- Бред какой-то! - сказал Папаша Грез, когда монета в копилке Тимы в очередной раз увернулась от лезвия столового ножа.Рядом на кровати лежала уже довольно приличная горсть никеля, на утреннюю кружку пива не хватало всего пяти рублей.
      - Бред какой-то! - повторил Папаша.От нудной работы, требовавшей большой концентрации внимания, у него болела спина, хотелось выгнуться до хруста в позвонках, вытереть со лба пот.
      Нож снова скользнул по узкой щели, ободрал краску с гипса. Мимо. Опять мимо. Наконец монета поддалась. Папаша аккуратно поставил копилку на полку, стараясь не потревожить слой пыли - чтобы Тима ничего не заподозрил, когда вернется. Каждый шаг давался с трудом: казалось, что мозг за ночь усох и теперь плавал, дрейфовал внутри черепной коробки, болезненно ударяясь о ее стенки, давил на лоб, когда Папаше приходилось смотреть себе под ноги. На крыльце в глаза ему ударил резкий солнечный свет. Папаша поморщился: до спасительной бутылки пива нужно было сделать еще очень много шагов.
      Пиво. Холодное, томное, всепрощающее пиво. От предвкушения ладони стали влажными. Что может быть лучше сейчас, чем запрокинуть вверх дном запотевшую бутылку, сверкающую толстым зеленым стеклом на солнце? Зашипит зубастая пробка, ячменный океан поднимет на своих волнах пиратский корабль, упрятанный туда умелым мастером, который давным-давно продал душу дьяволу за свое сомнительное искусство. Польются реки награбленного золота, и отчаянные, истосковавшиеся взаперти ребята наконец-то вырвутся на свободу, они будут горланить старые как мир песни и без устали насиловать испанских красавиц головного мозга, скучающих на своих завитых плющом балконах.
      «Ууум», - Папаша болезненно сглотнул пересохшей глоткой. Провел рукой по шее: уставшая, белесая даже на ощупь кожа ощетинилась седыми волосками, вздохнул угрюмый кадык. Только бы промочить горло! Промочить горло… Черт, умели же раньше подбирать правильные слова!
      Он обернулся, чтобы закрыть за собой дверь.«ДобропожАд».Что за чушь? Очередное послание от племянницы? Папаша попытался сфокусировать взгляд на ярко-красных буквах. «Добро пожаловать в Ад! Не очень трезвый гид лежит в соседней комнате. Рита».
      - Бред какой-то, - сказал Папаша.
      В глубине души он побаивался Риты. Хотя после смерти жены сам он ни на что уже не годится, поэтому очень хорошо, что есть кому присмотреть за сыном. Но в том-то и дело, что слишком уж Тим без ума от девчонки. Взять хотя бы эту треклятую фотографию. Смотрит на нее часами, когда Риты нет дома. Хотя, конечно, есть на что полюбоваться. Ее единственный снимок (и почему она не любит фотографироваться?). Два года назад, выпускной класс, они стоят на каких-то ступеньках, но Рита смотрит не в камеру, а куда-то вдаль, и так она не похожа на своих одноклассников и одноклассниц, что все вокруг превращаются в один неважный, не имеющий никакой ценности фон. А у нее на лице такое выражение, словно она плевать хотела на все на свете, будто ей известно что-то такое, чего не знает больше никто.
      Папаша тяжело вздохнул, отворяя калитку. Если у него, испитого мужика с седой щетиной, одна фотография этой девчонки вызывает подобные эмоции, то что же тогда творится в голове у Тимы? Однако на улице мысли о сыне и племяннице немедленно испарились, уступив место гораздо более серьезным переживаниям. Одного взгляда на окружающий мир было достаточно, чтобы понять: за ночь произошла трагедия. Под сердцем что-то неприятно кольнуло, Папаша прижал руку к груди и опустился рядом с забором на корточки, все еще отказываясь верить в произошедшее.
      «Ешкин Кот» был закрыт. И похоже, что навсегда. Рабочие в перепачканных известью спецовках, чертыхаясь, снимали тяжелую вывеску. Сквозь витрину уже не было видно ни барной стойки, ни знакомых до слез утренних завсегдатаев - лишь удручающая, на все готовая пустота, похожая на брошенную женщину, да голые стены, возле которых возились со своими лестницами и ведрами бессердечные маляры.
      Папаша Грез не покидал пределы квартала уже второй год после смерти старшего сына и последовавшей за ней смерти жены. Мир, начинавшийся за перекрестком, не то чтобы пугал его, он был вопросту невозможен, невыносим. А без утренней порции алкоголя даже оставшийся от него маленький островок стремительно терял свои совместимые с жизнью свойства. В холодильнике, правда, стояла бутылка шампанского, которую Папаше как лучшему клиенту подарили на Новый год в ломбарде. Но эта розовая газированная жидкость была настолько мерзкой на вкус, что его мутило при одном лишь воспоминании о роковой этикетке.
      - Бред какой-то… - вздохнул Папаша и направился к миловидной девушке в строгом деловом костюме, которая следила за действиями рабочих, одновременно записывая что-то в лэптоп.
      - Кхм, - кашлянул он, тактично стараясь дышать ниже линии ее подбородка.
      - Миледи, я прощу прощения, а что теперь будет на этом месте?
      - Детский сад, - ответила та. - Здесь будет частный детский сад.
      - Ну да… - машинально повторил Папаша. - Детский сад… Конечно же… А вы не подскажете тогда, где тут ближайший кабак?
      Девушка равнодушно посмотрела куда-то мимо его глаз: - Ничем не могу вам помочь.
      - Согласен, - кивнул Папаша. - Чертовски верное замечание… - добавил он уже тише.
      Слова его утонули в грохоте - двое загорелых, мускулистых рабочих в ярких комбинезонах прикатили к бару компрессор, и теперь один из них отбойным молотком вгрызался в жаркий асфальт, а другой, совсем еще молодой парень, ломом расширял ползущие трещины. Стояла середина сентября, однако солнце изливалось на землю с такой безудержной щедростью, что жители окрестных домов по одному выбирались на улицу, захватив с собой покрывала, и располагались отдыхать на газоне, не обращая внимания на шум компрессора. Иногда рабочие делали перекур: тогда в дрожащем от знойного марева воздухе воцарялась тишина, и было слышно лишь, как где-то вдали ухала штука, забивающая сваи: гулкие мерные удары - дууудж-туу… долгая выжидающая пауза… дууудж-туу.
      - Хорошие девочки кушают дома! - раздался рядом с Папашей чей-то раздраженный голос.
      Крупная женщина с искаженным от злости лицом тащила за собой сопротивляющуюся девочку, скорее всего, свою дочь. Пухлые ножки в белых гольфах, щеки с неравномерным здоровым румянцем. Даже чересчур здоровым, такой почему-то всегда раздражает. Девочка уже растянула рот в беззвучной обиженной гримасе, подразумевающей отчаянный громогласный вопль секунды через три-четыре, однако компрессор успел зареветь раньше нее.
      - Хорошие девочки - кушают дома. А плохие девочки, значит, кушают везде… - рассудительно заключил Папаша.
      Плохих девочек на газоне оказалось немало. У них были бутерброды со свежими листьями салата и куриным мясом: белым и упругим темным. И пупырчатые огурцы, разрезанные надвое и иссеченные лесенкой неглубоких надрезов - чтобы соль лучше впиталась в водянистую мякоть. У плохих девочек было все: молодость, солнце и чужие нескромные взгляды. У некоторых даже было пиво.
      Одна из плохих девочек безвольно лежала на траве и смотрела на этикетку зеленой литровой бутылки Sprite, на треть еще полной нагревшегося от солнца лимонада с почти выдохшимися пузырьками. Ей очень хотелось пить, но солнечная лень настолько завладела ее телом, что даже думать о том, чтобы подняться, открыть бутылку, сделать глоток… нет, даже думать об этом было немыслимо. Плохая девочка чуть подтянулась и ткнулась носом в Sprite. Пить от этого меньше хотеться не стало, зато бутылка потеряла равновесие и покатилась по траве. Плохая девочка успела схватить ее дно зубами, несколько раз укусила, снова ткнулась носом - нет, безрезультатно, до лимонада так было не добраться.
      Дууудж-туу! - ударила свая.
      Папаша все шел и шел вперед, он миновал сначала первый перекресток, затем второй. Никто не видел этого, но он шел не по городу, а по пустыне, зачерпывая разбитыми за годы путешествия ботинками горячий песок. Он обманывал тело, уговаривая его, что пройдет еще чуть-чуть - и упадет вон у того скелета верблюда, виднеющегося вдали, но, добираясь до него, не останавливался, а шел дальше, выбирая новый ориентир: светофор или занесенную песком бутылку, в которой не оказывалось ничего стоящего, кроме джинна, который с хохотом уносился в небо, проглатывая по пути солнце и звезды. И каждый раз тело вновь верило и давало новых сил. Папаша шел сквозь пыльную бурю, прикрываясь рукой от искушений, которые многокилометровыми караванами шествовали мимо, как облаком, окутанные мириадами тончайших перышек соблазна.
      Перышки щекотали ноздри, попадая в кровь, ласкали кожу, и все труднее было устоять перед призраками смуглых тонкобедрых танцовщиц и сладчайшим вином, перед смехом давно забытых друзей и музыкой богов, чарующей слух тончайшими переливами - все было рядом: достаточно только свернуть с дороги и упасть в канаву. Однако ничто не могло соблазнить Папашу Греза - от него одного сейчас зависела судьба мира. Он один знал, что нужно делать. Он совершал подвиг. От умиления к самому себе на глазах у Папаши выступили слезы. Все, о чем люди мечтали с начала времен, было там - в деревянном домике с вывеской «ПРОДУКТЫ». Папашу озарило сразу же, как только он увидел ее.
      - Мужчина, вам чего? - спросил уставший голос из-за кассы.
      - Мне?.. Мне, пожалуйста, чтобы все на свете стали счастливыми, чтобы люди дружили между собой, чтобы не было боли, скуки и страдания, чтобы…
      - Семьдесят пять рублей, - оборвала его продавщица.
      - У меня только двадцать.
      Продавщица пожала плечами:- Ничем не могу помочь…
      Дууудж-туу… Дууудж-туу…
      Автобус бесшумно причалил к остановке под грохот отбойного молотка. Тима несколько раз ущипнул затекшую в долгой поездке ногу, вдохнул свежий воздух, который хлынул из открывшейся двери в салон, полный бензиновых паров и неприятного запаха кожаных сидений, нагревшихся в пути. Недовольно посмотрел на молодого человека, который сидел впереди вполоборота и не сводил глаз с Риты.
      - Телефон я не могу оставить, потому что у нас его нет, - сказала та. - Это очень неприятно, когда кто угодно может позвонить в любой момент. Отвратительное ощущение. А что касается женщин. я рекомендую вам с ними не связываться - пустая трата времени, тем более что у вас не так уж много его осталось. Вы знаете, что скоро умрете?
      - Нет, - улыбнулся молодой человек, - и сколько же мне осталось?
      - Два-три месяца. Насильственная смерть вдали от дома. Но если уж вам так нужны напоследок женщины - нет ничего проще. Послушайте лекции в планетарии, купите несколько книг по астрономии, карту звездного неба. Потом езжайте куда-нибудь на юг. Представьте: вы сидите с женщиной на пляже, рассказываете ей про звезды, ваши губы рядом… Очень удобно. Хотя вообще-то вам нужны не женщины, вам нужно как можно скорее ехать в Афганистан.
      - Почему в Афганистан?
      - Вам лучше знать. Так, Тим, это ведь наша остановка. Ну все, пока, приятно было пообщаться! Дууудж-туу…
      - Придурок какой-то, - сказал Тима, отворяя калитку.
      - Ну и что… - пожала плечами Рита, - зато нескучно было…
      - О, смотри, смотри! - мальчик вытянул руку, показывая в глубь двора.Там, у газовой трубы, идущей вдоль стены, возился Папаша.
      - С каких это пор у него появился галстук? - спросила Рита.
      - Это не галстук, - пояснил Тима. - Это ремень. Он на нем повеситься хочет.
      Папаша Грез действительно сделал на кожаном ремне петлю и просунул в нее голову. Свободный конец он перекинул через трубу и теперь с силой тянул его вниз, видимо, пытаясь вздернуть сам себя. На земле рядом с ним стояла полупустая бутылка розового шампанского.
      - Бред какой-то! - сказал Папаша, когда они поравнялись с ним.
      - Привет, пап! - крикнул Тима.Папаша обернулся и посмотрел на них с видом человека, для которого повеситься на собственном ремне в обеденный час - такое же привычное и естественное дело, как, например, чистка зубов.
      - Здорово…
      - Салют, дядя Рома!
      - Миледи… Как зачет?
      - Так… - Рита неопределенно пожала плечами.
      - Мы, пожалуй, не будем тебе мешать…
      В прихожей их встретила старая персидская кошка с ободранной спиной. Под глазами у нее вылезла шерсть из-за частых расчесов лапами. Кошку звали Плаксой. Как только они вошли, кошка бросилась к Рите, закружилась восьмерками вокруг ее ног, оставляя на них длинные серые волосы.
      - Плакса, отстань! - девушка поддела кошку носком сапога и выставила за порог, хлопнув дверью. В ответ та изошлась истеричным утробным мяуканьем. В долгих, пронзительных воплях животного, доносившихся с улицы, слышалась такая глубокая тоска и надрыв, что Рите стало по-настоящему жалко облезлого монстра.
      - Что, тяжело тут тебе одной? - спросила она. впуская кошку назад. - Точнее, вдвоем…
      Плакса запрыгнула на стул и уселась там с видом, который отчетливо говорил, что ее, конечно, оскорбили в самых ее лучших чувствах, но она все равно всех прощает.
      В гостиной Рита выдвинула из-под телевизора большую коробку со старым хламом и принялась там что-то искать. Наконец, выудила со дна видеокассету и показала ее Тиме.
      - Что это?
      - Сейчас увидишь, - Рита включила воспроизведение.На экране телевизора появилась их старая детская: Тим с братом Китом, года два назад, прилежно сидят на диване, а прямо перед камерой, спиной к ним, стоит мама.
      - Ну что, заработало? Дорогой, я уже могу говорить?
      - Да! Поехали! - доносится голос Папаши.
      - Сестренка, привет! Прости, что у нас так и не получилось приехать к вам в этом году, так все закрутилось. Кит две недели провалялся с воспалением легких, в общем, сама знаешь, как это бывает - откладываешь, откладываешь, а в результате все проходит мимо. Но мы решили записать вам послание на видео! Надеюсь, вы не будете такими же засранцами, как мы, и отправите своих к нам в гости на каникулы. Ребята их очень ждут. Ты будешь смеяться, но Тима, по-моему, влюблен в Риту. А что, знаешь, как в романах - юноша, его прекрасная кузина на несколько лет старше, записочки, беседки. Ах. Ну так вот, он вчера залез на шкаф с ее фотографией и пел какую-то милую песню про нее, на ходу, видно, сочинял, но с большим чувством, ты бы слышала. Теперь я понимаю, почему она с ним так возится…При этих словах Тим на заднем плане корчит недовольную рожу ребенка, который сам не поймет, чего больше стесняется - мамочкиной бестактности или каких-то своих воспоминаний. Кит торжествующе дает ему подзатыльник, Тима бьет его ногой в живот, начинается потасовка, но мама ничего не замечает.
      - Да, знаешь, во вторник их классная отозвала меня в сторону и сказала, что Тим - самый настоящий вундеркинд, и даже по секрету посоветовала отдать его в другую школу, потому что в этой ему не смогут дать всего того, что ему нужно. Ромка, конечно, смеется надо мной, говорит, что все матери видят в своих детях, особенно в младших, гениев…
      На заднем плане Тима встает на голову, прислонившись спиной к стене. Кит ударяет его ногой по яйцам, и вундеркинд беззвучно складывается пополам. Слышно, как Папаша, снимающий все это на камеру, пытается сдержать смех.
      - А Кит… - чувствуется, как тон мамы становится более спокойным, даже немного разочарованным, но она изо всех сил пытается не показать этого, - Кит недавно выиграл соревнование по плаванию. Его вообще из бассейна за уши не оттащишь.
      Тут уж на голову встает и Кит. Причем крайне предусмотрительно, как более опытный мужчина - яйцами к стене. Тим же, злой и мстительный, хватает его штаны за пояс и подтягивает их наверх. на колени, так, что становится видна белая задница Кита.
      - Я еще не встречала более воспитанных мальчиков, чем мои, - продолжает хвастаться мама. - В этом, конечно же, большая заслуга Ромки. Но и у мальчишек, уж поверь мне, есть внутри крепкий нравственный стержень, чувство такта, благородство: такому не научишь, это либо есть в человеке, либо нет.
      На заднем плане Кит дрыгает ногами и стучит ладонью по своей голой жопе.
      - Это точно! - смеется перед телевизором Рита и треплет Тиму по волосам.
      - Благородство - ваш конек!
      Изображение начинает дергаться вверх-вниз - это Папаша наконец не выдерживает и заходится в приступе хохота во время съемки. Мама поворачивается к детям:
      - Тима! Кит! Что вы делаете! Камера выключается.
      - Твоя мама выкинула эту кассету, - говорит Рита. - А я подобрала. Записывала потом… ну, всякие свои штуки записывала. Неважно! Сейчас, тут еще есть, надо перемотать. Лучше отвернись. Или ладно, я в невидимом режиме. Вот, 28-я минута…
      На экране появляется скачущее изображение: болотные сапоги, затем брезентовая штормовка, чья-то рука держит две удочки, камера переворачивается: появляется лицо Тимы на фоне соснового леса.
      - А сейчас очередная сцена документального блокбастера «Мой брат - кретин!» - говорит он в камеру, которую держит в вытянутой руке.
      - Режиссер и оператор - Тима Грез. В главной роли - звезда экрана, любимец бабушек, повелитель зассанных матрасов, наш дражайший и несравненный Кит Грез.
      Камера вновь переворачивается, вокруг мелькают сосны, сухая хвоя на земле, рябящая зелень папоротников. Кит идет вперед, сгибаясь под тяжестью огромного бревна, которое он зачем-то несет на плечах.
      - Кит, будьте так любезны, расскажите нашим зрителям, зачем вам это бревно? - спрашивает Тим, строя из себя телерепортера.
      - Отвали!
      - Ну серьезно, зачем вы тащите его уже… - Тим снова разворачивает камеру, чтобы продемонстрировать, как он смотрит на часы. - Уже полтора часа!?
      - Надо! - сердито бросает Кит. - Я буду делать тотем!
      - Тотем?!
      - Священный Тотем!
      - Ага. Насколько я понимаю, Священный Тотем должен защитить вас от Таба Циклона?
      - Да!
      - А что такое Таба Циклон?
      - Я не знаю.- Простите за бестактный вопрос, а нельзя было найти бревно для Священного Тотема, который защитит вас неизвестно от чего… ну, скажем, найти его чуть поближе к дому?
      - Нельзя! Нужно именно это бревно!
      - Разумеется. Вопросов больше нет.
      Кит проходит между двумя деревьями, и бревно застревает между ними. Ему бы просто отойти назад и развернуться, пройти боком, но он лезет вперед, покрасневший от злости, бревно глухо ударяется о стволы молоденьких сосен, сдирая с них золотисто-коричневую кору.
      - Интеллект моего брата может поначалу потрясти неподготовленного зрителя! - комментирует сцену Тим. - Ведь он лишает девственности! Он может все!
      Бревно действительно должно было бы быть короче раза в два, чтобы Киту удалось пройти между соснами, но он упорно рвется вперед, не желая обходить препятствие.По экрану телевизора идут помехи, изображение проносится кадрами снизу вверх, какое-то большое неясное пятно телесного цвета.
      - Так, это не то, это не смотри, - Рита поспешно нажимает на STOP, перематывает назад.
      - Хочешь. еще раз про благородство посмотрим?
      - Бред какой-то, - доносится из коридора привычная папашина присказка.Следом в гостиной появляется и он сам. Во рту дымящаяся сигарета, в руках - практически пустая бутылка шампанского с коричневой этикеткой вина там осталось на два-три глотка. Он заходит и смотрит на маму, которая застыла в телевизоре на стоп-кадре со смешно скошенными глазами.
      - Заросло уже все, наверное… - говорит Папаша.
      - Что?
      - Да на кладбище, говорю, заросло все. Давно уже не были. С июля, так ведь? Может, съездим как-нибудь? В следующие выходные, а? Как раз два года будет… Да и Яночка с Аней обещают прилететь…
      - Не знаю, пап. Может, ты сам съездишь?
      - Ну да… Вы меня вообще не слушайте. Я же понимаю, это я просто… Им-то что уже… Да и вам голову забивать. А я-то… Ну и вот…
      Столбик пепла ломается у основания сигареты под грузом собственной тяжести падает на ковер. прихватив с собой тлеющие остатки табака.
      - Знаете, ребята, я тут подумал… - Папаша замолкает, глядя, как от красного уголька по ковру начинает расползаться дымящийся ожог.
      - Что подумал, пап?
      - Я? А, ну да, я тут подумал… Раз уж я все равно никуда не гожусь, то надо бы вам хоть заработать на мне денег.
      - И каким же образом? - спрашивает Рита.
      - Очень просто. Вам надо застраховать мою жизнь.Он допивает розовое шампанское прямо из горла, морщится и ставит пустую бутылку на пол рядом с телевизором.
      - Дядя Ром, ты не обижайся, но тебя согласятся застраховать разве что от того, что тебя НЛО украдет, - говорит Рита.
      Папаша долго смотрит на ее губы, потом на копилку Тимы. Тяжело вздыхает и выходит в коридор.
      - Бред какой-то… - вновь доносится оттуда.
 

      Когда в дверь профессора Быданова позвонили, тот сидел на полу в гостиной и задумчиво теребил вывалившуюся паркетину, на поверхности которой были уже едва различимы следы лака. Голоса в голове профессора говорили, что он все делает неправильно. Всего было четыре голоса, их наводил специальный прибор, встроенный спецслужбами в телевизор. Голоса дежурили посменно, сейчас была очередь старушки. «Ты должен жениться на Жанне! - твердила она. - Ты должен жениться на Жанне!» Старушка была не самым плохим вариантом, по крайней мере, она не ругалась матом. Хотя ее намерение непременно женить профессора на своих постоянно меняющихся фаворитках несколько утомляло. В дверь снова позвонили, на этот раз уже настойчивее.
      Профессор прошлепал через длинный коридор, босые ступни неприятно липли к холодному паркету. По привычке остановился у зеркала в прихожей, хотя оно не радовало его вот уже лет двадцать. Вместо лица - какой-го обрюзгший серый корнеплод. Экскаваторные складки челюстей, переходящие в зоб подбородка. Мутные маленькие глаза, сросшиеся брови. Может, и правда жениться на Жанне, пока еще не поздно?
      Быданов прильнул к глазку, но ничего не увидел - похоже, его прикрыли ладонью с другой стороны.
      - Кто там? - спросил профессор.
      За дверью молчали.
      «Лучше сам открой», - посоветовала старушка и спешно удалилась, шурша многочисленными юбками.
      Через несколько секунд Тима и Рита, поднырнув под рукой философа, пробрались в гостиную и изучали его жилище. Громоздкая лепнина на потолке была покрыта мелкими трещинами и слоем непонятно откуда взявшейся копоти. Старое пианино придвинуто к стене, вокруг штабелями сложены прямоугольные свертки, упакованные в грубый серый картон с масляными разводами - видимо, тираж одной из научных монографий философа. За окном прогрохотал трамвай, заставивший звонко задрожать пыльные двойные стекла. В пустом пространстве между ними Мирно покоились кверху лапками засохшие комары и мухи - внушительная коллекция нескольких сезонов.
      - Интересно, а зачем ему носок на люстре?
      - Не знаю. Может, он ему счастье приносит? - предположил Тим.
      - Ага! В личной жизни…
      - А в чем, собственно, дело? - спросил Быданов, догнав друзей в гостиной. - С кем имею честь?
      Философу никто не ответил: Тима уже раскачивался в стонущем от старости кресле-качалке, а Рита успела расковырять один из серых свертков и теперь с неподдельным интересом рассматривала объемный труд профессора.
      - Кхм-кхм, - кашлянул философ, пытаясь привлечь внимание посетителей. - Так по какому, собственно, поводу…
      Рита протянула философу экзаменационный листок, посреди которого красной ручкой было выведено: «Незачет! Профессор Быданов».
      - Это вы написали?
      - Позвольте… - философ взял листок в руки и, близоруко щурясь, поднес его почти к самым глазам. - Так-так… Да, я.
      - И чем же вам не понравилась работа этой девушки? - спросила Рита.
      - Кхм… - Быданов машинально оттянул больщими пальцами рук свои широкие клетчатые помочи и тут же отпустил их. Подтяжки громко хлопнули о грудь профессора.
      - Она не раскрыла сущность герменевтики. Герменевтического подхода.
      - Кого-кого? - переспросил Тима.
      - Герменевтики, - почему-то смутившись, повторил Быданов и растерянно опустился на край выдвижной кровати.
      Повисла долгая пауза. Было слышно лишь, как скрипит кресло-качалка да над кладбищем насекомых бьется о стекло муха, утомленная жарой и нудной бесперспективностью своих действий, очевидной для всех, кроме нее самой.
      Тима заметил, что профессор как-то странно косится на него. Быданов кусал нижнюю губу и раздраженно заламывал ладони, будто бы с каждой новой секундой из его тела испарялась спинномозговая жидкость или происходило еще что-то, доставлявшее ему невыносимые муки.
      - Что-то не так? - спросил мальчик философа.
      - У вас на плече пушинка.
      - Чего? - удивился Тима.
      - Пушинка. На футболке, на плече. Вот здесь. Можно я сниму?
      Тима брезгливо покосился на профессорскую руку, тянущуюся к его плечу. От нее неприятно пахло старческим мускусом. Мускус накладывался на затхлый запах мелкой бумажной пыли, которая циркулировала по давно не проветриваемой квартире.
      - Вот так, оп-па… Не могу терпеть, когда неаккуратно…
      Тима поспешно слез с кресла и отошел подальше от Быданова.
      - Так значит, герменевтика… Рита, ты знаешь, что такое герменевтика?
      Девушка молчала, увлеченная чтением монографии.
      - Рита!
      - А? Что?
      - Ты знаешь, что такое герменевтика?
      - М-мм… Да, знаю. Это философская такая штука.
      - Ты что, философ? - спросил профессора Тима.
      - Философ, - обреченно вздохнул тот.
      - Ну хорошо, и в чем же тогда суть герменевтического подхода?
      Профессор вдруг испытал давно забытое ощущение - будто бы он студент, безнадежно заваливающий экзамен, и преподаватель дает ему последний шанс, задавая неприлично простой вопрос. Он поднялся с кровати и с нескрываемым возбуждением принялся мерить шагами гостиную. С каждым новым шагом он чувствовал себя все увереннее.
      - Молодой человек, это беседа не на час и не на два… - Быданов остановился, вновь продел большие пальцы рук под помочи и принялся едва заметно раскачиваться на носках взад-вперед, привычно входя в лекторский тон.
      - Тут нужно начинать с истоков, рассма…
      - Ясно! - оборвал его Тима. - Рита, а ты можешь быстро объяснить?
      - Конечно, могу, - ответила девушка.
      - Ну, тогда рассказывай.
      - Да-с… - вмешался уязвленный профессор. - Интересно было бы послушать…
      - Хорошо, я расскажу, но только давайте договоримся: если я правильно все объясню, вы, Никанор Петрович, поставите мне зачет, - Рита помахала в воздухе листком с работой.
      - Поймите меня правильно, я бы никогда не попросила, но знаете, все эти допуски, пересдачи… Я так не люблю бюрократию…Быданов пристально посмотрел на Риту.
      - А, да-да, - протянул он. - Да-да, припоминаю. Вы же моя студентка. Очень редко бываете, вот я и не узнал сразу. А насчет работы вы сами виноваты, - философ послюнил палец и открыл какую-то замызганную тетрадку, - видите, не хватает целых трех плюсиков, а вот тут, двадцать пятого апреля, даже звездочки нет - просто точка, да и то - зеленой ручкой, а не красной… Поэтому мне и пришлось снизить вам балл. Да-да… Ну что же, договорились… Если мне понравится - ставлю зачет. Начинайте!
      - Хорошо. Итак, герменевтика. Представьте себе заброшенный деревенский туалет. Снаружи дверь закрыта на щеколду, а внутри, цепляясь ногтями за края дырки, висите вы, Никанор Петрович.
      - Хм… - философ явно не ожидал такого стремительного начала.
      - Именно так. Висите себе по колено в булькающей зловонной жиже, поцарапанные щеки и локти ваши саднят, уставшие пальцы мечтают разжаться, а вы непонятно зачем все перечитываете и перечитываете газетное объявление, которое прилипло к стенке выгребной ямы.
      - Что еще за объявление?
      - Не имеет значения. Главное, что вы, Никанор Петрович, совершенно уверены, что тайные смыслы, скрытые в этом объявлении, обязательно помогут вам выбраться.
      - Ну хорошо, допустим, я представил… Так в чем же суть герменевтического подхода?
      - А суть герменевтического подхода заключается в пузырях, которые поднимаются со дна этой зловонной жижи…
      - Нет, это спорно! - сказал Быданов после долгого размышления. - Рациональное зерно в вашем утверждении, конечно, есть, но… может быть, пример вы выбрали не совсем удачный?..
      - Хорошо, у меня есть еще один, - сказала Рита, - более доступный… В школе у нас был один мальчик, ну такой, немножко не в себе, - Рита выразительно посмотрела на Быданова, тот вновь смутился. - Звали его Гриша. И однажды на перемене, пока в классе никого не было, Гриша построил на парте замок из дерьма… С башенками такой, с балкончиками.
      - Какие-то однообразные у тебя истории, - заметил Тима.
      - Не перебивай… Когда перемена закончилась и все вернулись в класс, учительница не оценила Гришин талант и заставила его отнести замок в туалет…
      Так вот, Гриша сгреб замок на школьную тетрадку и отправился выполнять поручение. Но замок понемногу стал растекаться и капать на пол. Гриша добрался до туалета, выбросил свое сокровище, обернулся и… Какой бы он дурак ни был, но понял, что за коридор в капельках дерьма никто его не похвалит. И тогда, именно тогда, Гриша интуитивно прибегнул к герменевтическому подходу, чтобы подчеркнуть важность Гришиного открытия, Рита подняла указательный палец вверх и даже посмотрела на него. Быданов последовал ее примеру и тоже посмотрел на палец девушки, будто бы за ним прятались ответы на все невысказанные вопросы, касающиеся его новых знакомых.
      - Ну, так что же он сделал?..- Гриша разорвал тетрадный лист на множество маленьких клочков и принялся по очереди накрывать ими каждую капельку. Одна капелька - одна бумажка.
      - Феноменально! - вдруг закричал Быданов, с восторгом глядя на девушку. - На каждую капельку дерьма наклеить по бумажке! В яблочко! Я бы никогда так доступно объяснить не смог… Никогда! Очень вы красочно рассказываете. И очень верно. Вас бы к нам в университет, преподавать… Ах, ну да… Нет, это положительно превосходно. Положительно! Хотя, конечно, три плюсика… А, гулять так гулять: давайте скорее зачетку!
      Рита благодарно улыбнулась философу. Потянулась, подняв вверх свои узкие запястья. Перехватила взгляд Тимы, который беспокойно смотрел на часы.