Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Истории с Джорджем

ModernLib.Net / Шекли Роберт / Истории с Джорджем - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Шекли Роберт
Жанр:

 

 


Шекли Роберт
Истории с Джорджем

      Роберт Шекли
      Истории с Джорджем
      История четвертая. ДЖОРДЖ И КОРОБКИ
      Да, забавно получилось с Джорджем и коробками. А ведь раньше он их никогда не замечал. Но потом какая-то мелочь привлекла к ним его внимание -что-то очень пустяковое, тонкое и ускользающее, о чем он даже не мог точно вспомнить -- и мне, наверное, следует извиниться за непростительный ход этой фразы, которая, выражаясь фигурально, так и машет хвостиком в воздухе -благо, что все можно изменить.
      Позже Джордж много думал о подобных явлениях. Или, по крайней мере, он хотел как следует подумать об этом. Но разве вспомнишь сейчас о том, какие мысли посещали его в момент, когда, не имея еще определенных доказательств, возникших гораздо позже, если только не к этому времени, он открыл глаза и предстал, так сказать, лицом к лицу с коварными коробками.
      Сначала он увидел лишь несколько штук, но коробки были разбросаны повсюду. А Джордж знал, что такие места, как повсюду, бывают очень интересными, особенно когда они не навевают скуку. Впрочем, это уже вопрос настроения, и даже если нас трое, давайте не будем кивать на луну.
      Комната, в которой валялись коробки, с виду и сама походила на короб, однако на стенах, примерно на средней высоте, имелось несколько своеобразных черт -- хотя Джордж не стал бы утверждать этого наверняка, поскольку его глаза были прикованы к коробкам, и ему не хватало сил поднять их на среднюю высоту.
      Тем не менее, заметив коробки, Джордж какое-то время не знал, что ему делать с таким наблюдением, или, вернее, знал, но не хотел показывать свою осведомленность. Да вы и сами понимаете, как это бывает, когда после сытного обеда вам хочется прилечь и вздремнуть; когда жизнь бежит из года в год по спокойному руслу, а вам уютно и немного стыдно за свою лень; и, конечно же, вы лучше поваляете еще одного дурака, чем займетесь какими-то коробками.
      -- Прости, старик, за вопрос, но где здесь дорога в городок Под Мухой?
      -- спросил здоровый желтый кабачок, вышедший из первой коробки на крохотных ножках -- и здесь, наверное, следует добавить, что крохотные ножки принадлежали ему, а не коробке.
      Джордж немного удивился словам кабачка, однако в самой глубине своего сердца, он был разочарован. Нет, он, конечно, понимал, насколько необычно звучала кабацкая речь, но вы ведь и сами знаете, что в некоторых религиях коренных американцев кабачок занимал довольно обычное, хотя иногда и забавное место. Неужели вы не помните всех этих историй о веселых шутниках, которые встречались среди кабачков?
      Джордж решил посмотреть, повторит ли кабачок свой вопрос. Тот не повторял, и, следовательно, к его словам не стоило относиться серьезно. То есть при желании вы можете считать серьезным все, что угодно. Однако вам никогда не удастся угадать того точного набора правил, по которым будет разворачиваться событие. Хотя в самом начале у вас есть кое-какой выбор -вы можете отступить в сторону и послать ситуацию ко всем чертям в самый задний, так сказать, проход своей жизни. Но бессмысленно предугадывать события. Это все равно, что стоять на берегу и махать рукой пролетающим чайкам времени. А ведь мы говорим о моменте, когда история лишь начиналась, о том кратком мгновении затишья перед тем, как Джорджу вновь предстояло опутывать себя нелепыми узами, из которых сплеталась его жизнь. И, возможно, в тот миг еще не существовало никаких коробок.
      Ладно, подумал Джордж, допустим, они все-таки существовали. Но, в принципе, их там могло бы и не быть.
      Эта мысль послужила началом следующего этапа, поскольку все, что раскрывается в последовательность событий, уже само по себе может считаться ситуацией.
      Интересно отметить, что во всех этих коробках сквозил оттенок какой-то фальши. Коробки с правильными углами выглядели вполне нормально, но вот остальные имели выступы и углубления, пилоны и полусферы, контрфорсы и балюстрады разных видов и форм. Джордж, конечно, слышал о неправильных геометрических телах, но в данном случае их порочность заходила слишком уж далеко. Тем более, что для такого разгула декораций не было никаких рациональных причин. Если только здесь вообще уместно слово "декорация", и если только под ее видом не скрывалась какая-то чудовищная и многомерная структура.
      Но стоило ли тревожить себя по таким пустякам. Джордж решил, что ему плевать на то, какие формы принимали эти коробки -- и даже на то, что в них находилось. При встрече с усеченными конусами подобная невинная грубость стала бы причиной серьезных последствий. Однако такая встреча могла произойти лишь позже, если только вообще могла произойти.
      И тут Джордж подумал о том, как красиво плавать в залитом солнцем океане, где маленькие волны покачиваются в медленном танце, а коробки кружатся и делают друг другу причудливые реверансы. Хотя на самом деле все было не так, и Джордж просто придумал это, чтобы немного поразвлечься. Иногда он позволял себе такую вольность. А вы, наверное, знаете, как приятно плавать на закате в теплом море, мечтая и выдумывая всякие вещи, без мирских тревог и забот о неумолимом времени.
      То были чудесные мгновения, и Джордж наслаждался ими от всей души. Что может сравнится с подобным переживанием? Понятное дело, ничто. Так бывает, когда парню хочется что-нибудь нового и другого; когда он нарочно считает это что-нибудь не тем, а чем-то другим; когда он, черт возьми, воображает себе это что-то другое. Понять такое может не каждый. Но Джордж понимал, иначе он тратил бы свою энергию на то, чтобы считать комнату комнатой, а не настоящим океаном. Как будто имелась какая-то причина поступать наоборот. И все же стоило Джорджу подумать об этом, как океан и комната стали одинаково возможными и уместными.
      Да, сияющее под солнцем море казалось прекрасным, однако так не могло продолжаться вечно. То есть оно, конечно, могло продолжаться сколько угодно. Но даже если бы здесь прошло тысячу лет, память сохранила бы это как один эпизод. Увидев одну волну, вы можете считать, что видели их все. И пусть искрившиеся бликами воды были просто великолепны, тем не менее, посмотрев на них достаточно долго, вы начинали тосковать о пледе. Хорошее всегда остается хорошим, но иногда вам приходится немного погрести, чтобы уцепиться за одну из коробок.
      Джордж не имел каких-то особых критериев для выбора той или иной коробки. Просто ему пришла мысль уцепиться за одну из них, и он нашел это довольно забавным. И к какой коробке, вы думаете, он поплыл? Конечно, к той, что находилась ближе всех -- к большой и голубой в светло-желтую полоску, с крыльями и длинным клювом. То есть, конечно, не с настоящими крыльями и клювом; мы же говорим о коробке, о чем-то таком, что просто выглядело, как крылья и клюв. А надо сказать, что Джордж в этом отношении соблюдал строжайшую пунктуальность. Первая коробка показалась ему немного подозрительной, и он быстро проплыл мимо нее -- не очень, знаете ли, приятно, когда коробка пытается выглядеть чем-то еще. Да и в любом случае ему не составило труда подгрести к следующей коробочке, с более современной внешностью и приятной раскраской. Вернее, это только так ему казалось, пока он не положил на нее руку и не развернул немного к себе. Джордж знал, что надо заглядывать в суть вещей. Чтобы раскрыть подноготную коробочки, он ковырнул ее ногтем, но, к его великому сожалению, эта подноготная ничего хорошего собой не представляла.
      Вы можете спросить, что же ему там так не понравилось? А разве могло обрадовать глаз такое нелепое нагромождение трубчатых форм? Или странные перекладины, которые связывали вместе все эти стальные конструкции разных размеров? Неужели вы когда-нибудь слышали о трубчатых конструкциях в маленькой раскрашенной коробке? Да я даже представить себе не могу всю эту систему канализации.
      И тогда Джордж решил проигнорировать подноготную коробки, сделав вид, что ничего не понимает. Джордж знал, что некоторые вещи лучше всего вообще не понимать, так как их все понимали неверно. А неверное понимание меняло взгляд на вещи и создавало множество проблем, которых следовало избегать ради мира и спокойствия души.
      Кроме того, с какой стати мы должны менять свои взгляды, если кто-то посчитал их неверными? Разве наш комфорт и покой ничего не стоят? И почему это мы должны потеть и лопатить веслами, если нам там ничего не светит...
      Простите, но нас снесло немного в сторону -- прямо как Джорджа от коробки.
      Внутри нее, то есть внутри коробки, все оказалось немного другим, чем он себе представлял. Забавно, правда? Вам кажется, вы знаете, что должно быть внутри коробки. Однако вы открываете ее и находите, что там все по другому. Возможно, не совсем чтобы очень, и всегда могут найтись какие-то сходные позиции; но я надеюсь, мы не будем топтаться вокруг да около, а спокойно и трезво одолеем ту путаницу коробок, которая тормозит наш прогресс к желанной цели, чье точное определение нам пришлось бы опустить, даже если бы мы его и знали. К счастью, наше незнание является еще одной гарантией того, что говорить мы на эту тему не будем.
      К тому времени Джордж обнаружил, что к нему иногда обращались как к Эндикотту. Обращение казалось довольно простым и удобным, но оно несло оттенок неопределенности, поскольку Эндикотт могло быть и именем и фамилией. Чтобы не зарываться слишком глубоко -- так как у каждого из нас хватает и других своих проблем -- я скажу, что в нашем обычном понимании вещей, даже в таком вот месте, как это, слово "Эндикотт" может восприниматься двояко. Между прочим, то же самое обнаружили и древние христиане, когда их загнали на арену со львами. Или это обнаружил император? Во всяком случае, что-то между ними там произошло. Джордж знал об этом по слабому отпечатку метафоры, который остался в его уме. Время стерло остальные следы, сохранив лишь мрачное ощущение подавленности, которое несла в себе эта тяжелая и громоздкая фигура речи.
      Джорджу не хватало тех важных жизненных качеств, благодаря которым можно было закончить рисунок, связать движения в танец или спеть сольную партию в ангельском хоре. Тем не менее, он довольно нормально обходился с тем, что попадало ему в руки, будь то, например, клочок бумаги в местах общего пользования или разрушенный храм на склоне горы. А ведь такие вещи не заботились о том, куда им упасть. Одним словом, Джордж решил проигнорировать данный вопрос, хотя на самом деле вопросов-то ему никто и не давал. Кроме того, у него почти не оставалось выбора, потому что в этот момент, в этот самый, так сказать, кульбит времени, произошло событие, которое Джордж посчитал бы беспрецедентным, если бы он узнал о нем заранее.
      Такие события случаются время от времени, но мы проходим мимо них, занятые мыслями о хлебе насущном и насущном масле. И поэтому не было ничего удивительного в том, что океан, сиявший бликами заката и казавшийся еще мгновение назад незыблемым атрибутом реальности, вдруг оказался на грани ужасного беспредметного прошлого, в котором он чуть позже и сгинул. Его тихую гибель скрыло за собой то новое, что только едва начинало прорастать.
      Какое-то время Джордж размышлял о смысле происходивших с ним явлений. А это не такое уж и бессмысленное занятие, верно? Вам бы тоже не помешала лишняя минутка, если бы вас завертело в круговороте каких-то событий. Кроме того следует учесть, что даже такая мимолетная фраза, как "мгновенная расплата", требует на свое осмысление не меньше минуты -- вернее, не сама фраза, а то, на что она ссылается, в метафорическом, так сказать, смысле слова. Джордж еще не мог разобраться, впервые он подумал об этом или нет. Но, как Эндикотт, он позволил себе немного посомневаться. И раз они платили ему за такую работу, то почему он должен этого стыдиться? Что естественно, то не безобразно, как любил он говаривать своим корешкам, потягивая виски в баре. Прошу прощения, мадам, но я не говорил, что у Джорджа росли из тела какие-то там корешки. Я имел в виду его закадычных приятелей, и они, надо сказать, выглядели почти так же, как он. Ну разве что более коренастыми. А какими еще могут быть корешки? Сам же Эндикотт был долговязым и худым. Они даже называли его Струей. Джек Струя -- не слишком мило, правда? Но вы же знаете, какими грубыми становятся люди, попадая под газовую атаку.
      Говоря по правде, мы и сами повидали многое на своем веку. Особенно теми вечерами, когда, добравшись до берега моря, мы пытались снять на время несколько коробок -- сначала тех, где живут, а потом тех, с кем живут. И на морском берегу всегда хватало того и другого. Очевидно, они как-то связаны друг с другом. Хотя лично я не уверен, что одни коробки порождают другие. Природа более тонка, и ее пути неисповедимы.
      В то время вопрос надвигавшейся истории еще не вставал так остро и грозно. Люди наслаждались своими маленькими радостями, но то была настоящая и респектабельная жизнь. Как жаль, что мы больше не увидим ничего подобного.
      А разве можно забыть эти прекрасные прогулки по морскому берегу, когда мы присматривались то к одним коробкам, то к другим; разве можно забыть ту магическую игру слов, которая возникала в беседах между мужчиной и женщиной? Пикники запоминались сложными салатами -- салатами из встреч и чудесных дней!
      Впрочем, и тогда возникали пробелы. Но в то время мы еще не знали, что считать пробелами, а что -- промежутками между ними.
      Джек Струя. Представляете, каково быть таким человеком? Или Джеком Мокрое Пятно? Хуже не придумаешь, верно? Да, молодежь грубеет с каждым днем, и особенно здесь, в этой стране первопроходцев и пионеров, где люди без галстуков считаются либо зелеными сопляками, либо древними и ветхими старцами. И жизнь здесь, конечно, не сахар.
      Тем вечером Эндикотта одолевало смутное и тревожное предчувствие. Он вышел на узкую полоску пляжа и уселся перед своей лачугой -- довольно стандартным домиком с обычным набором кухонных приспособлений. В те дни еще не изобрели всяких там кухонных комбайнов и микроволновых сеялок, поэтому все женщины работали вручную. Во всяком случае, Эндикотт принимал их тогда за женщин.
      А потом начались первые неприятности. Они всегда приходят к нам тихо и незаметно, и мы не думаем о них вплоть до того момента, пока вдруг не случается настоящая беда. Впрочем, вы лучше меня понимаете эзотерический смысл усеченных конусов, которые тоже влились в нашу жизнь незаметно и тихо.
      Сначала нас беспокоили только их немного вульгарные черты -- да-да, вульгарность и кривые подлые рты. Каждый из них носил с собой гитару, но мы никогда не слышали, чтобы они играли. И еще нам тогда казалось, что их отговорки слишком глубоки для нашего понимания.
      -- Куда вы идете?
      -- Вон туда, чтобы посмотреть на усеченные конусы. Хотите пойти вместе со мной?
      -- Мне бы очень хотелось, но сейчас я занят. Не могли бы вы передать им эту корзиночку с диалогом?
      -- А-а! Это та штука, которую вы собираете в словесных дебрях? С виду ничего особенного. Но я бы не стал кормить такой пищей своих детей. Ничего хорошего из этого не получится. Вы понимаете, что я хочу сказать.
      С каждой его новой фразой я становился все более и более подозрительным. Да и с какой стати он так разговорился, если еще минуту назад ему и смотреть-то на меня не хотелось?
      -- Послушайте, -- сказал я, -- может быть вы пойдете себе дальше?
      -- Меня зовут Джордж, -- ответил он.
      Где-то под кипой желтых страниц моего разума завыла тревожная сирена. Я же ни о чем его не спрашивал! Тем более, что мы никогда с ним до этого не встречались -- да и до того тоже. Тогда почему он назвал мне свое имя? То самое, которое я терпеть не могу. Неужели втирается в доверие, чтобы остаться здесь или оставить мне свой пухлый мешок с диалогом?
      -- Как мне не хочется таскать его с собой. Он такой липкий.
      -- А ну, кончайте это! -- закричал я, торопливо закрывая мешок.
      Если и есть на свете вещь, которая вам абсолютно не нужна, так это диалог из болтливого мешка. И не только потому...
      -- Но помимо этого и по многим другим причинам.
      -- Хватит, я вам сказал!
      Однако мешочек протекал, и диалог сочился из него тонкой струйкой. Я изо всех сил старался не слушать тот бред, который вытекал из лопнувшего шва.
      -- В ту пору сирены Франции носили длинные платья, которые придавали им довольно унылый вид, и поэтому, собравшись с духом, я сказал ему...
      Вы и сами знаете, насколько утомительным может казаться чужой диалог. Но диалог внутри диалога -- это вообще невыносимо. Мы можем выглядеть немного наивными и неискушенными в ваших городских штучках, но нам прекрасно виден нескончаемый регресс, который уже встает над горизонтом культуры. И оглядываясь назад, я замечаю теперь что-то безошибочно поддельное во всем том, что предшествовало настоящему времени.
      Этот Джордж, назвав свое имя, тем не менее, не торопился узнать мое. Возможно, он думал, что я представлюсь сам, но это шло вразрез всему оформлению ситуации, ее моральному орнаменту и формам приличия.
      -- Скорее я поцелую раздавленного таракана, чем представлю себя.
      Прозвучавшую реплику мне явно навязали. Конечно, я бы так не сказал. Упаси меня боже. Эта фраза вытекла из мешочка с диалогом.
      И только тут до меня дошло, что этот парень принес мешочек в коробке. А значит он был тем самым знаменитый Джорджем, который прославился своими вездесущими коробками. И я должен признать, что это меняло многое.
      Чем больше я думал о Джордже, тем меньше он мне нравился. Не то, чтобы я знал его лично или действительно тратил свое драгоценное время на какие-то размышления о нем. Конечно же, нет. Все прошло гораздо быстрее. Вы же знаете, как это происходит внутри. Вот вы взглянули на кого-нибудь; и вот у вас уже свое личное мнение. Проблема в том, что между этими двумя событиями больше ничего нет, и такой поворот дела приводит нас в замешательство. Мы знаем правила игры. По этим правилам там должно что-то быть.
      -- Чтобы избежать субъективного идеализма?
      -- Вот именно.
      Иногда случайные слова из мешочка с диалогом могут до жути подходить к описанию событий и придавать им особый жуткий смысл.
      А я тем временем, если вы помните, прогуливался по пляжу, и из пухлого мешочка, который Джордж попросил меня передать усеченным конусам, по-прежнему вытекали слова.
      Тем не менее, что-то внутри меня протестовало -- это, конечно, фигура речи, и вы можете найти ее не только внутри меня, но и где угодно.
      -- Зачем нам нужны все эти конусы?
      -- Неужели ты не понимаешь, что суть вопроса не в них? Они даже не достигли той точки, где их можно назвать хотя бы условно существующими. А ты должен знать, что обычно происходит, когда кто-то берется за дело на предварительной стадии. Поверь мне на слово, он получает что-то очень слабое и неубедительное!
      -- Проблема с этим Джорджем, по всей вероятности, состояла в том, что он принимал решения, которые, на мой взгляд, было бы лучше отложить на какое-то время. И фактически, на довольно долгое время.
      -- Фактически, практически!
      Я зашагал быстрее. Шов в мешочке расходился все больше и больше.
      -- А-а! Так ты боишься чепухи? Но ведь все ее боятся, верно? Вот почему они называют ее чепухой. И вот почему она так часто появляется в величии своей непосредственности и непреложности ко всему прочему; я бы даже сказал, что она возникает во всем великолепии своей восхитительной доказуемости, хотя эти качества постигаются людьми гораздо позже -- после того, как создается механизм восприятия.
      Они объяснили мне это очень подробно: сначала мы имеем объект перцепции, который всегда появляется первым и может принимать любую форму и образ -- сверчка, бумеранга, трех апельсинов или хорошего юмора у друзей. А поскольку таким объектом может оказаться все, что угодно, мне бы не хотелось быть исчерпывающим в этом вопросе. Главное, что объект перцепции возникает первым.
      Потом, когда восприятие зависает на какой-то миллиметр наносекунды, чтобы проявить себя вполне определенной гранью сознания, что-то в нас приходит в готовность и улавливает это зависшее восприятие. Некоторые даже говорят, что перцепция сама по себе расщепляется на две противоположные части -- объект перцепции и того, кто этот объект воспринимает, то есть по-научному, перцептора.
      -- В этом перцепторе есть что-то римское, правда?
      Я не обращал внимание на болтовню мешка, и мне больше не хотелось смотреть на усеченные конусы. Даже без встречи с ними я знал, что между нами не может быть ничего общего. В тот миг мне грезилось что-то похожее на пухлое набитое ватой кресло. Я осмотрелся в поисках мягкой и удобной концепции, желательно с полосками и прочным остовом, чтобы она подольше стояла на своих маленьких ножках и не опрокидывалась слишком быстро.
      А ведь то, о чем они говорят, действительно происходит: сначала возникает перцепция, потом она делится на объект и субъект восприятия, а затем на земле появляются цветы, или мы присутствуем при рождении блюза. Нет, вы можете хихикать, если хотите, но уверяю вас, тут совсем не до смеха. Давайте рассмотрим этот вопрос дальше. Допустим, мои глаза сейчас закрыты, потому что я ничего не вижу -- соответственно, ни одна из этих вещей не появляется. А потом они внезапно вспыхивают, и мне приходиться вертеться, как белке в колесе, чтобы запретить и сдержать их бег. Но что я могу поделать с алюминиевым патронташем или бронированной самоходкой, или этой яйцеобразной волной, которая набегает спереди? Такие вещи всегда возникают неожиданно, поскольку перцепции редко приходят по-одиночке; они смешиваются с друг другом и создают многоуровневые перцепторы, то есть вас, меня и ее.
      На этом разговор, конечно, не закончился, но я был им сыт по горло. Фактически, у меня появилась такая перцепция, что я и так уже слишком много знаю, и что мне пора понемногу о чем-то забывать. Для начала мне захотелось забыть о Джордже, но я не учел его коробок -- этих отвратительных вещей, которые рябили своими полосками и протуберанцами, то ускользая, то появляясь у нас перед глазами; они были до странности неуловимыми и в чем-то даже волнообразными, и их неумолимое возникновение намекало на то ужасное и фатальное, что скрывалось за ними впереди. Ну вот, еще одна фраза уплыла, вытягивая во все стороны свои маленькие щупальца и стараясь зацепиться за любое слово, которое могло бы вернуть ее в безопасную гавань. По крайней мере, она пыталась стать идеей, идеей о коробках -- этих всевозможных контейнеров для материальных вещей и вместилищах невыразимого и непознанного.
      Хотя, насколько я знаю, коробки еще не породили ни одной материальной вещи. И мне кажется, мы можем этому только радоваться.
      -- Совершенно верно. Диалог из мешка с диалогом -- это довольно скверно.
      Из мешочка текло все сильнее.
      -- Ты чертовски прав. Течь становится все больше, и я должен сказать тебе, что ты глух, как пробка, если не слышишь фальши в том хоре, который поет сейчас в твои уши.
      Мне удалось завязать узелок в уголке мешка и тем самым остановить на какое-то время этот нараставший поток слов. Хуже всего было то, что они имели какой-то здравый смысл. А что может быть хуже слов, которые, как нам кажется, имеют здравый смысл, верно? Ладно, мы все знаем ответ на этот вопрос, но каждый из нас обычно уклоняется от него в сторону, поскольку это не требует почти никаких усилий.
      Да, конечно, у меня есть свои слабости и недостатки, но я действительно не ожидал, что дойду до ручки. Поэтому я выражаю огромную благодарность доктору и всем работникам нашей клиники. Вы сделали меня более чем спокойным. Я знаю, вам потребовалось войти в мою галлюцинацию, чтобы обезвредить ее для меня. И теперь, благодаря вашей дружеской поддержке, я могу вынести любую тарабарщину о коробках, конусах и море в лучах багрового заката.
      Мне сказали, что один из ваших сотрудников называет это пусканием слюней. Или, возможно, он только подразумевает это. Должен признать, что подобная терминология не вызывает большого восторга, но вы и сами понимаете, что я имею в виду.
      Помнится, еще до того, как меня сюда привезли, я жил в совершенно другом месте. Там было много хороших людей -- Задница, Макс и дядя Гарри. * Приятно вспомнить их милые лица. Я ведь до сих пор скучаю по неуловимой и двусмысленной улыбке дяди Гарри, когда он думал, что я на него не смотрю. И еще мне нравились его ботинки. Память возвращала все это кусок за куском. И даже старину Эрика. Я думаю, он удивился не меньше нас, когда понял, что пистолет оказался заряженным. Конечно, в тот момент он немного вышел из себя, и тут его, как назло, подхватила волна яванской революции. А незадолго до этого его бросила Лил, которая улетела в Шанхай, чтобы открыть Красного Петуха.
      * Имеются в виду персонажи какого-то фильма. Я его видел, но забыл название (что-то похожее на "Шанхайскую лилию"). Главную роль исполняла Мэй Вест. Чуть позже наш псих к ней вернется.
      В те дни они плавали на старинных парусных судах. Да вы и сами, наверное, помните -- их еще называли подкладными суднами. Типичный пример помрачения некоторых белых людей. Мне кажется, они даже не слышали о мешочках с диалогом. Хотя в этих людях было что-то серьезное и трогательное -- какой-то, знаете, тонкий намек на сомнение. Впрочем, не думаю, что вам понятен смысл моих последних слов, потому что я и сам ничего не понял. Прямо как свист во тьме. Ах, если бы я мог разорвать все это в клочья! Выдрать из уст свой красный, так сказать, кровоточащий язык. Может быть кто-то хочет что-нибудь добавить?
      Усеченные конусы появились здесь задолго до коробок. Хотя, на мой взгляд, мы можем подвергнуть это утверждение большому сомнению. Где-то же мы должны начать сомневаться, верно? Обычно мы начинаем это в невинном возрасте, когда усеченные конусы еще не знают своих настоящих имен и считают нормальным явлением, что их всех раскрашивают в синий цвет. Наверное, вам кажется, что я вожу эту тему по кругу, но вы бы тоже так поступали, если бы обстоятельства вашей жизни издавались в такую чуждую эпоху, как моя.
      -- Кто-то здесь начинает терять над собой контроль.
      Это лилось из шва в мешке с диалогом.
      -- Заткнись. Мы пытаемся пройти дальше. Мимо этих усеченных конусов. Поэтому лучше не создавай нам лишних трудностей.
      Фраза потеряла равновесие, склонилась вправо, и рычаг весов качнулся вниз, словно в самом страшном кошмаре Эйфеля. Да-да, я знаю. Я обещал больше не упоминать об Эйфеле, а сам снова принимаюсь за старое. Но что уж тут сделаешь; мы простые обычные люди, верно?
      В конце концов, Джорджу удалось вернуть коробки в комнату. Это потребовало напряженных усилий и толчков, потому что некоторые из коробок оказались более крупными, чем он их помнил. Сначала ему подумалось, что они подросли за время его отсутствия, но потом Джордж понял всю абсурдность подобного предположения. Конечно, их мог подменить кто-то другой, однако и эта догадка прошла мимо цели, поскольку тут не было никого, кроме Джорджа и его воспоминаний о безымянном рассказчике, который пытался сделать с ним что-то ужасное. К сожалению, Джордж не помнил, что именно хотел сделать рассказчик, потому что здесь всегда происходили какие-то новые катастрофы, заставлявшие нас забывать о прошлых бедах и несчастьях. Прямо как сейчас.
      Не успел Джордж втащить все коробки в комнату, как вернулся тот мужчина, который называл себя Мандрагорой.
      -- Все втащил?
      -- Да, Мандрагора.
      -- Я так думаю, что с некоторыми пришлось повозиться, верно?
      -- Да, Мандрагора.
      -- Но ты снова справился с этим?
      -- Да, Мандрагора.
      Этот Мандрагора выглядел высоким, сильным и местами гладко выбритым человеком. Сохраняя уникальность, он вполне соответствовал своему образу.
      С этими новыми людьми всегда происходит одно и то же: в первую минуту вы считаете их просто непостижимыми, а уже в следующий момент вам кажется, что они всегда были рядом. То же самое случилось и с Мандрагорой. Хотя на самом деле его звали по другому. Однако мы не можем использовать здесь настоящего имени Мандрагоры, поскольку он прибыл к нам из провинции Забой того самого государства, которое граничит с другими странами. Давайте назовем это государство буквой Y, хотя вы, конечно, понимаете, какую страну я имею в виду. Но на всякий случай запомните, ее заглавная буква не начинается с Y. Это послужит вам хорошей подсказкой.
      Если говорить о жизни в Y -- или в L, как эту страну называли ее обитатели -- то она шла тихо и спокойно. Провинция Запой находилась у черта на куличках, то есть дальше всех от Бога и Парижа. Между прочим, ее всегда не принимали в расчет, вплоть до самого окончательного упадка.
      Это была настоящая провинциальная глубинка. В некоторых деревнях там все еще носили хвостовые перчики и полосатые гетры. Мужчины по-прежнему охотились с самострелами, а одежды деревенских музыкантов играли оттенками подпаленной туалетной бумаги. Но вы и не могли ожидать от такого места каких-то тонкостей и причуд большого города.
      И, конечно же, поэт Дж. их не ожидал. Еще он не ожидал окончания дождя. Он знал, что дождь иногда кончается, но зачем же этого ждать, скажите мне на милость? Поэт наслаждался завтраком в кругу семьи своих хозяев. В этот мертвый сезон он оказался единственным жильцом в отеле "Га фон Ович", поскольку другие туристы разъехались в места, где для них нашлись сезоны поживее. Вы хотите знать куда именно? Ну хотя бы за границу в Лысокрикию, чтобы покататься на лыжах по горам бумаг; или на юг в Грандсливию, где наряду с яблочными пирогами наблюдался разгар рогового пения.
      Такое положение дел вполне устраивало Дж., потому что он искал покой и уединение -- конечно, не в буквальном смысле слова, но так, чтобы сделать из этого историю. Плотно позавтракав, поэт вышел на небольшую террасу, которая возвышалась над крокетным двором и фронтоном карцера. Он посасывал кофе а-ля-дуй-надуй и слушал болтовню попугаев -- вернее, тех больших многоцветных птиц в крохотных галошах, которых Дж. принимал за попугаев. Во всяком случае, обувь на них была местного производства.
      Мне кажется, я уже упоминал о том, что деревня располагалась на пунктирной линии между секторами. Это обычно никому не приносило вреда, но иногда природа вела себя неприлично и откалывала всякие фортеля. Вы могли случайно наткнуться на блуждавший легион римской пехоты, и если вам в тот день нечем было заняться, вас просили отвести их обратно к границе. На такие вещи тут никто не обращал внимания. И вообще, потрясение -- это красивая одежда, под которой вы скрываете безысходность. Извините меня, но доктор говорит, что пора принимать таблетки. Этот секвестр мы закончим в следующий раз, и тогда, Джордж, я кое-чем тебя удивлю.

  • Страницы:
    1, 2