15

Закат Луизианы

Сегодня, после празднования Иоанновой Ночи, в Граале тихо. Люди до утра гадали по картам, чайным листьям, ракушкам, и предсказания оказались неблагоприятными. В ночь, когда изувеченное тело отца новой Владычицы нашли на краю болота, нельзя ожидать хороших предсказаний, но с другой стороны, зачастую трудно понять, и насколько они неблагоприятны.

Одни отворачиваются, отступают назад, прежде чем заглянуть в бездну. Они не хотят видеть черную приливную волну, мутную и бурлящую. То, что знаешь, и то, что можно узнать, – совершенно разные вещи.

Другие ищут выход.

В квартире, над лавкой целебных средств, Недра Хоус укладывает свои вещи в кофр (в котором, похоже, не меньше сотни отделений) и в десятый раз за утро объясняет, почему она не может взять Арлис с собой в Ньюпорт. – Там плохая энергетика, милая, – говорит она.

Несколько минут назад она говорила то же самое о Граале.

Арлис пускает притворную слезу, но она прекрасно понимает, что в Ньюпорте ей делать нечего. Она просто пытается выторговать прощальный подарок.

– Ладно, в любом случае я приеду навестить тебя, – говорит она с шутливой угрозой.

Этот перстень с рубином, жемчугом и бриллиантом, который Недра никогда не носит… он вполне подойдет Арлис.

Однако большинство людей просто продолжает жить. Они не могут себе позволить видеть картину в целом – у них есть другие, более важные дела. Они стискивают зубы, наклоняют головы и не обращают внимания на непогоду. Скажите им, что их лодка идет ко дну, и они попытаются всучить вам весло. Зловещие знаки повсюду, но они плевать хотели. Ну отвернулась удача от города… и что с того? Они просто продолжают жить.

Два краба дерутся в водорослях под причалами; тихий костяной стук клешней.

Маленький мальчик в бойскаутской форме стоит у магазина в ожидании матери, и из носа у него начинает идти кровь.

На болоте, в глуши лесной чащи, похожее на бесформенную груду тряпья, грузное тело, которое никто никогда не найдет, лежит лицом вниз на расстоянии четырех дюймов от подернутой кружевами водорослей воды. Сухие седые волосы, вздыбленные над влажной кожей черепа. Тонкие струйки пузырьков под водой, выпускаемые мелкими рыбешками.

Прощай, Мадлен…

В своих владениях, воссоздающих антураж старого Сайгона, опухший и помятый Джо Дилл, с перевязанным глазом, сидит в подштанниках на поребрике тротуара перед «Майами», с бутылкой виски в руке. Он поднимает голову взглянуть, не проясняется ли, и замечает под серыми облаками чайку, камнем падающую вниз. Смерть от разрыва сердца в полете – корм для червей.

Позади него, прислонившись к косяку двери, стоит Тайет в красном шелковом кимоно; она монотонно напевает себе под нос и улыбается при виде кошки, которая пробегает мимо, привлеченная глухим ударом птичьего тела о землю.

Желтая роза плывет по поверхности пруда Талии.

Клиффорд Марш всегда дарил Вайде желтые розы, но, возможно, это просто совпадение… хотя время от времени он наведывается в город. Тайком. Заезжает пропустить рюмашку и посекретничать с мисс Сидель и Джо Диллом.

Городские дела, говорят.

Дженет Ламоро сидит на деревянном стуле за дверью маминой гостиной, мрачно теребя пальцами кружевное платьице куклы, лежащей у нее на коленях. Она тоскует по папе, но пока не плачет, потому что сейчас больше беспокоится о маме, которая рыдает на плече у священника на диване в гостиной. Когда Дженет заглянула туда в последний раз, священник одной рукой обнимал маму за плечи (что, по словам мамы, девочка может позволять мальчикам), а другую руку держал у нее на колене (что, по словам мамы, уже недопустимо). Дженет понимает, что ее жизнь меняется неким непостижимым образом. Она знает, что рука священника на маминой ноге – дурной знак, и страшно жалеет, что ее выбрали Владычицей Ночи.

Телефоны в домах разрываются от звонков, и домохозяйки возбужденно переговариваются: «Вы слышали, что Марджори видела в птичьем гнезде сегодня утром?», или «Вы слышали о новом предсказании, составленном Лорейн?», или «Вы знаете, что Шарлис нашла в паутине за зеркалом?»

Все они слышали и знают одно.

Добрый Серый Человек несчастлив со своей женщиной.

Люди проницательные, тайные провидцы и хозяева Грааля, понимают, что это не главное. Они видят петлю времени, затянувшуюся вокруг города. Произошло нечто такое, чего не в силах предсказать карты или линии на ладони. Добрый Серый Человек и костяк, которым он был в прошлом, слились в единое целое, чтобы снова родиться. Сомнений нет. Знаки не лгут. Вайда и заезжий никчемный гитарист положили одновременно начало и конец традиции. Почему еще Добрый Серый Человек оставил парня в живых, если не признал в нем свое собственное тело и не понял, что бессилен его вернуть? Разве женщина, с которой он несчастлив… хотя, если учесть природу Доброго Серого Человека и странные события, он действительно мог быть с ней несчастен. Но главным образом дело в городе. В условиях заключенной сделки. Невыполнимых. В существе, которое они, хозяева города, ошибочно принимали за духа здешних мест и которое оказалось всего лишь тенью, жалким призраком неверно сотворенных чар любви, который улетел на два века назад, чтобы заморочить голову их предкам.

Искривление пространства и времени, сбой в космическом процессе.

Как такое могло случиться? – спрашивает один.

Законы физики по-прежнему предполагают множество толкований. А магия лишь один из возможных ответов.

Что такого мы сделали? – спрашивает другой.

Лгали себе, говорит третий. Обманывали себя.

Завязывается философский диспут, участники которого пытаются выяснить, являются ли узоры, видимые на широком полотне реальности, всего лишь иллюзией, призванной скрыть отсутствие всякой реальной основы.

Старая леди с пустыми хозяйственными сумками изнывает от жалости к себе у винного магазина, обнаружив дверь запертой.

Джадин Бисет, пятнадцати лет, найдена мертвой на лужайке за скобяной лавкой Кроссона. Смерть наступила в семнадцать сорок четыре. Передозировка. Первый случай в Граале.

Никто не спрашивает, чем все это кончится.

Смутно это и так понятно.

В зале «Верного шанса» по обыкновению вялая, мрачная и донельзя циничная мисс Сидель стоит у музыкального автомата, держа бледный палец с перстнем над кнопками. Она просто не может выбрать между М-257, «Закат Луизианы» в исполнении группы «Джек встречает Вайду», – и М-258, «Закат Луизианы, Вьетнамский трек» в исполнении группы «Джек любит Вайду». Наконец, устав держать руку на весу, она нажимает верхнюю кнопку, и музыка начинает разрушать момент, ради которого была создана; мягкое бормотание и нервная вибрация звона мелких монет; и обладай вы всевидящим зрением Сидель, вы бы увидели здание «Верного шанса» с высоты птичьего полета и заметили духа музыки, выскользающего из передней двери клуба, распахнутой настежь для проветривания, и увидели бы, как сияющий дух музыки уплывает в трещинку на поверхности мира. Она еще неглубока, похожа на трещинку в штукатурке, появившуюся под давлением силы, медленно сжимающей все здание. Но кто знает, какие элементы целого останутся неповрежденными, когда давление остановится?

По крайней мере, такое чувство владеет Граалем сегодня утром.

И если вы смотрите на «Верный шанс» с высоты птичьего полета, вы можете заметить маленький красный автомобиль, несущийся на полной скорости по Шоссе 10 в направлении Флориды; дух музыки следует за ним по пятам, посверкивая слюдяным блеском в клубах выхлопного газа, отчаянно стараясь настичь того, кто своей игрой вызвал его к жизни. Водитель плачет, сходит с ума при мысли о возможности, которая ему так и не представилась… а если и представилась, значит, он не сумел ею воспользоваться. Иногда он обращается воспоминаниями к Вайде, и словно вновь исполняет дышащий животной страстью нелепый танец любви, и слышит музыку в ее приглушенном прерывистом дыхании, опять оказывается в тумане близ лачуги и бежит прочь от истины, которую не может ни мужественно принять, ни понять. Он не знает, что случилось, и не хочет знать. Он должен был приложить больше усилий, чтобы спасти Вайду.

Не судите парня строго. Магия, судьба, человеческая природа и Добрый Серый Человек – все было против него.

Ветер бьет в лицо, яростно треплет волосы.

В щель между задним сиденьем и дверцей засунуто перо сойки, привязанное черным шнурком к ветке, измазанной дегтем.

Чей-то прощальный дар.

Возможно, амулет надежды, оставленный тайным другом, который никогда не дает о себе знать…

Но нет, вряд ли.

Дождь, не пролившийся в ночь накануне Иоанна, теперь начинает лить. Крупные капли испещряют пешеходные дорожки. Грозовые облака выражают гнев неба. Осанна облаков с серебристыми краями и пухлыми, недовольно сморщенными лицами, раздуваемыми идущей изнутри силой. Черные тучи, хранящие молнии в своих недрах, жирные и сонные, как боги.

Далеко над Заливом водяной смерч пляшет между небом и землей; веретенообразный столб, кружащийся в издевательской пародии на всякую грацию.

Ветер гонит пластиковую мусорную корзину по Шинбон-Элли.

Знак пешеходного перехода на углу Двенадцатой улицы и Монро сломался, и сверкающий маленький человечек, состоящий из ярких белых точек, появляется и исчезает пятьдесят раз в минуту.

Люди весь день прячутся за зашторенными окнами, жуют бутерброды и смотрят телевизор, отдыхая от истины. Сегодня они повалят в бары рано. Они будут пить егерские сто грамм, зеленый абсент и экзотические коктейли – сладкие яды для очищения душ; и закончат стоя на парковочной площадке на четвереньках, со свисающими с губ нитями желчи. Три жеманные двадцатилетние девчушки-лесбиянки шепчутся о своих надеждах и страхах, время от времени обнимаясь и плача на плече друг у друга. В барах повсюду вспыхивают драки. Избитые парни с распухшими скулами, рассеченными бровями и пошатывающимися зубами, морщась от боли, рассматривают свои отражения в освещенных флуоресцентными лампами зеркалах в сортирах. Богатый мужчина признается проститутке в любви и заливается слезами. Чарли Духаген, шестидесяти восьми лет, бывший пожарный, родственник Духагенов с Солт-Харвест-стрит, просаживает свою пенсию за игорным столом и уходит домой.

Все виды наказания.

Неужели так везде? – спрашиваете вы.

Серьезно?

Мустейн продолжает гнать машину через ночную Алабаму, потом выезжает на территорию Солнечного штата. Лицо у него обветрено, сухая кожа натянута на лице. Лобная кость давит на мозг. Он чувствует искушение выехать за разделительную линию автострады, навстречу ярким фарам. Сейчас ему нужна только Вайда. Он видит ее, ощущает ее вкус, ее запах. Он любит Вайду еще сильнее с тех пор, как предал ее (если действительно предал). Такое наказание несет он. Акт полного самоуничтожения. Песни изольются из недр его души. Белые полумесяцы выступят под ногтями. Он не желает анализировать прошлое. Непонимание есть своего рода понимание. Он сознает, что это глупость, но глупость работает на него.

Сейчас – сверхурочно.

Мустейн сворачивает с автострады на стоянку грузовиков с яркой круглой вывеской закусочной «Саноко» на высоком столбе, хорошо заметной с дороги. Белый свет льется из окон здания, словно радиоактивное излучение. Толстый слой розовых румян на щеках официантки кажется еще немного липким. Ее губы напоминают Мустейну красный мармелад. – Кофе, – говорит он.

Телевизор настроен на канал «Си-эн-эн», и водители грузовиков, толстобрюхие работяги в бейсболках, футболках и джинсах, смотрят на армейского медика, объясняющего, как пользоваться респиратором; он говорит так медленно и таким простым языком, словно обращается к детям. Красно-бело-синяя надпись внизу экрана гласит: «Америка наносит ответный удар».

Сидящий за стойкой Мустейн роняет голову в ладони. У него такое ощущение, будто он не живой человек, а призрак, парящий между полнокровными официантками, дальнобойщиками и ночными путешественниками. Но в то же время он слишком тяжеловесен и массивен для этого окружения. Неуязвим как камень. Когда официантка спрашивает: «Хочешь яичницу или еще что-нибудь, золотко?» – слова отдаются эхом у него в голове, превращаются в заклинание, вытесняющее все мысли, и он с трудом сосредоточивается, чтобы мотнуть головой и промычать «Н-нет».

Теперь он чувствует то, что не чувствовал никогда раньше. Что вы должны чувствовать, что все должны чувствовать: поток жизни рывками пробегает сквозь него, словно ножовка, наткнувшаяся на сучок в древесине. В результате возникают любовь, отчаяние, радость, гнев – затухающие образы прожитого мига. Они с Вайдой, пусть недолго, пребывали в настоящем моменте. Прямо в нем. Мустейн держит во рту ее имя, словно облатку.

Вайда.

За окнами ресторана пневматические тормоза тягача с фурой шипят, словно двадцатитонный вампир. Мужчины освещают фонариками днище прицепа, пытаясь найти неисправность.

Далеко отсюда, посреди болота, оставшегося во многих милях и часах езды позади, раздается пронзительный женский крик, которого никто не слышит.

Грааль беспокойно ворочается под своей угасшей звездой.

Будущее предопределено. Перст судьбы указал на другое место.

Тяжелый грохот, подобный громовому раскату, на западе. Отголосок первой бури. Война и слухи о войне.

Мустейн снова бессильно роняет голову в руки. Смертельная слабость, равнодушие и апатия владеют им. Его аккумулятор треснул и сочится кислотой. Дух музыки наконец настигает Мустейна, и он слышит заключительный пассаж мелодии, которую играл в «Верном шансе», нежное жало металлического медиатора извлекает из гитары последнюю ноту, и на несколько мгновений она повисает в воздухе серебряной слезой, а потом падает в черную бездну истории с неуместным веселым плеском. Потом тихий взвизг струн, стук металлического корпуса гитары о дерево.

Теперь все кончено.

1

Норман Рокуэлл (1894—1978) – американский художник, сентиментальный традиционалист; автор идиллических картин, часто украшавших обложки журналов.

2

Леди Круэлла – главный отрицательный персонаж диснеевского мультфильма «101 далматинец».

3

Marsh (англ.) – болото.

4

«Fortunate Son» – песня Creedence Clearwater Revival с альбома «Willie and the Poor Boys» (1969).

5

«A Whiter Shade of Pale» – песня Procol Harum с их первого альбома (1967).

6

«Sympathy for the Devil» – песня Rolling Stones с альбома «Beggars Banquet» (1968).