведешь, как повелели честь и долг.
      Писарро. Я не могу не восхищаться тобою, Ролла. Мы должны стать друзьями.
      Ролла. Сжалься - и прости Эльвиру! Стань другом добрых чувств, станешь тогда и моим. (Уходит.)
      Писарро. Честолюбие! Скажите, где призрак, за которым я гонялся? Где та единственная радость, которая меня манила? Громкое имя мое? Его очернила зависть. Моя любовь осмеяна изменой. Слава моя? Ее затмил мальчишка, мой выученик! Месть моя посрамлена суровой честью моего противника-дикаря - и я повержен и покорен природным величием его души! Ах, я хотел бы повернуть назад - и не могу; хотел бы - и не могу - уйти от этих мыслей!.. Нет! Раздумье и память - мой ад! (Уходит.)
      ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Густой лес. На заднем плане - хижина, почти скрытая за ветвями деревьев. Сильная гроза с громом и молниями. Кора склонилась над младенцем, лежащим на
      постели из листьев и мха.
      Кора. Природа, ты слабей любви. Мой беспокойный дух гонит меня неустанно вперед, меж тем как измученное тело гнется и дрожит. А ты, мой мальчик... не потому, что ослабела я от милой ноши, но как могла я отказать тебе в покое и не уложить на эту бедную постель! Дитя! Когда б узнать наверно, что твой отец не дышит - уже не дышит, - о, я бы тут же легла с тобою вместе, мой родной, легла бы... навсегда!
      Гром и молния.
      Я не прошу тебя, нещадная гроза, утишить ярость свою из состраданья к Коре; и, если пощадит твой гром невинный сон младенца, не стану я будить моего уснувшего ангела, хоть, видит небо, я жажду услышать голос жизни, почувствовать ее рядом с собою. Но я все вытерплю, пока не изменил мне остаток разума. (Поет.)
      Без крова я, но не страшусь ничуть
      Твоей, гроза, неукротимой силы.
      Жги, молния, - вот я открыла грудь,
      Лишь посвети мне до родной могилы.
      При свете молний - к ледяным губам
      Прильну и мертвая останусь там...
      А ты, - твой детский сон глубок,
      Но ты проснешься, мой сынок,
      Вновь для веселья.
      Улыбкой встретишь ты рассвет...
      Отец твой не проснется, нет,
      Он спит в могильной келье!
      На листьях сына уложила мать
      Они теплей, чем стынущие руки;
      На них в грозу покойней крошке спать,
      Чем подле сердца, бьющегося в муке.
      Из мха и листьев постлана постель,
      А грудь моя - плохая колыбель.
      Спи, милый, спи! Твой сон глубок,
      Но ты проснешься, мой сынок,
      Вновь для веселья.
      Улыбкой встретишь ты рассвет...
      Алонсо не проснется, нет,
      В могильной келье!
      Гром и молния.
      Нет, она неумолима, бесчувственная стихия! А ты все спишь, мой ангел, и улыбаешься во сне! О смерть! Когда подаришь ты такой же отдых матери младенца? Но я могу укрыть его получше от бури; этот плащ... (Укутывает младенца своим покрывалом и плащом.)
      Издалека доносится голос Алонсо.
      Алонсо. Кора!
      Кора. Ах!
      Алонсо (снова). Кора!
      Кора. Сердце разорвется! Небо! О, не обманывай меня! Это не голос Алонсо?
      Алонсо (ближе). Кора!
      Кора. Он... он! Алонсо!
      Алонсо (дальше). Кора! Любимая!..
      Кора. Алонсо!.. Здесь!.. Я здесь! Алонсо! (Бежит на голос.)
      Входят два испанских солдата.
      Первый солдат. Что я тебе говорил? Мы выбрались к их форпостам, а эти голоса, что мы сейчас слыхали, - перекличка часовых.