Уильям Шекспир

Кориолан

William Shakespeare Coriolanus

Кай Марций, затем Кай Марций Кориолан.

Тит Ларций, Коминий — полководцы римлян в борьбе против вольсков.

Менений Агриппа, друг Кориолана.

Сициний Велут, Юний Брут — народные трибуны.

Маленький Марций, сын Кориолана.

Тулл Авфидий, полководец вольсков.

Военачальник вольсков, подчиненный Авфидию.

Заговорщики, единомышленники Авфидия.

Никанор, римлянин.

Горожанин из Анциума.

Два вольских часовых.

Глашатай.

Волумния, мать Кориолана.

Виргилия, жена Кориолана.

Валерия, подруга Виргилии.

Прислужница Виргилии.

Римские и вольские сенаторы, патриции, эдилы, ликторы, воины, горожане, гонцы, слуги Авфидия и другие слуги.

1

Место действия — Рим и его окрестности;

Кориолы и их окрестности; Анциум.

AКT I

Рим. Улица.

Входит толпа восставших горожан с кольями, дубинами и другим оружием.

Послушайте меня, прежде чем пойдем дальше.

Говори, говори.

Готовы ли вы скорее умереть, чем голодать?

Готовы, готовы.

А знаете ли вы, что злейший враг народа — Кай Марций?

Знаем, знаем.

Так убьем его, а уж тогда сами цену на хлеб установим. Таков ли наш приговор?

Да что там толковать — убьем его, и все. Идем, идем!

Одно слово, достойные сограждане…

Достойными нас никто не считает: ведь все достояние — у патрициев. Мы бы прокормились даже тем, что им уже в глотку не лезет. Отдай они нам объедки со своего стола, пока те еще не протухли, мы и то сказали бы, что нам помогли по-человечески. Так нет — они полагают, что мы и без того им слишком дорого стоим. Наша худоба, наш нищенский вид — это вывеска их благоденствия. Чем нам горше, тем им лучше. Отомстим-ка им нашими кольями, пока сами не высохли, как палки. Клянусь богами, это не месть во мне, а голод говорит!

И начать вы хотите с Кая Марция?

С него самого: он для народа хуже собаки.

Да разве вы забыли, какие у него заслуги перед отечеством?

Ничуть не забыли. Я бы даже хвалил его за них, если бы он сам себя спесью не вознаграждал.

Нет, погоди. Ты говори без злости.

А я тебе и говорю — все, чем он прославился, сделано им ради этой спеси. Пусть мягкосердечные простаки думают, что он старался для отечества. На самом-то деле он поступал так в угоду матери; ну, отчасти и ради своей спеси, а ее у него не меньше, чем славы.

Ты вот считаешь пороком то, что он себя переделать не может. Но ведь ты же не скажешь, что он жаден?

А хотя бы и так. Зато у меня других обвинений хватит. Да у него столько пороков, что устанешь перечислять.

Крики за сценой.

Это что за шум? Видно, и по другую сторону Тибра восстание. Что же мы болтаем да время тратим? На Капитолий!

Идем, идем.

Тише! Кто сюда идет?

Входит Менений Агриппа.

Достойнейший Менений Агриппа — тот самый, кто всегда любил народ.

Да, это человек честный. Вот если б и остальные были такими!

Эй, земляки, что с вами происходит?

Куда с дубьем бежите вы? Ответьте.

Что с нами происходит — сенату известно: там уж недели две назад могли смекнуть, что мы задумали, а сегодня воочию увидят. Там ведь любят говорить: от черни голой — дух тяжелый. Пусть теперь знают, что рука у нас тоже не из легких.

Друзья мои, почтенные соседи,

Неужто горя вы хлебнуть хотите?

Да мы и так уже им захлебнулись.

Друзья, поверьте мне, о вас пекутся

Патриции. Я знаю, дорог хлеб

И голод вас томит, но столь же глупо,

Как замахнуться палкою на небо,

Вам восставать на Рим, в ком хватит силы

Порвать железо тысячи удил

Покрепче пут, которыми вы мните

Его стреножить. Голод не сенатом

Ниспослан, а богами, и не руки,

А лишь колени вас спасут. Увы!

Влекомы вы бедой туда, где ждет

Вас горшая беда, а вы клянете

Как супостатов кормчих государства,

Отечески пекущихся о вас.

Пекущихся о нас? Как бы не так! Да им никогда до нас дела не было. У них амбары от хлеба ломятся, а они нас морят голодом да издают законы против ростовщичества на пользу ростовщикам. Что ни день, отменяют какой-нибудь хороший закон, который не по вкусу богачам; что ни день, выдумывают новые эдикты, чтобы поприжать и скрутить бедняков. Если нас не пожрет война, они сами это сделают; вот как они нас любят.

Или честно

Сознайтесь в том, что вы безмерно злобны,

Иль вы глупцы. Я расскажу вам басню,

Хоть вы ее, быть может, и слыхали.

Но раз она уместна, я отважусь

Еще разок ее напомнить.

Отчего не послушать! Только не надейся, что твоя басня наше горе умаслит. Начинай, если тебя такая охота разобрала.

Однажды возмутились против чрева

Все части человеческого тела,

Виня живот за то, что, словно омут,

Всю пищу поглощает он, а время

Проводит в лени и безделье праздном,

Тогда как остальные члены ходят,

Глядят и слышат, чувствуют и мыслят,

Друг другу помогая и служа

Потребностям и устремленьям общим

Родного тела. Чрево ж отвечало…

Да говори же, что им чрево ответило.

Сейчас скажу. С язвительным смешком,

Возникшим не в груди, а ниже легких

(Взгляните — чревом я могу не только

Вещать, но и смеяться) отвечало

Оно мятежным членам, коих зависть

К его доходам мучила, как вас,

Порочащих сенаторов за то, что

Они вам не чета.

Но что ж ответить

Сумело чрево бдительному глазу.

Челу, венец носящему, и сердцу.

Советчику, и языку-горнисту,

Ноге-коню, руке-бойцу и прочим

Помощникам и слугам тела, если…

Что «если»? Перебил — так сам кончай.

Ну?

Если выгребная яма тела,

Живот-обжора грабит их…

Ну, дальше.

Что может он ответить на упреки

Всех членов остальных?

Скажу вам это,

Коль вы себя сумеете к терпенью,

Хоть коротко оно у вас, принудить.

Ты слишком долго тянешь!

Слушай, друг.

Живот неторопливый был разумней

Хулителей своих и так ответил:

"Вы правы в том, мои друзья-сочлены,

Что общий харч, которым вы живете,

Мне первому идет. Но так и надо,

Затем что телу призван я служить

И житницей и лавкой. Не забудьте,

Что соки я по рекам кровяным

Шлю к сердцу во дворец и к трону мозга,2

Что по извивам и проходам тела

Все — от крепчайших мышц до мелких жилок —

Лишь я питаю жизненною силой.

Но, добрые друзья мои, хоть всем вам…

(Первому горожанину.)

Заметь, не я, а чрево то сказало.

Так. Продолжай.

Хоть всем вам и не видно,

Чем каждый в одиночку мне обязан,

Я вправе заключить, что отдаю

Вам лучшую муку и оставляю

Лишь отруби себе.

(Первому горожанину.)

Ну, что ты скажешь?

Ответ неплох. Как ты его толкуешь?

Сенат — вот чрево мудрое, а вы —

Бунтующие члены. Стоит только

Вам честно оценить его заботы

И попеченье о всеобщем благе,

Как вы поймете, что оно всегда

Лишь от него исходит и приходит,

А не от вас. — Что ты на это скажешь,

Ты, палец сборища большой?

Я — большой палец? Ты зачем меня большим пальцем называешь?

Затем, что ты, кто всех дрянней и ниже,

Возглавить хочешь этот бунт премудрый;

Затем, что первым ты к поживе рвешься,

Трусливый, слабосильный пес.

Ну что ж, готовьте колья и дубины.

На Рим напали крысы, и кому-то

Не сдобровать.

Входит Кай Марций.

Привет, достойный Марций!

Благодарю.

(Толпе.)

Мятежный сброд, зачем,

Чесотке умыслов своих поддавшись,

Себе вы струпья расчесали?

Вечно

Для нас ты сыщешь доброе словечко!

Кто скажет слово доброе тебе,

Тот мерзкий льстец.

(Толпе.)

Что нужно вам, дворнягам,

Ни миром, ни войною недовольным?

В вас страх война вселяет, наглость — мир.

Чуть в вас поверь, так вместо лис и львов

Найдешь гусей и зайцев. Вы надежны,

Как угли раскаленные на льду

Иль градины на солнце. Вы привыкли

Караемых злодеев обелять,

Черня закон карающий. Полны вы

Враждою к тем, кто дружбой славы взыскан.

Желанья ваши — прихоти больного:

Чего нельзя вам, вас на то и тянет.

Кто ищет в вас опоры, тот плывет,

Плавник свинцовый прицепив, иль рубит

Тростинкой дуб. Безумье — верить в вас,

Меняющих ежеминутно мненья,

Превозносящих тех, кто ненавистен

Был вам еще вчера, и поносящих

Любимцев прежних! Почему клянете

Вы благородный наш сенат повсюду?

Ведь не держи вас он да боги в страхе,

Друг друга вы сожрали б.

(Менению.)

Что им надо?

Дешевых цен на хлеб. Они считают,

Что в городе запасы есть.

Считают?

Мерзавцы! Мнят они, у печки сидя,

Что знают все, чем занят Капитолий:

Кто в гору там потел, кто процветает,

Кто пал, кто с кем в союз вступил, кто в брак.

Они лишь тех, кто им по нраву, любят,

А чуть кто им не люб — мешают с грязью.

Есть хлеб в запасе — так они считают?

Не будь сенат столь милосерд и волю

Дай моему мечу, я навалил бы

Из трупов этой черни гору выше

Копья, что я ношу.

Не трать слова. Горланы присмирели:

Ведь трусость в них еще сильней, чем наглость.

Расходятся они. Но что, скажи мне,

С другой толпой?

Рассеялась она.

Сначала все — черт их возьми! — орали,

Что голодны, ссылались на присловья:

Мол, голод ломит каменные стены;

Мол, и собакам нужен корм; мол, пищу

Грешно гноить; мол, создан хлеб богами

Не для одних богатых — и потоки

Косноязычных жалоб изливали.

Когда же обещали им исполнить

Их требованье, дерзкое безмерно

(Оно всем знатным сердце разобьет

И власти острый взор притупит), — стали

Они кидать в восторге шапки, словно

На рог луны повесить их хотели.

Так что же им обещано?

Им дали,

Чтоб защищать их подлые затеи,

Пять ими избранных трибунов. Это

Сициний Велут, Юний Брут, а прочих

Я позабыл… Черт с ними! Черни было б

Сорвать с домов все крыши в Риме легче,

Чем вынудить меня к таким уступкам.

Теперь она, войдя с годами в силу,

Еще наглее станет.

Странно, странно.

(толпе)

Эй вы, охвостье, по домам!

Вбегает гонец.

Где здесь Кай Марций?

Это я. В чем дело?

Спешу я с вестью, что поднялись вольски.

Я рад: война очистит Рим от гнили…

Но вот отцы сенаторы идут.

Входят Коминий, Тит Ларций и другие сенаторы, Юний Брут и Сициний Велут.

Ты прав был, Марций, нас предупреждая:

Поднялись вольски.

Вождь их — Тулл Авфидий,

А с ним хлопот не оберетесь вы.

Завидую я доблести его

И только им, когда б я не был Марций,

Хотел бы стать.

Да, вы в бою встречались.

Будь мир расколот на два вражьих стана

И очутись в одном из них мы с Туллом,

Я б поднял бунт, чтоб биться с ним. Он — лев.

Я горд охотой на него.

Тем лучше.

С Коминием командуй войском, Марций.

Ты обещал помочь мне.

Я готов.

Привык держать я слово. Вновь увидишь

Ты с Туллом нас лицом к лицу, Тит Ларций.

Как! Ты ослаб? Ты остаешься дома?

Нет, Марций, даже если костылями

Придется мне сражаться, не отстану

Я от других.

О доблестная кровь!

Идем на Капитолий — там, я знаю,

Друзья нас ждут.

Ступай вперед, Коминий,

Мы ж — за тобою, ибо ты меж нами

По праву первый.

Благородный Ларций!

(горожанам)

Эй, по домам!

Нет-нет, мы их прихватим:

Богаты вольски хлебом; к ним в амбары

Мы пустим крыс.

(Толпе.)

Почтенные смутьяны,

Раз вы так храбры, то прошу за нами!

Сенаторы, Коминий, Марций, Ларций и Менений уходят. Горожане потихоньку скрываются.

Есть ли на свете человек надменней,

Чем Марций.

Нет.

Когда народ трибунами избрал нас…

Ты взгляд его запомнил?

Нет, лишь ругань.

Озлясь, богов он выбранить способен.

И высмеять стыдливую луну.

Пусть на войне он сгинет. Стал он слишком

От храбрости надменен.

Он из тех,

Кто собственную тень с презреньем топчет,

Когда успехом опьянен. Но странно,

Что он, гордец, согласен подчиняться

Коминию.

Верней и легче славу,

Которой алчет он, хоть ей обласкан,

Сберечь и приумножить, занимая

Второе место в войске. Ведь за промах

Всегда в ответе будет полководец.

Сверши он чудеса, и то завоет

Хула-проныра: "Ах, когда бы делом

Наш Марций заправлял!"

А при удаче

Лишь Марцием живущая молва

Коминия заслуг лишит.

Коминий

Уже с ним делит почести, хоть Марций

Того не заслужил, и в честь ему

Оплошности Коминия послужат,

Хотя б заслуг он не имел.

Пойдем

Посмотрим, как идут приготовленья

И Марций, этот сумасброд опасный,

Сбирается в поход.

Идем, идем.

Уходят.

СЦЕНА 2

Кориолы. Сенат.

Входят Тулл Авфидий и сенаторы.

Итак, предполагаешь ты, Авфидий,

Что римлянам известны наши планы

И все, что мы ни делаем?

А ты?

Успели ль мы хоть раз решенье наше

В деянье претворить, пока о нем

Рим не пронюхал? Дня тому четыре

Пришло ко мне послание оттуда.

Оно гласит… Но где ж письмо?.. Да вот:

(Читает.)

"Войска собрались, но никто не знает,

Пошлют их на восток или на запад.

Хлеб дорог, чернь бунтует, и, по слухам,

Коминий, Марций, враг твой давний (в Риме

Его сильней, чем сам ты, ненавидят),

И римлянин отважнейший Тит Ларций

Поход подготовляют на кого-то,

Всего же вероятней — на тебя.

Будь начеку".

Что ж! Наше войско — в поле.

Не сомневались мы, что Рим отпор

Готов нам дать.

Сочли вы мудрым в тайне

Держать ваш план великий до того,

Как он созреет и наружу выйдет,

А Рим меж тем о нем уже проведал.

Наш замысел расстроен. Мы не сможем

Взять много городов без боя, римлян

Врасплох застав.

Авфидий благородный,

Спеши к войскам, прими их под начальство,

А нам доверь охрану Кориол.

Коль враг осадит город, на подмогу

Ты подоспеешь к нам, но полагаю,

Что не готовы римляне.

В противном

Уверен я. Уверен даже в большем:

Часть рати их уже идет сюда.

Отцы, прощайте. Если мне случится

Столкнуться с Каем Марцием, я буду —

Мы клятву дали в том — с ним драться насмерть.

Да сохранят тебя в сраженьях боги!

И вас, отцы!

Прощай!

Прощай!

Прощай!

Уходят.

Рим. Комната в доме Марция.

Входят Волумния и Виргилия, садятся на два низких табурета и шьют.

Прошу тебя, дочь моя, спой что-нибудь или будь повеселее. Если бы Марций был моим мужем, я больше радовалась бы его отсутствию, когда он уходит добывать себе славу, чем самым пылким объятиям на супружеском ложе. Еще когда он был хрупким ребенком и единственным плодом моего чрева, когда его отроческая красота пленяла все взоры, еще тогда, когда ни одна мать ни на час не отпустит сына от себя, даже если ее об этом целыми днями будут просить цари, я уже понимала, что такой человек, как он, создан для чести, что, не одушевясь стремлением стать знаменитым, он будет лишь картиной, украшающей стену; поэтому я охотно позволяла ему искать опасностей — и с ними славы. Я послала его на жестокую войну, и он вернулся с дубовым венком на голове. Поверь, дочь моя, я меньше ликовала, узнав, что родила мужчину, чем тогда, когда узнала, что он показал себя доблестным мужем.

А если бы он погиб на войне? Что тогда?

Тогда сына заменила бы мне его добрая слава, и в ней я обрела бы потомство. Скажу тебе правду: будь у меня двенадцать сыновей и люби я каждого из них столь же горячо, как нашего славного Марция, я легче бы смирилась с доблестной смертью одиннадцати за отечество, чем с трусливой праздностью двенадцатого.

Входит прислужница.

Вас желает видеть благородная Валерия.

(Волумнии)

Позволь мне удалиться.

Нет, оставайся здесь.

Мне кажется, я вижу, как твой муж

За волосы под грохот барабанов

Авфидия влачит и гонит вольсков,

Бегущих, словно дети от медведя,

И, топая ногой, кричит солдатам:

"Вперед, вы, трусы, что зачаты в страхе,

Хоть в Риме рождены!" — и кровь стирает

С чела рукой в броне, вперед шагая,

Как жнец, который не получит платы,

Не сняв весь хлеб.

Чело в крови? О боги!

Безумица, умолкни! Кровь мужчины

Сверкает ярче золота трофеев.

Груди Гекубы, Гектора вскормившей,

Прекрасней лоб его, чья кровь пятнала

Мечи данайцев.

(Прислужнице.)

Выйди и скажи,

Что мы принять Валерию готовы.

Прислужница уходит.

Спаси, о небо, мужа моего

От страшного Авфидия.

Наш Марций

Его повалит и пятой раздавит.

Входят Валерия с прислужницей и привратником.

Добрый день, мои благородные друзья.

Милая Валерия!

Я рада видеть тебя.

Здоровы ли вы? Вы заняты по дому? Что это вы шьете? Право, прелестная вышивка. (Виргилии.) А как твой сынок?

Благодарю тебя, он здоров.

Его больше тянет глядеть на меч и слушать барабан, чем учиться.

Значит, весь в отца. Клянусь честью, чудесный мальчик. Нет, правда, я в среду с полчаса наблюдала за ним; он такой решительный! Он гонялся за золотой бабочкой: поймает, потом отпустит, и снова за ней; поймает и опять отпустит. А один раз упал и рассердился, — то ли из-за этого, то ли из-за чего другого, не знаю; но только стиснул зубы — вот так! — и разорвал бабочку. Ах, видели бы вы, как он ее рвал!

Совсем как отец, когда тот вспылит!

В самом деле, замечательный ребенок.

Только ужасный шалун.

Послушай, отложи ты свое шитье. Пойдем прогуляемся немного.

Нет, милая Валерия, я не пойду из дому.

Не пойдешь?

Пойдет, пойдет.

Нет-нет, не уговаривай. Пока мой супруг не вернется с войны, я шагу за порог не ступлю.

Да полно тебе. Целыми днями сидеть взаперти — просто неразумно. Пойдем. Надо же навестить добрую соседку, которая лежит в родах.

Желаю ей скорее поправиться и помогу ей своими молитвами, но пойти к ней не могу.

Почему, скажи на милость?

Уж, конечно, не потому, что ленюсь или не люблю ее.

Ты, видно, решила стать второй Пенелопой. Но ведь говорят, что пряжа, сотканная ею, пока Улисса не было, только развела моль на Итаке. Пойдем! Как жаль, что твоя ткань не так чувствительна к боли, как твой палец: ты бы хоть из сострадания перестала ее колоть. Пойдем же. Ты должна пойти с нами.

Нет, милая Валерия, прости, но я не пойду.

А все-таки тебе придется пойти: у меня хорошие вести о твоем муже.

Ах, что ты! Ведь они еще не успели прийти.

Я не шучу, а всерьез говорю. Ночью пришло известие от него.

В самом деле?

Истинная правда; один сенатор рассказывал при мне. Вольски выступили; на них двинулся полководец Коминий с частью наших сил, а твой муж и Тит Ларций тем временем осадили Кориолы. Они уверены в победе и скором конце войны. Клянусь честью, это правда. Ну, теперь пойдешь с нами?

Вот кончится война, и я во всем буду тебя слушаться, а пока — прости меня, дорогая.

Лучше оставь ее, милая, не то она сегодня и на нас тоску нагонит.

Да, я тоже так думаю. — Прощай, милая. — Пойдем, благородная Волумния. — Прошу тебя, Виргилия, забудь ты свой торжественный вид и пойдем с нами.

Нет, честное слово, я не могу пойти. Желаю вам весело провести время.

В таком случае прощай.

Уходят.

СЦЕНА 4

Под стенами Кориол. Входят с барабанами и знаменами Марций, Тит Ларций, военачальники и войско.

Навстречу им — гонец.

Есть новости. Бьюсь об заклад: был бой.

Коня я ставлю: не было.

Я тоже.

Идет.

(гонцу)

Скажи, вступил ли в бой наш вождь?

Войска уже сошлись, но выжидают.