следил за тем, как все было совершено. Свидетель говорит, что после
      того, как жена Уильяма Ботта дала упомянутое питье жене Харпера,
      Харпер и свидетель сами видели, как она положила что-то под зеленый
      ковер...
      Это "что-то" Харпер хотел было попробовать на вкус, полагая, что это слабительное из серы и патоки, "но свидетель убедил его не делать этого, так как заподозрил, что то был крысиный яд". Странно, что Ботт не был привлечен к суду по обвинению в убийстве, хотя многие знали об этом преступлении. Однако Уилер сообщает, что Дело было замято, поскольку, если бы Ботта повесили, "г-н Клоптон и Джон Харпер лишились бы всех земель, которыми их соблазнял упомянутый Ботт...". В стратфордской приходской книге зафиксировано погребение "Isabella, uxor Johannis Harper de Henleyarden" (Изабеллы, жены Джона Харпера из Хенли-в-Ардене), состоявшееся 7 мая 1563 г. (Уилер, давая показания через восемь лет после случившегося, считал, что имя убитой женщины было Летис. Так звали сестру Изабеллы. Ко времени снятия показаний обе уже умерли.) Ботт проживал в Нью-Плейс до того, как приобрел его в том же году. Возможно, убийство произошло непосредственно в этом доме {21}.
      Через четыре года Ботт продал Нью-Плейс юристу из юридической школы "Иннер темпль" Уильяму Андерхвллу, который был клерком суда присяжных в Уорике и состоятельным землевладельцем в графстве. Нью-Плейс перешел к его сыну и наследнику Уильяму, который имел репутацию "ловкого, алчного и коварного человека". Последний и продал этот дом Шекспиру. "Полюбовная сделка" - суммарная запись передачи дома Уильяму Шекспиру - датирована 4 мая 1597 г., и в ней зафиксированы выплаченные Андерхиллу 60 фунтов серебром (sexaginta libras sterlingorum). Для большого дома сэра Хью Клоптона, как бы он ни обветшал, такая цифра может показаться до смешного низкой; однако в "полюбовных сделках" тез времен названные в них суммы были юридически дозволенным вымыслом. Во сколько в действительности обошелся Шекспиру этот дом, мы не знаем.
      Два месяца спустя Андерхилл умер в Филонгли, не подалеку от Ковентри, после того, как устно завещал "все свои земли" своему первенцу Фалку. В 1599 г. Фалк, не достигший совершеннолетия, был повешен в Уорике за отравление своего отца. Суд конфисковал имущество семьи Андерхилл за уголовное преступление, однако вновь вернул его младшему брату Фалка, когда тот в 1602 г. достиг совершеннолетия. Во время ноябрьской судебной сессии того года Геркулес Андерхилл заверил продажу Нью-Плейс Шекспиру, заплатившему предписанный сбор, равный 1/4 годового дохода со стоимости имущества, чтобы закрепить за собой право владения.
      Купленный Шекспиром дом был в Стратфорде вторым по величине {Самым большим было старое здание духовной общины (собственность короны), отданное - в 1596 г. в аренду Томасу Комбу.}. Его передний фасад, выходивший на Чэпел-стрит, был длиной 18 метров, боковой фасад (вдоль Чэпел-Лейн) здания достигал 21 метра в длину, высота дома была более 8 метров в северной части, которая граничила со строением, известным с 1674 г. как Нэш-Хаус. Зимой Нью-Плейс согревали не менее десяти каминов, а комнат в нем, видимо, было больше, чем каминов, ибо последние были облагаемой налогом роскошью {22}. В XVIII в. Джордж Вертью сделал пером две зарисовки шекспировского дома в том виде, в каком, возможно, кто-либо из потомков сестры поэта, Джоан Харт, помнил его. На одном рисунке изображен внушительный большой трехэтажный дом с пятью фронтонами и с декоративными балками (о которых упоминал Леленд). На втором рисунке видны ворота и входная дверь, двор перед Нью-Плейс и строения по обеим сторонам двора, в одном из которых жила прислуга. В 1767 г. Ричард Гриммит, бывший сапожник из Стратфорда, которому в то время было за восемьдесят, вспоминал, как он играл с каким-то мальчиком из семьи Клоптонов в большом доме, называвшемся Нью-Плейс. Там была кирпичная стена, с "чем-то вроде крыльца" в конце танцы возле часовни, и мальчики должны были пересекать [небольшой зеленый дворик, прежде чем войти в дом, который был левее, с кирпичным фасадом, с простыми окнами из обычного оконного стекла, в свинцовой раме, как было принято в те времена". Это свидетельство дополняет рисунки Вертью, разъясняя местонахождение и внешний вид дома. Дом, купленный Шекспиром, стоял на довольно просторном участке. В 1565 г. Ботт предъявил иск какому-то соседу, обвиняя его в том, что он унес двенадцать бревен со скотного двора, расположенного недалеко от сада, "при Нью-Плейс возле Дэд-Лейн". Этот сад впервые упомянут в контракте 1563 г. В записи о "полюбовной сделке" 1597 г. говорится о жилом доме с земельным участком, двумя амбарами и двумя садами (uno mesuagio, duobus horreis et duobus gardinis); во втором документе упомянуты еще два плодовых сада (duobus pomariis). Должно быть, сначала этот сад был небольшим до расширения участка (когда оно произошло, мы не знаем) за счет земли, примыкавшей с восточной стороны на Чэпел-Лейн. Эта земля, на которой некогда стоял какой-то дом, принадлежала ранее впоследствии распущенному небольшому монастырю Пинли, а затем стала частью имения Джона Гилберта. Эти сочиненные сады, протянувшиеся более чем на три четверти акра, стали известны как Большой сад. Согласно преданию, более достоверному, чем большинство других, Шекспир посадил в Большом саду шелковицу, которая росла там до 1758 г., а затем была срублена и превращена в такое количество подлинных сувениров, которое невозможно было бы изготовить из одной-единственной шелковицы пусть даже со стволом в пятнадцать сантиметров диаметром. Нью-Плейс также славился своим виноградником. Через пятнадцать лет после смерти поэта баронет сэр Томас Темпл поручил одному из своих слуг, Гарри Раузу, при первой же возможности съездить в Стратфорд и срезать от виноградных лоз в Нью-Плейсе два-три самых красивых побега, на которых были почки прошлогодних лоз {23}. Свояченица сэра Томаса весьма похвально отзывалась об этих лозах - возможно, это были лозы европейского винограда. Она жила через дорогу от дома Шекспира на углу Чэпел-стрит и Сколарз-Лейн. Теперь в ее доме, весьма расширенном и усовершенствованном на современный лад, расположен отель "Сокол", радушно принимающий посетителей Стратфорда.
      Шекспир переехал в Нью-Плейс в конце 1597 г. или по крайней мере в начале следующего года. Дата известна, поскольку в ежегодном обследовании наличия пшеницы и солода, проводившемся 4 февраля 1598 г., он занесен в опись как постоянный житель Чэпел-стрит, на которой расположен Нью-Плейс. В этой описи сказано, что он является владельцем десяти четвертей (четверть равна 80 бушелям), скорее всего, солода; это явствует из других записей, сделанных в ходе обследования, и по итоговой записи. Три следовавших одно за другим дождливых лета привели к нехватке зерна, резкому повышению цен и (неизбежно) к созданию тайных запасов пшеницы и солода. Отцы города постановили тогда ограничить количество солода, которое каждая семья могла запасать для изготовления пива. (Изготовление пива, как уже говорилось, было главным предметом производства Стратфорда) Десять четвертей, имевшихся у Шекспиров, составляли нормальный запас. Из их тринадцати соседей по Чэпел-стрит двое запасли больше: Томас Диксон и школьный учитель Эспинел. Томас Люси из Чарлкота, отмеченный в списке как "не принадлежащий к общине", припрятал больше всех шестнадцать четвертей в амбаре Ричарда Диксона и двенадцать с половиной у Абрахама Стэрли, о котором мы еще услышим.
      Дом, охарактеризованный пятьдесят лет назад как обветшалый, был отремонтирован новым владельцем. В своем издании сочинений Шекспира 1733 г. Льюис Тиболд, знавший Хью Клоптона (одного из потомков того, кто построил Нью-Плейс), сообщает, что Шекспир "восстановил и перестроил его по своему усмотрению". В 1598 г. корпорация уплатила "г-ну Шекспиру" (Shaxspere) десять пенсов за некоторое количество камня, и этот камень клоптоновского дома она использовала (что было особенно уместно) для починки клоптоновского моста. Смысл записи не совсем ясен - за отсутствием личного имени можно допустить, что здесь упомянут отец драматурга, однако, вероятнее всего, этот камень остался после ремонта Нью-Плейс.
      Что думали соседи-горожане об известном драматурге из труппы лорд-камергера и вызывавшем восхищение певце любовного томления, который каждый год какое-то время жил среди них? Вероятно, их не очень интересовали его пьесы и стихи. Иначе относились они к его деловым успехам; они видели в Шекспире человека проницательного в практических вопросах, к которому можно обратиться при необходимости за солидной ссудой при достаточной гарантии возврата долга. Именно так относилось к нему семейство Куини. Вскоре после того, как Уильям Шекспир купил дом в Стратфорде, Адриан Куини, старый сосед и коллега Джона Шекспира по ремеслу, сообщил Абрахаму Стэрли, что хозяин Нью-Плейс, возможно, предполагает сделать некоторые капиталовложения. Этот Стэрли был родом из Вустера. Он учился в Куинз-Колледже Кембриджского университета и, прослужив некоторое время у сэра Томаса Люси, переехал в Стратфорд, где весьма преуспел: в 1596/97 г. он был бейлифом. 24 января 1598 г. Стэрли писал Ричарду Куини, находившемуся тогда в Лондоне: "Сдается ему [Адриану Куини], что наш земляк г-н Шекспир не прочь потратиться на покупку пары ярдлендов земли либо возле Шотерн, либо поблизости от нас; он [Куини] считает, что было бы в самый раз посоветовать ему обратить внимание на наши десятинные земли". Покупка этих земель, помимо прямого дохода, могла принести и дополнительные выгоды. Может быть, стратфордские соседи предполагали, что Шекспир, подписывавшийся теперь как джентльмен, живо заинтересован также в дальнейших приобретениях для упрочения своего положения? Во всяком случае, хотя они и соблазняли его покупкой земли, а также правом на сбор десятины, он не был еще готов к тому, чтобы ухватиться за это предложение. Пока еще не был.
      Наступил октябрь, и Ричард Куини вновь оказался в Лондоне, на этот раз с тем, чтобы ходатайствовать перед Тайным советом о предоставлении корпорации хартии на лучших условиях и об освобождении города от налога в связи с субсидией, совсем недавно утвержденной парламентом. Из-за плохой погоды и двух опустошительных пожаров Стратфорд переживал трудные времена, так что у Купни были сильные доводы. Но ему пришлось задержаться в Лондоне на четыре месяца, в бездействии ожидая решения. Он рассчитывал на поддержку лендлорда, сэра Эдварда Гревиля, обещавшего помочь деньгами, для того чтобы добиться "удачи в деле" (как выражался Стэрли). Между тем 25 октября Купнп, живший в гостинице "Колокол" на Картер-Лейн, счел благоразумным написать своему "надежному доброму другу и земляку г-ну У. Шекспиру". В письме, написанном его мелким беглым почерком, Куини просил своего доброго земляка помочь ему ссудой в 30 фунтов стерлингов под свою собственную ответственность и под гарантию мастера Бушеля или мастера Миттона. "Г-н Росуэл", на которого он рассчитывал, "все еще не приехал в Лондон, а у меня здесь особо важное дело". Ричард Миттон и Питер Росуэл были джентльменами, состоявшими на службе у Гревиля. "Вы окажете дружескую услугу, - писал он далее в письме, - если поможете выбраться из долгов, которые я наделал в Лондоне; я уповаю на господа и утешаю душу свою надеждой, что они не останутся неоплаченными. Сейчас я отправлюсь ко двору [лодочник должен был перевезти его в Ричмонд], надеясь на ответ с решением по моему делу". Шекспир так и не получил этого взволнованного обращения, ибо Куини привез его с собой обратно в Стратфорд, и, когда в 1602 г. он умер, находясь в должности бейлифа (его смертельно ранили, когда он пытался прекратить пьяную уличную драку, в которой участвовали люди Гревиля), это письмо было помещено среди бумаг Куини в архиве корпорации.
      Отчего же он его не отправил? Возможно, Куини решил встретиться с Шекспиром лично или наш драматург навестил своего земляка в гостинице "Колокол" возле собора св. Павла. Выдающийся знаток биографии Шекспира Джозеф Куинси Адамс приходит к такому заключению:
      "Мы не знаем, как они встретились, но известно, что Шекспир охотно согласился ссудить деньги, ибо в этот же день Куини сообщил об этом в письме своему шурину" {24}. Но рассуждать так - значит принимать возможность за свершившийся факт. Куини действительно написал в этот день письмо; 4 ноября Стэрли, упоминая об этом письме, сообщал, что "наш земляк г-н У. Шекспир готов обеспечить нас деньгами, - однако он тут же замечает, - чему я был бы очень рад, зная, когда, где и как он это сделает, и я прошу, не упускайте этой возможности; если условия будут достаточно приемлемы" {25}. Эти слова не дают основания полагать, что дело было завершено. Примерно в. то же самое время Адриан Куини советует своему сыну и компаньону Ричарду, если тот будет вступать в сделку с Шекспиром или занимать у него деньги, закупить в Ившэме некоторое количество вязаных чулок для их мелочной лавки. Такой совет скорее относится к какой-то коммерческой сделке, а не к упомянутой ссуде. Мы не знаем, помог ли Шекспир Ричарду Куини, хотя очень похоже, что помог. Далее все сложилось удачно. Королева в конце концов согласилась сделать послабление "этому городу, дважды пережившему бедствия и почти уничтоженному пожаром", и казначейство покрыло лондонские расходы Куини. Куини и Шекспиры по-прежнему сердечно относились друг к другу; сын Ричарда Томас женился на младшей дочери Шекспира, хотя этот союз (как выяснилось позже) не был удачным {26}.
      Одни женились, другие умирали. В марте 1601 г. умер Томас Уиттингтон, бывший пастухом у Хетеуеев; он оставил завещание, где упомянуты 40 шиллингов, которые ему задолжали Шекспиры {27}. Сентиментальные биографы вообразили себе Унттингтона прототипом великодушного пастуха, вроде верного Адама из "Как вам это понравится", помогавшего Энн и одалживавшего ей деньги, в то время как ее муж был занят сочинением пьес в равнодушной столице; однако эта сумма равным образом могла быть невыплаченным Уиттингтону жалованьем или сбережениями, отданными им на хранение. 8 сентября 1601 г. Джон Шекспир был похоронен на кладбище при храме св. Троицы. За отсутствием какого-либо завещания сдвоенный дом на Хенли-стрит должен был перейти к его старшему сыну Уильяму. Несомненно, Мэри Шекспир осталась жить в доме, где она уже прожила более полувека. Кое-кто из детей и внуков остался с ней; дочь Джоан, вышедшая замуж за шляпочника Харта, тоже жила в этом доме со своей растущей семьей. Вдова прожила еще семь лет. 9 сентября 1608 г. в стратфордской приходской книге сделана запись о погребении "Мэри Шекспир, вдовы".
      Сохранившиеся сведения мало что сообщают о том, как Шекспир проводил время за пределами Лондона. В сухой юридической манере документов фиксировались незначительные споры из-за денег, разбиравшиеся в суде. Скажем, человек, у которого солода было больше, чем требовалось для домашнего пивоварения, давал порой несколько бушелей в долг и, когда ему вовремя не платили по счету, обращался в суд. В этом отношении Шекспир ничем не отличался от остальных. Весной 1624 г. он (или кто-либо из его домашних) продал соседу Филипу Роджерсу двадцать бушелей солода, а 25 июня одолжил ему 2 шиллинга. Роджерс был аптекарем и торговал элем, имея на то официальное разрешение, а также лекарствами и табаком; мы знаем, что он торговал своими напитками на Чэпел-стрит и Хай-стрит, неподалеку от Нью-Плейс. В целом его долг Шекспиру едва превышал 2 фунта стерлингов, из которых 6 шиллингов Роджерс вернул, после чего за ним осталось 35 шиллингов 10 пенсов. Через своего юриста Уильяма Тесерингтона Шекспир привлек Роджерса в суд письменного производства, заседавший раз в две педели под председательством бейлифа, где слушались дела о долгах, не превышавших 30 фунтов. Истец требовал свои 35 шиллингов 10 пенсов плюс 10 шиллингов в возмещение судебных расходов. Что постановил суд, неизвестно.
      Это был не единственный случаи, когда поэт предъявлял иск. Через несколько лет в том же самом суде он добивался взыскания 6 фунтов стерлингов плюс возмещения судебных расходов с Джона Эдинбрука. Возможно, это был тот самый Эдинбрук, который продавал лицензии на изготовление крахмала в Уорикшире около 1600 г. Разбирательство по этому иску тянулось почти год - с 17 августа 1608 г. до 7 июня 1609 г., и после него осталось большое число малоинтересных протоколов. Суд с посыльным направлял ответчику судебную повестку. Затем составлялся список присяжных. Далее ответчику приказывалось предстать перед судом, и суд присяжных выносил решение в пользу истца. Затем вновь суд приказывал Джону Эдинбруку явиться, чтобы наконец удовлетворить иск Уильяма Шекспира, заплатить долг и возместить убытки. И наконец, когда тот не являлся, суд обращался к поручителю Эдинбрука, Томасу Хорнби, чтобы тот объяснил причину неуплаты 6 фунтов и 24 шиллингов, составлявших сумму долга и убытков. Хорнби был кузнецом (так же, как и его отец) и торговал элем в пивной на Хенли-стрит. Удалось ли Шекспиру взыскать эту сумму, в документах не зафиксировано. Его настойчивость может поразить наших современников, показавшись бессердечной, однако действия Шекспира были обычными в эпоху, когда не существовало кредитных карточек, овердрафта или инкассирующих учреждений {28}.
      Такого рода заботы случались у Шекспира нечасто. Он, должно быть, в основном проводил время с семьей или работал в саду возле дома Нью-Плейс. Официальные документы не фиксировали незначительные события повседневной жизни, и все же предание время от времени удовлетворяет наше любопытство, позволяя увидеть интимную провинциальную обстановку, в которой жил драматург. Джордж Стивенс сохранил достаточно правдоподобное предание о том, будто Шекспир любил раз в неделю пропустить стаканчик в ближайшем трактире: "Покойный г-н Джеймс Уэст из казначейства уверял меня, что в его дом в Уорикшире имелась деревянная скамья, на которой любил сидеть Шекспир, и глиняная кружка на полпинты, и которой он имел обыкновение каждое воскресенье вечером потягивать эль в одной пивной в окрестностях Стратфорда" {29}. Если его сердили, он изящно мстил, используя средства своего искусства. "Старый актер г-н Боумен слышал, от сэра Уильяма Бишопа, сообщил Олдис, - что некоторые черты характера Фальстафа заимствованы у какого-т стратфордского горожанина, то ли вероломно нарушившего какой-нибудь договор, то ли назло отказывавшегося расстаться с каким-то участком земли, примыкавшим к земле Шекспира в городе или поблизости от города, хотя ему предлагали приличное вознаграждение" {30}.
      Предание особенно безжалостно к Джону Комбу, богатейшему холостяку, более того, богатейшему гражданину Стратфорда, который, по общему мнению, накопил свое состояние, взыскивая ростовщические проценты по допускаемой законом десятипроцентной таксе. Этот Комб, гласит молва, служил мишенью для импровизированных ocтрот Шекспира. Перечисляя "окрестных джентльменов; Роу пишет:
      Существует рассказ, который и сейчас еще помнят в здешних краях,
      о том, что он [Шекспир] был особенно близок с одним старым
      джентльменом известным там богачом и ростовщиком. Однажды во время
      приятной беседы, которую они вели в компании друзей, г-н Комб шутя
      сказал Шекспиру, что ему пришло в голову попросить его написать для
      него эпитафию, если Шекспиру случится пережить его; и, поскольку он не
      сможет узнать, что скажут о нем после смерти, он очень хотел бы
      услышать эпитафию немедленно. Тогда Шекспир произнес слдующие четыре
      строки:
      Десятая доля лежит здесь сейчас
      Сто на десять ставлю - души он не спас,
      И если ты спросишь: "Кто здесь погребен?"
      То дьявол ответит: "Из Комбов - мой Джон",
      Однако, говорят, жало резкой сатиры столь глубоко уязвило этого
      человека, что он никогда не простил этой обиды {31}.
      Длинная вереница рассказов об отношениях Шекспира и Комба достигла кульминации у Роу. В 1634 г., путешествуя по Уорикширу, некий лейтенант Хаммонд, "стоявший с ротой солдат в Норидже", рассматривал памятники в стратфордской церкви. Он задержался у "искусного памятника знаменитому английскому поэту г-ну У. Шекспиру", который произвел на него должное впечатление, а затем повернулся к памятнику старому джентльмену, холостяку г-ну Комбу, чье имя этот поэт обыграл в нескольких остроумных и веселых стихах, и негоже, чтобы со временем эти несколько зерен вдохновения были ссыпаны в мешок {В подлиннике непереводимая игра слов, основанная на том, что "Комб" не только фамилия стратфордца, но и мера веса сыпучих тел, Прим. перев.} {32}. Хаммонд, однако, не дал себе труда записать эти стихи, но его оплошность исправил (с неожиданным дополнением) Николас Бург, бедный дворянин из Виндзора, который приблизительно в середине века включил в свою записную книжку не только эпитафию нашего поэта "Джону из Комба" - сыну дьявола, но также извинения Шекспира в изящных стихах, принесенные этому холостяку, который завещал свое наследство беднякам. Обри в своих записях также нашел место как для этого анекдота, так и для эпитафии.
      Предание, которое существует в стольких разнообразных версиях, на первый взгляд кажется заслуживающим доверия, однако сами эти рифмованные вирши настолько не шекспировские по духу, что располагают к скептицизму. Эти сомнения подкрепляются тем фактом, что подобные же эпитафии, посвященные некоему неназванному ростовщику, появились до этого в книге "Чем дальше, тем смешней" (1608), опубликованной под инициалами "X. П.", а также в "Британских реликвиях" Кемдена (1614) среди подборки "причудливых, веселых и насмешливых эпитафий, большинство из которых сочинено в молодости г-ном Джоном Хоскинсом". Позже, в том же столетии имена других персонажей Стенхоп, Спенсер или Пирс - заменили имя Комба. Среди "различных избранных эпитафий и погребальных эподов", напечатанных Ричардом Брэтуэйтом в виде приложения к его книге "Посмертные сочинения", есть и эти знакомые стихи "об известном ростовщике Джоне Комбе из Стратфорда-на-Эйвоне доска со стихами укреплена на том надгробии, которое он велел воздвигнуть еще при жизни". Неважно, что Комб не построил себе надгробья при жизни; Брэтуэйт правильно назвал имя ростовщика. Но он не назвал Шекспира. Лишь впоследствии часто повторявшаяся эпитафия, войдя в структуру предания, была связана с именем того, кто прославил Стратфорд.
      Этот эпизод вновь всплыл на поверхность гораздо позже, в 1740 г., когда приходский священник из Лестершира Фрэнсис Пек, увлекавшийся собиранием древностей, сообщил о другой шекспировской эпитафии, посвященной другому Комбу.
      Всякий знает шекспировскую эпитафию Джону Комбу. А мне говорили,
      что потом он написал другую эпитафию Тому Комбу по прозвищу Жидкая
      Бороденка, брату названного Джона; она еще никогда не печаталась. Вот
      ее текст:
      Но жидкобород он, хоть густо в мошне,
      Проклятия слышит он ада на дне,
      Он с дьяволом вскормлен был грудью одной,
      Бывал ли на свете мошенник такой?
      Весьма едко сказано... {33}
      Теперь недостает только, чтобы неподражаемый Джорден объединил эти эпитафии братьям Комб в одну совершенно неправдоподобную историю. У него дело происходит под кровлей таверны "Медведь".
      Г-н Комб и стратфордский бард были близко знакомы; как-то в одной
      таверне (говорят, под вывеской, изображавшей медведя, на Бридж-стрит в
      Стратфорде) первый сказал второму: "Полагаю, когда я умру, вы напишете
      мне эпитафию; с тем же успехом вы можете сделать это сейчас, дабы я
      звал что вы скажете обо мне, когда меня не станет". Тот немедленно
      ответил, что эпитафия будет такая... Вся компания сейчас же
      разразилась громким смехом как потому, что идея эпитафии была верна,
      так в потому, что все ненавидели этого скрягу и ростовщика; когда
      буйное веселье несколько стихло, все захотели услышать, что он
      [Шекспир] скажет о Томасе Комбе, брате упомянутого джентльмена, и
      тотчас произнес:
      Жидка бороденка, да густо в мошне;
      Кто столь ненавистен был людям вполне?
      С проклятьями прах его был погребен;
      Молочные братья - сам дьявол и он.
      Этот брат был известен своей жиденькой бородой, а также, без
      сомнения, своей алчностью, поэтому насмешка немало позабавила
      собравшуюся компанию. Однако, говорят, язвительные насмешки так
      обидели обоих братьев, что они никогда не могли простить их автору
      эпитафий. Насколько все это верно, уже не узнаешь, хотя в этой истории
      вовсе нет ничего невероятного... {34}
      В действительности Шекспир не питал ненависти к братьям Комб, и последние вовсе не таили в своих сердцах до могилы обиду на своего остроумного собеседника из таверны. Джон Комб упомянул Шекспира в завещании, оставив ему 5 фунтов стерлингов, а поэт в свою очередь завещал свою шпагу племяннику и наследнику Комба Томасу {К чести Джордена следует отметить, что он знал об этом завещательном отказе.}. Шекспир (как мы увидим) поддерживал дружеские деловые отношения с Джоном Комбом, и они оставались друзьями до конца жизни.
      "У него много земли, и вдобавок плодородной... - говорит Гамлет о презираемом им Озрике. - Это сущая галка, но, как я сказал, по количеству грязи в его владениях крупнопоместная" {Шекспир Уильям. Трагедии. Сонеты, с. 235.}. Ранее принц размышляет над уделом другого землевладельца. "Быть может, в свое время, - задумчиво произносит он, созерцая череп в своих руках, - этот молодец был крупным скупщиком земель, со всякими закладными, обязательствами, купчими, двойными поручительствами и взысканиями; неужели все его купчие и взыскания только к тому и привели, что его землевладельческая башка набита грязной землей?" {Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 6, с. 132.} {35} У самого драматурга вскоре после написания этой пьесы стало много "грязной земли". 1 мая 1602 г. Уильям Шекспир, джентльиен, передал наличными 320 фунтов стерлингов Уильяму Комбу и его племяннику Джону в уплату за четыре ярдлэнда пахотной земли в Старом Стратфорде с правом использования общинной земли для выпаса скота в прилегающих полях. Площадь одного ярдлэнда зависела от его местоположения, но обычно в среднем равнялась примерно 30 акрам. В акте о покупке этот участок был охарактеризован как "содержащий, согласно подсчету, 107 акров, более пли менее пригодных для пахоты". Старым Стратфордом называлась сельская местность к северу от города, первоначально входившая в его пределы. Уильям Комб указал в качестве своего местожительства Уорик, представителем которого он был в парламенте. В 1593 г. он приобрел безусловное право на владение землей (фригольд) в Старом Стратфорде к западу от Уэлкомба. Почти десять лет спустя участники сделки поочередно поставили свои подписи и печати на документе о передаче земли. Сам покупатель не явился на процедуру, поручив своему младшему брату Гилберту вступить во владение в присутствии свидетелей - Энтони Нэша, Хамфри Мэйнуоринга и Других. В многословном документе говорится о том, что Расположенные на этой земле дома с окружающими постройками "находятся или находились во временном владели пли пользовании Томаса Хиккокса и Льюиса Хиккоксa". Они арендовали эту землю. Остались ли они на ней после того, как сменились владельцы, неизвестно. Фамилия Хиккокс довольно распространенная. После 1603 г. Льюис Хиккокс со своей женой Элис - "старой тетушкой Хиккокс" - держали постоялый двор на Хенли-стрит; возможно, это был следующий дом к востоку от дома, где родился Шекспир, который (о чем свидетельствуют позднейшие данные) был превращен в гостиницу "Дева" {36}. Возможно, Хиккокс сменил плуг на фартук трактирщика.
      (В 1610 г., как предусмотрено в первоначальном контракте, соглашение о покупке земли было передано в суп общегражданских исков для подтверждения права собственности Шекспира. В соглашении сказано, что этот участок состоит из 107 акров пахотной земли и 20 акров пастбища. Некоторые биографы высказали предположение о том, что эти выпасы являются частью первоначально купленной Шекспиром земли, однако эти 20 акров составляют часть земельного участка, приобретенного Уильямом Комбом в 1593 г.)
      Через пять месяцев после покупки земли в Старом Стратфорде, 28 сентября 1602 г., Шекспир приобрел копигольдное право на аренду четверти акра земли, включающую сад и коттедж, расположенные с южной стороны от Чэпел-Лейн (иначе Дед-Лейн или Уокерс-стрит) напротив сада Нью-Плейс. Этот земельный участок, а также еще один или два участка в Стратфорде входили в состав поместья Роуингтон, которым владела вдовствующая графиня Уорик. Согласно феодальному обычаю, еще сохранившему свою силу, Уолтер Гетли, помощник сенешаля при манориальном суде графини, передал навеки этот коттедж со всеми его принадлежностями Шекспиру и его наследникам. Несомненно, в коттедже поселился кто-либо из слуг или садовник. При обследовании поместья Роуингтон, проведенном 24 октября 1604 г., зафиксировано, что Уильям Шекспир владеет "здесь одним коттеджем и одним садом площадью примерно в четверть акра" и платит номинальную ежегодную арендную плату 2 шиллинга 6 пенсов. Шекспир также вписан 1 августа 1606 г. - на этот раз в качестве постоянного арендатора земли в поместье Роуингтон - в отчетные документы ревизоров финансового управления. Через год после смерти Шекспира его дочь Сьюзан, заплатив штраф в 2 шиллинга 6 пенсов, закрепила за собой аренду коттеджа.
      24 июля 1605 г. Шекспир произвел свое наиболее крупное помещение капитала. За 440 фунтов стерлингов он обеспечил себе право взимать половину "десятипроцентного налога на пшеницу, зерно, солому и сено" в трех близлежащих селениях - Старом Стратфорде, Уэлкомбе и Бишоптоне, а также половину небольшого десятипроцентного налога со всего стратфордского прихода, под который не попадали лишь обладатели старинных почетных прав, например священник ладдингтонской церкви продолжал сам добирать десятину в. своем поселке {37}. Договор о праве сбора десятины, заключенный в 1544 г. между старостой духовной общины Стратфорда и Уильямом Баркером, действовал 92 года. Но после роспуска духовной общины ее собственность, так же как собственность других религиозных учреждений, перешла к короне, которая в свою очередь передала корпорации Стратфорда право на взимание части десятинного обложения. Однако право Баркера на сбор десятины сохраняло свою силу, хотя со временем оно перешло к корпорации. В 1580 г. он продал это право Ралфу Хьюбоду {38} из Ипсли, бывшему шерифу Уорикшира, сохранив в тоже время доход от аренды в свою пользу и в пользу своих наследников. Именно у Хьюбода Шекспир и купил право на взимание 50% десятинного обложения, которое можно было производить еще в течение 31 года.