— Почтенный Йеми, а не мог бы ты побольше рассказать мне о магии в твоем мире? Ферлина упомянула о какой-то катастрофе…
      После переправы через реку они ехали по вьющейся среди холмов Торопии проселочной дороге. Женька залез внутрь повозки и вернул плащ Наромарту, но возвращаться в свой фургон не стал, остался с эльфом и кагманцем.
      — Это была не какая-то катастрофа, а Катастрофа, изменившая весь мир, — Йеми на минуту замолчал, словно собираясь с мыслями, потом продолжил. — Вообще-то лучше бы было поговорить про это с волшебниками, но где же их здесь взять. А кое-что тебе непременно надо знать уже сейчас. Конечно, хорошо бы это рассказать всем, да времени у нас уж больно мало. Только доедем до города — светать начнет, ворота откроются. Так что слушай внимательно, потом своим друзьям расскажешь.
      Давно это было, тогда еще Кагман, Торопия и Прунджа были одной страной, которой правил господарь Улидус Короткий, прозванный так за свой рост.
      — А сколько лет прошло с тех пор? — полюбопытствовал черный эльф.
      — Так в наших краях не принято на лета или вёсны мерить. А по имперскому счёту это было примерно триста двадцать — триста пятьдесят вёсен назад. Где-то так. Точнее — в летописях смотреть надо. Если хочешь, замолвлю за тебя словечко в городском книгохранилище, когда в Кагман вернемся. Может, и найдешь чего. А если нет, то надо будет в столицу ехать…
      Ладно, это потом. Так вот, в то время, буквально за несколько дней, вдруг ослабела магия. Очень сильно. Маги утратили большую часть своего могущества. Но тяжелее всего пришлось тем существам, у которых магия была в природе. Например, тигрицы-оборотни до Катастрофы были неуязвимы для оружия, разве что только для серебряного или заговоренного. А сейчас их можно убить хоть деревянным колом. Или вот драконы. Говорят, раньше они выдыхали пламя или ядовитый пар, метали молнии, плели чары, а с тех пор они ни на что подобное не способны. Всего лишь огромные ящерицы с крепкой чешуей, да острыми когтями и зубами. Ну, хвостом еще могут ударить так, что все ребра переломают. Только кто же с ними будет в рукопашную драться, ежели стрела Каррада почти всегда попадает в цель и убивает наповал?
      Да еще и погода вдруг совсем вразнос пошла. То засуха, то ливни. Ураганы, землетрясения. На острове Пилея, тоже во владения господаря входил, вдруг вулкан проснулся, город Абак в одну ночь разрушил. Почти никто и не спасся. И так по всем землям, по всей нашей Вейтаре.
      И вот тут, словно из-под земли, и выползли отцы инквизиторы. И стали повсюду учить, что это, мол, боги гневаются на людей за то, что те неправильно живут. Заодно и объясняли как правильно: всех, кто не люди — под нож или в рабство, ибо человек — высшее существо и негоже ему с другими народами, как с равными, жить. Магов — тоже к ногтю, богам, дескать, магия неугодна, если ей начнется заниматься всякий человек по своему усмотрению. Каждый колдун, мол, должен быть у господина на учете и служить только ему, верой и правдой. А если свободы возжелает, или господина в чем обманет, то такого колдуна надобно объявить чернокнижником и казнить. В-третьих, во всем у них виноваты стали вольнодумцы. Те, кто либо не тех богов почитают, либо тех, но не так, как надо. Таких, понятное дело, больше всего оказалось. Книгочеи, целители, мастеровые люди… Столько народу погибло, страх.
      — А нормальные-то люди куда смотрели? — возмущение Наромарта достигло предела.
      — Нормальные, — усмехнулся Йеми. — Спервоначалу они этих инквизиторов, понятно, гнали прочь. Некоторым рожи чистили, а кого и на рогатину поднимали. Да только те не унимались. Да и потом безнаказанно пограбить ближнего своего — это большой соблазн. Маги, хорошие мастера — народ не бедный, и инквизиторы щедро одаривали награбленным имуществом своих верных…
      Йеми на мгновение прервал рассказ, подбирая подходящее слово.
      — Псов, — подсказал ему Женька.
      — Ну, уж нет, — не согласился кагманец. — Псы не способны на такую жестокость. Так ведут себя только те, кто обладает разумом, но не ведают ни совести, ни жалости. Эти сразу пошли за инквизиторами, а за ними уже и остальные: не забывайте, время было тяжелое, а люди — озлобленными. Да и к тому же у инквизиторов с самого начала откуда-то была куча денег, а недостатка в неразборчивых наемниках, готовых продать свой меч тому, кто больше платит, какие бы гнусности им затем ни поручали, на Вейтаре никогда не было. Да что там наемники, многие знатные господа продавались, да ещё и побыстрее, чем иная…
      Тут Йеми снова оборвал рассказ, подумав о том, что мальчику ещё рановато знать некоторые стороны жизни. А потом продолжил:
      — Так вот, эти знатные господа, во многих местах возглавили выступление ведомых инквизиторами погромщиков. Королевская власть ослабела по всем странам, многие аристократы предавали своих владык и объявляли себя королями в своих владениях. В другое время владыки бы жестоко покарали изменников, но тогда у них просто не было на это сил. Как раз в те дни умер господарь Улидус, и страна распалась. Его младший брат, Курьян Несчастный, пытался удержать Торопию, но потерпел несколько поражений и смог сохранить под своей властью только Кагман. Да и из Кагмана-то его дважды изгоняли, за что и прозвали Несчастным. Это уже потом сын Улидуса, Колотон Крыса, вернул престол себе и законной династии.
      К тому времени стихия прекратила буйствовать, вроде жизнь начала налаживаться, да только выяснилось, что перебили чуть ли не всех мастеров. А тех, кого не перебили, инквизиторы свезли в Мору. Там у них вроде как штаб-квартира была: король Моры их первым признал и дал им большие вольности. В ответ Орден поддерживал все его войны, к концу этого смутного времени король Матиций увеличил свои владения раз восемь и провозгласил себя Императором. А его наследники продолжили захватывать страну за страной. Вот уже и Торопия — часть Империи, а ведь отсюда до столицы — очень далекий путь. Если двинуться не спеша, то в Море окажешься незадолго до Илока. Сопротивляться Империи очень тяжело: войска у них больше, чем можно себе вообразить, да лучшие мастера — в Море. Благородные лагаты и сеты вооружены железным оружием, а, например, у нас в Кагмане по железу почти никто работать не умеет, про черную бронзу я вообще уж молчу. В годы Луканя Доброго был в Приге кузнец, что сумел секрет черной бронзы разгадать, но не сказал никому, денег хотел побольше заработать. А вскоре его и зарезали. Убийц поймали и повесили, а заплатил им за убийство чужой человек. Говорят — инквизитор заезжий.
      — Заезжий? — переспросил Наромарт. — А что, в Кагмане инквизиторы постоянно не живут?
      — Нет, их еще господарь Крыса выгнал, уж очень они его разозлили. Да толку-то? Жрецов же не выгонишь, а у инквизиторов, считай, в каждом храме и стол и дом…
      — Почему?
      — Потому, что они выполняют волю богов. По крайней мере, так говорят жрецы. А люди… Люди боятся, что оскорбленные боги нашлют на страну несчастья, поэтому ходят в храмы.
      — Ваши боги такие злые?
      — Говорят, что когда-то, ещё до Катастрофы, в нашем мире были и добрые боги, и тогда злые не смели вторгаться в жизнь дальше положенного им предела. Но они объединились и уничтожили добрых. И теперь нас некому защитить от их гнева. Мы можем только приносить им жертвы, чтобы умилостивить их. По крайней мере, так учат в храмах. У нелюдей есть свой бог, но, судя по тому, как они живут, не очень-то он может их защитить. Как и Иссон…
      — Кто такой этот Иссон?
      — Бог. Бог, в которого я верю. В него верят очень немногие.
      — Почему?
      — Потому что не так уж давно он был человеком. Чуть больше двухсот весен назад по имперскому счету. Простым человеком, горшечником в городе Кенапе. В какое-то время он сделал делом своей жизни помощь и защиту тем, кто в них нуждается. Сначала его просто считали чудаком. Потом отношение к нему изменилось: у него появились ученики и последователи, но появились и враги. Всё оттого, что, наставляя тех, кто хотел получить его совета, он учил их не бояться богов. Он говорил, что сила злых богов велика, но не способна заставить человека совершить дурной поступок, если он сам этого не захочет. Жрецам это совсем не нравилось. Кроме того, он говорил, что не должно помыкать нелюдями, что Вейтара — общий дом для всех, кто на ней живет, и что сражаться можно только для защиты своего очага, своего города, своей страны или для помощи слабейшим, но не для захвата чужих земель или чужого имущества. Это не понравилось инквизиторам.
      Иссона дважды пытались убить наемные убийцы, но это им не удалось. Тогда инквизиторы добились его изгнания из города, но это только прибавило ему славы. На беду, вскоре он поселился в Лагурии, которую почти тут же захватили войска Императора. Ученики сумели устроить ему побег, а в холмах близ города собралось огромное войско, воодушевленное его призывами. Говорят, в нем бок о бок сражались люди и орки, гномы и минотавры… Но императорские легионы в кровопролитном сражении разбили Армию Свободных, после той битвы Иссона никто не видел. Но остались его последователи, люди и нелюди, которые помнят его слова и стараются воплотить их в жизнь.
      — Достойное учение, на мой взгляд, — заметил черный эльф. — Но если Иссон — бог, то его священники должны получать от него силу и творить чудеса.
      — И они получают её. Но те, кто не верят, говорят, что это — не чудеса, а результат магии или мысленного воздействия. Среди адептов Иссона на самом деле много магов и псиоников. Ведь инквизиция жестоко преследует и тех и других.
      — Кто такие псионики? — не понял Женька.
      — Это те, мозг которых может устанавливать контакт с другими разумами… И еще некоторые вещи. Например, некоторые из них способны предвидеть будущее, передвигать предметы.
      — Понятно, — кивнул подросток. — У нас таких называют экстрасенсы. А Балис бы сказал, что все они — выдумщики и шарлатаны.
      Наромарт вздохнул.
      — Балис очень уж упрощенно воспринимает мир. Меня это очень сильно удивляет.
      — А меня — нет, — сообщил мальчишка. — В нашем мире большинство такие, как он. Потому что чудес у нас не бывает.
      — Бывают в вашем мире чудеса, — не согласился Наромарт. — Ты сам рассказывал.
      "Что и требовалось доказать", — подумал Йеми. Мало того, что все незнакомцы не принадлежат Вейтаре, они ещё и попали сюда из разных миров, и знают друг о друге не так уж и много.
      — Сказки нашего мира я рассказывал, — отмахнулся Женька. — Сказки. В них бывает всё. А вот в жизни никаких чудес нет. Поэтому большинство людей ни во что не верят.
      — И в богов? — ужаснулся Йеми.
      — Ну, как сказать… Храмов много, и люди в храмы ходят. Только вот в книгах учат одной вере, а ведут себя люди совсем по-другому. И все это видят.
      — А разве боги не наказывают тех, кто прикрывается их именем? — недоверчиво спросил эльф.
      — А кто их разберет? Священники говорят, что наказывают. Только как это проверишь? Вот Зуратели — боги наказали или оно само случилось?
      — Трудный вопрос, — согласился Наромарт. — Понимаешь, боги могут действовать непосредственно, а могут — через нас. Мы им молимся, они — направляют наши поступки.
      — А проще можно? — с явным раздражением спросил мальчишка. — Когда ты отправился бороться с Зуратели — это твой поступок — или воля Элистри? Или вот когда Йеми помогает кому-то, это сам Йеми — или его Иссон?
      — Мы в таких случаях вместе…
      — А сам ты можешь сделать что-то хорошее? Без Элистри?
      — Ты не понимаешь, Женя. Это бессмысленный вопрос. Я не могу быть без Элистри. Если я остаюсь без неё, то уже перестаю быть собой.
      — Значит, сейчас ты — не ты? Сам говорил, Элистри нет в этом мире, значит, она тебя покинула.
      — Она со мной. Она всегда со мной. В этом мире нет её могущества. Но вера — не торговля. Я служу Элистри не потому, что она дает мне силы, а потому, что хочу идти её путем.
      — Тебе определенно надо поговорить со священниками Иссона, — убежденно заявил Йеми. — Сейчас ты почти повторил его слова. Он учил, что тем, кто говорит о том, что бог покинул его, нужно заглянуть в свою душу и поискать бога там: не окажется ли, что они сами покинули бога. Если в душе нет веры, то сколь бы ни было велико могущества бога, он не сможет вести за собой эту душу. Но только пока мы не вернулись в Кагман, не вздумай проповедовать свою веру.
      — Это не понравится инквизиторам?
      — Не только. Инквизиторам не понравится, что проповедуется чуждая вера, и что её проповедует нечка. Но есть ещё и стражники, которым не понравится проповедующий раб.
      — Я тебя понимаю Йеми. Скажу так: я не намерен специально собирать вокруг себя народ и читать ему проповедь. Но если кто-то, как сейчас, сам захочет узнать о моей вере, то мой долг священника рассказать ему всё как можно подробнее и понятнее.
      — Ну, в таком случае я за тебя спокоен, — усмехнулся кагманец. — В Торопии вряд ли кому в голову придет расспрашивать о вере чужого раба. Это не в местных обычаях.
      Темные силуэты стен Плескова они увидели ещё до рассвета. Впрочем, оказалось, что Йеми именно на это и рассчитывал. По его предложению повозки остановились в фисташковой рощице примерно в трети сухопутной лины от города — на импровизированный военный совет.
      — Сначала надо узнать новости от Сибайи, — объяснил кагманец своим спутникам. — Они преследовали похитителей до города и должны хоть что-то о них узнать.
      — А как они нас найдут? — поинтересовался Женька.
      — За этим дело не станет, — улыбнулся купец. — Ушастика они почувствуют даже за пару лин. Так что скоро здесь будет кто-то из них. А пока что, давайте обсудим наши планы.
      — Наши планы очень зависят от того, что расскажут твои… — Мирон замялся, подыскивая подходящее слово.
      — Сограждане, — подсказал Йеми.
      — Да, сограждане. Если мы на что-то настроимся заранее, то будет трудно себя переубедить, даже если ситуация будет требовать иного решения.
      — Тогда, полагаю, пора выслушать сограждан, — предложил Наромарт. И, обернувшись в темноту деревьев, негромко позвал: — Курро, выходи. Что ты прячешься?
      Из фисташковой чащи с шумом выбрался крупный мужчина. Это и впрямь был Курро, босой, одетый в серую полотняную рубашку и такие же штаны. Одежда явно была позаимствована с чужого плеча, причем её прежний хозяин дородностью до тигра-оборотня явно не дотягивал: и рубаха, и штаны при каждом движении трещали по всем швам и грозили вот-вот лопнуть.
      — Как же ты узнал, что я здесь? — изумленно спросил он у Наромарта.
      — Услышал, — с улыбкой ответил целитель и поднес левую руку к единственному уцелевшему уху.
      — У тебя хороший слух, парень, — одобрительно кивнул тигр-оборотень и повернулся к Йеми. — В общем, так. Эти мерзавцы в городе. Мы гнались за ними до самых стен, но они сумели проскользнуть внутрь.
      — Как они это сделали?
      — Там недалеко был подземный ход…
      — Был?
      — Они его за собой обвалили, — виновато развел руками толстяк.
      Йеми между тем сосредоточенно обдумывал услышанное. Это были не такие уж и плохие новости. Подземные ходы из города за стены контролировало сообщество плесковских воров. Воспользоваться ими без ведома и согласия сообщества было никому не под силу. А значит тот, у кого есть знакомство в кругу авторитетных воров города, легко мог узнать, кто были похитители. Надо ли говорить, что знакомства у Йеми были, очень даже серьезные знакомства. Вот только хвастаться этим перед пришельцами из иных миров ему совсем не хотелось. Выходит, ему теперь надо найти благовидный предлог, чтобы от них отвязаться… Ну, за этим дело не станет — предлог, можно сказать, сам на язык просится. Только не надо торопиться его пускать в ход, хорошо бы самих путников подвести к тому, что им лучше в город не входить… пока сам Йеми их не позовет.
      — Значит, они спрятались в городе…
      — Да, а нас Сибайя разделила на три отряда, каждый из которых наблюдает за своими воротами. Будь уверен, Риону они мимо нас никак не смогут провести.
      — Не сомневаюсь, — проворчал кагманец. — Только, смотрите, чтобы кто-нибудь из проживающих вблизи от города не заметил слишком больших кошек.
      — Тебе бы только всех учить, — обидчиво протянул оборотень.
      — Что делать, Курро. Разве я виноват в том, что ты шастаешь по чужим дворам и таскаешь одежду?
      Толстяк широко ухмыльнулся.
      — Это у вас, людей, ходить в натуральном виде считается неприличным. Когда-то давно я тоже так думал, но, пожив тигриной жизнью, поменял своё мнение. Но к чужим предрассудкам нужно, по возможности, относится с пониманием… К тому же, если тебя я знаю давно, то как бы восприняли мою наготу твои друзья, я даже не могу предположить. Вдруг бы их это оскорбило?
      — С чего это ты взял, что я буду не один?
      — Эти ребята не похожи на тех, кто предоставят разбираться с похитителями их детей посторонним людям, — снова ухмыльнулся Курро. — Или я ошибаюсь?
      — Ты абсолютно прав, — заверил его Наромарт.
      — То-то же, — довольно заключил тигр-оборотень. — Ладно, хватит болтать. Я пошел к своим, а то уже светает.
      И вправду на востоке уже алела узенькая, но яркая полоса, предвещавшая восход дневного светила.
      — Передашь что-нибудь для Сибайи?
      — Я отправлюсь в город и узнаю, что и как. Где вас искать?
      — Уж точно не среди этих благоухающих фисташек, — кажется, толстяк только и делал, что улыбался. — Ближе к городу будет оливковая роща, там и ищи.
      — Хорошо. И еще раз прошу, будьте осторожнее. Не нужно лишний раз дразнить Империю.
      Коротким кивком показав, что он осознает всю серьезность ситуации, толстяк скрылся в зарослях.
      — Едем в город? — спросил Женька.
      Йеми утвердительно кивнул, но этот жест никого уже не ввел в заблуждение: все уже поняли, что таким образом в Кагмане обозначают несогласие.
      — Всем нам там делать нечего. Вы легко можете попасть в неприятности, поскольку не знаете здешних нравов, а мне некогда будет за вами следить: я должен буду искать детей.
      — Йеми прав, — поддержал купца Мирон. — Всем нам и впрямь там нечего делать. Но трое из нас в своем мире занимались именно тем, узнавали секреты чужих стран и чужих армий.
      — Трое?
      — Да, трое. Балис, Саша и я.
      Кагманец одарил подростка взглядом, наполненным интересом и уважением. Про Мирона он догадывался давно, молчаливый верзила в оксенском берете мог оказаться кем угодно, но вот от мальчишки ожидать подобного умения в голову не приходило. Хотя, сам Йеми в его возрасте имел за плечами четыре похода, но ведь таких как он, Пауков Господаря, всего восемь. Так уж исстари повелось в этих краях: восемь старших боляр — зримая опора трона, восемь их вторых детей — опора невидимая.
      — И вы втроем хотите идти в город?
      — Нет, втроем мы пойти не можем. В этом случае здесь останутся только Наромарт и Женя. По нашей легенде — раб и слуга. Мне это кажется подозрительным.
      Йеми одобрительно помотал головой: Мирон снова рассуждал именно так, как это делал бы на его месте сам Йеми.
      — Это действительно подозрительно. Значит?
      — Значит, в город пойдут только двое из нас. Саша и я.
      — Почему ты? — возмутился Балис.
      — Потому что ты — в первую очередь специалист по силовым действиям, а там понадобится собирать и анализировать информацию. Это — моя работа.
      — А если ты покажешься кому-то подозрительным со своими вопросами, и тебя попытаются арестовать?
      — Не серьезно.
      — Надо просчитывать все варианты. Это профессионализм.
      — Балис, профессионал — это не тот, кто шепчет там, где его заведомо не подслушивают.
      — Профессионал всегда помнит, что случаи бывают разные, — процитировал Балис одно из своих преподавателей, которого весь курс сначала тихо материл за въедливость, а потом, как водится, искренне уважал, за то, что тот сумел накрепко вбить в курсантские головы серьезное отношение ко всем составляющим воинской службы, какими бы мелкими и рутинными они порой не казались. И еще за то, что не уставал напоминать о том, что главная забота командира — обеспечить максимальную безопасность себя и своих подчиненных, насколько это возможно. В мирное время это помогало избегать глупых несчастных случаев и нелепых потерь на учениях. Когда мирное время кончилось — эти уроки стали спасать жизни.
      — Пустой спор, — раздраженно сказал Нижниченко. — Конечно, риск есть, но он очень невелик.
      — Риск довольно велик, — возразил Йеми. — Человек в совершенно неизвестной одежде всегда привлекает внимание. Тебя могут задержать сразу у городских ворот.
      — Я бы мог накинуть плащ Наромарта, — предложил Мирон уже не столь уверенным голосом.
      — Во-первых, сразу видно, что плащ с чужого плеча: он тебе слишком длинен. Во-вторых, что ещё хуже, этот плащ заставляет подозревать в своём хозяине чародея. А к чародеям в Империи особого доверия люди не испытывают. Поэтому, лучше мне пойти в город одному.
      — Почему одному? — удивился Саша. — А мне-то что пойти мешает?
      — Тоже одежда, — терпеливо ответил Йеми. — Я уже объяснял, что меч носят только лагаты, и…
      — Рапиру и кинжал я оставлю здесь, — прервал его подросток.
      — Хорошо, пусть так. Но одежда остается незнакомой.
      — Одеждой мы можем поменяться с Женей. Вы же говорили, что такую одежду, как у него, здесь знают.
      — Да? А меня спросить забыл? — раздраженно отреагировал тот.
      — А что? — искренне удивился Сашка. — Я же не для забавы. Надо ведь узнать, что с малыми сделали.
      — А то без тебя не узнают…
      — Ты что, не понимаешь, что им, — подросток кивнул на потерявшихся от такого нахальства Мирона и Балиса, — идти нельзя? Если ты мне не дашь одежду, то Йеми придется идти одному. В любом случае, у него уйдет больше времени, чтобы всё выяснить.
      — Ага, а ты у нас прямо как… — тут Женьке захотелось назвать кого-нибудь из пионеров-героев, толстенную стопку книг о которых он как-то во время субботника перетаскивал из бывшей пионерской комнаты в школьную кладовку. Раньше, когда в школе учились Женькины папа и мама, пионерами должны были быть все школьники. Но, после того как распался Советский Союз, быть пионером стало сначала необязательно, а потом и совсем ненужно. Пионерская организация быстро и тихо отмерла. Кое-где остались отдельные отряды, но в Женькиной школе красных галстуков никто не носил. От былых времен осталась только пустующее помещение пионерской комнаты. Вот её-то директор школы и решил переоборудовать под компьютерный класс, когда по спонсорской программе от знаменитой компьютерной фирмы DEC школа получила сервер и десяток рабочих станций. Пионерский же реквизит сначала кто-то даже предложил снести на помойку, но директор сказал, что историю надо уважать, какой бы она ни была. Вот и отрядили второй «Б» в полном составе на перенос горнов, барабанов, красных флажков, книжек и всего прочего до лучших времен в кладовку. В награду за работу ребятам достались значки в виде красных пятиконечных звездочек с портретом кудрявого мальчишки в центре. Руководивший разборкой комнаты техник Рома объяснил ребятам, что этот мальчишка — сам главный коммунист Ленин, такой, каким он был в детстве, а такие значки с его портретом раньше носили самые младшие коммунисты, Женькины ровесники, которых звали «октябрятами». Женька, хоть и удивился, но в правильности объяснения не сомневался: Рома был коммунистом и о Ленине должен был знать всё. Кстати, он к себе в радиорубку прихватил бюст Ленина, правда, такого, каким его знал каждый киевский мальчишка: лысого и бородатого. Ещё бы не знать: Ленину в городе было целых два памятника: один на Майдане у гостиницы «Москва», а другой — в начале бульвара Шевченко. Папа рассказывал, что когда Женька был совсем маленьким, у этих памятников постоянно митинговали какие-то (папа-то знал, какие, это Женька уже забыл) люди, требуя их снести. Но к требованиям этих людей никто не прислушивался, и, в конце концов, им просто надоело митинговать, когда никто на них не обращал внимания. Вот и остались в городе два памятника взрослому Ленину, совсем непохожему на кудрявого веселого мальчишку с маленькой октябрятской звездочки.
      Но сейчас фамилии этих пионеров-героев куда напрочь вывалились из памяти, и Женька не нашел ничего лучше, чем брякнуть:
      — … как Брюс Виллис. Придешь — и всех спасешь.
      — Не знаю, кто такой твой Брюсвилис, но ты говоришь ерунду, — похоже, Сашка не ожидал возражений от Женьки и, столкнувшись с ними, сильно разозлился. — Прежде чем их спасать, надо узнать, что с ними и где они.
      — Мне кажется, что Саша прав, — Наромарт понял, что назревает скандал, и решил вмешаться. — Ему стоит пойти в город вместе с Йеми.
      — Одному? — нахмурился Мирон.
      — Ваше Превосходительство, господин генерал, — при этом обращении Женька, прикрыв рот ладонью, расхохотался. Не то, чтобы демонстративно, просто уж больно непривычно было слышать такие слова. Одно дело, когда так говорят в каком-нибудь стареньком кино о революции. И совсем другое дело, когда это говорит твой ровесник, да еще и на полном серьезе. Но Сашка не обратил на Женькин смех никакого внимания.
      — У меня семь выполненных боевых заданий по оперативной разведке. Четыре раза ходил в одиночку.
      А потом добавил:
      — А если считать нашу встречу, то пять раз.
      Мирон непроизвольно поёжился: чем дальше оставалась та беседа в самолете, тем больше хотелось её никогда не вспоминать. Хотя, конечно да, Сашка, несмотря на свой возраст, — наверняка хороший полевой разведчик. Только вот даже самого хорошего полевого разведчика страшно отправлять в неизвестность: без хоть какой-то легенды, без страховки… Без ничего, по сути.
      — Ладно, — Мирон непроизвольно рубанул воздух правой рукой, — убедили. Спорить можно долго, только время не ждет. Пусть Саша попытается, если только Женя ему одежду даст.
      Маленький вампир тяжело засопел, словно самый обычный расстроенный мальчишка, и принялся расстегивать крючки жакета.
      — Рубашка тоже нужна?
      — Не нужна, — ответил Йеми. — И штаны можно оставить. А вот обувь лучше поменять.
      — А такую одежду, как у Жени, можно в городе купить? — поинтересовался у кагманца казачонок.
      — Вряд ли, — с сомнением кивнул головой купец. — Такую одежду носят в Клевоне, здесь, в Торопии, её никто не шьет.
      — Я тебе местную одежду куплю, — пообещал Сашка, натягивая жакет. — Черт, тесный какой…
      — Ага, на какие шиши? — как мог ядовито поинтересовался Женька, стягивая с ноги сапог.
      — А это уже моя забота.
      — Нет уж, никакой самодеятельности, — строго потребовал Мирон. — Йеми, можешь выделить деньги на одежду для ребят?
      Порывшись в подвешенном к поясу кожаном кошеле, кагманец вынул пару крупных монет и протянул их казачонку.
      — Два гексанта, по полдюжины ауреусов в каждом. Этого хватит с большим запасом. Только смотри, не потеряй.
      — Не потеряю, — усмехнулся Сашка, но тут же его лицо изумленно вытянулось: — А где же тут карманы?
      — А их тут нет, — с наигранным равнодушием ответил Женька.
      Сашка хмыкнул и сунул деньги в карманы штанов.
      — Пистолет бы ему, на всякий случай, — вполголоса произнес Нижниченко. — Жаль, что у меня не было при себе табельного оружия.
      — Вот, держи, — капитан протянул подростку ПМ. Мирон от неожиданности даже не понял, откуда пистолет появился в руках у Балиса. А тот уже выгреб из кармана магазин. — Стрелял когда-нибудь из пистолета?
      — Стрелял из браунинга и маузера. Но они совсем другие.
      — А из кольта?
      — А разве бывают кольтовские пистолеты? Я только револьверы встречал.
      — Попадаются, — улыбнулся Балис. — Пистолет Кольта образца тысяча девятьсот одиннадцатого года в царской армии офицерам разрешалось приобретать за свои деньги и использовать как табельное оружие.
      — Э-э-э… — Мирон напряг память. — Да там вроде много что разрешалось. Я вот забыл уже давно. А ты то с чего об этом помнишь?
      — Хотя бы с того, что именно этот кольт послужил Токареву прототипом для ТТ. Убедительная причина?
      — Убедительная, — согласился Нижниченко.
      — Ладно. Саша, смотри внимательно. Это — предохранитель… В магазине восемь патронов, вынимается и вставляется он вот так… Курок… Кнопка затворной задержки… Патрон в патроннике…Дальше двадцати пяти метров — даже не пытайся…
      — Двадцати пяти метров? — такое указание расстояния мальчишку серьезно озадачило. — А сколько метров в сажени, я подзабыл?
      — Для простоты считаем, что два, — помог Мирон, видя, что Балиса вопрос казачонка поставил в тупик. — Итого, прицельную дальность принимаем за двенадцать саженей.
      — Спасибо. Теперь — прицел. Целиться надо немного ниже, чем хочешь попасть…На прицельной дальности — примерно… на пол головы ниже. И учти, что спуск мягкий, ненароком ногу себе не прострели.
      Пока его спутники обменивались соображениями на своём родном, совершенно незнакомом Йеми языке (хотя как сказать, чем-то их речь напоминала говор коренных обитателей Челесты), кагманец внимательно наблюдал за тем, что они делали. А посмотреть было на что. Сначала из загогулины, чем-то напоминавшей таинственное оружие Балиса, был извлечён металлический брусок. Затем из него на расстеленный платок воин выщелкнул похожие на вытянутые орехи металлические же цилиндрики. Ещё один «орешек» был извлечён из самой штуковины, в которой оказалось на удивление много движущихся частей. Все манипуляции сопровождалось щелчками и лязгом. Стало понятно, как следует пользоваться этой железякой: надо было, смешно отставив руку, потянуть за крючок в скобе до щелчка — Саша проделал это раза три. Это немного походило на арбалет, но именно «немного»: даже из маленького арбалета с вытянутой руки никто не стрелял: попадать было намного труднее, чем при стрельбе с упора (даже мастера стрельбы навскидку, которых Йеми за свою жизнь сумел повидать аж троих, упором при возможности никогда не пренебрегали). Потом «орехи» опять были спрятаны внутрь штуковины — этим уже занимался Саша. Наконец, видимо, завершив объяснения, Балис уже на морритском спросил мальчишку:
      — Всё понятно?
      Кивнув (Йеми уже понял, что этим жестом путешественники, подобно обитателям Большого Заморья, обозначали согласие), Сашка заткнул пистолет за брючный ремень. Одетый навыпуск Женькин жакет скрыл оружие от постороннего взгляда.