Ричард Бринсли Шеридан
      Критик или репетиция одной трагедии
      Комедия в трех действиях
      Перевод М. Богословской и С. Боброва
      Госпоже Грэвиль
      Сударыня, испрашивая у вас согласия принять от меня посвящение этих страниц, которые, безусловно, нуждаются в благожелательной поддержке и дружеской снисходительности, ибо они отваживаются на критику, я не посмел признаться вам, что мною при этом руководило нечто иное, а не только личная дружба и глубокое уважение. Если бы я попытался выразить надежду, что дарованное мне согласие защитит от нападок недостатки моей пьесы, вы, при вашей скромности, не позволяющей вам признать за собой славу тонкого критика и высокого поэтического таланта, едва ли разрешили бы мне прибегнуть к вашему имени. Я не позволю себе быть столь неблагодарным, чтобы пытаться теперь изменить ваше отношение к сему предмету. Не буду доказывать вам, что плачевное состояние поэзии в наше время настоятельно нуждается в действенной помощи, какую могут оказать ей поэтический вкус и достойный подражания пример. Не буду доказывать также, что чрезмерная щепетильность, заставляющая скрывать прекрасные плоды тонкой критической мысли и фантазии, - это плохая благодарность за отпущенные вам таланты. Продолжайте обманывать себя мыслью, что вас знают и любят только в кругу друзей, где отдают должное вашим неоценимым достоинствам и живой, остроумной беседе. Немало из того, что было написано вами, пользуется уже достаточно широкой известностью, чтобы принести пользу мне и моему делу. И, быть может, среди людей, хорошо осведомленных в изящной литературе, вы будете единственным человеком, который, читая это посвящение, не заметит, что я, опубликовав его с вашего согласия, имел в виду более корыстную цель, чем просто заявить во всеуслышание о глубочайшем уважении и преданности, с коими имею честь неизменно пребывать вашим верным и покорным слугой.
      Р. Б. Шеридан
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Сэр Фретфул Плагиари.
      Пуф.
      Дэнгл.
      Снир.
      Синьор Пастиччо Риторнелло.
      Переводчик.
      Суфлер.
      Мистер Гопкинс.
      Миссис Дэнгл.
      Синьорины Пастиччо Риторнелло.
      Театральные служители, музыканты, слуги.
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА В ТРАГЕДИИ
      Лорд Барли.
      Комендант крепости Тильбери.
      Герцог Лестерский.
      Сэр Уолтер Рэли.
      Сэр Кристофер Хэттон.
      Начальник конницы.
      Дон Фероло Ускирандос.
      Драбант.
      Судья.
      Сын.
      Констебль.
      Темза.
      Тильберина.
      Наперсница.
      Жена судьи.
      Первая племянница.
      Вторая племянница.
      Рыцари, стража, констебли, часовые, слуги, хор, реки, свита и другие.
      Место действия - Лондон. Первое действие происходит в доме Дэнгла, остальные
      в театре Дрюри-Лейн.
      ПРОЛОГ
      написан достопочтенным Ричардом Фитцпатриком
      О музы, повелительницы сцены!
      Богини Талия и Мельпомена!
      Как и земных властителей подчас,
      Дурной совет сбивал с пути и вас.
      Когда порок шутил неосторожно,
      А Вильерс Драйдена бранил безбожно,
      Трагедия в угоду простакам
      Такой повсюду завела бедлам,
      Что в ужасе от рева Мельпомены
      Естественность совсем сошла со сцены.
      Сестра Комедия была, бесспорно,
      Жива, умна, но чересчур задорна
      И, расшалясь, нередко отпускала
      Такие шутки, - хоть беги из зала.
      Стыдливость женская, до слез смутясь,
      От робости не поднимала глаз,
      За веер пряталась и в униженьи
      Сбежала вовсе, потеряв терпенье.
      Наш добродетельный и строгий век
      Все эти вольности давно пресек,
      За бедных муз он так усердно взялся,
      Что на беду себе перестарался.
      Безумных воплей исступленный пыл
      Высокопарный вздор теперь сменил;
      Но проку нет от этой перемены
      День ото дня хиреет Мельпомена,
      И в зале спят, и сном объята сцена...
      А, Талия, резвушка, боже мой,
      Какой ханжою стала записной!
      Не шутки - что вы! - правила морали
      С зевотой пополам глотают в зале.
      Но автор мой сестрицам в наставленье
      Веселое подносит представленье.
      Вам ханжество, о музы, не под стать!
      Правдивостью вам должно поучать.
      И в этом деле автор просит всех
      Ему помочь завоевать успех.
      И я, Пролог, к суду друзей взываю
      И о поддержке вашей умоляю.
      Возможно ль ярость критика презреть
      И навыки собратьев одолеть?
      Поспорить, об ошибках рассудить
      И гвалт газетный смехом обличить?
      Возможно ль одному в неравный бой
      Отважиться с несметною толпой?
      Какой смельчак бесчисленную рать
      Сумеет в одиночку раскидать?
      Вот почему в сей доблестный поход
      Себе на помощь автор вас зовет.
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Комната в доме Дэнгла. Дэнгл и миссис Дэнгл за завтраком читают газеты.
      Дэнгл (пробегая газету). "Брут - лорду Норту". "Второе письмо о положении в армии..." Тьфу! "Первому лорду Адмиралтейства. Подлинная выдержка из письма с острова Сен-Китс!" "Нам сообщают из Кок-Хитса. Окончательно подтверждается, что сэр Чарльз Харди..." Черт! Все только про флот да про нацию. Терпеть не могу политики, никакой политики не признаю, кроме театральной! Где "Морнинг кроникл?"
      Миссис Дэнгл. Да, вот это ваша газета!
      Дэнгл. Ага, вот оно. (Читает.) "Экстренные театральные новости. Нам сообщают, что в театре Дрюри-Лейн идут репетиции новой Трагедии под названием "Испанская Армада". Пьеса, по слухам, принадлежит перу мистера Пуфа, человека, пользующегося весьма широкой известностью в театральном мире. Если верить отзывам исполнителей, на чье суждение, вообще говоря, не всегда можно положиться, пьеса отличается поразительными достоинствами, отвечающими всем узаконенным требованиям современного драматического искусства". Вот как! Скажите! Ну что ж, я очень рад, что трагедия моего друга Пуфа скоро появится на сцене. Миссис Дэнгл, дорогая моя, я хочу сообщить вам приятную новость: трагедия мистера Пуфа...
      Миссис Дэнгл. Ах, боже мой, мистер Дэнгл, не приставайте ко мне с таким вздором! Ну, конечно, сезон начался, и теперь у меня не будет ни минуты покоя. Мало того, что вы сами стали посмешищем для всех из-за этой вашей страсти к театру, вам непременно надо, чтобы и я разделяла ваши фантазии. Уж если вам так не терпится оседлать вашего конька, прошу вас, не заставляйте меня трястись позади вас на его крупе.
      Дэнгл. Но, дорогая моя, я просто хотел вам прочесть...
      Миссис Дэнгл. Нет-нет, избавьте. Вы все равно ничего не можете прочесть такого, что стоило бы послушать. Вы знать не желаете, что делается в вашей родной стране! А ведь в газетах, что ни день, печатаются письма под римскими псевдонимами, из них совершенно ясно, что нам вот-вот грозит вторжение, что мы на волосок от гибели. Но вы никогда не читаете ничего такого, что другим интересно.
      Дэнгл. Ну какое отношение может иметь женщина к политике, миссис Дэнгл?
      Миссис Дэнгл. А какое вы имеете отношение к театру, мистер Дэнгл? Почему это вам вздумалось вдруг выступать в роли критика? Нет, с вами всякое терпение теряешь! Ведь все ваши знакомые потешаются над тем, что вы постоянно суетесь в дела, в которых ровно ничего не смыслите. Недаром вас прозвали театральной кумушкой и меценатом никуда негодных писак.
      Дэнгл. Ну что ж. Все знают, что в театре очень считаются с моим мнением. И разве это не лестно, что ко мне со всех сторон обращаются за протекцией? Лорды просят у меня скрипачей, леди - ложу на премьеру, авторы добиваются ответа, актеры - ангажемента.
      Миссис Дэнгл. Да, в самом деле, вы ухитрились прочно увязнуть во всех этих закулисных интригах, но, что бы там ни творилось, вам от этого никакой славы - ни дурной, ни хорошей.
      Дэнгл. Ну вы то, во всяком случае, миссис Дэнгл, на этом ничего не теряете; наоборот, получаете массу удовольствий. Разве вы не присутствовали на репетиции новой пантомимы за целых две недели до первого представления? И разве мистер Фосбрук не обеспечивает вам места на спектакль, прежде чем* его объявляют в афише? Не достает вам ложи на каждую премьеру в сезоне? А мой друг, мистер Смэттер, разве он не посвятил вам по моей особой просьбе свой последний фарс?
      Миссис Дэнгл. Но ведь этот фарс провалился, мистер Дэнгл! И что за удовольствие, когда твой собственный дом превращается в дом свиданий для всяких лакеев от литературы, в какую-то биржу, где авторы и критики занимаются всякими сделками и спекуляциями. Ведь моя гостиная стала форменной конторой для начинающих актеров и безвестных стихоплетов! И потом просто ужас берет, когда всякие мадамы и мамзели начинают биться в истерике, изображая на все лады Джульетт, Доринд, Полли и Офелий. А этот исступленный рев и неистовые завывания ваших доморощенных Ричардов и Гамлетов - ведь от них весь дом дрожит! Я всякий раз жду, что у нас стены обрушатся. А с тех пор, как директор драматического театра распоряжается оперой, у нас - и это, пожалуй, страшнее всего - вечно толкутся разные синьоры и синьорины, которые только и делают, что разводят всякие фиоритуры и колоратуры своими чужеземными глотками, а, как знать, быть может, все эти скрипачи и фигурантки, что являются с ними, просто переодетые тайные курьеры и французские шпионы!
      Дэнгл. Да помилуйте, миссис Дэнгл, что вы такое говорите!
      Миссис Дэнгл. И как можно заниматься подобной ерундой в такое страшное время, когда, будь у вас хоть капля истинной доблести, вы должны были бы стать во главе какой-нибудь добровольческой дружины, или упражняться на артиллерийском полигоне. А вы, бог ты мой! Я уверена, высадись у нас завтра французы, вы тут же кинетесь к ним с расспросами, не привезли ли они из Парижа театральную труппу.
      Дэнгл. Но из этого ровно ничего не следует... Поймите меня, миссис Дэнгл. Я считаю, что сцена - это "зеркало природы", а актеры - "краткая иносказательная летопись века". Какой предмет для изучения! Что может быть интереснее для умного человека! А стоять во главе целой армии критиков, подумайте, миссис Дэнгл, - ведь они берут на себя смелость решать за всех! Их похвалы и покровительства добиваются все авторы, а уж если они что-нибудь рекомендуют, ни один директор театра не осмелится пренебречь их рекомендацией! И вы хотите убедить меня, что это не достойное, не почетное дело!
      Миссис Дэнгл. Вы просто смешны! Да все директора театров и мало-мальски приличные писатели просто издеваются над вашими претензиями. Их критик публика, без ее одобрения ни одна пьеса не удержится на сцене. А если зал аплодирует, зрители только смеются над вашими нападками и от души забавляются их злобой, потому что чем-чем, а остроумием они не блещут.
      Дэнгл. Очень хорошо, миссис Дэнгл, прекрасно.
      Входит слуга.
      Слуга. Мистер Снир, сэр.
      Дэнгл. Просите мистера Снира.
      Слуга уходит.
      Черт его побери! Теперь придется изображать из себя нежных, любящих супругов, иначе этот Снир протащит нас в каком-нибудь своем фельетоне.
      Миссис Дэнгл. И очень буду рада! Только вряд ли ему удастся изобразить вас смешнее, чем вы есть.
      Дэнгл. Вы способны довести человека до...
      Входит Снир.
      А, дорогой Снир, очень рад вас видеть. Миссис Дэнгл, дорогая, мистер Снир.
      Миссис Дэнгл. Здравствуйте, сэр.
      Дэнгл. Мы тут с миссис Дэнгл развлекаемся, читаем газеты. А скажите, Снир, вы собираетесь в Дрюри-Лейн на первое представление трагедии Пуфа?
      Снир. Собираюсь, да только не знаю, удастся ли попасть. Вы же знаете, на первое представление дирекция обычно набивает зал клакерами, чтобы провести спектакль с шумным успехом. Но вот что, Дэнгл, я принес вам две пьесы, и уж как хотите, а одну из них вы во что бы то ни стало должны протолкнуть на сцену. Она принадлежит перу очень знатной и влиятельной особы.
      Дэнгл. Вот когда начинаются мои мучения!
      Снир. Ну что вы, можно только радоваться за вас. Теперь-то вы и обретете истинное счастье. Ах, дорогой Дэнгл, вы даже не представляете себе, какое удовольствие смотреть на ваши добровольные мученья и самоотверженные хлопоты по чужим делам.
      Дэнгл. Да-да, хлопот не оберешься, но... сказать по правде, в этом есть как-никак своя прелесть. Знаете ли, иной раз с самого утра, за завтраком меня осаждают десять, двадцать человек, которых я сроду в глаза не видал и, признаться, не желал бы увидеть у себя в доме.
      Снир. Какое наслаждение!
      Дэнгл. А сколько писем мне приходится читать. Горы писем! Полсотни по крайней мере на неделе. И ни в одном из них ни единого слова о том, что меня самого касается.
      Снир. Забавная корреспонденция!
      Дэнгл (читает). "Заливается слезами и, рыдая, уходит". Господи, что это, уж не трагедия ли?
      Снир. Нет, это изящная комедия. Не то, чтобы перевод, но, так сказать, взято с французского. Написано в том самом стиле, который у нас недавно раскритиковали. В истинно сентиментальном стиле, представьте, ничего смешного от начала до конца.
      Миссис Дэнгл. Вот если бы у нас ставили такие пьесы, я, может быть, и не возненавидела бы театр. Из таких пьес можно извлечь хоть что-нибудь поучительное. Не правда ли, мистер Снир?
      Снир. Вполне разделяю ваше мнение, миссис Дэнгл. В настоящих руках Сцена могла бы, безусловно, стать истинной школой нравственности. Но у нас, как это ни прискорбно, публика ходит в театр главным образом для развлечения.
      Миссис Дэнгл. Мне кажется, режиссеры и директора театров заслуживали бы больше уважения, если бы они старались привить публике другие вкусы.
      Снир. О, конечно, сударыня. И тогда, может быть, в будущем потомки отметили бы, что даже в наш распущенный и порочный век в столице все же сохранились два заповедных места, где разговор шел о вещах если не столь увлекательных, то, во всяком случае, весьма назидательных.
      Дэнгл. А по-моему, вся беда в том, что публика стала чересчур щепетильной. Не то что двусмысленной шутки или остроты, даже игривого намека не допускает. Покойникам и то достается - Конгрива и Ванбру берутся исправлять.
      Снир. Наше целомудрие в этом отношении можно сравнить с искусственной застенчивостью куртизанки, у которой стыдливый румянец на щеках сгущается по мере того, как убывает ее скромность.
      Дэнгл. Ну и зубоскал Снир, даже публику не щадит. А это что? Кажется, что-то очень чудное.
      Снир. Это комедия, в совершенно новом духе. Блещет остроумием и весельем, но при этом высоко поучительная. Обратите внимание: она называется "Исправившийся грабитель". Здесь просто одной силой юмора грабеж, кража со взломом, воровство выведены в таком комическом свете, что, если эта пьеса появится на сцене, можно поручиться, что к концу сезона всякие там запоры, засовы, замки выйдут совершенно из употребления, они будут никому не нужны.
      Дэнгл. Это действительно нечто небывалое!
      Снир. Да-да, эту пьесу написал мой близкий друг. Это целое открытие. Он, видите ли, считает, что комической музе недостойно заниматься слабостями и заблуждениями светского общества. Она должна откликаться на страшные пороки, на гнусные преступления человечества. Так, скажем, пятиактная комедия бичует преступника, приговоренного к виселице, а с каким-нибудь мелким воришкой, которому хватит и позорного столба, с тем расправляются в двух-трех актах. Короче говоря, его идея - вынести на сцену уголовный кодекс, превратить ее в своего рода исправительную камеру при уголовной тюрьме.
      Дэнгл. Да-а-а. Это действительно высокоморальный замысел.
      Входит слуга.
      Слуга. Сэр Фретфул Плагиари.
      Дэнгл. Просите.
      Слуга уходит.
      Сэр Плагиари, миссис Дэнгл; это как раз автор по вашему вкусу.
      Миссис Дэнгл. Не стану скрывать, он мне больше всех нравится, потому что на него всегда все нападают.
      Снир. Это делает честь если и не вашей проницательности, сударыня, то, во всяком случае, вашему доброму сердцу.
      Дэнгл. Да, ведь сэр Плагиари сам не признает никого, кроме самого себя. Хоть он и друг мне, но уж что правда, то правда.
      Снир. Никого, никого не признает. Завистлив, как старая дева, на четвертом десятке, потерявшая последнюю надежду. А с какой смиренной почтительностью он умоляет вас высказать откровенное мнение о его литературных трудах, но стоит вам сделать самое невинное замечание, он сразу начинает грубить.
      Дэнгл. Правда, правда, хоть он и друг мне.
      Снир. А с каким презрением он отзывается о газетной критике, делая вид, будто она его нисколько не задевает, а сам корчится от нее, как стручок на огне. Но при этом он так жаждет популярности, что готов даже и ругань глотать, лишь бы его упомянули в газетах.
      Дэнгл. Да-да, хоть он и друг мне, но я готов это подтвердить.
      Снир. А вы читали его трагедию, которую он только что написал?
      Дэнгл. Как же, он сам мне ее прислал вчера.
      Снир. Ну и как, по-вашему, дрянь, никуда не годится?
      Дэнгл. Да, знаете, между нами говоря, должен признаться, хоть он, конечно, и друг мне... что это одно из самых... (В сторону.) Ах, он уже здесь... (Громко.) Одно из самых удачных и поистине замечательных...
      Сэр Фретфул (за дверью). Как, и мистер Снир здесь?
      Входит сэр Фретфул Плагиари.
      Дэнгл. А, дорогой друг, мы только что говорили о вашей трагедии. Прелестно, восхитительно, сэр Фретфул!
      Снир. Да, в самом деле, сэр Фретфул, вы превзошли самого себя! Это поистине бесподобно!
      Сэр Фретфул. Вы меня чрезвычайно радуете! Нет, правда, без комплиментов, уверяю вас, нет на свете человека, чьим мнением я бы так дорожил, как вашим, дорогой Снир, и вашим, дорогой Дэнгл.
      Миссис Дэнгл. Да они просто смеются над вами, дорогой сэр Фретфул. Вот только что, перед...
      Дэнгл (обрывая ее). Миссис Дэнгл!.. Ах, сэр Фретфул, вы же знаете миссис Дэнгл. Мой друг Снир сейчас только подшучивал над нею. Он знает, как она восхищается вами.
      Сэр Фретфул. Ну что вы, что вы, помилуйте. Я убежден, что такой прямодушный человек, как мистер Снир, с его возвышенным вкусом... (В сторону.) Экая каналья двуличная!
      Дэнгл. Да, Снир никак не утерпит, чтобы не пошутить. Но более добродушного человека...
      Сэр Фретфул. Ну, еще бы!
      Дэнгл. Из него это просто само собой сыплется. Его остроты ему ровно ничего не стоят.
      Сэр Фретфул (в сторону). Еще бы! А то разве стал бы он ими швыряться!
      Миссис Дэнгл (в сторону). Вот именно, они ему ничего не стоят, ведь он всегда на чужой счет проезжается.
      Дэнгл. А скажите, пожалуйста, сэр Фретфул, вы уже послали вашу трагедию в какой-нибудь театр, может быть, я могу вам быть чем-нибудь полезен?
      Сэр Фретфул. Нет-нет, благодарю вас. Я надеюсь, что моя пьеса сама за себя постоит, она не нуждается ни в чьих рекомендациях. Весьма признателен вам, мистер Дэнгл, но я уже послал ее сегодня директору театра Ковент-Гарден.
      Снир. А не кажется ли вам, что лучше было бы "пустить" ее, как говорят актеры, в театр Дрюри-Лейн?
      Сэр Фретфул. Упаси боже, никогда не посылал туда ни одной пьесы и, пока жив буду, не пошлю. (Что-то шепчет Сниру.)
      Снир. Сам пишет? Да, это мне известно.
      Сэр Фретфул. Ну, я, видите ли, ничего не говорю, не собираюсь оспаривать ничьих заслуг и вообще не способен завидовать чужой удаче. Нет-нет, я ничего не говорю. Я только одно скажу. Я, сэр, на личном опыте убедился, что если есть чувство, которое человек не в силах в себе побороть, так это зависть.
      Снир. Да, сэр, видно, что вы говорите с большим знанием дела.
      Сэр Фретфул. А кроме того, знаете, оно небезопасно - давать пьесу в руки человеку, который сам занимается сочинительством.
      Снир. Как! Вы думаете, он способен что-нибудь украсть из чужой пьесы, дорогой сэр Плагиари?
      Сэр Фретфул. Еще бы! Да мало того, что украсть, такие люди поступают с вашими прекраснейшими мыслями, как цыгане с крадеными детьми. Искалечат их, а потом выдают за свои.
      Снир. Но ведь ваша последняя пьеса - это дар Мельпомене, а он, как известно, никогда не писал...
      Сэр Фретфул. Да разве это гарантия? Ловкий плагиатор - мастер на все руки. Что вы, сэр, он отлично может украсть самые лучшие места из моей трагедии и засунуть их в собственную комедию.
      Снир. Что ж, возможно, не смею спорить.
      Сэр Фретфул. А еще, знаете, такой человек поможет вам в каком-нибудь пустяке, подскажет одно слово, а потом весь успех припишет себе.
      Дэнгл. Да будет ли еще успех-то?
      Сэр Фретфул. Да... но что касается этой пьесы, тут я его, конечно, обставлю. Голову даю на отсечение, что он ее никогда не читал.
      Снир. А знаете, сэр, вы могли бы его еще больше обставить.
      Сэр Фретфул. Каким образом?
      Снир. А вы объявите, что это он ее написал.
      Сэр Фретфул. Черт знает что вы такое говорите, Снир. Я, знаете, могу не на шутку рассердиться. Вы что же хотите, чтобы я отрекся от своего детища?
      Снир. Уверяю вас, сэр, вы будете мне чрезвычайно благодарны.
      Сэр Фретфул. Как это надо понимать?
      Дэнгл. Ну, знаете, Снира никогда нельзя понимать просто, он все говорит наоборот.
      Сэр Фретфул. Нет, в самом деле? Так вам, значит, нравится моя пьеса?
      Снир. Изумительно!
      Сэр Фретфул. Но, может быть, у вас есть какие-нибудь замечания? Возможно, кое-что следовало бы изменить? Скажите, сэр Дэнгл, вас ничто не задело?
      Дэнгл. Да мне, признаться, не хотелось бы, ведь это такая неблагодарная вещь...
      Сэр Фретфул. О, я вас вполне понимаю. Авторы - ужасный народ, такое непонятное упрямство! Но, что касается меня, поверьте, я искренне радуюсь, когда какой-нибудь серьезный критик указывает мне на мои недостатки. Иначе какой смысл обращаться к другу, если ты не собираешься воспользоваться его замечаниями?
      Снир. Совершенно справедливо. В таком случае, хотя в целом ваша пьеса мне чрезвычайно нравится, я, если разрешите, позволю себе сделать одно маленькое возражение.
      Сэр Фретфул. Вы меня чрезвычайно обяжете, сэр.
      Снир. Мне кажется, в этой пьесе недостает действия.
      Сэр Фретфул. Боже справедливый, вы просто изумляете меня! В моей пьесе недостает действия?
      Снир. Да, знаете, такое у меня впечатление - недостает действия.
      Сэр Фретфул. Боже милостивый! Поверьте, мистер Снир, нет человека на свете, чьим мнением я дорожил был более вашего. Но я не могу согласиться с вами, сэр, нет. Наоборот, я опасаюсь, не слишком ли много действия. А вы, дорогой Дэнгл, что скажете по этому поводу?
      Дэнгл. Нет, я не могу согласиться с моим другом Сниром, мне кажется, интрига в пьесе достаточно занимательна, и первые четыре действия, пожалуй, лучше всего, что я когда-либо читал. Уж если я позволю себе сделать какое-либо замечание, так разве только по поводу пятого действия, где интерес зрителя несколько падает.
      Сэр Фретфул. Повышается, вы хотите сказать.
      Дэнгл. Нет, я не это хочу сказать.
      Сэр Фретфул. Это, сэр, именно это, уверяю вас, не падает, а повышается.
      Дэнгл. Да нет же. Миссис Дэнгл, ведь правда, вы тоже это заметили?
      Миссис Дэнгл. Нет, я ничего не заметила. Нигде, ни в одном действии, с начала до конца, я не заметила никаких недостатков.
      Сэр Фретфул. Клянусь, что ни говори, а в конце концов женщины - лучшие судьи!
      Миссис Дэнгл. Но уж если я позволю себе против чего-то возразить, так это не имеет ни малейшего отношения к самой пьесе. Просто мне показалось все это немножко чересчур длинно.
      СэрФретфул. Простите, сударыня, я не совсем понимаю, что значит "длинно"? В смысле протяжения времени, или вам кажется, что действие слишком растянуто.
      Миссис Дэнгл. Да нет же, просто получается очень длинный спектакль, вот и все.
      Сэр Фретфул. О, в таком случае, я совершенно спокоен, совершенно спокоен, ибо это удивительно короткий спектакль, на редкость короткий спектакль. Я бы никогда не позволил себе оспаривать мнение леди, что касается вкуса, но уж тут, знаете, часы самый верный критик.
      Миссис Дэнгл. Ну, тогда, значит, это просто мистер Дэнгл виноват, он так медленно читает.
      Сэр Фретфул. О, если вам читал мистер Дэнгл, тогда совсем другое дело. Уверяю вас, миссис Дэнгл, гели вы способны пожертвовать мне в ближайший вечер всего каких-нибудь три с половиной часа, я прочту вам все от первой до последней строчки, включая пролог и эпилог, и еще останется время на музыку в антрактах.
      Миссис Дэнгл. Но я надеюсь, что теперь уже вот-вот увижу это на сцене.
      Дэнгл. Я от души желаю вам, сэр Фретфул, чтобы вы так же легко разделались с газетной критикой, как вы разделались с нашей.
      Сэр Фретфул. Газетные критики? Что вы, сэр, да это самый гнусный, продажный, низкий, распущенный сброд. Да я не только их не читаю, я поставил себе за правило никогда не притрагиваться к газетам.
      Дэнгл. И хорошо делаете, потому что авторы - народ чувствительный, их, разумеется, могут больно задеть всякие там нападки.
      Сэр Фретфул. Да нет, что вы, как раз наоборот. Их нападки самый лучший панегирик. Можно только гордиться. Репутация автора страдает от их похвал.
      Снир. Совершенно правильно, потому что этот дурацкий пасквиль о вас, напечатанный на днях...
      Сэр Фретфул. Когда? Где?
      Дэнгл. Ах, это то, что мы читали в четверг! Да, уж поистине можно сказать, сплошной яд и злоба.
      Сэр Фретфул. Ха-ха-ха! Тем лучше. Ничего другого я бы и не желал.
      Дэнгл. Да, конечно, над такими вещами только и можно, что смеяться, потому что...
      Сэр Фретфул. А вы, случайно, не помните, что он такое написал, этот субъект?
      Снир. Послушайте, Дэнгл, сэр Фретфул, кажется, несколько встревожен.
      Сэр Фретфул. Встревожен? Нет-нет, отнюдь, ну, просто, знаете, любопытно.
      Дэнгл. Вы что-нибудь припоминаете, Снир? (Сниру, шепотом.) Ну выдумайте что-нибудь.
      Снир (шепотом, Дэнглу). Будьте покойны. (Громко.) Да-да, прекрасно помню.
      Сэр Фретфул. Прошу вас... Разумеется, я не придаю этому ровно никакого значения... но как никак все-таки занятно, что может сочинить подобный тип.
      Снир. Представьте себе, он категорически утверждает, будто у вас нет ни малейшей выдумки, ни тени собственного оригинального дарования, хоть вы и великий мастер поносить и порочить всех современных авторов.
      Сэр Фретфул. Ха-ха-ха! Оч-чень мило!
      Снир. Что касается ваших комедий, он говорит, что у вас нет ни одной собственной мысли и что даже ваши записные книжки, куда вы заносите краденые остроты и подслушанные вами чужие шутки, вряд ли чем отличаются от книги записей в конторе пропавших и украденных вещей.
      Сэр Фретфул. Ха-ха-ха! Вот забавно!
      Снир. И потом, будто вы до такой степени неуклюжи, что и украсть-то толком не умеете, что вы подбираете отбросы из завалявшегося книжного хлама, из которого более догадливые любители чужого добра уже сумели вытащить все, что можно. Поэтому ваши произведения - это просто мешанина из разных осадков, разбавленных сладкой водичкой, вроде того невообразимого пойла, которое подают вместо вина в какой-нибудь скверной харчевне.
      Сэр Фретфул. Ха-ха!
      Снир. А еще он говорит, что, быть может, в попытках более серьезного жанра, ваша ходульная напыщенность и могла бы быть не столь невыносимой, если бы хоть одна единая мысль сколько-нибудь соответствовала выражению. Но ваша убогая сентиментальность, разукрашенная чудовищным красноречием, напоминает деревенского увальня, напялившего на себя блестящий мундир.
      Сэр Фретфул. Ха-ха!
      Снир. Что случайно подхваченные вами образы и метафоры подходят к вашему дубовому стилю, как ажурная вышивка к грубой дерюге, а ваши подражания Шекспиру напоминают ужимки фальстафова пажа и копируют свой образец с такой же смехотворной точностью.
      Сэр Фретфул. Ха!
      Снир. Словом, даже и великолепнейшие отрывки, понадерганные вами у других авторов, ничуть не выручают вас, потому что убожество вашего собственного стиля не допускает никакого взаимопроникновения, они остаются на поверхности, как известь на голом пустыре, который не поддается удобрению.
      Сэр Фретфул (еле сдерживаясь). Н-да! Другой на моем месте, возможно, и огорчился бы.
      Снир. Ну, я, конечно, не стал бы рассказывать вам такие вещи, если бы я не был уверен, что это вас позабавит.
      Сэр Фретфул. Да, разумеется, очень забавно. Ха-ха-ха! "Ни малейшей выдумки"! Ха-ха-ха! Превосходно! Поразительно!
      Снир. "Ни капли таланта"! Ха-ха-ха!
      Дэнгл. "Отъявленный жулик"! Ха-ха-ха! Да, вы совершенно правы, сэр Фретфул. Никогда не следует читать такой вздор.
      Сэр Фретфул. Совершенно верно, ибо, если о вас напишут что-нибудь лестное, надо быть тщеславнейшим болваном, чтобы радоваться этому. Ну, а если вас обругают, нет нужды читать, вам тотчас же со всеми подробностями сообщат это ваши доброжелатели и друзья.
      Входит слуга.
      Слуга. Сэр, вас хотят видеть: какой-то итальянский джентльмен, при нем переводчик француз, три молодые дамы и десяток с лишним музыкантов. Говорят, что их прислали леди Рондо и миссис Фуга.
      Дэнгл. А, черт! Да-да, ведь я сам назначил им сегодня прийти... Дорогая миссис Дэнгл, прошу вас, сделайте милость, скажите им, что я сию минуту к ним выйду.
      Миссис Дэнгл. Вы ведь знаете, мистер Дэнгл, я ни одного слова не пойму из того, что они будут там бормотать.
      Дэнгл. Но вы же слышали, они с переводчиком.
      Миссис Дэнгл. Ну хорошо, потерплю как-нибудь до вашего прихода. (Удаляется.)
      Слуга. Еще, сэр, мистер Пуф просил передать, что репетиция состоится сегодня и сейчас он сам пожалует.
      Дэнгл. Да-да, разумеется, я дома.
      Слуга уходит.
      Вот что, сэр Фретфул, если вы хотите ответить этому писаке и разнести его в пух и прах, то самый подходящий человек для этого - мистер Пуф.
      Сэр Фретфул. Тьфу, сэр... Чтобы я стал отвечать! Зачем? Я же вам говорю, что я только радуюсь этому.
      Дэнгл. Ах да, я забыл. Но, надеюсь, вас не слишком взволновала ваша радость?
      Сэр Фретфул. Да нет же, мистер Дэнгл, успокойтесь, ради бога, меня никогда не волнуют такие вещи.
      Дэнгл. Мне, видите ли, показалось...
      Сэр Фретфул. Нет, это уж слишком. Позвольте сказать вам, мистер Дэнгл, это черт знает что такое! Я считаю оскорблением с вашей стороны уверять меня, будто я огорчен и задет, когда я вам ясно, человеческим языком повторяю, что я нисколько не задет.
      Снир. Но зачем же так горячиться, сэр Фретфул?
      Сэр Фретфул. Отвяжитесь от меня, мистер Снир, Я вижу, вы такой же болван, как и Дэнгл. Сколько раз вам надо повторять, что ничто так не может задеть меня, как ваше идиотское предположение, будто меня может задеть этот гнусный вздор, который я от вас слышал. И уж позвольте мне сказать вам на чистоту, если вы все еще продолжаете настаивать на ваших нелепых предположениях, я сочту это умышленным оскорблением... А в таком случае, джентльмены, ваше неприличное поведение задевает меня не более, чем газетные выпады. И я отвечу на него, как подобает философу, - невозмутимым равнодушием и презрением, а посему разрешите откланяться. (Уходит.)
      Снир. Ха-ха-ха! Бедный сэр Фретфул, теперь он пойдет изливать свою философию в безыменных нападках и ругательствах по адресу всех современных критиков и авторов. Но послушайте, Дэнгл, вы должны заставить вашего друга Пуфа пригласить меня на репетицию его трагедии.
      Дэнгл. Не сомневаюсь, что он будет только польщен. Но пойдемте-ка сейчас со мной, вы поможете мне составить суждение об этом музыкальном семействе. Его рекомендуют очень влиятельные особы.
      Снир. Як вашим услугам на все утро. Но я полагал, Дэнгл, что вы такой же неоспоримый знаток в музыке, как и в литературе.
      Дэнгл. Да так-то оно так, только у меня слух неважный. А знаете, Снир, я все-таки опасаюсь, не слишком ли мы были жестоки по отношению к сэру Фретфулу... Хоть он и друг мне... но все-таки.
      Снир. Конечно, уязвлять без нужды тщеславие сочинителя - это жестоко. И какая-нибудь обыкновенная бездарность вряд ли этого заслуживает. Но, когда низость и своекорыстная наглость становятся на место литературного соперничества, такой злодей не заслуживает ни пощады, ни жалости.
      Дэнгл. Вот золотые слова. Клянусь честью, хоть он и друг мне, я тоже так думаю.
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      Гостиная в доме Дэнгла. Миссис Дэнгл, синьор Пастиччо
      Риторнелло, синьорины Пастиччо Риторнелло,
      переводчик, музыканты.
      Переводчик. Je dis, madame. j'ai l'honneur представиль вас и просиль votre protection pour синьор Пастиччо Риторнелло и его прелестный famille {Я говорю, мадам, я имею честь представить вас и просить вашего покровительства для синьора Пастиччо Риторнелло и его прелестной семьи. (Франц.)}.
      Синьор Пастиччо. Ah! vosignoria, noi vi preghiamo di favoritevi colla vostra protezione {Ах, ваша милость, мы просим вашего благосклонного покровительства. (Итал.)}.
      Первая синьорина Пастиччо. Vosignoria fatevi quesi grazie {Мы были бы очень признательны вашей милости. (Итал.)}.
      Вторая синьорина Пастиччо. Si, signora {Да, синьора. (Итал.)}.
      Переводчик. Мадам, я переводит по-английски. C'est a dire они просиль вас de leur faire l'honneur {Это значит, они просят оказать им честь. (Итал.)}...
      Миссис Дэнгл. Уверяю вас, господа, я ни одного слова не понимаю из того, что вы говорите.
      Синьор Пастиччо. Questo signore spieghero... {Этот синьор переведет. (Итал.)}
      Переводчик. Oui. Я переводит. Нас имеет леттр рекомендасион pour м-сье Дэнгл.
      Миссис Дэнгл. Честное слово, сэр, ровно ничего не понимаю.
      Синьор Пастиччо. La contessa Rondeau e nostra padrona {Графиня Рондо наша покровительница. (Итал.)}.
      Третья синьорина Пастиччо. Si, padre, et miladi Fugue {Да, папа, я еще миледи Фуга. (Итал. и англ.)}.
      Переводчик. О, я, я переводит. Мадам, она сказаль на английски, знашит - qu'ils ont l'honneur d'etre proteges de ces dames {Что они имеют честь пользоваться покровительством этих дам. (Франц.)}. Ви понимайт?
      Миссис Дэнгл. Нет, сэр, я ничего не понимайт.
      Входят Дэнгл и Снир.
      Итальянцы (хором). А-а! Синьор Дэнгл!
      Миссис Дэнгл. Мистер Дэнгл, вот эти два чрезвычайно учтивых джентльмена изо всех сил стараются мне что-то объяснить. Но я никак не могу понять, который из них переводчик.
      Дэнгл. Гм... Э бэн.
      Переводчик. М-сье Дэнгл, le grand bruit ваши талан pour la critique и ваши interet avec messieurs директор всем театр... {Громкая слава о ваших критических талантах и о ваших связях с господами директорами всех театров. (Франц.)}.
      Синьор Пастиччо (одновременно с переводчиком) Vosignoria siete si famoso par la vostra conoscenza, e vostra interessa colla le direttore da... {Ваша милость столь прославилась вашими знаниями и вашими связями с директорами. (Итал.)}.
      Дэнгл. Пожалуй, переводчик - это тот, у которого уж и вовсе ничего понять нельзя.
      Снир. Как, Дэнгл, а я всегда считал вас превосходным лингвистом!
      Дэнгл. Так оно и есть. Только они чертовски быстро лопочут.
      Снир. Так вот что я вам скажу: чем тратить время на разговоры, послушаем лучше их пение. Ведь они, кажется, за этим и явились? (Обращается к синьору Пастиччо, после чего гости начинают петь трио.)
      Дэнгл, не попадая в такт, отбивает ногой. Входит слуга и, нагнувшись,
      шепчет Дэнглу на ухо.
      Дэнгл. Просите.
      Слуга уходит.
      Браво, браво. Восхитительно! Брависсимо, восхитиссимо. Ах, Снир, ну разве можно у нас в Англии найти подобные голоса?
      Снир. Да, таких, пожалуй, не сыщешь.
      Дэнгл. Но, видите ли, Пуф уже здесь. Синьоры и прелестнейшие синьорины. Я вас весьма признальтиссимо. Споьа синьора Данглена, миссис Дэнгл, прошу вас, уведите их в другую гостиную, угостите, и, пожалуйста, пусть оставят вам свои адреса.
      Миссис Дэнгл, синьор Пастиччо Риторнелло, синьорины Пастиччо Риторнелло,
      и переводчик церемонно удаляются.
      Входит слуга.
      Слуга. Мистер Пуф, сэр. (Уходит.)
      Входит Пуф.
      Дэнгл. А, дорогой мой Пуф!
      Пуф. Приветствую вас, дорогой Дэнгл.
      Дэнгл. Мистер Снир, разрешите вам представить мистера Пуфа.
      Пуф Так это мистер Снир? Очень рад, сэр. Давно добивался чести познакомиться с джентльменом, чьи высокие критические таланты и непревзойденное суждение...
      Снир. Дорогой сэр...
      Дэнгл. Не скромничайте, Снир. У моего друга Пуфа просто такой способ выражаться. Он говорит с вами на языке своей профессии.
      Снир. Профессии?
      Пуф. Да, сэр. Я никакой тайны из своего ремесла не делаю. Вот Дэнгл знает, среди друзей и братьев писателей я люблю обо всем говорить откровенно, на чистоту и с удовольствием рекламирую себя самого. Я, сэр, специалист по панегирикам, или, говоря попросту, мастер пуфа к вашим услугам и к услугам всех желающих.
      Снир. Вы очень любезны, сэр. Поверьте, мистер Пуф, я не раз восхищался вашим дарованием на страницах наших газет.
      Пуф. Да, сэр, могу с гордостью сказать! что в этом отношении я веду гораздо более обширную деятельность, чем вся писательская братия. Трудился все лето не покладая рук. Дьявольски была жаркая работа, дорогой Дэнгл! Никак до сих пор в себя не приду. И ходят слухи, будто директоры зимних театров на меня в обиде.
      Дэнгл. Что вы, какая же может быть обида? Напротив, они очень довольны.
      Пуф. Ну, этому уж никак нельзя поверить. Разве что они стараются делать вид. Я их так высмеял, что у них теперь надолго пропадет охота смеяться.
      Снир. А, это в ваших юмористических заметках... А я всегда думал, мистер Пуф, что вопросы, относящиеся к области литературы, лучше предоставить самим литераторам.
      Пуф. Ну что вы! У них это получается очень неискусно, и мы обычно рассматриваем такие попытки как вторжение в нашу область и сейчас же занимаем прямо противоположную позицию. Ах, сэр, вы, вероятно, думаете, что половина хвалебных статей и заметок, появляющихся в печати, пишется людьми заинтересованными или их почитателями. Ничего подобного, сэр! По меньшей мере на девять десятых все это заготавливается мной и входит, так сказать, в круг моей деятельности.
      Снир. Скажите!
      Пуф. Да-да, сэр! Представьте себе хотя бы такую вещь, как аукцион; хотя эти мошенники с некоторых пор так наловчились работать языком, что даже сумели снискать доверие публики, но разве они способны создать хоть сколько-нибудь тстоящую рекламу! Они только мастера кричать да размахивать молотком, а вынь у них молоток из рук, они сразу становятся скучнее самого скучного прейскуранта. Да, сэр, это я обогатил их нищий стиль, я уснастил их жалкие рекламы обильными дифирамбами и громкими эпитетами, обгоняющими друг друга в превосходных степенях, как наддатчики цен на аукционах. Я расцветил их убогий слог яркими блестками небывалых метафор, раздул в них искру фантазии и выдумки. У кого, как не у меня, научились они воздвигать невиданные сады, где призрачные деревья ломятся от воображаемых фруктов, где услужливые ручейки орошают отсутствующие клумбы, а учтивые кустики склоняются в благодарности, прославляя благодетельную почву! Кто открыл им способ выращивать могучие дубы, не прибегая к помощи желудей, создавать приятнейшее соседство без единого соседа в округе, водружать храмы богине здравия Гигее в самых зловонных трущобах Линкольншира!
      Дэнгл. Да, сэр, вы поистине оказали обществу неоценимые услуги, потому что, если теперь у какого-нибудь потерпевшего крах джентльмена имущество идет с молотка, для него это получается нечто вроде торжественного чествования!
      Снир. Услуги! Да, если у этих людей в сердцах есть хоть капля благодарности, они должны воздвигнуть ему памятник при жизни, изобразить его в виде Меркурия, бога торговли и надувательства, а вместо жезла вложить ему в руку аукционный молоток. Но скажите, мистер Пуф, что впервые натолкнуло вас на мысль употребить таким образом ваши дарования?
      Пуф. Клянусь, сэр, голая необходимость. Подлинная мать искусства, которое сродни вымыслу. И должен вам сказать, мистер Снир, что стоило мне только взяться за рекламу, я сразу так преуспел, что жизнь моя внезапно превратилась в нечто поистине фантасмагорическое.
      Снир. Любопытно!
      Пуф. Целых два года я существовал исключительно за счет невероятнейших бедствий.
      Снир. Бедствий?
      Пуф. Да, сэр. Я добывал себе пропитание тяжкими болезнями и всякими невообразимыми несчастьями. И могу сказать, они меня очень недурно кормили.
      Снир. Тяжкие болезни и несчастья? Ага, понимаю, вы избрали себе одновременно ремесло лекаря и стряпчего, или, как говорят, ходатая по чужим делам.
      Пуф. Да нет, упаси боже, сэр, все это были мои собственные несчастья и болезни.
      Снир. Ну, этого я уж никак не могу себе представить; каким образом?
      Дэнгл. Представить трудно, сущая правда.
      Пуф. Исключительно при помощи воззваний "К милосердным и сострадательным", "К избранцам, коих провидение благословило достатком".
      Снир. А, понимаю.
      Пуф. И, право, могу сказать, я честно заслужил даяния милосердных, ибо никогда в жизни на долю одного человека не выпадало столько непостижимых бедствий, сколько их сразу сыпалось на мою голову. Пять раз, сэр, я был ввергнут в пучину разорения и краха, лишался всего имущества, и злой рок доводил меня до нищенской сумы. Потом - скромный, честный ремесленник - я дважды сгорал дотла и оба раза оставался без крова. Эти пожары очень недурно содержали меня целый месяц. После этого я был прикован к постели самым мучительным недугом - у меня отнялись руки и ноги. Это был очень прибыльный недуг, он был заверен и скреплен внушительными печатями, и сам я ходил с подписным листом.
      Дэнгл. А-а, вспоминаю, это было, вероятно, в тот самый раз, когда вы впервые появились у меня в доме?
      Пуф. В ноябре прошлого года? О нет, в то время я томился в заключении в Маршальси за то, что добровольно взял на себя чужой долг, пожертвовал собой ради друга. После этого мне дважды прокалывали живот от водянки, которая перешла в довольно прибыльную чахотку, а потом... ах нет, еще до этого я был несчастной вдовой с шестью беспомощными малютками. И всех моих одиннадцать мужей одного за другим силком забрали во флот, а я каждый раз оставалась на восьмом месяце, и мне, горемычной, не на что было пойти в родильный дом.
      Снир. Это удивительно! И как только у вас хватало терпения все это переносить?
      Пуф. О да, признаться, я не раз делал попытки покончить собой, но, когда я убедился, что такие скоропалительные меры ни к чему не приводят, я раз навсегда покончил с этими невыгодными попытками. Так вот, сэр, на всех этих банкротствах, пожарах, водянках, параличах, тюремных заключениях и прочих прибыльных бедствиях я собрал довольно круглую сумму, после чего расстался с этим доходным делом, ибо должен сказать, оно было мне не совсем по душе. Я мечтал о более широкой деятельности. Мне хотелось использовать мой редкий надувательский дар на более приятном поприще - ежедневной печати. Вот вам, сэр, вся моя история.
      Снир. Ваша откровенность делает вам честь. Я убежден, сэр, что если бы вы напечатали вашу исповедь, вы принесли бы немалую пользу благотворительности, наглядно показав, как ловкие плуты и притворщики вводят в обман сердобольных даятелей. Ну, а ваша теперешняя профессия, мистер Пуф, - я надеюсь, вы не делаете из нее тайны?
      Пуф. Тайны? Нет, сэр. Но должен сказать, что к этому предмету никогда не пытались подойти научно и установить для него какие-то общие правила.
      Снир. Правила?
      Пуф. Ах, боже мой, сэр, боюсь, что вы в этом деле совершенно невежественны! Искусство пуфа, сэр, да будет вам известно, отличается удивительным разнообразием жанров. Самые главные из них суть: пуф прямой, или пуф непосредственный; пуф предварительный, пуф косвенно воздействующий, пуф тайно направленный и, наконец, пуф обиняком, или пуф подразумевающийся. Все эти различные виды пуфа облекаются, смотря по обстоятельствам, в самые неожиданные формы, как, например, "Письмо к издателю", "Случайный анекдот", "Беспристрастная Критика", "Заметка Репортера", "Обращение Заинтересованных Лиц".
      Снир. Так, значит, пуф прямой, или непосредственный, это, насколько я понимаю, просто...
      Пуф. Да, это вещь несложная. Ну вот, к примеру сказать, готовится к постановке новая комедия либо фарс в каком-нибудь из наших театров, которые, признаться, и половины того не ставят, что им следовало бы ставить. Автор сей комедии, допустим, мистер Смэттер, либо мистер Даппер, или еще кто-нибудь из моих друзей. Накануне первого представления я сочиняю подробную заметку о том, как пьеса была принята публикой. Содержание пьесы мне известно от автора. Остается только добавить: "Смело очерченные характеры - красочные образы - чувствуется рука мастера - живой юмор - масса выдумки - изящный диалог - тонкое остроумие..." А потом переходишь непосредственно к исполнению: "Мистер Додд был исключительно удачен в роли сэра Гарри. Глубокое, разностороннее дарование мистера Пальмера никогда еще не проявлялось с большим блеском, чем в создании образа полковника. Нет слов, чтобы воздать должное изумительному таланту мистера Кинга, он имел громадный успех у избранной публики, его без конца вызывали бурными аплодисментами. Все единодушно признают бесподобное искусство и фантазию прекрасного живописца Лаутербурга. Короче говоря, трудно сказать, что больше восхищает и пленяет нас в этом спектакле - непревзойденный гений автора, глубокая продуманность постановки, удивительное мастерство декоратора или бесподобное искусство исполнителей".
      Снир. Недурно, сэр, очень недурно!
      Пуф. Но это сущие пустяки, сэр, по сравнению с тем, что мне иной раз приходится делать.
      Снир. И вы полагаете, что есть люди, на которых это может повлиять?
      Пуф. А как бы вы думали, сэр? Ведь количество людей, способных утруждать себя собственными суждениями, очень невелико.
      Снир. Так, сэр, ну, а что же представляет собой пуф предварительный?
      Пуф. О, этот вид пуфа очень успешно действует в виде предостережения, ну, скажем, в делах романических. Допустим, сэр Флимзи Госсамер жаждет добиться расположения леди Фанни Фит. Он обращается ко мне, и я тут же создаю ему благоприятную наступательную позицию при помощи нижеследующей заметки в "Морнинг пост": "Достойной, очаровательной леди Ф четыре звездочки Ф тире Т советуют остерегаться небезопасных склонностей сэра Ф тире Г, который при всех своих подкупающих и обольстительных качествах отнюдь не отличается _постоянством своих привязанностей_..." Последние слова, курсивом. Таким образом, внимание леди Фанни Фит усиленно привлекается к сэру Флимзи Госсамеру, и если она раньше, быть может, и не замечала его, теперь, после этого публичного предостережения, у нее, естественно, рождается желание встретиться с ним, а то, что их знакомство привлекает к себе всеобщее внимание, вызывает у обоих чувство невольного замешательства. Это в свою очередь создает общность интересов, и даже если сам сэр Флимзи не в состоянии достичь большего, он может удовлетвориться уже тем, что их имена упоминаются рядом весьма многозначительным тоном в некоторых определенных кругах. В девяти случаях из десяти это все, к чему стремятся наши современные донжуаны.
      Дэнгл. Эге, Снир, вы скоро станете великим знатоком по этой части.
      Пуф. Да-да, так вот далее, сэр, пуф косвенно воздействующий обычно подается в виде приложения к какой-нибудь газетной рекламе и нередко облекается в форму анекдота: "Вчера, в то время как знаменитый Жорж Бонмо прогуливался по Сент-Джемс-стрит, ему встретилась очаровательная леди Мэри Миртл, выходившая из парка. "Боже мой, леди Мэри, я изумлен, вы - в белом жакете! Никогда не ожидал вас видеть иначе, как в полной военной форме и кавалерийском кивере с султаном!" - "Что вы говорите, Джордж, боже мой, откуда вы знаете?" - "Не отпирайтесь, леди Мэри, я только сейчас видел ваш портрет в новом журнале "На бивуаке". А знаете, кстати сказать, очень забавный журнал и продается вот здесь, рядом, в двух шагах от типографии, дом номер три, на углу Айви-Лейн и Патерностер-роу, стоит всего один шиллинг".
      Снир. Да, это весьма остроумно!
      Пуф. Но вот, так сказать, последнее слово пуфа - пуф тайно направленный; он действует под маской самой непримиримой враждебности. К нему прибегают отважные книгопродавцы и предприимчивые поэты. "Нам пишет возмущенный читатель, что новый сборник стихов, озаглавленный "Котильон Вельзевула, или Сельский праздник Прозерпины", представляет собой одно из самых недопустимых произведений, какие когда-либо появлялись в печати. Саркастическая едкость в изображении некоторых персонажей невольно поражает читателя. Произведение изобилует крайне рискованными описаниями, которые не могут не задеть женскую скромность, и нездоровое любопытство избранной светской публики, жадно раскупающей эту книжонку, еще раз ярко свидетельствует о распущенности вкусов и упадке нравов в наш век". Тут, как видите, запрятаны две неотразимые при* манки: первая - никто не должен читать, вторая - все наперерыв раскупают. Опираясь на это, издатель смело выпускает десятое издание, не успев распродать и десяти экземпляров первого. И весьма успешно сбывает его с рук, помогая себе угрозой уголовного преследования за оскорбление общественной нравственности.
      Дэнгл. Ха-ха-ха! Сущая правда! Могу подтвердить!
      Пуф. И, наконец, пуф обиняком, или пуф подразумевающийся. Это до такой степени многообразный и обширный жанр, что его трудно пояснить примером. Он прельщает громкими заглавиями и потрясает авторским правом, пугает прекращением подписки и, ссылаясь на небывалый спрос, угрожает стечением публики и давкой в общественных местах. Он любит выявлять скрытые заслуги и при этом под маской полнейшего бескорыстия иногда становится в позу благожелательного наставника и поучает с отеческой мягкостью. Он отличается изумительной памятью по части парламентских дебатов и при случае может с самой лестной точностью повторить слово в слово выступление какого-нибудь популярного оратора. Но где он поистине чувствует себя в своей сфере и совершает чудеса, так это в распространении всяких слухов и предположений. Он раньше всех бывает осведомлен, кто будет выдвинут на тот или иной пост и заранее обеспечивает себе высокое покровительство. Он предсказывает внезапное продвижение по службе никому не известных личностей, которые и сами не подозревают об этом, распускает слухи о необходимости представить такого-то к ордену за предполагаемые заслуги, умеет своевременно ввернуть словцо в беглой заметке и протолкнуть на командный пост какого-нибудь офицера, рвущегося к высоким чинам. Вот, сэр, последняя и, я бы сказал, высшая ступень искусства пуфа, и я надеюсь, что вы согласитесь со мной и признаете его высокие совершенства, ибо он обладает даром вдохновлять общественное мнение и раздувать в публике пламя восторга. Он служит и торговле, и любовным делам, и критике, и политике, поощряет таланты, насаждает благотворительность, превозносит героев, отстаивает интересы воротил, прославляет ораторов, наставляет министров.
      Снир. О да, сэр, вы вполне убедили меня в чрезвычайной важности и необыкновенной тонкости вашей профессии. И если есть что-нибудь на свете, что могло бы еще повысить мое беспредельное уважение к вам, так это ваше милостивое согласие удовлетворить мою просьбу и разрешить мне присутствовать сегодня на репетиции вашей новой тра...
      Пуф. Тс-с! Ради бога - моей трагедии? Нет, Дэнгл, это просто нехорошо с вашей стороны. Вы же знаете, как я опасаюсь, чтобы публике раньше времени не стало известно, что трагедию эту сочинил я.
      Дэнгл. Клянусь честью, я бы никогда не заикнулся, но ведь это уже опубликовано в газетах! И ваше имя полностью объявлено в "Морнинг кроникл".
      Пуф. Ах, проклятые газетчики! Не могут они держать язык за зубами! Конечно, мистер Снир, вы окажете мне великую честь, я чрезвычайно счастлив, крайне польщен...
      Дэнгл. А не пора ли нам идти? Мы могли бы сейчас и отправиться все вместе.
      Пуф. Нет-нет, еще рано. Они вечно опаздывают в этом театре. Пожалуй, мне придется встретиться с вами там, потому что я должен написать еще несколько заметок и послать их в газеты. (Заглядывает в свою записную книжку.) Вот "Добросовестный пекарь" - это насчет поставки хлеба в армию; "Враги кирпичной кладки выступают в защиту новоизобретенной штукатурки" обе заметки в эпистолярном стиле, вроде писем Юниуса, и обещаны мною на завтра. Кроме того, на очереди судоходство на Темзе - пустить в ход Воротил и Пустомелей против ила и мелей. И еще несколько политических заметок. Ага! Захватить в плен Поля Джонса и вывести суда Ост-индской компании из Шэннона! Послать подкрепление адмиралу Байрону. Заставить голландцев... Да-да! Все это мне надо подготовить для сегодняшних вечерних газет или в крайнем случае для "Морнинг геральд", потому что завтра мне, сверх того, предстоит еще подтвердить в "Паблик адвертайзер" единодушие нашего флота и покончить с Чарльзом Фоксом в "Морнинг пост". Так что сами видите, ни минуты свободной!
      Дэнгл. Ну хорошо, тогда встретимся за кулисами.
      Удаляются все вместе.
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Зрительный зал перед поднятием занавеса. Входят Дэнгл, Пуф и Снир.
      Пуф. Нет-нет, сэр! То, что Шекспир говорит об актерах, гораздо больше подходит к самой драме. Это она должна быть "иносказательной и краткой летописью века". Поэтому, когда история, в особенности история нашей собственной страны, предлагает автору какой-нибудь подходящий ко времени сюжет, то если этот автор печется о своих интересах, он, конечно, сумеет воспользоваться им. Вот потому-то, сэр, я и назвал свою трагедию "Испанская Армада". Действие происходит перед крепостью Тильбери.
      Снир. Да, это, несомненно, находка!
      Дэнгл. Ей-богу, находка! Я вам сразу сказал. Но только я одного не понимаю - скажите, пожалуйста, как же вы умудрились пристегнуть сюда любовь?
      Пуф. Любовь? Что может быть проще? Это же самая обычная вещь у поэтов! Если история дает вам подходящее героическое обрамление, вы легко можете втиснуть туда некоторую дозу любви, и в большинстве случаев вы только восполните этим пробелы истории касательно частной жизни в изображаемую вами эпоху. На мой взгляд, я справился с этим довольно удачно.
      Снир. Надеюсь, без всяких пикантных подробностей из жизни королевы Елизаветы?
      Пуф. Да нет, что вы, упаси боже! Просто дочь коменданта крепости Тильбери влюбляется у меня в сына испанского адмирала.
      Снир. И все?
      Дэнгл. Замечательно придумано. Просто, можно сказать, бесподобно! Но только не покажется ли это несколько... невероятным?
      Пуф. Ну и что же? Пусть покажется. И черт с ним! Пьесы не затем сочиняются, чтобы показывать то, что вы и так можете видеть изо дня в день. Наоборот, в них показывают разные удивительные вещи, которые, может быть, никогда не случались, но могли бы случиться.
      Снир. Конечно, если это возможно физически, то ничего сверхъестественного в этом нет.
      Пуф. Святые слова! Так вот, Дон Фероло Ускирандос, мой юный герой, вполне мог оказаться у нас в свите испанского посла, а Тильберина, так зовут мою красотку, вполне могла влюбиться в него, слыша о нем тысячу рассказов или увидев его портрет, или просто потому, что именно в него-то ей и не полагалось влюбляться. Ну и еще по каким-нибудь там женским причинам. Во всяком случае, факт таков: хотя она всего-навсего дочь бедного рыцаря, влюбляется она не хуже высокородной принцессы.
      Дэнгл. Ах, бедняжка! Мне уже и сейчас жаль ее до слез! Ведь только подумать, какой у нее получается конфликт между этой ее страстью и чувством долга, любовью к родине и любовью к дону Фероло Ускирандос.
      Пуф. Да! Ужасный конфликт! Ее нежное сердечко так и разрывается от этих двух противоречивых страстей, точь-в-точь как...
      Входит суфлер.
      Суфлер. Сцена готова, сэр! Можно начинать.
      Пуф. Прекрасно, не будем терять времени.
      Суфлер. Я только опасаюсь, сэр, как бы ваша пьеса не показалась вам слишком короткой, потому что все исполнители так и ухватились за ваше любезное разрешение.
      Пуф. Как? Что такое?
      Суфлер. Разве вы не помните, сэр? Вы же разрешили им вырезать или опустить все, что им покажется слишком тяжелым или необязательным, и я считаю своим долгом предупредить вас, что они весьма широко воспользовались вашей снисходительностью.
      Пуф. Ничего, ничего. Они, надо сказать, превосходные судьи, а я, право, иной раз впадаю в излишества. Итак, мистер Гопкинс, прошу, если у вас все готово, можете начинать.
      Суфлер (оркестру). Пожалуйста, сыграйте несколько тактов. Так что-нибудь, для вступления.
      Пуф. Да-да, правильно! Ведь мы сегодня репетируем с декорациями и в костюмах, так что будем считать, как будто мы с вами на премьере. Только антрактов не надо, действия будут идти без перерыва.
      Суфлер удаляется. Начинает играть оркестр. Затем раздается звонок.
      Отойдите, подвиньтесь! Ничего не видно. Знаете, как у нас обычно кричат перед началом? "Сядьте, сядьте! Снимите шляпу! Тс-с..." Ну вот, теперь занавес поднимается. Сейчас мы с вами увидим, что нам преподнесет декоратор.
      Занавес поднимается.
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      Крепость Тильбери. Двое часовых спят на посту;
      Дэнгл. Крепость Тильбери! Она самая! Замечательно! Точь-в-точь как на самом деле!
      Пуф. А догадайтесь, с чего у меня начинается?
      Снир. Трудно себе представить...
      Пуф. С часов. Слышите?
      Бьют часы.
      Дэнгл. А скажите, пожалуйста, часовые, - им так и полагается спать?
      Пуф. Да, крепким сном! Как обычно спят ночные сторожа.
      Снир. Все-таки это, пожалуй, несколько странно в такое тревожное время.
      Пуф. Возможно, но такие мелочи обычно отступают на задний план. Все внимание зрителя должно быть приковано к важной вступительной сцене. Это уж так водится. Дело в том, что в эту самую минуту сюда, на это самое место, являются два великих государственных мужа. Нельзя же допустить, что эти великие мужи позволят себе проронить хоть слово, если часовые будут глазеть и слушать? Мне оставалось либо убрать их с поста, либо усыпить.
      Снир. А, ну если так, тогда все понятно. А скажите, кто же те двое, которые должны сюда прийти?
      Пуф. Сэр Уолтер Рэли и сэр Кристофер Хэттон. Вы сейчас же узнаете сэра Кристофера по походке. Он ходит, выворачивая носки, - славился как отличный танцор. Я люблю сохранять эти мелкие характерные черточки... Ну, теперь внимание.
      Входят сэр Уолтер Рэли и сэр Кристофер Хэттон.
      Сэр Кристофер.
      Да, Рэли доблестный!
      Дэнгл. Это что же, они, значит, разговаривали по дороге?
      Пуф. Ну да, разумеется! Всю дорогу, пока шли сюда. (Актерам.) Прошу извинить, джентльмены! Это мои близкие друзья, и их тонкие замечания могут быть нам всем полезны. (Сниру и Дэнглу.) Пожалуйста, не стесняйтесь! Прерывайте, как только вас что-либо заденет!
      Сэр Кристофер.
      Да, Рэли доблестный!
      Отчизны дорогой защитник верный,
      Тебе вопрос один задать я должен,
      Которого досель не задавал.
      Что значит это страшное оружье,
      И общее военное волнение,
      И полководцев грозные ряды?
      Снир. Простите, пожалуйста, мистер Пуф, ну как это может случиться, чтобы сэр Кристофер до сих пор ни разу не задавал этого вопроса?
      Пуф. Как? До того как началась пьеса? Да как же он мог, черт возьми? Когда бы он успел это сделать?
      Дэнгл. Вот именно, никак не мог! Совершенно ясно! Пуф. Но вот вы сейчас услышите, что он сам по этому поводу думает.
      Сэр Кристофер.
      Увы, мой друг, увы, когда я вижу
      Палаток этих ровные ряды,
      И вдалеке оружья грозный блеск,
      И слышу ржанье гордых жеребцов,
      А боевой трубы призыв тревожный
      В душе моей невольный отклик будит,
      Когда десница девы венценосной,
      Надевшей латы, как сама Афина,
      Зовет нас в бой, и все, что полнит слух
      И поражает взор, все здесь кругом
      О бденьи, о дозоре говорит,
      Я не могу - прости меня, мой друг,
      Но, право, должен я предположить,
      Что государству нечто угрожает.
      Снир. Предположение, я бы сказал, в высшей степени осторожное.
      Пуф. Да, знаете, такой у него характер! Он до тех пор не выскажет своего мнения, пока не убедится вполне. Но послушаем дальше.
      Сэр Уолтер.
      О мой достойный Кристофер!
      Пуф. Заметьте, он обращается к нему просто Кристофер, чтоб показать, что они коротко знакомы.
      Сэр Уолтер.
      ...Я вижу
      Твой мудрый взор грядущее читает
      В следах минувшего. О да, ты прав!
      Пуф. Образная речь!
      Сэр Уолтер.
      И опасенья эти справедливы.
      Сэр Кристофер.
      Но кто - откуда - как - и чем - и где
      Нам угрожает? Вот что знать хочу я.
      Сэр Уолтер.
      Едва лишь солнце дважды обошло
      Свой круг, а полный месяц трижды,
      Филипп надменный вражеской рукой
      Нанес урон торговле нашей славной.
      Сэр Кристофер.
      Сие известно мне.
      Сэр Уолтер.
      Ты знаешь, горд Филипп, король испанский!
      Сэр Кристофер.
      Да, это так!
      Сэр Уолтер.
      ...И подданных своих
      Он в ересь католическую ввергнул;
      Тогда как мы, как ты отлично знаешь,
      Привержены мы к вере протестантской.
      Сэр Кристофер.
      Ты прав, мой друг...
      Сэр Уолтер.
      ...Тебе известно также,
      Что славный флот его, Армада эта,
      С благословенья папы...
      Сэр Кристофер.
      ...Вышла в море,
      Дабы напасть на наши берега,
      Как я читал в последних сводках наших.
      Сэр Уолтер.
      А сын испанца адмирала, сын
      Единственный, очей его отрада...
      Сэр Кристофер.
      Фероло Ускирандос...
      Сэр Уолтер.
      ...Да, он самый,
      Случайно в плен попался и у нас
      Здесь в Тильбери...
      Сэр Кристофер.
      ...Теперь находится...
      Да, это так, не раз в той верхней башне
      Случалось видеть мне надменный облик
      Испанца непокорного в цепях.
      Сэр Уолтер.
      Тебе известно также...
      Дэнгл. Мистер Пуф! Ну раз ему все так хорошо известно, зачем же сэр Уолтер это ему рассказывает?
      Пуф. Но ведь публике-то ровно ничего не известно! Как же тут быть, по-вашему?
      Снир. Совершенно правильно. Но мне кажется, вам это здесь не совсем удалось, потому что в самом деле непонятно, почему сэр Уолтер пускается в такие откровенности.
      Пуф. Ну, это уж одно из самых неуместных замечаний, какие я когда-либо слышал. Чем меньше у него оснований распространяться об этом, тем больше вы должны быть ему благодарны, потому что без него-то вы уж наверняка ничего бы не знали.
      Дэнгл. А ведь и правда! Ровнехонько ничего не знали бы! Пуф. Но вы увидите, что сейчас он и сам перестанет.
      Сэр Кристофер.
      Довольно друг, все ясно, и теперь
      Не удивляюсь я...
      Пуф. Ну вот видите, не для себя же он все это выспрашивал.
      Снир. Нет, в самом деле, он проявлял поистине бескорыстное любопытство!
      Дэнгл. А что? И правда ведь! Конечно, мы должны быть очень благодарны им обоим.
      Пуф. Ну я же вам говорю. А сейчас появится сам главнокомандующий, герцог Лестерский, он, как вы знаете, ни у кого особенно любовью не пользовался, за исключением королевы. Мы прервали вас на словах "Не удивляюсь я..."
      Сэр Кристофер.
      Не удивляюсь я. Но вот идет, гляди,
      Достойный Лестер. Он высокой властью
      И милостью монаршей облечен.
      Сэр Уолтер.
      Боюсь, что в наше время роковое
      На этот пост не столь пригоден он.
      Сэр Кристофер.
      Да, это так, клянусь! Но тс-с... Он здесь!
      Пуф. Вам ясно? Они ему завидуют.
      Снир. А кто же это с ним такие?
      Пуф. О, это все доблестные рыцари! Один из них комендант крепости, другой начальник конницы. Ну, а теперь, полагаю, вы уже услышите совсем другие речи. В первой сцене я вынужден был выражаться скупо и ясно, ибо там очень много вещей, которые зрителю просто необходимо знать, а теперь пойдут тропы, метафоры, образы, их будет не меньше, чем имен существительных.
      Входят герцог Лестерский, комендант крепости начальник конницы и рыцари.
      Лестер.
      Что вижу я, друзья? Как может статься,
      Чтоб, головы запрятав под крыло,
      Дремали вы, как куры на насесте?
      А где же пламя доблести геройской?
      Патриотизма дух - маяк победы?
      Возможно ли, чтоб в сердце патриота
      Застыла кровь и он, сложивши руки,
      В пустых беседах время проводил?
      Нет! Пусть забьет несчетными струями
      Фонтан отваги воинской, и пусть,
      В один поток соединившись, разом
      Обрушится, как буря, на врага
      И вражескую рать сметет навек.
      Пуф. И вот видите, они тут же воодушевляются.
      Сэр Уолтер.
      Не надо лишних слов! Как свежий ветер,
      Ты налетел, и взмылись паруса
      Отважных душ! А если рок злосчастный
      Надежд подрубит мачты, мы все вместе
      Берутся за руки.
      Отчаянье возьмем на абордаж
      И выстоим иль смерть достойно встретим!
      Лестер.
      Дух старой Англии заговорил!
      Слыхали? Итак, мы все готовы?
      Все.
      Все готовы!
      Лестер.
      Завоевать победу иль свободу?
      Все.
      Победу иль свободу!
      Лестер.
      Все?
      Все.
      Все!
      Дэнгл. Скажите пожалуйста! Ни одного воздержавшегося!
      Пуф. О да! Когда согласуют что-нибудь на сцене, все проявляют удивительное единодушие.
      Лестер.
      Тогда обнимемся. О, ниспошли нам силы!
      (Опускается на колени.)
      Снир. Что это? Он, кажется, собирается молиться?
      Пуф. Да. Тс-с!.. В такую критическую минуту что может быть лучше молитвы!
      Лестер.
      Великий Марс!..
      Дэнгл. А собственно, почему же это он Марсу молится?
      Пуф. Тс-с!
      Лестер.
      ...Я, верный твой слуга,
      Не изменял ни разу дисциплине,
      Отличий не искал, но службой честной
      Я генерал-майора заслужил.
      Моления мои услышь!
      Комендант крепости.
      Нет, подожди!
      Мои моленья тоже!
      (Становится на колени.)
      Сэр Уолтер.
      И мои!
      (Становится на колени.)
      Сэр Кристофер.
      И мои!
      (Становится на колени.)
      Пуф. Ну, вот теперь они будут молиться все вместе.
      Все.
      Услышь моленья верных слуг твоих
      И ниспошли им все, о чем попросят.
      Прииди на помощь им во всех делах
      И разреши к любым прибегнуть средствам,
      Дабы они могли достигнуть цели!
      Снир. Какой благонамеренный квинтет!
      Пуф. Отлично исполнено, джентльмены! Ну что, разве не замечательно! Видали вы когда-нибудь подобную молитву на сцене?
      Снир. Нет, такого мы, пожалуй, не видели.
      Лестер (Пуфу). Но, сэр, вы так и не придумали до сих пор, каким образом мы покинем сцену?
      Пуф. А вы не могли бы удалиться, стоя на коленях?
      Сэр Уолтер (Пуфу). Нет, сэр, это никак невозможно.
      Пуф. А знаете, это было бы чрезвычайно эффектно, если бы вы могли удалиться, не прерывая молитвы. И это внесло бы такое разнообразие в наш традиционный способ уходить со сцены, когда герой исчезает одним прыжком, оглядываясь на публику.
      Снир. Не все ли равно, лишь бы они только убрались. Ручаюсь, публика будет очень довольна, как бы они это ни сделали.
      Пуф. Ну хорошо. Тогда повторите последние строки стоя и уходите, как это у вас принято.
      Все.
      И разреши к любым прибегнуть средствам,
      Дабы они могли достигнуть цели.
      (Удаляются.)
      Дэнгл. Браво, браво, великолепный уход!
      Снир. Да, в самом деле, мистер Пуф...
      Пуф. Тс-с... Обождите минутку.
      Часовые поднимаются.
      Первый часовой.
      Мы лорду Барли все это доложим.
      Второй часовой.
      Все это он от нас услышать должен.
      Часовые уходят.
      Дэнгл. Как, черт возьми! А я-то был уверен, что эти молодцы спят себе как ни в чем не бывало.
      Пуф. Нет, они только притворялись спящими. В этом-то все и дело. Оба они соглядатаи лорда Барли.
      Снир. А не кажется ли вам несколько странным, что ни одна душа их не замечает, даже сам главнокомандующий?
      Пуф. Ну что вы, сэр! Если бы авторы не потакали лицам, которые хотят что-то услышать или подслушать по ходу действия, откуда же, спрашивается, взялась бы интрига в пьесе?
      Дэнгл. Да-да, разумеется, это так естественно.
      Пуф. Ну приготовьтесь, дорогой Дэнгл. Не пугайтесь. Сейчас будет палить утренняя пушка.
      Пушечный выстрел.
      Дэнгл. Вот это будет замечательно эффектно!
      Пуф. Я тоже так думаю. К тому же это помогает зрителю освоиться с обстановкой.
      Еще два пушечных выстрела.
      Что за черт, откуда же три пушечных выстрела за одно утро, когда полагается всего-навсего один? Вечно вот такие сюрпризы в театре. Дашь им в руки что-нибудь удачное, так они до того рады, что и расстаться с этим не могут. Ну, как у вас там, пушка совсем отстрелялась?
      Суфлер (из будки). Все, сэр, больше не будет.
      Пуф. Ну, в таком случае, пожалуйста, музыку, что-нибудь понежнее.
      Снир. Простите, а зачем музыка?
      Пуф. Чтобы показать, что сейчас появится Тильберина. Ничто так не располагает публику к героине, как томная музыка. Вот она идет!
      Дэнгл. А с нею кто? Наперсница, что ли?
      Пуф. Да, вы правы. Вот они выходят на авансцену, обе убитые горем, под "Менуэт из Ариадны".
      Томная музыка. Входят Тильберина и наперсница.
      Тильберина.
      Как шепчет утра сладкое дыханье
      И будит красоту и глас Природы,
      А на востоке ярким одеяньем
      Уж одевает Феб лазурь небес.
      Она всю ночь в объятьях темных мрака
      Покоилась. Но мрак теперь ушел,
      Цветы, аллея радуются солнцу,
      И в упоенье нежный луч целуют
      Ромашка и застенчивая роза,
      Желтофиоль, левкой и маргаритка,
      Шиповник, мальва и жасмин душистый,
      И колокольчик нежный, и гвоздички
      Махровые, простые, всех сортов.
      За ними птички, пробудясь, щебечут,
      И пенью их внимает темный лес.
      Вот жаворонок, ласточка и зяблик.
      Малиновка, кукушка, соловей!
      Но мне - увы! - отрады не несут
      Ни роза, ни гвоздика, ни левкой,
      Ни колокольчик, ни жасмин душистый,
      Ни соловей, ни зяблик, нет, никто!
      Пуф. Прошу вас, сударыня, не забудьте о платочке.
      Тильберина. Я думала, сэр... я прибегаю к платочку только при словах "о душераздирающее горе"!
      Пуф. Нет, сударыня, прошу вас на словах "ни зяблик, нет, никто".
      Тильберина (всхлипывает).
      Ни соловей, ни зяблик, нет, никто!
      Пуф. Превосходно, сударыня!
      Дэнгл. В самом деле превосходно!
      Тильберина.
      О, душераздирающее горе
      Вот участь злополучной Тильберины!
      Дэнгл. Просто невыносимо, душа вон!
      Снир. Да, действительно.
      Наперсница.
      Утешьтесь, госпожа моя. Кто знает,
      Быть может, небо ниспошлет вам счастье.
      Тильберина.
      Увы, моя неопытная Нора,
      Любви несчастной жало роковое
      Тебе еще неведомо. И ты
      Постичь не можешь скорби безутешной.
      Душа во мраке - радостям чужда.
      Дэнгл. Вот истинная правда.
      Наперсница.
      Но вот отец ваш. Он глядит сурово
      И ваших слез не должен видеть он.
      Пуф. Э! Что за черт! Здесь что-то вырезано... Куда же девалось описание ее первой встречи с доном Ускирандосом, его мужественного поведения в морской битве и поэтический образ канарейки?
      Тильберина. Это все еще будет потом, уверяю вас, сэр.
      Пуф. Ах так, ну прекрасно.
      Тильберина (наперснице). Реплику, пожалуйста.
      Наперсница.
      ...И ваших слез не должен видеть он.
      Тильберина.
      Совет твой справедлив, но где взять силы
      Отчаянье веселой маской скрыть?
      Входит комендант крепости.
      Комендант.
      Что вижу я? Ты плачешь, Тильберина?
      Стыдись! Амурным горестям не время.
      С благословенья Рима вражий флот
      Плывет к отчизны нашей берегам,
      И Англии судьба сейчас дрожит,
      Как стертая монета на весах...
      Тильберина.
      Так, значит, час моей судьбы настал?
      Я вижу корабли их! Да, я вижу...
      Пуф. Теперь прошу вас обратить внимание, господа. Это один из самых полезных приемов, к которым мы, сочинители трагедий, прибегаем в тех случаях, когда герою или героине надлежит видеть не то, что происходит на сцене, а, наоборот, слышать и видеть нечто совсем другое, чего на сцене и в помине нет.
      Снир. Ага, понятно. Нечто вроде такого поэтического ясновиденья.
      Пуф. Вот именно. Прошу вас, сударыня.
      Тильберина.
      ...Да, я вижу...
      Они плывут сюда, готовы в бой!
      Построились! Дают сигнал! А сзади
      Стоят на страже грозные фрегаты.
      И вот уже я слышу грохот пушек,
      Победный клич и стоны побежденных!
      Над морем дым, повисли паруса...
      Что вижу я, то все увидят скоро.
      Комендант.
      Довольно, дочь моя, умолкни, хватит!
      Не видишь ты испанских кораблей
      Затем, что их еще нигде не видно.
      Дэнгл. А ваш комендант, похоже, вовсе не считается с этим поэтическим приемом, о котором вы тут нам рассказывали?
      Пуф. Не в его характере. Это очень здравомыслящий человек.
      Тильберина.
      Так, значит, ты отвергнешь предложенье?
      Комендант.
      Обязан. Должен. Вынужден. Отвергну.
      Тильберина.
      Подумай! Благородная цена!
      Комендант.
      Ни слова больше. Слушать не желаю!
      Тильберина.
      Одной свободы только просит он.
      Снир. О ком идет речь, кто просит свободы, мистер Пуф? Пуф. Ах, черт возьми, сэр! Да я сам ровно ничего не пойму! Тут что-то повырезано, скомкано, и я просто не знаю, как это у них все потом склеится.
      Тильберина. Вот увидите, сэр, все это отлично увяжется одно с другим.
      Тебе ж награда обеспечена.
      Пуф. Вот дьявольщина! Если бы они так бесцеремонно не вырезали все, что ни попадя, вам было бы ясно, что дон Ускирандос добивается свободы и убедил Тильберину передать его предложение отцу. А теперь я хочу обратить ваше внимание на то, с какой лаконичной точностью ведется этот диалог между Тильбериной и отцом. Заметьте, как энергично выбрасываются все эти про и контра, точь-в-точь как выпады шпаги во время дуэли. Это и есть своего рода дуэльная логика, которую мы позаимствовали у французов.
      Тильберина.
      В Испанию бежим!
      Комендант.
      Изгоем стану здесь!
      Тильберина.
      А слезы дочери?
      Комендант.
      Отца присяга!
      Тильберина.
      Возлюбленный!
      Комендант.
      Отечество!
      Тильберина.
      А Тильберина?
      Комендант.
      Но Англия?
      Тильберина.
      И титул гранда?
      Комендант.
      Честь рыцаря!
      Тильберина.
      И пенсия!
      Комендант.
      А совесть?
      Тильберина.
      Но тысяча гиней?
      Комендант.
      Ах, я почти сражен!
      Пуф. Вы видите, она делает выпад "Тильберина", а он ей сейчас же парирует квартой "Англия". Она ему терсом - "титул", а он парирует "честью". Тогда она примой - "пенсия", а он парирует "совестью". И наконец она ему наносит удар в бок - "тысяча гиней"! И довольно-таки чувствительный удар.
      Тильберина.
      Ужели можешь ты
      Его мольбам не внять и дочь отринуть?
      Комендант.
      Довольно! Все! Я слушать не желаю.
      Отец смягчен, но комендант, как камень.
      (Уходит.)
      Дэнгл. Кажется, эта антитеза весьма традиционный прием!
      Тильберина.
      Итак, всему конец. Прощай, надежда!
      Любовь, прощай! О долг, я вся твоя.
      Ускирандос (за сценой).
      О свет души моей, возлюбленная,
      Где ты?
      Тильберина.
      Ах!
      Входит дон Фероло Ускирандос.
      Ускирандос.
      Прелестный враг мой.
      Пуф. Простите, сударыня, вы вздрагиваете здесь недостаточно выразительно. Надо, чтобы это получилось у вас гораздо сильнее. Подумайте, вы только что решили подчиниться чувству долга, и в эту самую минуту звук его голоса пробуждает вашу страсть с новой силой, побеждает вашу решимость и покорность отцу. Если вы не передадите это все одним содроганием, у вас ровно ничего не получится.
      Тильберина. Хорошо, попробуем еще раз.
      Дэнгл. Такие вздохи без слов всегда производят впечатление.
      Снир. Несомненно.
      Ускирандос.
      Завоевательница Тильберина!
      Что вижу я, ты отвращаешь взор?
      Слеза дрожит в твоих очах угасших,
      И светлый лик твой скорбью омрачен!
      О да, конечно, узник я! И тяжко
      Гнетет меня позор моих цепей.
      Когда-то ими горд был Ускирандос.
      Но ты не любишь - ныне гибнет он!
      Тильберина.
      Как мало Тильберину знаешь ты!
      Ускирандос.
      Так, значит, любишь? Прочь сомненья, страхи!
      Пусть ветры их развеют! Если ж ветры
      Отринут их, ты поглоти, пучина!
      Пуф. Ветер, как известно, - это традиционный поглотитель всяких там печалей, вздохов, предчувствий и всего прочего.
      Тильберина.
      И все ж расстаться долг повелевает.
      Но вас зову в свидетели я, тучки,
      Что если б я за склонностью души
      Могла последовать, я отреклась бы
      От всех своих, и ты, мой Ускирандос,
      Мне заменил бы мать, отца и тетю,
      И дядю, и кузенов, и друзей!
      Ускирандос.
      О ангел совершенства! Как! Расстаться,
      Ты говоришь, должны? Ну, что же делать!
      Долг, так долг. Тогда без разговоров
      Покончим разом.
      Пуф. Постойте, здесь все вырезано. А где же мольбы, взаимные уверенья и прочее?
      Тильберина. Ах, сэр, пожалуйста, не прерывайте нас в такой момент. Вы нам мешаете переживать.
      Пуф. Я им мешаю переживать! А я что переживаю, сударыня?
      Снир. Нет, в самом деле, не прерывайте их.
      Ускирандос.
      Последний поцелуй!
      Тильберина.
      Прощай, прощай навек!
      Ускирандос.
      Навек!
      Тильберина.
      Ах-ах, навек!
      Идут в разные стороны.
      Пуф. Черт знает что такое! Никуда не годится! Из рук вон плохо! Послушайте, так разойтись, не бросив даже друг другу прощального взгляда, тогда вы просто можете умчаться со сцены галопом.
      Наперсница. Простите, сэр, а я как должна удалиться?
      Пуф. Вы? А, черт! Не все ли равно, как вы отсюда уберетесь. Ну отодвиньтесь как-нибудь незаметно, в сторонку, за кулису, куда угодно. (Отталкивает наперсницу.) Так вот, сударыня, вы должны понять.
      Тильберина. О да, сэр, мы понимаем.
      Тильберина и Ускирандос (вместе).
      Ах-ах, навек!
      Ах!
      (Уходят, оглядываясь друг на друга.)
      Занавес опускается.
      Дэнгл. Прелестно, очаровательно!
      Пуф. Нет, правда, очень недурно. Вы понимаете, я ведь не собираюсь поражать публику никакими новшествами, но я нахожу, что мне, безусловно, удалось улучшить наши традиционные приемы.
      Снир. Без сомнения! Скажите, а королева Елизавета, она все-таки у вас появляется на сцене?
      Пуф. Нет, ни разу. Но о ней без конца говорят на протяжении всей пьесы. Так что зрителям все время кажется, что она вот-вот появится.
      Снир. Досадно. По-моему, все-таки очень жаль, что вы ее так и не выпускаете из-за кулис.
      Пуф. Да нет, поверьте, это усиливает впечатление. Все время держит зрителя в ожидании.
      Дэнгл. А как насчет сражения? Будет оно у вас показано?
      Пуф. А как же! Обязательно. В конце будет битва, но только, знаете, не сухопутная, а морская битва. Это, кстати сказать, единственное новшество, которое я себе позволяю в пьесе.
      Дэнгл. Так это будет битва адмирала Дрейка с Испанской Армадой?
      Пуф. Ну да, разумеется. Военные корабли, брандеры и все прочее, а кончается апофеозом. Как, неплохо придумано?
      Снир. Замечательно!
      Пуф. Ну, пожалуй, не будем терять времени. Переходим ко второй интриге.
      Снир. Что, есть еще и вторая интрига?
      Пуф. А как же иначе? В трагедии всегда полагается иметь две интриги. И весь секрет - построить их так, чтобы вторая интрига по возможности не имела никакого отношения к главной. Я горжусь тем, что у меня они абсолютно не связаны одна с другой... Если в главной интриге все мои персонажи - великие люди, то во второй - все действующие лица из самых что ни на есть низших слоев. У первой - конец трагический, а у второй - веселый, наподобие фарса. Мистер Гопкинс, прошу, если у вас готово, начинаем.
      Входит суфлер.
      Суфлер. Сэр, плотник говорит, что к сцене в парке еще нельзя приступить.
      Пуф. Сцена в парке? Да нет, у нас сейчас описательная сцена, в лесу...
      Суфлер. Сэр, вся эта сцена, с вашего позволенья, вырезана.
      Пуф. Вырезана?
      Суфлер. Да, сэр, исполнителями.
      Пуф. Как, весь рассказ о королеве Елизавете?
      Суфлер. Да, сэр, весь, целиком.
      Пуф. И описание лошади и королевского седла?
      Суфлер. Все, сэр.
      Пуф. Так-так, замечательно! Мистер Гопкинс, как же это вы, черт возьми, допускаете подобные вещи?
      Мистер Гопкинс (за сценой). Да тут, сэр, пришлось кое-что убрать лишнее, немножко подравнять.
      Пуф. Это у вас называется "подравнять"? Сто чертей на вашу голову! Да какое же это "подравнять", когда вы топором со всего маху рубили? Так всю пьесу обкарнали, что от нее теперь один голый пень остался. Нет, это черт знает что такое! Как хотите, сэр, пусть ваши актеры поступают, как им вздумается, но клянусь, что уж напечатаю-то я все целиком.
      Снир. Да, сэр, на вашем месте я непременно так бы и сделал.
      Пуф. Ну хорошо, будем продолжать... Вот проклятье! Как у них рука поднялась выкинуть это описание лошади... Хорошо, сэр, давайте дальше... Ведь это было у меня одно из самых удачных мест! И так тщательно отделано! А-а, ну хорошо. Идем дальше. Такое превосходное описание! Вся лошадь целиком, полная сбруя - от мундштука до подхвостника. Эх! Ну хорошо, сэр, давайте сцену в парке.
      Суфлер. В этом-то и загвоздка, сэр. Плотники говорят, что, если у вас до занавеса не будет еще какой-нибудь сценки или интермедии, у них не хватит времени убрать крепость, снять Грэвсенд и реку. Вот в чем дело-то.
      Пуф. Гм!.. Да... Действительно, задача. Простите, господа, придется пойти посмотреть самому, а то они так никогда не начнут, пока с ними все сам не разберешь.
      Снир. Не огорчайтесь, сэр. В театре такие мелочи неизбежны.
      Пуф. Нет, каково, вырезать целую сцену! Но я напечатаю ее! Клянусь честью, все напечатаю - от первого до последнего слова!
      Уходят в разные стороны,
      ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Театр. Занавес еще опущен. Входят Пуф, Снир и Дэнгл.
      Пуф. Ну вот, готово! Сейчас появятся судьи.
      Занавес поднимается.
      На сцене судьи, констебли и другие.
      Снир. Что это такое? Похоже на сцену в сенате?
      Пуф. Вот именно. Такого вы еще никогда не видели.
      Дэнгл. Это и есть та самая вторая интрига?
      Пуф. Да. Но что это значит, господа, вы, кажется, собираетесь начинать прямо со сцены узнавания?
      Судья. Если позволите, сэр.
      Пуф. Так-так, очень хорошо. Нет, я больше ни слова не скажу. Но, честное слово, они совершенно изуродовали всю пьесу. Черт знает что они тут наделали!
      Дэнгл. Экая жалость, в самом деле!
      Пуф. Прошу вас, господин судья, начинайте.
      Судья.
      Все волонтеры здесь?
      Констебль. Да, все.
      Десяток в кандалах, штук двадцать пьяных.
      Судья.
      А тот юнец, погрязший в злодеяньях,
      Что свой позор в солдатах хочет смыть?
      Констебль.
      Он жаждет услыхать ваш приговор,
      И ринуться бесстрашно на врага,
      И заклейменной дланью поразить
      Его мечом своим на поле брани!
      Судья.
      Вооружи его, о правосудье!
      Да защитит страны своей законы
      Он столь же ревностно, сколь нарушал!
      Почтенный страж, зови его сюда.
      Констебль.
      Лечу посланцем милости твоей. (Уходит.)
      Пуф. Немножко поживей, сэр!
      Снир. Простите, мистер Пуф, мне кажется, у вас не только судья, но и этот неотесанный сторож выражается таким же возвышенным слогом, как и главный герой.
      Пуф. В свободной стране? Помилуйте, сэр, а как же может быть иначе? Разве я могу допустить какие-то рабские различия и предоставить возвышенную речь только представителям высшего общества?
      Дэнгл. Нет, в самом деле, вы рассуждаете благородно.
      Входит жена судьи.
      Пуф. Прошу обратить внимание на эту сцену.
      Жена судьи.
      Прости, мой свет, что я прервать посмела
      Дела твои, но по пути сейчас
      Мне юноша под стражей повстречался,
      И сердце у меня в груди заныло.
      Мне показалось, если бы наш Том
      Был жив, он, вероятно, был бы
      Точь-в-точь такого роста.
      Судья.
      И меня
      Волнует та же мысль.
      Входят констебль и сын.
      Как звать тебя?
      Сын.
      Меня зовут Том Дженкинс. Это все,
      Что знаю я. Я круглый сирота.
      Судья.
      Родители твои откуда родом?
      Сын.
      Отец из Рочестра - он рыбой промышлял.
      Пуф. Как, сэр, а весь рассказ о вашем рождении, семейной обстановке, воспитании? Все это выпущено?
      Сын. Да, сэр, так уж у нас тут решили.
      Пуф. О боже!
      Жена.
      Как громко чувство вдруг заговорило!
      Другого имени отца не помнишь?
      Сын.
      У должника его я как-то видел
      Давнишний вексель - там стояло Томкинс.
      Судья.
      Все сходится, как нам с тобой когда-то
      Цыганка предсказала. Приготовься!
      Сын.
      Да я готов.
      Судья.
      Знай, ты не сирота
      Я твой отец. Вот мать твоя, вон дядя,
      Кузен, и брат, и прочая родня.
      Жена.
      О радость! О блаженство!
      Сын.
      О счастья миг нежданный!
      Судья.
      О милость непостижная судьбы!
      По очереди падают без чувств в объятия друг друга.
      Пуф. Вы видите? Рано или поздно, а родство выходит наружу, как преступление.
      Судья.
      Мы радостью внезапной сражены
      Воспрянем духом и пойдем домой!
      Тебе, мой сын, полезно подкрепиться.
      Пусть ныне каждый сирота обрящет
      Надежду светлую родителей сыскать.
      Уходят.
      Пуф. Ну как?
      Дэнгл. Прекрасная сцена узнаванья. Бесподобно! Лучше быть не может! Да одна эта ваша вторая интрига может сама по себе составить целую трагедию.
      Снир. Или комедию.
      Пуф. И заметьте, она не имеет ни малейшего отношения к главной.
      Входят служители и начинают выносить стулья.
      Декорации остаются, не правда ли?
      Служители. Да, сэр.
      Пуф. Не забудьте оставить один стул. Ужасно неудобно получается - в самом разгаре действия вы приходите сюда в ваших
      форменных мундирах и начинаете что-то выносить со сцены. Право, желательно было бы устроить это как-нибудь по-иному. Ну, сейчас появится мой таинственный драбант.
      Входит драбант.
      Драбант.
      Пусть суждена мне гибель, скрыть не в силах,
      Люблю тебя!..
      Снир. Мне помнится, я где-то слышал эту строку.
      Пуф. Не думаю... Где вы могли это слышать?
      Дэнгл. Мне кажется, что-то похожее есть в "Отелло".
      Пуф. А, верно, черт возьми! Вот сейчас, когда вы сказали, я в самом деле что-то припоминаю! Ну, какое это может иметь значение? Тут только одно можно сказать, что по счастливой случайности одна и та же мысль сразу осенила двоих. А Шекспир просто первый воспользовался ею. Вот и все!
      Снир. Совершенно верно!
      Пуф. Итак, сэр, прошу вас, монолог. И, пожалуйста, в публику. Монолог всегда произносится в публику. Помните - это правило.
      Драбант.
      Хотя любовь несчастная порой
      В отчаянье отраду обретает,
      Соперника блаженства ей не снесть.
      Но тс-с... за мной следят! Здесь кто-то есть...
      (Уходит.)
      Дэнгл. Удивительно короткий монолог!
      Пуф. Да, он, конечно, был бы значительно длинней, если б за ним не следили.
      Снир. Признаться, ваш драбант отличается необычайной чувствительностью, мистер Пуф.
      Пуф. Пожалуйста, не торопитесь, мистер Снир, откуда у вас такая уверенность, что это драбант?
      Снир. Как? Это переодетый герой?
      Пуф. Неважно, я просто позволил себе сделать намек. Но вот сейчас появится главное действующее лицо, сам лорд Барли, собственной персоной. Вот сюда, прошу вас, медленным шагом. Я надеюсь, у вас получится вполне законченный, безупречный государственный казначей, если только можно представить себе безупречного казначея!
      Появляется лорд Барли. Медленно подходит к стулу и садится.
      Снир. Мистер Пуф!
      Пуф. Тс-с! Прекрасно, сэр, прекрасно. Очень проникновенное глубокомыслие.
      Дэнгл. Что ж он, так и будет молчать?
      Пуф. Клянусь, я так и думал, что вы меня об этом спросите. Но, подумайте сами, мыслимое ли это дело, чтобы лорд канцлер в его положении, когда ему вздохнуть некогда - столько у него государственных дел, - стал тратить время на разговоры? Но тс-с! Замолчите! А то мы его собьем.
      Снир. Собьем? Что за дьявольщина! Да как же его можно сбить, когда он ни слова не говорит?
      Пуф. В этом-то все и дело! Его роль заключается в том, что он думает. А как же, черт возьми, он может думать, когда вы все время разговариваете?
      Дэнгл. Нет, конечно, он прав!
      Лорд Барли выходит на авансцену, качает головой и затем удаляется.
      Снир. Поистине законченный образ! Простите, а что, собственно, он хотел этим сказать?
      Пуф. Как? Вы не поняли?
      Снир. Нет! Убей меня бог, ничего не понял!
      Пуф. Так вот, сэр: когда лорд Барли качает головой, он совершенно определенно желает этим сказать, что как бы мудро и справедливо они ни поступали, тем не менее если со стороны народа не будет, как говорится, должного подъема духа, то в конце концов страна падет жертвой враждебных происков испанской монархии.
      Снир. Здорово, черт подери! И вы уверены, что он в самом деле все это так и сказал, не разжимая рта, а просто помотав головой из стороны в сторону?
      Пуф. Все, от слова до слова! Но только он должен помотать головой так, как я его научил.
      Дэнгл. О да, безусловно. Немые сцены, выразительная мимика - этим очень многого можно достигнуть. А опытный сочинитель, конечно, заранее предвидит, в какой мере он может на это положиться.
      Снир. А вон, смотрите-ка, старые наши знакомцы опять появились!
      Входят сэр Кристофер Хэттон и сэр Уолтер Рэли,
      Сэр Кристофер.
      Моя племянница и ваша тоже!
      Да это колдовство! Клянусь, иначе
      Он не сумел бы их приворожить!
      Но вот они идут, глядите, обе,
      Каким-то черным замыслом полны.
      Сэр Уолтер.
      Скорее спрячемся и последим за ними.
      Прячутся.
      Снир. А что это тут такое происходит?
      Пуф. Ах, ну, конечно, они опять все вырезали! Дело в том, что обе эти юные девицы тоже влюблены в дона Ускирандоса. Прошу обратить внимание, господа, вся эта сцена построена исключительно на ситуациях, на том, что мы, драматурги, называем сценическим эффектом. И вот это-то безо всякого участия речи, чувства, образов, действующих лиц само по себе обеспечивает главный успех пьесе.
      Входят две племянницы.
      Первая племянница.
      Эллина здесь!
      Все ж это утешенье,
      Что он не только мною пренебрег!
      Пуф. Ах, сударыня, зачем же вы говорите ей это прямо в лицо? В сторону, сударыня, в сторону! Весь этот диалог между вами происходит в сторону.
      Первая племянница (в сторону).
      Все ж это утешенье,
      Что он не только мною пренебрег!
      Вторая племянница (в сторону).
      Ему любовь Полины не нужна,
      Лишь Тильбериной бредит он, безумец!
      Первая племянница (в сторону).
      Он здесь, гордец, смутивший мой покой,
      Убить его! Вот все, что мне осталось!
      Вторая племянница (в сторону).
      Вот он, губитель девственной мечты!
      О мщение, тебя я призываю!
      Входит дон Фероло Ускирандос.
      Ускирандос.
      Напрасный дар, не нужно мне свободы,
      Коль Тильберину я утратил...
      Обе племянницы.
      Навсегда!
      Сэр Кристофер и сэр Уолтер (бросаются вперед).
      Стойте! Мы отомстим за вас!
      Ускирандос.
      Вы стойте! Или племянниц ваших брызнет кровь!
      Обе племянницы выхватывают по кинжалу и бросаются на Ускирандоса. В ту же секунду оба дяди обнажают шпаги, хватают обеих племянниц за руки и устремляют острия шпаг на Ускирандоса, который тотчас же завладевает обоими
      кинжалами и приставляет их к груди каждой из племянниц.
      Пуф. Вы только посмотрите, какова ситуация! Какая героическая группа! Вы видите? Девицы лишены возможности нанести удар Ускирандосу. Он не осмеливается пронзить их из страха перед дядями. Дяди не смеют заколоть его из-за племянниц. Положение совершенно безвыходное! Все они у меня связаны мертвым узлом, ни один не может пошевельнуться из страха, что его опередит другой.
      Снир. Н-да... Но тогда что же... Так, значит, им и придется стоять здесь до скончания века?
      Пуф. Да, разумеется, если б я не придумал на редкость остроумный выход.
      Входит драбант с алебардой.
      Драбант.
      Именем королевы повелеваю
      Немедля бросить шпаги и кинжалы!
      Все бросают шпаги и кинжалы.
      Снир. Да, это замечательно придумано!
      Пуф. Вы обратили внимание - именем королевы!
      Сэр Кристофер.
      Идем, племянница!
      Сэр Уолтер.
      Племянница, идем!
      Сэр Кристофер, сэр Уолтер и две племянницы уходят.
      Ускирандос.
      Кто смеет нам повелевать расстаться
      С шпагой?
      Драбант.
      Не только с шпагой ты расстанешься
      С любовью!
      Ускирандос.
      Ты лжешь, драбант бесстыдный!
      Драбант.
      Лгу! Проклятье!
      Ты тигра пробудил во мне, клянусь!
      Долой одежду йомена! Прочь маска!
      (Срывает с себя верхнюю одежду и
      оказывается в великолепной кирасе.)
      Драбанта ли ты видишь пред собой?
      А эту пику грозную ты помнишь,
      Когда в Бискайском море твой корвет
      Я захватил?
      Пуф. Видите, что получается! Оказывается, он не кто иной, как капитан пиратского судна, который захватил в плен Ускирандоса, и при этом он сам давно влюблен в Тильберину.
      Дэнгл. Здорово придумано, черт возьми!
      Пуф. Ну, не будем им мешать.
      Ускирандос.
      Благодарю тебя, судьба, за этот меч,
      Которым я расправлюсь с дерзновенным.
      (Поднимает шпагу.)
      Драбант.
      Я принимаю вызов твой, испанец!
      Тебя ж, судьба, за меч благодарю.
      (Поднимает вторую шпагу.)
      Дэнгл. Нет, это просто удивительно получается! Выходит, эти двое дядюшек нарочно оставили для них свои шпаги.
      Пуф. Да они просто не могли поступить иначе. Они вынуждены были оставить их здесь.
      Ускирандос.
      Отмщенье! Тильберина!
      Драбант.
      Да, ты прав!
      Сражаются, нанося друг другу положенное количество ран.
      Ускирандос (падает).
      Проклятье! Терцом он меня сразил,
      И я не мог парировать. Корсар,
      Ты славно дрался! Бедный Ускирандос
      Покинет мир на ве...
      Драбант.
      ...ки! - Он не досказал.
      Смерть пресекла его существованье
      И слог последний на его устах.
      Пуф. Ах, сударь, так не годится, слишком медленно! Прошу вас, попробуйте умереть еще раз.
      Ускирандос.
      ...Бедный Ускирандос
      Покинет мир на ве...
      Драбант.
      ...ки! - Он не досказал.
      Пуф. Нет, сэр, не получается. Прошу вас еще раз.
      Ускирандос. Я бы хотел, сэр, чтобы вы поупражнялись в этом без меня, не могу же я умирать здесь с утра до вечера.
      Пуф. Ну хорошо, хорошо. Мы еще вернемся к этому как-нибудь потом.
      Дон Фероло Ускирандос уходит.
      Ничего не поделаешь, приходится считаться с этими господами.
      Драбант.
      Прощай, испанец доблестный! А если...
      Пуф. Простите, сэр, вам нет надобности произносить теперь эту речь, поскольку труп удалился.
      Драбант. Вы совершенно правы, сэр, в таком случае, я отправляюсь на корабль.
      Пуф. Прошу вас.
      Драбант уходит.
      Ну, кто там теперь на очереди?
      Входит комендант крепости. Волосы у него надлежащим образом всклокочены.
      Комендант.
      О небеса! О звезд злосчастных рой!
      Одна другой коварней и зловещей!
      Испанец, пленник мой, убит, а дочь,
      Увидев труп его, ума лишилась.
      Доносится звук трубы.
      Но что это? Труба, тревога в форте?
      На море битва! Что за наважденье!
      О Тильберина! Бороду отца
      Ты сединой украсила до срока!
      (Уходит.)
      Снир. Бедняга!
      Пуф. Да, и всему виной дочь.
      Дэнгл. И злосчастные звезды.
      Пуф. Ну да, разумеется. Сейчас появится Тильберина.
      Снир. Э, я вижу, у вас тут одно за другим так и идет.
      Пуф. Да, сейчас выйдет Тильберина совершенно безумная, в белом атласном платье.
      Снир. Но почему в белом платье, да еще в атласном?
      Пуф. Ах, сэр, когда героиня впадает в безумие, она всегда появляется в белом атласном платье. Не так ли, Дэнгл?
      Дэнгл. Всегда, такое уж правило.
      Пуф. Да, вот оно, нашел! (Заглядывает в тетрадь.) "Входит Тильберина совершенно безумная, в белом атласном платье, и ее наперсница, тоже совершенно безумная, в белом холстинковом платье".
      Входят Тильберина и наперсница, обе изображающие полное безумие по всем
      правилам сценического искусства.
      Снир. Что за чертовщина? А наперсница почему сошла с ума?
      Пуф. Странный вопрос. А как же она может не сойти с ума? Наперсница всегда, как правило, делает все то, что делает ее госпожа. Та плачет, и она плачет, та смеется, и она смеется. Та сошла с ума, и она сходит с ума. Прошу вас, сударыня, безумствуйте, но только на заднем плане, будьте любезны.
      Тильберина.
      Ветер ревет, месяц встает - гляди-ка!
      Жила у меня белка в клетке - убили ее.
      Прыг, прыг, кузнечик! Ах нет, это мой
      Ускирандос! Не поймать вам его:
      Вон он куда забрался - в карман к вам!
      Ах, не дают любить улитке! Кто, кто сказал,
      Будто кит-птичка? Иду-иду, мой возлюбленный!
      Он здесь? Там? Ах, он всюду!
      Увы мне! Нигде его не найду.
      (Уходит.)
      Пуф. Ну что, видали вы когда-нибудь нечто более безумное?
      Снир. Нет, бог миловал, никогда в жизни не приходилось.
      Пуф. А вы обратили внимание, как она калечит стих, путает размер?
      Дэнгл. Еще бы! Поэтому-то я сразу и догадался, что она не в себе.
      Снир. И что же с ней потом происходит?
      Пуф. Она сейчас ушла топиться, ну, бросится в море, конечно, и это сразу позволит нам перейти к последней, решающей сцене, к трагической развязке, я имею в виду страшную морскую битву.
      Снир. Ах вот как! Значит, вы ее придерживали напоследок.
      Пуф. Ну, разумеется. Вы же знаете, что моя трагедия называется "Испанская Армада"; до сих пор у меня не было случая показать битву, а вот сейчас самый подходящий момент. Прошу вас, приступим. Самая великолепная сцена! Сражение, грохот! И под конец торжественное шествие! Все готово?
      Суфлер. Да, сэр.
      Пуф. Темза оделась?
      Входит Темза с двумя сопровождающими.
      Темза. Я здесь, сэр.
      Пуф. Очень хорошо, превосходно! Полюбуйтесь, какова Темза, господа! Здесь я позволил себе ввести немножко маскарада в мою трагедию - новейший сценический прием, очень полезный в данном случае, потому что, как я вам уже говорил, в конце будет нечто вроде апофеоза - великолепное шествие Темзы со всеми притоками; они являются поздравить Британию с победой и принять участие в торжественном празднестве.
      Снир. А что это за джентльмены в зеленом рядом с Темзой?
      Пуф. Как! Это ее берега.
      Снир. Берега?
      Пуф. Да. У одного, видите, ольховая роща, а у другого вилла на голове тонко придумано? Не правда ли? Такой прозрачный намек. Но что это? Вот наказание, беда с ними! Темза, почему у вас оба берега на одной стороне? Обойдите кругом, сэр. А вы, Темза, где бы вы ни были, вам всегда полагается течь между своими берегами.
      Раздается звонок.
      Ну вот, все готово! Посторонитесь, друзья! Темза, теките.
      Темза проходит между своими берегами и удаляется. Грохот барабанов, фанфары, пушечная пальба и пр. и пр. Сцена превращается в открытое море - виден морской бой, оркестр играет "Британцы, сражайтесь смело!" Испанские корабли тонут, осажденные брандерами. Английский флот движется на авансцену. Гимн "Правь, Британия!" Торжественное шествие всех английских рек со всеми их притоками, эмблемами и пр. открывается под музыку
      Генделя "На воде" и заканчивается хором под марш из "Иуды Маккавея".
      Пуф (носится среди актеров, распоряжается, шумно выражая свое одобрение). Очень хорошо, очень! Но еще не доведено до совершенства. Итак, прошу вас, леди и джентльмены, завтра мы еще раз соберемся на репетицию пьесы.
      Занавес.
      КОММЕНТАРИИ
      КРИТИК
      (The critic)
      На английском языке пьеса впервые была издана в 1791 году.
      На русский язык до сих пор не переводилась.
      К стр. 355. Грэвиль - мать Френсис Энн Крю (см. примечание к стр. 263); пробовала свои силы в литературе.
      К стр. 357. Имена действующих лиц имеют аллегорическое значение. Фретфул Плагиари - раздражительный плагиатор, Пуф - надувательство, нелепая выдумка, Дэнгл - бездельник, Снир - насмешник.
      Тильбери - крепость в устье Темзы, построенная королем Генрихом VIII.
      Рэли Уолтер (иначе Ралей) (1552-1618) - английский поэт, мореплаватель и государственный деятель. Участвовал в разгроме Испанской Армады.
      Хэттон Кристофер (1540-1591) - английский придворный, фаворит королевы Елизаветы. В 1587 году был назначен лордом-канцлером.
      Герцог Лестерский, Лестер Роберт Да'дли (15311588) - английский государственный деятель. В 1588 году был назначен командующим войсками, сосредоточенными в форте Тильбери, чтобы встретить возможный десант испанских войск.
      К стр. 359. Фитцпатрик Ричард (1747-1813) - английский политический деятель, член парламента (отсюда титул "достопочтенный"), друг Джемса Фокса и Шеридана. Выступал как очеркист.
      Талия - муза комедии.
      Мельпомена - муза трагедии (ант. миф.).
      А Вильерс Драйдена бранил безбожно. - Речь идет о пьесе Джорджа Вильерса, герцога Букингемского (1627-1687) "Репетиция" (1671), написанной им совместно с рядом сотрудников. "Репетиция", построенная по образцу "Версальского экспромта" Мольера и "Рыцаря пламенеющего пестика" Бомонта и Флетчера в форме "сцены на сцене", пародировала так называемые "героические трагедии" зачинателя драматургии Реставрации Джона Драйдена (1631-1700), в которых он пытался "Шекспира объединить с Расином".
      С постановкой "Репетиции" в английской драматургии появляется новый пародийный сценический жанр, который получил название по своему первому образцу - комедии "Репетиция". В 30-е годы XVIII века Г. Фильдинг использовал его для своих политических сатир. В жанре "репетиции" написаны второе и третье действия "Критика". Шеридан здесь часто прибегает к реминисценциям из комедий Фильдинга "Авторский фарс", "Пасквин" и "Исторический календарь за 1736 год".
      Бедлам - сумасшедший дом в Лондоне, название которого стало нарицательным.
      К стр. 361. Норт Фредерик, граф Гильфорд (1732-1792) - английский политический деятель, тори, с 1770 по 1782 год занимал пост премьер-министра. Деятельность лорда Норта, ответственного за развязывание войны против американских колонистов, подвергалась в этот период резкой критике в вигийской печати.
      Первому лорду Адмиралтейства. - Имеется в виду Джон Монтегю, граф Сендвич (1718-1792), занимавший этот пост с 1771 по 1782 год. В многочисленных газетных статьях он разоблачался как взяточник. Ему ставили также в вину плохое состояние английского флота.
      ...письма с острова Сен-Китс. - В районе острова Сен-Китс (Вест-Индия) действовал в это время английский флот под командованием вице-адмирала Байрона (1723-1786), деда поэта.
      Здесь и дальше говорится о событиях периода борьбы Соединенных Штатов за независимость. В 1778 году Франция, а несколько позднее Испания признали независимость английских колоний в Америке и начали военные действия против Англии.
      Кок-Хитс - место расположения большого военного лагеря, где начиная с июля 1799 года находились части ополчения, собранного на случай вторжения неприятеля в Англию.
      Чарльз Харди (1716-1780) - командующий английским флотом в проливах Па-де-Кале и Ламанш в период военных действий. Харди придерживался осторожной тактики, за что газеты его неоднократно обвиняли в трусости.
      "М орнинг кроникл" - газета, славившаяся своим театральным отделом, который вел известный театральный критик того времени Вильям Вудфол, поддержавший Шеридана, когда его судьба как драматурга еще не определилась.
      Испанская Армада (иначе - Непобедимая Армада) - флот из ста тридцати судов, направленный летом 1588 года испанским королем Филиппом II к берегам Англии. На кораблях находилось около двадцати пяти тысяч матросов и солдат. Армада была рассеяна бурей и разбита английским флотом. Десант высадить не удалось. В Испанию вернулась только половина кораблей.
      Во втором и третьем действиях "Критика" фигурирует пьеса под названием "Испанская Армада". Шеридан имеет в виду конкретные политические события тех лет, а именно - события англо-франко-испанской войны 1778-1783 годов. Английская консервативная печать сравнивала события августа 1779 года, когда соединенная франко-испанская эскадра появилась у Плимута и в Англии распространились панические слухи о возможной высадке десанта, с временами Испанской Армады.
      К стр. 362. Доринда - героиня комедии английского драматурга школы Реставрации Джорджа Фаркера (1678-1707) "Хитрый план щеголей" (1707).
      Полли - Полли Пичум, героиня балладных опер Джона Гея (16851732) "Опера Нищего" (1728) и "Полли" (1729).
      К стр. 363. Сцена - это "зеркало природы". - Шекспир, "Гамлет", акт III, сцена 2.
      Актеры - "краткая иносказательная летопись века". - Шекспир, "Гамлет", акт II, сцена 2.
      К стр. 365. Конгрив Вильям (1670-1729) - крупнейший из английских драматургов школы Реставрации.
      Ванбру Джон (1664-1726) - английский драматург школы Реставрации (см. вступительную статью).
      К стр. 367. Сам пишет? Да, это мне извести о. - В этой сцене Шеридан издевается над своими литературными противниками, распространившими слух, что он украл "Школу злословия".
      ...украсть самые лучшие места из моей трагедии и засунуть их в собственную комедию. - Сохранилось предание, будто, когда Шеридану сказали, что Камберленд, присутствуя на представлении "Школы злословия", запрещал своим детям смеяться, Шеридан воскликнул: "Какая неблагодарность! Я-то от души хохотал на его последней трагедии".
      К стр. 371. ...ужимки фальстафова пажа. - Паж Фальстафа изображен в комедиях Шекспира "Генрих IV", часть II, "Виндзорские проказницы" и "Генрих V".
      К стр. 376. Зимние театры. - Театры Дрюри-Лейн и Ковент-Гарден были открыты с конца сентября до середины мая. В летнее время драматические спектакли шли в театре Хеймаркет.
      К стр. 378. Маршальси - долговая тюрьма в Лондоне.
      К стр. 379. Додд Джемс Вильям (ок. 1740-1796) - актер театра Дрюри-Лейн, исполнивший роль Дэнгла в спектакле 1799 года. Завоевал известность ролью сэра Бенджамена Бекбайта в "Школе злословия".
      Пальмер Джон (ок. 1742-1798) - актер театра Дрюри-Лейн, первый исполнитель роли Джозефа Сэрфеса. В "Критике" он играл Снира.
      Кинг Томас (1730-1805) - актер театра Дрюри-Лейн, первый исполнитель роли сэра Питера Тизл. В "Критике" он играл Пуфа.
      Де Лаутербург Филипп Жак (1740-1812) - известный художник, с 1771 года живший в Англии, маринист и баталист. Гаррик пригласил его на должность главного художника театра Дрюри-Лейн.
      К стр. 382. Письма Юниуса - серия политических памфлетов, направленных против короля и министров. "Письма" публиковались анонимно с 1768 по 1772 год в газете "Паблик Адвертайзер". Автора обнаружить не удалось.
      Захватить в плен Поля Джонса... - Джонс Поль Джон (1747-1792) - морской офицер, шотландец по национальности, участник американской революции. Начиная с 1777 года крейсировал вдоль берегов Британских островов, нанося большой ущерб английской морской торговле. Основной район его операций был в районе устья реки Шэннон, главной реки Ирландии. Вооруженные торговые суда Ост-Индской компании, так называемые "индийцы", не могли выйти в море. В 1779 году, когда Джонс находился в одном из голландских портов, английское правительство потребовало выдать его, как корсара, но получило отказ.
      Фокс Чарльз Джемс (1749-1806) - глава радикального крыла партии вигов, друг Шеридана.
      К стр. 391. Лорд Барли Вильям Сесиль, с 1571 года барон Барли (1520-1598) - лорд Верховный казначей Англии с 1572 года.
      К стр. 392. "Ариадна" (1734) - опера Генделя.
      К стр. 398. Дрейк Френсис (ок. 1540-1596) - английский адмирал, командовавший эскадрой во время сражения с Непобедимой Армадои (1588).
      К стр. 410. Брандер - судно малого тоннажа, нагруженное легковоспламеняющимися веществами, которое во время боя поджигали и пускали по ветру на неприятельские корабли.
      Гендель Георг Фридрих (1685-1759) - немецкий композитор, с 1712 года до смерти живший в Англии.
      "На воде" - серия инструментальных произведений, написанных Генделем по случаю поездки короля Георга I по Темзе из Уайт-холла в Лаймхаус (22 августа 1715 года).
      "Иуда Маккавей" (1746) - оратория Генделя на библейский сюжет.
      Комментарии составлены Ю. КАГАРЛИЦКИМ.