Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Между Сциллой и Харибдой (= Дракониан из Нью-Йорка)

ModernLib.Net / Шекли Роберт / Между Сциллой и Харибдой (= Дракониан из Нью-Йорка) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Шекли Роберт
Жанр:

 

 


Шекли Роберт
Между Сциллой и Харибдой (= Дракониан из Нью-Йорка)

      Роберт Шекли
      Между Сциллой и Харибдой
      Дракониан из Нью-Йорка
      А. Филонов - перевод
      Моей жене Гейл с искренней любовью
      ГЛАВА 1
      Каша заварилась с traspaso, так что можно с него и начать -- в один прекрасный день на Ибице под конец весны. Остров Ибица щедр на прекрасные дни, а уж этот был прекраснейшим из всех: бездонная синева небес, лишь подчеркнутая парой кудрявых облачков, сквозь ветви миндаля проглядывает яркое солнце. Толстые стены просторного деревенского дома сверкают побелкой. Сквозь небольшую арку, ведущую в мощеный дворик, виднеется виноградник. В такой день нельзя не радоваться жизни. И Хоб Дракониан наслаждался, лежа под пестрой сенью деревьев в перуанском гамаке, купленном на рынке хиппи в Пунта-Араби.
      Он только-только чудесно расслабился, когда заметил вдали какое-то движение. Сев, увидел двух человек, шагавших среди миндаля. Выбрался из гамака и пригляделся. Кажущиеся издали крохотными фигурками незнакомцы в черных костюмах неспешно шагали вперед, беседуя между собой. Один из них нес сверкавшую на солнце алюминиевую планшетку, второй -- большой портфель-"дипломат". Оба были в черных очках.
      Хоб сунул ноги в сандалии и отправился выяснять, за какой надобностью они сюда заявились. Обычно в середине июня, в самом начале сезона, к нему никто не вторгался. Наверняка это парочка иностранцев, англичан или французов, пребывающих в счастливом неведении о том, что пересекают частные владения, не испросив предварительно разрешения у хозяина.
      Заметив его приближение, мужчины остановились, поджидая. Обоим за тридцать, испанцы, судя по виду, peninsulares , а не островитяне, и нимало не смущены тем, что вторглись в чужие владения.
      -- По нашим сведениям, эта земля выставлена на продажу, -- сообщил обладатель планшетки -- высокий, тощий, с волнистыми черными волосами.
      -- Нет, вы заблуждаетесь, -- любезно возразил Хоб. -- Это моя земля, и у меня нет ни малейшего желания ее продавать.
      Испанцы быстро переговорили между собой на родном языке. Затем первый сказал:
      -- У вас есть купчая на эту землю?
      -- У меня имеется traspaso. А вам-то какое дело?
      -- Я адвокат Молинес, -- поведал высокий и тощий с планшеткой. -- А это архитектор Фернандес, -- он указал на более низкого и более полного спутника, кивнувшего в знак согласия. -- Нас наняли для осмотра этой земли с целью выяснения, приемлема ли она для покупателя.
      -- Я же вам сказал, она не продается.
      -- Вы не владелец, -- уточнил Молинес и постучал по планшетке. -- Вы арендатор. У нас имеется разрешение владельца.
      -- Вы имеете в виду дона Эстебана?
      -- Семейство дона Эстебана.
      -- Должно быть, вы перепутали, -- предположил Хоб. -- Пришли не на тот участок.
      Открыв атташе-кейс, архитектор Фернандес извлек геодезическую карту Ибицы. Оба заглянули в нее. Затем адвокат Молинес заявил:
      -- Нет, тот самый. Ориентиры полностью совпадают.
      -- Повторяю, у меня traspaso. Никто не может продать эту землю.
      -- Мы понимаем, что у вас traspaso, -- не унимался Молинес. -- Но его срок скоро истекает.
      -- У нас с доном Эстебаном полное взаимопонимание. У нас с ним собственное соглашение.
      -- По моим сведениям, это не так. Вы не уплатили основную сумму своего traspaso. Срок наступает менее чем через месяц. Как мы понимаем, эта земля может быть выставлена на продажу после... -- он сверился с бумагами, -пятнадцатого июля.
      -- Тут какое-то недоразумение, -- стоял на своем Хоб. -- Я сам все улажу с доном Эстебаном. Но пока что у нас июнь, а не июль, поэтому немедленно покиньте мою землю.
      -- Мы не причиним ни малейшего ущерба. Мы просто осматриваем участок согласно пожеланиям людей, которые станут его новыми владельцами.
      -- Вы испытываете мое терпение. Убирайтесь отсюда, или я вызову Гвардию.
      Переглянувшись, испанцы пожали плечами.
      -- Вам бы следовало вести себя более сговорчиво. Новые владельцы намерены предложить вам компенсацию за преждевременный выезд.
      -- Вон! -- рявкнул Хоб. Испанцы удалились.
      Вилла Хоба называлась К'ан Поэта. Он поселился в этом доме пять лет назад, чуть ли ни в день приезда на остров, сняв его у дона Эстебана -владельца К'ан Поэта и еще ряда земельных угодий. Хоб поладил со стариком при первой же встрече. Дон Эстебан обожал играть в шахматы перед дверями кафе "Киоско" в Сайта-Эюлалиа, под ветвями раскидистого дуба, за стаканчиком терпкого красного-вина, производимого на острове. В шахматах он поднаторел за годы службы на иностранных судах вдали от Ибицы.
      Они с Хобом частенько отправлялись в долгие пешие прогулки; старик порой прихватывал дробовик, однако охотился редко. Прогулки давали им возможность немного поболтать и -- со стороны дона Эстебана -- чуточку пофилософствовать о неувядающей прелести общения с природой. На Ибице природа особенно очаровательна, так что слагать оды в ее честь -- Дело нехитрое. Будь ваша фазенда посреди холодной пустыни гор Ахаггар в Марокко, вы бы вряд ли уподобили матушку-природу благоуханной всеблагой матери. Но на Ибице это излюбленное доном Эстебаном фигуральное выражение казалось вполне уместным и оправданным.
      Хоб всегда питал слабость к выспреннему восхвалению Природы. Потому-то он и увязывался за хиппи и представителями третьего мира. С ними, но не в качестве одного из них. Всякий раз ему рано или поздно прискучивала царящая среди хиппи атмосфера самодовольной экзальтации. Отчасти из-за этого ему так и не удалось стать одним из благополучных детей цветов, хотя он и пытался время от времени. В какой-то момент его здравый смысл непременно настаивал на возвращении, и тогда -- не без сожаления -- Хоб выпутывал из волос цветы и возвращался к прежней жизни.
      Покупка и продажа земельной собственности на Ибице -- дело непростое. Всякий раз тут разыгрывается целая драма. Дон Эстебан сказал, что с радостью продаст участок Хобу. Хотя испанский Хоб оставлял желать лучшего, а каталонский не намечался даже в зачатке, старик уже считал его сыном. Куда более близким сыном, чем два чурбана, живущие в его доме, интересующиеся не возделыванием земли, а иностранками и заключением сделок, занимающие у дона Эстебана деньги, чтобы потратить их на собачьих бегах, в барах, в охотничьем клубе, в ресторане и яхт-клубе -- везде, где сыновья преуспевающих местных жителей проживают свою версию "дольче вита".
      Traspaso -- соглашение, по которому в Испании продается и покупается земля. Что-то вроде закладной, только с латинской спецификой. Островитяне не самого высокого мнения о системе traspaso и склонны к заключению собственных неофициальных договоров, таким образом, избегая налогов и прочих официальных неприятностей. Когда Хоб проявил интерес к приобретению К'ан Поэта, здешние цены на землю были невысоки. Дон Эстебан согласился на песетный эквивалент шестидесяти тысяч долларов. За эту цену Хоб получил дом и четыре с половиной гектара земли на северном побережье острова с внесением небольшой ежемесячной аренды вплоть до погашения оговоренной суммы. Хоб даже не знал, сколько еще осталось платить. Но у них с доном Эстебаном имелся договор. И хотя по закону Хоб должен был вносить определенные суммы к определенным датам, приватно дон Эстебан заверил, что он может жить там до самой смерти, если захочет. А после оной, если traspaso не будет погашен, фазенда будет возвращена семейству Эстебана.
      Слово старик сдержал -- выправил документ. Торжественно назначили и записали даты. И все это за серебряными чашечками лучшего вина дона Эстебана -- белой анисовки, настоянной на двадцати одной траве, собранной в строго определенное время по старинному рецепту, передающемуся в семье из поколения в поколение. Но подписали в конце концов -- после того, как дело рассмотрели адвокаты -- типовую для Испании купчую на дом, предоставленную поверенным дона Эстебана Эрнаном Матутесом, почти все свои дела проводящим из отдельного кабинета бара "Балеар".
      Хоб со стариком знали, что письменный договор существует исключительно в качестве официального подтверждения на случай внезапной смерти дона Эстебана, каковой тот не ждал, но все же предпочел подстраховаться. Хоб и дон Эстебан руководствовались расплывчатыми законами чести, ощущая их в присутствии друг друга. Суть частного соглашения сводилась к тому, что Хоб должен был платить, сколько может и когда может, а если и задолжает -- что ж, кому какое дело?
      -- В чем дело? -- спросил Гарри Хэм у Хоба в тот же вечер, встретившись с ним в "Эль Кабальо Негро" -- баре в Санта-Эюлалиа, где получала почту почти вся иностранная диаспора
      -- Я тут напоролся на пару испанцев нынче днем, -- сообщил Хоб и поведал об адвокате Молинесе и архитекторе Фернандесе.
      Гарри Хэм -- бывший полицейский из Джерси, штат Нью-Джерси -- приехал на Ибицу в отпуск и женился на красавице Марии. Хоб подбил его на работу в детективном агентстве "Альтернатива", чтобы как-то скрасить жизнь пенсионера.
      Детективное агентство "Альтернатива" Хоб открыл, желая получить работу, не привязанную к определенным часам и приносящую достаточный доход, чтобы можно было протянуть в Европе. Частная детективная практика казалась идеальным занятием для человека, не отличающегося особыми умениями, но весьма везучего и обладающего массой друзей. Это дало ему шанс дать работу друзьям -- племени таких же, как и он, бездомных изгнанников, не способных назвать родиной ли одну страну мира и питающих преданность лишь к себе подобным. Друзей у Хоба было множество. С большинством из них он познакомился среди несметных тысяч, ежегодно накатывающих на Ибицу, как прилив и отлив, и, подобно ему, выискивающих Великий Благословенный Край и Налаженную Жизнь. Все они лишились корней и причастности к миру -- этакие отбросы научно-технической революции, бессмысленные данные электронного века, лишние люди, и им вовсе не требовалось быть чернокожими или принадлежать к испанскому типу, чтобы вписаться в эту категорию.
      Так что Хоб организовал детективное агентство "Альтернатива" в качестве своеобразной блуждающей общины, сосредоточенной вокруг Ибицы и Парижа, с вылазками в прочие места, когда дух гнал его с места или подворачивалась удобная возможность. Штат он укомплектовал людьми вроде себя -- бродягами и неудачниками, художниками и богемой, прорицателями, чьи пророчества не обладали ни малейшей коммерческой ценностью, мошенниками, всякий раз попадающимися на горячем, и крутыми парнями, вечно получающими по физиономии. Опыта у Хоба не было почти никакого, но и цены приемлемые. Неустрашимостью и силой он не выделялся, зато был наделен упорством. При весьма среднем интеллекте он отличался изворотливостью ума. Детективное агентство "Альтернатива" не процветало, однако позволяло сводить концы с концами Хобу и еще нескольким людям, да вдобавок хоть чем-то занимало его в те долгие ночи, когда он гадал, что делает на этой чужой ему земле.
      -- Что-то мне все это не нравится, -- проговорил Гарри, крупный, солидный и полный мужчина с коротко подстриженными седыми волосами. -По-твоему, дон Эстебан что-то затевает?
      -- Ни в коем случае. Старик -- человек чести.
      -- После болезни люди меняются, -- заметил Гарри.
      -- О какой болезни ты толкуешь?
      -- Когда ты отлучался в Париж, с Эстебаном случился удар. А ты не знал?
      -- Мне никто не сказал. -- Хоб пробыл на Ибице всего неделю. Видно, придется многое наверстывать.
      -- Раньше я виделся с ним что ни день, -- сообщил Гарри. -- Но после удара он больше не выходит. Ты заглядывал к нему в последнее время?
      -- Нет. Я только-только приехал.
      -- Наверно, заглянуть бы не помешало.
      ГЛАВА 2
      Назавтра Хоб навестил фазенду Эстебана. Жена Эстебана Ампаро, никогда не питавшая к Хобу особых симпатий, держалась недружелюбно, как всегда Сказала, что Эстебан прихворнул и никаких посетителей не принимает. Этим Хобу и пришось довольствоваться. Домой он вернулся в глубокой задумчивости. Хоть он так и не взял в толк, что же стряслось, но уже начал тревожиться.
      А еще через день случайно столкнулся с Эстебаном в лавке Луиса. Эстебан заметно состарился. Волосы его поседели, руки тряслись. Он неуверенно кивнул Хобу, после чего сыновья затащили его в семейный "Сеат" -- испанский вариант "Фиата" -- и укатили прочь, позволив Хобу перекинуться со стариком едва ли парой слов. Голос Эстебана дрожал, а жидкие волосы еще больше поредели, придав ему неприятное сходство с новорожденным или -- еще более неприятное -- с только что освежеванным кроликом.
      Теперь Хоб встревожился по-настоящему. В тот вечер он обедал в ресторане " Ла Дучеса", возглавляемом Лианой -- невысокой рыжеволосой франко-баскской дамочкой, вышедшей замуж за Моти Лала, известного индийского художника-парса, большую часть года проводящего в Париже, но на лето перебирающегося на Ибицу.
      -- О, Хоб, хорошо, что зашел, -- сказала Лиана. -- Гарри хотел с тобой повидаться. Он обедает в отдельном кабинете.
      В числе прелестей Ибицы в те дни было полнейшее отсутствие телефонов в частных домах. Услуги телефонной связи распространялись лишь на коммерческие заведения и государственные конторы. Людям приходилось либо оставлять весточки для друзей в барах и ресторанах, либо полагаться на везение, либо, в случае крайней необходимости, ехать прямо к ним домой, если только было известно, как найти нужного человека в хитросплетении проселков, вьющихся среди крутых холмов, образующих хребет Ибицы.
      Гарри вовсю уписывал свиные отбивные под коричневым соусом, каковые Лиана наделила каким-то замысловатым каталонским названием. Сев рядом, Хоб заказал жареную ягнячью ногу.
      -- Я рассмотрел это дело насчет дона Эстебана и твоей виллы, -- сообщил Гарри -- Задал пару-тройку вопросов. Изрядную часть сведений подкинул мне Пако из лавки в Сан-Карлосе.
      Хоб уже знал, что сыновья Эстебана нуждаются в деньгах и ярятся из-за консервативности старика. Еще Хоб ведал, что Ибица, после многолетнего забвения при режиме Франко, выстроила международный аэропорт и ожидает невероятного наплыва туристов. Вокруг направо и налево заключали земельные сделки, выручая баснословные суммы за некогда бросовые участки. С каждым годом земли Ибицы росли в цене. Все это было Хобу хорошо известно Но он не принял во внимание, как отчаянно сыновья Эстебана боятся, что цены упадут так же внезапно, как выросли, и у братьев на руках останется лишь полдюжины никуда не годных ферм, которые старик не продал из чистейшего упрямства, хотя не обрабатывает землю и не сдает ее в аренду. Фермы просто лежали в запустении -- попусту растрачиваемое достояние, а растрачивать достояние в сельскохозяйственной экономике Ибицы просто немыслимо.
      Остальные земли после смерти дона Эстебана перейдут к сыновьям Но этот участок, К'ан Поэта, из-за разногласий между письменными и устными соглашениями по его поводу, оказался в сумеречной зоне. И это Хоб тоже знал.
      А в новинку для него оказалось, что как раз сейчас К'ан Поэта представляет значительный интерес, потому что мадридский синдикат вознамерился обратить дом и усадьбу в туристский отель, казино и диско-клуб.
      Дон Эстебан отказал. Но потом у него случился удар. Ампаро с сыновьями застращали его, вынудив показать копию traspaso. Прочитав контракт, они обнаружили, что большой окончательный платеж должен состояться 15 июля сего года. Платеж как раз такого рода, который легко пообещать и забыть. В прежние времена дон Эстебан нипочем не стал бы настаивать на соблюдении буквы соглашения. Но адвокат Матутес настоял, чтобы этот пункт был включен в текст. А если трактовать его строго по закону, в случае неуплаты Хоб может лишиться земли.
      Поблагодарив, Хоб покончил с обедом и вернулся к себе. На следующее утро он отправился в кафе "Лос Альмендрос" в Сан-Карлосе, где имелся ближайший к нему телефон. Не без труда, но его все-таки соединили с отдельным кабинетом бара "Балеар" города Ибица, каковой адвокат Хоба, дон Энрике Гуаш, вкупе с большинством остальных адвокатов, обратил в свою контору, потому что там можно целый день напролет заказывать вино и коньяк и лакомиться тала, обрастая жирком, как и полагается каталонскому адвокату, да при том поддерживать прямой контакт с друзьями и врагами -- остальными адвокатами и судьями.
      После обмена соответствующими приветствиями, достаточно ухищренными, чтобы продемонстрировать, какие между ними существуют взаимоотношения, Гуаш перешел к делу, сообщив Хобу, что собирался вот-вот отправить за ним посыльного. И новости не сулят Хобу ничего хорошего
      -- Выкладывайте, -- сказал Хоб -- Это ведь насчет дома, не так ли?
      -- Боюсь, что так. -- Гуаш с сожалением поведал американскому частному детективу средних лет, что тот задолжал миллион песет по закладной на К'ан Поэта, каковые обязан выплатить к 15 июля. Семейство дона Эстебана уведомляет его об этом, как того требует контракт, дабы он получил заблаговременное предупреждение, что в случае его неспособности внести означенную сумму упомянутый участок, сиречь К'ан Поэта, расположенный в округе Сан-Карлос на северном побережье острова, вернется к первоначальным владельцам, а именно к дону Эстебану и людям, выступающим от его имени.
      Это никоим образом не соответствовало представлениям Хоба об уговоре, так что он поехал прямиком на ферму дона Эстебана в Сан-Лоренцо, чтобы расставить точки над "и". Ампаро -- недружелюбная жена дона Эстебана -снова не пустила Хоба на порог, уклончиво сказав:
      -- Старику нонче нехорошо. Сидит в своей комнате. Не хотит никого видеть. Ежели хотите оставить записку, уж я позабочусь, чтоб он ее получил.
      Заглянув в дверной проем, Хоб узрел обоих сыновей -- Хуанито и Ксавьера, развалившихся в мягких креслах и ухмыляющихся ему.
      Двинувшись прямиком в город Ибица, Хоб отыскал своего адвоката дона Энрике, по-прежнему сидевшего в отдельном кабинете бара "Балеар" и игравшего в домино со старым приятелем. Дон Энрике позволил Хобу вытащить себя на противоположную сторону проспекта, в "Келлар Каталан", ради второго ленча и частной консультации.
      Примерно полтора часа спустя Хоб вернулся на свою фазенду куда более печальным и мудрым человеком. Эстебаны застали его врасплох. Надо где-то добыть денег. К счастью, миллион песет по текущему курсу -- около десяти тысяч долларов, а десять тысяч долларов, хоть сумма и довольно кругленькая, но все-таки еще не конец света.
      К несчастью, Хоб не располагал и этой относительно ничтожной суммой. А располагал практически пшиком. Да еще оставалось дополнительное осложнение: Милар .
      Милар была женой Хоба в то время, когда он подписывал traspaso. Хоб вписал Милар в порыве благорасположения. Они с Милар пошли к адвокату Хоба -- Энрике Гуашу, в порт Ибицы. Кажется, что-то было не в порядке с формальностями, и traspaso пришлось составлять заново. На самом деле надо было лишь уточнить кое-какие даты. Гуаш показал, где надо подписать.
      -- Вот тут. Propietario. И propietaria , если желаете.
      Хоб заколебался. До сей минуты он и не предполагал, что впишет имя Милар в документ. К фазенде, приобретенной задолго до встречи с ней, Милар не имела ни малейшего отношения. Но она выглядела весьма привлекательной в то утро -- великолепное, искрящееся утро Ибицы, когда довольно лишь вздохнуть полной грудью, чтобы ощутить себя бессмертным. К тому же они вдвоем очень славно ладили в последние дни. В тот день Хоб был влюблен, как уже несколько недель. Для него это рекорд.
      А после, естественно, иллюзии развеялись. У Милар есть странная черта -- она очаровательна, даже загадочна, пока не узнаешь ее поближе. А после -раздражает до невозможности. Их лучшим периодом было бессезонье, пока летнее солнце и карнавальная атмосфера острова не довели Милар (тогда еще звавшуюся Джени) до легкого помешательства -- вернее, до более крутого, чем обычно. Это случилось еще до ее интрижки с Ребеккой, эрзац-баронессой из Голландии, когда Милар только-только начала открывать в себе лесбийскую сущность и разочарование тяжким грузом обрушилось на Хоба, отнюдь не поддерживавшего подобные вольности и все еще цеплявшегося за устаревший комплект: один мужчина и одна женщина.
      Но все это пришло позже. А в тот момент, в кабинете адвоката Гуаша, были лишь остров Ибица и вечная юность, в целом мире лишь ты да я, деточка, и лети оно все к чертям, да, дорогая, поставь свою подпись вот тут, мы будем вместе владеть райским уголочком.
      Теперь же прошли годы, и все это излагал Хобу за вторым ленчем в "Келлар Каталан" Гуаш -- толстый, круглый, веселый, умудренный, женатый на хворой женщине и состоящий в связи со шведкой-алкоголичкой, владеющей лавкой сувениров в порту. Он подтвердил подозрения Хоба:
      -- Нет, дон Эстебан не мудрил с traspaso. Сомневаюсь даже, что он заглянул в документ, когда подписывал. Подобные раздутые в финале платежи уходят корнями еще в Древний Рим. Я бы не сказал, что это противозаконно, но ставит тебя в неловкое положение. Надо было тебе настоять, чтобы я вычеркнул пункт насчет раздутого платежа, а уж после подписывать. Конечно, тогда ты меня толком не знал, зато знал дона Эстебана. Вернее, считал, что знаешь. Видишь ли, они требуют уплаты миллиона песет точно в срок, пятнадцатого июля сего года. Или ты лишаешься земли.
      -- Я прожил там пять лет, -- заметил Хоб. -- Сделал массу усовершенствований. Неужто они и правда на такое пойдут?
      -- Весьма опасаюсь, что да. Это их право. У тебя в запасе месяц без пары дней. Но что такое миллион песет для американца, а? Извини, я неудачно пошутил. Я же знаю твои обстоятельства. У тебя ровно двадцать семь дней, чтобы собрать деньги, заплатить и перевести все на свое имя. Все сводится к Десяти тысячам долларов без малого. Есть они у тебя?
      Хоб покачал головой.
      -- А одолжить можешь?
      -- Сомневаюсь. Вот разве что...
      -- Весьма сожалею, -- жизнерадостно сообщил Гуаш. -- А как думаешь, раздобыть сумеешь?
      -- Непременно раздобуду, -- заявил Хоб куда более уверенно, чем чувствовал себя на самом деле.
      -- Постарайся раздобыть их до очередного витка девальвации, неважно, выиграешь ты от нее или проиграешь. Должен с прискорбием сообщить, что оттянуть платеж не удастся. Оттянуть, я правильно выразился? Разве что сумеешь убедить дона Эстебана передумать. Но я сомневаюсь, что это тебе удастся. Со времени удара он стал совсем слабоумным, попал под каблук к жене, жуткой Ампаро, ты еще не знаешь ее мамашу, этого костлявого священника из Сан-Хуана и двух сынишек. Знаешь, что они хотят продать землю "Спортклубу"? Тот предлагает им чертовски много денег. Тебе просто не повезло, что ты выбрал фазенду с лучшим видом на всем острове. Ужасно жаль, что ты не можешь продать вид и оставить себе все остальное. Добудь деньги, Хоб, и позаботься, чтобы Милар подписала отступную, это тоже крайне необходимо.
      Хоб вернулся на фазенду. Не стал разговаривать ни с кем -- даже с близнецами Рафферти из Лос-Анджелеса, друзьями его сестры, подстригавшими виноградную лозу, даже с Амандой, подружкой Моти, манекенщицей из Парижа, занимавшейся на кухне приготовлением карри. А направился прямиком к себе в комнату. В свою собственную, личную комнату, стоящую особняком от остальных комнат виллы, где время от времени останавливалось до дюжины его друзей и подруг. Его комната представляла собой голый куб с чисто выбеленными стенами и небольшим балкончиком. Вид оттуда был замечательный. Открыв французские окна, через седловину между дальними горами можно было вглядеться и различить узкий синий проблеск моря, обрамленный цветами миндаля, благодаря деревьям, растущим под самым окном. Хоб критически оглядел этот вид и попытался убедить себя, что вид уж чересчур, ненатурально красивый, но не преуспел в этом. Пейзаж нравился ему как есть. Взор Хоба изучил каждую складку местности, каждое дерево и пригорок собственной земли, каждый algorobo в полях, каждое миндальное дерево в саду. Что ж, придется раздобыть десять тысяч и получить отступную.
      К сожалению, в это самое время его финансы пели романсы. Вообще-то он никогда не греб деньги лопатой, но в это время с ними было особенно туго. Детективное агентство "Альтернатива" зарабатывало не слишком много. Правду говоря, оно работало в убыток. Хоб едва-едва сводил концы с донцами, наскребая деньги на уплату налогов, взятки, канцпринадлежности и наличные для оперативников. В конце этого года все сложилось в чистый убыток, да и предыдущий был немногим лучше.
      Ну, по крайней мере, с Милар будет проще. Она как раз домогается его возвращения в Америку, чтобы получить от него иудейский развод. Похоже на то, что родители Шелдона, ее будущего супруга, бухгалтера по налогам, -ортодоксальные иудеи -- настаивают на ортодоксальном иудейском разводе, прежде чем дать свое благословение. А их деньги, хоть о них никто и не упоминал, идут в одном конверте с их благословением.
      Когда она просила о приезде, Хоб отбивался. Они ведь и так разведены по закону, так к чему же разводиться еще раз? Вдобавок Хобу не хотелось возвращаться в Нью-Джерси и в Нью-Йорк. Во-первых, потому что это стоит денег. А во-вторых, с ним в столичных городах вечно случается что-нибудь скверное. У него сложилось впечатление, что сейчас покидать остров неблагоразумно. Но его к этому вынудили.
      Наскрести средства даже на авиабилеты оказалось нелегко, но он кое-как выкрутился, по мелочи задолжав всем друзьям и ссудившись целыми тремя сотнями долларов у богатого английского актера, жившего по соседству. Тому пришлось не по вкусу, что его так подоили, но ссуду он все же дал.
      Затем Хоб заказал билеты до Иберии, послал Милар телеграмму, чтобы ждала его и приготовила все к разводу, после чего распрощался с островом и домом. При всем при том у него осталось курьезное ощущение, что это Ибица покидает его, а не наоборот.
      ГЛАВА 3
      Полет прошел без происшествий. Прибыв в аэропорт Кеннеди, Хоб подошел к стойке "Иберия Эрлайн", чтобы поинтересоваться, нет ли для него весточки -просто на случай, если Гарри Хэм выудил какие-нибудь ошеломительные новости касательно ситуации с traspaso. Никаких вестей не оказалось.
      Покончив с этим, Хоб автобусом поехал в Снаффс-Лендинг, штат Нью-Джерси. В Джерси ему пришлось пересаживаться. Дорога от Кеннеди до Мейн-стрит в Снаффс-Лендинге отняла почти пять часов.
      Снаффс-Лендинг -- невзрачный городишко на западном берегу реки Гудзон, втиснувшийся между промозглым Хобокеном и вгоняющим в тоску Западным -Нью-Йорком. В запасе у Хоба оставалось менее десяти минут, так что он двинулся прямиком в дом раввина на Западной Мейн-стрит, находившийся в трех кварталах от бывшей конторы Хоба и недалеко от его снаффс-лендингского дома, который он уступал Милар в обмен на отступную от К'ан Поэта.
      Как только он переступил порог, жена раввина ввела его в приемную, пропахшую гуталином и картофельными оладьями, где дожидалась Милар -высокая, миловидная, облаченная в строгий деловой костюм и полинезийское ожерелье из акульих зубов поверх хлопчатобумажной майки с Микки Маусом -- в стиле одежды она всегда довлела к оксюморонам. Экс-муж и экс-жена обменялись строго официальным рукопожатием, но с улыбками, демонстрирующими, что они не таят друг на друга никакой злобы. Настал момент для невзыскательных шуточек, банальностей вроде "Как я вижу, жизнь в разводе тебя устраивает", поскольку со времени настоящего гражданского развода прошло уже шесть месяцев. Однако Хоб не мог выдать ни единой остроты -- просто смешно, как они покидают тебя, когда нужны более всего, а Милар тоже не делала шагов навстречу, чувствуя себя неловко, потому что на иудейский развод ее вынудила мать Шелдона, твердившая, что без упомянутого действа не позволит сыну жениться на Милар. Единственное, что пришло Хобу в голову: "Ну вот, два года совместной жизни коту под хвост", но он предпочел воздержаться от подобной реплики. А вместо этого извлек отступную, врученную ему Гуашем, и протянул ее Милар вместе с ручкой, проронив:
      -- Можно уж заодно покончить и с этим.
      Милар одарила его выразительным взглядом, но она сама же согласилась поставить подпись в обмен на прилет Хоба обратно в Нью-Джерси ради этого развода. Да вдобавок он отдавал ей дом на Спрюс-стрит, хотя после пожара его цена значительно упала. Милар сняла с ручки колпачок, скрипнула зубами и уже собиралась отписать Хобу свою долю мечты об Ибице, когда жена раввина вошла в комнату и сообщила:
      -- Реб готов принять вас.
      -- Позже, -- сказала Милар, вернув ручку и документ Хобу. Они последовали за женой раввина в кабинет.
      Там их дожидались двое невысоких бородатых мужчин в черных широкополых шляпах и крупный мужчина в ермолке Великан в вышитой израильской ермолке и был раввином, более тощий из двух других -- писцом, а последний, с бородавкой на левой щеке, -- свидетелем.
      Как только Хоб вошел, писец взял лакированный ящичек красного дерева, в котором на стертом бархате лежало птичье Перо и перочинный нож с перламутровой рукояткой и чернильницей из выдолбленного коровьего копыта. И вручил вместе с содержимым Хобу. -- Это зачем? -- осведомился Хоб.
      -- Он дает это вам в качестве дара, -- пояснила жена раввина. -- Видите ли, вы должны были бы принести собственное перо, чернила и пергамент, как в древние времена, но сейчас так уже никто не делает. Кто в наши дни слыхал о гусиных перьях, кроме профессиональных писцов? Так что он дает их вам, чтобы они были вашими, чтобы вы могли одолжить их жму, чтобы он мог написать "гет" -- пергамент о разводе. А когда все будет закончено, вы подарите ему его ручки и чернила обратно. -- А если я захочу оставить перо себе? -осведомился Хоб.
      -- Не глупите, -- возразила жена раввина. -- Вот, наденьте ермолку. Ступайте, вас ждут.
      -- Дракониан... -- произнес раввин. -- Разве это еврейская фамилия?
      -- Мы получили ее на Элис-Айленде, -- ответил Хоб. -
      То есть мой дед ее принял.
      -- А какова ваша настоящая фамилия?
      -- Драконивицкий.
      -- А почему он поменял ее на Дракониан?
      -- У нас в семье бытует мнение, что дедушка, наверное, встретил армянскую иммиграционную служащую, не устоявшую перед искушением. Но это, конечно, только домыслы.
      Раввин пожал плечами. Деньги уплачены, и, если эти люди желают вести себя как мешуга , это их личное дело.
      -- А вы Ребекка Фишковиц? -- повернулся он к Милар.
      -- Я поменяла фамилию, -- доложила та. -- Меня зовут Милар.
      -- Это имя или фамилия?
      -- И то и другое. Или ни то, ни другое. -- Она улыбнулась, в очередной раз сумев посеять замешательство..
      -- Милар -- это ведь какой-то пластик, не так ли? -- поинтересовался раввин.
      -- Очень симпатичный пластик, -- ослепительно улыбнулась Милар.
      Тут раввин решил, что хватит пустых разговоров, и перешел к делу. Спросил у Хоба, в самом ли деле он хочет развестись с этой женщиной. Хоб сказал, что да. "Но, -- продолжал раввин, -- нет ли возможности, что со временем вы передумаете?" -- "Невозможно", -- заявил Хоб. Раввин спросил в третий раз, и в третий раз Хоб отказался. Затем наступила та часть процедуры, в которой Милар должна была трижды обойти вокруг него. Она совершила эти три витка со своей обычной грациозностью. Хоб отметил, что в день развода она выглядит более лучезарно, чем в день свадьбы. "Наверное, примета времени", -- решил он. Затем последовало возвращение серебра -древнего выкупа за невесту, представленного здесь пятью блестящими четвертаками, которые Милар приняла с ухмылкой. И, наконец, прозвучали слова, доставляющие счастье такой же массе народа, как и слова о заключении брака. "Я развожусь с тобой, я развожусь с тобой, я развожусь с тобой", -было произнесено и троекратно повторено Хобом. А затем раввин провозгласил, что по иудейскому закону они более не женаты, и передал им гет, каковой, согласно традиции, разорвал почти надвое.
      Выйдя из дома раввина вместе, они зашагали по Западной Мейн-стрит туда, где Шелдон дожидался Милар в своем "Форд-Рейнджере". В данный момент Хоб был не в настроении беседовать с Шелдоном, так что распрощался с, Милар на углу. И только тут вспомнил о traspaso.
      -- Ах да, traspaso, -- встрепенулся он, снова вручая документ и ручку Милар. Та взяла их, сняла колпачок с ручки и заколебалась.
      -- Вообще-то нам эта формальность не нужна. Я знаю, что земля принадлежит тебе, она ведь принадлежала тебе еще до нашей встречи. Ты же не думаешь, что я собираюсь обратить это во вред тебе, а?
      -- Конечно, нет. Но ты же знаешь эти испанские суды. Просто формальность.
      -- Пожалуй, -- Милар нацарапала свою подпись и вернула документ с ручкой Хобу. -- Береги себя, Хоб.
      -- Ты тоже, Милар.
      Она повернулась, чтобы уйти, но задержалась снова.
      -- А, кстати! Тебе звонил Макс Розен.
      -- Макс Розен? Кто это?
      -- Он сказал, что ты вспомнишь морских ежей на побережье Са-Коместилья.
      -- А-а-а! Точно. И чего же он хочет?
      -- Он хочет, чтобы ты ему позвонил. У меня тут где-то его номер.
      Пошарив у себя в сумочке, Милар отыскала салфетку с нью-йоркским телефонным номером, расплывчато записанным лавандовой губной помадой, и вручила ее Хобу.
      -- До свидания, Хоб. Спасибо за развод.
      -- До свидания, Милар. Спасибо за traspaso.
      Она радостно ему улыбнулась и зашагала к "Форд-Рейнджеру" Шелдона, стоявшему у обочины. Хоб проводил ее взглядом, не испытывая даже желания вздохнуть.
      И все же... Два года совместной жизни коту под хвост.
      ГЛАВА 4
      Покинув Милар на углу Стейт- и Мейн-стрит, Хоб направился в свою бывшую контору, где занимал одну комнату в апартаментах дантиста. Прошло уже несколько лет с тех пор, Как он прекратил выплачивать аренду, но помещение пока так никто и не занял. Табличка над дверью по-прежнему гласила: "Дракониан Частный детектив Специалист во всем. Конфиденциальность гарантируется". Вскарабкавшись по лестнице, он прошел по коридору мимо кабинета дантиста слева -- "Гольдфарб, хирург-ортодонтолог, король прикуса" -- к двери с декоративным стеклом в конце коридора. Снаружи было написано: "Дракониан, Ч.Д.". Хоб открыл ее своим ключом.
      Сквозь окно, обращенное к Стейт-стрит и реке Гудзон, сочился серый осенний свет. В конце короткого коридорчика находилась тесная комнатушка с потрепанным дубовым столом и вертящимся стулом. Слева от стола стояло кресло, а справа -- стул с прямой спинкой. У левой стены высился картотечный шкаф с четырьмя ящиками. На одной стене, крашенной пожухлой зеленой краской, висела копия портрета Миннегаги, Дочери Смеющихся Вод. Как ни странно, с этой картиной у Хоба не было связано никаких воспоминаний. Он даже не помнил, откуда она тут взялась. Подозревал, что это Милар приложила руку -повесила, а он и не видел. А еще древняя портативная пишущая машинка "Смит-Корона" на сером войлочном коврике. Она тоже значила для Хоба очень мало -- фактически говоря, даже меньше, чем картина.
      Хоб уселся за стол, пожалев, что не носит фетровой шляпы, а то можно было бы повесить ее на стоящую в углу вешалку. К появлению вешалки тоже приложила руку Милар. Самочувствие Хоба колебалось где-то между опустошенным и дерьмовым. В отличие от первого, второй развод с Милар не вызвал у него приподнятого настроения. Настало время возвращаться в Европу, хотя он только-только прибыл сюда.
      Но ему еще предстоит работа. Необходимо раздобыть деньги. Собственно говоря, ради этого он и вернулся в Соединенные Штаты. Дело с Милар было лишь попутным дополнением. Вот только где же раздобыть деньги?
      Морские ежи. Разумеется, помнит. У побережья Са-Коместилья.
      Макс гостил у Карло Луччи -- ушедшего от дел текстильщика из Милана. Луччи поселил Макса в гостевом коттедже в своем поместье Сон-Ллуч, рядом со старым свинцовым рудником, неподалеку от Сан-Карлоса. Хоб познакомился с ним в "Эль Кабальо Негро", "приемном" баре в Санта-Эюлалиа Конечно, все это было еще до Милар, когда Хоб жил с Кейт и детишками. В то лето Найджел Уитон отлучился с острова проворачивать какой-то безмозглый план в Белизе. Без Най-джела лето выдалось совсем спокойным. Макс Розен, тогда работавший в Нью-Йорке театральным агентом, приехал на Ибицу провести отпуск, арендовал на месте яхту у Техасского Тома Джордана и приглашал кучи гостей провести денек в море; Хоб оказался в числе приглашенных. Яхта представляла собой тридцатифутовый катамаран, который Техасский Том построил собственными руками, потом отправился в Катманду и больше не возвращался В то лето у Хоба времени было невпроворот. Так что в конце концов он решил частично убить его с Максом на катамаране.
      Однажды они стояли на якоре неподалеку от пляжа в Са-Коместилья. Макс захватил готовый ленч из ресторана Хуанито -- не Хуанито Эстебана, а Хуанито Альвареса из Барселоны. Холодная жареная курица, картофельный салат и зеленый салат. Макс лишь посетовал, что не хватает доброй закуски.
      -- Тебе нужна закуска? -- уточнил Хоб. -- Спрашиваешь! Ну так что?
      -- Отложи ленч минут на десять. Я добуду тебе закуску.
      Макс -- дюжий здоровяк в белом пиджаке и слаксах, купленных в ряду бутиков в порту Ибицы, -- встал и огляделся. От берега их отделяло футов пятьдесят воды.
      -- И куда же ты направишься за этой закуской? -- поинтересовалась одна из девушек.
      -- Не ломай над этим свою очаровательную головку, -- отозвался Хоб, уже раздевшийся до плавок. Натянул маску, а с ластами возиться не стал -глубина не превышала десятка футов. Он не забыл прихватить авоську и пару брезентовых рукавиц. Затем прыгнул за борт и устремился ко дну.
      В прозрачной воде песчаное дно сверкало белизной. По нему были разбросаны темные предметы величиной с блюдце. Нырнув пониже, Хоб разглядел их шипы, осторожно собрал с полдюжины и положил в авоську. Затем вынырнул на поверхность и поплыл к катамарану.
      -- Что это? -- осведомился Макс.
      -- Морские ежи. Средиземноморский деликатес. Теперь нам нужны ножи, вилки и лимон
      -- А на что это похоже? -- спросила обладательница длинных каштановых волос.
      -- Сырой морской еж не всякому по вкусу. Не просите меня описать их. Отчасти вроде краба, отчасти -- вроде черной икры.
      Максу это пришлось по душе, и девицы возражать не стали. Девушки с Ибицы едят все, что подадут.
      После ленча, нежась на палубе под лучами средиземноморского солнца, настоянными на коньяке, Макс заметил:
      -- Хоб, это замечательно. Все подряд. Море. Небо. Земля. Перед ними из сверкающей глади моря возносился остров
      Ибица. Стоял прекрасный июльский день.
      -- Это лучшее лето в моей жизни, -- продолжал Макс. -- Если когда-нибудь будешь в Нью-Йорке...
      Хоб набрал нью-йоркский номер, который дала ему Милар.
      ГЛАВА 5
      Ответил низкий, чистый, хорошо поставленный женский голос:
      -- "Макс Розен Ассошэйтс".
      -- Я бы хотел поговорить с мистером Розеном.
      -- Как вас представить?
      -- Скажите Максу, это тот мужик, что научил его есть сырых морских ежей около пляжа в Са-Коместилья.
      -- Продиктуйте по буквам, пожалуйста
      -- Что именно?
      -- Последнее слово. Какой-то Сак.
      Хоб продиктовал. Ей это все равно пришлось не по вкусу, но она была хорошо вышколена.
      -- Минуточку. -- Она переключила его на фоновую музыку. В трубке запело множество скрипок, а за окном пара детишек играла в бейсбол с резиновым мячиком и палками вместо бит.
      Внезапно в трубке зазвучали басовитые раскаты жизнерадостного мужского голоса:
      -- Это тот, кто я думаю?
      -- Да, это Хоб Дракониан.
      -- Хоб! Вот радость-то! Ты получил мое сообщение. Кстати, что ты поделываешь в Штатах?
      -- Вернулся уладить кое-какие дела.
      -- Как продвигается детективный бизнес?
      -- Лучше некуда, Макс.
      -- Нет, серьезно.
      -- Ни шатко ни валко.
      -- Я могу чем-нибудь помочь?
      -- Только если ты достаточно глуп, чтобы вложить деньги в американского детектива без лицензии, обладателя неоплаченного traspaso на прекрасную фазенду в Ибице.
      -- Возможно, сумею помочь. В чем суть сделки?
      -- Макс, предложение совершенно прямолинейное. Вложи деньги, а я потрачу их на traspaso. У меня там проблема. Если у меня будет хоть какая-то прибыль, ты получишь свои деньги с лихвой.
      Макс поразмыслил над этим секунду-другую, повертел в голове так и эдак, опробовал идею на вкус и нашел ее симпатичной.
      -- Слушай, может, я и сумею помочь. А черта ли мне, ты ведь чуть ли не член семьи! Откуда звонишь?
      -- Из Снаффс-Лендинг, Нью-Джерси.
      -- Что ж, приезжай в Манхэттен. У меня тут места выше крыши. Надеремся до чертиков да потолкуем о прежних днях. Ты тут на выходные? Я тебя так приму -- ввек не забудешь. Как там звали ту девицу на Ферментере? А, выкинь из головы, потолкуем, когда подвалишь ко мне Как будешь добираться?
      -- Автобусом "Трэйлвей".
      -- Не стоит, Хоб. Лови такси. Я оставлю деньги на вахте.
      -- От поездки в автобусе моя гордыня не пострадает.
      -- А моя пострадает. Впрочем, как знаешь. Я отправлю Келли встретить тебя у Портовой администрации.
      -- Ну, это ни к чему. Просто сообщи адрес. -- Но Макс уже дал отбой. Хобу оставалось только гадать, кто такой Келли, будь ему пусто.
      ГЛАВА 6
      Пока Хоб шагал к автобусной остановке, лейтенант Джордж Глатц потирал указательными пальцами друг о друга. В последнее время этот бессмысленный жест становился все более и более навязчивым. Лейтенант откинулся на спинку сиденья облупившегося "Понтиака", выделенного ему штабом полиции Третьего округа на Далсимер, между Десятой и Джейд-стрит.
      -- Идеальная машина для наружного наблюдения, -- сказал капитан Киркпатрик, когда Глатц попросил "Корвет". -- На такую машину глядишь -- и не помнишь, как она выглядит.
      Глатц припарковался в специальной зоне, приберегаемой служащими аэропорта для офицеров полиции, ведущих слежку за личностями, отлетающими из Кеннеди. В данном случае Глатц должен был следовать за человеком по имени Сантос, дипломатом из карибского государства Сан-Исидро, недавно получившего независимость. Поскольку Сантос аккредитован в ООН, арестовать его Глатц не может, даже если тот что-то натворит. Так зачем же Глатц торчит тут? И, прежде всего, чего это вдруг нью-йоркский полицейский департамент заинтересовался Сантосом? А потому, что у неких личностей из казначейства -неделю твердили сплетни у большого автомата прохладительных напитков, рядом с доской объявлений, чуть дальше по коридору от кабинета сержанта штаба полиции Третьего округа Нью-Йорка -- состоялась краткая, но насыщенная беседа с комиссаром Флинном в его замке в Райнбеке, штат Нью-Йорк, и в результате, пару дней погромыхав по сцепкам причин и следствий, дело пришло к выводу, и Глатц очутился в облупившемся "Понтиаке" на специальной, заповедной полицейской стоянке в зоне прибытия международных рейсов Международного аэропорта Кеннеди.
      Глатц был не одинок. Рядом с ним на пассажирском сиденье находился представитель Агентства по Борьбе с Наркотиками (АБН) по имени Эмилио Вазари, в данный момент под прикрытием работавший над делом, касающимся Сантоса -- по крайней мере, косвенным образом.
      Глатц был высоким мужчиной с мертвенно-бледным лицом, редеющими и седеющими коротко подстриженными волосами и длинным носом с горбинкой, оставшейся с тех времен, когда он играл центральным защитником за "Гэлик Страй-дерс" и даже подумывал о переходе в профессиональную лигу. Однако неловкий взмах чужой биты не только сломал ему нос, но и повредил зрительный нерв, так что прошел целый год, прежде чем он смог снова видеть ту же вечную чепуху с прежней отчетливостью. Теперь, сидя в "Понтиаке", Глатц_ посасывал фильтр "Честерфилда". И тут зазвонил мобильный телефон.
      -- Лейтенант Глатц? Это Энджело из таможни.
      -- Ага, лады, и чего?
      -- Тот мужик, про которого вы спрашивали, Сантос, он как раз проходит. Хотите, мы его тряхнем?
      -- Решительно нет, -- отрезал Глатц. -- У него дипломатическая неприкосновенность. Просто пропустите. Спасибо, Энджело. -- Положив трубку, Глатц обернулся к Эмилио и сообщил: -- Он здесь. Может, на сей раз нам повезет.
      -- Угу, -- отозвался Эмилио. У него хватало собственных проблем, над которыми требовалось поломать голову
      Реактивный авиалайнер "Вэридж", вылетевший из Рио-де-Жанейро. Сделал по пути ряд остановок в Карибском архипелаге и Майами, прежде чем приземлиться в аэропорту Кеннеди. Пассажиры начали выходить, первый класс -- первым: у Денег есть свои Преимущества. Первым классом летело всего пять человек. Четверо из них воплощали собой анонимный серокостюмный, атташе-кейсовый, золоточасный облик, дающий им право где угодно стать этаким столпом Богатства и Его Привилегий. Пятый -- Сантос -- тоже был тот еще субъект, хотя и не так чтобы очень: мелкий человечек с остроконечной бородкой, смахивающий на миниатюрного Роберта Де Ниро с матово-смуглым лицом и ясными глазами, в уголках которых затаились морщинки, возникающие при постоянном уклонении от дворцовых переворотов. На лацкане его дипломатского костюма, синего, в мелкую полоску, красовался радужный значок -- орден Симона Боливара, врученный правительством Венесуэлы как символ признания заслуг Сантоса в роли посла острова Сан-Исидро. Пожалуй, ничего удивительного, что при этом он щеголял в модельных туфлях из патентованной кожи с эластичными боковинами. Горделивая осанка, на лице выражение бдительности, на губах -едва уловимая ироничная усмешка, должно быть, его обычное выражение.
      Сантос вместе с остальными пассажирами прошагал по гулким коридорам Кеннеди к стойке иммиграционной службы и таможне. Кроме бороды, он носил небольшие усики, так называемые императорские, и во всем походил на дипломатов третьего мира, чувствуя себя скорее уроженцем Манхэттена, нежели Мисраки -- столицы и главного порта Сан-Исидро. Вынув у стойки иммиграционной службы дипломатический паспорт, он продемонстрировал его чиновнику. Чуточку поджатые губы чиновника не предвещали бы ничего доброго, не будь Сантос полностью аккредитованным дипломатом, имеющим право идти в Соединенных Штатах куда вздумается, не ожидая ни приглашений, ни запретов. Ни его багаж, ни его "персону не могут обыскать ни при каких обстоятельствах, даже подозрительных. Увидев, что этот субъект так и так неприкасаем, даже если бы не поступил прямой приказ от Глатца, сидящего на улице в облупившемся "Понтиаке", чиновник разжал губы, проштемпелевал паспорт Сантоса и проводил взглядом дипломата, идущего через зеленый коридор, из которого, не получив распоряжения открыть своей атташе-кейс, направился на выдачу багажа и к наземному транспорту.
      Сняв трубку телефона, стоящего на стойке, чиновник набрал трехзначный номер и, услышав лаконичное "Ага?", выложил:
      -- Ваш тип только что вышел.
      На краткосрочной стоянке Глатц положил трубку автомобильного телефона и погасил сигарету, а ведь Алиса только нынче утром сказала, что они его прикончат, вопрос только, когда. "И чем скорее, тем лучше, если хочешь знать мое мнение", -- добавила она. Алиса вечно пребывает в дурном настроении с тех самых пор, как ее лишили метадона , сказав ей, что восьми лет ухода вполне достаточно. Глатц лишь вздохнул. Пожалуй, он получил то, что заслужил. Папаша всегда твердил, мол, не женись на наркоманке, даже ежели она католичка.
      -- Выходит, -- сообщил Эмилио. Глатц завел старый облупившийся "Понтиак", и в жарком летнем воздухе зависла выжидательная пауза.
      ГЛАВА 7
      Как только Сантос через автоматические двери вышел из подъезда на улицу, к обочине подкатил посольский шофер Хосе в длиннющем старом "Кадиллаке" Лучший шофер, чем Хосе, на Сан-Исидро еще не рождался. Лимузин остановился перед подъездом в тот самый миг, когда посол переступил порог здания аэропорта Сантос всегда считал, что проделать этот трюк куда труднее, чем утрясти бюджет острова. Впрочем, никто особо и не пытался Сантос уселся в машину, стараясь не наступить на Пако, лежавшего на полу под ковриком
      -- Хорошо долетели, сэр? -- осведомился Хосе с переднего сиденья.
      -- Да, сносно. Всегда приятно вернуться домой, даже если отлучался ненадолго. Как идут дела здесь?
      -- Обычная мыльная опера. Второй секретарь Хуарес снова выставил себя в дураках с дочерью посла Доминиканской Республики -- вы не знаете, нельзя ли сказать это название покороче? -- и, как обычно, об этом не знает только его жена. Первый секретарь Ширли Чомола беременна, мы полагаем, от садовника Фелюса. И еще несколько инцидентов
      -- Словом, все идет, как обычно, -- резюмировал Сантос. -- Славно, славно. -- Тут он вспомнил о человеке, лежащем под ковриком у его ног. -Пако, а ты как поживаешь?
      -- Добро пожаловать обратно, сэр, -- сдавленным, но полным уважения голосом произнес Пако.
      -- Не вставай, -- предупредил Сантос. -- Подожди, пока мы не покинем зону аэропорта. Никто не видел, как ты садишься в машину?
      -- Нет, сэр Меня тайком провели в гараж посольства, и с тех самых пор я лежу под ковром.
      -- Славно, славно. Потолкуем после.
      - Обогнув аппарель, они выехали на дорогу Белт-Паркуэй, ведущую в Манхэттен. Хосе уже определил, что их преследует старый "Понтиак". Вскоре слева показались кладбища Квинса, а за ними -- уходящие под небеса здания Нью-Йорка.
      -- Ладно, Пако, -- сказал Сантос. -- Теперь можно и поговорить. Но не садись.
      Откинувший коврик Пако оказался коренастым, смахивающим на штангиста индо-латинским парнем с бакенбардами в виде ятаганов, оканчивающимися у самого края бугрящейся узловатыми мускулами челюсти.
      -- Привезли? -- поинтересовался он.
      -- Конечно, -- подтвердил Сантос. -- План должен выполняться.
      Пако кивнул. При росте в пять с половиной футов в плечах у него были все три с половиной. Приехал он из провинции Мателоса, беднейшего района Сан-Исидро. Предки Пако уже две сотни лет возделывали землю имения Сантосов. Оба семейства связывали прочные отношения раб -- хозяин, которые они берегли и лелеяли.
      -- Полагаю, вам следует знать, -- сообщил Хосе с переднего сиденья, -что за нами следят.
      -- Ничего страшного, -- отозвался Сантос. -- Я допускал такую возможность. Пако, давай перейдем к делу.
      Открыв свой "дипломат", Сантос отодвинул в сторону стопочку государственных секретов, служивших тут только прикрытием, и вытащил брезентовый мешочек, по виду весивший пару килограммов и стоивший на улице тысяч двести долларов, если предположить, что в нем содержится два килограмма почти стопроцентного (99,9) кокаина из поместья двоюродного братца Сантоса -- Октавиано Маррани из провинции Кочибамба в Боливии.
      -- Знаешь, что делать? -- осведомился Сантос.
      -- Знаю. Не волнуйтесь, босс.
      -- Легко тебе говорить, ведь ответственность за успех много-миллионнодолларовой операции лежит не на тебе, правда?
      -- Я знаю, что вам приходится нелегко, -- подтвердил Пако.
      -- И к чему мне это делать? В конце концов, я ведь и так богат.
      -- Вы делаете это ради Сан-Исидро. Ради своей -- и моей -- patria1.
      -- Да, La Patria , -- горько усмехнулся Сантос. -- Ну, не странно ли, до каких крайностей может довести чувство патриотизма? Только подумать, что мы вытворяем!
      Шофер Хосе свесился к ним через спинку переднего сиденья и поведал, шевеля усами:
      -- Эти люди по-прежнему следуют за нами.
      -- Я и не предполагал, что они отстанут, -- ответил Сантос. -- Ты можешь оторваться от них?
      -- Здесь, в Мидтаун-туннеле?
      -- Извини, я забыл. Когда сможешь.
      Они выехали из туннеля в Манхэттен. "Понтиак" отстал машины на четыре. Все трое следили за ним в зеркальце заднего обзора, напустив на себя беззаботный вид, хотя на самом деле были встревожены. Когда доехали до Седьмой авеню, Хосе улучил момент и резко свернул направо, на миг скрывшись у преследователей из виду. Пако распахнул дверцу и выскользнул на улицу, крепко прижимая к груди мешочек.
      -- Теперь вези меня к "Годфри", -- распорядился Сантос, как только Пако удалился.
      Если бы действие разыгрывалось в Калифорнии, лимузин тут же развернулся бы и покатил прочь. Но поскольку дело происходило в Нью-Йорке, машина рывками поползла через город, потом снова в сторону центра, а на восемь машин позади повторял их изнурительные маневры лейтенант Глатц. Тем временем Пако, не замеченный пассажирами ни той, ни другой машины, подцепил нового преследователя. За "Понтиаком" от самого аэропорта следовал еще один автомобиль -- коричневый "Форд-Фэрлейн" с помятой решеткой радиатора. У обоих его пассажиров обзор был не в пример лучше, и они видели, как из лимузина Сантоса выскочил Пако. Они сказали что-то своему водителю, и он затормозил. Выскочив из машины, они последовали за Пако на своих двоих.
      ГЛАВА 8
      Поездка междугородным автобусом до здания Нью-Йоркской Портовой администрации оказалась весьма тоскливой. Сидевший рядом с Хобом пожилой мужчина в засаленной зеленой парке всю дорогу толковал ему о машине, которой владел всего семь часов, пока его бывший пасынок не угробил ее. Отгородившись от старческого лепета, Хоб мысленно пересмотрел список людей, которым собрался позвонить с просьбой об одолжении, как только окажется в апартаментах Макса; поглядел за окно, как автобус по спирали устремляется вниз, к туннелю Линкольна. Начал думать о Милар. Утром, в кабинете адвоката, она выглядела воистину очаровательно Вспомнил ласковое выражение ее лица в то утро, отдалившееся всего лишь на два с половиной года, когда в британском консульстве в Гибралтаре зарегистрировал свой брак с ней.
      Проехав сквозь туннель Линкольна, автобус зарулил в тупик автовокзала при Портовой администрации. Как только Хоб сошел, на глаза ему попался невысокий, коренастый пожилой мужчина с суровым бесстрастным лицом, следивший за выходящими пассажирами, держа в руках табличку с надписью: "Хоб Дракониан".
      -- Хоб Дракониан -- это я, -- сообщил Хоб, подходя к нему.
      Встречающий тотчас перевернул табличку, с другой стороны гласившую "Добро пожаловать в Нью-Йорк".
      -- Я -- Келли, -- поведал коренастый. -- Макс заслал меня захватить вас.
      Крепко сбитый Келли был одет в накрахмаленную хлопчатобумажную рубашку с маленькими лошадками по белому полю, оливковые полушерстяные слаксы и основательно надраенные простые коричневые туфли. Его бледные, тщательно выбритые щеки успели покрыться густой пятичасовой щетиной. От него исходил аромат сиреневого одеколона. Хоб тут же припомнил, что сиреневый одеколон все еще можно отыскать в старых парикмахерских делового района и Маленькой Италии. На мизинце Келли сверкал брильянтовый перстень, а на лице -маленькие, налитые кровью карие глаза. Хрипловатый голос с нью-йоркским акцентом звучал дружелюбно, но бесстрастно. Судя по виду, он принадлежал к числу людей, с которыми лучше не связываться. Впрочем, Хоб и не собирался.
      Келли повел его к эскалатору. Поднявшись наверх, они вышли в сторону Девятой авеню. Под знаком "Стоянка запрещена" стоял сверкающий новехонький лимузин "Крайслер". Рядом, покачиваясь с пяток на носки и поигрывая резиновой дубинкой, стоял фараон.
      -- Спасибо, Дуган, -- сказал Келли. -- Я тебе очень признателен.
      -- Не за что, -- отозвался фараон.
      Келли открыл заднюю дверь лимузина для Хоба, заметив:
      -- Я и сам был фараоном. Сержант. Отдел убийств.
      Они поехали в сторону центра, к одному из новых жилых домов около Линкольновского центра. Дверь им открыл швейцар в ливрее, за стойкой в холле сидел еще один человек в форме.
      -- Кого бы вы хотели навестить, сэр? -- поинтересовался дежурный у Хоба.
      -- Это Хоб Дракониан, друг Макса Розена, -- объяснил Келли. -- Он тут малость поживет.
      -- Мистер Розен ничего не говорил мене про это, -- возразил дежурный.
      -- Так звякни ему и спроси сам. Поразмыслив, дежурный пожал плечами.
      -- Ежели говоришь, то все лады, Келли. Келли повел Хоба к лифту, по пути ворча: "
      -- Вот же долбаные греки!
      Хоб ничего не понял и просто смотрел, как растут цифры в окошке. Они слились в стремительное мелькание, и после пятидесяти он утратил им счет. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они поднялись в пентхауз.
      Келли первым зашагал по устланному ковровой дорожкой коридору к двери с табличкой: "Пентхауз" -- будто без нее никто не догадался бы, что тут такое. Вынув ключ, Келли открыл дверь и вошел вместе с Хобом.
      ГЛАВА 9
      Хоб оказался в просторном помещении с белыми стенами и сверкающим паркетным полом. В дальнем конце через огромное, от потолка до пола, окно открывалась обширная панорама южного Манхэттена. У двери стоял антикварный письменный стол ручной работы, сидя за которым болтала по телефону женщина с каштановыми волосами, подстриженная под пажа. Лет двадцати шести, с круглым миловидным лицом, в коричневом твидовом спортивном жакете и узкой черной юбке, выгодно открывающей ее скрещенные ноги. Под жакетом -бледно-персиковая блузка. В ушах -- металлические серьги в виде колец. На шее ожерелье из мелкого жемчуга.
      -- Слушай, я перезвоню, -- сказала она, повесила трубку и обернулась к вошедшим. -- Привет, Келли -- Она одарила Хоба лучезарной улыбкой. -- Вы Хоб?
      -- Он самый
      -- Я Дорри. Макс вот-вот будет. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
      -- Спасибо, нет.
      -- Другое угощение раздает сам Макс. Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома...
      Хоб присел рядом со столом на кожаную кушетку. За ней десятифутовой стеной высились книжные шкафы. В каждом было по восемь полок, а каждая полка до отказа заставлена, забита, упихана видеокассетами. Кассеты лежали и на приставных столиках, и даже на полу в тесном кухонном алькове.
      Еще на Ибице Макс упоминал, что любит кино. Тут же наличествовало два видеомагнитофона: "Сони" и "Панасоник AG-6810", а рядом -- тридцатидюймовый телевизор "Сони". Остальные стены покрывали оправленные в рамки фотографии манекенщиц с автографами. На стенах коридора красовалось несколько дипломов Института моды. Из колонок музыкальной системы раздавалась негромкая рок-музыка. В воздухе витали ароматы марихуаны и свежеподжаренного кофе.
      Больше ничего Хоб разглядеть не успел, потому что в комнату ввалился Макс -- крупный, еще более пополневший со времени последней встречи, в сером итальянском шелковом деловом костюме и красном твидовом галстуке, обутый в нечищенные пупырчатые башмаки. Его крупное багровое лицо обрамляли черные волнистые волосы, только-только начавшие седеть. Рукопожатие Макса оказалось крепким, да притом он положил другую ладонь Хобу на плечо и сжал его. Его крупные карие глаза влажно сверкали.
      -- Хоб! Будь я проклят, как я рад тебя видеть! Ты познакомился с Дорри? Без нее в этой конторе все застопорилось бы. Хоб, то лето на Ибице было лучшим в моей жизни.
      -- Для меня тот год тоже выдался удачным, -- подхватил Хоб.
      Макс сграбастал его за оба плеча и игриво тряхнул.
      -- Знаешь, я все время собирался вернуться на Ибицу.
      -- Но так и не выбрался.
      -- Боялся, что застряну там основательно.
      -- Шутишь?
      -- Может, и нет. Я становлюсь богачом, Хоб, но радостей в жизни почти не вижу, -- в его устах это прозвучало весьма патетически.
      -- Зато, по крайней мере, обзавелся массой фильмов. Оглянувшись на шкаф, забитый кассетами, Макс ухмыльнулся.
      -- Да, и дури хватает, в смысле марафета, и вообще, выше крыше всего, кроме... -- Он отвел взгляд. -- Давай-ка обратимся к более приятной теме, а? Ты ел? Тут у нас есть заведеньице, где готовят лучшие свиные ребрышки по эту сторону от Гринвилля, Северная Каролина. Пожалуй, думаю, ты не прочь нюхнуть? -- С этими словами он вынул из кармана двухграммовый стеклянный флакончик и вручил Хобу вместе с позолоченной опасной бритвой. -- Можешь отмахнуть на стеклянной столешнице.
      -- Ну не сейчас же, -- возразил Хоб.
      -- Да не стесняйся ты, наваливайся. Этот марафет -- Синий Убивец из Боливии.
      Открыв флакончик, Макс высыпал горку белого кристаллического порошка с голубоватым отливом, смахивающего на Первородный Кристалл, о котором вечно толкуют наркоманы, когда обсуждают баснословные поставки, никогда не доходящие до места назначения
      -- Вот и нюхалка, конечно, -- Макс вручил Хобу позолоченную соломинку с раструбом на одном конце.
      -- Макс, я больше не употребляю.
      -- Шутишь, что ли? -- вытаращился Макс. -- Хоб? Старина Хоб Демонический Дурила?! В религию ударился? Да ну же, деточка, отпусти гайки!
      Хоб пожал плечами, улыбнулся и взял трубочку. Он не принимал сильных наркотиков уже более полугода. Парижский доктор убедил Хоба, что это не во благо его атеросклеротической артериальной системе. А собственный здравый смысл, как ни мало его осталось, подсказывал, что за каждым коротким кайфом наступает долгая, мрачная мутота.
      Но отказаться было трудно. Дорри наблюдала за ним с циничным выражением в сияющих глазах. Сами знаете, как оно бывает со старыми наркоманами. Пальцы Хоба взяли трубочку и поставили ее на изготовку. Макс открыл ящик стола и вытащил шестидюймовую ониксовую плитку с двумя длинными, жирными волнистыми линиями белого порошка, идущими от одного конца к другому. В предвкушении пуская носом слюнки, Хоб наклонился и втянул в себя первую понюшку. Она прошла безупречно. Будто встретился со старым другом. Зелье взорвалось в его носовых пазухах, включив центр удовольствия, в груди пузырьками заискрилось радостное хихиканье. Чей-то (Хоб с сожалением констатировал, что его собственный) голос произнес:
      -- Только разочек, и все будет нормально. Кокаин -- вещество необычное, но считать его величайшим из наркотиков -- просто смехотворно. Большинство людей ловит кайф лишь единожды. После этого быстро вырабатывается привычка, и кокаин не дает тебе ничего, кроме усиления и без того не слабой склонности к самообману. Но было бы слишком огорчительно взглянуть в глаза правде о том, что после одной чудненькой вечеринки все твои клевые кайфы остаются в прошлом, а вместе с ними -- и все благие намерения. На сей раз Хоб малость прибалдел, как балдеешь от первой за день сигареты. Но вместе с тем пришел и дурной привкус, где-то в глотке запершило, возник этакий нервный зуд, всегда идущий рука об руку с кокаином. Хоб принял вторую понюшку, чтобы погасить эффект первой, перевалить в приятную фазу, поймать кайф, а за ней и третью, потому что вторая не очень-то пробрала. Как обычно, самообман врубился на полную катушку.
      Это рассеяло напряжение, если таковое вообще наблюдалось. Макс взял две долгих понюшки, затем Келли, приняв понюшку, отдрейфовал к кушетке и взял газету -- под кайфом, но на посту. Дорри тоже чуток нюхнула, прежде чем ответить на телефонный звонок. А Хоб, раз начав, усердно продолжал, поскольку Макс все подсыпал и подсыпал на оникс драгоценный порошок.
      Благие намерения Хоба вылетели в трубу (а может, в трубочку) еще до того, как ему представился шанс их сформулировать. Может, из-за Милар -хотя он и был рад, что с браком покончено, -- может, из-за того, что без нее мир выглядел менее оптимистично. А может, он начал употреблять, так как ему в голову внезапно пришло, что идея провести выходные в компании Макса, которого знал лишь одно лето более десяти лет назад, не столь великолепна. А еще его расстроила ситуация с traspaso и вообще с Ибицей. Как мог дон Эстебан так с ним поступить?! Он почти ужасался возвращению на Ибицу и все же понимал, что должен вернуться как можно быстрее, чтобы постараться оттянуть неминуемую утрату К'ан Поэта, а вместе с ним, пожалуй, и образа жизни. То ли несмотря на марафет, то ли из-за него Хоб ощутил тревогу и депрессию. У него даже не было времени на перестройку биологических часов после перелета множества часовых поясов. Теперь нужно только держать себя в руках, пока не вернется сила воли. А тем временем еще чуток галаадского бальзамчика, клин клином, он все нацеливал нюхалку и втягивал в себя длинные волнистые понюшки Синего Убивца, или как там его кличут в этом сезоне.
      Телефоны названивали, и Максу пришлось вернуться в кабинет, чтобы поработать.
      -- Келли проводит тебя в твою комнату. Пока, деточка. -- Макс удалился. Но Хоб ушел не сразу, налегая на кокаин, а Келли нагонял его понюшка за понюшкой, беседуя о каком-то спорте -- кажется, о бейсболе, хотя уверенности в этом Хоб не испытывал.
      За следующий час Хоб принял столько боливийского походного порошка, что мог бы сгонять с локомотивом на буксире до Олбани и обратно. И ни черта не почувствовал. А когда что и почувствовал, то лишь усталость.
      Это называют обратным эффектом. Он знаком всем наркоманам, и заключается в том, что наркотик оказывает действие, как раз обратное тому, которое, согласно утверждениям всех окружающих, должен оказывать. Вроде как тебя охватила бессонница из-за того, что наглотался снотворного. Или глаза слипаются, потому что кокаин или амфетамин подействовали не с того конца.
      В какой-то момент из кабинета вышел Макс Хоб принял с ним несколько понюшек и, помнится, сказал. -- Мне надо позвонить кой-кому. Потом лягу.
      -- Отличная мысль, -- одобрил Макс. -- Мне надо было тебя предупредить насчет этого зелья. Бьюсь об заклад, у вас в Европе такого качества не сыщешь. Пошли, провожу тебя в твою комнату.
      Он повел Хоба в глубь апартаментов. Там обнаружился еще ряд комнат -небольшая гостиная и примыкающие к ней спальня и ванная.
      В углу гостиной стоял стеклянный кофейный столик, заваленный наркотиками: флакончиками кокаина, пластиковыми пакетиками с марихуаной, пузырьками с разнообразнейшими пилюлями. Тут же находился неизбежный оникс с полосками белого порошка, золотая бритва и золотая нюхалка. А также хрустальный графин, наполненный прозрачной жидкостью -- возможно, водой, -и пара бокалов.
      -- Это риталин, -- сказал Макс, показывая на пилюли, -- на случай, если тебе надо сгладить эффект, а это перкодан. Вот эти маленькие зелененькие, с дырочками -- мексиканская разновидность валиума, а вот эти, забыл, как называются, но, в общем, бразильский вид кваалюдина.
      -- Макс, межгород! -- окликнула из другой комнаты Дорри.
      -- Наслаждайся, -- сказал Макс и вышел. Оставшись в одиночестве, Хоб разобрал чемодан, напевая под нос и внезапно ощутив себя очень хорошо. Повесив вещи в гардероб, устроил перерывчик, чтобы принять еще дозу-другую марафетика. Затем уселся на кушетку. И вдруг почувствовал себя не так уж хорошо.
      Но все равно, несмотря на это, принял еще понюшку, притом крупную, и начал названивать по телефону в виде Микки Мауса, стоявшему у дивана-кровати.
      Полчаса спустя он уже позвонил всем знакомым и полузнакомым из Нью-Йорка и окрестностей, кого только смог припомнить. Большинство отсутствовало. Имевшиеся в наличии сочувствия не проявили. Я бы с радостью, Хоб, но сейчас такой сумасшедший период. Пять звонков, и ни единого цента. Срок traspaso приходится на 15 июля. Сегодня 19 июня. Постучав, в комнату Хоба вошел Келли.
      -- Мне надобно забросить Макса к Шрайберу, он запаздывает на встречу Вернется, как только сможет. Говорит, чувствуйте себя как дома Вы в порядке?
      -- Да уж.
      -- Вам нехорошо?
      -- Чуточку не по себе.
      -- Думаю, не привычный вы к этому дерьму, -- указал Келли на кокаин. -Вот, примите вот это, враз оклемаетесь.
      Вытряхнув из пузырька пурпурную в золотистую крапинку пилюлю, Келли вручил ее Хобу и налил из графина воды в бокал.
      Привычка -- вторая натура; Хоб проглотил пилюлю, даже не задумываясь. Потом спросил:
      -- А чего вы мне дали-то?
      -- Да просто спазмолитическое. Корейская формула. До скорого, парень.
      Келли ушел.
      А Хоб задумался о том, следовало ли принимать пилюлю. Однако через пару секунд лицо его расплылось в улыбке. Боль ушла. Стянув кроссовки, он прилег на диван. На расстоянии вытянутой руки стояла стереосистема, и Хоб включил ее. Комнату наполнила умиротворяющая музыка.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3