Швейцария, 1965 г.
      Арманд Фремонт сидел один в темноте в меньшем из двух кабинетов полицейского участка Санкт-Галлена. С окружающих гор дул апрельский ветер, ударяясь о дома улиц небольшого селения в тридцати километрах к северу от Женевы. Когда порывы врывались через щели в стенах и полу, металлическая обшивка обогревателя, стоявшего на полу возле письменного стола, тихонько дребезжала.
      От обогревателя исходил единственный звук. Он был и единственным источником света. Отблеск от оранжевой спирали усиливал впечатление элегантности благородных черт Арманда, сглаживал глубокие складки на его смуглом лице, но не мог смягчить выражения. Это свирепое, почти жестокое выражение отражало его нетерпение получить объяснения. Он негодовал, потому что не мог изменить ход событий, которые привели его сюда. Он опасался, что смерть удалось провести всего на несколько часов или дней.
      Он знал, что произошло. Возможно, даже знал, как произошло. Но не знал почему. И несмотря на всю искренность и подробные объяснения полицейских чиновников, он не был удовлетворен.
      – Игра случая, месье. Машина неслась с превышением скорости. В это время года дорожное покрытие из щебня ненадежно, понимаете? Как только солнце садится, вода, скопившаяся от таяния днем, замерзает. Образуется, может быть, и очень тонкая корка, но ее достаточно.
      Вдруг на дороге появилась помеха. Фермер проявил халатность, даже преступную небрежность, и мы строго его накажем. Возможно, если бы его там не оказалось, месье Мейзер смог бы справиться с управлением своего автомобиля, когда делал крутой поворот, но случилось…
      Арманд возражал. Верно, говорил он, машина шла быстро, но дорога была обледеневшая, фермер выехал на дорогу без предупреждения. Но Александр Мейзер был опытным водителем. Находился в отличной физической форме. Это и быстрая его реакция вполне позволили бы справиться с неожиданным появлением трактора на дороге. Отсутствие следов заноса на повороте показывает, что Александр уверенно вел машину.
      Полицейские чиновники не внимали его словам. Вежливо, даже несколько покровительственно, они качали головами, пожимали плечами. Говорили, что больше расследовать нечего. Когда он стал настаивать, они даже не скрывали своего раздражения и негодования. Называли его за спиной надоедливым и грубияном.
      Он не уступал и требовал принести их рапорты, показать машину. Тогда он поймет почему.
      В это время его сильную, крупную фигуру окутали тени. Сначала он увидел силуэт женщины на матовом стекле двери, потом услышал ее осторожный стук.
      – Месье Фремонт? – За вопросом быстро последовал щелчок замка и вспыхнул верхний свет. – Ах, вы все-таки здесь.
      Он не ответил. Женщина-полицейский прошла в комнату. Ей сразу стало не по себе. Возможно, по причине абсолютной неподвижности мужчины или выражения дикой напряженности на его лице, что охладило ее, или еще что-то, что она сразу не могла определить и что вывело ее из равновесия. Взгляд его темных глаз был устремлен куда-то далеко, за нее, где все еще лежали глубокие тени, хотя теперь комнату заливал свет.
      Эмили Вейнмейстер была серьезная женщина; ее форма была так же тщательно подогнана, как аккуратно затянуты волосы в тугой пучок. Она не предавалась праздным размышлениям и все же не могла отделаться от странного ощущения, что погрузившийся в свои мысли мужчина действовал ей на нервы. Она откашлялась.
      – Для вас все готово, месье.
      Арманд поднялся, застегнул пальто из альпаки, надел перчатки, взял сумку и пошел за Эмили. Она повела его через дорогу к огромному навесу. Возле него стояли ярко-оранжевые снегоочистительные машины. Безукоризненно чистый бетонный пол был покрашен белой краской. В центре стояла красная машина «феррари», которая выглядела как какой-нибудь раздавленный экзотический цветок. Он неторопливо обошел автомобиль, вздрогнув при виде разбитого лобового стекла с забрызганной кровью окаемкой, ужасно покореженного металла, того, что осталось от переднего сиденья, бампера, капота и шасси. Все изогнуто, помято и сплющено. Просто невероятно, что Александр мог остаться на какое-то время в живых после такого столкновения.
      Из группы в три человека, которая стояла возле карточного стола, отделился один мужчина, быстро подошел к Арманду. Представился как главный медицинский инспектор, протянул аккуратно напечатанный рапорт на французском языке.
      – Если месье нуждается в переводе… Арманд резко схватил рапорт.
      – Не обязательно, – произнес он и возобновил осмотр машины, на этот раз одновременно склоняя голову к полученной бумаге и читая документ. Рапорт не содержал ничего неожиданного. Обследование полицейскими экспертами попавшей в аварию машины показало, что в техническом отношении машина была исправна. Осмотр места происшествия и допрос фермера не выявили ничего подозрительного. Поэтому анонимный чиновник написал, что может быть только один вывод, печальный, но неизбежный: ошибка водителя.
      Положив рапорт на карточный стол, Арманд поблагодарил всех присутствующих за оказанную помощь.
      – А теперь, – предложил он авторитетным тоном, – я хочу сам обследовать машину, если вы не возражаете. – Он снял пальто, аккуратно свернул его и положил рядом с рапортом.
      Рассердившийся главный инспектор сделал шаг в направлении Арманда, но его удержал старший по службе коллега. «Пусть этот глупец зря транжирит свое время, – казалось, говорило выражение его лица. – Ты же знаешь, что он ничего там не найдет».
      Старший чиновник не упомянул о том, что согласно бюллетеню, который он получил из федерального управления полиции в городе Берне, у Арманда Фремонта очень хорошие связи. Главный прокурор конфедерации, подписавший телекс, совершенно четко указал, что Фремонт, ливанский мультимиллионер и владелец легендарного «Казино де Парадиз» в Бейруте, заслуживает самого любезного обращения, ему должно быть оказано всяческое содействие.
      – Месье, вам что-нибудь нужно от нас? – мягко спросил старший должностной чиновник.
      – Спасибо, ничего не нужно.
      – Тогда вами займется офицер Вейнмейстер, – продолжал он, взглянув на Эмили.
      Все присутствующие посмотрели на Фремонта и поняли, что последних слов он не услышал.
 
      Судя по часам, уже наступило утро, но тьма и не думала рассеиваться. Фрейлейн Вейнмейстер сидела у карточного стола, у ее ног стоял электрический кофейник. Уже в течение нескольких часов она наблюдала, как облачившийся в комбинезон механика, надетый поверх сшитого по заказу костюма, Арманд Фремонт с тщательностью физиотерапевта обследовал разбитую автомашину, будто он имел дело с пострадавшим человеком. Вряд ли что-нибудь можно поправить. На ее взгляд, ничего нового нельзя узнать.
      И все-таки он дотошно осмотрел машину, начав с мотора в его задней части, затем одну сторону машины, потом другую. Много времени он пролежал на спине под шасси, зажав в руках специальный фонарик, который позволял орудовать обеими руками, в одной из которых он держал замасленную тряпку. Еще больше времени он потратил на осмотр механических соединений под рулевой колонкой. Он усердно проверил педали, шарниры, провода. Теперь он находился в передней части машины, сконцентрировав свое недюжинное внимание на тормозах и подвесках.
      Эмили Вейнмейстер пошевелилась на неудобном металлическом стуле. Похоже, что Арманд Фремонт относился к числу мужчин с таким же крепким, темпераментным характером, как и его внешние физические данные. На нее не произвели бы впечатления широкие плечи или грива серебристых волос, но она не могла остаться равнодушной к его упорству и настойчивости. Повезло тем людям, подумала она, для кого он является другом.
      Арманд направил луч фонарика на подвеску левого колеса и обтер ее последним чистым краем тряпки. Подвеска была совершенно гладкой на ощупь, как это и должно быть, как это было и в его машине «феррари» – точно такой же модели, как и этот автомобиль. Он крякнул, лежа на спине, и переполз к подвескам правого колеса.
      Возможно, швейцарские полицейские правы. Похоже, произошел несчастный случай. Сумерки обманчивы, создается неправильное представление о расстоянии и возможность для ошибок, которых нет в другое время дня. Даже профессиональные водители могут обмишуриться. Нечто подобное он видел на автомобильных гонках в Ле-Мане. Это могло случиться и с Александром…
      Но не случилось.
      Арманд глубоко вздохнул и замер. Он зажмурился, поглаживая кончиками пальцев стальной прут тяги. Это подсказало ему, что могло произойти. От охватившей его ярости в нем вскипела кровь, а по животу побежали мурашки.
      Он продолжал совершенно тихо лежать под машиной, пока не совладал с охватившими его эмоциями и не удостоверился, что они не отразятся на его лице. Потом вылез из-под шасси.
      – Вы закончили, месье?
      – Да.
      Фрейлейн подмывало спросить, обнаружил ли он что-нибудь. Но, конечно, он ничего не нашел. Выражение его лица оставалось таким же каменным, как и прежде. Если бы он что-то обнаружил, то все равно он будет докладывать начальству. Таковы правила. Эмили не могла определить отношение Арманда Фремонта к существующим правилам.
      – Я хочу, чтобы разбитую машину отвезли в Париж, к месье Мейзеру. Не поможете ли вы мне оформить это?
      Конечно, она поможет. Начальство ясно указало, что свое расследование они закончили. К тому же машина, даже в разбитом состоянии, является частной собственностью.
      Арманд наблюдал, как фрейлейн Вейнмейстер начала заполнять бланки, сосредоточенно нахмурив брови. Могло быть и хуже. Она могла бы задавать вопросы относительно того, нашел ли он что-нибудь и тогда ему пришлось бы врать, а это ему было противно, потому что он никак не смог бы объяснить любезному офицеру Вейнмейстер, что произошел не несчастный случай, а совершена попытка убийства.
 
      Хирург не потрудился снять забрызганный кровью халат. Закурив сигарету и глубоко затянувшись, он сел за свой письменный стол.
      Арманд остро ощущал, что находится в больнице. Он задыхался от резких запахов дезинфицирующих средств и спирта, слышал резкие звонки, вызывавшие медсестер, которые торопливо спешили на зов, глухие шаги людей в тапочках по полу из плиток.
      – Очень, очень сожалею, – наконец, вымолвил доктор. – Мы мало что могли сделать. Ранение слишком сильное, чересчур серьезное увечье. Единственное, что можно обещать – это снять у месье Мейзера болевые ощущения.
      Арманд стоял не двигаясь:
      – Сколько ему еще осталось жить?
      Хирург покачал головой и стряхнул пепел со своей сигареты.
      – Честно говоря, я поражен, что он все еще жив. Он при смерти, но отказывается умирать.
      – Может ли он разговаривать?
      – Очень сомневаюсь, что он придет в себя. Он умирает. Он действительно умрет.
      – Проведите, пожалуйста, меня к нему, – нетерпеливо попросил он.
      Следуя за хирургом, Арманд вошел в палату Александра и закрыл за собою дверь. Когда он только подъехал к больнице, то у него еще теплилась надежда, что его друг останется в живых. Слова хирурга и то, что он узнал в течение длинной ночи в Санкт-Галлене, подорвали его силы и решимость. Переломанное тело, лежавшее на кровати, потрясло Арманда до глубины души. Александр, всегда улыбающийся и добросердечный, лежал теперь весь забинтованный, жизнь его поддерживали трубочки и шланги, соединенные с машиной. Арманд взял в руку пальцы Александра, такие холодные на ощупь.
      Почему ты захотел увидеть меня? Что такого важного ты хотел сообщить мне, о чем нельзя сказать по телефону?..
      Арманд, припомнил их последний разговор, высокие нотки в голосе Александра, торопливость и отчаянную грусть, как будто он понес невосполнимую утрату… Он настаивал на немедленном приезде Арманда в Женеву, отказавшись давать какие бы то ни было объяснения по телефону.
      Почему? Не угрожал ли ему кто? Знал ли он, кто это делает?
      Арманд сжал пальцы своего друга.
      – Отзовись, Алекс! Я рядом. Неужели я проделал весь этот путь, чтобы теперь все сорвалось? Мне нужно знать. Ты должен сказать мне…
      Арманд почувствовал мягкое прикосновение к себе и вздрогнул, резко повернувшись.
      – Он отошел, – произнес хирург, разжимая пальцы Арманда. Потом большими пальцами закрыл глаза умершего.
      – Оставьте нас, – хрипло вырвалось у Арманда. Хирург колебался. Он считал, что раз наступила смерть, жизнь должна смиренно отступить. Но на лице Арманда Фремонта отражался гнев и грядущее насилие, но не печаль. Возможно, в этом деле, подумал хирург, даже смерть бессильна принести покой.
 
      Маазер эль-Шуф был древним родом в древней стране. В горах над их землями располагались самые большие в Ливане кедровые рощи. Говорят, что именно из этих рощ Соломон получил дерево для строительства своего храма. Лесники из Тира рубили лес на восточной стороне горных склонов и скатывали кедры вниз, в реку Литани, по которой сплавляли их к морю, расположенному в нескольких милях к северу от Тира. – Оттуда начинался их долгий путь в Иерусалим.
      Семья Фремонт владела летним домом на реке Литани, они были здесь новичками, хотя прожили в стране сто лет, установили дружественные отношения с соседями, с родом Маазер эль-Шуф, чей дворец в шестьдесят комнат назывался «Мучтара» – избранное место. Эти две семьи сблизились еще больше, когда у них с промежутком в три года родились сыновья. Арманд Фремонт и Александр Маазер эль-Шуф проводили летние месяцы своего детства и отрочества на берегах Литани, в лесах на склонах гор и в поместье «Мучтара» со статуями львов, плантациями роз и величественными кедрами. Они стали ближе друг другу, чем братья, между ними возникла привязанность, которая соединила их на всю жизнь. Заводилой стал Арманд, хотя и был моложе.
      Арманд родился в Бейруте, много путешествовал с родителями и казался Александру очень искушенным. Именно рассказы Арманда о жизни в Бейруте и больших европейских городах пробудили у Александра представление о том, что лежит за сонной, патриархальной праздностью «Мучтары», и в конце концов подтолкнули его покинуть дом предков и отказаться от традиционных занятий. Маазер эль-Шуф принадлежали к аристократии, богатым землевладельцам, но в политическом отношении не пользовались большим влиянием. С каждым годом в Ливане все большее влияние приобретали торговцы, бизнесмены, предприниматели. В то же время не было сомнений, что к Арманду перейдет казино, которое основал его дед.
      Будущее Александра просматривалось не так ясно. После долгих обсуждений и некоторых споров с отцом и дядями ему позволили сопровождать Арманда в Париж, чтобы получить образование в университете. Александру исполнился двадцать один год, а Арманду восемнадцать, когда они отправились в Париж.
      Они проводили больше времени в кафетериях, чем на занятиях, и завели широкий круг знакомых. Философы, артисты и художники, теоретики политических наук смешивались в одну толпу на Ла-Куполь и Дё-Мажо, на Лё-Дом и Лё-Флор. И Арманд с Александром оказывались в гуще обсуждений и дискуссий по коренным проблемам экономической депрессии, которая поразила весь мир, и о путях выхода из нее. Это было трудное время.
      Арманд и Александр, когда оставались одни, пускались в рассуждения о будущем своей страны. По мандату Лиги Наций 1923 года Франция управляла Ливаном и Сирией. Они были согласны в том, что этот мандат не вечен. Более того, они считали, что его действие закончится очень скоро.
      Хотя они и страстно желали независимости для своей страны, но побаивались этой независимости, поскольку подспудная социальная напряженность и политические волнения ставили под угрозу надежды на стабильность. Им представлялось, что наибольшая опасность исходила от политических и финансовых дельцов Бейрута, чьи действия до ужаса совпадали с поведением их коллег в Османской империи, которую развалили взяточничество и коррупция. Арманд и Александр поклялись бороться с такими силами. Но как им создать противовес тем проявлениям, которые могут разрушить страну?
      Ответ лежал во влиянии денег. Арманд пришел к выводу, что Соединенные Штаты, решительно вылезая из экономических трудностей, делая это быстрее и решительнее, чем европейские государства, превратятся в очередной центр мировой мощи, а их деньги – в международную валюту. Когда Александр согласился с этим мнением, это определило весь курс его дальнейшей жизни.
      Проучившись в университете всего один год, он оставил Арманда в Париже, вернулся в «Мучтару» и убедил свою семью позволить ему скупать золото на последние валютные средства. Золото он перевел в Соединенные Штаты, изменил свою фамилию Маазер эль-Шуф на Мейзер и открыл большой банк. В последние годы депрессии его банк добился успеха, в то время как другие прогорали, потому что он отвернулся от спекулянтов и установил надежные связи с прогрессивными бизнесменами и руководителями правительства. К тому времени, когда Европа погрузилась в войну, «Мэритайм континентал», банк Александра, бурно развивался, его активы в ценных бумагах и собственности достигли десятков миллионов долларов.
      Он построил себе большой дом и женился на красивой американской девушке из известной семьи в Новой Англии. Летом 1941 года они были осчастливлены рождением дочери, которую назвали Катерина.
      Арманд посмотрел на лицо умершего друга. Время и расстояние разлучали их на долгие периоды, но они не нарушили клятвы, которую дали в Париже, – трудиться ради блага своей родины. В то время как Арманд оставался в Бейруте, укрепляя для себя влиятельные позиции, Александр проводил свою деятельность в тени. С годами его контакты с банками во всем мире умножились. После окончания действия мандата Лиги Наций жадные, прожорливые зуамы – дельцы, которые, как опасались Арманд и Александр, перехватят все у французов, так и поступили.
      Зуамы – это уникальная клика на Ближнем Востоке, основавшаяся в Ливане. В нее вошли политические боссы, чье влияние зиждилось на идее верности и обязанности человека подчиняться вышестоящему. В Ливане осталась и расцвела средневековая концепция, сохранившая феодальную связь между заимом – повелителем – и остальной частью общества, члены которого во всех отношениях являлись его подданными.
      Заим появлялся потому, что это был старший сын другого заима или возникшей влиятельной семьи, или потому, что этот человек преуспел в бизнесе и пользовался большим влиянием среди других бизнесменов. Власть заима над людьми основывалась на его личных достоинствах, а также на его способности защищать интересы своих подданных, способствовать их благополучию и подбирать нужных людей.
      Александр снабдил Арманда чрезвычайно важной для ограничения всевластия заимов информацией. Он открыл доверительные счета на предъявителей для политических противников заимов. Для людей, которые не поддавались на подкуп и запугивания. Он побеспокоился о том, чтобы нельзя было проследить источник переводившихся таким образом денег. Позже, когда работа значительно усложнилась и потребовала еще большей скрытности, Александр с Армандом создали «Интерармко» – свою личную службу безопасности, которая функционировала как их глаза и уши, а если возникала необходимость, то и как их руки, на Ближнем Востоке.
      Арманд протянул руку, провел пальцами по лицу друга и чуть не заплакал. Всего пятьдесят один… только пятьдесят один… Загублено так много хороших, плодотворных лет. Создано дьявольски эффективное орудие против заимов. Они напоминали слонов, взбесившихся от одной осы, никогда не зная, когда она прилетит и ужалит в следующий раз, но зная, что это обязательно случится.
      – Если бы заимы знали, что ты и являешься этой осой, – прошептал Арманд безжизненному Алексу, – они бы стали плясать на улицах Ливана. Но я продолжу то, что мы начали. Спи спокойно, старый друг, я тебе обещаю это…
 
      Дэвид Кэбот ходил по больничному коридору у двери в палату. Он остановился, чтобы потянуться и размять мышцы, уставшие от ожидания Арманда и новостей о состоянии Александра. Он видел, как из платы вышел мрачный хирург, но не стал его ни о чем спрашивать. В этом проявилась не только природная сдержанность англичанина, которая удерживала его, но и осторожность, которую он развил в себе за десять лет руководства «Интерармко», причем большую часть опасной работы он выполнял сам. Особую верность он проявлял к Арманду Фремонту. На нем остались следы пуль, когда в двух случаях Дэвид спас жизнь своему хозяину.
      Дверь скрипнула и отворилась, что заставило Кэбота повернуться. Арманд вышел в коридор, который вдруг показался Дэвиду очень узким и очень душным. Он сразу же понял, что Александр умер.
      Он подбежал, успокаивающе положил руку на плечо Арманду. Разница в их возрасте не достигала и пятнадцати лет, но если кто-нибудь взглянул на них, то решил бы, что это отец и сын.
      – Он скончался? – пробормотал Дэвид. Подтвердив эту печальную весть кивком, Арманд отошел и увлек Дэвида в нишу, где они могли поговорить без посторонних. Из кармана пиджака он вынул два коротких стержня, соединил их концы вместе и протянул Дэвиду.
      – Правая тяга «феррари», – произнес он глухим голосом. – Сначала я подумал, что она сломалась во время удара. Потом я нашел вот это.
      Дэвид наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть стержень, провел пальцем по поверхности.
      – Шершавая. Как будто…
      – Кто-то поработал слесарной ножовкой, – холодно закончил мысль Арманд. – Слегка надрезано, но вполне хватило, чтобы изменить сопротивление металла. Достаточно, чтобы остальное доделали вес рулевой колонки и тряска на дороге. – Две железяки он снова положил в карман.
      – Кто-то его убил?
      Молчание Арманда явилось для него красноречивым ответом.
      – Пусть швейцарская полиция не знает о том, что что-то не так, – посоветовал Дэвид. – Если они об этом узнают, то расследованием займутся сами, а кончится это тем, что мы ничего не будем знать.
      Арманд сжал локоть Дэвида.
      – Я хочу знать, кто это сделал!
      – То, что нам известно об этом стержне, недостаточно, чтобы выявить это.
      – Но о чем-то это говорит!
      – Машиной Алекса занимался профессионал, который точно знал, что он делает. Любитель подложил бы бомбу или применил пистолет. А этот позаботился о том, чтобы убийство произошло вдали от Парижа и чтобы это выглядело как несчастный случай, не вызвало подозрений, чтобы убийца мог спать спокойно.
      – Не многие профессионалы способны совершить такое! – прошептал Арманд.
      – Не многие, – согласился Дэвид. – Их таланты обходятся недешево. Они не нуждаются в рекламе. Предстоит выяснить, где и как разыскать их, а когда найдете, то узнать, сколько надо заплатить.
      – Вы хотите сказать, что кого-то наняли убить Алекса?
      – Алекс был банкиром. Он никогда бы не столкнулся с подобными людьми, тем более не обманул бы их, после чего они стали бы охотиться за ним. Нет, это заказное убийство.
      – А кто оплатил его? – горячо спросил Арманд.
      – Если кто-то и сможет узнать это, то только вы, – ответил Дэвид. – Сказал ли вам что-нибудь Алекс в палате? Какое-нибудь слово, фразу или назвал фамилию?
      – Он так и не пришел в сознание…
      – Подумайте! – взволнованно предложил Дэвид. – Алекс позвонил вам из Парижа, настойчиво предлагая встретиться с ним в Женеве. Вы мне сказали, что он не объяснил почему. Но сказал ли он что-либо еще?
      Арманд закрыл глаза и мысленно воспроизвел состоявшийся разговор. Он все еще слышал в голосе Алекса гнев и нотки страха. «Почему? Почему я не обратил на это внимания?» – подумал он.
      – Давайте зайдем с другой стороны, – быстро предложил Дэвид. – Оказался ли Алекс в затруднительном положении – финансовом, политическом, сексуальном? Не шантажировали ли его?
      – Не говорите глупостей!
      – Арманд, это не исключается! – парировал Дэвид. – Людей не убивают таким образом из-за каких-то мелких споров. Кто-то либо хотел свести счеты, либо убрать Алекса, потому что он превратился в угрозу…
      – Угрозу?
      – Знаю, что на это непохоже, потому что, насколько мы знаем, у Алекса в финансовых кругах врагов не было…
      – Но они могли быть в других областях, – оборвал его Арманд.
      До Дэвида не сразу дошел смысл слов Арманда.
      – Вы думаете, что это может быть связано с Бейрутом?
      – Может быть, – произнес Арманд, взвешивая свои слова. – Такое объяснение вполне можно допустить. Подумайте, Дэвид. Наш уважаемый премьер-министр, выживший из ума старик, объявил, что он больше не примет участия в выборах. Зуамы, которыми руководит Набил Туфайли, уже затеяли между собой грызню относительно того, кого из кандидатов следует поддержать. Можно было бы предположить, что к настоящему времени они договорились о ком-то одном, но дело-то в том, что каждый слишком ретиво выдвигает своего любимчика. Ясно одно: они ненавидят и опасаются человека, которого я собираюсь поддержать – Эдуарда Зайеди. Если они как-то пронюхали об этом, если они обнаружили, что средства для Зайеди поступают через «Мэритайм континентал», то у них могла появиться причина устранить с дороги Алекса!
      – Не знаю, – усомнился Дэвид. – С их стороны это было бы огромным риском!
      – Туфайли и другие раньше предпринимали попытки навредить мне, – напомнил ему Арманд.
      Дэвид хорошо знал об этом. Последние десять лет преподнесли ему наглядные уроки того, насколько злобной и жестокой может быть политика в Ливане. Такие люди, как Арманд Фремонт, хотя их было и немного, представляли лучшие силы Ливана. Они беззаветно любили свою страну и были готовы пойти на любой риск, лишь бы их страна не оказалась добычей таких шакалов, как Туфайли и могущественных торговцев, брокеров и посредников, для которых смысл жизни заключался в процентах прибыли. Нормы поведения зуамов основывались на подкупе и коррупции, помноженных на насилие. Они фальсифицировали выборы, запугивали тех, кто осмеливался возражать, сокрушали финансовыми средствами своих противников. Только Арманд Фремонт, накопивший огромные богатства и снискавший себе международный авторитет, казался неуязвимым, но, возможно, это было не так.
      – Вы действительно думаете, что это исходит от зуамов? – спросил он. – Неужели они и впрямь осмелятся на нечто подобное?
      – Вы сами сказали, что, кто бы ни нанял этого профессионала, он имеет кучу денег и средства найти такого человека, – ответил Арманд. – У зуамов имеется и то и другое. И вполне может быть, что у них имеется и мотив.
      – Один вопрос, – заметил Дэвид. – Почему не вы? Почему они нацелились на Алекса, хотя вы представляете собой гораздо большую угрозу? Именно вы боритесь с ними все эти годы у себя в стране!
      – Возможно, Алекс узнал что-то такое, чего он не должен был знать. Возможно, Туфайли таким образом дает знать о себе.
      – Он был бы глупцом, если бы только попытался поступить таким образом!
      – Дэвид, мы имеем дело с Ближним Востоком. Вы уже должны были бы знать, что существо дел отличается от того, как они выглядят. – Он сделал паузу. – А теперь пойдемте в контору и поскорее оформим все документы, чтобы убраться отсюда к чертям собачьим. У нас много неотложных дел.
      Дэвид задержал Арманда:
      – А как поступим с Катериной?
      При упоминании имени дочери Алекса гнев Арманда растаял, превратившись в печаль.
      – Оставь это мне. Я сам сообщу ей об этом.
      Арманд вдруг осознал всю чудовищность задачи: сообщить о смерти Алекса. Это потрясет до основания финансовый мир Нью-Йорка. Клиенты банка «Мэритайм континентал» будут сидеть на международных линиях телефонной и телексной связи. Эмиль Бартоли, заместитель Александра, должен быть извещен немедленно после Кати. На него можно положиться в отношении банковских дел, он предотвратит панику и успокоит дельцов с Уолл-стрита.
      Известить надо и других людей – его родственников, державших акции в «Сосьете де Бен Медитерраньен» – холдинговой компании для казино, куда были вложены средства Александра. Перед мысленным взором Арманда по очереди возникали их лица: красивое, но холодное, как гипс, лицо его кузины Джасмин; ее мужа Луиса, чье политическое честолюбие значительно превышало его возможности; его племянника Пьера, финансового волшебника, который крутил экономикой Ливана из своего директорского кабинета в центральном банке Ливана. Но прежде всего Катерина… бесценная Катерина.

      – Эй, эй, Эл Би Джей, сколько ты сегодня пристукнул парней?
      Демонстранты двигались вдоль Телеграф-Хилл к студенческому городку в Беркли. Толпа росла при прохождении каждого очередного переулка.
      Катя Мейзер стояла на возвышении рядом с Боалт-холлом, зданием юридического факультета. Послеобеденное солнце светило в Сан-Франциско особенно ярко, и она вынула из сумочки темные очки, чтобы защитить глаза. Хотя она была высокая, ей пришлось встать на цыпочки, чтобы увидеть, где заканчивается длинная шеренга полицейских в голубых касках, выстроившихся вдоль тротуара. Они наблюдали за шествием, ударяя дубинками по своим ладоням. Дальше стояли наготове катера и грузовики для задержанных и две группы солдат, специально подготовленных для подавления волнений.
      «О Господи, – подумала Катя, – лишь бы не началось насилие!» Судьба всех людей в поле зрения зависела теперь от полиции и лидеров демонстрации, главным из которых считался Тед Баннермен. Ее Тед. Человек, который изменил ее жизнь. Даже на таком расстоянии она чувствовала его обаяние. Он вел толпу, воздев руки в революционном приветствии.
      Высокий, темно-каштановые волосы завязаны на затылке. Тед представлял собой сгусток энергии, так же умело влияя на настроение толпы, как дирижер добивается от оркестра великолепного исполнения. Он был сладкоречивым волшебником, который заставлял других уверовать в то, во что он верил сам, превращая их в своих последователей, готовых служить ему.
      – Эй, эй, Эл Би Джей, сколько ты сегодня пристукнул парней?
      От ветра русые волосы Кати рассыпались, закрыли лицо, большие зеленые глаза напряженно всматривались. Она зачесала волосы назад и не туго завязала их в пучок на шее.