Сашка тренировался с интересом и большим желанием: отчасти из-за того, что на Тропе у него оказалось неожиданно много свободного времени, которое нужно было хоть как-то занять, отчасти просто из любви к фехтованию как таковому. Последнее время каждый новый учитель отмечал умение мальчика, взять хотя бы Саида, того, что был в караване Михаила-Махмуда в последнюю встречу. Но лицом к лицу с настоящим врагом, в бою не до победы, а до смерти, с рапирой в руке Сашка оказался в первый раз.
      Первого противника ему удалось наказать за самоуверенность. Вторым оказался легионер, достать которого казалось довольно проблематичным: огромный щит позволял легко парировать атаки рапирой. К счастью, мальчишка не потерял способности к хладнокровному рассуждению. Преимущество воина должно было стать его слабым местом. Необходимо было заставить солдата делать как можно больше движений щитом, чтобы левая рука быстрее устала. И подросток использовал каждую возможность для контратаки, пытаясь достать противника гибким клинком то сверху, то снизу, то обойти его справа, лишь бы тому приходилось делать больше защитных движений. Сашка вился вокруг врага, словно овод вокруг лошади, избегая ударов, каждый из которых легко мог стать роковым — ведь доспехов на мальчишке не было. Пока у него хватало сил вовремя уворачиваться от смертоносного клинка вражеского гладия, или отступать, набирая дистанцию.
      — Изонисты нас окружили! Мы в ловушке!
      Громкий крик откуда-то от ворот не мог не привлечь внимания легионеров, сражавшихся в ближней части двора. Опытные воины, они отвлеклись от боя всего на какую-то пару секунд, но именно эти секунды и внесли перелом в ту схватку, что кипела около хижины путников из Кагмана. Балис выстрелом в упор убил ближайшего из нападавших и тут же проскочил через открывшуюся в их цепочке щель. Он оказался на сравнительно узком пространстве между стеной убежища и рядом хижин, но зато теперь все враги были лишь с одной стороны. И в то же мгновение в ряды легионеров ворвался настоятель Огустин. Ворвался донельзя эффектно, эдаким сине-зеленым вихрем, успев достать своим посохом троих солдат раньше, чем они успели понять, что вообще происходит. Но при этом стрелять в эту кучу, где среди солдат мельтешил старикан, морпех уже не мог: пуля — дура, запросто можно было подстрелить друга вместо врага.
      Когда тебя атакуют шестеро — шансов победить либо нет совсем, либо их очень много. Наромарту выпал второй случай. Легионеры, привыкшие к боям в составе больших отрядов, строй против строя, в беспорядочной драке были гораздо менее эффективными и более уязвимыми. Полукровка, обладавший эльфийской реакцией и драконьей чувствительностью, Наромарт легко предугадывал каждое действие противников, когда оно ещё только начиналось. Помноженное на технику поющего клинка, которой обучал его Халькар, это давало ему возможность оставаться неуязвимым, своевременно парируя удары или уклоняясь от них. Правда, и атаковать у него практически не было возможности. Точнее — была возможность лишь обозначить атаку. Большие щиты практически обеспечивали легионерам полную безопасность. Опытный воин, наверное, мог бы достать врага и за этой защитой, но Наромарт воином не был. Он хорошо умел защищаться мечом, но слишком плохо умел нападать.
      Численный перевес по-прежнему оставался на стороне отряда Кудона. Можно сказать, подавляющий численный перевес. По всем законам войны, это должно было вести к победе — но не приводило ни к чему. Каждый из защитников укрепления без особого ущерба для себя сражались с несколькими легионерами. Да что там — без особого ущерба. Если говорить прямо, то солдат убивали одного за другим, весь двор был устлан трупами в медных панцирях. Нужно было отступать. Это было позором, поражением, но позволяло сохранить жизнь хотя бы части отряда. Иначе убежище изонистов превращалось в могилу для всех, кто пошел на штурм. Но отступить можно было только через ворота, а в них появился новый противник.
      — Верник, Малдун, расчистить ворота, — громко скомандовал оптий. Теперь против воина в черном плаще оставалось только четыре легионера, но, хорошо защищаясь, тот крайне неумело атаковал. На помощь уроду спешил почти обнаженный воин с двуручным мечом, с ним Кудон решил сразиться самолично.
      У Битого оставался последний противник. Остальные лежали на земле, не в силах подняться. Но Воин Храма, уже давно не участвовавший в боях не на жизнь, а на смерть, подзабыл, что сражаться можно и не вставая на ноги. Один из лежащих легионеров полоснул гладием по голени изониста. Боль заставила бывшего марина на мгновение отвлечься, но и этого оказалось достаточно: тяжелый пилум последнего врага вошел ему в живот. Битый тяжело осел на землю. Легионер не стал тратить время на освобождение оружия: оставив пилум в теле жертвы, он выхватил гладий и поспешил на помощь оптию Кудону, схватившемуся с обладателем двуручного меча.
      После того, как пришлось уворачиваться чуть ли не от полудюжины копий, два противника показались Гаяускасу просто легкой разминкой. Нет, конечно, расслабиться он себе не позволил, но вести бой стало гораздо проще. Возможность выстрелить представилась почти моментально, ещё две пули — и ещё одним противником стало меньше.
      Центурион — это центурион. Чтобы заслужить это звание, надо пролить изрядно пота и крови. Олусу Колине никогда не приходилось слышать, чтобы звание центуриона покупали. В общем, это было понятно: никаких особых материальных выгод оно не сулило, а наказанием за подкуп издавна служил огромный штраф, а то и изгнание с конфискацией имущества. Зато авторитетом центурионы пользовались непререкаемым: ведь каждый из них был опытным воином, прошедшим не одну дюжину сражений. Естественно и оружием они владели почище любого принципа. Вот и тот молодой командир, что бросился навстречу благородному сету, оказался крепким орешком. Сначала Олус хотел было встретить его прямым колющим ударом, чтобы тот с разбегу насел на клинок, как рыбаки насаживают червя на ловчий крюк. Но воин ушел влево, так, что клинок лишь слегка скользнул по изогнутой поверхности скутума, и тут же попытался в свою очередь достать противника гладием. Разумеется, из этого ничего не вышло: Олус, входя в ритм боя, уже уходил вправо, набирая расстояние. Когда у противников такое разное оружие, многое решает кому из них удастся навязать бой на удобных для себя условиях. Благородному сету выгодно было сражаться на длинной дистанции, в то время как вооруженный коротким клинком центурион стремился оказаться к противнику как можно ближе.
      "Помоги Иссон", — взмолился Йеми, сжимая в руках рукоятки кинжалов. Два легионера с тяжелыми пилумами наперевес неслись на него с одним лишь желанием — уничтожить. Конечно, они понимали, что их противник вовсе не намерен позволить убить себя, не оказав ни малейшего сопротивления. Но что мог сделать им человек без доспехов и оружия, схватившийся от отчаяния за голову? Возможно, он был магом, но и магу не так-то просто справиться сразу с двумя воинами. А потом мелькнули две коротких серебристых молнии, и оба солдата упали на землю лицом вперед, под головами начали растекаться лужицы крови. Оба кинжала попали точно в цель — в глазницы воинов. Во время тренировок кагманцу не часто удавалось одновременно кинуть оба кинжала с такой точностью. Не иначе, как Иссон сейчас был вместе со своим последователем.
      Глабр Корнелий считал себя человеком рассудительным и осторожным. Упаси боги, не трусливым, а именно осторожным. Трусов в имперских легионах не было, нет и, храни боги, никогда не будет. Но смелость бывает разная. Глабр был сторонником осторожной смелости. Он никогда не рисковал ни на ноготь более, чем требовал его долг солдата и приказания командиров. Додекан Линорий велел ему идти сразу за собой по штурмовому бревну — он шел, хотя и понимал, что у тех, кто шел сзади него больше шансов остаться в живых. Додекан приказал двигаться между стеной укрепления и хижинами и уничтожить любого, кто встретится и окажет сопротивление — он шёл. Не его вина, что врагов на его пути не оказалось. Но вот выбегать на середину двора и ввязываться в кипящий бой ему никто не приказывал, поэтому осторожный принцип позволил себе, прячась за одной из хижин, сначала внимательно осмотреться. Очень внимательно. Естественно, на это потребовалось некоторое время. А затем ему представился замечательный случай отличиться. Командир Кудон скомандовал Вернику и Малдуну атаковать изониста, вставшего в воротах и перекрывшего путь к отступлению. Солдаты бросились исполнять приказ оптия, но оказалось, что тот парень мастерски метает кинжалы. Убить обоих одновременным броском с двух рук — это надо уметь, такого Глабр за всю свою жизнь не разу не видел, а жил он вот уже тридцать шестую весну и повидал за это время немало. Но тот, кто способен так метать кинжалы, наверняка не был ни чернокнижником, не псиоником. Просто не мог им быть, ведь никакое мастерство не дается задаром, без каждодневных изнурительных занятий и упражнений — это воин знал абсолютно точно. А раз так…
      Фигура легионера появилась из-за ближайшей хижины столь неожиданно, что Йеми не успел ничего сделать для своей защиты. Пилум со свистом рассек воздух и ударил кагманца в грудь. Изонист ещё успел услышать хруст, с которым под ударом железного наконечника ломались его ребра, а потом его пронзила дикая боль. Ноги подломились, он упал прямо на тела валяющихся у ворот легионеров. Мертвых и раненых.
      Гарий Раэлий был ещё жив. Изонист, грудь которого пробил пилум кого-то из ребят (взгляд Гария уже настолько затянуло туманом, что легионер не мог разглядеть, кто метнул оружие), лежал буквально в паре песов. Он тоже был жив, Гарий видел, как он вцепился в древко, пытаясь вырвать пилум из раны, но силы в руках уже не было. Легионер попытался ударить врага гладием, но и его силы ушли вместе с кровью. Рука Гария еле шевельнулась, изонист, наверное, даже и не заметил этого движения.
      Удар посоха в горло, который сделал небоеспособным последнего легионера, совпал по времени с очередными хлопками ольмарского оружия. Огустин огляделся. Балис стоял в нескольких песах от настоятеля обители изонистов, весь в пыли, забрызганный кровью, но, судя по всему, целый и невредимый. Бой продолжался только в середине двора: с последними оставшимися врагами сражались Наромарт и благородный сет.
      Сашка с каждым мгновеньем уставал всё больше и больше, руки и ноги словно наливались свинцом, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Легионер тоже устал, его движения становились всё медленнее и неувереннее. Но ни один, ни другой не прекращали боя. Боя, в котором, было уже понятно, победит не тот, кто лучше владеет оружием, а тот, кто сохранит больше сил. Если, конечно, не случится нечто непредвиденное, неожиданное, нечто, что круто изменит ход событий.
      Горизонтальный удар с разворота — центурион успел отскочить на безопасное расстояние. Перехват, меч взмыл вверх над правым плечом для рубящего удара. А центурион уже шел на сближение, вскидывая вверх скутум. Шаг назад, чтобы позволить мечу набрать большую силу, а щиту не дать заблокировать удар на размахе. Но центурион был проворнее — ещё бы, он только вступил в бой, он ещё полон сил. Ему удалось принять на щит удар на самой начальной стадии, и он тут же сделал ответный выпад, целясь в грудь. Ногу назад, корпус назад, руки, естественно назад, но меч остался направленным на врага. Центурион все же дотянулся до Олуса кончиком гладия, царапнул кожу на груди. Но теперь — наш выпад, двуручный меч намного длиннее, назад не уйти. Но центурион и не попытался уйти назад — он ушел вбок, и клинок лишь скользнул по пластинам сегментаты.
      Два легионера караулили выход из хижины. Внутрь не совались. Понимали, что там преимущество может оказаться не на их стороне. Но и заблокировали Мирона надежно — носа не высунешь. И в то же время внимательно наблюдали за происходящим вокруг: атака Балиса и Огустина врасплох их не застала. Только противопоставить этой атаке солдатам оказалось нечего: Гаяускас убрал своего противника короткой очередью, а изонист нанес отвлекающий удар шестом в колено и тут же с другой стороны ударил врага ногой в голову. Вот и всё, и нету стражи.
      Брат Коглер решил бежать. Ничего другого не оставалось: победа явственно клонилась на сторону изонистов. О том, что с ним произойдет, если он попадется в плен, инквизитору не хотелось и думать: слишком мрачным было такое будущее. Надо было уходить. Но как? Пробиваться к воротам? Для этого нужно было проскочить мимо нескольких стычек, кипевших во дворе. Тратить время на мальчишку, до сих пор умудрившегося не погибнуть под мечом легионера, брат Коглер, конечно, не собирался. А вот миновать без боя середину двора было невозможно: там, в смертельном бою, сцепились оптий Кудон и почти обнаженный воин с двуручным мечом. Лезть к ним было бы верхом неосторожности: один солдат попробовал, было, вмешаться, так мятежник снес ему голову одним ударом, походя, словно чашу вина осушил. Да ещё дальше к воротам на высокого светловолосого изониста наседало четверо легионеров, от ударов которых он, кажется, довольно удачно защищался мечом. Словом, путь через ворота был заказан.
      Зато, ни одной живой души не должно было обретаться на пути к штурмовым бревнам, по которым в укрепление попала дюжина Линория, да и сам инквизитор. Осторожно, поминутно оглядываясь, боги берегут того, кто бережет себя сам, он отступал всё дальше вглубь двора, пока не добрался до нечестивой изонистской молельни. Прижавшись спиной к каменной стене, он пробрался вдоль неё на задний двор. Раненая нога болела, в сапоге хлюпала стекшая кровь, но сейчас брат Коглер старался не обращать на это внимание. Нужно было во что бы то ни стало покинуть поселение изонистов, а уж потом можно будет заняться и раной.
      — Бросьте оружие. Сопротивление бесполезно.
      От хижины к месту боя шли трое: Огустин, Балис и Мирон. Оружие, известное легионерам было в руках только у изониста, но то, что уродливая кривулина в руках высокого человека в черной одежде убивает с безжалостностью городского палача, понимали все — это понимание было оплачено множеством трупов в медных доспехах, валявшихся по всему двору.
      — Бросьте оружие. Мы сохраним ваши жизни.
      Самое тяжелое в судьбе военного — принимать такие решения. Его отряд был обречен, в этом сомнения не было. Оставался выбор: погибнуть всем до одного, но сохранить честь Двадцать десятого легиона, или же сохранить жизни хотя бы немногих солдат, но позорно признать поражение. И выбирать должен был он — оптий Валерий Кудон, которому уже никогда не быть центурионом. Что ж, значит, такова его судьба. Но если ему самому уже больше не жить, то пусть останутся живыми хотя бы некоторые из тех людей, что доверились ему. А позор… Он знает, как стереть позор со штандартов родного легиона.
      — Бросить оружие! — отдал команду Кудон.
      Оставшиеся на ногах легионеры повиновались командиру.
      — Здесь был ещё один! — тут же выкрикнул Сашка. — Он где-то там, за постройками.
      Балис тут же бросился вглубь двора.
      — Держись дальше от стен, — крикнул он сунувшемуся было вперед парнишке.
      Всё-таки хорошо, что изонисты строили все свои постройки круглыми, можно было не опасаться атаки из-за угла. Конечно, опытный воин всё равно сможет использовать здания для укрытия, но эффективность нападения по любому будет меньше.
      — Я его в ногу ранил, — сообщил казачонок.
      Это тоже было хорошей новостью. Раненый в ногу далеко не убежит, если, конечно, он задумал именно убегать. Ну а если нападать, то его подвижность сильно уменьшится.
      Сашка двигался грамотно, стараясь всё время обезопасить себя от неожиданного нападения. Но атаки так и не последовало: во дворе врага нигде не было. Гаяускас подтянулся на стенку.
      Человек в белом балахоне поверх чешуйчатого доспеха с мечом в правой руке торопливо спускался вниз по склону холма, сильно прихрамывая на правую ногу.
      — Стой, стрелять буду! — рефлекторно выкрикнул Балис.
      На убегавшего это не произвело никакого впечатления. Прибавить скорости он, похоже, был не в состоянии, но и сдаваться в плен явно не собирался.
      Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу. Спрыгнув наружу, морпех присел на колено, прицелился и нажал спусковой крючок. Автомат молчал. "Две осечки за один бой — это, пожалуй, перебор", — подумал Балис, передергивая затвор. Патрон не вылетел. Тихо выматерившись, Гаяускас отсоединил магазин — так и есть, пустой. Заставляя себя не торопиться, Балис вытащил из кармана скрепленные изолентой запасные рожки, присоединил их и снова вскинул автомат. Беглец, между тем, почти добрался до опушки леса. Для того, чтобы скрыться в кустах, ему оставалось преодолеть каких-то тридцать-сорок метров, когда хлопнул выстрел. Воин, словно получив мощный удар по шее, упал лицом вперед, чуть не перекувыркнувшись через голову. Упал и замер.
      — Убит? — спросил сверху забравшийся на стену убежища Сашка.
      — Это не игра в войну, это настоящая война, — ровным голосом ответил Балис, перебираясь через ограду. — Ему предлагали сдаться. Не захотел — сам виноват. Пошли.
      На появившихся из-за построек морпеха и казачонка вопросительно смотрели все, кто был во дворе.
      — Сдаться он не захотел, — коротко объяснил Балис.
      — Понятно. Пожалуйста, помогите собрать оружие, — обратился Огустин к обитателям приюта. — И посмотрите, кто из раненых жив, мы постараемся оказать им помощь.
      А потом добавил, обращаясь к оптию:
      — Если твои люди помогут разыскать живых среди мертвых — это будет хорошее дело.
      — Ты доверяешь нам? — изумился Кудон.
      — Я слышал, что среди легионеров принято оказывать помощь своим раненым товарищам. Мне будет жаль, если эти слухи окажутся ложью.
      — Ты слышал правду, старик, — мрачно ответил оптий. — Ребята, ищите живых и переносите их прямо сюда. Поживее.
      — Эй, полегче, — вмешался Мирон. Решать, что делать со сдавшимися, было, конечно, правом Огустина, но допускать такую вольницу было просто безумием. — Начнем с дальней части двора. Сначала Саша и Женя соберут оружие, а потом уж вы осмотрите своих товарищей.
      Изонист недоуменно посмотрел сначала на Нижниченко, потом на Кудона, словно вспоминая что-то давно забытое.
      — Как вам удалось защититься от ментального контроля? Почему мы не почувствовали вашего приближения?
      — Маг раздал нам специальные амулеты, которые должны были скрыть наше присутствие, — нехотя ответил Валерий.
      — Снимайте! — потребовал Огустин.
      Солдаты так же нехотя, как и с оружием, расстались с амулетами: маленькими круглыми медными медальонами на тонких шнурках. Мирон недоверчиво посматривал на эту картину.
      — Теперь они целиком в нашей власти, — пояснил Огустин. — Стоим им только подумать о сопротивлении или побеге — и они будут остановлены прежде, чем успеют что-либо сделать. И вот что, центурион, пусть двое из твоих солдат сходят за беглецом. Может, он ещё жив.
      Балис покачал головой, но объяснять ничего не стал. Он видел, что попал туда, куда целился, а целился он в голову.
      Олус Колина Планк счел, что наконец-то в его присутствии во дворе никто не нуждается, и отправился в свою хижину, дабы надеть одежду. Кидаться в бой голышом ещё куда не шло, но разгуливать по двору в одной набедренной повязке в мирное время, без всяких сомнений, наносило ущерб достоинству благородного сета.
      "С карьерой великого серого кардинала будут определенные трудности", — с изрядной долей самоиронии подумал Нижниченко. На то, что у агентуры могут порыться в мозгах в почти буквальном смысле слова, в его мире закладываться всё же не приходилось. Любой профессионал знает, что и "детектор лжи" и "сыворотку правды" можно обмануть. Не то, чтобы легко, но можно. И, если уж на то пошло, то легко разведчикам и контрразведчикам в работе вообще никогда не бывает. Разве что, в примитивных книгах и фильмах, но никак не в жизни.
      Кстати, одну вещь у Огустина теперь просто необходимо выяснить. Прямо сейчас.
      — А наши мысли тоже у вас под контролем? Ведь на нас нет никаких амулетов.
      — Пусть тебя это не беспокоит, Мирон. Мы убедились в том, что в вас нет зла ещё тогда, когда вы только подходили к обители. С этого момента никто не посмеет здесь прослушать ваши мысли иначе как по вашей просьбе или же при крайней необходимости. Иссон учил, что у каждого существа должна быть внутренняя жизнь, куда не следует вторгаться без приглашения, и мы чтим этот его завет, как и все остальные.
      Нижниченко кивнул: такое объяснение его полностью устраивало.
      Балис между тем отошел к воротам.
      — Йеми?! - поверх трупа легионера лежал человек в таком знакомом сером плаще, только теперь плащ был залит кровью, а из груди человека торчало длинное древко пилума.
      Услышав его голос, кагманец приподнял голову и слабо улыбнулся. В уголке рта густела тонкая красная струйка.
      — Я живучий, Балис, — произнес он слабым голосом. — Мне ещё племянницу надо спасти.
      — Спасем. Мы их всех троих спасем, — торопливо ответил морпех, опускаясь рядом с проводником. — Наромарт, быстрее сюда. Йеми ранен.
      Словно эхом с противоположного конца двора раздался голос Сашки:
      — Здесь ранены Битый… и Тиана…
      К мальчишке поспешил Огустин, а к Балису — темный эльф. Мирон, демонстративно поигрывая пистолетом, остался следить за легионерами. Те вели себя смирно: первая фаза знакомства с неизвестным, когда непонимание опасности блокирует возникновение страха, уже прошло. Наступила вторая стадия, когда непонимание этот страх многократно увеличивает. А может быть, причиной их смирения был вовсе не пистолет Мирона, а ментальный контроль, о котором говорил настоятель Огустин. Если изонистам и вправду не составляет труда управлять чужими мыслями, то сейчас перед Нижниченко были не люди, а всего лишь самодвижущиеся безвольные куклы.
      — Ну что? — нетерпеливо спросил Гаяускас, едва Наромарт склонился над Йеми. Тот только отмахнулся. Сил на исцеление такой раны у него не было. Кагманцу ещё относительно повезло: пилум пробил нижнюю долю правого легкого, не задев печени. Буквально два три дюйма ниже — и дело было бы совсем плохо. Но любая рана с повреждением внутренних органов требует серьезного лечения, которого он сегодня всё равно оказать не мог.
      — Балис, вытащи пилум. Я помолюсь за него.
      — Там маг лежит оглушенный. Его обязательно надо связать, — горячо прошептал Йеми.
      — Не волнуйся, никуда твой маг не убежит, — пообещал Балис.
      Отставной капитан осторожно, но решительно вытащил копьё из раны, тут же плащ вокруг отверстия начал напитываться свежей кровью. Наромарт опустил руку прямо на рану, красная жидкость проступила между черными пальцами.
      Бросив копьё, Гаяускас подошел к лежащему лицом вниз в воротах человеку, которого кагманец назвал магом. Перевернул его на спину — тот был без сознания. Нащупав висевший на шее защитный амулет, Балис снял его с бесчувственного врага и вернулся к Наромарту и Йеми. Целитель-священник беззвучно молился. Морпех переводил взгляд с эльфа на кагманца и обратно. Напряжение с лица Йеми спало, дыхание стало ровнее. Кровь больше не вытекала из раны.
      — Это всё, что я сегодня могу, — признался Наромарт.
      — Это немало, — подбодрил его Гаяускас.
      А на другом конце двора в это же время Огустин склонился над Битым.
      — Как ты?
      — Ничего, отец мой. Я справлюсь с этой раной, только извлеките из неё пилум. Как остальные?
      — Увы, Тиана покинула нас.
      — Да примет Иссон её душу.
      — Да сбудутся твои слова. Сегодня вечером мы помолимся о душе нашей сестры, — отвлекая Воина Храма разговорами, настоятель примеривался, как лучше вытащить пилум. Приняв решение, без предупреждения резко рванул за древко, извлекая оружие из тела. Марин непроизвольно дернулся, но тут же обмяк. Наложив руки на рану, старик тут же воззвал к Иссону, чтобы тот дал ему силы остановить кровотечение.
      — Лучше было поберечь твои силы для тех, кто не может помочь себе самостоятельно, — слабым, но недовольным голосом произнес Битый. — Говорю тебе, я и сам бы мог залечить свою рану.
      — Кому и какую помощь оказывать — решают лекари, а не больные. Потому что только они в ответе за жизни тех, кого им приходится лечить. За все жизни, понимаешь?
      Изонист поднялся на ноги, огляделся.
      — Мирон, Балис. Нужно перенести наших раненых в хижины. Мы ещё помолимся об их выздоровлении, но помимо наших молитв им нужен покой.
      — Вот и твои носилки пригодились, — грустно констатировал Гаяускас.
      — Лучше бы работы для них не оказалось, — откликнулся Нижниченко.
      Носилки, естественно, остались там, куда их положили в день прихода в приют — в ближней к воротам хижине в правой части двора, если встать спиной к молитвенному дому. Там у Битого был небольшой склад разнообразной утвари: горшки, плошки, ведра и светильники соседствовали с корзинами, мотыгами, лопатами, граблями, какими-то скребками, косами и вилами. Разумеется, за два прошедших дня хозяйственный марин уже успел произвести на своём складе генеральную уборку и расставить поверх носилок огромное количество всякого барахла. Пришлось задержаться, чтобы переложить всё это с носилок на землю.
      Выйдя во двор, друзья обнаружили, что легионеры уже успели сложить отдельно своих раненых и отдельно — мертвых. Кое-кто из тех, кто был всего лишь избит, уже начинал приходить в себя. Огустин и Наромарт осматривали тех, кто получил огнестрельные ранения. Среди выживших таких было всего четверо. Оружие лежало в стороне отдельной кучей, которую никто не охранял. Не считать же охраной Женьку, который вертел в руках гладий, внимательно изучая его конструкцию. Благородный сет, облачившись в короткую рубаху без рукавов и короткий, но широкий плащ светло-зеленого цвета, топтался во дворе, явно не зная, чем ему заняться. Сашки не было видно: видимо, тоже отправился привести себя в порядок.
      — Боюсь, что простая молитва его жизни не сохранит, — огорченно заметил Огустин, кивая на Гария Раэлия. — Слишком много он потерял крови. Потребуется нечто большее.
      — Я согласен с тобой, почтенный отец, но сегодня я не смогу ничем ему помочь, слишком много сил я уже потратил. А до завтрашнего рассвета он вряд ли дотянет.
      Изонист огорченно кивнул.
      — Наши силы не беспредельны. Я вижу, что и тебе знакомы тревоги и сомнения военного целителя.
      — Знакомы. Мне не раз приходилось быть лекарем на поле боя сразу после сражений.
      — И как же ты поступал?
      — У того народа, среди которого я вырос, принято было спасать жизнь большему числу своих раненых, а потом — большему числу пленных воинов противника.
      — Что ж, наши мысли идут соседними дорогами, как и должно быть. Хотя жизни почтенных Йеми и Битого ничего не угрожает, я бы мог существенно поспособствовать выздоровлению одного из них. Но этот человек нуждается в помощи больше.
      — Я согласен с тобой, почтеннейший. Возможно, оставшихся у меня сил хватит, дабы помочь Йеми и Битому.
      — Так помоги. А я пока помолюсь Иссону об этом несчастном.
      Огустин присел над впавшим в бессознательное состояние легионером и положил руку на его лоб. Наромарт направился к Йеми, которого Мирон и Балис уже уложили на носилки.
      — Давайте отнесем его в нашу хижину. Я помолюсь об исцелении и, думаю, смогу ему помочь.
      — А что делает старик с этими легионерами? Неужто лечит? — поинтересовался Мирон.
      — Именно.
      — Они пришли сюда, чтобы убить его.
      — Думаешь, он этого не понимает?
      — Но тогда для чего?
      — Он делает это "не для того, чтобы", а "потому, что".
      Мирон замолчал. Только такое парадоксальное объяснение вносило хоть какую-то ясность в поведение изониста.
      Переложив кагманца на тюфяк в хижине, Мирон и Балис перенесли затем туда же и Битого. Изонист был словно в забытьи или трансе и даже не заметил, как его перекладывали на носилки, несли и уложили на тюфяк. Наромарт присев над ранеными тихонько молился. Не желая ему мешать, люди вышли из хижины.
      — Как думаешь, поможет? — с некоторым сомнением в голосе спросил Нижниченко.
      — В это трудно поверить, но если тебя за два дня на ноги подняли, то Йеми и Битый, я полагаю, встанут ещё быстрее. Наромарт говорил, что кости срастаются медленнее всего.
      Огустин, завершив молитвы над солдатами, тяжело поднялся на ноги и усталой походкой подошел к обитателям убежища.
      — Все раненые потеряли много крови. Жить они будут, но оправятся от ранений не быстро. Хорошо бы их напоить крепким мясным бульоном, очень полезны мозговые кости. Ради такого дела надо зарезать одну из наших овец. Обычно этим занимался Битый, но он тоже ранен. Вы сможете?
      — Вообще-то этим нам заниматься как-то не приходилось, — ответил Мирон. Балис подтверждающе кивнул.
      — Тогда я поручу это кому-нибудь из солдат. Кстати, беглеца принесли. Он мертв.
      Гаяускас пожал плечами: по его мнению, обсуждать тут было нечего.
      — Скажите, что вы намерены делать дальше? — поинтересовался Нижниченко.
      Изонист непонимающе посмотрел на гостя из дальних земель.
      — Раз сюда пришли солдаты — значит, расположение приюта стало известно властям. Жить спокойно нам не дадут. Поэтому, мы уйдем отсюда сразу, как только сможем. Вам тоже придется уйти. Мне очень жаль, но больше помочь вам мы ничем не сможем.
      — Вы и так помогли нам больше, чем мы смели рассчитывать, — искренне ответил Нижниченко. — Вопрос в другом: как быстро мы сможем покинуть это небезопасное место.
      — Лучше спросить об этом Наромарта, его способности целителя воистину велики.
      — Непременно, но сейчас он занят: молится над Битым и Йеми, и мы не стали ему мешать.
      — Я могу только предположить, что Битый завтра будет в состоянии выйти в путь, хотя идти придется медленнее и пройти мы сможем не так уж и много. Что же касается Йеми… даже не знаю. Возможно, что и его Наромарт завтра поднимет на ноги. Если нет, то послезавтра утром он оправится от ран, это совершенно точно. Мы сможем выйти отсюда на рассвете.
      — Значит, два дня… Вы не боитесь, что за это время сюда нагрянут новые враги? — задал беспокоящий его вопрос Мирон.
      — Нет, это совершенно невозможно. От предгорий до этого места пешим маршем никак не меньше суток пути, да и то, если прекрасно знать горные тропы. А ведь до предгорий надо ещё добраться. Но, самое главное, надо узнать, что здесь произошло.