Катя отодвинула от себя документ. Билл Фредрикс понял намек и поднялся.
      – Чем вы собираетесь заняться, мисс Мейзер? Катя внимательно посмотрела на него:
      – Мистер Фредрикс, вы узнаете об этом одновременно со мной.
      – Смысл предложения не изменится, мисс Мейзер, – предупредил ее Фредрикс.
      – Уверена, что не изменится, – отозвалась Катя. Через полчаса Фредрикс находился уже в кабинете посла. Как только посол выслушал его сообщение, он тут же связался по телефону с Джасмин.
 
      Значит, она действительно не намерена допустить эту продажу, думала Джасмин. Развязка удивила ее. Она полагала, что публичные унижения в прессе, за которым последовало неотразимое предложение, окажутся достаточными, чтобы сломить последние резервы сопротивляемости Кати. Теперь дело за Майклом.
      Сидя на террасе гостиницы «Финикия», Джасмин наблюдала, как в воде скользят молодые мужчины с бронзовым загаром. От воды ее отделяло толстое стекло. Если у нее и возникали соблазны или похоть, то ни ее бесстрастное лицо, ни глаза за огромными темными очками от солнца не выдавали этих чувств. За столиком напротив нее Пьер нервно взбалтывал чай со льдом, ложечка с длинной ручкой дребезжала, ударяясь о стекло.
      – Пьер, перестань стучать. Это действует мне на нервы.
      Он вытер лицо носовым платком. В таких местах он чувствовал себя явно не в своей тарелке. Довольно неуклюжая архитектура, сплошной бетон и прямые углы, а сильный шум напомнил ему школьную площадку во время перемены.
      – Как же это она могла отклонить предложение министра юстиции? – спросил он в десятый раз.
      Джасмин не потрудилась ответить. Нытье Пьера стало мучительно нудным.
      – Ты говорила, что она согласится, Джасмин. Ты сказала, что проблем больше не будет.
      Пьер оказался в плену двух пороков – гнева и страха. После договоренности Джасмин с американским послом он начал лоббировать в Вашингтоне и Нью-Йорке. «Банк Ливана» пользовался неплохой репутацией на Уолл-стрите, а руководители «Форчун файв хандред» были у этого банка в долгу за оказанные услуги. Эти люди с большой готовностью звонили в Вашингтон, где, используя свое влияние и личные связи Пьера с сенаторами финансового комитета, оказывали завуалированное давление на министерство юстиции. Сам министр юстиции считал, что все дело «Мэритайм континентала» не стоит выеденного яйца, и охотно шел на то, чтобы заработать себе несколько очков в обмен на проект предложения об амнистии. С учетом всего Пьер пришел к убеждению, что при сложившихся обстоятельствах Катя просто не сможет сказать «нет».
      – Она не собирается пустить «СБМ» в общую продажу, верно, Джасмин? – буркнул Пьер.
      – Думаю, что ее можно уломать, – пробормотала Джасмин. – Катерина еще не знает, каким жестоким может оказаться этот мир.
      – О чем ты говоришь?
      Джасмин повернулась к нему лицом, ее широкополая шляпа надежно скрывала это лицо.
      – Что творится с тобой, Пьер? – негромко спросила она. – Ты ведешь себя как ошпаренный кот.
      – Я не столько думаю о себе, сколько о Луисе и о том, что надо для него сделать.
      А также об аудиторской проверке банка. До такой инспекции осталось всего несколько недель, и Пьер знал, что ему не удержаться на плаву, если он не предпримет быстрых шагов. Проблема заключалась не только в возвращении денег. Предстояло подделать бухгалтерские отчеты, изменить заложенные в компьютеры данные, просмотреть и подправить всю документацию, чтобы комар носа не подточил. Пьеру приходилось и раньше сталкиваться с аудиторами, цепкими, остроглазыми людьми, которые работали в престижных международных консалтинговых фирмах. Отбирались только те, которые не имели никаких связей с правительством Ливана. На таких людей невозможно повлиять, нельзя их и подкупить. А они не пропустят и мелочь.
      – Что же нам делать? – спросил Пьер.
      – Можешь успокоиться, Пьер. Катерина поймет мудрость того, чтобы пустить «СБМ» в общую продажу, – обнадежила его Джасмин. – Свои деньги мы получим.
 
      Меньше чем в миле от «Финикии» Луис Джабар находился на вилле, построенной израильским архитектором Моше Сафди. Он сидел в центре круглой комнаты перед десятью мужчинами. Он чувствовал себя как бабочка, которую энтомологи хотят приколоть к коллекции под стеклом. Набил Туфайли осмотрел поднос с закусками и чаем, приготовленными для гостей, и шикнул на прислуживающих мальчиков, чтобы они ушли.
      – Мы все по горло насытились такими глупостями, – заявил Луису Туфайли. – Ваша неуклюжая попытка отправить Катерину Мейзер обратно в ее страну провалилась. Сейчас она не ближе пустить акции «СБМ» в общую продажу, чем была, когда заварилась вся эта каша. Наше терпение на пределе.
      – То, что произошло, ко мне не имеет никакого отношения! – горячо возразил Луис. – Все это придумала Джасмин.
      Луис заметил искорки насмешек и презрения в глазах остальных мужчин. Он собирался объясниться, но Туфайли оборвал его.
      – Луис, мы любим вас, как сына, – торжественно изрек один из них. – Но вы не проявили к нам такого уважения и почтительности, которые мы вправе ожидать от сына. Мы пошли вам навстречу и вложили большие средства, но вы остаетесь под каблуком женщины… – Туфайли поднял руку, заставляя Луиса помолчать, не высказывать своего протеста.
      – Иногда гораздо полезнее послушать. Мы наблюдали, как Джасмин дирижирует вашей кампанией, и до настоящего времени мы рассматривали ее в качестве своего актива. Теперь наше отношение изменилось. Она помешалась на Катерине Мейзер. Свихнулась на ней, потому что дошла до ручки. Она домогается денег, которые могут поступить от продажи. Она жаждет дорваться до власти, власти над вами, Луис. А через вас над нами. У нее нет желания способствовать вашему успеху. Успеха она добивается только для себя.
      Во рту у Луиса пересохло.
      – Вы ошибаетесь, – удалось произнести ему.
      – Нет, нисколько не ошибаемся, – холодно и твердо произнес Туфайли. – Мне больно, что вы говорите подобное, хотя знаете, что это неправда.
      Туфайли посмотрел на мужчин, сидевших рядом с ним. Если он и подал им знак таким образом, то Луис прозевал это.
      – Мы решили поставить новое условие для нашей поддержки вашей кандидатуры. Вы должны порвать с Джасмин!
      Луис не верил своим ушам.
      – Но она моя жена!
      – Ничего подобного, – прогремел Туфайли. – Вы ее жена. Вы всегда отличались слабостью, Луис. Мы знали это, но полагали, что если окажем вам свою поддержку, то вы сообразите, на кого вам надо опереться.
      – Я доказал вам свою приверженность! – вскричал Луис. – Я выполнил все, о чем вы меня просили!
      – Вам придется сделать еще одну вещь, – продолжал Туфайли. – Вы должны публично продемонстрировать нам свою приверженность. В противном случае, клянусь, Луис, мы превратим вас в побирушку!
      – Но как? Как я могу продемонстрировать то, что вы хотите?
      Туфайли скрестил руки над объемистым брюшком.
      – Похоже, что Фремонты тоже попали в полосу неудач в последнее время. Боюсь, что эта полоса неудач еще не закончилась, особенно если случится так, что Джасмин окажется в определенное время в определенном месте.
 
      Личный представитель султана Брунея был худеньким коротышкой с гладкой блестящей кожей, который напомнил Джасмин сахарную конфетку. Он был само совершенство, начиная от начищенных до блеска английских туфель ручной работы до густых, гладко причесанных назад волос. Шариф Удай был также единственным человеком, в присутствии которого Джасмин чувствовала себя не в своей тарелке, даже побаивалась.
      – Я бы покривил душой, если бы сказал, что доволен ходом событий, миссис Джабар. Мы надеялись, что вы к настоящему моменту сделаете больше. Тот факт, что мисс Мейзер не поставила нас в известность о своем отношении к продаже, расстроило его величество. И дело тут не в юридических или иных убытках, которые мы несем. Это пустяки. Хуже, что затронута честь, и эта затяжка оскорбительна для его величества.
      Джасмин слышала каждое произнесенное слово, но свое внимание она сосредоточила на самом Удае. Он как-то потерялся не только в огромном пространстве президентского номера в отеле «Финикия», но и кресло, в котором он сидел, было для него слишком велико. Джасмин видела, как Удай положил ногу на ногу, а подошва ботинка так и не дотронулась до ковра.
      Джасмин собралась с мыслями и подавила охвативший ее гнев, когда Удай затронул в разговоре ее семейный статус. Уже много лет никто не осмеливался обращаться к ней, называя ее миссис Джабар.
      – Как вы несомненно знаете, у мисс Мейзер в последнее время возникли трудности личного плана…
      Удай поднял руку:
      – Пожалуйста, не надо. Я в курсе этого полицейского фарса, попытки притянуть ее к убийству Арманда Фремонта. Человек с предрассудками сказал бы, что мисс Мейзер хотят околдовать.
      – В свете случившегося было трудно подсказать Катерине правильное направление, – объяснила Джасмин, осторожно подбирая слова. – Она понимает, что с деловой точки зрения превращение компании в общедоступную – вещь хорошая. Но она молодая, неопытная в финансовых вопросах. Иногда она больше доверяет своему сердцу, нежели рассудку.
      Шариф Удай захихикал:
      – Ах, дорогая моя миссис Джабар. А вы-то на что? Уговорите ее, дайте ей мудрый совет, как поступать.
      – Именно этим я и занимаюсь.
      – Но недостаточно хорошо, – парировал он. Его голос прозвучал более страшно и более решительно, чем если бы он громогласно объявил о своем суждении. – А если вы не можете исправить такое положение, то мне, к моему сожалению, придется сообщить его величеству о том, что следует прекратить эти переговоры.
      Пристальный взгляд немигающих глаз Удая не оставил у Джасмин никаких сомнений в том, что он поступит именно так.
      – Если вы хотите, чтобы я добилась того, чего хотим мы все, то должны предоставить мне свободу действия.
      – Мы всегда исходили из такого понимания.
      – В таком случае в ближайшее время могут произойти такие события, которые могут показаться… скажем, противоречивыми.
      – Нас не касаются методы, миссис Джабар. Для нас важны лишь результаты. Кроме того, поскольку на карту вы поставили так много, я уверен, что вы выберете соответствующие средства.
      Шариф Удай нахохлился как насекомое богомол.
      – Помимо всего прочего, меня заинтриговали ваши намерения. Уверен, что сразу распознаю вашу «свободу действий», как вы назвали это.
      – Несомненно. Вы не спутаете это ни с чем другим.
 
      – Я продолжаю считать, что вы поступаете неправильно, – повторил аббат, наблюдая, как Арманд Фремонт натягивает на себя монашье одеяние. Было видно, что даже такое несложное усилие причиняет боль.
      – Иного выхода нет, – отозвался Арманд, пытаясь на петельку завязать пояс вокруг себя. – Я должен узнать, что представляет собой это «избранное место».
      – Но оно может оказаться именно тем, что вы думаете, – запротестовал аббат.
      – Эти слова не свалились на Свита с неба, – нетерпеливо произнес Арманд. – Если именно там обосновалась работорговческая группа или если это место используется в качестве транзитного пункта…
      – Ну и что вы тогда сделаете? – многозначительно спросил аббат.
      – Возвращусь за помощью. Аббат покачал головой:
      – Возьмите с собой хотя бы пару монахов. Вы все еще очень слабы, Арманд. Если что-то стрясется, то вам некому будет помочь. Пожалуйста!
      – Меня трогает ваша забота. Но я не могу допустить, чтобы кто-то рисковал из-за меня.
      – В таком случае монахи будут находиться где-то неподалеку от вас, – упрямо заявил аббат. – Недалеко от «избранного места» стоит небольшая церквушка. Братия посетят тамошнего священника.
      Сопровождаемый аббатом, Арманд вышел из монастыря на дорогу. Увидел над собой усыпанное звездами небо и огромный оранжевый шар луны, повисшей на западе. Он приблизился к потрепанному грузовичку, на котором возили виноград и овощи на базар. Там же ждали двое монахов, которые должны были его сопровождать.
      – Бог в помощь, друг мой, – напутствовал аббат, обнимая Арманда.
      – Запомните, – предупредил его Арманд. – Кате ни слова. Если я не вернусь, тогда расскажете ей все. Если я не вернусь, то это лишь докажет мою правоту.
      – Буду молиться, чтобы этого не произошло.
      Арманд устроился в кузове на матрасе из соломы, закутался в одеяло. Грузовичок дернулся и покатил. Он поморщился: во всей спине отдалась колючая боль. Арманд подумал, что, когда они выедут на автостраду, будет не так больно.
      Грузовичок выкатил на асфальтированную дорогу, Арманд лег на спину, стал смотреть на звезды. «Избранное место»… Он чувствовал, что существует лишь одно такое место.
      Уже многие годы он не наведывался в «Мучтару». После смерти отца Александр сохранил это имение. Но как и в других крупных имениях, содержание его оказалось делом обременительным. Слуг пришлось отправить на пенсию, крупный и мелкий скот передать фермерам, поля не засевать, пустить их под пар.
      – Это – часть прошлого, которая не связана ни с настоящим, ни с будущим, – сказал ему как-то Александр. – О некоторых вещах лучше забыть.
      Возможно, в этом и была сермяжная правда. Но могло быть и так, что другие люди воспользовались «Мучтарой». Тем, что она заброшена и расположена изолированно. Как раз то, что им и было нужно. Избранное место…
      По дороге, где-то между Бейрутом и Сайдой, Арманд уснул тяжелым сном без сновидений. Когда он пробудился, то обнаружил, что они далеко углубились в горы, уже проехали Джунию и Дейр Мукаль. Грузовичок осторожно пробирался по петлявшей дороге в кромешной тьме. Арманд откусил большой кусок хлеба, стал жевать, прихлебывая воду из фляжки. Он поел сыра с изюмом, которым снабдили его в дорогу монахи.
      Через два часа они повернули на север, миновали Бори, а потом Аматеур. Небо все еще оставалось темным, но Арманд уже почувствовал приближение зари. Воздух свежел по мере их подъема на холмы. Вдруг они оказались на обрывистом берегу реки Барук.
      Арманд слез с матраса и проверил содержимое рюкзака. Там у него находились бинокль, компас, вода и пачка церковных листовок – нагрузка от аббата. Если кто-то привяжется к нему, то может принять его за проповедника. Арманд надеялся, что отпущенная им борода достаточно изменила его внешность.
      На остановке он обошел капот грузовика. Один из монахов остановил его и подал ему тяжелый предмет, завернутый в мешковину. На ощупь Арманд понял, что это пистолет.
      – Аббат посоветовал, чтобы вы держали это при себе, – спокойно пояснил один из монахов. – В здешних лесах водятся опасные звери.
      Арманд сунул пистолет в карман своего одеяния, поблагодарил обоих монахов и начал спускаться по склону. Он знал эту реку с детских лет и переходил ее вброд там, где глубина не превышала колена. Выйдя на другую сторону реки Барук, он оглянулся. Монахи и грузовичок скрылись из вида.
      Он пошел дальше по дороге, которая скорее представляла собой тропу для тележек, вела от реки в «Мучтару». Всегда оставалась опасность того, что «избранное место» окажется занятым людьми, которые, как он подозревал, там и окажутся, – к тому же его могут перехватить патрули. Но идти по этой дороге было легче, чем по лесным тропинкам. Арманд знал, что должен добраться до своего наблюдательного пункта до восхода солнца. Но должен побеспокоиться и о том, чтобы зря не растрачивать силы. Через полчаса он оставил проезжую дорогу и пошел по едва заметной тропинке, которая, если его не подведет память, огибала имение и закачивалась в тридцати или сорока ярдах от основного строения. Он уловил запах дыма от костра или от печи, даже еще когда не вышел из зарослей. Он взобрался на небольшой бугор, скрывшись в зарослях ивняка.
      Он так устал, что просто свалился на траву, сердце учащенно билось. Некоторое время он лежал, обливаясь потом, пока острая боль от ран не притупилась. Затем он развязал свой рюкзак, достал бинокль и подался вперед.
      «Мучтара»!
      У него сжалось сердце от вида жалкого строения. Все левое крыло когда-то роскошного жилища рухнуло, образовав зияющую дыру. Центральная часть здания сохранилась в том виде, как он его запомнил. За исключением того, что на двух колоннах исчезли башенки. Но внутри здания горел свет, а на безупречно ухоженном когда-то дворе стояли несколько грузовиков. Свет наступающего утра осветил округу, превратив тени в людей.
      Арманд насчитал шестерых, на плечах они держали ружья, а у одного кроме ружья был еще скрученный в кольцо кнут. Откуда-то доносились грубые окрики и приказания, звучали угрюмые ответы, долетали запахи приготавливаемой пищи. Он глотнул еще воды, натянул капюшон на голову и стал ждать.
      Первому показавшемуся ребенку было не больше семи или восьми лет – бледный, худенький мальчик с ободранными коленками и локтями. Его волоком вытащили из дома и бросили в крытый кузов грузовика. Затем быстро последовали другие дети – четверо мальчиков и шестеро девочек. Девочки были старше, лет тринадцати – восемнадцати, их лица выражали тихий ужас и беспомощность. Арманд до крови прикусил губу. Его правая рука бессознательно потянулась в карман, сжала рукоятку пистолета.
      Безумство! Ему не подойти на расстояние десяти футов от них, его тут же пристрелят.
      Он наставил бинокль на мужчин, которые входили и выходили из основного здания. У всех незнакомые лица, но он постарался запечатлеть в памяти каждого человека. Час расплаты придет, думал он, наблюдая, как они садятся в грузовик.
      Когда последний мужчина подошел к грузовику и впрыгнул на водительское место, Арманд опустил бинокль. Но тут раздался крик. Из дома показался еще один мужчина, который кричал и махал рукой. К нему мгновенно подскочили охранники, вытянулись по стойке «смирно», слушая его приказ.
      Арманд прижал резиновые кружочки окуляров к своим глазам. Это, должно быть, важная птица, кто-то, кто командовал этими головорезами. Но его лицо загородили двое бандитов. Арманд даже выругался, проклиная, что они не двигаются. Когда они отошли, он остолбенел.
      В середине двора стоял новый хозяин «Мучтары» Майкл Саиди.

ГЛАВА 22