Сын преуспевающего врача из Актона в графств Мидлсекс, Холл вырос в небольшой деревушке Карлтон в графстве Бедфордшир. В Кембридже, расположенном 45 километрах от этой деревушки, он в 1594 г. получу степень бакалавра искусств в Куинс-Колледже, а через три года там же получил степень магистра искусств. Около 1600 г. Холл поселился в Стратфорде, где стал весьма успешно практиковать как врач. Никаких сведений о том, получил ли Холл когда-либо медицинскую степень, не найдено. У него не было лицензии от королевского медицинского колледжа, не получал он и епископского разрешения на медицинскую практику. Однако в те дни право заниматься этой профессией контролировалось весьма небрежно. Как бы то ни было, Холл был хорошим врачом и имел много клиентов. "Я по опыту знаю, что он превосходнее всех в этом искусстве", - сообщала г-жа Тиррел г-же Темпл, когда муж последней - тот самый Томас Темпл, который так хотел получить саженцы лозы из шекспировского сада, - стал жертвой несчастного случая. Преподаватель Линакер-Колледжа в Кембридже доктор Джон Берд говорил, что Холл "был широко известен своим искусством", в том числе и среди "лиц знатных, богатых и ученых", которым пошло на пользу его лечение. Холл лечил также и простой народ, детей, слуг, цирюльников - католиков, равно как и протестантов. Он без колебаний поскакал верхом за 60 километров в замок Ладлоу, когда граф Нортгемптон слег с плевритом, обострившимся во время псовой охоты в холодный сырой день. Дважды стратфордская корпорация избирала Холла в муниципальный совет, и дважды он отказывался от должности, ссылаясь на занятость практикой. Когда его избрали в третий раз, ему пришлось платить штрафы за пропущенные заседания, на которых он отсутствовал, занимаясь своими пациентами. Один из, этих пациентов, Сидни Давенпорт, высказал доктору недовольство городскими чиновниками, которым не следует "возлагать на вас это бремя, ибо ваша профессия почти все время требует вашего отсутствия" {16}. Холл отклонил предложение и о возведении в дворянское достоинство, сделанное в 1626 г. новым монархом, королем Карлом I, и предпочел заплатить штраф в 10 фунтов стерлингов.
      Доктор Холл лечил всевозможные недуги - от кори до меланхолии, в том числе дизентерию, рак, воспаление глаз и "французскую болезнь". Он вел медицинский дневник, в который записывал истории болезни своих пациентов. Самым знаменитым пациентом Холла был поэт из Уорика Майкл Дрейтон, которого он именует poeta-laureatus [поэт-лауреат]. Дрейтон часто наведывался к Рейнсфордсам в Клиффорд-Чемберсе, всего в трех километрах от Стратфорда; возможно, именно там Холл пользовал его рвотной настойкой, сдобренной ложкой фиалкового сиропа. Некоторые снадобья, в которые добавлялись петушиные потроха, паутина и экскременты, могут поразить нас теперь и показаться скорее угрожающими здоровью, нежели способными принести облегчение, зато этот доктор реже других пускал кровь и обогнал свое время в лечении цинги, к которой елизаветинцы были склонны из-за обильного потребления солонины и соленой рыбы и недостатка во фруктах и овощах. Эту болезнь Холл одолевал с помощью своего цинготного пива. Он смешивал водяной кресс, вороникуисточник и цинготную траву с разными травами и кореньями, кипятил полученную смесь в пиве, приправленном сахаром, корицей или ягодами можжевельника. Пиво помогало, в нем было много аскорбиновой кислоты {17}.
      Девиз "Здоровье - от господа" должным образом предваряет английское издание латинского журнала для записи историй болезни доктора Холла, куда он время от времени вписывал благодарения богу за удачные исцеления. Но он никогда не проявлял столь пылкого благочестия, как в рассказе о своем собственном чудесном исцелении от изнурительной лихорадки. "Ты спас меня... - говорит он, обращаясь к своему творцу, - вырвав меня из когтей смерти а вернув мне прежнее здоровье, за что я славлю имя твое, о милосерднейший боже и отец господа вашего Иисуса, Христа, умоляя тебя дать мне сердце, способное на величайшую благодарность за благодеяние сие, давшее мне повод восхищаться тобой" {18}. Холл выказал свою набожность, более осязаемо, подарив церкви св. Троицы украшенную резьбой кафедру и служа в ней церковным старостой. Он сочувствовал пуританам и ревностно порицал прихожан опаздывающих в церковь, спавших во время службы сквернословивших, носивших шапки или совавших руки в карманы дамских юбок. Холл сблизился с приходским священником Томасом Уилсоном из Ившема (доктор купил в 1612 г. "небольшой участок возле Ившемской дороги"), который настроил против себя корпорацию своими пуританскими взглядами. Они вместе подали в канцелярский суд иск на муниципалитет, в котором Холл заявлял, что он продал городу разрешение на аренду десятинных земель "по крайней мере" на 100 фунтов дешевле стоимости, чтобы за этот счет обеспечить жалованье приходскому священнику, у которого на руках было шестеро маленьких детей {19}. Двумя годами раньше, в 1633 г., девятнадцать членов городского совета проголосовали за исключение Холла из совета "за намеренное нарушение его распоряжений и разного рода другие проступки, противные долгу члена корпорации... и за постоянное нарушение спокойствия на наших заседаниях".
      Господь благословил Холла одним-единственным ребенком, дочерью Элизабет, крещенной 21 февраля 1608 г. О ней есть одна запись в дневнике отца. Он описывает, как лечил ее от "судорог рта" в январе и апреле 1624 г., и месяцем позже от "блуждающей лихорадки", "порой ее охватывал жар, она то и дело потела, потом опять холодела - все это в продолжение получаса, и так она часто мучилась в течение дня". Холл очистил ей кишечник и смазал мазью спину. Отцовская забота сделала свое. Она была спасена от смерти и от смертельных недугов и вновь обрела здоровье на много лет {20}.
      Надпись на могильной плите Джона Холла характеризует Сьюзан как вернейшую супругу (fidissima conjux), но это не совпадает с тем, что говорил о ней Джон Лейн-младший в 1613 г. 15 июля Сьюзан предъявила Лейну иск, обвиняя его в клевете перед консисторским судом в Вустерском кафедральном соборе, из-за того, что пять недель назад ответчик утверждал, что у нее "истечение из почек" "что она грешила с Ралфом Смитом у Джона Палмера. ("Истечение из почек" означало гонорею ("reins" - "почки" или "поясница"); однако гонорея в те времена не обязательно обозначала инфекционную венерическую болезнь, хотя в данном контексте слово, по-видимому, употреблено именно в этом смысле. Лейн, в то время молодой человек 23 лот, выходец из добропорядочной семьи мелкопоместных дворян из Олвстона, сам попадал в переделки. Его вызывали в суд за бесчинства и за клевету на приходского священника и олдерменов. Церковные старосты обвиняли его в пьянстве. Возможно, од спьяну и со зла порочил г-жу Холл. Ралф Смит, тридцатипятилетний сын виноторговца, был шляпочником и галантерейщиком; он приходился племянником Гамнету Сэдлеру. Сестра Лейна Маргарет была женой Джона Грина, брата известного нам секретаря городской корпорации, а старшему из его двоюродных братьев предстояло жениться на Элизабет Холл. В июле 1613 г. его дядя Ричард Лейн назначил Томаса Грина и Джона Холла опекунами имущества, которое он скреплял за сыном и дочерью {21}. Жители Стратфорда были тесно связаны друг с другом, и весть о скандале, быстро распространившись, так же быстро забывалась. В консисторском суде Роберт Уоткотт, впоследствии засвидетельствовавший завещание нашего поэта, выступил на бороне истицы. Лейн вообще не показался на суде и менее чем через две недели был отлучен от церкви. Дело было прекращено.
      Местное предание утверждает, что семейство Холл проживало в большом доме из дерева и кирпича в Старом городе поблизости от храма св. Троицы и еще ближе к Нью-Плейс. Рядом с вместительным жилищем был просторный сад, где Холл выращивал различные лекарственные травы, которые он использовал для своих снадобий. Сегодня этот дом называется "Холлс-Крофт", но мне не удалось найти ни одной ссылки на это название, сделанной ранее чем в списке, приведенном в "Ежегодном семейном альманахе Спинела с путеводителем по южному Уорикширу и с объявлениями за 1885 г.", где дом назван "Холл-Крофт". Прежде он назывался Кембридж-Хаус и служил частной школой для девочек. Когда умер Шекспир, Холлы перебрались в Нью-Плейс. Там они оставались до конца своей жизни.
      В приходской книге записано погребение "Johannes Hall, medicus peritissimus" [искуснейшего врача], состоявшееся 26 ноября 1635 г. Его останки покоятся под алтарем храма св. Троицы. На могильной плите, второй справа от плиты Шекспира, изображен герб Холла - "три головы гончих, которые стерлись", - объединенный с гербом его тестя. Надпись на плите гласит:
      Здесь покоится тело Джона Холла
      джент., женатого на Сьюзан, до
      чери и сонаследнице Уилл. Шекспира,
      джент. Он скончался н-бря
      23 от Р. X. в возрасте 60 лет.
      Следующая за этим текстом эпитафия по латыни превозносит его врачебное искусство целителя ("Hallius hic sitils est medica celeberrimus arte") [Холл покоится здесь, знаменитый медицинским искусством] и его верную жену.
      Слава Холла как врача побудила Джеймса Кука из Уорика, хирурга при лорде Бруке, находившегося в Стратфорде во время гражданской войны, навестить верную вдову. Кук так описывает это посещение:
      Когда по роду своих занятий я сопровождал подразделения
      нескольких полков, удерживавших переправу через мост в
      Стратфорде-на-Эйвоне, со мной был мой товарищ, имевший отношение к
      джентльмену, написавшему следующие ниже наблюдения на латыни, и он
      пригласил меня в дом г-жи Холл, жены покойного, посмотреть книги,
      оставшиеся после г-на Холла. После осмотра книг Холла она сказала, что
      у нее осталось несколько книг, написанных одним человеком, который
      занимался медициной вместе с ее мужем, и что она может их продать. Я
      сказал ей, что, если они мне понравятся, я куплю их. Она принесла
      книги, и среди них была книга, написанная коллегой Холла, и другая,
      написанная им самим, - обе предназначались для печати. Зная почерк
      г-на Холла, я сказал ей, что одна или две из этих книг написаны ее
      мужем, и показал ей эти книги; она отрицала его авторство, а я
      утверждал это, пока не понял, что она начинает сердиться. В конце
      концов я заплатил ей деньги {22}.
      Странно, что Сьюзан не смогла узнать почерк собственного мужа. Умела ли она читать и писать или научилась только подписывать свое имя? Во всяком случае, когда у Кука нашлось несколько свободных часов, он перевел 178 историй болезней из "не менее чем тысячи", записанных Холлом, и опубликовал их в 1657 г. под названием "Избранные наблюдения за английскими пациентами" 23. Хотя этот хирург упоминает две книги, сохранился, как известно, только один из дневников доктора Холла. В настоящее время он находится в Британской библиотеке, Эдджертонская рукопись, 2065.
      Джудит Шекспир была менее удачлива в браке, чем ее сестра, хотя ее муж происходил из безупречной семьи. Им был Томас Куини, сын Ричарда Куини, милейшего земляка Шекспиров. Когда Ричард в 1602 г. умер, он оставил жену Бесс и девять детей, ни одному из которых не исполнилось двадцати лет. Из всех детей наибольшие надежды возлагались на старшего сына, Ричарда-младшего, который затем преуспел в качестве бакалейщика в "Красном льве" в Баклерсбери в Лондоне и вместе со своим партнером, который тоже был из Стратфорда, купил две плантации в Вирджинии. Однако Джудит вышла замуж за Ричарда (он взял жену из семьи Сэдлеров), а за его брата Томаса, крещенного 26 февраля 1589 г. Томас не добился никаких заслуживающих упоминания успехов. Он стал виноторговцем в Стратфорде; нам известно, что в 1608 г. он продавал вино корпорации. Через три года Томас приобрел право арендовать под таверну небольшой дом, называвшийся "домом Этвудов", в верхней части Хайстрит, рядом с домом своей матери. 10 февраля 1616 г.
      "(То[мас] Куини" сочетался браком с "Джудит Шекспир"; обряд совершал, вероятно, помощник приходского священника Ричард Уоттс - его подписью заверены записи о браке, сделанные в течение этого месяца. (Позднее Уоттс сам женился на сестре Куини, Мэри.) Жениху шел двадцать седьмой год, невесте было полных тридцать один. Можно предположить, что к этому времени у нее не было большого выбора женихов, если у нее вообще был когда-нибудь такой выбор.
      Сначала этому браку препятствовали неблагоприятные обстоятельства. Из-за того что обряд приходился на период, когда из-за поста бракосочетания запрещались [этот период в 1616 г. начинался 28 января (третье воскресенье перед великим постом) и заканчивался 7 апреля (первое воскресенье после пасхи)] жениху и невесте надлежало получить специальное разрешение у епископа Вустера. Они не получили его, хотя, вероятно, публичное оглашение имен в приходской церкви было произведено. Венчая без разрешения, священник нарушал правила церковной службы. В результате Томас и Джудит были вызваны в консисторский суд Вустерского кафедрального собора. Томас не явился в назначенный день и был отлучен от церкви. Возможно, Джудит постигла та же участь, хотя из документов это неясно {24}. Преступление не было тяжким. И другие женились в пост - три венчания состоялись в храме св. Троицы в том же феврале, - возможно, семейству Куини просто не повезло, и чета стала жертвой судебного исполнителя, стремившегося получить вознаграждение. Личность Уолтера Никсона, вызвавшего их в суд, не особенно привлекательна: впоследствии он предстал перед Звездной палатой по обвинению во взяточничестве и за "искусную" подделку подписи чиновника епископского суда на каком-то предписании {25}. Во всяком случае, срок отлучения был недолгим, поскольку еще до конца года чета Куини стояла у купели стратфордского храма во время крещения своего первенца.
      Отлучение от церкви было наименьшей из тревог Томаса Куини в ту зиму. До женитьбы он состоял в связи с Маргарет Уиллер, и в феврале ее беременность стала очевидной {26}. Скандал обернулся трагедией, когда через месяц после свадьбы Куини несчастная женщина умерла во время родов, а вместе с ней погиб и ребенок. В приходской книге оба погребения помечены 15 марта.
      Внебрачные половые отношения, осуждавшиеся церковными наставлениями как "распутство и грязь", входили в компетенцию церковного суда, который вершил приходский священник Стратфорда. Это был тот самый суд, который привлекал Сm.зан за то, что она не причастилась на пасху 1606 г. Многие дела, слушавшиеся в этих судах, с их специфической юрисдикцией были связаны с внебрачными связями и тому подобными проступками и потому приобрели популярное, хоть и не очень уважительное название "блудодейных судов". В такой "блудодейный" суд Стратфорда судебный исполнитель церковного суда Ричард Грин (видимо, он совмещал эту должность с должностью псаломщика, судя по записи о его погребении) вызвал моиодожена Томаса Куинн - В протоколе слушание и приговор помечены 26 марта. На открытом судебном заседании Томас сознался, что состоял в плотской связи с названной Уиллер (fassus est se carnalena capulacionem habuisse cum dicta Wheeler), и выразил готовность понести наказание. Судья, приходский священник Джон Роджерс, приговорил ответчика к публичному покаянию, которое тот должен был совершать, согласно обычаю, в церкви одетым в белый саван перед всем приходом в течение трех воскресений подряд. Но наказание было смягчено. Фактически Томас отделался 5 шиллингами. Эти деньги он отдал в пользу бедняков прихода, что же касается покаяния, то приходский священник разрешил совершить его в обычной одежде перед священником Бишоптона (ad agnoscendum crimen in habitu suo prop[r]io coram ministro de Bishopton). Поскольку Бишоптон входил в стратфордский приход, в нем не было своей церкви, а была лишь часовня, Куини был избавлен от публичного унижения.
      В его последующей жизни произошло больше падений, чем взлетов. В июле 1616 г. Томас обменялся домами со своим родственником Уильямом Чандлером и переехал в более просторное и внушительное строение, называвшееся "Кейдж", на углу Хай-стрит и Бридж-стрит. В верхней его половине Куини устроил винную лавку, а кроме того торговал табаком. Он занимал несколько муниципальных должностей. В 1617 г. был членом муниципалитета, а затем констеблем; в 1621 и 1622 гг. корпорация назначала его казначеем - то было самое высокое из всех его назначений. Свой финансовый отчет за 1622/23 г. Куини подписал, сделав красивый росчерк и претенциозно украсив его рифмованным двустишием Сен-Желе на французском языке. На совет это не произвело впечатления, и он проголосовал в отсутствие Куини за то, чтобы считать отчет "неудовлетворительным", однако позже все-таки утвердил его.
      Куини, отнюдь не ученый, переврал цитату {27}. (Его жена была еще менее образованна, насколько об этом можно судить по тому факту, что когда в 1611 г. она заверяла некий договор между Элизабет Куини и ее сыном Адрианом, то дважды поставила свой знак {Как уже говорилось выше, употребление знака не обязательно указывает на неграмотность. По любопытным наблюдениям Дугласа Хеймера, еще в 1840 г. даже от тех женщин, которые умели писать письма, вести домашние (и часто - деловые) счета и управляли делами, требовали, чтобы они заверяли юридические документы, включая их собственные завещания, начертав крест или другой знак рядом с их именами, написанными писцом. Однако документ, заверенный Джудит, заверила также Летис Грин, которая подписала свое имя. Едва ли дискриминация женщин в Стратфорде была больше, чем в других городах, но если обычай, описанный Хеймером, соблюдался здесь в XVII в., то, вероятно, его применили к обеим женщинам, не делая различия между ними.}.) Члены корпорации никогда не были настолько высокого мнения о Куини, чтобы сделать его олдерменом. Он судился по поводу партии вина из Бристоля, его штрафовали на незначительные суммы за сквернословие и за то, что он позволял горожанам напиваться в своем заведении, а один раз чуть не обвинили в торговле недоброкачественным и разбавленным вином. Году в 1630-м он пытался продать право на аренду дома Кейдж, однако родичи удержали его, а в 1633 г. он оформил лицензию на опеку дома трем лицам, в число которых входили доктор Холл, зять доктора Холла Томас Нэш и Ричард Уоттс, священник в Харбери, приходившийся зятем Куини. Это соглашение защищало интересы Джудит и детей. Очевидно, Томасу нельзя было доверять. В ноябре 1652 г. право на аренду дома Кейдж перешло к лондонскому бакалейщику Ричарду Куини. Три года спустя последний, умирая, завещал своему брату содержание в 12 фунтов ежегодно, а также 5 фунтов на его похороны. Вероятно, Томас никогда не покидал Стратфорд (он все еще продавал вино стратфордской корпорации в 1650 г.), хотя в приходской книге отсутствует запись о его погребении. Возможно, он скончался прежде своей жены, хотя мог умереть и в 1662-1663 гг., когда записи о погребениях велись неаккуратно {28}.
      Не везло чете Куини и как родителям. Их первый ребенок, чья фамилия Шекспир-Куини объединяла два семейства, умер в младенчестве, 8 мая 1617 г. Еще два сына - Ричард, крещенный 9 февраля 1618 г., и Томас, крещенный 23 января 1620 г., - умерли в течение нескольких недель один за другим в 1639 г. в возрасте соответственно двадцати одного года и девятнадцати лет. Больше детей в семье Куини не было.
      Шекспир не дожил ни до этих крестин, ни до погребений. Он умер 23 апреля 1616 г. Двумя днями позже в стратфордской приходской книге зафиксировано погребение "Уилла Шекспира джент.". Его шурин, шапочник Уильям Харт, проживавший в доме, где родился поэт, был похоронен всего за восемь дней до этого, 17 апреля.
      Если, что вполне вероятно, доктор Холл посещал своего тестя во время его последней болезни, он мог делать записи о развитии и лечении недуга, хотя, судя по его медицинскому дневнику, Холл больше интересовался случаями, оканчивавшимися выздоровлением, а не смертью. Самая ранняя из дошедших до нас записей Холла с историями болезней датируется 1617 г. Есть предположение, что существует и вторая записная книжка - Кук упоминает две записные книжки Холла, - и, возможно, она когда-нибудь обнаружится. Пока что наше единственное свидетельство об обстоятельствах смерти поэта извлечено из дневника Джона Уорда. Он был стратфордским приходским священником и лекарем, который наказал себе "внимательно прочесть шекспировские пьесы и быть сведущим в них", чтобы не оказаться "невежественным в этом вопросе". УорД упоминает в своих заметках, что "Шекспир, Дрейтон и Бен Джонсон при весьма веселой встрече, кажется, выпили лишку, ибо Шекспир умер от лихорадки, которой он тогда же заболел".
      Сообщение Уорда, сделанное через полвека после события, следует отнести к области преданий; оно представляется не более как отголоском слухов слово "кажется" определяет степень его достоверности. Откуда было знать непрофессионалу в медицине, могла ли вечерняя попойка привести к роковой лихорадке. Но в других отношениях рассказ Уорда достаточно правдоподобен. Шекспир вполне мог позвать своего соседа, уорикширца Дрейтона, в старого товарища по театру Джонсона (отнюдь не трезвенника) на вечеринку, и венчание Джудит было подходящим предлогом для этого. Более того, Уорд еще застал в живых людей, связанных с этим преданием, поскольку Джудит, в те времена уже достигшая преклонного возраста, жила поблизости от него в Стратфорде (он упоминает ее как г-жу Куини).
      Зимой 1616 г. Шекспир вызвал своего поверенного Фрэнсиса Коллинза, составлявшего десять лет назад договор о передаче стратфордских десятинных земель, чтобы оформить свое завещание. Очевидно, это произошло в январе, поскольку, когда Коллинз был позван пересмотреть документ, через несколько недель он - или его писец (скорее всего, сам Коллинз) - по небрежности написал "январь" вместо "март", скопировав это слово с более раннего черновика. Необходимость исправлений была связана с браком Джудит и последовавшим за ним делом Маргарет Уиллер. Юрист явился 25 марта. Первую страницу завещания пришлось переписать целиком, а на второй и третьей страницах были сделаны многочисленные поправки и добавления, хотя нет возможности определить, сколько изменений было сделано в марте и сколько currente calamo [беглым пером, небрежно] в январе. Коллинз так и не удосужился составить чистовой экземпляр завещания, вероятно из-за спешки, вызванной серьезностью положения завещателя; впрочем, этот юрист вообще имел обыкновение составлять завещания с многочисленными исправлениями. Шекспир заверил каждый лист своей подписью, начертанной внизу, поставив перед последней выразительное "Мной". Он пишет о себе, что находится "в полном здравии и твердой памяти" - но это общепринятая формула, которую не всегда следует понимать буквально, хотя, возможно, в январе она и соответствовала истине. Так или иначе закон более интересовался его памятью, чем здоровьем. В марте пером водила слабая рука. Больной собрал все свои силы для нескольких твердых росчерков, составивших слова "Мной Уильямом" в третьей подписи, и затем он ослабел и фамилию уже написал дрожащей рукой. Две его другие подписи, согласно палеографическому анализу, отличаются "слабостью и неясностью начертания". В марте Шекспир был уже смертельно болен, хотя и протянул еще месяц.
      Его завещание вызвало еще больше дискуссий и споров, чем разрешение на заключение брака. Уже Джозеф Грин, стратфордский собиратель древностей, обнаруживший копию этого завещания в 1747 г. и первым сообщивший о ней, был весьма удручен своим открытием. "Завещательные отказы, содержащиеся в документе, - сообщает Грин своему другу, - несомненно, соответствуют его [Шекспира] намерениям; но манера, в которой они изложены, представляется мне столь непонятной и не соответствующей правилам, столь лишенной малейшего проблеска того духа, который осенял нашего великого поэта, что пришлось бы умалить его достоинства как писателя, предположив, что хотя бы одно предложение в этом завещании принадлежит ему" {23}. Ученый XX в. Б. Роланд Льюис, который любовно прокомментировал каждое условие завещания, по понятным причинам держится иной точки зрения. "Роу говорил (1709), что дух этого человека должно искать в его произведениях. В еще большей мере существо духа Шекспира следует искать в его завещании, поскольку составление его фактически является последним актом в его деятельной жизни, совершенным всего за несколько недель до его кончины" {30}. Истина лежит где-то между двумя этими крайними мнениями. Завещание Шекспира не является его последней поэтической волей, это скорее "характерное завещание состоятельного человека времени правления Джеймса I" {31}. В такого рода документах тщетно искать метафоры, сложные образы или хотя бы интимные откровения. Однако это завещание дает некоторое представление о целеустремленности, с которой Шекспир превращал в состояние доходы от своих пьес; кроме того, оно хранит имена тех, кто был ему более всего дорог в Стратфорде и в Лондоне.
      Завещание открывается благочестивым заявлением:
      Во имя бога, аминь. Я, Уильям Шекспир... благодарение богу в
      полном здравии и твердой памяти, совершаю и предписываю эту мою
      последнюю волю в соответствии с принятым обычаем и порядком. То есть,
      во-первых, я предаю душу свою в руки бога и создателя моего, уповая и
      твердо веруя, что лишь благодаря Иисусу Христу, спасителю моему,
      приобщусь жизни вечной, а тело мое приобщится земле, из коей оно
      создано.
      Искать здесь исповедания личной веры было бы слишком курьезно. Эта преамбула является формулой, почти слово в слово следующей образцу, включенному Уильямом Уэстом из "Иннер Темпла" в его "Первую часть "Символографии", которую можно определить как искусство составления юридических документов и соблюдения прецедентов". Вторая "Форма завещания", которую дает Уэст, начинается так: "Во имя бога, аминь... Больной телом, но в здравом уме и твердой памяти (благодарение богу)... Во-первых, я предаю душу свою в руки бога, создавшего меня, твердо уповая, что лишь благодаря Иисусу Христу, спасителю моему, приобщусь жизни вечной. А также предаю тело свое земле, из коей оно создано" {32}. Шекспиру не нужно было подсказывать Коллинзу эти фразы; тот сам их механически записывал.
      Из числа своих наследников Шекспир первой называет Джудит - из-за нее эта страница была переписана. "Сим я отдаю и завещаю моему зятю" - так юрист записал слова Умирающего, но Шекспир передумал, и Коллинз (или его писец) вычеркнул слово "зять" и вместо него вписал "дочь Джудит". Ей предназначалось 150 фунтов на определенных условиях. 100 фунтов - в качестве приданого, но чтобы получить оставшиеся 50 фунтов, она должна была отказаться от каких-либо притязаний на "одно из земельных владений... являющееся участком поместья Рауингтон"; здесь имеется в виду коттедж на Чэпел-Лейн. Далее Шекспир завещает Джудит "еще сто и пятьдесят фунтов, если она или кто-либо, родившийся у нее, будет жив через три года, отсчитывая этот день от даты написания этого моего завещания...", если же она, однако, умрет бесплодной в течение этого промежутка времени, его внучка Элизабет Холл (в завещании названная племянницей) {Слово "niece" ("племянница") в те времена имело ныне утраченный смысл "внучка", одно из таких его употреблении обнаружено (как писал Холиуэд-Филипвс) в библии Уиклифа.} получит 100 фунтов, а остальные 50 пойдут его сестре Джоан и ее детям. Если Джудит или кто-либо из ее потомков будут живы через три года, исполнители завещания обеспечат ей возможность пользоваться годовыми процентами со 150 фунтов, но не самой суммой, которой она не может воспользоваться, пока остается замужем. Ее муж может претендовать на эту сумму только при том условии, если он "гарантирует ей и ее прямым потомкам право на достаточное количество земель, соответствующее той доле, которую она получила по данному моему завещанию", другими словами, если он завещает своей жене землю стоимостью в 150 фунтов. Далее в том же завещании на третьем листе Шекспир передает Джудит "большую чашу из позолоченного серебра". В 1930 г. Чемберс предположил, будто тщательно продуманные Шекспиром условия завещания, касающиеся его младшей дочери, свидетельствуют о недоверии Шекспира к Томасу Куини и что эти подозрения - которые не ему первому пришли на ум подтверждаются открытиями в протоколах стратфордского церковного суда. Возможно, не будет излишней вольностью предположить вместе с Хью Хэнли и И. Р. К. Бринкуортом, что суд над Куини и его бесчестье не только вызвали изменения в завещании, но были ударом, ускорившим кончину Шекспира {33}.
      Далее следуют менее крупные завещательные отказы. Шекспир оставляет 20 фунтов и свою одежду Джоан Харт, которой разрешалось оставаться вместе с семьей в западном крыле дома на Хенли-стрит за номинальную годовую плату в 12 пенсов. Трем ее сыновьям - Шекспир называет Уильяма и Майкла, но не может вспомнить имени третьего сына и оставляет пропуск для имени Томаса завещано каждому по 5 фунтов. Элизабет Холл получает всю посуду за исключением большой чаши из позолоченного серебра, доставшейся Джудит. Кажется, Шекспир также подумывал о том, чтобы обеспечить Элизабет приданым, но ей было всего восемь лет - кто знает, возможно, у Сьюзан будут еще дети, - так что он передумал, распорядившись вычеркнуть не до конца сформулированный пункт. Поэт вспомнил бедняков Стратфорда, пожертвовав им 10 фунтов стерлингов - достаточно щедрый дар для человека его достатка; самый богатый человек в городе Джон Комб тремя годами раньше оставил 20 фунтов с той же целью, проявив необыкновенную щедрость, о которой сочли уместным упомянуть на его памятнике в стратфордском храме {34}. Свою шпагу Шекспир завещал Томасу, племяннику этого самого Комба. Он оставил 5 фунтов Томасу Расселу и 13 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов Фрэнсису Коллинзу. (Рассел, как мы помним, помещик из Олдерминстера, был связан через жену с автором "Уиллоуби, его Авиза"; после смерти своей жены он искал и добился расположения вдовы Энн Диггз, имевшей 12 тыс. фунтов стерлингов и двух сыновей, Дадли и Леонарда) Шекспир выделил деньги на покупку поминальных колец стоимостью в 26 шиллингов 8 пенсов каждое для старых стратфордских друзей и соседей Гамнета Седлера, Уильяма Рейнольдса (землевладельца из числа "уклоняющихся") и братьев Нэш-Энтони и Джона (в 1602 г. они были свидетелями при покупке Шекспиром недвижимости в Старом Стратфорде).