АКТ III

Перед домом Антифола Эфесского.

Входят Антифол Эфесский, Дромио Эфесский, Анджело и Бальтазар.

Синьор добрейший Анджело, прошу мне

Помочь: жена не любит опозданий.

Скажите ей, что в вашей мастерской

Я задержался, глядя, как готовят

Ту цепь, что принесете ей вы завтра.

(Показывает на Дромио.)

Вот этот плут мне врет в лицо: я будто

Его на рынке встретил, колотил,

Снабдил зачем-то тысячею марок,

Отрекся вдруг от дома и жены… —

К чему ты врал — ну, пьяница, скажи?

Говорите что хотите: знаю я, что знаю;

Вы меня на рынке били, боль я ощущаю:

Будь моя спина пергамент, а пинки — чернила,

Ваша рукопись самих вас быстро б убедила.

Убежден я, что осел ты.

Очень может быть:

Как осел, я терпеливо дал себя избить;

А вот если б я лягнул вас, рассержен пинками,

Вы б, узнавши пяток силу, не дрались с ослами.

У синьора Бальтазара невеселый вид;

Может быть, прием радушный вас развеселит.

Яства дешево ценю я, но привет манит.

О синьор, коль мясом, рыбой не полна посуда,

То привет радушный — вряд ли лакомое блюдо.

Угощение найдется и у мужиков.

А привет у всех: не жалко никому ведь слов.

Как ни скромен стол радушный, это пир горой.

Если скуп хозяин дома, да и гость — скупой.

Впрочем, сам я вам ручаюсь только за привет;

Пир найдете вы обильней, но радушней — нет. —

Но все заперто: кричи же, чтоб открыли вход!

Эй, Цецилия, Бригитта, Джен, Джильяна, Мод!

(изнутри)

Дуралей, колпак, бездельник, сборище заплат!

Вон! Не то, у двери сидя, высидишь цыплят!

Что ты кличешь потаскушек без числа и счета?

Убирайся! И с одной нам тяжкая забота.

Олух! Господин наш ждет тут посреди дороги!

(изнутри)

Пусть скорей назад уходит, иль простудит ноги.

Кто там мешкает так долго? Живо, отворите!

(изнутри)

Да зачем вам это нужно, вы сперва скажите.

Как зачем? Хочу обедать: я еще не ел.

(изнутри)

Подадут обед вам завтра: нынче не поспел.

Кто ты? Как меня ты смеешь в дом мой не пускать?

(изнутри)

Дромио, привратник здешний; вот меня как звать.

Негодяй! Украл ты должность, да еще и имя;

Впрочем, выгоды не много приобрел ты с ними.

Стань ты Дромио пораньше в звании моем,

Ты б сменил лицо и имя, чтобы стать ослом.12

(изнутри)

Что за шум там у порога? Дромио, кто там?

Господин мой, Люс.

(изнутри)

Поздненько он приплелся к нам, —

Так ему и передай ты.

Право? Вот потеха!

Но как пустим в ход мы палку, будет не до смеха.

(изнутри)

По пословице, у палки есть другой конец.

(изнутри)

Люс тебя зовут как будто? Девка молодец!

Что же, слышишь нас, милашка? Впустишь или нет?

(изнутри)

Вы уж раз меня спросили.

(изнутри)

И был дан ответ.

Вот лихая перепалка: за привет — привет!

Отворяй сейчас, скотина!

(изнутри)

Было б для кого!

Бейте в дверь!

(изнутри)

Она не плачет; бейте, ничего!

Ты, милашка, будешь плакать, как ее собьем.

(изнутри)

Мы для вас колодок пару без труда найдем.

(изнутри)

Кто стучит так нагло в двери, беспокоя нас?

(изнутри)

Да, хорошие ребята в городе у вас!

Это ты, жена? Вели же, чтоб открыл он нам.

(изнутри)

Что? Жена твоя, бездельник? Убирайся вон!

В час расплаты и «бездельник» будет вам зачтен.

Ни привета, ни обеда; коли так — уйдем.

Да, мы спорили, что лучше, и остались ни при чем.

(Антифолу Эфесскому)

У дверей стоят ведь гости — приглашайте в дом!

Ветром, что ли, нам надуло чертовщину эту?

Хорошо, что вам случилось быть тепло одетым.

Мерзни здесь! Пирог горячий, да не нам назначен;

Как козел, начнет бодаться, кто так одурачен.

Принеси скорее лом мне: дверь я разобью.

(изнутри)

Разбивай, что разобьется; я ж — башку твою.

Эх, слова ведь только ветер: что же ими драться?

Замолчишь ты очень скоро, только б нам ворваться!

(изнутри)

И удары будут, олух! Поспешишь уйти.

Да ушел-то я давно уж; надо бы войти.

(изнутри)

Ну, сперва без перьев птицу нужно принести.

Лом добудь мне у соседей, будем дверь долбить.

Лом? Долбить? Без перьев галку, значит, вам добыть?13

Это можно! Плут, ты слышишь? Птицу мы найдем

И потом тебя ощиплем — будешь голым соколом.

Ступай скорей и принеси мне лом.

Терпенье, сударь! Не годится это:

Вы штурмовать свою ж хотите честь;

Вы шумом навлечете подозренья

На добродетель собственной жены.

Ручаются прожитые года,

Все поведение ее и скромность

За то, что есть теперь у ней причина

Пред вами двери дома затворить.

Она потом вам объяснит ее.

Послушайтесь меня: уйдем спокойно

И сядем в «Тигре» вместе за обед;

А вечером вернетесь вы один

Узнать, зачем вас в дом ваш не пускали.

Но, если силой вы ворветесь в дверь

Средь бела дня, когда полна вся площадь, —

Чего о вас толпа не наплетет?

И клевета, направленная дерзко

На вашу незапятнанную честь,

Проникнет всюду, даже и в могилу, —

Дурная слава держится в потомстве;

Она и вас самих переживет, —

Вселившись в дом, она уж не уйдет.

Вы правы: я уйду отсюда мирно

И даже постараюсь весел быть.

Я знаю здесь веселую девчонку —

Лицом красива, бойкостью мила

И умница; жена моя не раз

(Но, право, без достаточной причины)

К ней ревновала. Так теперь пойдем

Обедать с ней.

(К Анджело.)

А вы домой зайдите,

Возьмите цепь — готова уж она,

Я думаю, — и приходите с ней

В дом «Дикобраза», где сберемся мы;

Девчонка там живет. Хочу цепочку

(Моей супруге назло) подарить

Хозяйке пира. Но поторопитесь!

Когда мои мне двери закрывают,

Стучусь к другим: там, может, принимают.

Вам обождать меня часок придется.

Недешево мне шутка обойдется!

Уходят.

СЦЕНА 2

Там же.

Входят Люциана и Антифол Сиракузский.

Как, Антифол, могли вы так забыть

Свой долг? Ужель назначено судьбиной

Росткам любви во дни весны загнить,

Дворцу любви так скоро пасть руиной?

Коль вас расчет толкнул на брак с сестрой,

Платите ей за деньги честно лаской;

И, если страсть теперь влечет к другой,

Таите грех; грешите, но с опаской.

Пусть не прочтет о нем у вас в глазах

Моя сестра: язык, как лжесвидетель,

Скрывать позор научится в словах;

Пусть ваш порок рядится в добродетель.

Вид чистоты учитесь сохранять,

Святым казаться даже в прегрешенье.

Зачем сестре измены ваши знать?

Какой же вор кричит о преступленье?

Двойное зло — женой пренебрегать

И ей кричать об этом каждым взглядом.

Ведь грех и славу может порождать,

Коль нет злых слов с дурным поступком рядом.

Бедняжки мы! Хоть тень любви нам дав,

Утешьте нас: ведь верим так легко мы!

Отнявши руку, дайте хоть рукав;

В орбите вашей мы, вослед влекомы.

Мой милый брат, вернитесь же туда,

Сестру утешьте, с ней побудьте вместе;

И ложь вам во спасение, когда

Окончить ссору может голос лести!

Прекрасная! Как вас зовут, не знаю;

Не ведаю столкнувших нас чудес;

Вы сами чудо: прелесть неземная

Велит вас счесть посланницей небес.

О дивная! Я б счастлив был, когда бы

Помочь земному грубому уму

Решились вы; растерянный и слабый,

Я скрытый смысл слов ваших не пойму.

Зачем душе доверчивой велите

В пространствах неизвестности блуждать?

Богиня вы? Пересоздать хотите?

Покорен я, готов другим я стать!

Но все ж пока собою остаюсь я.

Та женщина в слезах — мне не жена;

Совсем не к ней, не к ней душой стремлюсь я:

Вам, а не ей над сердцем власть дана.

О, не влеки меня, морская дева,

В пучину слез, излитую сестрой:

Мани к себе всей прелестью напева

И златом кос, раскинутых волной

На ложе вод серебряных. Плененный,

Я лягу сам, чтоб сном любви уснуть;

Умру, блаженством смерти упоенный,

Когда Любовь способна потонуть.

Безумны вы, что говорите так.

Я ослеплен, и сам не знаю как.14

Так пусть порок вам не слепит очей.

Я ослеплен игрой твоих лучей,

Мой дивный свет!

Спешите же к жене!

Любовь моя! Во мраке слепнуть мне?

В сестре моей для вас любовь и свет.

В сестре сестры.

В моей сестре.

О нет!

В тебе одной, душа души моей!

Ты сердце сердца, свет моих очей,

Дороже мне, нужней богатств и хлеба,

Мой рай земной, моей надежды небо!

Но вы должны мою сестру так звать.

О, согласись сестрой своею стать!

Тебя люблю, тебе я жизнь отдам!

Свободна ты, и я свободен сам;

Отдай мне руку…

Полно, замолчите;

Придет сестра, вы это с ней решите.

(Уходит.)

Входит Дромио Сиракузский.

В чем дело, Дромио? Почему ты бежишь?

Узнаете вы меня, сударь? Я — Дромио? Ваш слуга? Это — я сам?

Ты Дромио, ты мой слуга, и ты — ты сам.

Нет, я — осел, я — муж какой-то женщины и я — не я.

Муж какой-то женщины? И как это ты — не ты?

Ну, конечно, сударь, не я; я — собственность какой-то женщины; она требует меня, пристает и хочет владеть мною.

Какие же она предъявляет права?

Да такие самые, господин, по каким вы владеете своей лошадью. Она хочет владеть мной, как скотиной, и не потому, чтобы я был скотом, а потому, что сама на скотину похожа.

Кто же она?

Да просто туша таких почтенных размеров, что прямо мое почтение! Невеста, что и говорить, — жирный кусок, да только я при ней совсем отощаю.

Что же это за жирный кусок?

Она, сударь, кухарка и вся заплыла жиром; не знаю, на что она годится, разве только сделать из нее лампу и бежать от нее при ее собственном свете. И в лохмотьях ее столько сала, что его хватит на всю длинную польскую зиму; а если она доживет до Страшного суда, то будет гореть неделей дольше, чем все остальные люди.

А какова лицом?

Черная, как мои башмаки, только рожа ее гораздо грязнее: она так потеет, что любой мужчина наберет полные башмаки, пройдя по такой грязи.

Ну, этот недостаток можно устранить водой.

Нет, сударь, это уж врожденное: тут и Ноев потоп не помог бы.

А зовут ее как?

Зовут Нелль; и в нее, как в бочку, можно наливать эль: три четверти не заполнят ее от бедра до бедра.15

Так она широка?

От головы до пяток не больше, чем от бедра до бедра; поперек себя толще: совсем шар, глобус; все страны можно отыскать на ней.

Не какой ее части находится Ирландия?

Конечно, сударь, на задней: сразу видно по грязи.

А Шотландия?

Где голо и шероховато: на ладонях.16

А Франция?

На лбу, вооружившемся и поднявшемся войною против собственных волос.17

А Англия?

Искал я меловых утесов, да не нашел ничего белого; полагаю, однако, что Англия находится на подбородке, судя по соленой влаге, протекающей между ним и Францией.

А Испания?