— Я думаю, что в его нынешнем виде господину Зуратели будет трудно подать на нас жалобу, — примирительно сказал Наромарт, показывая рукой на окаменевшего скульптора, но Ястреб хмуро покачал головой.
       — Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас, предупреждаю. Ежели эта статуя — господин Цураб Зуратели, то, боюсь, прибавится еще одно обвинение — в убийстве. Причем, согласно законам Риттерберга, использование боевой магии является отягчающим вину обстоятельством.
       Наромарт развел руками.
       — Простите, у меня нет опыта общения со слугами закона. Мне вы тоже предлагаете покинуть город?
       Стражники переглянулись, Ястреб печально покачал головой.
       — Нет, доктор. Убийство — слишком серьезное преступление. Мы не можем вас так вот отпустить.
       — Вообще-то я его не убивал, — начал было темный эльф, но его прервала пришедшая наконец-то в себя мадемуазель Виолетта.
       — Погодите, погодите. Если будет установлено, что господин Зуратели в своём доме совершал преступления, то наши действия будут расценены как…
       И, не окончив фразы, вопросительно посмотрела на Рыбачку.
       — Ну, как не особенно умная попытка помощи Страже, я полагаю. Только нужны доказательства.
       — Доказательства ожидают нас во внутреннем дворе, — хмуро сообщил Наромарт. — Там превращенные в камень дети, которых Зуратели обманом вытащил из других миров, чтобы превратить здесь в статуи пороков.
       Лицо Рыбачки исказила гримаса.
       — Знаете, доктор, после таких слов очень хочется нанести физический ущерб при задержании. Либо тому, кто делает такие вещи, либо тому, кто так гнусно клевещет.
       — Что ж, надо найти в этой комнате артефакт, позволяющий превратить статуи в детей — и свидетельств у вас будет достаточно.
       Ястреб хотел что-то сказать, но тут у дверей застонал и закопошился Джин.
       — Так, всем молчать! — потребовала Рыбачка и довольно грубо подняла карлика.
       — Ну, что здесь происходит?
       — Госпожа, это не я, — забормотал Белью. — Я ни в чем не виноват. Я пальцем до детей не дотрагивался.
       — Почему-то у меня на этот счет имеется иное мнение, — задумчиво протянула Рыбачка. — Впрочем, в нашем городе все решает суд, и только суд. Но обвинения в твой адрес очень серьезны, поэтому решения суда тебе придется подождать в городской тюрьме.
       — Не хочу! Не хочу в тюрьму! Я ни в чем не виноват! Это все Зуратели! Это он вытягивал детей из иных миров и превращал их в статуи пороков. Я ведь всего лишь слуга, а не маг. Подумайте сами, как я мог участвовать в его экспериментах! Не надо меня в тюрьму, пожалуйста! — близость наказания повергла Джина в настоящую истерику.
       — Если хочешь этого избежать, то ты должен помочь следствию. Понял?
       Джин часто-часто закивал.
       — Понял, конечно, понял. А как я могу помочь?
       — Ну, во-первых, дать подробные показания о том, как господин Цураб Шем Зуратели доставал детей для своих… творений. А во-вторых, быстро давай сюда артефакт, который разрушит магию.
       — Конечно-конечно, госпожа, — засуетился карлик. — Я все экспонаты знаю, что есть что. Вот, извольте.
       Он направился к одной из этажерок и взял с полочки длинный серебряный жезл. Примерно треть его составляла отполированная рукоятка, затем он делился на четыре переплетающихся жгута, ближе к концу жгуты расходились, обвивали прозрачный кристалл, а потом снова сходились, образуя острие.
       — Мадемуазель Виолетта, возьмите жезл, — попросил Ястреб.
       — Пусть лучше его возьмет доктор Бользен, — ответила волшебница. — Превращения в камень не проходят бесследно. Дети могут испытать шок, я должна быть готова применить магию исцеления. Нар, ты ведь сможешь активировать жезл?
       — Думаю, что да. Вроде бы, ничего сложного в этом нет.
       — Отлично. Пройдемте во двор.
       Сопровождаемые светящимися шариками Наромарта, они вышли из комнаты. Впереди шла Рыбачка, за ней семенил услужливый карлик, далее мадемуазель Виолетта и волшебник, замыкал шествие Ястреб.
       Когда они спустились во внутренний дворик, Наромарт вдруг почувствовал всей своей вампирьей природой приближение полночи — времени наибольшей активности инфернальной магии. Это сказалось не только на нем: хоровод каменных фигур стремительно наливался Силой.
       — Стойте.
       Все остановились.
       — Там опасно. Я посмотрю.
       Наромарт осторожно вошел в круг фигур. Почти физически почувствовал Силу, потоки которой пронизывали всё его существо. А затем рядом с этим миром возник второй. Стоя во дворе дома Зуратели, эльф одновременно находился в парке какого-то города. Этот второй мир был виден смутно, всего на несколько десятков ярдов вокруг. С одной стороны парк вроде примыкал к реке, одетой в гранитную набережную. В том мире был день, и падал легкий зимний снег.
       А еще в парке стояли статуи — еще более уродливые, чем творения господина Шема. Полукольцом, а не кругом. Не каменные, а отлитые из тусклого серого металла. А в центре полукруга — еще две статуи из металла золотистого — устремлённые навстречу друг другу маленькие мальчик и девочка с завязанными глазами.
       Стоя в профиль к Наромарту и не замечая его, статуи рассматривали мужчина и женщина. Она — среднего роста, в теплых меховых одежах, он — высокий, немного сутулый, в клепаном кожаном доспехе странного покроя, но почему-то при этом без оружия, да еще и в шерстяном колпаке на голове. Нелепый вид этой парочки дополнялся тем, что на обоих были окуляры престранной конструкции.
       — Ну что, Лешка, — услышал Наромарт женщину, — а это та самая Царевна Лягушка?
       — Она, она, Лидия Владимировна, — кивнул мужчина. — По авторскому замыслу — аллегория Проституции.
       Видимо, он продолжал говорить, но видение вдруг стало стремительно меркнуть и, через несколько мгновений, полностью исчезло. Остался только дворик, статуи детей и недоумевающая группа людей неподалеку. Начинающий маг еще раз прислушался к своим ощущениям — потоки Силы пропали.
       — Похоже, что это не только памятник, а еще и недостроенный портал.
       — Портал? — мадмуазель Виолетта торопливо принялась творить заклятья, стражники покрепче сжали в руках оружие. — Действительно, что-то связанное с перемещениями между гранями и планами здесь присутствует. Но, если это и портал, то он ещё явно не завершен.
       — Что ж, этому можно только порадоваться. С кого начнем?
       Волшебница подошла к ближайшей скульптуре. Наромарт сосредоточился. Магический посыл, взмах палочкой и…
       Одетая в лохмотья девочка обвела двор широко раскрытыми глазами, оттопырила нижнюю губу и растеряно произнесла:
       — Я ничего не понимаю…
       А через несколько минут двор гудел на разные ребячьи голоса, к которым примешивались слезы бившийся в истерике на груди у мадемуазель Валентины птичницы Гертруды и проклятья гончара Клауса, избранных господином Шемом Зуратели на роль пострадальцев от детских пороков. Растерялись даже невозмутимые законники Рыбачка и Ястреб: хоть и бывалые люди, но такого им видеть ещё не доводилось.
       Наромарт тоже не знал, что делать дальше, но тут его отвлекло настойчивое подергивание за плащ. Внимания к себе добивалась одна из оживленных статуэток — так сказать, девочка с собакой. Точнее, с рисунком собаки.
       — Что такое? — удивленно спросил эльф. — Что случилось?
       — Господин волшебник, — на вид, насколько Наромарт разбирался в людях, девчонке было не больше десяти лет — еще младше Женьки, но её голос, хоть и подрагивал от волнения, но был не по годам серьезен и рассудителен, — а Вы только нас расколдовали или и других можете?
       — Других? Кого других?
       — Там, где меня заколдовывали, была статуя волшебника.
       — Точно, — вмешался стоящий рядом Женька, наконец-то пришедший в себя от потрясения. — Такой бородатый дядька из темного мрамора в остроконечной шляпе.
       А ведь и правда, стояла такая в мастерской. Статуя как статуя, ничем особенным из остальных не выделялась. Неужели, тоже жертва? А почему бы и нет? Жаль, Дранго уже не спросить…
       — Пожалуй, Вы правы, — Наромарт бросил взгляд на пытающегося навести порядок во дворе Ястреба и заспешил к двери. Женька и девчонка — за ним. В голову пришла, было, мысль пригласить мадемуазель Виолетту, но потом эльф решил, что Гертруде целительница нужнее.
       В мастерской Наромарт сначала тщательно осмотрел статую. Судя по тонкости работы и впрямь творение не Зуратели, а Лонгхарда. Что ж, злое дело надо исправлять. Повернувшись в пол оборота к скульптуре, он активировал жезл. В следующее мгновение на месте камня стоял крупный человек в темных одеждах. А еще через миг кристалл на жезле в руке эльфа звонко лопнул, и мастерскую Зуратели осветила ослепительно яркая вспышка.
      — Он просто не успел остановить то заклинание, которое хотел произнести перед тем, как его превратили в камень. Вот так я и приобрел свое увечье, — закончил свой рассказ Наромарт.
      — А что было потом? — это, конечно, не утерпел любопытный Серёжка.
      — Мадемуазель Виолетта сумела меня вылечить, но шрамы остались… А когда я почувствовал себя лучше, то стал искать возможность вернуться на свою Грань. Маги Риттерберга помогли нам попасть на Дорогу, а дальше, как я уже говорил, в ближайшем городе мы должны были найти себе проводника.
      — А Женьку и Анну-Селену Вы хотели завести в их миры?
      Наромарт промолчал. Врать он не любил и не умел, но и объяснять, что маленькие вампиры не могут вернуться в свою прежнюю жизнь, он тоже не собирался. Во всяком случае, пока. Он не сомневался, что его новые спутники свыклись с мыслью о том, что путешествуют в обществе эльфа, но доверие между ними пока было явно ниже того уровня, когда известие о том, что среди членов отряда имеются два вампира, не приводит к немедленному развалу отряда.
      — Что же получается, мы вас задерживаем на дороге домой? — не унимался Серёжка, воспринявший молчание Наромарта, как подтверждение своей догадки.
      — Почему это вы задерживаете? — не согласилась Анна-Селена. — Вообще-то решение принимали мы все, и меня никто ни к чему не принуждал.
      — Ну, все равно… Если бы я мог вернуться к родителям…
      Мальчишка не договорил.
      — А где твои родители? — спросила девочка.
      — У меня их теперь нет, — глухо ответил Сережка после небольшой паузы.
      — Извини, я не знала…
      — Ладно…
      — Я вот книжку одну читал, — вступил в разговор Женька, — про ребят, которых инопланетяне похищали. Так вот, для них специальный полигон придумали. Вроде как острова в океане. Сорок островов, каждый из которых соединен с двумя-тремя другими разводными мостами. Днем их сводят, ночью — разводят.
      — И что? — довольно вяло поинтересовался Сашка.
      — И то, что раздали ребятам оружие и сказали: те, кто захватит все сорок островов — вернутся к родителям. А остальные — погибнут. И ребята начали воевать друг с другом — чтобы вернуться.
      — И убивать? — ужаснулась Анна-Селена.
      — И убивать, — безжалостно ответил Женька.
      — Ну и зря, — спокойно заметил Сашка. — Не друг с другом надо было воевать, а с теми, кто их похитил.
      — А как с ними воевать, если они абсолютно непобедимы?
      — Абсолютно непобедимых не бывает, — так же спокойно ответил Сашка. — Если идет борьба, значит, у каждого есть своя слабость. Главное — найти ее. Кстати, чем книжка кончилась?
      — Герой вернулся домой, — без особой охоты сообщил Женька.
      — Что перебил всех и захватил сорок островов? — не унимался казачонок.
      — Нет, нашел слабость у тех, кто их захватил.
      — Вот видишь, я же с самого начала сказал…
      — Что видишь? — рассердился Женька. — Это же книга. В книгах всегда так бывает: сначала героя загоняют в безвыходное положение, а потом он чудом спасается и всех побеждает. А в жизни все по-другому. В жизни чудес не бывает.
      — Это как посмотреть, — возразил Наромарт. — Взять хоть нашу историю. С одной стороны, нашу победу над Зуратели можно считать и чудом, а с другой — все закономерно. Рано или поздно, но его тайна все равно была бы раскрыта, и возмездие бы его настигло.
      — Ага, рано или поздно… Для того, кому поздно, от этого не легче…
      — А кому, вообще говоря, поздно? Для превращенных в камень время останавливается, Анна-Селена может подтвердить.
      — Могу, — охотно откликнулась девочка. — Сначала я рисовала в мастерской, потом вдруг что-то случилось — и я уже во дворе. А между этим как будто ничего и не было. Я даже испугаться не успела.
      — Это хорошо, что Зуратели был псих и только превращал людей в камень. А если бы он их убивал? — не сдавался Женька.
      — Убрать все зло из мира — не в моей власти, — вздохнул Наромарт. — И не в твоей. И ни в чьей из нас. И я не верю тем, кто громко обещает сделать жизнь каждого счастливо и беззаботной. Но это и не нужно…
      — А что же нужно? — поинтересовался Балис. Лезть в спор детей ему казалось не солидным, но последние слова эльфа затронули старую рану в его душе.
      — Нужно всего лишь стараться жить так, чтобы вокруг себя было меньше зла и больше добра. Не кидаться устроить жизнь тех, кто обитает где-то далеко и о ком ты почти ничего не знаешь, а помогать тем, кто рядом: родным, друзьям, знакомым.
      — И всё?
      — А разве этого мало? Ведь каждый — чей-то родственник или знакомый. И если в его беде помогут близкие, то зачем ему нужна помощь героя, пришедшего откуда-то издалека…
      — И для полного соответствия своим словам тебе надо было отказаться от борьбы с Зуратели. Ты же не житель Риттерберга, — усмехнулся Женька.
      — Во-первых, я не закон издаю, а даю совет, к тому же очень общий. Я не герой и приключений на свою голову не ищу, но уж если они меня находят, то я от них не прячусь. Во-вторых, неправильно говорить, что Зуратели победил я. Один бы я с ним никогда не справился: Зуко, мадемуазель Виолетта, Евсей Доксеев, ты — все поучаствовали.
      — Ага, особенно этот предатель, — настроение у Женьки окончательно испортилось, когда Наромарт упомянул его в одном ряду с русийским магом.
      — А, по-моему, он как раз делал то же самое, что и эти твои ребята с островов. Велика ли разница, как убить — своими руками или руками другого человека?
      — Ребята с островов друг друга не знали. А к Евсею мы в гости пришли, как к другу. Чай вместе пили, все рассказали… Если он так Зуратели боялся — мог бы сразу отказаться нам помогать. А то сначала помог, а потом предал. Тоже мне, Рыцарь Крапивы. Если они все такие предатели, то правильно их повсюду не любят!
      — Ребята с островов знали, что против них — не враги, а такие же, как и они — которых заставили. Это же не враги, я бы их убивать не стал, — улучил возможность высказаться Сережка.
      — Это вот так здесь говорить хорошо, когда для тебя это все сказки. А когда в лицо тебе направлен меч, и если ты не поднимешь в ответ свой, то умрешь, все сразу становится по-другому, — Женька старался придать своему голосу уверенность, но ему не очень-то это удавалось. Ведь меча ему пока что держать в руках не приходилось — разве что изредка деревянный муляж-бокен, когда на тренировках в секции айкидо отрабатывались приемы самообороны против вооруженного мечом противника. Тогда ему эти занятия казались не очень умными и наивными — трудно себе представить, чтобы в начале третьего тысячелетия кто-то бегал по Киеву с настоящим мечом и желанием убить. Все нормальные убийцы (если только убийцу можно назвать нормальным) давно перешли либо на ножи, либо на огнестрельное оружие. Однако, оказавшись в Риттерберге, свое отношение к тем тренировкам он изменил — теперь полученные знания могли пригодиться в любой момент. Жаль только, что знаний этих оказалось совсем немного, но здесь исправить уже ничего было нельзя.
      — Надеюсь, ребята, вам не придется решать эти проблемы на практике, — попробовал подвести итог Мирон. Женька хотел что-то ответить, но не успел: с передка донесся голос правившего фургоном Сашки:
      — Эгей, похоже, это наш дуб.
      Женька, Сережка и Балис живо соскочили с повозки, Анна-Селена, сидевшая ближе к Сашке, выбралась на передок, Наромарт неуклюже замешкался. Мирон помог ему выбраться из фургона, и теперь все путешественники смотрели на открывшийся впереди вид.
      В этом месте ущелье расширялось, стены его становились более пологими, между камней то тут, то там мелькали зеленые пятна травы. Левую стену рассекала узкая щель, куда уходила тонкая лента ответвляющейся дороги. А у самой развилки рос непонятно как здесь очутившийся дуб. Не очень высокий, зато толщиной, наверное, в четыре обхвата, раскинувший во все стороны могучие узловатые ветви, покрытые густой зеленой листвой. Совсем молодой, светло-зеленой листвой, словно сейчас только вступала в свои права весна.
      — Думаю, это то место, о котором нам говорилось во снах, без всяких сомнений, — нарушил молчание Наромарт. — Саша, в ущелье точка перехода?
      Казачонок прислушался к собственным ощущениям.
      — Да, и очень близко.
      — Что ж, как и предполагалось… Ну что, поворачиваем?
      — Вроде, все уже решили, — недовольно проворчал Женька.
      — Тогда, вперед.
      Эльф хотел забраться в повозку, но Гаяускас остановил его.
      — На два слова, Наромарт.
      — Пожалуйста.
      Когда они отошли на несколько шагов, чтобы остальные не могли слышать разговора, Балис сказал:
      — Сегодня утром Вы сильно помогли мне. После того, как я рассказал Вам о сне, мне стало намного легче.
      — Мы договорились, что еще вернемся к нашему разговору, — напомнил темный эльф.
      — Верно. И мы обязательно к нему вернемся. Но сейчас разговор не обо мне, а о Вас. Может, Вам тоже стоит более активно бороться со своими страхами?
      — Что именно Вы предлагаете?
      — Мы сейчас попадем в новый мир. Мир, которого не знаем мы, и который не знает нас. Может, Вам стоит войти в него с открытым лицом?
      С минуту Наромарт раздумывал, затем произнес:
      — Пусть так!
      И, решительно откинув капюшон, вернулся к повозке.
      За поворотом дорога довольно резко стала клониться вниз. Склон горы слева неожиданно резко оборвался, открылся котлован глубокой впадины. Гаяускас, давно не бывавший в горах, почувствовал себя несколько неуютно. С одной стороны почти отвесная стена, с другой — пропасть, а между ними — дорога шириной каких-то пяток метров. Он соскочил с повозки, чтобы посмотреть, насколько крут склон котловины. Увиденное не сильно вдохновляло: пусть перед ним оказался и не обрыв, но крутизна склона была на глаз градусов шестьдесят, к тому же сам склон представлял из себя осыпь с густо разбросанными по ней крупными валунами. И только метрах на пятистах книзу он становился более пологим и обрастал невысокими сосенками.
      — Неприятный склон, — сообщил Балис, забираясь обратно в повозку.
      Наромарт что-то ответил на непонятном ему языке.
      — Что? — переспросил Гаяускас.
      Темный эльф снова что-то сказал, и капитан снова его не понял. Да и не только капитан.
      — Ох ты, мы же с Тропы сошли, как же я забыл, — донесся снаружи голос правящего конем казачонка.
      — Что забыл, Саша? — с беспокойством спросил Мирон.
      — На Тропе все друг друга понимают. А на Гранях — как придется.
      — В-весело, — пробормотал Балис. — И как мы теперь будем?
      — Нужен системный подход.
      Мирон достал из кармана ветровки блокнот и авторучку и принялся расчерчивать небольшую табличку. С интересом наблюдавший за его действиями, Наромарт откуда-то из складок плаща извлек плоскую металлическую коробочку, больше всего напоминавшую своим видом портсигар, и металлическую же тонкую палочку с заостренным концом. И то и другое он протянул их Нижниченко. Открыв створки, Мирон с удивлением обнаружил, что имеет дело с подобием записной книжки: внутренние стороны металлических пластинок были покрыты слоем воска, на котором отчетливо виднелись нацарапанные палочкой значки. Утвердительно кивнув, Мирон вернул предметы черному эльфу и приступил к опросу.
      — Сначала попробуем разобраться, кто чего умеет. Кто понимает — отвечайте. Кто говорит по-русски?
      Как и ожидалось, ответили все, кроме Наромарта и Анны-Селены.
      — Хорошо. На украiньской мове размовляете?
      Все трое мальчишек ответили утвердительно, Гаяускас промолчал.
      — Do you speak English? - продолжал Нижниченко.
      — Yes, I do,  — капитан предположил, что будет единственным собеседником, но к нему присоединился Женька:
      — Yes, I can speak English a little.
      — А это какой язык? Английский? — поинтересовался Сережка, очередной раз давший волю своему любопытству.
      — Именно, — кивнул Мирон.
      — Parlez-vous francas?
      — Oui,  — на сей раз компанию Балису никто не составил.
      — Ты и французский знаешь? — изумился Нижниченко.
      — Тебе можно, а мне — нельзя?
      — Да я кроме этой фразы и "amore" не знаю ничего. Это больше для них, — Мирон кивнул на молчащих Наромарта и Анну-Селену, и продолжил. — Sprechen Sie Deutsch?
      — Ja. — снова ответил только Гаяускас.
      — Слушай, Бинокль, а ты насколько хорошо владеешь этими языками?
      — Шекспира, Дюма и Гете в подлиннике без словаря читать, безусловно, не сяду, но объясниться смогу.
      — Круто, — совершенно искренне одобрил Женька.
      — Ага, — кивнул Сережка.
      — Что тут такого, у господ офицеров знать несколько иностранных языков считалось обычным делом, — с некоторым чувством превосходства сообщил Сашка.
      — Традиции царской Армии были несколько… утрачены, — попробовал объяснить Мирон, и тут же поймал себя на мысли, что лучше бы было промолчать.
      К счастью, Сашка не стал развивать тему, ограничившись ироничным:
      — Да я понимаю…
      После чего Мирон продолжил опрос:
      — Татарча эйт?
      В знании этого языка никто не признался.
      — Тогда у меня — все, — грустно сказал Мирон, заполняя минусами очередной столбик. — Балис, твоя очередь.
      — Боюсь, шансов мало. Для начала — литовский. Ar jus kalbate lietuviskai?
      Молчание.
      — Kas te rДДgite eesti keelt?
      Молчание.
      — Других языков я, можно сказать, не знаю.
      — А можно сказать, что ещё кое-что знаешь? — хитро усмехнулся Мирон.
      — Ну, воспоминания детства кое-какие остались. Потом еще во Флоте пришлось с итальянским ознакомиться…
      — Пробуй все, что можешь. Видишь же, для девочки и эльфа мы языка пока не подобрали.
      — Хорошо. Vai jus runajat latviski?
      Молчание.
      — Czy mowi panove po polsku?
      Молчание.
      — Parla Italiano?
      Молчание.
      — Все. Полное и окончательное все, — подвел итог Балис. — Белорусский выучить не сподобился, единственный раз слышал от Олежки Скобелева белорусскую речь только на неделе дружбы народов в седьмом классе: "Сердечно запрошаем подороже и попригоже Белорусси — краине блакитных озер, могутных сосен и щирых, процовитых людей".