А все-таки я жив… Мирон Павлинович Нижниченко начал осознавать себя и принял такую гипотезу.
      Когда-то, разговаривая с психологом, он удивился тому факту, что ни разу не мог вспомнить одну мелочь: как именно он засыпал. Другие события вспоминались очень четко, а вот проваливание в сон — ни разу. Психолог же заметил, что удивляться тут нечему, свойство памяти, которое некоторые биохимики объясняют на тысяче страниц, а иные — всего на пятистах. Но сейчас он помнил, кажется, все, что происходило в воздухе. Вплоть до вспышки. Следовательно, подумал Мирон, либо я что-то путаю, либо… И решив, что от таких раздумий толку не будет, он открыл глаза и встал.
      Удивительным было то, что ничего не болело. Впрочем, кто его знает, чему и как положено болеть здесь. Место выглядело достаточно зеленым и более всего напоминало сентябрьскую причерноморскую степь. С холмами, кустами. И Сашкой, сидящим на земле и смотрящим на него с искренним удивлением.
      — Почему Вы здесь?
      — Где?
      — Это же Тропа!
      — Тропа, кажется, чуть дальше, верно?
      — Нет. Это та, которая между мирами.
      — Вот как…
      Удивляться было особо нечему. В любом случае, твердо знать, что приходит после конца жизни не дано никому. Мирон всегда считал, что смерть — это дорога с односторонним движением, не считая анекдотов на тему реанимации. А то, что он умер, а загробный мир выглядит именно так, вполне объясняло многое. В укор Киплингу пыли было мало — все больше трава. Ну и ладно.
      — Ты, Саша, что, тут не впервые?
      — Не-а. Несколько раз сюда попадал. И уходил.
      — Ого! Слушай, ты можешь хоть сейчас объяснить, зачем нужно было взрывать самолет?
      — Месть, — Саша улыбнулся так, что Мирону стало не совсем хорошо. — Ваши люди меня убили, не только меня… Я могу мстить.
      — Да… Слушай, а почему — мои?
      — Ну как… Как называется Ваша страна?
      — Юго-Западная Федерация, Саша.
      — Что???
      — Да, именно так.
      — Разве?
      — Да. Когда ушел в никуда Советский Союз…
      — Как это?
      — Ну, проще всего сказать так: несколько политиков предложили его прекратить — и никто особо не возражал.
      — Так не бывает!
      — Я упрощаю. История — штука длинная и связей в ней…
      — Но все равно — почему так?
      — Разные говорят по-разному. Я считаю, что просто было время такой страны — и прошло.
      — А большевики?
      Мирон хмыкнул.
      — Ну, как бы попроще… Саша, купил бы газеты, а то — сразу мстить!
      — В самолете?
      — Ага… Слушай, в общем-то тех большевиков, которые воевали против Шкуро, избыли большие реалисты. Так и пошло. История, видишь ли, такая. В общем, большевики, если поискать, найдутся, но власти и возможностей у них, можно сказать, нет.
      — Их преследуют?
      — Можно сказать, что нет. По крайней мере, если преследуют — то не за большевизм.
      — А за что?
      — Ну, как… Уголовники и скандалисты попадаются среди любых людей. А за идеи гонять — слишком долго такое процветало. Устали от этого. Слушай, тут какое время-то?
      На часах Мирона было около полудня, но Солнце явно клонилось к закату.
      — Вечер. Разве не видно?
      — А где будем ночевать? Ночи тут как?
      — Хорошие ночи. Теплые всегда.
      — Ладно.
      Они отошли от дороги совсем недалеко, на пару десятков шагов от ручья с хрустально-прозрачной и неимоверно вкусной водой, наломали сухого терновника. Руки при этом оба расцарапали в кровь, но это казалось неважным. Саша пробурчал что-то непонятное и отлучился, притащив через десять минут котелок и пачку каких-то сухих трав (похоже, тут у него была заначка). Костер развели за несколько минут, терн прогорел быстро и Мирон продегустировал напиток. Выходило вполне неплохо.
      — Вас звать-то как?
      — Зови Мирон Павлинычем, Саша. Кстати, как тут с едой, оголодаем ведь.
      — Как и везде. Меня учили, что любая местность легко прокормит человека.
      — Хм… Греки, конечно, и цикад жарили… Но попробуй, налови их сперва!
      Саша в первый раз рассмеялся. Он упал на спину и задергался.
      — Вот не знал! Ох, не знал!
      — А что?
      — Так мы их дразнили: "Грек-пиндос, воды не донес, отдай медный грос, копеечка лучше!"
      — Так и что?
      — А с кузнечиками вышло бы смешнее! Наверняка!
      — Хм… пожалуй. Ты кубанский, что ли?
      — Ага. А как узнали?
      — Выговор, Саша, выговор. У нас в Крыму он совсем другой.
      Сашка хотел ещё что-то спросить, но вместо этого неожиданно привстал и указал рукой за спину Мирона.
      — Смотрите…
      — Саша, на то и дорога, чтобы по ней ходили и ехали.
      — Так ведь это не просто так.
      — Почему?
      — Здесь не бывает случайных встреч, Мирон Павлиныч.
      — Ага. А грабежи тут бывают? Убийства?
      — Нет… Зачем?
      — Уже лучше. Саша, ты вытерпишь еще несколько вопросов? Я все же контрразведчик, мне нужна общая картина. Понимаешь?
      — Ладно, только я тоже буду спрашивать, а вы — отвечать, идёт?
      — Спрашивай на здоровье. Отвечу.
      "В конце концов", — подумал Нижниченко, — "у меня есть только такой вариант, ничего не случится, если парнишка узнает о «Драконе». Наоборот, он может быть как-то связан с этим делом". Времени у нас должно хватить, та компания (точнее, небольшой караван), кажется, остановилась. Он твердо знал, что потом будет не до рассуждений на общие темы. Непонятно откуда, но знал. И вообще, дела обстояли очень неплохо для покойника. Ничего не болело, голова была кристально ясной и свежей, даже послевкусие от травяной заварки было мятное с кислинкой. Он уже хотел задать вопрос, но его внимание всё больше и больше привлекал караван.
      — Саша, а это явный караван!
      — А, это же Михаил-Махмуд! Пойдем встречать!
      — Ну что, пойдем.
      Вьючные животные вблизи оказались очень заурядными мулами, а Михаил-Махмуд — высоким и худым седоватым брюнетом, встретившим Сашу, как старого и уважаемого знакомого.
      — Привет, Сашки! Что нового?
      — Я опять выходил обратно в мир, Махмуд.
      — И как там?
      — Это новый мир. Вот человек оттуда, поговорите?
      — Конечно, Сашки. Ты пока поговори с охранниками, поучись бою…
      — Чему? Мне? У них?
      — Сашки, среди них есть человек из нового мира. Учись и смотри, хорошо?
      — Вы не хотите, чтобы…
      — Не хочу, Сашки. Ты прав, я не хочу говорить при тебе. Веришь?
      — Верю.
      И опечаленный Саша отправился к охранникам.
      — Меня зовут Михаил-Махмуд. Ты можешь сказать свое имя, или ограничишься прозвищем?
      — Мирон Павлинович. Короче и с равными — Мирон. Ты равный.
      Чем-то таким веяло от Михаила-Махмуда именно равным. Просто хотелось быть ему другом.
      — Хорошо.
      Махмуд выкрикнул что- то короткое и гортанное, один из охранников отцепил большую флягу от одного из вьюков и, не спеша, отправился к присевшим людям.
      — Скажи, Мирон, ты понял, кто такой Сашки?
      Легкий акцент, на грани понимаемого — и незнакомый… Ясно, что тюркский, а какой — неясно. Так бывает, если… Ладно, подумаем потом.
      — Нет, Михаил-Махмуд.
      — Выбери одно из двух имен. Мне все равно, какое… равный Мирон.
      — Не знаю, Махмуд. Немного знаю об его прошлой жизни — и все.
      — Первой жизни, Мирон. Хочешь сок?
      — Конечно.
      — Я так и думал, что ты знаешь о мальчишке очень мало. Видишь ли, он никогда не вырастет, ему придется оставаться таким до Страшного Суда и прожить все эти века и тысячелетия. Так что Аллах будет милосерден к нему — насчет себя я не уверен… Скажи Мирон, ты готов рассказать мне немного о своем мире?
      — Зачем?
      — Я купец, Мирон. Само знание о мире — даже просто о том, что он есть — дает немало. Честно говоря, нас очень мало — купцов межмирья, хотя о нас говорят во всех мирах, где мы бываем.
      — В моем вы точно не были, — Мирон улыбнулся, представив себе появление в родном городе каравана из груженых мулов. Мысль про такую же картину в Андреевске чуть не повергла его в смех.
      — Ага… Я понял — у вас ослы не в ходу, — Махмуд улыбнулся, — тогда вот что… Скажи, Мирон, (стаканы наполнились вновь) тебе что-то говорит фамилия… скажем — Черчилль?
      — Да, конечно. Британский премьер, был такой.
      — Отлично. Ла-Кути?
      — Нет.
      — Хм… Так, что такое СССР?
      Мирон коротко ответил, помянув между делом тех, кого считал виновниками распада страны.
      — Ага. Так, попробуем точнее. Джим Полли?
      — Не знаю.
      — Рональд Рейган?
      — Президент США. Два раза.
      — Пожалуй, все… Скажи-ка, в твоем мире можно выгодно продать антигравитацию?
      — Что?
      — Ты не ослышался. Скажу больше — я продам ее пока только твоей стране, Мирон. Или той, которую ты назовешь. Ты удивлен?
      — Не особо.
      — Хорошо, объясню. Видишь ли, сюда плохие люди не попадают, — караванщик особо выделил "сюда". — Этого тебе достаточно?
      — Пожалуй, да.
      — Тем лучше. Тебе рассказать мою историю? Она, конечно, длинна, но ночь длиннее…
      — Тогда давай.
      — Ну, что же. Я рожден в Южной Руси, примерно в возрасте Сашки был захвачен крымцами. Стал рабом. Сумел бежать в южные степи и стал охотником. Мирон, я охотился не на тамошних дроф! Я охотился на невольничьи караваны. Это было нечто потрясающее: найти таких… и убить! Я стал умным и жестоким: на Первых Кордонах хорошо платили за головы этих волков, очень хорошо — но куда лучше платили за тех, кого я вырывал из полона и возвращал туда! Это была страшная охота, но я слишком возненавидел тех, кто лишил меня в юности дома и свободы. А вернуться туда я не мог, ибо принял ислам… Но на Первой Линии ко мне относились прекрасно: и когда я приводил тех, кто не стал рабами, и когда приносил мешки, в которых стучали головы охотников… Если я доползал дотуда израненный и пустой — меня тоже привечали, подлечивали…
      Я был страшным волком, Мирон! Волком, прикормленным кордонцами! Так продолжалось десять лет, но и волки тоже стареют. И однажды меня подвела моя звезда. Меня схватили, доставили в Кафу и там сварили в масле.
      Было больно и тоскливо: перед этим мне объясняли про адские муки, на которые я обречен… А тут первым, кого я увидел — был старый муфтий. Выслушав мой рассказ, он сказал то, что меня перевернуло. Он сказал мне: "Махмуд, ты исполнил свой джихад. Но видно, Аллах решил, что ты, рыскавший и убивавший, подобно льву, нарушителей заветов Пророка и обращавших в рабство людей Книги — не получишь покоя до Страшного Суда. Садись — и мы решим, что тебе делать дальше".
      — И что же вы решили?
      — Только не смейся. Муфтий сказал, что теперь мне нужно стать купцом и тем, кто будет записывать все о мирах, в которые будет вхож. Он сказал так: "Ты будешь купцом, лучшим из тех, кто был в наших мирах и описателем наших миров — первым и лучшим".
      — И много миров тебе встречалось?
      — Немало. Признаться, до этого я не понимал, зачем Аллаху нужно столько ангелов, если на Земле не так и много людей, а правоверных — еще меньше.
      Мирона вдруг осенила дикая мысль.
      — Ясно. Скажи, Махмуд, ты слышал что-то о маяках?
      — О каких, Мирон?
      — О месте, где человек может говорить…
      — С ангелами? Муфтий считает, что именно с ними — ибо только они могут давать такие советы.
      — Значит, с ангелами.
      — Отсюда до такого места всего пять минут хода. А откуда ты знаешь об этих местах?
      — Мне попадалось такое. Еще в детстве.
      — Послушай, а где?
      Мирон попробовал рассказать и увидел, как резко изменилось лицо Махмуда.
      — Вот как сходятся миры… Я знаю это место, именно там я узнал, как уйти в степи, минуя все кордоны, Мирон. Ну что, смотри: иди к тем камням. Если ты там нужен, и тебе это нужно — значит, остальное будет просто. А пока пойдем-ка к каравану.
      Сашка, что называется, ловил удовольствие. Он вовсю тренировался в сабельном бою с одним из охранников, явно серьезным специалистом в этой области. Оружие звенело, Александр наступал, а охранник, оставаясь на месте, с улыбкой переводил бой по циклу: длинная дистанция, средняя, короткая — и опять длинная.
      — Сашки, чуть не забыл, — Махмуд улыбнулся, — смотри, какой тебе подарок!
      Подарком оказалась боевая рапира и кинжал для левой руки.
      — Очень правильно, хозяин! — Вложив оружие в ножны, охранник улыбался, — Сашки очень подвижен, но у него сегодня ничего не получилось. Сабля — не его оружие.
      — Почему??? - Голос Саши взвился, казалось, до небес.
      — Ну, все просто. Смотри, ты вел бой, уповая на силу. Поэтому я гонял тебя, как хотел — я куда сильнее тебя. А рапира — это то оружие, где сила не столь важна. Тут важнее точность и быстрота, поэтому, с рапирой в руках, ты можешь победить любого здоровяка. Даже и закованного в броню — если поймешь, где слабое место в его доспехах. А парный кинжал… Встань в защитную стойку, я покажу, что даже твоей силы хватит, чтобы отбить сабельный удар! Давай, давай! Нет, доверни левую кисть! Так, смотри, сейчас я просто давлю на твою защиту… Чувствуешь? Теперь удар вполсилы, чтобы ты поверил, а теперь — в полную… И смотри, как окажется открыт средний боец после такого? Видишь — он уже твой!
      — А Вы?
      — А я так ошибаюсь, только чтобы показать, каков уровень среднего бойца. Мне не нужно рубить в полную силу, мне платят не за убийство, а за обезоруживание противника, Сашки!