— Славное местечко, правда, капитан? — с нарочитой небрежностью сказал Симмонс, глядя в иллюминатор. — С виду прямо рай.
      И он зевнул.
      — Выходить вам еще рано, — ответил капитан Килпеппер и увидел, как вытянулась физиономия разочарованного биолога.
      — Но, капитан…
      — Нет.
      Килпеппер поглядел в иллюминатор на волнистый луг. Трава, усеянная алыми цветами, казалась такой же свежей, как два дня назад, когда корабль совершил посадку. Правее луга пестрел желтыми и оранжевыми соцветьями коричневый лес. Левее вставали холмы, в их окраске перемежались оттенки голубого и зеленого. С невысокой горы сбегал водопад.
      Деревья, цветы и прочее. Что и говорить, недурно выглядит планета, и как раз поэтому Килпеппер ей не доверяет. На своем веку он сменил двух жен и пять новехоньких кораблей и по опыту знал, что за очаровательной внешностью может скрываться всякое. А пятнадцать лет космических полетов прибавили ему морщин на лбу и седины в волосах, но не дали никаких оснований отказаться от этого недоверия.
      — Вот отчеты, сэр.
      Помощник капитана Мориней подал Килпепперу пачку бумаг. На широком, грубо вылепленном лице Моринея — нетерпение. Килпеппер услыхал, как за дверью шепчутся и переминаются с ноги на ногу. Он знал, там собралась команда, ждет, что он скажет на этот раз.
      Всем до смерти хочется выйти наружу.
      Килпеппер перелистал отчеты. Все то же, что в предыдущих четырех партиях. Воздух пригоден для дыхания и не содержит опасных микроорганизмов; бактерий никаких, радиация отсутствует. В соседнем лесу есть какие-то животные, но пока они себя никак не проявили. Показания приборов свидетельствуют, что на несколько миль южнее имеется большая масса металла, возможно, в горах скрыто богатое рудное месторождение. Надо обследовать подробнее.
      — Все прекрасно, — с огорчением сказал Килпеппер. Отчеты вызывали у него неясную тревогу. По опыту он знал — с каждой планетой что-нибудь да неладно. И лучше выяснить это с самого начала, пока не стряслось беды.
      — Можно нам выйти, сэр? — стоя навытяжку, спросил коротышка Мориней.
      Килпеппер прямо почувствовал, как команда за дверью затаила дыхание.
      — Не знаю. — Килпеппер почесал в затылке, пытаясь найти предлог для нового отказа. Наверняка тут что-нибудь да неладно. — Хорошо, — сказал он наконец. — Пока выставьте полную охрану. Выпустите четверых. Дальше двадцати пяти футов от корабля не отходить.
      Хочешь не хочешь, а людей надо выпустить. Иначе после шестнадцати месяцев полета в жаре и в тесноте они просто взбунтуются.
      — Слушаюсь, сэр! — и помощник капитана выскочил за дверь.
      — Полагаю, это значит, что и ученым можно выйти, — сказал Симмонс, сжимая руки в карманах.
      — Конечно, — устало ответил Килпеппер. — Я иду с вами. В конце концов, если наша экспедиция и погибнет, невелика потеря.

* * *

      После шестнадцати месяцев в затхлой, искусственно возобновляемой атмосфере корабля воздух безымянной планеты был упоительно сладок. С гор налетал несильный свежий бодрящий ветерок.
      Капитан Килпеппер скрестил руки на груди, пытливо принюхался. Четверо из команды бродили взад-вперед, разминали ноги, глубоко с наслаждением вдыхали эту свежесть. Ученые сошлись в кружок, гадая, с чего начинать. Симмонс нагнулся, сорвал травинку.
      — Странная штука, — сказал он, разглядывая травинку на свет.
      — Почему странная? — спросил подходя Килпеппер.
      — А вот посмотрите. — Худощавый биолог поднял травинку повыше. — Все гладко. Никаких следов клеточного строения. Ну-ка, поглядим… — он наклонился к красному цветку.
      — Эй! К нам гости! — астронавт по фамилии Флинн первым заметил туземцев. Они вышли из лесу и рысцой направились по лугу к кораблю.
      Капитан Килпеппер быстро глянул на корабль. Охрана у орудий начеку. Для верности он тронул оружие на поясе и остановился в ожидании.
      — Ну и ну! — пробормотал Эреймик.
      Лингвист экспедиции, он рассматривал приближающихся туземцев с чисто профессиональным интересом. Остальные земляне просто таращили глаза.
      Первым шагало существо с жирафьей шеей не меньше восьми футов в вышину, но на коротких и толстых бегемотьих ногах. У него была веселая приветливая физиономия и фиолетовая шкура в крупный белый горошек.
      За ним следовали пять белоснежных зверьков размером с терьера, у этих вид был важный и глуповатый. Шествие заключал толстячок красного цвета с длиннейшим, не меньше шестнадцати футов, зеленым хвостом.
      Они остановились перед людьми и поклонились. Долгая минута прошла в молчании, потом раздался взрыв хохота.
      Казалось, хохот послужил сигналом. Пятеро белых малышей вскочили на спину жирафопотама. Посуетились минуту, потом взобрались друг дружке на плечи. И еще через минуту вся пятерка вытянулась вверх, удерживая равновесие, точь-в-точь цирковые акробаты.
      Люди бешено зааплодировали.
      И сейчас же красный толстячок начал раскачиваться, стоя на хвосте.
      — Браво! — крикнул Симмонс.
      Пять мохнатых зверьков спрыгнули с жирафьей спины и принялись плясать вокруг зеленохвостого красного поросенка.
      — Ура! — выкрикнул Моррисон, бактериолог.
      Жирафопотам сделал неуклюжее сальто, приземлился на одно ухо, кое-как поднялся на ноги и низко поклонился.
      Капитан Килпеппер нахмурился и крепко потер руки. Он пытался понять, почему туземцы так странно себя ведут.
      А те запели. Мелодия странная, но ясно, что это песня. Так они музицировали несколько секунд, потом раскланялись и начали кататься по траве.
      Четверо из команды корабля все еще аплодировали. Эреймик достал записную книжку и записывал звуки, которые издавали туземцы.
      — Ладно, — сказал Килпеппер. — Команда, на борт.
      Четверо посмотрели на него с упреком.
      — Дайте и другим поглядеть, — сказал капитан.
      И четверо нехотя гуськом поплелись к люку.
      — Надо думать, вы хотите еще к ним присмотреться, — сказал Килпеппер ученым.
      — Разумеется, — ответил Симмонс. — Никогда не видели ничего подобного.
      Килпеппер кивнул и вернулся в корабль. Навстречу уже выходила другая четверка.
      — Мориней! — закричал капитан. Помощник влетел в рубку. — Подите поищите, что там за металл. Возьмите с собой одного из команды и все время держите с нами связь по радио.
      — Слушаюсь, сэр, — Мориней широко улыбнулся. — Приветливый тут народ, правда, сэр?
      — Да, — сказал Килпеппер.
      — Славная планетка, — продолжал помощник.
      — Да.
      Мориней пошел за снаряжением.
      Капитан Килпеппер сел и принялся гадать, что же неладно на этой планете.

* * *

      Почти весь следующий день он провел, разбираясь в новых отчетах. Под вечер отложил карандаш и пошел пройтись.
      — Найдется у вас минута, капитан? — спросил Симмонс. — Хочу показать вам кое-что в лесу.
      Килпеппер по привычке что-то проворчал, но пошел за биологом. Ему и самому любопытно было поглядеть на этот лес.
      По дороге к ним присоединились трое туземцев. Эти очень походили на собак, только вот окраска не та — все трое красные в белую полоску, точно леденцы.
      — Ну вот, — сказал Симмонс с плохо скрытым нетерпением, — поглядите кругом. Что тут, по-вашему, странного?
      Капитан огляделся. Стволы у деревьев очень толстые, и растут они далеко друг от друга. Так далеко, что между ними видна следующая прогалина.
      — Что ж, — произнес Килпеппер, — тут не заблудишься.
      — Не в том дело, — сказал Симмонс. — Смотрите еще.
      Килпеппер улыбнулся. Симмонс привел его сюда потому, что капитан для него куда лучший слушатель, чем коллеги-ученые — те заняты каждый своим.
      Позади прыгали и резвились трое туземцев.
      — Тут нет подлеска, — сказал Килпеппер, когда они прошли еще несколько шагов.
      По стволам деревьев карабкались вверх какие-то вьющиеся растения, все в многокрасочных цветах. Откуда-то слетела птица, на миг повисла, трепеща крылышками, над головой одной из красно-белых, как леденец, собак и улетела.
      Птица была серебряная с золотом.
      — Ну как, не замечаете, что тут не правильного? — нетерпеливо спросил Симмонс.
      — Только очень странные краски, — сказал Килпеппер. — А еще что не так?
      — Посмотрите на деревья.
      Деревья увешаны были плодами. Все плоды висели гроздьями на самых нижних ветках и поражали разнообразием красок, форм и величины. Были такие, что походили на виноград, а другие — на бананы, и на арбузы, и…
      — Видно, тут множество разных сортов, — наугад сказал Килпеппер, — он не очень понимал, на что Симмонс хочет обратить его внимание.
      — Разные сорта! Да вы присмотритесь. Десять совсем разных плодов растут на одной и той же ветке.
      И в самом деле, на каждом дереве — необыкновенное разнообразие плодов.
      — В природе так не бывает, — сказал Симмонс. — Конечно, я не специалист, но точно могу определить, что эти плоды совсем разных видов, между ними нет ничего общего. Это не разные стадии развития одного вида.
      — Как же вы это объясните? — спросил Килпеппер.
      — Я-то объяснять не обязан, — усмехнулся биолог. — А вот какой-нибудь бедняга ботаник хлопот не оберется.
      Они повернули назад к кораблю.
      — Зачем вы пошли сюда, в лес? — спросил капитан.
      — Я? Кроме основной работы я немножко занимаюсь антропологией. Хотел выяснить, где живут наши новые приятели. Не удалось. Не видно ни дорог, ни какой-либо утвари, ни расчищенных участков земли, ничего. Даже пещер нет.
      Килпеппера не удивило, что биолог накоротке занимается еще и антропологическими наблюдениями. В такую экспедицию как эта, невозможно взять специалистов по всем отраслям знания. Первая забота — о жизни самих астронавтов, значит, нужны люди, сведущие в биологии и в бактериологии. Затем — язык. А уж потом ценятся познания в ботанике, экологии, психологии, социологии и прочее.
      Когда они подошли к кораблю, кроме прежних животных — или туземцев — там оказалось еще восемь или девять птиц. Все тоже необычно яркой раскраски — в горошек, в полоску, пестрые. Ни одной бурой или серой.
      Помощник капитана Мориней и член команды Флинн выбрались на опушку леса и остановились у подножья невысокого холма.
      — Что, надо лезть в гору? — со вздохом спросил Флинн, на спине он тащил громоздкую фотокамеру.
      — Придется, стрелка велит, — Мориней ткнул пальцем в циферблат. Прибор показал, что как раз за гребнем холма есть большая масса металла.
      — Надо бы в полет брать с собой автомашины, — сказал Флинн, сгибаясь, чтобы не так тяжело было подниматься по некрутому склону.
      — Ага, или верблюдов.
      Над ними пикировали, парили, весело щебетали красные с золотом пичуги. Ветерок колыхал высокую траву, мягко напевал в листве близлежащего леса. За ними шли двое туземцев. Оба очень походили на лошадей, только шкура у них была в белых и зеленых крапинках. Одна лошадь галопом пустилась по кругу, центром круга оказался Флинн.
      — Чистый цирк! — сказал он.
      — Ага, — подтвердил Мориней.
      Они поднялись на вершину холма и начали было спускаться. И вдруг Флинн остановился.
      — Смотри-ка!
      У подножья холма стояла тонкая прямая металлическая колонна. Оба вскинули головы. Колонна вздымалась выше, выше, вершину ее скрывали облака.
      Они поспешно спустились с холма и стали осматривать колонну. Вблизи она оказалась солиднее, чем подумалось с первого взгляда. Около двадцати футов в поперечнике, прикинул Мориней. Металл голубовато-серый, похоже на сплав вроде стали, решил он. Но, спрашивается, какой сплав может выдержать при такой вышине?
      — Как по-твоему, далеко от этих облаков? — спросил он.
      Флинн задрал голову.
      — Кто его знает, добрых полмили. А может, и вся миля.
      При посадке колонну не заметили за облаками, да притом, голубовато-серая, она сливалась с общим фоном.
      — Невозможная штука, — сказал Мориней. — Любопытно, какая сила сжатия в этой махине?
      Оба в почтительном испуге уставились на исполинскую колонну.
      — Что ж, — сказал Флинн, — буду снимать.
      Он спустил с плеч камеру, сделал три снимка на расстоянии в двадцать футов, потом, для сравнения, снял рядом с колонной Моринея. Следующие три снимка он сделал, направив объектив кверху.
      — По-твоему, что это такое? — спросил Мориней.
      — Это пускай наши умники соображают, — сказал Флинн. — У них, пожалуй, мозга за мозгу заскочит. — И опять взвалил камеру на плечи. — А теперь надо топать обратно. — Он взглянул на зеленых с белым лошадей. — Приятней бы, конечно, верхом.
      — Ну-ну, валяй, сломаешь себе шею, — сказал Мориней.
      — Эй, друг, поди сюда, — позвал Флинн.
      Одна из лошадей подошла и опустилась подле него на колени. Флинн осторожно забрался ей на спину. Уселся верхом и, ухмыляясь, поглядел на Моринея.
      — Смотри, не расшиби аппарат, — предостерег Мориней, — это государственное имущество.
      — Ты славный малый, — сказал Флинн лошади. — Ты умница.
      Лошадь поднялась на ноги и улыбнулась.
      — Увидимся в лагере, — сказал Флинн и направил своего коня к холму.
      — Погоди минутку, — сказал Мориней. Хмуро поглядел на Флинна, потом поманил вторую лошадь. — Поди сюда, друг.
      Лошадь опустилась подле него на колени, и он уселся верхом.
      Минуту-другую они на пробу ездили кругами. Лошади повиновались каждому прикосновению. Их широкие спины оказались на диво удобными. Одна красная с золотом пичужка опустилась на плечо Флинна.
      — Ого, вот это жизнь, — сказал Флинн и похлопал своего коня по шелковой шее. — Давай к лагерю, Мориней, кто доскачет первым.
      — Давай, — согласился Мориней.
      Но как ни подбадривали они коней, те не желали переходить на рысь и двигались самым неспешным шагом.

* * *

      Килпеппер сидел на корточках возле корабля и наблюдал за работой Эреймика. Лингвист был человек терпеливый. Его сестры всегда удивлялись терпению брата. Коллеги неизменно воздавали хвалу этому его достоинству, а в годы, когда он преподавал, его за это ценили студенты. И теперь ему понадобились все запасы выдержки, накопленные за шестнадцать лет.
      — Хорошо, попробуем еще раз, — сказал Эреймик спокойнейшим тоном. Перелистал «174»Разговорник для общения с инопланетянами второго уровня разумности»175» (он сам же и составил этот разговорник), нашел нужную страницу и показал на чертеж.
      Животное, сидящее рядом с Эреймиком, походило на невообразимую помесь бурундука с гималайским медведем пандой. Одним глазом оно покосилось на чертеж. Другой глаз нелепо вращался в глазнице.
      — Планета, — сказал Эреймик и показал пальцем. — Планета.
      Подошел Симмонс.
      — Извините, капитан, я хотел бы тут поставить рентгеновский аппарат.
      — Пожалуйста.
      Килпеппер подвинулся, освобождая биологу место для его снаряжения.
      — Планета, — повторил Эреймик.
      — Элам вессел холам крам, — приветливо промолвил бурундук-панда.
      Черт подери, у них есть язык. Они произносят звуки, несомненно что-то означающие. Стало быть, надо только найти почву для взаимопонимания. Овладели ли они простейшими отвлеченными понятиями? Эреймик отложил книжку и показал пальцем на бурундука-панду.
      — Животное, — сказал он и посмотрел выжидательно.
      — Придержи его, чтоб не шевелился, — попросил Симмонс и навел на туземца рентгеновский аппарат. — Вот так, хорошо. Еще несколько снимков.
      — Животное, — с надеждой повторил Эреймик.
      — Ифул бифул бокс, — сказало животное. — Хофул тофул локс, рамадан, самдуран, ифул бифул бокс.
      Терпение, напомнил себе Эреймик. Держаться уверенно. Бодрее. Не падать духом.
      Он взял другой справочник. Этот назывался «Разговорник для общения с инопланетянами первого уровня разумности»175».
      Он отыскал нужную страницу и отложил книжку. С улыбкой поднял указательный палец.
      — Один, — сказал он.
      Животное подалось вперед и понюхало палец.
      Эреймик хмуро улыбнулся, выставил второй палец.
      — Два, — сказал он. И выставил третий палец:
      — Три.
      — Углекс, — неожиданно заявило животное.
      Так они обозначают число «один»?
      — Один, — еще раз сказал Эреймик и опять покачал указательным пальцем.
      — Вересеревеф, — благодушно улыбаясь, ответило животное.
      Неужели это — еще одно обозначение числа «один»?
      — Один, — снова сказал Эреймик.
      — Севеф хевеф улуд крам, араган, билиган, хомус драм, — запел бурундук-панда.
      Потом поглядел на трепыхающиеся под ветерком страницы «Разговорника» и опять перевел взгляд на лингвиста, который с замечательным терпением подавил в себе желание придушить этого зверя на месте.
      Когда вернулись Мориней с Флинном, озадаченный капитан Килпеппер стал разбираться в их отчете. Пересмотрел фотографии, старательно, в подробностях изучал каждую.
      Металлическая колонна — круглая, гладкая, явно искусственного происхождения. От народа, способного сработать и воздвигнуть такую штуку, можно ждать неприятностей. Крупных неприятностей.
      Но кто поставил здесь эту колонну? Уж, конечно, не веселое глупое зверье, которое вертится вокруг корабля.
      — Так вы говорите, вершина колонны скрыта в облаках? — переспросил Килпеппер.
      — Да, сэр, — сказал Мориней. — Этот чертов шест, наверное, вышиной в целую милю.
      — Возвращайтесь туда, — распорядился капитан. — Возьмите с собой радар. Возьмите, что надо для инфракрасной съемки. Мне нужен снимок верха этой колонны. Я хочу знать точно, какой она вышины и что там наверху. Да побыстрей.
      Флинн и Мориней вышли из рубки.
      Килпеппер с минуту рассматривал еще не просохшие снимки, потом отложил их. Одолеваемый смутными опасениями, прошел в корабельную лабораторию. Какая-то бессмысленная планета, вот что тревожило. На горьком опыте Килпеппер давно убедился: во всем на свете есть та или иная система. Если ее вовремя не обнаружишь, тем хуже для тебя.
      Бактериолог Моррисон был малорослый унылый человечек. Сейчас он казался просто придатком к своему микроскопу.
      — Что-нибудь обнаружили? — спросил Килпеппер Моррисон поднял голову, прищурился и замигал.
      — Обнаружил полное отсутствие кое-чего, — сказал он. — Обнаружил отсутствие черт знает какой прорвы кое-чего.
      — То есть?
      — Я исследовал образцы цветов, — сказал Моррисон, — и образцы почвы, брал пробы воды. Пока ничего определенного, но наберитесь храбрости.
      — Набрался. А в чем дело?
      — На всей планете нет никаких бактерий.
      — Вот как? — только и нашелся сказать капитан. Новость не показалась ему такой уж потрясающей. Но по лицу и тону бактериолога можно было подумать, будто вся планета состоит из зеленого сыра.
      — Да, именно так. Вода в ручье чище дистиллированной. Почва на этой планете стерильней прокипяченного скальпеля. Единственные микроорганизмы — те, что привезли с собой мы. И они вымирают.
      — Каким образом?
      — В составе здешней атмосферы я нашел три дезинфицирующих вещества, и, наверное, есть еще десяток, которых я не обнаружил. То же с почвой и с водой. Вся планета стерилизована!
      — Ну и ну, — сказал Килпеппер. Он не вполне оценил смысл этого сообщения. Его все еще одолевала тревога из-за стальной колонны. — А что это, по-вашему, означает?
      — Рад, что вы спросили, — сказал Моррисон. — Да, я очень рад, что вы об этом спросили. А означает это просто-напросто, что такой планеты не существует.
      — Бросьте.
      — Я серьезно. Без микроорганизмов никакая жизнь невозможна. А здесь отсутствует важное звено жизненного цикла.
      — Но планета, к несчастью, существует, — Килпеппер мягко повел рукой вокруг. — Есть у вас какие-нибудь другие теории?
      — Да, но сперва я должен покончить со всеми образцами. Хотя кое-что я вам скажу. Может быть, вы сами подберете этому объяснение.
      — Ну-ка.
      — Я не нашел на этой планете ни одного камешка. Строго говоря, это не моя область, но ведь каждый из нас, участников экспедиции, в какой-то мере мастер на все руки. Во всяком случае, я кое-что смыслю в геологии. Так вот, я нигде не видал ни единого камешка или булыжника. Самый маленький, по моим расчетам, весит около семи тонн.
      — Что же это означает?
      — А, вам тоже любопытно? — Моррисон улыбнулся. — Прошу извинить. Мне надо успеть до ужина закончить исследование образцов.
      Перед самым заходом солнца были проявлены рентгеновские снимки всех животных. Капитана ждало еще одно странное открытие. От Моррисона он уже слышал, что планета, на которой они находятся, существовать не может. Теперь Симмонс заявил, что не могут существовать здешние животные.
      — Вы только посмотрите на снимки, — сказал он Килпепперу. — Смотрите. Видите вы какие-нибудь внутренние органы?
      — Я плохо разбираюсь в рентгеновских снимках.
      — А вам и незачем разбираться. Просто смотрите.
      На снимках видно было немного костей и два-три каких-то органа. На некоторых можно было различить следы нервной системы, но большинство животных словно бы состояло из однородного вещества.
      — Такого внутреннего строения и на дождевого червя не хватит, — сказал Симмонс. — Невозможная упрощенность. Нет ничего, что соответствовало бы легким и сердцу. Нет кровообращения. Нет мозга. Нервной системы кот наплакал. А когда есть какие-то органы, в них не видно ни малейшего смысла.
      — И ваш вывод…
      — Эти животные не существуют, — весело сказал Симмонс. В нем было сильно чувство юмора, и мысль эта пришлась ему по вкусу. Забавно будет напечатать научную статью о несуществующем животном.
      Мимо, вполголоса ругаясь, шел Эреймик.
      — Удалось разобраться в их наречии? — спросил Симмонс.
      — Нет! — выкрикнул Эреймик но тут же смутился и покраснел. — Извините. Я их проверял на всех уровнях разумности, вплоть до класса ББ-3. Это уровень развития амебы. И никакого отклика.
      — Может быть, у них совсем отсутствует мозг? — предположил Килпеппер.
      — Нет. Они способны проделывать цирковые трюки, а для этого требуется некоторая степень разумности. И у них есть какое-то подобие речи и явная система рефлексов. Но что им не говори, они не обращают на тебя внимания. Только и знают, что поют песни.
      — По-моему, всем надо поужинать, — сказал капитан. — И пожалуй, не помешает глоток-другой подкрепляющего.
      Подкрепляющего за ужином было вдоволь. После полдюжины глотков ученые несколько пришли в себя и смогли, наконец, рассмотреть кое-какие предположения. Они сопоставили полученные данные.
      Установлено: туземцы — или животные — лишены внутренних органов, систем размножения и пищеварения. Налицо не менее трех дюжин разных видов, и каждый день появляются новые.
      То же относится к растениям.
      Установлено: планета свободна от каких-либо микробов — явление из ряда вон выходящее — и сама себя поддерживает в состоянии стерильности.
      Установлено: у туземцев имеется язык, но они явно не способны кого-либо ему научить. И сами не могут научиться чужому языку.
      Установлено: нигде вокруг нет мелких или крупных камней.
      Установлено: имеется гигантская стальная колонна высотой не меньше полумили, точнее удастся определить, когда будут проявлены новые снимки. Никаких следов машинной цивилизации не обнаружено, однако эта колонна явно продукт цивилизации. Стало быть, кто-то эту колонну сработал и здесь поставил.
      — Сложите все эти факты вместе — и что у вас получится? — спросил Килпеппер.
      — У меня есть теория, — сказал Моррисон. — Красивая теория. Хотите послушать?
      Все сказали, что хотят, промолчал один Эреймик, он все еще маялся от того, что не сумел расшифровать язык туземцев.
      — Как я понимаю, эта планета кем-то создана искусственно. Иначе не может быть. Ни одно племя не может развиваться без бактерий. Планету создали существа, обладающие высочайшей культурой, те же, что воздвигли тут стальную колонну. Они сделали планету для этих животных.
      — Зачем? — спросил Килпеппер.
      — Вот в этом-то и красота, — мечтательно сказал Моррисон. — Чистый альтруизм. Не знают никакого насилия, свободны от каких-либо дурных привычек. Разве они не заслуживают отдельного мира? Мира, где им можно играть и резвиться и где всегда лето?
      — И правда, очень красиво, — сказал Килпеппер, сдерживая усмешку. — Но…
      — Здешний народ — напоминание, — продолжал Моррисон. — Весть всем, кто попадает на эту планету, что разумные существа могут жить в мире.
      — У вашей теории есть одно уязвимое место, — возразил Симмонс. — Эти животные не могли развиваться естественным путем. Вы видели рентгеновские снимки.
      — Да, верно, — мечтатель в Моррисоне вступил в короткую борьбу с биологом и потерпел поражение. — Может быть, они роботы.
      — Вот это, по-моему, и есть объяснение, — сказал Симмонс.
      — Как я понимаю, то же племя, которое создало стальную колонну, создало и этих животных. Это слуги, рабы. Знаете, они пожалуй, думают что мы и есть их хозяева.
      — А куда девались настоящие хозяева? — спросил Моррисон.
      — Почем я знаю, черт возьми? — сказал Симмонс.
      — И где эти хозяева живут? — спросил Килпеппер. — Мы не обнаружили ничего похожего на жилье.
      — Их цивилизация ушла так далеко вперед, что они не нуждаются в машинах и домах. Их жизнь непосредственно слита с природой.
      — Тогда на что им слуги? — безжалостно спросил Моррисон. — И зачем они построили эту колонну?
      В тот вечер готовы были новые снимки стальной колонны, и ученые жадно принялись их исследовать. Высота колонны оказалась около мили, вершину скрывали плотные облака. Наверху, по обе стороны, под прямым углом к колонне выдавались длинные, в восемьдесят пять футов выступы.
      — Похоже на наблюдательный пункт, — сказал Симмонс.
      — Что они могут наблюдать на такой высоте? — спросил Моррисон. — Там, кроме облаков, ничего не увидишь.
      — Может быть, они любят смотреть на облака, — заметил Симмонс.
      — Я иду спать, — с отвращением сказал капитан.
      Наутро Килпеппер проснулся с ощущением: что-то неладно. Он оделся и вышел из корабля. Ветерок — и тот доносил какое-то неуловимое неблагополучие. Или просто разыгрались нервы?
      Килпеппер покачал головой. Он доверял своим предчувствиям. Они означали, что у него в подсознании завершился некий ход рассуждений.
      Возле корабля как будто все в порядке. И животные тут же лениво бродят вокруг.
      Килпеппер свирепо поглядел на них и обошел корабль кругом. Ученые уже взялись за работу, они пытались разгадать тайны планеты. Эреймик пробовал понять язык серебристо-зеленого зверька со скорбными глазами. В это утро зверек был необычно вял. Он еле слышно бормотал свои песенки и не удостаивал Эреймика вниманием.
      Килпепперу вспомнилась Цирцея. Может быть, это не животные, а люди, которых обратил в зверей какой-нибудь злой волшебник? Капитан отмахнулся от нелепой фантазии и пошел дальше.
      Команда не замечала перемены по сравнению со вчерашним. Все пошли к водопаду купаться. Килпеппер отрядил двоих провести микроскопический анализ колонны.
      Колонна тревожила его больше всего. Ученых она, видно, нисколько не занимала, но капитан этому не удивлялся. У каждого свои заботы. Вполне понятно, что для лингвиста на первом месте язык здешнего народа, а ботаник ищет ключ к загадкам планеты в деревьях, приносящих несусветное разнообразие плодов.
      Ну, а сам-то он что думает? Капитан Килпеппер перебирал свои догадки. Ему необходима обобщающая теория. Есть же какая-то единая основа у всех этих непонятных явлений.
      Какая тут подойдет теория? Почему на планете нет микробов? Почему нет камней? Почему… почему… почему? Наверняка всему есть более или менее простое объяснение. Оно почти уже нащупывается — но не до конца.
      Капитан сел в тени корабля, прислонился к опоре и попробовал собраться с мыслями.
      Около полудня к нему подошел Эреймик и один за другим швырнул свои лингвистические справочники о бок корабля.
      — Выдержка, — заметил Килпеппер.
      — Я сдаюсь, — сказал Эреймик. — Эти скоты теперь уже вовсе не обращают на меня внимания. Они больше почти и не разговаривают. И перестали показывать фокусы.
      Килпеппер поднялся и подошел к туземцам. Да, прежней живости как не бывало. Они слоняются вокруг, такие вялые, словно дошли до крайнего истощения.
      Тут же стоит Симмонс и что-то помечает в записной книжке.
      — Что случилось с нашими приятелями? — спросил Килпеппер.
      — Не знаю, — сказал Симмонс. — Может быть, они были так возбуждены, что провели бессонную ночь.
      Жирафопотам неожиданно сел. Медленно перевалился на бок и замер.
      — Странно, — сказал Симмонс. — Я еще ни разу не видал, чтобы кто-нибудь из них лег.
      Он нагнулся над упавшим животным, прислушался, не бьется ли сердце. И через несколько минут выпрямился.
      — Никаких признаков жизни, — сказал он.
      Еще два зверька, покрытые блестящей черной шерстью, опрокинулись наземь.
      — О господи, — кинулся к ним Симмонс. — Что же это делается?
      — Боюсь, я знаю, в чем причина, — сказал, выходя из люка, Моррисон. Он страшно побледнел. — Микробы. Капитан, я чувствую себя убийцей. Думаю, этих бедных зверей убили мы. Помните, я вам говорил, что на этой планете нет никаких микроорганизмов? А сколько мы сюда занесли! Бактерии так и хлынули от нас к новым хозяевам. А хозяева, не забудьте, лишены какой-либо сопротивляемости.
      — Но вы же говорили, что в атмосфере содержатся разные обезвреживающие вещества?
      — По-видимому, они действуют недостаточно быстро, — Моррисон наклонился и осмотрел одного зверька. — Я уверен, причина в этом.
      Все остальные животные, сколько их было вокруг корабля, падали наземь и лежали без движения. Капитан Килпеппер тревожно озирался.
      Подбежал, задыхаясь, один из команды. Он был еще мокрый после купания у водопада.
      — Сэр, — задыхаясь, начал он. — Там у водопада… животные…
      — Знаю, — сказал Килпеппер. — Верните людей сюда.
      — И еще, сэр, — продолжал тот. — Водопад… понимаете, водопад…
      — Ну-ну, договаривайте.
      — Он остановился, сэр. Он больше не течет.
      — Верните людей, живо!
      Купальщик кинулся обратно к водопаду. Килпеппер «R» огляделся по сторонам, сам не зная, что высматривает. Вот стоит коричневый лес, там все тихо. Слишком тихо.
      Кажется, он почти уже нашел разгадку…
      Он вдруг осознал, что мягкий, ровный ветерок, который непрерывно овевал их с первой минуты высадки на планете, замер.
      — Что за чертовщина, что такое происходит? — беспокойно произнес Симмонс.
      Они направились к кораблю.
      — Как будто солнце светит слабее? — прошептал Моррисон.
      Полной уверенности не было. До вечера еще очень далеко, но, казалось, солнечный свет и вправду меркнет.
      От водопада спешили люди, поблескивали мокрые тела. По приказу капитана один за другим скрывались в корабле. Только ученые еще стояли у входного люка и осматривали затихшую округу.
      — Что же мы натворили? — спросил Эреймик. От вида валяющихся замертво животных его пробила дрожь.
      По склону холма большими прыжками по высокой траве неслись те двое, что ходили к колонне — неслись так, будто за ними гнался сам дьявол.
      — Ну, что еще? — спросил Килпеппер.
      — Чертова колонна, сэр! — выговорил Мориней. — Она поворачивается! Этакая махина в милю вышиной, из металла неведомо какой крепости — и поворачивается!
      — Что будем делать? — спросил Симмонс.
      — Возвращаемся в корабль, — пробормотал Килпеппер.
      Да, разгадка совсем близко. Ему нужно еще только одно небольшое доказательство. Еще только одно…
      Все животные повскакали на ноги! Опять, трепеща крыльями, высоко взмыли красные с серебром птицы. Жирафопотам поднялся, фыркнул и пустился наутек. За ним побежали остальные. Из леса через луг хлынул поток невиданного, невообразимого зверья.
      Все животные мчались на запад, прочь от землян.
      — Быстрее в корабль! — закричал вдруг Килпеппер.
      Вот она, разгадка. Теперь он знал, что к чему и только надеялся, что успеет вовремя увести корабль подальше от этой планеты.
      — Скорей, черт побери! Готовьте двигатели к пуску! — кричал он ошарашенным людям.
      — Так ведь вокруг раскидано наше снаряжение, — возразил Симмонс. — Не понимаю, почему такая спешка…
      — Стрелки. к орудиям! — рявкнул Килпеппер, подталкивая ученых к люку.
      Внезапно на западе замаячили длинные тени.
      — Капитан, но мы же еще не закончили исследования…
      — Скажите спасибо, что остались живы, — сказал капитан, когда все вошли в корабль. — Вы что, еще не сообразили? Закрыть люк! Все закупорить наглухо!
      — Вы имеете в виду вертящуюся колонну? — спросил Симмонс, он налетел в коридоре на Моррисона, споткнулся и едва не упал. — Что ж. надо думать, какой-то высоко развитый народ…
      — Эта вертящаяся колонна — ключ в боку планеты, — сказал Килпеппер, почти бегом направляясь к рубке. — Ключ, которым ее заводят. Так устроена вся планета. Животные, реки, ветер — у всего кончился завод.
      Он торопливо задал автопилоту нужную орбиту.
      — Пристегнитесь, — сказал он. — И соображайте. Место, где на ветках висят лакомые плоды. Где нет ни единого вредного микроба, где не споткнешься ни об единый камешек. Где полным-полно удивительных, забавных, ласковых зверюшек. Где все рассчитано на то, чтобы радовать и развлекать… Детская площадка!
      Ученые во все глаза уставились на капитана.
      — Эта колонна — заводной ключ. Когда мы, незваные, сюда заявились, завод кончился. Теперь кто-то сызнова заводит планету.
      За иллюминатором по зеленому лугу на тысячи футов протянулись тени.
      — Держитесь крепче, — сказал Килпеппер и нажал стартовую клавишу. — В отличие от игрушечных зверюшек я совсем не жажду встретиться с детками, которые здесь резвятся. А главное, я отнюдь не жажду встречаться с их родителями.

      Это был последний сбор личного состава перед Всеобщим Слетом Разведчиков, и на него явились все патрули. Патрулю 22 — «Парящему соколу» было приказано разбить лагерь в тенистой ложбине и держать щупальца востро. Патруль 31 — «Отважный бизон» совершал маневры возле маленького ручья. «Бизоны» отрабатывали навыки потребления жидкости и возбужденно смеялись от непривычных ощущений.
      А патруль 19 — «Атакующий мираш» ожидал разведчика Дрога, который по обыкновению опаздывал.
      Дрог камнем упал с высоты десять тысяч футов, в последний момент принял твердую форму и торопливо вполз в круг разведчиков.
      — Привет, — сказал он. — Прошу прощения. Я понятия не имел, который час…
      Командир патруля кинул на него гневный взгляд:
      — Опять не по уставу, Дрог?!
      — Виноват, сэр, — сказал Дрог, поспешно выпрастывая позабытое щупальце.
      Разведчики захихикали. Дрог залился оранжевой краской смущения. Если бы можно было стать невидимым!
      Но как раз сейчас этого делать не годилось.
      — Я открою наш сбор Клятвой Разведчиков, — начал командир и откашлялся. — Мы, юные разведчики планеты Элбонай, торжественно обещаем хранить и лелеять навыки наших предков-пионеров. С этой целью мы, разведчики, принимаем форму, от рождения дарованную нашим праотцам, покорителям девственных просторов Элбоная. Таким образом, мы полны решимости…
      Разведчик Дрог подстроил слуховые рецепторы, чтобы усилить тихий голос командира. Клятва всегда приводила его в трепет. Трудно себе представить, что прародители когда-то были прикованы к планетарной тверди. Ныне элбонайцы обитали в воздушной среде на высоте двадцати тысяч футов, сохраняя минимальный объем тела, питались космической радиацией, воспринимали жизнь во всей полноте ощущений и спускались вниз лишь из сентиментальных побуждений или в связи с ритуальными обрядами. Эра Пионеров осталась в далеком прошлом. Новая история началась с Эры Субмолекулярной Модуляции, за которой последовала нынешняя Эра Непосредственного Контроля.
      — …прямо и честно, — продолжал командир. — И мы обязуемся, подобно им, пить жидкости, поглощать твердую пищу и совершенствовать мастерство владения их орудиями и навыками.
      Торжественная часть закончилась, и молодежь рассеялась по равнине. Командир патруля подошел к Дрогу.
      — Это последний сбор перед слетом, — сказал он.
      — Я знаю, — ответил Дрог.
      — В патрульном отряде «Атакующий мираш» ты единственный разведчик второго класса. Все остальные давно получили первый класс или, по меньшей мере, звание Младшего Пионера. Что подумают о нашем патруле?
      Дрог поежился.
      — Это не только моя вина, — сказал он. — Да, конечно, я не выдержал экзаменов по плаванию и изготовлению бомб, но это мне просто не дано! Несправедливо требовать, чтобы я знал все! Даже среди пионеров были узкие специалисты. Никто и не требовал, чтобы каждый…
      — А что ты умеешь делать? — перебил командир.
      — Я владею лесным и горным ремеслом, — горячо выпалил Дрог, — выслеживанием и охотой.
      Командир изучающе посмотрел на него, а затем медленно произнес:
      — Слушай, Дрог, а что если тебе предоставят еще один, последний шанс получить первый класс и заработать к тому же знак отличия?
      — Я готов на все! — вскричал Дрог.
      — Хорошо, — сказал командир. — Как называется наш патруль?
      — «Атакующий мираш», сэр.
      — А кто такой мираш?
      — Огромный свирепый зверь, — быстро ответил Дрог. — Когда-то они водились на Элбонае почти всюду и наши предки сражались с ними не на жизнь, а на смерть. Ныне мираши вымерли.
      — Не совсем, — возразил командир. — Один разведчик, исследуя леса в пятистах милях к северу отсюда, обнаружил в квадрате с координатами Ю-233 и З-482 стаю из трех мирашей. Все они самцы, и, следовательно, на них можно охотиться. Я хочу, чтобы ты, Дрог, выследил их и подкрался поближе, применив свое искусство в лесном и горном ремеслах. Затем, используя лишь методы и орудия пионеров, ты должен добыть и принести шкуру одного мираша. Ну как, справишься?
      — Уверен, сэр!
      — Приступай немедленно, — велел командир. — Мы прикрепим шкуру к нашему флагштоку и безусловно заслужим похвалу на слете.
      — Есть, сэр! Дрог торопливо сложил вещи, наполнил флягу жидкостью, упаковал твердую пищу и отправился в путь.
      Через несколько минут он левитировал к квадрату Ю-233 — З-482. Перед ним расстилалась дикая романтическая местность — изрезанные скалы и низкорослые деревья, покрытые густыми зарослями долины и заснеженные горные пики. Дрог огляделся с некоторой опаской.
      Докладывая командиру, он погрешил против истины.
      Дело в том, что он был не особенно искушен ни в лесном и горном ремеслах, ни в выслеживании и охоте. По правде говоря, он вообще ни в чем не был искушен — разве что любил часами мечтательно витать в облаках на высоте пять тысяч футов. Что если ему не удастся обнаружить мираша? Что если мираш обнаружит его первым?
      Нет, этого не может быть, успокоил себя Дрог. На худой конец, всегда успею жестибюлировать. Никто и не узнает.
      Через мгновение он уловил слабый запах мираша. А потом в двадцати метрах от себя заметил какое-то движение возле странной скалы, похожей на букву Т.
      Неужели все так и сойдет — просто и гладко? Что ж, прекрасно! Дрог принял надлежащие меры маскировки и потихоньку двинулся вперед.
      Солнце пекло невыносимо; горная тропа все круче ползла вверх. Пакстон взмок, несмотря на теплозащитный комбинезон. К тому же ему до тошноты надоела роль славного малого.
      — Когда, наконец, мы отсюда улетим? — не выдержал он. Герера добродушно похлопал его по плечу:
      — Ты что, не хочешь разбогатеть?
      — Мы уже богаты, — возразил Пакстон.
      — Не так чтобы уж очень, — сказал Герера, и на его продолговатом, смуглом, изборожденном морщинами лице блеснула ослепительная улыбка.
      Подошел Стелмэн, пыхтя под тяжестью анализаторов. Он осторожно опустил аппаратуру на тропу и сел рядом.
      — Как насчет передышки, джентльмены?
      — Отчего же нет? — отозвался Герера. — Времени у нас хоть отбавляй.
      Он сел и прислонился спиной к Т-образной скале.
      Стелмэн раскурил трубку, а Герера расстегнул «молнию» и извлек из кармана комбинезона сигару. Пакстон некоторое время наблюдал за ними.
      — Так когда же мы улетим с этой планеты? — наконец спросил он.
      — Или мы собираемся поселиться здесь навеки?
      Герера лишь усмехнулся и щелкнул зажигалкой, раскуривая сигару.
      — Мне ответит кто-нибудь?! — закричал Пакстон.
      — Успокойся. Ты в меньшинстве, — произнес Стелмэн. — В этом предприятии мы участвуем как три равноправных партнера.
      — Но деньги-то — мои! — заявил Пакстон.
      — Разумеется. Потому тебя и взяли. Герера имеет большой практический опыт работы в горах. Я хорошо подкован в теории, к тому же права пилота — только у меня. А ты дал деньги.
      — Но корабль уже ломится от добычи! — воскликнул Пакстон. — Все трюмы заполнены до отказа! Самое время отправиться в какое-нибудь цивилизованное местечко и начать тратить.
      — У нас с Герерой нет твоих аристократических замашек, — с преувеличенным терпением объяснил Стелмэн. — Зато у нас с Герерой есть невинное желание набить сокровищами каждый корабельный закуток. Самородки золота — в топливные баки, изумруды — в жестянки из-под муки, а на палубу — алмазов по колено. Здесь для этого самое место. Вокруг бешеное богатство, которое так и просится, чтобы подобрали. Мы хотим быть бездонно, до отвращения богатыми, Пакстон.
      Пакстон не слушал. Он напряженно уставился на что-то у края тропы.
      — Это дерево только что шевельнулось, — низким голосом проговорил он.
      Герера разразился смехом.
      — Чудовище, надо полагать, — презрительно бросил он.
      — Спокойно, — мрачно произнес Стелмэн. — Мой мальчик, я не молод, толст и легко подвержен страху. Неужели ты думаешь, что я оставался бы здесь, существуй хоть малейшая опасность?
      — Вот! Снова шевельнулось!
      — Три месяца назад мы тщательно обследовали всю планету, — напомнил Стелмэн, — и не обнаружили ни разумных существ, ни опасных животных, ни ядовитых растений. Верно? Все, что мы нашли, — это леса и горы, и золото. и озера, и изумруды, и реки, и алмазы. Да будь здесь что-нибудь, разве оно не напало бы на нас давным-давно?
      — Говорю вам, я видел, как это дерево шевельнулось! — настаивал Пакстон.
      Герера поднялся.
      — Это дерево? — спросил он Пакстона.
      — Да. Посмотри, оно даже не похоже на остальные. Другой рисунок коры…
      Неуловимым отработанным движением Герера выхватил из кобуры бластер «Марк-2» и трижды выстрелил. Дерево и кустарник на десять метров вокруг него вспыхнули ярким пламенем и рассыпались в прах.
      — Вот уже никого и нет, — Подытожил Герера.
      — Я слышал, как оно вскрикнуло, когда ты стрелял.
      — Ага. Но теперь-то оно мертво, — успокаивающе произнес Герера.
      — Как заметишь, что кто-то шевелится, сразу скажи мне, и я пальну. А теперь давайте соберем еще немного изумрудиков, а?
      Пакстон и Стелмэн подняли свои ранцы и пошли вслед за Герерой по тропе.
      — Непосредственный малый, правда? — с улыбкой промолвил Стелмэн.
      Дрог медленно приходил в себя. Огненное оружие мираша застало его врасплох, когда он принял облик дерева и был совершенно незащищен. Он до сих пор не мог понять, как это случилось. Не было ни запаха страха, ни предварительного фырканья, ни рычания, вообще никакого предупреждения! Мираш напал совершенно неожиданно, со слепой, безрассудной яростью, не разбираясь, друг перед ним или враг.
      Только сейчас Дрог начал постигать натуру противостоящего ему зверя.
      Он дождался, когда стук копыт мирашей затих вдали, а затем, превозмогая боль, попытался выпростать оптический рецептор. Ничего не получилось. На миг его захлестнула волна отчаянной паники. Если повреждена центральная нервная система, это конец.
      Он снова сосредоточился. Обломок скалы сполз с его тела, и на этот раз попытка завершилась успехом: он мог воспрять из пепла. Дрог быстро провел внутреннее сканирование и облегченно вздохнул. Он был на волосок он смерти. Только инстинктивная квондикация в момент вспышки спасла ему жизнь.
      Дрог задумался было над своими дальнейшими действиями, но обнаружил, что потрясение от этой внезапной, непредсказуемой атаки начисто отшибло память о всех охотничьих уловках. Более того, он обнаружил, что у него вообще пропало всякое желание встречаться со столь опасными мирашами снова…
      Предположим, он вернется без этой идиотской шкуры… Командиру можно сказать, что все мираши оказались самками и, следовательно, подпадали под охрану закона об охоте. Слово Юного Разведчика ценилось высоко, так что никто не станет повергать его сомнению, а тем более перепроверять.
      Но нет, это невозможно! Как он смел даже подумать такое?!
      Что ж, мрачно усмехнулся Дрог, остается только сложить с себя обязанности разведчика и покончить со всем этим нелепым занятием — лагерные костры, пение, игры, товарищество…
      Никогда! — твердо решил Дрог, взяв себя в руки. Он ведет себя так, будто имеет дело с дальновидным противником. П ведь мираши — даже не разумные существа. Ни одно создание, лишенное щупалец, не может иметь развитого интеллекта. Так гласил неоспоримый закон Этлиба.
      В битве между разумом и инстинктивной хитростью всегда побеждает разум. Это неизбежно. Надо лишь придумать, каким способом.
      Дрог опять взял след мирашей и пошел по запаху. Какое бы старинное оружие ему использовать? Маленькую атомную бомбу? Вряд ли, Это может погубить шкуру.
      Вдруг он рассмеялся. На самом деле все очень просто, стоит лишь хорошенько пошевелить мозгами. Зачем вступать в непосредственный контакт с мирашем, если это так опасно? Настала пора прибегнуть к помощи разума, воспользоваться знанием психологии животных, искусством западни и приманки.
      Вместо того чтобы выслеживать мирашей, он отправится к их логову.
      И там устроит ловушку.
      Они подходили к временному лагерю, разбитому в пещере, уже на закате. Каждая скала, каждый пик бросали резкие, четко очерченные тени. Пятью милями ниже, в долине, лежал из красный отливающий серебром корабль. Ранцы были набиты изумрудами — небольшими, на идеального цвета.
      В такие предзакатные часы Пакстон мечтал о маленьком городке в Огайо, сатураторе с газированной водой и девушке со светлыми волосами. Герера улыбался про себя, представляя, как лихо он промотает миллиончик-другой, прежде чем всерьез займется скотоводством. А Стелмэн формулировал основные положения своей докторской диссертации, посвященной внеземным залежам полезных ископаемых.
      Все они пребывали в приятном умиротворенном настроении. Пакстон полностью оправился от пережитого потрясения и теперь страстно желал, чтобы кошмарное чудовище все-таки появилось — предпочтительно зеленое — и чтобы оно преследовало очаровательную полураздетую женщину.
      — Вот мы и дома, — сказал Стелмэн, когда они подошли к пещере.
      — Как насчет тушеной говядины?
      Сегодня была его очередь готовить.
      — С луком! — потребовал Пакстон. Он ступил в пещеру и тут же резко отпрыгнул назад. Что это?
      В нескольких футах от входа дымился небольшой ростбиф, рядом красовались четыре крупных бриллианта и бутылка виски.
      — Занятно, — сказал Стелмэн. — Что-то мне это не нравится. Пакстон нагнулся, чтобы подобрать бриллиант. Герера оттащил его.
      — Это может быть мина-ловушка.
      — Проводов не видно, — возразил Пакстон.
      Герера уставился на ростбиф, бриллианты и бутылку виски. Вид у него был самый разнесчастный.
      — Этой штуке я не верю ни на грош, — заявил он.
      — Может быть, здесь все-таки есть туземцы? — предположил Стелмэн. — Такие, знаете, робкие, застенчивые. А этот дар — знак доброй воли.
      — Ага, — саркастически подхватил Герера. — Специально ради нас они сгоняли на Землю за бутылочкой «Старого космодесантного».
      — Что же нам делать? — спросил Пакстон.
      — Не соваться куда не надо, — отрубил Герера. — Ну-ка, осади назад.
      Он отломил от ближайшего дерева длинный сук и осторожно потыкал в бриллианты.
      — Видишь, ничего страшного, — заметил Пакстон.
      Длинный травяной стебель, на котором стоял Герера, туго обвился вокруг его лодыжек. Почва под ним заколыхалась, обрисовался аккуратный диск футов пятнадцати в диаметре и, обрывая корневища дернины, начал подниматься в воздух. Герера попытался спрыгнуть, но трава вцепилась в него тысячами зеленых щупалец.
      — Держись! — завопил Пакстон, рванулся вперед и уцепился за край поднимающегося диска.
      Диск резко накренился, замер на мгновение и стал опять подниматься. Но Герера уже выхватил нож и яростно кромсал траву вокруг своих ног. Стелмэн вышел из оцепенения, лишь когда увидел ноги Пакстона на уровне своих глаз. Он схватил Пакстона за лодыжки, снова задержав подъем диска. Тем временем Герера вырвал из пут одну ногу и переметнул тело через край диска. Крепкая трава какое-то время еще держала его за вторую ногу, но затем стебли, не выдержав тяжести, оборвались, и Герера головой вперед полетел вниз. Лишь в последний момент он вобрал голову в плечи мим умудрился приземлиться на лопатки. Пакстон отпустил край диска и рухнул на Стелмэна.
      Травяной диск, унося ростбиф, виски и бриллианты, продолжал подниматься, пока не исчез из виду.
      Солнце село. Не произнося ни слова, трое мужчин вошли в пещеру с бластерами наизготове.
      — Ночью по очереди будем нести вахту, — отчеканил Герера. Пакстон и Стелмэн согласно кивнули.
      — Пожалуй, ты прав, Пакстон, — сказал Герера. — Что-то мы здесь засиделись.
      — Чересчур засиделись, — уточнил Пакстон. Герера пожал плечами.
      — Как только рассветет, возвращаемся на корабль и стартуем.
      — Если только сможем добраться до корабля, — не удержался Стелмэн.
      Дрог был совершенно обескуражен. С замиранием сердца следил он, как раньше срока сработала ловушка, как боролся мираш за свободу и как он наконец обрел ее. А какой это был великолепный мираш! Самый крупный из трех!
      Теперь он знал, в чем допустил ошибку. Он излишнего рвения он переборщил с наживкой. Одних минералов было бы вполне достаточно, ибо, как всем известно, мираши обладают повышенным тропизмом к минералам. Так нет же! Ему понадобилось улучшить методику пионеров, ему, видите ли, захотелось присовокупить еще и пищевое стимулирование. Неудивительно, что мираши ответили удвоенной подозрительностью, ведь их органы чувств подверглись колоссальной перегрузке.
      Теперь они были взбешены, насторожены и предельно опасны.
      А разъяренный мираш — это одно из самых ужасающих зрелищ в Галактике.
      Когда две луны Элбоная поднялись в западной части небосклона, Дрог почувствовал себя страшно одиноким. Он мог видеть костер, который мираши развели перед входом в пещеру, а телепатическим зрением разбирал самих мирашей, скорчившихся внутри, — органы чувств на пределе, оружие наготове.
      Неужели ради одной-единственной шкуры мираша стоило так рисковать?
      Дрог предпочел бы парить на высоте пяти тысяч футов, лепить из облаков фигуры и мечтать. Как хорошо впитывать солнечную радиацию, а не поглощать эту дрянную твердую пищу, завещанную предками. Какой прок от этих охот и выслеживаний? Явно никакого! Бесполезные навыки, с которыми его народ уже давным-давно расстался.
      Был момент, когда Дрог уже почти убедил себя. Но тут же, в озарении, с которым приходит истинное постижение природы вещей, он понял, в чем дело.
      Действительно, элбонайцам давно уже стали тесны рамки конкурентной борьбы, эволюция вывела их из-под угрозы кровавой бойни за место под солнцем. Но Вселенная велика, она таит в себе множество неожиданностей. Кому дано предвидеть будущее? Кто знает, с какими еще опасностями придется столкнуться расе элбонайцев? И смогут ли они противостоять угрозе, если утратят охотничий инстинкт?
      Нет, заветы предков незыблемы и верны, они не дают забыть, что миролюбивый разум слишком хрупок для этой неприветливой Вселенной.
      Остается добыть шкуру мираша, либо погибнуть с честью.
      Самое важное сейчас — выманить их из пещеры. Наконец-то к Дрогу вернулись охотничьи навыки.
      Быстро и умело он сотворил манок для мираша.
      — Вы слышали? — спросил Пакстон.
      — Вроде бы какие-то звуки, — сказал Стелмэн, и все прислушались.
      Звук повторился. «О-о, на помощь! Помогите!» — кричал голос.
      — Это девушка! — Пакстон вскочил на ноги.
      — Это похоже на голос девушки, — поправил Стелмэн.
      — Умоляю, помогите! — взывал девичий голос. — Я долго не продержусь. Есть здесь кто-нибудь? Помогите!
      Кровь хлынула к лицу Пакстона. Воображение тут же нарисовало трогательную картину: маленькое хрупкое существо жмется к потерпевшей крушение спортивной ракете (какое безрассудство — пускаться в подобные путешествия!), со всех сторон на него надвигаются чудовища — зеленые, осклизлые, а за ними появляется Он — главарь чужаков, отвратительный вонючий монстр.
      Пакстон подобрал запасной бластер.
      — Я выхожу, — хладнокровно заявил он.
      — Сядь, кретин! — приказал Герера.
      — Но вы же слышали ее, разве нет?
      — Никакой девушки тут быть не может, — отрезал Герера. — Что ей делать на такой планете?
      — Вот это я и собираюсь выяснить, — заявил Пакстон, размахивая двумя бластерами. — Может, какой-нибудь там лайнер потерпел крушение, а может, она решила поразвлечься и угнала чью-то ракету…
      — Сесть! — Заорал Герера.
      — Он прав, — Стелмэн попытался урезонить Пакстона. — Даже если девушка и впрямь где-то там объявилась, в чем я сомневаюсь, то мы все равно помочь ей никак не сможем.
      — О-о, помогите, помогите, оно сейчас догонит меня! — визжал девичий голос.
      — Прочь с дороги, — угрожающим басом заявил Пакстон.
      — Ты действительно выходишь? — с недоверием поинтересовался Герера.
      — Хочешь мне помешать?
      — Да нет, валяй, — Герера махнул в сторону выхода.
      — Мы не можем позволить ему уйти! — Стелмэн ловил ртом воздух.
      — Почему же? Дело хозяйское, — безмятежно промолвил Герера.
      — Не беспокойтесь обо мне, — сказал Пакстон. — Я вернусь через пятнадцать минут — вместе с девушкой!
      Он повернулся на каблуках и направился к выходу. Герера подался вперед и рассчитанным движением опустил на голову Пакстона полено, заготовленное для костра. Стелмэн подхватил обмякшее тело.
      Они уложили Пакстона в дальнем конце пещеры и продолжили бдение. Бедствующая дама стонала и молила о помощи еще часов пять. Слишком долго даже для многосерийной мелодрамы. Это потом вынужден был признать и Пакстон.
      Наступил сумрачный дождливый рассвет. Прислушиваясь к плеску воды, Дрог все еще сидел в своем укрытии метрах в ста от пещеры. Вот мираши вышли плотной группой, держа наготове оружие. Их глаза внимательно обшаривали местность.
      Почему провалилась попытка с манком? Учебник Разведчика утверждал, что это вернейшее средство привлечь самца мираша. Может быть, сейчас не брачный сезон?
      Стая мирашей двигалась в направлении металлического яйцевидного снаряда, в котором Дрог без труда признал примитивный пространственный экипаж. Сработан он, конечно, грубо, но мираши будут в нем в безопасности.
      Разумеется, он мог парадизировать их и покончить с этим делом. Но такой поступок был бы слишком негуманным. Древних элбонайцев отличали прежде всего благородство и милосердие, и каждый Юный Разведчик старался подражать им в этом. К тому же парадизирование не входило в число истинно пионерских методов.
      Оставалось безграмоция. Это был старейший трюк, описанный в книге, но чтобы он удался, следовало подобраться к мирашам как можно ближе. Впрочем, Дрогу уже нечего было терять.
      И, к счастью, погодные условия были самые благоприятные.
      Все началось с туманной дымки, стелющейся над землей. Но по мере того как расплывчатое солнце взбиралось по серому небосклону, туман поднимался и густел.
      Обнаружив это, Герера в сердцах выругался.
      — Давайте держаться ближе друг к другу! Вот несчастье-то! Вскоре они уже шли, положив левую руку на плечо впереди идущего. Правая рука сжимала бластер. Туман вокруг был непроницаемым.
      — Герера?
      — Да.
      — Ты уверен, что мы идем в правильном направлении?
      — Конечно. Я взял азимут по компасу еще до того, как туман сгустился.
      — А если компас вышел из строя?
      — Не смей и думать об этом!
      Они продолжали двигаться, осторожно нащупывая дорогу между скальными обломками.
      — По-моему, я вижу корабль, — сказал Пакстон.
      — Нет, еще рано, — возразил Герера.
      Стелмэн, споткнувшись о камень, выронил бластер, наощупь подобрал его и стал шарить рукой в поисках плеча Гереры. Наконец он нащупал его и двинулся дальше.
      — Кажется, мы почти дошли, — сказал Герера.
      — От души надеюсь, — выдохнул Пакстон. — С меня хватит.
      — Думаешь, та девочка ждет тебя на корабле?
      — Не береди душу!
      — Ладно, — смирился Герера. — Эй, Стелмэн, лучше по-прежнему держись за мое плечо. Не стоит нам разделятся.
      — А я и так держусь, — отозвался Стелмэн.
      — Нет, не держишься!!!
      — Да держусь, тебе говорят!
      — Слушай, кажется мне лучше знать, держится кто-нибудь за мое плечо или нет.
      — Это твое плечо, Пакстон?
      — Нет, — ответил Пакстон.
      — Плохо, — сказал Стелмэн очень медленно. — Это совсем плохо.
      — Почему?
      — Потому что я определенно держусь за чье-то плечо.
      — Ложись! — заорал Герера. — Немедленно ложитесь оба! Дайте мне возможность стрелять!
      Но было уже поздно. В воздухе разлился кисло-сладкий аромат. Стелмэн и Пакстон вдохнули его и потеряли сознание. Герера слепо рванулся вперед, стараясь задержать дыхание, споткнулся, перелетел через камень, попытался подняться на ноги и…
      И все провалилось в черноту.
      Туман внезапно растаял. На равнине стоял один лишь Дрог. Он триумфально улыбался. Вытащив разделочный нож с длинным узким лезвием, он склонился над ближайшим мирашем…
      Космический корабль несся к Земле с такой скоростью, что подпространственный двигатель того и гляди мог полететь ко всем чертям. Сгорбившийся над пультом управления Герера наконец взял себя в руки и убавил скорость. Его лицо, с которого обычно не сходил красивый ровный загар, все еще сохраняло пепельный оттенок, а пальцы дрожали над пультом.
      Из спального отсека вышел Стелмэн и устало плюхнулся в кресло второго пилота.
      — Как там Пакстон? — спросил Герера.
      — Я накачал его дроном-3, - ответил Стелмэн. — С ним все будет в порядке.
      — Хороший малый, — заметил Герера.
      — Думаю, это просто шок, — сказал Стелмэн. — Когда придет в себя, я усажу его пересчитывать алмазы. Это, насколько я понимаю, будет для него лучше всякой другой терапии.
      Герера усмехнулся, лицо его стало обретать обычный цвет.
      — Теперь, когда все позади, пожалуй, и мне стоит подзаняться алмазной бухгалтерией.
      Внезапно его удлиненное лицо посерьезнело.
      — Но все-таки, Стелмэн, кто мог нас выручить? Никак этого не пойму!
      Слет Разведчиков удался на славу. Патруль 22 — «Парящий сокол» — разыграл короткую пантомиму, символизирующую освобождение Элбоная. Патруль 31 — «Отважные бизоны» облачились в настоящие пионерские одежды.
      А во главе патруля 19 — «Атакующий мираш» — двигался Дрог, теперь уже Разведчик первого класса, удостоенный особого знака отличия. Он нес флаг своего патруля (высокая честь для разведчика!), и все, завидя Дрога, громко приветствовали его.
      Ведь на древке гордо развевалась прочная, отлично выделанная, ни с чем не сравнимая шкура взрослого мираша — ее молнии, пряжки, циферблаты, пуговицы весело сверкали на солнце.

      Ответчик был построен, чтобы действовать столько, сколько необходимо, — что очень большой срок для одних и совсем ерунда для других. Но для Ответчика этого было вполне достаточно.
      Если говорить о размерах, одним Ответчик казался исполинским, а другим — крошечным. Это было сложнейшее устройство, хотя кое-кто считал, что проще штуки не сыскать.
      Ответчик же знал, что именно таким должен быть. Ведь он — Ответчик. Он знал.
      Кто его создал? Чем меньше о них сказано, тем лучше. Они тоже знали.
      Итак, они построили Ответчик — в помощь менее искушенным расам — и отбыли своим особым образом. Куда — одному Ответчику известно.
      Потому что Ответчику известно все.
      На некоей планете, вращающейся вокруг некоей звезды, находился Ответчик. Шло время: бесконечное для одних, малое для других, но для Ответчика — в самый раз.
      Внутри его находились ответы. Он знал природу вещей, и почему они такие, какие есть, и зачем они есть, и что все это значит.
      Ответчик мог ответить на любой вопрос, будь тот поставлен правильно. И он хотел. Страстно хотел отвечать!
      Что же еще делать Ответчику?
      И вот он ждал, чтобы к нему пришли и спросили.
      — Как вы себя чувствуете, сэр? — участливо произнес Морран, повиснув над стариком.
      — Лучше, — со слабой улыбкой отозвался Лингман. Хотя Морран извел огромное количество топлива, чтобы выйти в космос с минимальным ускорением, немощному сердцу Лингмана маневр не понравился. Сердце Лингмана то артачилось и упиралось, не желая трудиться, то вдруг пускалось вприпрыжку и яростно молотило в грудную клетку. В какой-то момент казалось даже, что оно вот-вот остановится, просто назло.
      Но пришла невесомость — и сердце заработало. У Моррана не было подобных проблем. Его крепкое тело свободно выдерживало любые нагрузки. Однако в этом полете ему не придется их испытывать, если он хочет, чтобы старый Лингман остался в живых.
      — Я еще протяну, — пробормотал Лингман, словно в ответ на невысказанный вопрос. — Протяну, сколько понадобится, чтобы узнать.
      Морран прикоснулся к пульту, и корабль скользнул в подпространство, как угорь в масло.
      — Мы узнаем. — Морран помог старику освободиться от привязных ремней. — Мы найдем Ответчик!
      Лингман уверенно кивнул своему молодому товарищу. Долгие годы они утешали и ободряли друг друга. Идея принадлежала Лингману. Потом Морран, закончив институт, присоединился к нему. По всей Солнечной системе они выискивали и собирали по крупицам легенды о древней гуманоидной расе, которая знала ответы на все вопросы, которая построила Ответчик и отбыла восвояси.
      — Подумать только! Ответ на любой вопрос! — Морран был физиком и не испытывал недостатка в вопросах: расширяющаяся Вселенная, ядерные силы. “новые…, звезды”.
      — Да, — согласился Лингман.
      Он подплыл к видеоэкрану и посмотрел в иллюзорную даль подпространства. Лингман был биологом и старым человеком. Он хотел задать только два вопроса.
      Что такое жизнь?
      Что такое смерть?

* * *

      После особенно долгого периода сбора багрянца Лек и его друзья решили отдохнуть. В окрестностях густо расположенных звезд багрянец всегда редел — почему, никто не ведал, — так что вполне можно было поболтать.
      — А знаете, — сказал Лек, — поищу-ка я, пожалуй, этот Ответчик.
      Лек говорил на языке оллграт, языке твердого решения.
      — Зачем? — спросил Илм на языке звест, языке добродушного подтрунивания. — Тебе что, мало сбора багрянца?
      — Да, — отозвался Лек, все еще на языке твердого решения. — Мало.
      Великий труд Лека и его народа заключался в сборе багрянца. Тщательно, по крохам, выискивали они вкрапленный в материю пространства багрянец и сгребали в колоссальную кучу. Для чего — никто не знал.
      — Полагаю, ты спросишь у него, что такое багрянец? — предположил Илм, откинув звезду и ложась на ее место.
      — Непременно, — сказал Лек. — Мы слишком долго жили в неведении. Нам необходимо осознать истинную природу багрянца и его место в мироздании. Мы должны понять, почему он правит нашей жизнью. — Для этой речи Лек воспользовался илгретом, языком зарождающегося знания.
      Илм и остальные не пытались спорить, даже на языке спора. С начала времен Лек, Илм и все прочие собирали багрянец. Наступила пора узнать самое главное: что такое багрянец и зачем сгребать его в кучу?
      И, конечно, Ответчик мог поведать им об этом. Каждый слыхал об Ответчике, созданном давно отбывшей расой, схожей с ними.
      — Спросишь у него еще что-нибудь? — поинтересовался Илм.
      — Пожалуй, я спрошу его о звездах, — пожал плечами Лек. — В сущности, больше ничего важного нет.
      Лек и его братья жили с начала времен, потому они не думали о смерти. Число их всегда было неизменно, так что они не думали и о жизни.
      Но багрянец? И куча?
      — Я иду! — крикнул Лек на диалекте решения-на-грани-поступка.
      — Удачи тебе! — дружно пожелали ему братья на языке величайшей привязанности.
      И Лек удалился, прыгая от звезды к звезде.
      Один на маленькой планете, Ответчик ожидал прихода Задающих-вопросы. Порой он сам себе нашептывал ответы. То была его привилегия. Он знал.
      Итак, ожидание. И было не слишком поздно и не слишком рано для любых порождений космоса прийти и спросить.

* * *

      Все восемнадцать собрались в одном месте.
      — Я взываю к Закону восемнадцати! — воскликнул один. И тут же появился другой, которого еще никогда не было, порожденный Законом восемнадцати.
      — Мы должны обратиться к Ответчику! — вскричал один. — Нашими жизнями правит Закон восемнадцати. Где собираются восемнадцать, там появляется девятнадцатый. Почему так?
      Никто не мог ответить.
      — Где я? — спросил новорожденный девятнадцатый. Один отвел его в сторону, чтобы все рассказать. Осталось семнадцать. Стабильное число.
      — Мы обязаны выяснить, — заявил другой, — почему все места разные, хотя между ними нет никакого расстояния.
      Ты здесь. Потом ты там. И все. Никакого передвижения, никакой причины. Ты просто в другом месте.
      — Звезды холодные, — пожаловался один.
      — Почему?
      — Нужно идти к Ответчику.
      Они слышали легенды, знали сказания. “Некогда здесь был народ — вылитые мы! — который знал. И построил Ответчик. Потом они ушли туда, где нет места, но много расстояния”.
      — Как туда попасть? — закричал новорожденный девятнадцатый, уже исполненный знания.
      — Как обычно.
      И восемнадцать исчезли. А один остался, подавленно глядя на бесконечную протяженность ледяной звезды. Потом исчез и он.

* * *

      — Древние предания не врут, — прошептал Морран. — Вот Ответчик.
      Они вышли из подпространства в указанном легендами месте и оказались перед звездой, которой не было подобных. Морран придумал, как включить ее в классификацию, но это не играло никакой роли. Просто ей не было подобных.
      Вокруг звезды вращалась планета, тоже не похожая на другие. Морран нашел тому причины, но они не играли никакой роли. Это была единственная в своем роде планета.
      — Пристегнитесь, сэр, — сказал Морран. — Я постараюсь приземлиться как можно мягче.

* * *

      Шагая от звезды к звезде, Лек подошел к Ответчику, положил его на ладонь и поднес к глазам.
      — Значит, ты Ответчик? — проговорил он.
      — Да, — отозвался Ответчик.
      — Тогда скажи мне, — попросил Лек, устраиваясь поудобнее в промежутке между звездами. — Скажи мне, что я есть?
      — Частность, — сказал Ответчик. — Проявление.
      — Брось, — обиженно проворчал Лек. — Мог бы ответить и получше… Теперь слушай. Задача мне подобных — собирать багрянец и сгребать его в кучу. Каково истинное значение этого?
      — Вопрос бессмысленный, — сообщил Ответчик. Он знал, что такое багрянец и для чего предназначена куча. Но объяснение таилось в большем объяснении. Лек не сумел правильно поставить вопрос.
      Лек задавал другие вопросы, но Ответчик не мог ответить на них. Лек смотрел на все по-своему узко, он видел лишь часть правды и отказывался видеть остальное. Как объяснить слепому ощущение зеленого?
      Ответчик и не пытался. Он не был для этого предназначен. Наконец Лек презрительно усмехнулся и ушел, стремительно шагая в межзвездном пространстве.
      Ответчик знал. Но ему требовался верно сформулированный вопрос. Ответчик размышлял над этим ограничением, глядя на звезды — не большие и не малые, а как раз подходящего размера.
      «Правильные вопросы… Тем, кто построил Ответчик, следовало принять это во внимание, — думал Ответчик. — Им следовало предоставить мне свободу, позволить выходить за рамки узкого вопроса”.
      Восемнадцать созданий возникли перед Ответчиком — они не пришли и не прилетели, а просто появились. Поеживаясь в холодном блеске звезд, они ошеломленно смотрели на подавляющую громаду Ответчика.
      — Если нет расстояния, — спросил один, — то как можно оказаться в других местах?
      Ответчик знал, что такое расстояние и что такое другие места, но не мог ответить на вопрос. Вот суть расстояния, но она не такая, какой представляется этим существам. Вот суть мест, но она совершенно отлична от их ожиданий.
      — Перефразируйте вопрос, — с затаенной надеждой посоветовал Ответчик.
      — Почему здесь мы короткие, — спросил один, — а там длинные? Почему там мы толстые, а здесь худые? Почему звезды холодные?
      Ответчик все это знал. Он понимал, почему звезды холодные, но не мог объяснить это в рамках понятий звезд или холода.
      — Почему, — поинтересовался другой, — есть Закон восемнадцати? Почему, когда собираются восемнадцать, появляется девятнадцатый?
      Но, разумеется, ответ был частью другого, большего вопроса, а его-то они и не задали.
      Закон восемнадцати породил девятнадцатого, и все девятнадцать пропали.
      Ответчик продолжал тихо бубнить себе вопросы и сам на них отвечал.

* * *

      — Ну вот, — вздохнул Морран. — Теперь все позади. Он похлопал Лингмана по плечу — легонько, словно опасаясь, что тот рассыпается. Старый биолог обессилел.
      — Пойдем, — сказал Лингман. Он не хотел терять времени. В сущности, терять было нечего.
      Надев скафандры, они зашагали по узкой тропинке.
      — Не так быстро, — попросил Лингман.
      — Хорошо, — согласился Морран.
      Они шли плечом к плечу по планете, отличной от всех других планет, летящей вокруг звезды, отличной от всех других звезд.
      — Сюда, — указал Морран. — Легенды были верны. Тровинка, ведущая к каменным ступеням, каменные ступени — во внутренний дворик… И — Ответчик!
      Ответчик представился им белым экраном в стене. На их взгляд, он был крайне прост.
      Лингман сцепил задрожавшие руки. Наступила решающая минута его жизни, всех его трудов, споров…
      — Помни, — сказал он Морраиу, — мы и представить не в состоянии, какой может оказаться правда.
      — Я готов! — восторженно воскликнул Морран.
      — Очень хорошо. Ответчик, — обратился Лингман высоким слабым голосом, — что такое жизнь? Голос раздался в их головах.
      — Вопрос лишен смысла. Под “жизнью” Спрашивающий подразумевает частный феномен, объяснимый лишь в терминах целого.
      — Частью какого целого является жизнь? — спросил Лингман.
      — Данный вопрос в настоящей форме не может разрешиться. Спрашивающий все еще рассматривает “жизнь” субъективно, со своей ограниченной точки зрения.
      — Ответь же в собственных терминах, — сказал Морран.
      — Я лишь отвечаю на вопросы, — грустно произнес Ответчик.
      Наступило молчание.
      — Расширяется ли Вселенная? — спросил Морран.
      — Термин “расширение” неприложим к данной ситуации. Спрашивающий оперирует ложной концепцией Вселенной.
      — Ты можешь нам сказать хоть что-нибудь?
      — Я могу ответить на любой правильно поставленный вопрос, касающийся природы вещей. Физик и биолог обменялись взглядами.
      — Кажется, я понимаю, что он имеет в виду, — печально проговорил Лингман. — Наши основные допущения неверны. Все до единого.
      — Невозможно! — возразил Морран. — Наука…
      — Частные истины, — бесконечно усталым голосом заметил Лингман. — По крайней мере, мы выяснили, что наши заключения относительно наблюдаемых феноменов ложны.
      — А закон простейшего предположения?
      — Всего лишь теория.
      — Но жизнь…, безусловно, он может сказать, что такое жизнь?
      — Взгляни на это дело так, — задумчиво проговорил Лингман. — Положим, ты спрашиваешь: “Почему я родился под созвездием Скорпиона при проходе через Сатурн?” Я не сумею ответить на твой вопрос в терминах зодиака, потому что зодиак тут совершенно ни при чем.
      — Ясно, — медленно выговорил Морран. — Он не в состоянии ответить на наши вопросы, оперируя нашими понятиями и предположениями.
      — Думаю, именно так. Он связан корректно поставленными вопросами, а вопросы требуют знаний, которыми мы не располагаем.
      — Значит, мы даже не можем задать верный вопрос? — возмутился Морран. — Не верю. Хоть что-то мы должны знать. — Он повернулся к Ответчику. — Что есть смерть?
      — Я не могу определить антропоморфизм.
      — Смерть — антропоморфизм! — воскликнул Морран, и Лингман быстро обернулся. — Ну наконец-то сдвинулись с места.
      — Реален ли антропоморфизм?
      — Антропоморфизм можно классифицировать экспериментально как А — ложные истины или В — частные истины — в терминах частной ситуации.
      — Что здесь применимо?
      — И то и другое.
      Ничего более конкретного они не добились. Долгие часы они мучили Ответчик, мучили себя, но правда ускользала все дальше и дальше.
      — Я скоро сойду с ума, — не выдержал Морран. — Перед нами разгадки всей Вселенной, но они откроются лишь при верном вопросе. А откуда нам взять эти верные вопросы?!
      Лингман опустился на землю, привалился к каменной стене и закрыл глаза.
      — Дикари — вот мы кто, — продолжал Морран, нервно расхаживая перед Ответчиком. — Представьте себе бушмена, требующего у физика, чтобы тот объяснил, почему нельзя пустить стрелу в Солнце. Ученый может объяснить это только своими терминами. Как иначе?
      — Ученый и пытаться не станет, — едва слышно проговорил Лингман. — Он сразу поймет тщетность объяснения.
      — Или вот как вы разъясните дикарю вращение Земли вокруг собственной оси, не погрешив научной точностью? Лингман молчал.
      — А, ладно… Пойдемте, сэр?
      Пальцы Лингмана были судорожно сжаты, щеки впали, глаза остекленели.
      — Сэр! Сэр! — затряс его Морран. Ответчик знал, что ответа не будет.

* * *

      Один на планете — не большой и не малой, а как раз подходящего размера — ждал Ответчик. Он не может помочь тем, кто приходит к нему, ибо даже Ответчик не всесилен. Вселенная? Жизнь? Смерть? Багрянец? Восемнадцать? Частные истины, полуистины, крохи великого вопроса. И бормочет Ответчик вопросы сам себе, верные вопросы, которые никто не может понять. И как их понять? Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть ответа.

      Когда Гелсен вошел, остальные изготовители страж-птиц были уже в сборе. Кроме него, их было шестеро, и комнату затянуло синим дымом дорогих сигар.
      — А, Чарли! — окликнул кто-то, когда он стал на пороге. Другие тоже отвлеклись от разговора — ровно настолько, чтобы небрежно кивнуть ему или приветственно махнуть рукой. Коль скоро ты фабрикуешь страж-птицу, ты становишься одним из фабрикантов спасения, с кривой усмешкой сказал он себе. Весьма избранное общество. Если желаешь спасать род людской, изволь сперва получить государственный подряд.
      — Представитель президента еще не пришел, — сказал Гелсену один из собравшихся. — Он будет с минуты на минуту.
      — Нам дают зеленую улицу, — сказал другой.
      — Отлично.
      Гелсен сел ближе к двери и оглядел комнату. Это походило на торжественное собранно или на слет бойскаутов. Всего шесть человек, но эти шестеро брали не числом, а толщиной и весом. Председатель Южной объединенной компании во все горло разглагольствовал о неслыханной прочности страж-птицы. Дна его слушателя, тоже председатели компаний, широко улыбались, кивали, один пытался вставить словечко о том, что показали проведенные им испытания страж-птицы на находчивость, другой толковал о новом перезаряжающем устройстве.
      Остальные трое, сойдясь отдельным кружком, видимо тоже пели хвалу страж-птице.
      Все они были важные, солидные, держались очень прямо, как и подобает спасителям человечества. Гелсену это не показалось смешным. Еще несколько дней назад он и сам чувствовал себя спасителем. Этакое воплощение святости, с брюшком и уже немного плешивое.
      Он вздохнул и закурил сигарету. Вначале и он был таким же восторженным сторонником нового проекта, как остальные. Он вспомнил, как говорил тогда Макинтайру, своему главному инженеру: «Начинается новая эпоха, Мак. Страж-птица решает все». И Макинтайр сосредоточенно кивал — еще один новообращенный.
      Тогда казалось — это великолепно! Найдено простое и надежное решение одной из сложнейших задач, стоящих перед человечеством, и решение это целиком умещается в каком-нибудь фунте нержавеющего металла, кристаллов и пластмассы.
      Быть может, именно поэтому теперь Гелсена одолели сомнения. Едва ли задачи, которые терзают человечество, решаются так легко и просто. Нет, где-то тут таится подвох.
      В конце концов убийство — проблема, старая, как мир, а страж-птица — решение, которому без году неделя.
      — Джентльмены…
      Все увлеклись разговором, никто и не заметил, как вошел представитель президента, полный круглолицый человек, А теперь разом наступила тишина.
      — Джентльмены, — повторил он, — президент с согласия Конгресса предписал создать по всей стране, в каждом большом и малом городе отряды страж-птиц.
      Раздался дружный вопль торжества. Итак, им наконец-то предоставлена возможность спасти мир, подумал Гелсен и с недоумением спросил себя, отчего же ему так тревожно.
      Он внимательно слушал представителя — тот излагал план распределения. Страна будет разделена на семь областей, каждую обязан снабжать и обслуживать один поставщик. Разумеется, это означает монополию, но иначе нельзя. Так же, как с телефонной связью, это в интересах общества. В поставках страж-птицы недопустима конкуренция. Страж-птица служит всем и каждому.
      — Президент надеется, — продолжал представитель, — что отряды страж-птиц будут введены в действие повсеместно в кратчайший срок. Вы будете в первую очередь получать стратегические металлы, рабочую силу и все, что потребуется.
      — Лично я рассчитываю выпустить первую партию не позже чем через неделю, — заявил председатель Южной объединенной компании. — У меня производство уже налажено.
      Остальные тоже не ударили в грязь лицом. У всех предприятия давным-давно подготовлены к серийному производству страж-птицы. Уже несколько месяцев, как окончательно согласованы стандарты устройства и оснащения, не хватало только последнего слова президента.
      — Превосходно, — заметил представитель. — Если так, я полагаю, мы можем… У вас вопрос?
      — Да, сэр, — сказал Гелсен. — Я хотел бы знать: мы будем выпускать теперешнюю модель?
      — Разумеется, она самая удачная.
      — У меня есть возражение.
      Гелсен встал. Собратья пронизывали его гневными взглядами. Уж не намерен ли он отодвинуть приход золотого века?!
      — В чем заключается ваше возражение? — спросил представитель.
      — Прежде всего позвольте заверить, что я на все сто процентов за машину, которая прекратит убийства. В такой машине давно уже назрела необходимость. Я только против того, чтобы вводить в страж-птицу самообучающееся устройство. В сущности, это значит оживить машину, дать ей что-то вроде сознания. Этого я одобрить не могу.
      — Но позвольте, мистер Гелсен, вы же сами уверяли, что без такого устройства страж-птица будет недостаточно эффективна. Тогда, по всем подсчетам, птицы смогут предотвращать только семьдесят процентов убийств.
      — Да, верно, — согласился Гелсен, ему было ужасно не по себе. Но он упрямо докончил:
      — А все-таки, я считаю, с точки зрения нравственной это может оказаться просто опасно — доверить машине решать человеческие дела.
      — Да бросьте вы, Гелсен, — сказал один из предпринимателей. — Ничего такого не происходит. Страж-птица только подкрепит те решения, которые приняты всеми честными людьми с незапамятных времен.
      — Полагаю, что вы правы, — вставил представитель. — Но я могу понять чувства мистера Гелсена. Весьма прискорбно, что мы вынуждены вперять машине проблему, стоящую перед человечеством, и еще прискорбнее, что мы не в силах проводить в жизнь наши законы без помощи машины. Но не забывайте, мистер Гелсен, у нас нет иного способа остановить убийцу прежде, чем он совершит убийство. Если мы из философских соображений ограничим деятельность страж-птицы, это будет несправедливо в отношении многих и многих жертв, которые каждый год погибают от руки убийц. Вы не согласны?
      — Да в общем-то согласен, — уныло сказал Гелсен.
      Он и сам говорил себе это тысячу раз, а все же ему было неспокойно. Надо бы потолковать об этом с Макинтайром. Совещание кончилось, и тут он вдруг усмехнулся. Вот забавно! Уйма полицейских останется без работы!
      — Ну что вы скажете? — в сердцах молвил сержант Селтрикс. — Пятнадцать лет я ловил убийц, а теперь меня заменяют машиной. — Он провел огромной красной ручищей по лбу и оперся на стол капитана. — Ай да наука!
      Двое полицейских, в недавнем прошлом служивших по той же части, мрачно кивнули.
      — Да ты не горюй, — сказал капитан. — Мы тебя переведем в другой отдел, будешь ловить воров. Тебе понравится.
      — Не пойму я, — жалобно сказал Селтрикс. — Какая-то паршивая жестянка будет раскрывать преступления.
      — Не совсем так, — поправил капитан. — Считается, что страж-птица предотвратит преступление и не даст ему совершиться.
      — Тогда какое же это преступление? — возразил один из полицейских.
      — Нельзя повесить человека за убийство, покуда он никого не убил, так я говорю?
      — Не в том соль, — сказал капитан. — Считается, что страж-птица остановит человека, покуда он еще не убил.
      — Стало быть, никто его не арестует? — спросил Селтрикс.
      — Вот уж не знаю, как они думают с этим управляться, — признался капитан.
      Помолчали. Капитан зевнул и стал разглядывать свои часы.
      — Одного не пойму, — сказал Селтрикс, все еще опираясь на стол капитана. — Как они все это проделали? С чего началось?
      Капитан испытующе на него посмотрел — не насмехается ли? Газеты уже сколько месяцев трубят про этих страж-птиц. А впрочем, Селтрикс из тех парней, что в газете, кроме как в новости спорта, никуда не заглядывают.
      — Да вот, — заговорил капитан, припоминая, что он вычитал в воскресных приложениях, — эти самые ученые — они криминалисты. Значит, они изучали убийц, хотели разобраться, что в них неладно. Ну и нашли, что мозг убийцы излучает не такую волну, как у всех людей. И железы у него тоже как-то по особенному действуют. И все это как раз тогда, когда он собирается убить. Ну и вот, эти ученые смастерили такую машину — как дойдут до нее эти мозговые волны, так на ней загорается красная лампочка или вроде этого.
      — Уче-оные, — с горечью протянул Селтрикс.
      — Так вот, соорудили эту машину, а что с ней делать, не знают. Она огромная, с места не сдвинешь, а убийцы поблизости не так уж часто ходят, чтоб лампочка загоралась. «Тогда построили аппараты поменьше и испытали в некоторые полицейских участках. По-моему, и в нашем штате испытывали. Но толку все равно было чуть. Никак не поспеть вовремя на место преступления. Вот они и смастерили страж-птицу.
      — Так уж они и остановят убийц, — недоверчиво сказал один полицейский.
      — Ясно, остановят. Я читал, что показали испытания. Эти птицы чуют преступника прежде, чем он успеет убить. Налетают на него и ударяют током или вроде этого. И он уже ничего не может.
      — Так что же, капитан, отдел розыска убийц вы прикрываете? — спросил Селтрикс.
      — Ну, нет. Оставлю костяк, сперва поглядим, как эти птички будут справляться.
      — Ха, костяк. Вот смех, — сказал Селтрикс.
      — Ясно, оставлю, — повторил капитан. — Сколько-то людей мне понадобится. Похоже, эти птицы могут остановить не всякого убийцу.
      — Что ж так?
      — У некоторых убийц мозги не испускают таких волн, — пояснил капитан, пытаясь припомнить, что говорилось в газетной статье. — Или, может, у них железы не так работают, или вроде этого.
      — Так это их, что ли, птицам не остановить? — на профессионального интереса полюбопытствовал Селтрикс.
      — Не знаю. Но я слыхал, эти чертовы птички устроены так, что скоро они всех убийц переловят.
      — Как же это?
      — Они учатся. Сами страж-птицы. Прямо как люди.
      — Вы что, за дурака меня считаете?
      — Вовсе нет.
      — Ладно, — сказал Селтрикс. — А свой пугач я смазывать не перестану. На всякий пожарный случай. Не больно я доверяю ученой братии.
      — Вот это правильно.
      — Птиц каких-то выдумали!
      И Селтрикс презрительно фыркнул.
      Страж-птица взмыла над городом, медленно описывая плавную дугу. Алюминиевое тело поблескивало в лучах утреннего солнца, на недвижных крыльях играли огоньки. Она парила безмолвно.
      Безмолвно, но все органы чувств начеку. Встроенная аппаратура подсказывала страж-птице, где она находится, направляла ее полет по широкой кривой наблюдения и поиска. Ее глаза и уши действовали как единое целое, выискивали, выслеживали.
      И вот что-то случилось! С молниеносной быстротой электронные органы чувств уловили некий сигнал. Сопоставляющий аппарат исследовал его, сверил с электрическими и химическими данными, заложенными в блоках памяти. Щелкнуло реле.
      Страж-птица по спирали помчалась вниз, к той точке, откуда, все усиливаясь, исходил сигнал. Она чуяла выделения неких желез, ощущала необычную волну мозгового излучения.
      В полной готовности, во всеоружии описывала она круги, отсвечивая в ярких солнечных лучах.
      Динелли не заметил страж-птицы, он был поглощен другим. Вскинув револьвер, он жалкими глазами уставился на хозяина бакалейной лавки.
      — Не подходи!
      — Ах ты, щенок! — рослый бакалейщик шагнул ближе. — Обокрасть меня вздумал? Да я тебе все кости переломаю!
      Бакалейщик был то ли дурак, то ли храбрец — нимало не опасаясь револьвера, он надвигался на воришку.
      — Ладно же! — выкрикнул насмерть перепуганный Динелли. — Получай, кровопийца…
      Электрический разряд ударил ему в спину. Выстрелом раскидало завтрак, приготовленный на подносе.
      — Что за черт? — изумился бакалейщик, тараща глаза на оглушенного вора, свалившегося к его ногам. Потом заметил серебряный блеск крыльев. — Ах, чтоб мне провалиться! Птички-то действуют!
      Он смотрел вслед серебряным крыльям, пока они не растворились в синеве. Потом позвонил в полицию.
      Страж-птица уже вновь описывала кривую и наблюдала. Ее мыслящий центр сопоставлял новые сведения, которые она узнала об убийстве. Некоторые из них были ей прежде неизвестны.
      Эта новая информация мгновенно передалась всем другим страж-птицам, а их информация передалась ей.
      Страж-птицы непрерывно обменивались новыми сведениями, методами, определениями.
      Теперь, когда страж-птицы сходили с конвейера непрерывным потоком, Гелсен позволил себе вздохнуть с облегчением. Работа идет полным ходом, завод так и гудит. Заказы выполняются без задержки, прежде всего для крупнейших городов, а там доходит черед и до мелких городишек и поселков.
      — Все идет как по маслу, шеф, — доложил с порога Макинтайр: он только что закончил обычный обход.
      — Отлично, Присядьте.
      Инженер грузно опустился на стул, закурил сигарету.
      — Мы уже немало времени занимаемся этим делом, — заметил Гелсен, не зная, с чего начать.
      — Верно, — согласился Макинтайр.
      Он откинулся на спинку стула и глубоко затянулся. Он был одним из тех инженеров, которые наблюдали за созданием первой страж-птицы. С тех пор прошло шесть лет. Все это время Макинтайр работал у Гелсена, и они стали друзьями.
      — Вот что я хотел спросить… — Гелсен запнулся. Никак не удавалось выразить то, что было на уме. Вместо этого он спросил:
      — Послушайте, Мак, что вы думаете о страж-птицах?
      — Я-то? — Инженер усмехнулся. С того часа, как зародился первоначальный замысел, Макинтайр был неразлучен со страж-птицей во сне и наяву, за обедом и за ужином. Ему и голову не приходило как-то определять свое к ней отношение. — Да что, замечательная штука.
      — Я не о том, — сказал Гелсен. Наконец-то он догадался, чего ему не хватало: чтобы хоть кто-то его понял. — Я хочу сказать, вам не кажется, что это опасно, когда машина думает?
      — Да нет, шеф. А почему вы спрашиваете?
      — Слушайте, я не ученый и не инженер. Мое дело подсчитать издержки и сбыть продукцию, а какова она — это уж ваша забота Но я человек простой, и, честно говоря, страж-птица начинает меня пугать.
      — Пугаться нечего.
      — Не нравится мне это обучающееся устройство.
      — Ну, почему же? — Макинтайр снова усмехнулся. — А, понимаю. Так многие рассуждают, шеф: вы боитесь, вдруг ваши машинки проснутся и скажут — а чем это мы занимаемся? Давайте лучше править миром! Так, что ли?
      — Пожалуй, вроде этого, — признался Гелсен.
      — Ничего такого не случится, — заверил Макинтайр. — Страж-птица — машинка сложная, верно, но Массачусетский Электронный вычислитель куда сложнее. И все-таки у него нет разума.
      — Да, но страж-птицы умеют учиться.
      — Ну конечно. И все новые вычислительные машины тоже умеют. Так что же, по-вашему, они вступят в сговор со страж-птицами?
      Гелсена взяла досада — и на Макинтайра и еще того больше на самого себя: охота была смешить людей…
      — Так ведь страж-птицы сами переводят свою науку в дело. Никто их не контролирует.
      — Значит, вот что вас беспокоит, — сказал Макинтайр.
      — Я давно уже подумываю заняться чем-нибудь другим, — сказал Гелсен (до последней минуты он сам этого не понимал).
      — Послушайте, шеф. Хотите знать, что я об этом думаю как инженер?
      — Ну-ка?
      — Страж-птица ничуть не опаснее, чем автомобиль, счетная машина или термометр. Разума и воли у нее не больше. Просто она так сконструирована, что откликается на определенные сигналы и в ответ выполняет определенные действия.
      — А обучающееся устройство?
      — Без него нельзя, — сказал Макинтайр терпеливо, словно объяснял задачу малому ребенку. — Страж-птица должна пресекать всякое покушение на убийство — так? Ну, а сигналы исходят не от всякого убийцы. Чтобы помешать им всем, страж-птице надо найти новые определения убийства и сопоставить их с теми, которые ей уже известны.
      — По-моему, это против человеческой природы, — сказал Гелсен. — Вот и прекрасно. Страж-птица не знает никаких чувств. И рассуждает не так, как люди. Ее нельзя ни подкупить, ни одурачить. И запугать тоже нельзя. На столе у Гелсена зажужжал вызов селектора. Он и не посмотрел в ту сторону.
      — Все это я знаю, — сказал он Макинтайру. — А все-таки иногда я чувствую себя, как тот человек, который изобрел динамит. Он-то думал, эта штука пригодится только, чтоб корчевать пни. — Но вы-то не изобрели страж-птицу.
      — Все равно я в ответе, раз я их выпускаю. Опять зажужжал сигнал вызова, и Гелсен сердито нажал кнопку. — Пришли отчеты о работе страж-птиц за первую неделю, — раздался голос секретаря.
      — Ну и как?
      — Великолепно, сэр!
      — Пришлете мне их через четверть часа. — Гелсен выключил селектор и опять повернулся к Макинтайру; тот спичкой чистил ногти. — А вам не кажется, что человеческая мысль как раз к этому и идет? Что людям нужен механический бог? Электронный наставник?
      — Я думаю, вам бы надо получше познакомиться со страж-птицей, шеф, — заметил Макинтайр. — Вы знаете, что собой представляет это обучающееся устройство?
      — Только в общих чертах.
      — Во-первых, поставлена задача. А именно: помешать живым существам совершать убийства. Во-вторых, убийство можно определить как насилие, которое заключается в том, что одно живое существо ломает, увечит, истязает другое существо или иным способом нарушает его жизнедеятельность. В-третьих, убийство почти всегда можно проследить по определенным химическим и электрическим изменениям в организме.
      Макинтайр закурил новую сигарету и продолжал:
      — Эти три условия обеспечивают постоянную деятельность птиц. Сверх того есть еще два условия для аппарата самообучения. А именно, в-четвертых, некоторые существа могут убивать, не проявляя признаков, перечисленных в условии номер три. В-пятых, такие существа могут быть обнаружены при помощи данных, подходящих к условию номер два.
      — Понимаю, — сказал Гелсен.
      — Сами видите, все это безопасно и вполне надежно.
      — Да, наверно… — Гелсен замялся. — Что ж, пожалуй, все ясно.
      — Вот и хорошо.
      Инженер поднялся и вышел.
      Еще несколько минут Гелсен раздумывал. Да, в страж-птице просто не может быть ничего опасного.
      — Давайте отчеты, — сказал он по селектору.
      Высоко над освещенными городскими зданиями парила страж-птица. Уже смерклось, но поодаль она видела другую страж-птицу, а там и еще одну. Ведь город большой.
      Не допускать убийств…
      Работы все прибавлялось. По незримой сети, связующей всех страж-птиц между собой, непрестанно передавалась новая информация. Новые данные, новые способы выслеживать убийства.
      Вот оно! Сигнал) Две страж-птицы разом рванулись вниз. Одна восприняла сигнал на долю секунды раньше другой и уверенно продолжала спускаться. Другая вернулась к наблюдению.
      Условие четвертое: некоторые живые существа способны убивать, не проявляя признаков, перечисленных в условии третьем.
      Страж-птица сделала выводы из вновь полученной информации и знала теперь, что, хотя это существо и не издает характерных химических и электрических запахов, оно все же намерено убить.
      Насторожив все свои чувства, она подлетела ближе.
      Выяснила, что требовалось, и спикировала.
      Роджер Греко стоял, прислонясь к стене здания, руки в карманы. Левая рука сжимала холодную рукоять револьвера. Греко терпеливо ждал.
      Он ни о чем не думал, просто ждал одного человека. Этого человека надо убить. За что, почему — кто его знает. Не все ли равно? Роджер Греко не из любопытных, отчасти за это его и ценят. И еще за то, что он мастер своего дела.
      Надо аккуратно всадить пулю в башку незнакомому человеку. Ничего особенного — и не волнует и не противно. Дело есть дело, не хуже всякого другого. Убиваешь человека. Ну и что?
      Когда мишень появилась в дверях, Греко вынул из кармана револьвер. Спустил предохранитель, перебросил револьвер в правую руку. Все еще ни о чем не думая, прицелился…
      И его сбило с ног.
      Он решил, что в него стреляли. С трудом поднялся на ноги, огляделся и, щурясь сквозь застлавший глаза туман, снова прицелился.
      И опять его сбило с ног.
      На этот раз он попытался нажать спуск лежа. Не пасовать же. Кто-кто, а он мастер своего дела.
      Опять удар, и все потемнело. На этот раз навсегда, ибо страж-птица обязана охранять объект насилия — чего бы это ни стоило убийце.
      Тот, кто должен был стать жертвой, прошел к своей машине. Он ничего не заметил. Все произошло в молчании.
      Гелсен чувствовал себя как нельзя лучше. Страж-птицы работают превосходно. Число убийств уже сократилось вдвое и продолжает падать. В темных переулках больше не подстерегают никакие ужасы. После захода солнца незачем обходить стороной парки и спортплощадки.
      Конечно, пока еще остаются грабежи. Процветают мелкие кражи, хищения, мошенничество, подделки и множество других преступлений.
      Но это не столь важно. Потерянные деньги можно возместить, потерянную жизнь не вернешь.
      Гелсен готов был признать, что он неверно судил о страж-птицах. Они и вправду делают дело, с которым люди справиться не могли.
      Именно в это утро появился первый намек на неблагополучие.
      В кабинет вошел Макинтайр Молча остановился перед шефом. Лицо озабоченное и немного смущенное.
      — Что случилось, Мак? — спросил Гелсен.
      — Одна страж-птица свалила мясника на бойне. Чуть не прикончила. Гелсен минуту подумал. Ну да, понятно. Обучающееся устройство страж-птицы вполне могло определить убой скота как убийство.
      — Передайте на бойни, пускай там введут механизацию. Мне и самому всегда претило, что животных забивают вручную.
      — Хорошо, — сдержанно сказал Макинтайр, пожал плечами и вышел.
      Гелсен остановился у стола и задумался. Стало быть, страж-птица не знает разницы между убийцей и человеком, который просто исполняет свою работу? Похоже, что так. Для нее убийство всегда убийство. Никаких исключений. Он нахмурился. Видно, этим самообучающимся устройствам еще требуется доводка.
      А впрочем, не очень большая. Просто надо сделать их более разборчивыми.
      Он опять сел за стол и углубился в бумаги, стараясь отогнать давний, вновь пробудившийся страх.
      Преступника привязали к стулу, приладили к ноге электрод.
      — О-о, — простонал он, почти не сознавая, что с ним делают.
      На бритую голову надвинули шлем, затянули последние ремни. Он все еще негромко стонал.
      И тут в комнату влетела страж-птица. Откуда она появилась, никто не понял. Тюрьмы велики, стены их прочны, на всех дверях запоры и засовы, и однако страж-птица проникла сюда…
      Чтобы предотвратить убийство.
      — Уберите эту штуку! — крикнул начальник тюрьмы и протянул руку к кнопке.
      Страж-птица сбила его с ног.
      — Прекрати! — заорал один из караульных и хотел сам нажать кнопку.
      И повалился на пол рядом с начальником тюрьмы.
      — Это же не убийство, дура чертова! — рявкнул другой караульный и вскинул револьвер, целясь в блестящую металлическую птицу, которая описывала круги под потолком.
      Страж-птица оказалась проворнее, и его отшвырнуло к стене.
      В комнате стало тихо. Немного погодя человек в шлеме захихикал. И снова умолк.
      Страж-птица, чуть вздрагивая, повисла в воздухе. Она была начеку.
      Убийство не должно совершиться!
      Новые сведения мгновенно передались всем страж-птицам. Никем не контролируемые, каждая сама по себе, тысячи страж-птиц восприняли эти сведения и начали поступать соответственно.
      Не допускать, чтобы одно живое существо ломало, увечило, истязало другое существо или иным способом нарушало его жизнедеятельность. Дополнительный перечень действий, которые следует предотвращать.
      — Но, пошла, окаянная! — заорал фермер Олистер и взмахнул кнутом. Лошадь заартачилась, прянула в сторону, повозка затряслась и задребезжала.
      — Пошла, сволочь! Ну!
      Олистер снова замахнулся. Но кнут так и не опустился на лошадиную спину. Бдительная страж-птица почуяла насилие и свалила фермера наземь.
      Живое существо? А что это такое? Страж-птицы собирали все новые данные, определения становились шире, подробнее. И понятно, работы прибавлялось.
      Меж стволами едва виднелся олень. Охотник поднял ружье и тщательно прицелился.
      Выстрелить он не успел.
      Свободной рукой Гелсен отер пот со лба.
      — Хорошо, — сказал он в телефонную трубку.
      Еще минуту-другую он выслушивал льющийся по проводу поток брани, потом медленно опустил трубку на рычаг.
      — Что там опять? — спросил Макинтайр.
      Он был небрит, галстук развязался, ворот рубашки расстегнут.
      — Еще один рыбак, — сказал Гелсен. — Страж-птицы не дают ему ловить рыбу, а семья голодает. Он спрашивает, что мы собираемся предпринять.
      — Это уже сколько сотен случаев?
      — Не знаю. Сегодняшнюю почту я еще не смотрел.
      — Так вот, я уже понял, в чем наш просчет, — мрачно сказал Макинтайр. У него было лицо человека, который в точности выяснил, каким образом он взорвал земной шар… но выяснил слишком поздно.
      — Ну-ну, я слушаю.
      — Все мы сошлись на том, что всякие убийства надо прекратить. Мы считали, что страж-птицы будут рассуждать так же, как и мы. А следовало точно определить все условия.
      — Насколько я понимаю, нам самим надо было толком уяснить, что за штука убийство и откуда оно, а уж тогда можно было бы все как следует уточнить. Но если б мы это уяснили, так на что нам страж-птицы?
      — Ну, не знаю. Просто им надо было втолковать, что некоторые вещи не убийство, а только похоже.
      — А все-таки почему они мешают рыбакам? — спросил Гелсен.
      — А почему бы и нет? Рыбы и звери — живые существа. Просто мы не считаем, что ловить рыбу или резать свиней — убийство.
      Зазвонил телефон. Гелсен со злостью нажал кнопку селектора.
      — Я же сказал: больше никаких звонков. Меня нет. Ни для кого.
      — Это из Вашингтона, — ответил секретарь. — Я думал…
      — Ладно, извините. — Гелсен снял трубку. — Да, Очень неприятно, что и говорить… Вот как? Хорошо, конечно, я тоже распоряжусь.
      И дал отбой.
      — Коротко и ясно, — сказал он Макинтайру. — Предлагаются временно прикрыть лавочку.
      — Не так это просто, — возразил Макинтайр. — Вы же знаете, страж-птицы действуют сами по себе, централизованного контроля над ними нет. Раз в неделю они прилетают на техосмотр. Тогда и придется по одной их выключать.
      — Ладно, надо этим заняться. Монро уже вывел из строя Примерно четверть всех своих птиц.
      — Надеюсь, мне удастся придумать для них сдерживающие центры, — сказал Макинтайр.
      — Прекрасно. Я счастлив, — с горечью отозвался Гелсен.
      Страж-птицы учились очень быстро, познания их становились богаче, разнообразнее. Отвлеченные понятия, поначалу едва намеченные, расширялись, птицы действовали на их основе — и понятия вновь обобщались и расширялись.
      Предотвратить убийство…
      Металл и электроны рассуждают логично, но не так, как люди.
      Живое существо? Всякое живое существо? И страж-птицы принялись охранять все живое на свете.
      Муха с жужжанием влетела в комнату, опустилась на стол, помешкала немного, перелетела на подоконник.
      Старик подкрался к ней, замахнулся свернутой в трубку газетой.
      Убийца!
      Страж-птица ринулась вниз и в последний миг спасла муху.
      Старик еще минуту корчился на полу, потом замер.
      Его ударило совсем чуть-чуть, но для слабого, изношенного сердца было довольно и этого.
      Зато жертва спасена, это главное. Спасай жертву, а нападающий пусть получает по заслугам.
      — Почему их не выключают?! — в ярости спросил Гелсен.
      Помощник инженера по техосмотру показал рукой в угол ремонтной мастерской. Там, на полу, лежал старший инженер. Он еще не оправился от шока.
      — Вот он хотел выключить одну, — пояснил помощник. Он стиснул руки и едва Одерживал дрожь.
      — Что за нелепость! У них же нет никакого чувства самосохранения.
      — Тогда выключайте их сами. Да они, наверно, больше и не станут прилетать.
      Что же происходит? Гелсен начал соображать что к чему. Страж-птицы еще не определили окончательно, чем же отличается живое существо от неживых предмете. Когда на заводе Монро некоторых из них выключили, остальные, видимо, сделали из этого свои выводы. Поневоле они пришли к заключению, что они и сами — живые существа. Никто никогда не внушал им обратного. И несомненно, они во многих отношениях действуют как живые организмы. На Гелсена нахлынули прежние страхи. Он содрогнулся и поспешно вышел из ремонтной. Надо поскорей отыскать Макинтайра!
      Сестра подала хирургу тампон.
      — Скальпель!
      Она вложила ему в руку скальпель. Он начал первый разрез. И вдруг заметил неладное.
      — Кто впустил сюда эту штуку?
      — Не знаю, — отозвалась сестра, голос ее из-за марлевой повязки прозвучал глухо.
      — Уберите ее.
      Сестра замахала руками на блестящую крылатую машинку, но та, подрагивая, повисла у нее над головой.
      Хирург продолжал делать разрез… но недолго это ему удавалось. Металлическая птица отогнала его в сторону и насторожилась, охраняя пациента.
      — Позвоните на фабрику! — распорядился хирург. — Пускай они ее выключат.
      Страж-птица не могла допустить, чтобы над живым существом совершили насилие.
      Хирург беспомощно смотрел, как на операционном столе умирает больной.
      Страж-птица парила высоко над равниной, изрезанной бегущими во все стороны дорогами, и наблюдала, и ждала. Уже много недель она работала без отдыха и без ремонта. Отдых и ремонт стали недостижимы — не может же страж-птица допустить, чтобы ее — живое существо — убили! А между тем птицы, которые возвращались на техосмотр, были убиты.
      В программу страж-птиц был заложен приказ через определенные промежутки времени возвращаться на фабрику. Но страж-птица повиновалась приказу более непреложному: охранять жизнь, в том числе и свою собственную.
      Признаки убийства бесконечно множились, определение так расширилось, что охватить его стадо немыслимо. Но страж-птицу это не занимало. Она откликалась на известные сигналы, откуда бы они ни исходили, каков бы ни был их источник.
      После того как страж-птицы открыли, что они и сами живые существа, в блоках их памяти появилось новое определение живого организма. Оно охватывало многое множество видов и подвидов.
      Сигнал! В сотый раз за этот день страж-птица легла на крыло и стремительно пошла вниз, торопясь помешать убийству.
      Джексон зевнул и остановил машину у обочины. Он не заметил в небе сверкающей точки. Ему незачем было остерегаться. Ведь по всем человеческим понятиям он вовсе не замышлял убийства.
      Самое подходящее местечко, чтобы вздремнуть, — подумал он. Семь часов без передышки вел машину, не диво, что глаза слипаются. Он протянул руку, хотел выключить зажигание…
      И что-то отбросило его к стенке кабины.
      — Ты что, сбесилась? — спросил он сердито. — Я ж только хотел…
      Он снова протянул руку, и снова его ударило.
      У Джексона хватило ума не пытаться в третий раз. Он каждый день слушал радио и знал, как поступают страж-птицы с непокорными упрямцами.
      — Дура железная, — сказал он повисшей над ним механической птице. — Автомобиль не живой. Я вовсе не хочу его убить.
      Но страж-птица знала одно: некоторые действия прекращают деятельность организма. Автомобиль, безусловно, деятельный организм, Ведь он из металла, как и сама страж-птица, не так ли? И при этом движется…
      — Без ремонта и подзарядки у них истощится запас энергии, — сказал Макинтайр, отодвигая груду спецификаций.
      — А когда это будет? — осведомился Гелсен.
      — Через полгода, через год. Для верности скажем — год.
      — Год… — повторил Гелсен. — Тогда всему 'конец. Слыхали последнюю новость?
      — Что такое?
      — Страж-птицы решили, что Земля — живая. И не дают фермерам пахать. Ну и все прочее, конечно, тоже живое: кролики, жуки, мухи, волки, москиты, львы, крокодилы, вороны и всякая мелочь вроде микробов.
      — Это я знаю, — сказал Макинтайр.
      — А говорите, они выдохнутся через полгода или через год. Сейчас-то как быть? Через полгода мы помрем с голоду.
      Инженер потер подбородок.
      — Да, мешкать нельзя. Равновесие в природе летит к чертям.
      — Мешкать нельзя — это мягко сказано. Надо что-то делать немедля. — Гелсен закурил сигарету, уже тридцать пятую за этот день. — По крайней мере я могу теперь заявить: «Говорил я вам!» Да вот беда — не утешает. Я так же виноват, как все прочие ослы — машинопоклонники.
      Макинтайр не слушал. Он думал о страж-птицах.
      — Вот, к примеру, в Австралии мор на кроликов.
      — Всюду растет смертность, — сказал Гелсен. — Голод. Наводнения. Нет возможности валить деревья. Врачи не могут… что вы сказали про Австралию?
      — Кролики мрут, — повторил Макинтайр. — В Австралии их почти не осталось.
      — Почему? Что еще стряслось?
      — Там объявился какой-то микроб, который поражает одних кроликов. Кажется, его переносят москиты…
      — Действуйте, — сказал Гелсен. — Изобретите что-нибудь. Срочно свяжитесь по телефону с инженерами других концернов. Да поживее. Может, все вместе что-нибудь придумаете.
      — Есть, — сказал Макинтайр, схватил бумагу, перо и бросился к телефону.
      — Ну, что я говорил? — воскликнул сержант Селтрикс и, ухмыляясь, поглядел на капитана. — Говорил я вам, что все ученые — психи?
      — Я, кажется, не спорил, — заметил капитан.
      — А все ж таки сомневались.
      — Зато теперь не сомневаюсь. Ладно, ступай. У тебя работы невпроворот.
      — Знаю. — Селтрикс вытащил револьвер, проверил, в порядке ли, и вновь сунул в кобуру. — Все наши парни вернулись, капитан?
      — Все? — Капитан невесело засмеялся. — Да в нашем отделе теперь в полтора раза больше народу. Столько убийств еще никогда не бывало.
      — Ясно, — сказал Селтрикс. — Страж-птицам недосуг, они нянчатся с грузовиками и не дают паукам жрать мух.
      Он пошел было к дверям, но обернулся и на прощанье выпалил:
      — Верно вам говорю, капитан, все машины-дуры безмозглые.
      Капитан кивнул.
      Тысячи страж-птиц пытались помешать несчетным миллионам убийств — безнадежная затея! Но Страж-птицы не знали, что такое надежда. Не наделенные сознанием, они не радовались успехам и не страшились неудач. Они терпеливо делали свое дело, исправно отзываясь на каждый полученный сигнал.
      Они не могли поспеть всюду сразу, но в этом и не было нужды. Люди быстро поняли, что может не понравиться страж-птицам, и старались ничего такого не делать. Иначе попросту опасно. Эти птицы чересчур быстры и чутки — оглянуться не успеешь, а она уже тебя настигла.
      Теперь они поблажки не давали. В их первоначальной программе заложено было требование: если другие средства не помогут, убийцу надо убить.
      Чего ради щадить убийцу?
      Это обернулось самым неожиданным образом. Страж-птицы обнаружили, что за время их работы число убийств и насилии над личностью стало расти в геометрической прогрессии. Это было верно постольку, поскольку их определение убийства непрестанно расширялось и охватывало все больше разнообразнейших явлений Но для страж-птиц этот рост означал лишь, что прежние и методы несостоятельны. Простая логика. Если способ А не действует, испробуй способ В. Страж-птицы стали разить насмерть.
      Чикагские бойни закрылись, и скот в хлевах издыхал с голоду, потому что фермеры Среднего Запада не могли косить траву на сено и собирать урожай.
      Никто с самого начала не объяснил страж-птицам, что вся жизнь на Земле опирается на строго уравновешенную систему убийств.
      Голодная смерть страж-птиц не касалась, ведь она наступала оттого, что какие-то действия не совершились.
      А их интересовали только действия, которые совершаются.
      Охотники сидели по домам, свирепо глядя на парящие в небе серебряные точки; руки чесались сбить их мелким выстрелом! Но стрелять не пытались. Страж-птицы мигом чуяли намерения возможного убийцы и карали не мешкая.
      У берегов Сан-Педро и Глостера праздно покачивались на приколе рыбачьи лодки. Ведь рыбы — живые существа.
      Фермеры плевались, и сыпали проклятиями, и умирали в напрасных попытках сжать хлеб. Злаки — живые, их надо защищать. И картофель с точки зрения страж-птицы живое существо ничуть не хуже других. Гибель полевой былинки равноценна убийству президента с точки зрения страж-птицы.
      Ну и, разумеется, некоторые машины тоже живые. Вполне логично, ведь и страж-птицы — машины, и притом живые.
      Помилуй вас боже, если вы вздумали плохо обращаться со своим радиоприемником. Выключить приемник — значит его убить. Ясно же: голос его умолкает, лампы меркнут, и он становится холодный.
      Страж-птицы старались охранять и других своих подопечных. Волков казнили за покушения на кроликов. Кроликов истребляли за попытки грызть зелень. Плющ сжигали за то, что он старался удавить дерево.
      Покарали бабочку, которая пыталась нанести розе оскорбление действием.
      Но за всеми преступлениями проследить не удавалось — страж-птиц не хватало. Даже миллиард их не справился бы с непомерной задачей, которую поставили себе тысячи.
      И вот над страной бушует смертоносная орла, десять тысяч молний бессмысленно и слепо разят и убивают по тысяче раз на дню.
      Молнии, которые предчувствуют каждый твой шаг и карают твои помыслы.
      — Прошу вас, джентльмены! — взмолился представитель президента. — Нам нельзя терять время.
      Семеро предпринимателей разом замолчали.
      — Пока наше совещание официально не открыто, я хотел бы кое-что сказать, — заявил председатель компании Монро. — Мы не считаем себя ответственными за теперешнее катастрофическое положение. Проект выдвинуло правительство, пускай оно и несет всю моральную и материальную ответственность.
      Гелсен пожал плечами. Трудно поверить, что всего несколько недель назад эти самые люди жаждали славы спасителей мира. Теперь, когда спасение не удалось, они хотят одного: свалить с себя ответственность!
      — Уверяю вас, об этом сейчас нечего беспокоиться, — заговорил представитель. — Нам нельзя терять время. Ваши инженеры отлично поработали. Я горжусь вашей готовностью сотрудничать и помогать в критический час. Итак, вам предоставляются все права и возможности — план намечен, проводите его в жизнь!
      — Одну минуту! — сказал Гелсен.
      — У нас каждая минута на счету.
      — Этот план не годится.
      — По-вашему, он невыполним?
      — Еще как выполним. Только, боюсь, лекарство окажется еще злей, чем болезнь.
      Шестеро фабрикантов свирепо уставились на Гелсена, видно было, что они рады бы его придушить. Но он не смутился.
      — Неужели мы ничему не научились? — спросил он. — Неужели вы не понимаете: человечество должно само решать свои задачи, а не передоверять это машинам.
      — Мистер Гелсен, — прервал председатель компании Монро. — Я с удовольствием послушал бы, как вы философствуете, но, к несчастью, пока что людей убивают, Урожай гибнет. Местами в стране уже начинается голод. Со страж-птицей надо покончить — и немедленно!
      — С убийствами тоже надо покончить. Помнится, все мы на этом сошлись. Только способ выбрали негодный!
      — А что вы предлагаете? — спросил представитель президента.
      Гелсен перевел дух. Призвал на помощь все свое мужество. И сказал:
      — Подождем, пока страж-птицы сами выйдут из строя.
      Взрыв возмущения был ему ответом. Представитель с трудом водворил тишину.
      — Пускай эта история будет нам уроком, — уговаривал Гелсен. — Давайте признаемся: мы ошиблись, нельзя механизмами лечить недуги человечества. Попробуем начать сызнова. Машины нужны, спору нет, но в судьи, учителя и наставники они нам не годятся.
      — Это просто смешно, — сухо сказал представитель, — Вы переутомились, мистер Гелсен. Постарайтесь взять себя в руки. — Он откашлялся. — Распоряжение президента обязывает всех вас осуществить предложенный сами план. — Он пронзил взглядом Гелсена. — Отказ равносилен государственной измене.
      — Я сделаю все, что в моих силах, — сказал Гелсен.
      — Прекрасно. Через неделю конвейеры должны давать продукцию.
      Гелсен вышел на улицу один. Его опять одолевали сомнения. Прав ли он? Может, ему просто мерещится? И конечно, он не сумел толком объяснить, что его тревожит.
      А сам-то он это понимает?
      Гелсен вполголоса выругался. Почему он никогда не бывает хоть в чем-нибудь уверен? Неужели ему не на что опереться? Он заторопился в аэропорт: надо скорее на фабрику…
      Теперь страж-птица действовала уже не так стремительно и точно. От почти непрерывной нагрузки многие тончайшие части ее механизма износились и разладились. Но она мужественно отозвалась на новый сигнал.
      Паук напал на муху. Страж-птица устремилась на выручку.
      И тотчас ощутила, что над нею появилось нечто неизвестное. Страж-птица повернула навстречу.
      Раздался треск, по крылу страж-птицы скользнул электрический разряд. Она ответила гневным ударом: сейчас врага поразит шок.
      У нападающего оказалась прочная изоляция. Он снова метнул молнию. На этот раз током пробило крыло насквозь. Страж-птица бросилась в сторону, но враг настигал ее, извергая электрические разряды.
      Страж-птица рухнула вниз, но успела послать весть собратьям. Всем, всем, всем! Новая опасность для жизни, самая грозная, сама убийственная!
      По всей стране страж-птицы приняли сообщение. Их мозг заработал в поисках ответа.
      — Ну вот, шеф, сегодня сбили пятьдесят штук, — сказал Макинтайр, входя в кабинет Гелсена.
      — Великолепно, — отозвался Гелсен, не поднимая глаз.
      — Не так уж великолепно. — Инженер опустился на стул. — Ох и устал же я! Вчера было сбито семьдесят две.
      — Знаю, — сказал Гелсен.
      Стол его был завален десятками исков, он в отчаянии пересылал их правительству.
      — Думаю, они скоро наверстают, — пообещал Макинтайр. — Эти Ястребы отлично приспособлены для охоты на страж-птиц. Они сильнее, проворнее, лучше защищены. А быстро мы начали их выпускать, правда?
      — Да уж…
      — Но и страж-птицы тоже недурны, — прибавил Макинтайр. — Они учатся находить укрытие. Хитрят, изворачиваются, пробуют фигуры высшего пилотажа. Понимаете, каждая, которую сбивают, успевает что-то подсказать остальным.
      Гелсен молчал.
      — Но все, что могут страж-птицы. Ястребы могут еще лучше, — весело продолжал Макинтайр. — В них заложено обучающееся устройство специально для охоты, Они более гибки, чем страж-птицы. И учатся быстрее.
      Гелсен хмуро поднялся, потянулся и отошел к окну. Небо было пусто. Гелсен посмотрел в окно и вдруг понял: с колебаниями покончено. Прав ли он, нет ли, но решение принято.
      — Послушайте, — спросил он, все еще глядя в небо, — а на кого будут охотиться Ястребы, когда они перебьют всех страж-птиц?
      — То есть как? — растерялся Макинтайр. — Н-ну… так ведь…
      — Вы бы для безопасности сконструировали что-нибудь для охоты на Ястреба. На всякий случай, знаете ли.
      — А вы думаете…
      — Я знаю одно: Ястреб — механизм самоуправляющийся. Так же как и страж-птица. В свое время доказывали, что, если управлять страж-птицей на расстоянии, она будет слишком медлительна. Заботились только об одном: получить эту самую страж-птицу, да поскорее. Никаких сдерживающих центров не предусмотрели.
      — Может, мы теперь что-нибудь придумаем, — неуверенно сказал Макинтайр.
      — Вы взяли и выпустили в воздух машину-агрессора. Машину-убийцу. Перед этим была машина против убийц. Следующую игрушку вам волей-неволей придется сделать еще более самостоятельной — так?
      Макинтайр молчал.
      — Я вас не виню, — сказал Гелсен. — Это моя вина. Все мы в ответе, все до единого.
      За окном в небе пронеслось что-то блестящее.
      — Вот что получается, — сказал Гелсен. — А все потому, что мы поручаем машине дело, за которое должны отвечать сами.
      Высоко в небе Ястреб атаковал страж-птицу. Бронированная машина-убийца за несколько дней многому научилась. У нее было одно-единственное назначение: убивать, Сейчас оно было направлено против совершенно определенного вида живых существ, металлических, как и сам Ястреб.
      Но только что Ястреб сделал открытие: есть еще и другие разновидности живых существ…
      Их тоже следует убивать.

      Том Рыбак никак не предполагал, что его ждет карьера преступника. Было утро. Большое красное солнце только что поднялось над горизонтом вместе с плетущимся за ним маленьким желтым спутником, который едва поспевал за солнцем. Крохотная, аккуратная деревушка — диковинная белая точка на зеленом пространстве планеты — поблескивала в летних лучах своих двух солнц.
      Том только что проснулся у себя в домике. Он был высокий молодой мужчина с дубленой на солнце кожей; от отца он унаследовал продолговатый разрез глаз, а от матери — простодушное нежелание обременять себя работой. Том не спешил: до осенних дождей не рыбачат, а значит, и настоящей работы для рыбака нет. До осени он намерен был немного поваландаться и починить рыболовную снасть.
      — Да говорят же тебе: крыша должна быть красная! — донесся до него с улицы голос Билли Маляра.
      — У церквей никогда не бывает красных крыш! — кричал в ответ Эд Ткач.
      Том нахмурился. Он совсем было позабыл о переменах, которые произошли в деревне за последние две недели, поскольку лично его они никак не касались. Он надел штаны и неторопливо зашагал на деревенскую площадь.
      Там ему сразу бросился в глаза большой новый плакат, гласивший:

       ЧУЖДЫМ ЭЛЕМЕНТАМ ДОСТУП В ПРЕДЕЛЫ ГОРОДА ЗАПРЕЩЕН!

      Никаких чуждых элементов на всем пространстве планеты Новый Дилавер не существовало. На ней росли леса и стояла только эта одна-единственная деревушка. Плакат имел чисто риторическое значение, выражая определенную политическую тенденцию.
      На площади помещались церковь, тюрьма и почта. Все три здания в результате бешеной деятельности были воздвигнуты за последние две сумасшедшие недели и поставлены аккуратно в ряд, фасадами на площадь. Никто не знал, что с ними делать: деревня уже свыше двух столетий недурно обходилась и без них. Но теперь, само собой разумеется, их необходимо было построить.
      Эд Ткач стоял перед только что воздвигнутой церковью и, прищурившись, глядел вверх. Билли Маляр с опасностью для жизни балансировал на крутом скате церковной крыши. Его рыжеватые усы возмущенно топорщились. Внизу собралась небольшая толпа.
      — Да пошел ты к черту! — сердился Билли Маляр. — Говорят тебе, я как раз на прошлой неделе все это прочел.
      Белая крыша — пожалуйста. Красная крыша — ни в коем случае.
      — Нет, ты что-то путаешь, — сказал Ткач. — Как ты считаешь, Том?
      Том пожал плечами; у него не было своего мнения на этот счет. И тут откуда ни возьмись, весь в поту, появился мэр. Полы незаправленной рубахи свободно колыхались вокруг его большого живота.
      — Слезай! — крикнул он Билли. — Я все нашел в книжке.
      Там сказано: маленькое красное школьное здание, а не церковное здание.
      У Билли был очень рассерженный вид. Он вообще был человек раздражительный. Все Маляры народ раздражительный. Но с тех пор, как мэр на прошлой неделе назначил Билли Маляра начальником полиции, у Билли окончательно испортился характер.
      — Но у нас же ничего такого нет. Нет этого самого — маленького школьного здания, — продолжал упорствовать Билли, уже наполовину спустившись с лестницы.
      — А вот мы его сейчас и построим, — сказал мэр. — И придется поторопиться.
      Он глянул на небо. Невольно все тоже поглядели вверх.
      Но там пока еще ничего не было видно.
      — А где же эти ребята, где Плотники? — спросил мэр. — Сид, Сэм, Марв — куда вы подевались?
      Из толпы высунулась голова Сида Плотника. Он все еще ходил на костылях, с тех пор как в прошлом месяце свалился с дерева, когда доставал яйца из птичьих гнезд. Все Плотники были не мастера лазать по деревьям.
      — Остальные ребята сидят у Эда Пиво, — сказал Сад.
      — Конечно, где же им еще быть! — прозвучал в толпе возглас Мэри Паромщицы.
      — Ладно, позови их, — сказал мэр. — Нужно построить маленькое школьное здание, да побыстрей. Скажи им, чтобы строили рядом с тюрьмой. — Он повернулся к Билли Маляру, который уже спустился на землю. — А ты, Билли, покрасишь школьное здание хорошей, яркой красной краской. И снаружи, и изнутри. Это очень важно.
      — А когда я получу свою полицейскую бляху? — спросил Билли. — Я читал, что все начальники полиции носят бляхи.
      — Сделай ее себе сам, — сказал мэр. Он вытер лицо подолом рубахи. — Ну и жарища! Что бы этому инспектору прибыть зимой… Том! Том Рыбак! У меня есть очень важное поручение для тебя. Пойдем, я тебе сейчас все растолкую.
      Мэр обнял Тома за плечи, они пересекли пустынную рыночную площадь и по единственной мощеной улице направились к дому мэра. В былые времена дорожным покрытием служила здесь хорошо слежавшаяся грязь. Но былые времена кончились две недели назад, и теперь улица была вымощена битым камнем. Ходить по ней босиком стало так неудобно, что жители деревни предпочитали лазать друг к другу через забор. Мэр, однако, ходил по улице — для него это было делом чести.
      — Послушайте, мэр, я сейчас отдыхаю…
      — Какой теперь может быть отдых? — сказал мэр. — Он ведь может появиться в любой день.»
      Мэр пропустил Тома вперед, они вошли в дом, и мэр плюхнулся в большое кресло, придвинутое почти вплотную к межпланетному радио.
      — Том, — без проволочки приступил к делу мэр, — как ты насчет того, чтобы стать преступником?
      — Не знаю, — сказал Том. — А что такое преступник?
      Беспокойно поерзав в кресле и положив руку — для пущего авторитета — на радиоприемник, мэр сказал:
      — Это, понимаешь ли, вот что… — и принялся разъяснять.
      Том слушал, слушал, и чем дальше, тем меньше ему это нравилось. А во всем виновато межпланетное радио, решил он. Жаль, что оно и в самом деле не сломалось.
      Никто не верил, что оно когда-нибудь может заговорить.
      Один мэр сменял другого, одно поколение сменялось другим, а межпланетное радио стояло и покрывалось пылью в конторе — последнее безмолвное звено, связующее их планету с Матерью-Землей. Двести лет назад Земля разговаривала с Новым Дилавером, и с Фордом IV, и с Альфой Центавра, и с Новой Испанией, и с прочими колониями, входившими в Содружество демократий Земли. А потом все сообщения прекратились.
      Земля была занята своими делами. Дилаверцы ждали известий, но никаких известий не поступало. А потом в деревне начался мор и унес в могилу три четверти населения. Мало-помалу деревня оправилась. Жители приспособились, зажили своим особым укладом, который постепенно стал для них привычным. Они позабыли про Землю.
      Прошло двести лет.
      И вот две недели назад древнее радио закашляло и возродилось к жизни. Час за часом оно урчало и плевалось атмосферными помехами, а вся деревня столпилась на улице возле дома мэра.
      Наконец стали различимы слова:
      — …ты слышишь меня? Новый Дилавер! Ты меня слышишь?
      — Да, да, мы тебя слышим, — сказал мэр.
      — Колония все еще существует?
      — А то как же! — горделиво отвечал мэр.
      Голос стал строг и официален:
      — В течение некоторого времени мы не поддерживали контакта с нашими внеземными колониями. Но мы решили навести порядок. Вы, Новый Дилавер, по-прежнему являетесь колонией Земли и, следовательно, должны подчиняться ее законам. Вы подтверждаете этот статус?
      — Мы по-прежнему верны Земле, — с достоинством отвечал мэр.
      — Отлично. С ближайшей планеты к вам будет направлен инспектор-резидент, чтобы проверить, действительно ли вы придерживаетесь установленных обычаев и традиций.
      — Как вы сказали? — обеспокоено спросил мэр. Строгий голос взял октавой выше:
      — Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что мы не потерпим проникновения к нам каких бы то ни было чуждых элементов. Надеюсь, вы меня понимаете, генерал?
      — Я не генерал. Я мэр.
      — Вы возглавляете, не так ли?
      — Да, но…
      — В таком случае вы — генерал. Разрешите мне продолжать. В нашей Галактике не может быть места какой бы то ни было человеческой культуре, хоть чем-либо отличающейся от нашей и, следовательно, нам чуждой. Можно управлять, если каждый будет делать, что ему заблагорассудится? Порядок должен быть установлен любой ценой.
      Мэр судорожно глотнул воздух и впился глазами в радио.
      — Помните, что вы управляете колонией Земли, генерал, и не должны допускать никаких отклонений от нормы, никакого радикализма. Наведите у себя в колонии порядок, генерал. Инспектор прибудет к вам в течение ближайших двух недель. Это все.
      В деревне была срочно созвана сходка: требовалось немедленно решить, как наилучшим образом выполнить наказ Земли. Сошлись на том, что нужно со всей возможной быстротой перестроить привычный уклад жизни на земной манер в соответствии с древними книгами.
      — Что-то я никак в толк не возьму, зачем вам преступник, — сказал Том.
      — На Земле преступник играет чрезвычайно важную роль в жизни общества, — объяснил мэр. — На этом все книги сходятся. Преступник не менее важен, чем, к примеру, почтальон. Или, скажем, начальник полиции. Только разница в том, что действия преступника должны быть антисоциальны. Он должен действовать во вред обществу, понимаешь, Том? А если у нас никто не будет действовать во вред обществу, как мы можем заставить кого-нибудь действовать на его пользу? Тогда все это будет ни к чему.
      Том покачал головой.
      — Все равно не понимаю, зачем это нужно.
      — Не упрямься, Том. Мы должны все устроить на земной манер. Взять хотя бы эти мощеные дороги. Во всех книгах про них написано. И про церкви, и про тюрьмы. И во всех книгах написано про преступников.
      — А я не стану этого делать, — сказал Том.
      — Встань же ты на мое место! — взмолился мэр. — Появляется инспектор и встречает Билли Маляра, нашего начальника полиции. Инспектор хочет видеть тюрьму. Он спрашивает: «Ни одного заключенного?» А я отвечаю: «Конечно, ни одного. У нас здесь преступлений не бывает». «Не бывает преступлений? — говорит он. — Но во всех колониях Земли всегда совершаются преступления. Вам же это хорошо известно». «Нам это не известно, — отвечаю я. — Мы даже понятия не имели о том, что значит это слово, пока на прошлой неделе не поглядели в словарь». «Так зачем же вы построили тюрьму? — спросит он меня. — Для чего у вас существует начальник полиции?»
      Мэр умолк и перевел дыхание.
      — Ну, ты видишь? Все пойдет прахом. Инспектор сразу поймет, что мы уже не настоящие земляне. Что все это для отвода глаз. Что мы чуждый элемент!
      — Хм, — хмыкнул Том, невольно подавленный этими доводами.
      — А так, — быстро продолжал мэр, — я могу сказать: разумеется, у нас есть преступления — совсем как на Земле. У нас есть вор и убийца в одном лице — комбинированный вор-убийца. У бедного малого были дурные наклонности, и он получился какой-то неуравновешенный. Однако наш начальник полиции уже собрал улики, и в течение ближайших суток преступник будет арестован. Мы запрячем его за решетку, а потом амнистируем.
      — Что это значит — амнистируем? — спросил Том.
      — Не знаю точно. Выясню. Ну, теперь ты видишь, какая это важная птица — преступник?
      — Да, похоже, что так. Но почему именно — я?
      — Все остальные мне нужны для других целей. И кроме того, у тебя узкий разрез глаз. У всех преступников узкий разрез глаз.
      — Не такой уж у меня и узкий. Не уже, чем у Эда Ткача.
      — Том, прошу тебя, — сказал мэр. — Каждый из нас делает что может. Ты же хочешь нам помочь?
      — Хочу, конечно, — неуверенно сказал Том.
      — Вот и прекрасно. Ты будешь наш городской преступник. Вот, смотри, все будет оформлено по закону.
      Мэр протянул Тому документ. В документе было сказано:

       «Ордер на убийство. К всеобщему сведению. Предъявитель сего, Том Рыбак, официально уполномочивается осуществлять воровство и убийство. В соответствии с этим ему надлежит укрываться от закона в темных закоулках, околачиваться в местах, пользующихся дурной славой, и нарушать закон».

      Том перечел этот документ дважды. Потом сказал:
      — Какой закон?
      — Это я тебе сообщу, как только его издам, — сказал мэр.
      — Все колонии Земли имеют законы.
      — Но что я все-таки должен делать?
      — Ты должен воровать. И убивать. Это не так уж трудно.
      — Мэр подошел к книжному шкафу и достал с полки старинный многотомный труд, озаглавленный «Преступник и его среда. Психология убийцы. Исследование мотивов воровства».
      — Здесь ты найдешь все, что тебе необходимо знать. Воруй на здоровье, сколько влезет. Ну, а насчет убийств — один раз, пожалуй, будет достаточно. Тут перестараться тоже не след.
      Том кивнул.
      — Правильно. Может, я и разберусь, что к чему.
      Он взял книги в охапку и пошел домой.
      День был нестерпимо жаркий, и весь этот разговор о преступлениях очень утомил и расстроил Тома. Он улегся на кровать и принялся изучать древние книги.
      В дверь постучали.
      — Войдите! — крикнул Том, протирая глаза.
      Марв Плотник, самый старший и самый длинный из всех длинных, рыжеволосых братьев Плотников, появился в дверях в сопровождении старика Джеда Фермера. Они несли небольшую торбу.
      — Ты теперь городской преступник, Том? — спросил Марв.
      — Похоже, что так.
      — Тогда это для тебя. — Они положили торбу на пол и вынули оттуда маленький топорик, два ножа, гарпун, палку и дубинку.
      — Что это вы принесли? — спросил Том, спуская ноги с кровати.
      — Оружие принесли, а по-твоему, что, — раздраженно сказал Джед Фермер. — Какой же ты преступник, если у тебя нет оружия?
      Том почесал в затылке.
      — Это ты точно знаешь?
      — Тебе бы самому пора разобраться в этом деле, — все так же ворчливо сказал Фермер. — Не жди, что мы все будем делать за тебя.
      Марв Плотник подмигнул Тому.
      — Джед злится, потому что мэр назначил его почтальоном.
      — Я свой долг исполняю, — сказал Джед. — Противно только писать самому все эти письма.
      — Ну, уж не так это, думается мне, трудно, — ухмыльнулся Марв Плотник. — А как же почтальоны на Земле справляются? Им куда больше писем написать надо, сколько там людей-то! Ну, желаю удачи. Том.
      Они ушли.
      Том склонился над оружием, чтобы получше его рассмотреть. Он знал, что это за оружие: в древних книгах про него много было написано. Но в Новом Дилавере еще никто никогда не пускал в ход оружия. Единственные животные, обитавшие на планете, — маленькие безобидные пушистые зверьки, убежденные вегетарианцы, — питались одной травой. Обращать же оружие против своих земляков — такого, разумеется, никому еще не приходило в голову.
      Том взял один из ножей. Нож был холодный. Том потрогал кончик ножа. Он был острый.
      Том встал и зашагал из угла в угол, поглядывая на оружие.
      И каждый раз, когда он на него глядел, у него противно холодело в животе.
      Впрочем, пока особенно беспокоиться не о чем. Ведь сначала ему надо прочитать все эти книги. А тогда, быть может, он еще докопается, какой во всем этом смысл.
      Он читал несколько часов подряд. Книги были написаны очень толково. Разнообразные методы, применяемые преступниками, разбирались весьма подробно. Однако все в целом выглядело совершенно бессмысленно. Для чего нужно совершать преступления? Кому от этого польза? Что это может дать людям?