1. ФРЭНКИ ФОЛКОН

Раздался стук в дверь. Меня он не взволновал. Кто-то по ошибке принял мой офис за черный ход в кабинет зубного врача, расположенный в этом же холле.

— Войдите, — крикнул я.

Появился коренастый крепкий парень в гавайской рубашке, твидовой спортивной куртке и в «левисах» с широким кожаным ремнем. На медной пряжке размером с десертную тарелку значилось: «Пожарная команда Ремингтона». У него были темные волосы, карие глаза и сильно загорелая кожа.

— Это детективное агентство «Альтернатива»? — спросил он, будто не совсем доверяя потрескавшимся золотым буквам на двери.

Признаю, что обстановка и вправду могла вызвать сомнение. Посредственная маленькая контора в ряду других посредственных контор, занимавших изрядно обшарпанное двухэтажное здание. Книжный шкаф с энциклопедией «Британника» за 1976 год. Пятый том, Кастер — Коул, отсутствует. Дубовый стол, испещренный шрамами Позади него окно с видом на разворошенные витрины Стейт-стрит. Никакого ковра Только вековые серые пятна на когда-то лакированном полу Такие полы бывали в домах, наверно, лет сто назад, когда Снаффс-Лендинг еще считался процветающим портом на реке Гудзон. На стене несколько плохих подражаний голландским мастерам Их повесила Милар во время своего недолгого увлечения мной и агентством. Тогда она планировала помогать мне и даже сама собиралась стать детективом. Тогда у нас еще были мечты. Потом на сцене появился Шелдон.

— Знаю, не очень похоже, — сказал я парню. — Вам повезло. Вы попали к нам накануне большого расширения, а пока мы еще работаем по старым стандартам.

Это не произвело на него никакого впечатления. И даже не показалось забавным. Он прислонился к спинке кресла с потрескавшейся полировкой и облупившейся имитацией кожи.

— По-моему, офис знаменитого детектива Сэма Спейда выглядел похожим на этот. Но у него была секретарша, — немного спустя заметил он.

— Вы насмотрелись детективов по телевизору, — возразил я. — Так что именно, сэр, я могу для вас сделать?

— Похоже, вы меня не помните, мистер Дракониан, — начал он. — Я Фрэнки Фолкон, ваш племянник

Значит, старший сын моей сестры Риты. Рита живет в Орегоне; естественно, я не слишком часто с ней встречаюсь. Должно быть, прошло лет шесть-семь с тех пор, как я видел Фрэнки. Это первый случай, когда Рита послала ко мне клиента, конечно, если парень клиент.

— Садись, Фрэнки. Как Рита?

— Прекрасно Она прислала вам фотографию. — Он вытащил ее из рюкзака, который висел на плече.

На снимке был большой каркасный дом с длинной тенистой верандой. В одном углу веранды виднелся старый холодильник, в другом — диван-качалка Из-за дома выглядывал обшарпанный грузовик, позади высокие деревья. На веранде справа налево стояли Рита, сам Фрэнки, ростом чуть ниже Риты, и рядом с ним девушка с нежным лицом и пушистыми короткими светлыми волосами. Они обнимали друг друга за талию.

— Это кто? — спросил я.

— Это Триш Джонсон, — ответил Фрэнки. — Мы поженились в прошлом году.

— А эти парни?

Два темноволосых усатых молодых человека — один высокий, худой, с серьезным взглядом, другой маленький, грудь колесом, на щеке шрам, наверно, оставленный ножом, — оказались Антонио и Карлосом Ордоньез, мексиканскими мастерами, которые работали у Фрэнки во время сезона виндсерфинга. За домом виднелись лес и горы. Позади на веранде на фоне обитой вагонкой стены выделялись два конических предмета, раскрашенных в яркие цвета, будто психоделические саркофаги.

— А это что? — спросил я

— Две моих доски для виндсерфинга, — ответил Фрэнки. — То, чем я занимаюсь.

— Плаваешь на виндсерфере?

— Да. А еще я их проектирую и строю «Фолкон Дубль Икс, серфборд для соревнований» — так они называются.

Этот толстощекий деревенский парень был дизайнером, строителем и предпринимателем. Я посмотрел на него с проснувшимся уважением

— И в чем проблема? — спросил я, положив фотографию в ящик стола.

Фрэнки сел и стал рассказывать.

Окончив среднюю школу, он занимался самыми разными делами Заливал бензин в баки и приводил в порядок машины на бензозаправке местной компании. Водил грузовики фирмы Уэйрхаузера, пока она не прекратила операции на реке Гуд. Потом работал у Вергилия Сиббса, который делал лодки из фибергласа для рыболовов. В один прекрасный день Вергилий обанкротился, упаковал вещи и смылся. Впрочем, люди подозревали, что с его бизнесом было не все гладко.

Фрэнки занялся работой по дереву и стеклопластику, потому что унаследовал от Сиббса кое-какое оборудование. Когда виндсерфинг начал приобретать популярность, он оказался на старте первым. Фрэнки любил это дело и хорошо разбирался в нем. Он начал строить доски с парусом. Триш помогала ему, изучая конструкцию виндсерфера и дизайн парусов. Выяснилось, что у Фрэнки есть интуиция, как эти маленькие корабли будут вести себя в различных морских условиях и при разном ветре. К полиуретану он относился как скульптор к камню. Очень скоро «Фолкон XX» стала известна как высококлассная доска. Никто не догадывался, что «XX» появилось в честь «Дос Экис», любимого пива Фрэнки.

Виндсерфинг в городе Колумбия Гордж, штат Орегон, стал самым модным занятием. Открывались школы плавания на доске под парусом. Пляжи заполнили спортсмены и любители. Сначала только по субботам и воскресеньям, а потом и все дни недели долгого лета. Виндсерфинг входил в жизнь, а Колумбия Гордж был лучшим в мире местом для этого дела. По правде говоря, здесь не удавалось добиться такого безукоризненного скольжения, как в Мои. Но почти каждый день в узком устье реки дул постоянный и надежный ветер со скоростью узлов двадцать-тридцать, а то и больше. На слишком стесненной берегами воде почти не возникало серьезных волнений Потрясающее место для того, кто желает научиться справляться со скоростью и маневрировать на доске под парусом.

В строительстве виндсерферов началась жестокая конкуренция. Фрэнки считал, что совершил прорыв, когда испанская компания «Индустриас Марисол» заказала ему две доски, а потом еще две. Это приносило неплохие деньги и давало хорошую известность До Колумбии Гордж стали доходить новости, что парни на «Фолкон XX» занимают первые и вторые места в соревнованиях на Женевском озере и в Пальма де Майорка.

И тут «Индустриас Марисол» попросила его сделать пять виндсерферов по специальному заказу, отдельно оговоренному. Они просили сделать доски срочно. И обещали оплатить, как только он выполнит заказ.

— Так я отправил «Индустриас Марисол» на остров Ибица в Испании пять виндсерферов для соревнований. Они получили весь ассортимент: короткую доску, скоростную, для слалома, для высокой волны и переходную. Все полностью оснащенные. Мачты, гики, блоки и тали, паруса, бортовые мешки. Они уже покупали раньше мои «Фолконы», так что я не ждал подвоха. Виндсерферы срочно требовались им для европейских соревнований, поэтому они предложили мне на треть больше, чем платили обычно. Я получил заказ вместе с условиями оплаты и отправил им доски. Агент «Индустриас Марисол» позвонил из Испании и сказал, что чек будет на почте на следующий день. Я получил извещение из корабельной компании, что доски прибыли и прошли таможню. Прошло две недели. Никакого чека. Я позвонил в «Индустриас Марисол», там никто не ответил. Послал телеграмму. Ничего. Я не знаю, кто получил доски и забрал мои деньги. Цена этой партии больше десяти тысяч долларов.

— Как по-твоему, Фрэнки, что я могу для тебя сделать?

— Вернуть мне деньги. Мама сказала, что у вас там есть связи.

Я немного подумал. Теоретически случай Фрэнки и простой и сложный. Учитывая, что бумаги в порядке, он может обратиться с иском в испанский суд и потребовать свои деньги. Испанская юстиция бывает медлительной, но работает вполне прилично.

Хотя, может, и не стоит заходить так далеко. Может быть, достаточно найти человека, чтобы он поговорил с ребятами из «Марисол», и все станет на свои места. Никому не нравится вмешательство закона Может, всего лишь нужен человек, который скажет им: «Отдайте парню его доски или вышлите деньги». Ведь люди в большинстве своем честные, просто рассеянные. И мне даже не придется заниматься этим самому. У меня есть Гарри Хэм, который за меня поработает на Ибице.

— Не могу дать никаких обещаний, — сказал я. — Но мы проводим на Ибице одну из наших операций. Я посмотрю, что могу для тебя сделать. Однако прежде чем я приступлю, мне нужен аванс.

— Сколько?

— Пара сотен будет хорошим началом.

— А если одна сотня, и пусть начало будет плохим?

Я согласился. Сто долларов едва ли покроют телефонные и телеграфные расходы. Но, черт возьми, мне нужен этот случай, чтобы поручить его Гарри. Если я оставлю Гарри без работы, то потеряю своего сыщика. И тогда весь мой план рассыплется.

Я записал суть информации, полученной от Фрэнки. Сегодня вечером он отправляется на съезд поклонников виндсерфинга в Филадельфию, а через два дня собирается вернуться в Орегон. Я пообещал поддерживать с ним связь и просил передать привет Рите.

После ухода Фрэнки я долго и мучительно раздумывал. Неужели это долгожданный сигнал? Не пора ли мне бросить Америку с ее странностями и вернуться в МОЮ Европу сладостных воспоминаний? И это должна быть Ибица! Однако все же возврат казался невозможным. Дело Фрэнки не принесет больших денег. Их не хватит даже для полета в Испанию. Хватит тратить время на пустые фантазии. Это дело должно быть передано другому сыщику детективного агентства «Альтернатива».

Я вставил в машинку лист бумаги и напечатал письмо с инструкциями Гарри Хэму, моему человеку на Ибице. Но мысленно я был уверен, что он придет, мой день.

2. МАТЬ

Мама живет во Флориде. Ей нравится, что я частный детектив.

— Ну, кого ты на днях убил? — хихикает она, когда я, как обычно, раз в полгода приезжаю навестить ее в Центр для престарелых «Золотые Берега».

— Привет, Сэдди, познакомься с моим сыном, Хобартом, частным детективом, — представляет она меня своим друзьям.

Сэдди, тощая маленькая особа в бледно-желтом платье, испещренном пятнами, оглядывает меня с головы до ног.

— Привет, мама, ты же знаешь, что я не убиваю людей, — напоминаю я.

— Тогда из кого ты на днях вытряс мозги? — спрашивает она и задыхается от взрывов хохота. Моя мама, как любят здесь говорить, расторможенная, то есть не признает условностей. В чем-то подобном всегда упрекал ее отец. Когда я навещаю его в доме для престарелых «Стоянка южных ветров» в городе Кей-Ларго, тоже во Флориде, он каждый раз с надменным видом спрашивает о ней.

— Твоя мать, эта горлопанка, как она там? — говорит он.

— Подними трубку и узнай, — советую я ему. — Всего несколько сот миль отсюда, по дороге А1А прямо, никуда не сворачивая.

— Зачем ты мне говоришь, где она? Разве я не сам туда ее поместил?

— Ну и почему ты не хочешь позвонить ей?

— Послушай, бойчик, — ворчит он со своим фальшивым еврейским акцентом, — мне пришлось прожить с этой женщиной двадцать семь лет. Первые восемнадцать, или, наверно, больше, — чтобы вырастить тебя, а остальные — чтобы заботиться о её воспаленных лодыжках. И наконец милостивый Бог благословил меня идеей о доме для престарелых.

На самом деле все было вовсе не так. Это мама наконец решилась оставить его, заявив, что двадцати семи лет ядовитого остроумия и постоянного «я-предвидел-все-неприятности» достаточно, большое спасибо, больше не надо. Особенно после того, как они так и не пришли к согласию, какой дом для престарелых выбрать. Маме нравились «Золотые Берега», потому что там у нее было несколько подруг. К примеру, миссис Салазарри, которая прежде управляла гастрономическим магазином в Эстерионе, штат Нью-Джерси, где мы тоже жили много лет. Миссис Салазарри решила уехать в дом для престарелых после того, как ее мужа, Пепа, случайно убили во время потасовки двух молодежных банд. И к тому же «Золотые Берега» расположены недалеко от Центра престарелых граждан Северного Майами, где вечером по средам бывают лотереи, соревнования по пинг-понгу, викторины и прочие танцы-шманцы.

— Мне позвонить ей? — кричит папа. — Ты, наверно, спятил! Только начни разговаривать с этой женщиной — и снова попадешь на крючок.

Папа говорит рыболовными терминами. Он выбрал Кей-Ларго потому — вы уже догадались, — что хотел ловить рыбу. Серебристую мелкую бонфиш, остроносую макайру и желтохвостку. Отец — высокий худой старик с очень загорелым лицом и широкой ухмылкой. Каждые два дня щеки у него обрастают белой щетиной. Во все времена своей трудовой жизни портного и меховщика он брился каждый день. А теперь считает, что уже достаточно.

Симпатичные родители. Но они не очень-то помогли мне, когда я вернулся в Америку после почти двадцати лет жизни за рубежом. Однако это не их вина. Никто не смог бы помочь.

Очень трудно и обидно быть новичком в собственной стране. И чуть ли не из чувства самозащиты я основал «Корпорацию альтернативных услуг» (КАУ). Я создал ее после провала в Стамбуле, приехав в Америку в 1979 году и не зная, чем же заняться, снова оказавшись в этой стране.

Я один из тех, кто жил в Европе в шестидесятых и семидесятых. Там, помимо прочего, я занимался оптовой торговлей одеждой и всевозможными украшениями. Продавал свой товар в основном хиппи. И тут я решил использовать свои связи с организациями хиппи и отдельными людьми по всей Европе, для того чтобы начать снабжать их инструментами и орудиями для мастеров-ремесленников и фермеров. Своими потребителями я видел коммуны хиппи и группы «Новый век». Так я стал основателем и владельцем «Корпорации альтернативных услуг».

Если вы и вправду мечтали поставить на земле своей коммуны в Сьерра-Неваде безводный туалет, или вам нужна керосиновая лампа Аладдина для хижины на Ибице, где нет электричества, или сеялка с приспособлениями для культивации экологически чистого огорода в Экс-ан-Провансе, или набор пылевыбивалок для мебели, обитой домотканым вечным холстом, или даже маленький литейный цех для адептов примитивной жизни из Западного Уэльса, то я был именно тем человеком, к кому вам следует обратиться. Я выполнял все эти и еще множество других запросов, добавляя десять процентов к цене в прейскуранте производителя, вы к тому же оплачивали почтовые расходы. Но ведь я доставал для вас товар. Я звонил и тормошил производителей до тех пор, пока они не отрывали от стула свои задницы, не шли на склад, не находили нужный вам предмет и не грузили его на самолет. Некоторые вещи, вроде закрепителя красок, требовались особенно часто, и я держал небольшой их запас на складе позади станции Флайн А, это следующий за Снаффс-Лендингом город к западу от Нью-Йорка.

Многим из своих заказчиков я также служил чем-то вроде коммуникационной сети. Время от времени я звонил, чтобы найти кого-то, кому могут быть полезны мои услуги, но он не знает об их существовании. Сообщество людей, рассыпанное по всей земле, не обращается сразу в полицию. Не ходит оно и к частным детективам. А я был одной из аватар <В индуистской мифологии воплощение божества в смертное существо> новой породы.

Так я и жил, управляя своей сетью из Снаффс-Лендинга, штат Нью-Джерси. Неплохая жизнь, скажу вам. Но вы подумали, откуда доходы, которые поддерживали мое существование? Дело в том, что я оказался в Снаффс-Лендинге потому, что мне в наследство от дяди Марва достался дом на улице

Вязов. Я переехал туда с моей самой последней женой, Милар. Теперь я жду, пока Милар завершит последние акты медленного, чуть ли не величественного распада нашего брака и куда-нибудь уедет. Может, назад в Луизиану. Заберет свои чемоданы книг с философией Веданты, которых она никогда не читала. Заберет свои клипы, оставшиеся после двух лет жизни в Париже, когда она была фотомоделью. Или когда наконец будет так добра, что переместит свои золотистые кудрявые волосы, нежную улыбку и многодневное угрюмое молчание куда-нибудь в другое место, чтобы я мог продать дом дяди Марва и уехать жить в другой город классом чуть выше.

Однако Милар не собиралась уезжать. Не собиралась даже после того, как Шелдон объявил о своей любви к ней. А я не рискнул покинуть дом из страха, что он будет каким-нибудь образом продан без моего участия. И, кроме того, я еще не надумал, куда ехать. Вернувшись из Европы, я очутился между раем и адом, в состоянии оцепенения. Попав в Америку после почти двадцати лет жизни в Европе, я не понимал и не симпатизировал культуре, ошеломившей меня. Люди говорили о вещах, о которых я никогда не слышал. Я пропустил два десятилетия телевидения. Я чувствовал себя иностранцем, хотя по своей речи мог бы вполне сойти за местного жителя.

Тогда, конечно, я не понимал, в чем заключается основная беда. Если бы меня спросили, я бы, наверно, не сумел объяснить, почему я так ужасно несчастлив. Я был слишком подавлен даже для иронических жалоб на свою депрессию. Я опустился до того, что начал печальную игру, мысленно повторяя обрывки моральной философии студента-новичка и таким путем пытаясь свернуть в сторону от пропасти, открывшейся у меня под ногами. И тут я обнаружил, что моя новая жизнь совершенно не имеет смысла.

Я мрачно жевал бодренький афоризм, мол, жизнь прекрасна везде. Я вбивал его себе в голову, шагая под чахлыми деревьями с закопченными птицами по низким, болотистым, вонючим берегам Нью-Джерси. Я закаливал себя, глядя в глаза правде: жизнь не очень хороша, но другой у тебя нет. И все это время, хотя я и не подозревал об этом, приближались перемены.

3. ЖЕНЩИНА ИЗ ДОМА МОРМОНОВ

И прямо на следующий день ко мне в Снаффс-Лендинг, штат Нью-Джерси, пришла особа, известная как Женщина из Дома Мормонов.

Снаффс-Лендинг — один из приходящих в упадок городов на реке Гудзон, выстроившихся в линию вдоль унылого побережья между Хобокеном и Фортом-Ли.

Я сидел, как всегда, в своем пропыленном офисе на Сисэл-стрит и помню, как раз добрался до страницы 666 в книге Мотли <Джон Лотроп Мотли (1814 — 1877) — американский историк (Здесь и далее прим. Перев.)> «Взлет и падение Нидерландской республики» Это книга именно того сорта, какую читаешь, когда у тебя бизнес вроде моего — с длинными провалами между волнующими или вообще любыми делами. И вот тогда-то мой первый клиент в этом году, не считая Фрэнки, тихо постучал и вошел в дверь.

Это было очень кстати, так как шел уже июнь.

Высокая стройная девушка с выгоревшими на солнце светлыми волосами. Губы у нее чуть дрожали, и рот говорил о ранимости. Глаза темно-серые с необычными маленькими огоньками на радужной оболочке. Она пришла в строгом темном костюме, не скрывавшем ее форм — счастливого сочетания пышности и стройности, которым фортуна награждает избранных женщин.

— Вы Хобарт Дракониан? — спросила она.

— Как и говорит вывеска на дверях, — согласился я. — А вы?

— Мужчины называют меня Женщина из Дома Мормонов, — ответила она. — Я приехала из Монтклэра, Нью-Джерси, где растут гранаты. — Она улыбнулась, и локон соблазняюще скользнул ей на один глаз. Это придало ее лицу выражение актрисы Вероники Лейк, против которого, как я обнаружил, очень трудно устоять.

— Необычное имя, — заметил я, оценивая ее прекрасные ноги, когда она села в кресло для клиентов лицом к столу.

— Это не настоящее мое имя, — пояснила она. — Так надо мной шутят. Потому что, когда я нервничаю, я что-то такое делаю. На самом деле я Ракель Старр с двумя "р". И первое, что я должна спросить, значит ли для вас что-нибудь слово «Ведра».

Ведра — необитаемый остров в, стороне от побережья Ибицы, один из четырех Балеарских островов, которые лежат на западе Средиземного моря между Францией и Испанией. Ведра — то место, куда мы плавали смотреть закаты. Миллион лет назад. Когда я жил с Кейт на Ибице и мы занимались подобными вещами.

— Что вы знаете о Ведре? — спросил я.

— Я знаю, что одно лето вы и Алекс жили вместе недалеко оттуда в одном доме.

— Алекс? Вы имеете в виду Алекса Синклера? Она кивнула.

Уже много лет назад я потерял след Алекса. Когда-то мы с ним были очень близки.

— В чем проблема? — спросил я

— Алекс сказал, если с ним что-нибудь случится, мне надо найти вас.

— И что случилось?

— Он пропал.

Я кивнул. Следовало ожидать чего-то в этом роде. Поэтому они и приходят ко мне.

— Где его видели последний раз? — продолжал я допрос.

— В Париже.

— Что он там делал? — Я выпрямился в кресле.

— Играл в рок-группе. По-моему, на пятиструнном электробанджо. Он уехал из Амстердама, чтобы присоединиться к своей группе.

— Минутку. — Я сбросил ноги со стола, нашел блокнот и шариковую ручку. — Как называлась его группа?

— «Проклятые монстры».

— Правильно, название в духе Алекса. Продолжайте.

— Я знаю, что он приехал в Париж. Он прислал мне телеграмму из аэропорта де Голля и обещал позвонить из отеля.

— По-видимому, не позвонил.

— Не позвонил. Больше я ничего о нем не слышала. Это было три недели назад.

— Я не хотел бы быть грубым, — сказал я, — но нет ли такой возможности, что он вас бросил?

— Не думаю, — возразила Ракель. — Он дал мне доверенность как своему адвокату снять деньги с его банковских счетов и продать кое-какую собственность. У меня на руках сейчас около восьмидесяти тысяч долларов, принадлежащих Алексу. Это, мой друг, не цыплячья печенка.

— Согласен, вероятно, он не пытался вас бросить, — успокоил я ее. — Есть у вас кто-нибудь, кому можно позвонить и спросить о нем? Общий друг?

— Алекс по-особенному относился к этому, — покачала она головой. — Если что-то случится, говорил он, я ни к кому не должна обращаться, кроме вас.

— Вы пришли, куда надо, — подтвердил я. — К нужному вам человеку, это я имею в виду. Определенно, ваш случай непосредственно относится к моей работе.

Казалось, я не убедил ее. Ракель смотрела на меня, и сомнение заволакивало ее большие серые глаза.

— Какое оружие вы носите? — спросила она.

— Я не ношу оружия. Я убежден, что у американского гражданина есть неотъемлемое право не носить оружия. Кстати, я член американской ассоциации, выступающей против огнестрельного оружия.

— Вы качок, да? — Она оценивающе изучала меня с ног до головы. — Карате или что-то в таком роде?

— Я обхожусь без насильственных действий, — пожал я плечами. — К тому же мой доктор настоятельно советовал избегать ударов по голове.

— Тогда что вы делаете в минуты опасности?

— Я доверяюсь моментальным интуитивным импульсам, которые подсказывают мне, как справиться с ситуацией.

— Вы имеете в виду, что плюете на нее?

— Плюю, — кивнул я. — Этот термин использовал Пол Симон, один из моих самых любимых философов. Да, именно это я и делаю

— Ну и ну, — пробормотала Ракель. — Можете вы назвать хоть одну причину, по какой человек наймет именно вас, а не выберет любое другое имя в справочнике.

Я пожал плечами и одарил ее полуулыбкой.

— Потому что, леди, я могу добить любое дело. — Это слова из «Гэд», одного из моих любимых фильмов. — Но есть еще несколько более веских причин. Безусловно, вы заметили, что я не ношу костюма. Частные детективы, которые носят костюмы, предъявляют счет по меньшей мере на двадцать пять процентов больше, чем детективы в джинсах

— Но вы хотя бы сильный? — Она все еще сомневалась. — Может, знаете какие-нибудь особенные приемы? Или метко бросаете нож?

Надо улыбаться. Она судит обо мне по внешнему виду, как и многие. В духовном плане я высокий, стройный, холодный супермен с длинными волосами, перетянутыми лентой, как у плотников. Но вы, наверно, еще не знаете, что в физическом отношении я ниже среднего роста с легкой склонностью к полноте.

— Я стараюсь избегать насилия, — втолковывал я ей. — Послушайте, Ракель, я именно тот человек, который может найти Алекса. Вы думаете, можно нанять парня с ежиком на голове, в костюме-тройке и послать его шататься по Баррио Чайна <Китайский квартал.> в Барселоне? И он не схватит свои девять граммов свинца в первый же вечер? Или заставить его отираться среди сенегальских дилеров травки в Ле Алле? Или предложить ему с нюхачами на Млечном пути в Амстердаме?

— А вы знаете, как вести себя в этих местах?

— Леди, эти места мой дом родной, — заявил я.

— У меня не слишком-то денег, — сообщила она.

— Чтобы мне взяться за дело, много и не надо. Перелет, скудное содержание и сто долларов в день на булавки. При таком раскладе мне придется спать в молодежных общагах. Однако, черт возьми, это же ради Алекса.

— Ладно, — согласилась она. — Вы немного странный, но Алекс велел доверять вам. Мы, наверно, сможем позволить чуть выше класс, чем молодежные общежития.

— Мы?

— Я собираюсь с вами.

— Почему?

— Чтобы быть уверенной, что вы не убежите с моими деньгами. И чтобы найти Алекса. А еще потому, что я никогда не была в Европе.

Вот чертовщина. Она оказалась хитрой. А я как раз собираюсь назад в Европу.

4. ГАРРИ ХЭМ

Я послал информацию от Фрэнки Фолкона моему человеку на Ибице, Гарри Хэму. Гарри — бывший коп, который двадцать восемь лет прослужил в полиции Джерси. Это было еще при жизни Мадж. Теперь Гарри ушел в отставку и поселился на острове Ибица. Он владел небольшим домом, или, как тут говорят, фазендой, выращивал две разновидности миндальных деревьев и умел общаться со своими соседями на местном диалекте.

Хотя как отставной полицейский он

Получал небольшую пенсию, Гарри не возражал время от времени брать работу. Люди знали к нему дорогу. Конечно, не официально. Испанская полиция не дает иностранным детективам лицензию на проведение операций на своей территории.

Однако на Ибице зачастую случаются дела, в которые полиция не может или не хочет вмешиваться: разборки между соперничающими бандами наркоторговцев; кража одним вором картины эпохи Ренессанса ценой в сотню тысяч долларов, принадлежащей другому вору и не зарегистрированной испанскими властями; возврат выкупа в миллион долларов, заплаченного за попытку спасения, которая провалилась.

Гарри ничего об этом не знал, пока я не объяснил ему все в Пенья-ин-Ибица в тот день, когда реально начало существовать детективное агентство «Альтернатива».

Гарри ушел в отставку в прошлом году и поселился на Ибице. Первый раз он приезжал на остров, чтобы помочь сыну, которого упрятали в тюрьму во время бесславного бунта хиппи в 1969 году. Гарри приехал и взял его на поруки под залог. Это заняло немного больше времени, чем обычно, потому что Гарри не знал, кому и как дать взятку. Дело в том, что в Испании даже взятка должна быть соответствующей весомости и предложена в установленной форме. За то время, пока

Гарри осваивал правила игры и выручал сына, в нем затеплилась любовь к острову. К хребту поросших соснами гор, к морю, где нет приливов и отливов, к людям. Такова уж магия Ибицы.

С тех пор Гарри возвращался на Ибицу каждый год. Сначала он приезжал летом во время бешеного сезона. Но это было не в его вкусе. Ему надоели придурковатые любители жаркой погоды. Он стал брать отпуск зимой: в это время Ибица предстает в своем лучшем виде. Он приметил маленький дом, фазенду. И когда Мадж умерла, а двойняшки переехали в Кливленд, Гарри ушел на пенсию и поселился на Ибице.

Там я его и встретил. Это было незадолго до того, как Кейт и я расстались. Мы с Гарри обычно встречались в баре Маноло в Фигуэретах, чтобы пропустить маленький сверкающий бокал бренди, такого дешевого, что с трудом можно было удержаться, чтобы не стать алкоголиком. Когда Гарри услышал, что я открываю детективное агентство, он решил, что я рехнулся.

— Ты? — спросил он. — Детективное агентство?

— Я, — подтвердил я, потирая не слишком убедительный бицепс на левом предплечье.

— Но ты же в этом ни черта не понимаешь! — Воскликнул Гарри.

— Послушай, что я тебе скажу, — начал я. — По-моему, специальным знаниям вообще придают излишнее значение. Несколько лет назад я читал о парне, который пришел в больницу и заявил, что он хирург по мозгам. Он делал потрясающие операции, брался за безнадежные случаи. Потом, когда его начальству стало известно, что, вообще-то, он ветеринар, он просто ушел и нашел другую больницу. И, кстати, прекрасно работает там до сих пор.

— Что за белиберда, какое это имеет отношение к нашему разговору? — удивился Гарри.

— Совершенно очевидно, чем должен заниматься частный детектив. Это даже легче, чем операции на мозге. Есть книги. И есть книги, которые исправляют ошибки, допущенные в первых книгах. Так в чем же проблема?

— К примеру, получить лицензию.

— Я не собираюсь официально объявлять себя частным детективом. Я хочу открыть исследовательское учреждение, — объяснил я. — Это то, чем на самом деле занимается детектив. Он исследует людей или ситуации, для того чтобы раскрыть обстоятельства и вытащить на свет некоторые детали. Чтобы быть частным исследователем, не нужно никакой лицензии.

— Тогда как люди узнают, что ты вообще-то частный детектив?

— Из уст в уста, — пояснил я.

— Это чепуха на постном масле, — заявил Гарри.

— Если тебе кажется это странным, послушай, что я скажу. Я хочу, чтобы ты вошел со мной в дело.

— Я? Вали отсюда! — проворчал Гарри. Но я заметил, что он доволен. Нет ничего равного паре месяцев пенсионной жизни на веселом острове среди веселых бездельников, окружающих вас со всех сторон, что вызывало бы такое желание заняться хоть чем-нибудь, лишь бы дело не обещало веселья. И это особенно справедливо, если вы невысокий квадратный лысый парень с тяжелой челюстью, как Гарри, которого никто и никогда не примет за веселого лодыря. Хотя, конечно, по-своему он был похож на всех нас.

Мы пошли ко мне, в мою квартиру в Пенья. Гарри вошел, снял шляпу, бросил ее на плетеный стул и развалился на кушетке. Увалень в полосатых шортах из хлопчатобумажной ткани. Он прикурил сигарету и разглядывал меня с головы до ног, будто прицениваясь.

— Ты серьезно думаешь этим заняться?

— Гарри, посмотри на дело с такой стороны, — начал я. — Людям нужно детективное агентство. Не обычное, которое обслуживает богатых или, во всяком случае, обеспеченный средний класс. Нет. А как быть бедным, к примеру хиппи? Разве у них нет никаких прав? Как быть американским изгнанникам, которые живут за границей и фактически не защищены местными законами? Ведь, если что-то случится, у них нет никого, к кому они могли бы пойти.

— А что плохого в полицейских? — спросил Гарри. — Разве нельзя обратиться к ним?

— В полицейских нет ничего плохого, — успокоил его я. — Но ты не хуже меня знаешь, если к вам в участок в Джерси приходил парень и говорил на ломаном английском, много ли внимания вы ему уделяли? Ради Бога, он ведь даже не избиратель.

— По-моему, тут ты прав, — согласился Гарри.

— Эта штуковина может сработать, — продолжал я.

— Ладно, предположим, она сработает, — буркнул Гарри. — Только я знаю все о детективах, преступниках и полицейских. Зачем ты мне нужен? Почему бы мне самому не начать дело?

— Это просто, Гарри, — улыбнулся я. — Если ты сделаешь так, ты будешь одиноким. Что значат для тебя деньги? Ты в отставке, тебе всего лишь надо занять руки каким-то делом. Позволь мне быть твоим напарником. Твоим управляющим. Твоим боссом. Попробуй, тебе понравится.

— Знаешь, Хоб, — усмехнулся Гарри, — ты похож на этих парней, хиппи, с которыми якшался мой сын, когда жил здесь.

— А что твой сын делает сейчас? Все еще ходит с длинными волосами?

— Нет, Скотт управляет массажным салоном в Вихаукене.

— Во всяком случае, он не хиппи, — заметил я.

Гарри нетерпеливо замотал головой. Он уже достаточно поговорил о сыне.

— Ну, — вернулся он к нашей теме, — это дурь, однако я подумаю.

Так я получил своего человека на Ибице. Это было почти так же хорошо, как жить там самому. Почти, но не совсем.

5. ИБИЦА

Если вы подтянете район развлечений Нью-Йорка Кони-Айленд к пляжам Биг-Сэр в Калифорнии и отдадите все под правление Мексики, получится Ибица.

Ибица и соседний остров Форментера лежат к югу от Майорки и Минорки, приблизительно на линии, соединяющей Валенсию с Марселем.

У острова давняя репутация международного курорта, где собираются богатые прожигатели жизни. В шестидесятые и семидесятые он стал одним из мировых центров альтернативной культуры. Многие люди приезжали на Ибицу, чтобы жить мечтой. Большинство из них и их дети все еще живут здесь, хотя бы мысленно. Я один из таких.

Есть много причин, придающих Ибице особое, очарование. Тесное переплетение различных слоев общества. Постоянные приезды и отъезды несчитанных тысяч людей, которые превратили остров в свой временный дом. Здесь чувствуется благоденствие. Отчасти потому, что Ибица одно из лучших в мире мест, куда можно привезти нечестно добытые деньги и устроить себе приятную жизнь. Для определенного типа людей иметь приличный доход и жить на Ибице — это два синонима рая.

Люди приезжают и уезжают. Прилетают и улетают. Добираются на автобусах, на такси, на взятых напрокат машинах и разбредаются по острову. Некоторых ждут машины с шофером. Каждый день из Барселоны и Пальма де Майорка приходят корабли с новыми туристами и их машинами, «Ягуарами» и «Порше», которые быстро изнашиваются на каменистых дорогах Ибицы.

Остров имеет примерно тридцать пять миль в длину и восемь или чуть больше в ширину. Испанского населения, живущего здесь круглый год, тысяч пятьдесят. Летом приливы и отливы туристов превышают миллион.

Ибица также один из важнейших перевалочных пунктов в международной героиново-кокаиновой паутине. Марихуану и гашиш не стоит даже и упоминать. Мы говорим лишь об основных наркотиках. Ибица удобное место для разгрузки товара, доставляемого морем из лабораторий на юге Франции, на Корсике, в Италии, и отправки его в Северную Европу или Северную Америку.

Некоторыми самыми красивыми в городе домами владеют торговцы наркотиками. Они — элита Старого города, узких, извилистых, узорно вымощенных камнями улочек Пеньи, сбегающих вниз к берегу. На десять или около того кварталов набережной приходится сотня баров, ресторанов и бутиков, теснящихся друг к; другу.

На Ибице процветает бизнес, связанный с модой. Здесь много денег. Если человек занят преступным бизнесом, то соперничество идет во всем. Преступление, наверно, самое волнующее занятие на острове. Преступники — единственные люди, которые постоянно и напряженно работают. И убивают.

Ибица прекрасное убежище для разного рода нелегальных и полулегальных беглецов, начиная от бывших комендантов фашистских концентрационных лагерей и кончая мастерами высокого полета, подделывающими предметы искусства. Здесь любят останавливаться люди с богатством, приобретенным в других частях света. Находятся деятели, которые приезжают вслед за ними для того, чтобы обирать первых. Это самостоятельный вид преступности, далекий от нарковойн.

Здесь много отдельных миров. Бывшие нацисты, содержанки, гомосексуалы, фермеры, выращивающие миндаль, полицейские, владельцы ресторанов, хиппи, бывшие и настоящие.

В Средиземном море много красивых островов. Что же делает Ибицу особенным? Стиль жизни. Какой стиль жизни? — спросите вы. Смесь традиционных привычек местных жителей и непринужденности хиппи. И покой. На Ибице не только есть, чему радоваться. Но и есть возможность учиться радоваться. Это очень важно для всех сортов людей, включая и гангстеров, которые хотят уйти на пенсию и заняться самосовершенствованием.

Однако Ибица совсем не такой остров, где полностью затерты местные жители. Они все еще владеют большей частью собственности на острове. Некоторые из них богаты. Это сплоченное общество, практичное, доброжелательное, страстное и вдобавок ко всему терпимое. Они единственный в истории замечательно великодушный народ. Они крестьяне Но кто-нибудь слышал о крестьянах, которые интересуются чужаками, охотно разговаривают с ними, становятся их друзьями, женятся или, выходят за них замуж, что-то бескорыстно делают для них? Пойдите в деревню где-нибудь в Оверни или в Марше — и вы увидите, как там вас примут. Или в испанскую деревню, или даже на Майорке, на соседнем острове. Крестьяне Ибицы не такие. Они прекрасно справляются с нашествием туристов.

И, тем не менее, Ибица остается Ибицей, а не аванпостом Англии или Канады.

Еще надо разобраться в различии жителей Ибицы и испанцев. Конечно, островитяне — тоже испанцы, но они не похожи на другие испанские народы. Фактически очень трудно выделить единый испанский тип, поскольку Испания чрезвычайно разнится по регионам. Ее можно разделить по меньшей мере на пять особых областей, вероятно с множеством подобластей. Испанцы не однородная нация. Это группа племен с некоторыми общими чертами, которые живут бок о бок, но никогда не отрываются от «своих» и не смешиваются с «другими».

Жители Ибицы — часть народа Каталонии. Но первостепенна для них не преданность Каталонии. Они сначала патриоты собственного острова, а уж потом каталонцы. Ибица — отдельная и особая цивилизация. Одна из самых прекрасных, какие только знавал мир.

Я мог бы догадаться, что для меня самое лучшее никогда снова не приезжать туда.

6. КЕЙТ

Я позвонил моей бывшей жене Кейт, чтобы рассказать ей новость. Ответила Соня, моя дочь. Ей четырнадцать, она хорошо учится. Она живет в Вудстоке, штат Нью-Йорк, и я не вижу Соню и ее младшего брата, Тодда, так часто, как надо бы. Все потому, что мне трудно встречаться с Кейт, хотя мы уже давно разошлись и я женился на Милар.

— Привет, малышка, — сказал я. — Как дела?

— У меня прекрасно, пала. Я опять получила «отлично» в табели успеваемости.

Мы поболтали несколько минут. И тогда я решил, что надо сообщить ей новость.

— Послушай, солнышко, кажется, я не смогу приехать через неделю на твою выпускную церемонию.

— Ох, папа! А что случилось на этот раз?

— Работа, птичка моя. Нам всем надо каждый день есть. Я уеду через день или через два.

— А когда ты вернешься?

— Возможно, недели через три или через месяц. Мне очень жаль.

— Я знаю, папа. Удачи тебе. Подожди минутку. Мама хочет поговорить с тобой.

И потом голос Кейт, немного встревоженный:

— Хоб? Что там насчет работы?

— Дела детективного агентства. Большего сказать не могу. Но уйдет несколько недель.

— Тебе хоть что-нибудь заплатят?

— Есть договоренность о гонораре. Могут заплатить довольно хорошо.

— Было бы замечательно, если бы ты помог Соне с зубами. Я знаю, это не входит в соглашение, но у меня нет денег. Она хорошенькая девочка, Хоб, было бы стыдно не выпрямить ей зубы сейчас, когда это относительно легко.

— Конечно. Я помогу.

— Спасибо. Куда ты едешь?

— В Париж.

— Не на Ибицу?

— Нет. Если удастся.

— Но и в Париже тоже может быть опасно. Ты уверен, что тебе стоит заниматься этим делом?

— Все неприятности остались в прошлом, — сказал я, надеясь, что это действительно так. — Я позвоню тебе, когда вернусь. Как поживает твой пьющий ирландский муж?

— У Кевина все прекрасно. Он просил спросить у тебя, почему ты больше не приезжаешь в Вудсток?

— Скажи, что я не могу вынести, когда вижу тебя рядом с другим мужчиной.

— Кевин будет очень доволен, когда это услышит. Он думал, что тебе все равно.

— Кэти, почему бы тебе не избавиться от этого парня и не вернуться ко мне?

— Ты так говоришь только из галантности. Во-первых, потому, что ты все еще с Милар.

— Это временно, — убеждал я ее. — Пока Шелдон не примет глобального решения и не заберет ее. Кейт, я тебе уже говорил, для меня существуешь только ты.

— Хобарт, когда ты будешь воспринимать жизнь серьезно? — Она засмеялась. — Ты же прекрасно знаешь, стоит мне только проявить легчайшее намерение вернуться к тебе, и ты убежишь, как вор, в ночь.

— Но ты можешь сделать что-то другое. Сказать тебе что? Почему бы нам с тобой не предпринять последнюю попытку. Я знаю в Майами маленький отель.

— Конечно, если мне можно привезти с собой Кевина.

— Я не знал, что он извращенец.

— Он не извращенец. Он просто любит поговорить. Наверно, ему много есть чего сказать на тему вроде этой.

— Кейт, по-моему, ты опять издеваешься надо мной.

— Дорогой мой, ты забыл, что я жила с тобой десять лет. Теперь мне уже полагается знать, когда не принимать тебя всерьез.

— А когда и вовсе не понимать меня.

— Этому я тоже научилась у тебя, — вздохнула Кейт. — Ты и вправду собираешься в Париж?

— Да.

— Хоб, будь осторожен. Постарайся никому ничего не доказывать. И ради собственного спасения попытайся держаться подальше от Ибицы.

— Я всего лишь хочу заработать на жизнь, — повторил я. — Ты помнишь, я выплачиваю тебе поддержку, несмотря на быстро растущее богатство твоего мужа, адвоката по темным делам.

— Прекрати, — скомандовала Кейт. — Деньги на детей не имеют никакого отношения к Кевину. И неважно, сколько он зарабатывает. Дети твои и мои.

— Я знаю. Просто шучу. Я позвоню тебе, когда вернусь.

— Хоб, — смягчилась она, — как у тебя дела с Милар?

— Так же, — ответил я.

— Шелдон все еще живет у тебя?

— Да.

— По правде, Хоб, это кошмар. Тебе не следует терпеть.

— Что я могу сделать? Они любят друг друга.

— Тогда они должны уехать из твоего дома и найти себе квартиру.

— Беда в том, что ни один из них не знает точно, чего хочет. Я не уверен, готова ли Милар вести домашнее хозяйство, живя с Шелдоном. А он не собирается подыскивать жилье, пока она не скажет, что готова.

— Безнадежная история, — вздохнула Кейт. — Ради Бога, как ты ухитрился связаться с женщиной, у которой такое имя.

— В то время мне это показалось хорошей идеей. Надеюсь, именно эти слова выгравируют на моем могильном камне.

7. ШЕЛДОН

Моя квартира на Стейт-стрит занимает половину дома, покрашенного в такой цвет, который трудно определить и который забываешь, едва от него отойдешь. Я вошел и с минуту постоял в темном узком коридоре.

— Милар? — позвал я.

— Ее здесь нет, — донесся голос из гостиной.

Это один из тех домов, где есть гостиные-залы и окно в эркере. Спальню наверху мы с Милар сдавали. Шелдон сидел в гостиной. Маленький сильный плотный мужчина южного типа с густой шапкой темных вьющихся волос. Тяжеловатые черты лица. Немного унылый рот. На лице застывшая улыбка. Не того типа человек, с которым я хотел бы иметь личные отношения. И, естественно, не я его выбирал.

— Куда она пошла? — спросил я.

— Она сказала, что сейчас вернется. — Было что-то подозрительное в том, как он это сообщил.

— Ладно, но куда она хотела пойти?

— В частности, никуда, — проговорил Шелдон и, сделав паузу, выпалил:

— Она хотела дать нам немного времени побыть вдвоем.

— Ради Бога, зачем нам нужно быть вдвоем? — Я вытаращил на него глаза.

— Чтобы попытаться прояснить дела, — объяснил Шелдон.

— Ох, нет, Шелдон, — чуть ли не взвыл я. — Не сейчас. Я устал. У меня появился клиент. Первая беседа отняла много сил.

— Богатый клиент? — спросил Шелдон, моментально просияв.

— Нет. Нормальный, загнанный в угол клиент, какие обычно у меня бывают

Шелдон встал, прошелся взад-вперед по комнате, ударяя кулаком правой руки в ладонь левой. Уверен, он изображал отчаянную злость. Или, может, злобное отчаяние. В любом случае через минуту он повернулся ко мне и произнес:

— Проклятие, Хоб, так продолжаться не может

— Точно такое же мнение и у меня. Значит ли это, что ты собираешься уйти? — Шелдон жил с нами благодаря стечению обстоятельств, слишком нелепых, чтобы установить их последовательность во времени. И к тому же не имеющих отношения к событиям моей истории. Но теперь вижу, раз уж я упомянул о них, то должен объяснить.

Я встретил Шелдона пять лет назад, когда международная финансовая служба устроила мне проверку. После обмена бумагами они прислали из офиса в Ньюарке Шелдона посмотреть мои отчеты. Я потратил несколько часов, роясь в мешках, полных бумаг, и потом вывалил все ему на колени. Некоторые отчеты были абсолютно не убедительными листочками с оборванными краями. Такими обрывками пользовались лавочники Ибицы в те дни, когда я жил там и собирал эти листки как документы. Он с раздражением посмотрел на меня.

— Мистер Дракониан, — на том этапе у нас были чисто формальные отношения, — у вас нет лучших отчетов, чем эти?

— Я не большой специалист по обрывкам бумаги, — ответил я. — Поэтому стараюсь сохранить все. Я же знаю, Дядя Сэм хочет, чтобы я все хранил. Но они теряются, понимаете, приятель, что я имею в виду? Правда, вы можете спросить мою жену, Милар, наверно, у нее есть какие-то старые гроссбухи по расчетам наличными. По-моему, у нее сентиментальное отношение к таким вещам.

И тут очень своевременно вошла Милар. Пяти футов девяти дюймов, тонкая, с выступающей вперед грудью, со стройными ногами, лучистой улыбкой и голубыми фарфоровыми глазами. Шелдон увидел (как он потом мне рассказал) в этой леди невероятной красоты в обтягивающих, как кожа, джинсах, в расшитой блестками блузе, в сапожках из змеиной кожи, в ковбойской шляпе, с громыхающими украшениями, с безумным макияжем и пурпурной прядью в волосах воплощение своей самой неисполнимой мальчишеской мечты. Это была любовь с первого взгляда, как он признался мне месяцы спустя после бесчисленных кружек пива у Макджинти на Грит-стрит, недалеко от Мэкэдэма.

Чтобы быть честным, скажу, внезапный интерес Шелдона к моей жене не вызвал у меня недовольства. Я давно раздумывал, как бы отделаться от Милар. Не то чтобы в ней меня что-то не устраивало. Просто у нее крыша поехала в одну сторону, а у меня в другую, и мы так далеко отдрейфовали друг от друга, что только космическая взаимосвязь всего в мире давала нам нечто общее. И тут появляется симпатичный парень с высокими моральными принципами, с постоянной работой, который готов забрать ее и развязать мне руки. Тогда я могу отделаться и от других обязательств, продать дом и воплотить в жизнь мою недостижимую мечту, то есть вернуться в Европу и снова погрузиться в ее магию. Говорят, что нельзя дважды в точности повторить одно и то же. Еще говорят, что если однажды вы все получили и вам не понравилось, то снова не стоит и пытаться. Но имею я право мечтать или нет?

Однако возникла одна трудность. Я стал «делом» Шелдона, на которое он поставил свою репутацию и гордость. Его исключительно отточенное чувство этики могло бы удовлетвориться только одним — успешным завершением моего дела. А это значило для него собрать в пользу Дяди Сэма все монетки до единого динара, которые мне кое-как удалось раскидать вилами по предыдущим годам, еще менее удачным, чем этот. Только тогда он почувствовал бы моральное право и УВЕРЕННОСТЬ (убежден, он называет это именно так), что он может позволить себе без чувства вины забрать мою жену.

Ладно, все это вздор. Я неплохой парень и обязательно заплатил бы правительству сполна, только у меня нет денег. Вот и все. Я должен платить Кэти и детям. Я должен платить за аренду офиса. Я должен туда, я должен сюда. А на все никогда не хватает денег.

Но я помнил время, было это очень давно, когда я жил без денег и без заботы о них. Я жил на волшебном острове, где никто не голодал. И там никого нельзя было вышвырнуть вон, потому что это был ДОМ, самое потрясающее место, где каждый заботился о другом.

Конечно, это фантазия, или, вернее, иллюзия. Но что я могу поделать, если так вижу СВОЙ остров. Каждому человеку, нужна мечта, даже если это химера.

У меня, конечно, еще сохранялись некоторые чувства к Милар, на которой я обнаружил себя все еще женатым после безуспешной попытки с помощью наркотика достичь Высшего Союза, объединяющего Кажущиеся Разности. Эти новые галлюциногены иногда могут перенести тебя в самые удивительные места. К примеру, вдруг оказываешься в Лисвилле, штат Северная Каролина, стоишь перед мировым судьей и вопрошаешь, а есть ли у вас хоть какой-то собственный опыт в таких делах? Да? Но ведь вы, проснувшись, наверняка не обнаруживали, что женаты на женщине, которая называет себя Милар и в волосах у нее покрашенная в пурпурный цвет прядь. К тому же она совершенно невозможно паясничает и смеется. Особенно невозможно для человека, чье любимое времяпрепровождение жалеть себя.

Это случилось шесть месяцев назад. Сейчас мы в симпатичной маленькой мышеловке собственного изобретения. Шелдон съехал с квартиры в Хобокене и, когда стало возможным, снял нашу спальню наверху. Совесть Шелдона немного тяготило, что он и Милар так долго живут врозь. Но спать вместе они тоже не могут. Во всяком случае, с точки зрения Шелдона. Иначе приятная душещипательная трагедия превратилась бы в бытовой фарс. Нет смысла рваться на роли идиотов в обзорах, которые с благодарностью публикуют газеты, не дав героям даже хлеба с фрикаделькой. Поэтому Шелдон и Милар живут без секса в состоянии распаленного желания. Такое часто замечаешь при обстоятельствах, принуждающих к целомудрию, пока наконец сами стены не начинают дымиться от сдерживаемой и подавляемой страсти. Поэтому я много времени проводил у себя в офисе или в кино. Но, несмотря на мои самые лучшие намерения, я все равно оставался не ПОЛНОСТЬЮ исключенным наблюдателем.

— Теперь послушай меня, — начал Шелдон. — Ты должен наконец решить эту штуковину. Тебе надо собрать немного денег и заплатить правительству, чтобы я мог закрыть дело и забрать с собой Милар на место моего нового назначения.

— Что за новое назначение?

— Разве я не говорил тебе? Я первый в списке на должность старшего аудитора нашего отделения в Морристауне.

— Поздравляю, — сказал я. — Ты будешь потрясающим аудитором. А Милар будет потрясающей миссис аудитор. Полагаю, у тебя по-прежнему честные намерения по отношению к ней?

— Конечно, честные, — воскликнул Шелдон. — Я хочу, чтобы Милар развелась с тобой, тогда я женюсь на ней и возьму с собой в Морристаун. Но я не могу ничего предпринять, пока не закрою твоего дела.

— Не понимаю, почему не можешь, — удивился я. — Министерство внутренних дел никогда не поставит тебе в укор одно малюсенькое незакрытое дело.

— Меня не волнует министерство, — возразил Шелдон. — На самом деле, пока я не сдал твою папку в архив, только совесть не позволяет мне взять должность с повышением и твою жену. Понимаю, я старомодный, живущий по собственным принципам парень, но с этим ничего не поделаешь. — Он засмеялся с фальшивым самоосуждением человека, довольного собой. Мне захотелось его ударить.

Однако все же лучшая сторона характера Шелдона давала мне шанс избавиться от опостылевшего существования с Милар. Заплатив деньги, Дракониан, ты завоюешь свободу. Но где найти деньги?

— Может, я что-нибудь придумаю с деньгами, — обнадежил я его. — Через пару дней я уезжаю в Париж.

— Ты уезжаешь в Париж? — переспросил Шелдон.

— Да, конечно, — подтвердил я. — Так нужно по делу моего клиента. Пока меня нет, вы с Милар хорошенько повеселитесь, слышишь? — Я искоса послал ему многозначительный взгляд. Не то чтобы я надеялся на такого рода выход из мышеловки. Нет, я просто хотел подбодрить его.

8. МИЛЛИ

Я поехал к Милли, в ее голубятню на Уотер-стрит, потому что она могла устроить билеты на самолет. Милли старый друг с Ибицы. Я открыл дверь своим ключом. Она спала, лежа на спине, и громко храпела, напоминая розового детеныша кита в голубой ночной рубашке. Кроме большой шляпы с обвисшими полями, какую носят на Форментере, и пары сандалий из бутика в начале Дальт-Вильи, она привезла с Ибицы отвратительную привычку — пристрастие к кваалюдину.

Я стараюсь вовлечь в деятельность детективного агентства «Альтернатива» всех своих друзей. Международная организация, которую я создал, состоит главным образом из друзей разных периодов моей жизни. Некоторые из них бывшие хиппи. Большинство занималось и множеством других дел. Наши тропинки пересеклись на Ибице, пожалуй главной конечной остановке круговращения изгнанников.

Одно из главных преимуществ жизни за границей состоит в том, что вы с друзьями где-нибудь заканчиваете скитания. Единственная трудность — попытаться придумать способ, как задействовать друзей. Я придумал: буду оказывать социальные услуги, предлагая занятие людям, у которых обычно его не было. Покончите с крупными мошенниками, но позвольте мелким не уходить со сцены. Позвольте нашей гаитянской бригаде раскрасить ваш дом

Нам нужна работа, нам, изгнанникам. Мы представители «третьего мира» западной цивилизации. Поверьте, не обязательно быть черным или латиноамериканцем, чтобы чувствовать себя лишенным наследства и прав в Америке последних лет XX века.

И дело тут не в политике, расе или религии. Есть множество ярких личностей, которые оказались придавленными к земле, потому что они не соответствовали, потому что не стали частью убыстряющегося старения всего, что имело какую-то ценность.

В этом смысл и причина создания детективного агентства «Альтернатива». Мы своего рода коммуна. Хотя, конечно, не называем его так. Ведь для большинства людей слово «коммуна» вызывает в памяти образ симпатичных длинноволосых девушек, занимающихся отвратительным сексом с бритоголовыми подонками, у которых под ногтями серая пыль от наркотиков. Тогда как наша организация пытается представить образ нормальных американцев, занимающихся общенациональной игрой: «Делай Деньги Любым Способом, Каким Сможешь».

Детективное агентство «Альтернатива» для меня и моих людей — холдинговая компания. У нас есть отделения во всех уголках мира, где случалось жить моим старым друзьям с Ибицы. Они помогают мне распутывать мои дела, а я включаю их в распределение прибыли, если она бывает. А если нет, мы получаем кайф, болтая о старых временах.

Они мой народ, и они населяют мою настоящую родину, туманное королевство изгнанников, вытесненную на обочину страну воспоминаний. Сбившиеся с пути и бродяги, художники и будто бы художники, мошенники и живущие на деньги, присылаемые с родины, студенты вечно обучающего университета, дрейфующее англоговорящее общество, которое летом устремляется к югу, на Ибицу и в Сен-Тропез, а зимой перебирается в Париж, Лондон и Амстердам. Так во время оледенения пересекали Европу стада благородных королевских оленей.

Каждый слыхал о людесе, так для краткости называют кваалюдин, об этих маленьких белых таблетках, которые дают прекрасное настроение, убивая вас. Но не каждый знает, что на самом деле делает кваалюдин. Во-первых, вы должны принять его натощак, тогда маленькая белая таблетка быстро растворится и через стенки желудка попадет в кровь. Если вы плотно поедите, то не ждите кайфа.

И, конечно, люд ее не всегда действует как надо. Обычно таблетка срабатывает, но иногда что-то идет не так, может, что-то происходит в организме, и людес дает осечку. Вот тогда дело паршиво, потому что тут начинаешь дуреть.

Когда-то у меня тоже была такая привычка. Примешь таблетку, и лицо становится будто резиновым. Это первое, что замечаешь. А потом чувствуешь себя на седьмом небе. Хотя и платишь за это частичкой собственной жизни. К несчастью, наркотик надолго остается в организме, не меньше двадцати четырех часов, так что на следующий день после таблетки ты не в себе и ни на что не годишься. А если каждый вечер принимать по одной или даже больше таблеток, как это обычно делал я, то ты всегда не в себе и всегда ничего не можешь делать. Другой побочный эффект кваалюдина — камни в почках у тех, кто регулярно им пользуется. Выход камня у мужчины по болевым ощущениям равносилен трудным родам у женщины.

Я тряс Милли, чтобы она очнулась. Милли крупная женщина с седыми прядями в длинных, до плеч, каштановых волосах. Все еще привлекательная и к тому же деловая, несмотря на пристрастье к таблеткам. Мне довольно легко удалось заставить ее понять, чего я хочу. Два билета в Париж, туда и обратно с открытой датой возвращения и самые дешевые, какие только возможно. Надо попробовать получить их в одной из курьерских служб. Потом я все это записал, чтобы она вспомнила, когда опять проснется, потому что, как только я уйду, она неизбежно снова заснет.

Закончив с Милли, я направился к себе в офис. Проходя мимо обувного магазина Тома Макэна, я случайно бросил взгляд в витрину и мне показалось, что за мной следят. На противоположной стороне улицы околачивался без какого-либо дела представительный мужчина в темно-синем костюме. Подумав о слежке, я вспомнил, что видел его и раньше.

Я пошел дальше и, незаметно ловя отражение в стеклах машин и в витринах магазинов, убедился, что он все еще идет сзади. Неторопливым шагом и с демонстративно беззаботным видом я перешел Аргилл-стрит и быстро обогнул квартал, надеясь выскочить позади моего преследователя. Но когда я снова оказался на углу, он исчез.

Я пытался вспомнить всех людей, кто мог бы выслеживать меня. После пятнадцати имен бросил. Однако мое беспокойство не уменьшилось. Прошло десять лет, как я был последний раз в Европе. После турецких событий мне казалось мудрее держаться от нее подальше.

Но, черт возьми, это же было так давно и не по моей вине, во всяком случае, не совсем по моей вине. И нельзя же из-за одной-единственной неудачи провести всю оставшуюся жизнь, избегая Европу. Можно, но если вы не Хоб Дракониан.

Париж — король городов. И остальной Европы. Европы Хоба: Ибица, Майорка, Барселона, Лондон, Амстердам, Афины и острова центральной Цикладьи. И Рим. Несравненный Рим.

Как я мечтал вновь увидеть мою Европу. А на пути к ней стояло всего лишь воспоминание десятилетней давности о том злосчастном дне в аэропорту Анкары.

День был жаркий, как в аду. Август в Турции. Аэропорт переполнен, множество туристов. На это мы и рассчитывали. Мы делали так и раньше, и все проходило как по маслу.

Тогда почему такое предчувствие, почему такая обжигающая паника, почему такое состояние, будто меня укусила холодная как лед жаба? Что со мной случилось? Какой тонкий ключ настроил мою систему защиты? Почему у меня в голове мелькали картины турецких тюрем?

Подходя к будке пограничника, я увидел лейтенанта Яросика. В накрахмаленном хаки он возвышался над толпой, черные усы темнели аккуратным треугольником на нежно-оливковой щеке. Моя реакция была бессознательно-автоматической. Я повернулся, как марионетка, заметив, что он еще не выхватил меня из толпы. Не оглядываясь, направился прямо к выходу из аэропорта и сел в такси. Я приказал ехать в порт и успел на последний паром через Босфор на Европейскую сторону.

Я и правда не могу объяснить, почему так поступил. У Яросика ничего на меня не было. Но он не принадлежал к тому сорту людей, которые бы просто так болтались в аэропорту, проверяя туристов, проходивших мимо пограничников. Я догадался: что-то пошло наперекосяк, кто-то заговорил. Я понял: Яросика вызвали потому, что он знал в лицо меня и еще Жан-Клода и Найджела.

В Европейской части Турции я тогда присоединился к туристской экскурсии на развалины Адрианополя, или Эдирны. Потом нормально через пограничный пункт перешел в Грецию. На такси доехал до Комотини, а затем поездом и автобусом в Афины.

Два дня спустя, когда я пил пиво в отеле «Георг V» на площади Синтагмы в Афинах, на пятой странице «Интернэшнл Геральд Трибюн» я увидел сообщение. Таможня аэропорта Стамбула задержала француза и британца.

Конечно, они нашли гашиш. Двойное дно, которое я сделал в чемоданах, не может успешно выдерживать таких методов проверки, какие применяют таможенники, когда знают, что искать.

Суд состоялся в конце того же месяца. Жан-Клоду и Найджелу дали пожизненное заключение. Потом его сократили до двух лет, когда адвокаты доказали, что они всего лишь невинные носильщики чемоданов третьего лица, мистера Большой… в интересах следствия имя не называется. Он, как предполагалось, должен был лететь в этом же самолете, но, по-видимому, в последний момент сумел улизнуть.

Какие-то деньги поменяли хозяев, и мои друзья через год вышли из тюрьмы. Но, как мне говорили, они сердились. Всю вину за провал они возложили на меня. Они осыпали меня оскорблениями и даже угрожали. Однако это было десять лет назад.

Я пытался по-прежнему тянуть лямку. В те дни я стал профессиональным игроком в покер. Не первого ранга, но вполне хорошим для конкуренции, какую можно встретить в Европе. Главное правило — никогда не играть в казино, хотя и там можно заработать на жизнь. Настоящее поле для профессионала покера — домашние вечеринки и номера богатых отелей в Канне, Ницце, Риме. Выигрывать было легко Труднее заставить себя проигрывать, чтобы не перестали приглашать.

Это требует определенной тактики. Вам приходится КАЗАТЬСЯ человеком, который не выигрывает чересчур много. Вы стараетесь привлечь к каждому проигрышу максимальное внимание окружающих — это обязательное условие. Но в какой-то момент наркотики начинают поглощать все ваши деньги, не делая разницы между выигрышами и проигрышами. Тогда вы ставите вместо денег бумажки и молите Бога, чтобы все сошло благополучно. И если выигрываете, то делаете ставки реальными деньгами.

Это тоже своего рода хождение по проволоке, но, мне казалось, я знал, как сохранять равновесие. Пока не начал проигрывать Я напрягся, стал делать не правильные жесты, посыпались ошибки в расчетах. Уже невозможно было что-то исправить, и мои попытки выиграть становились все более беспомощными. А наркотики больше не помогали.

Вот тогда все начало разваливаться на части.

Паника, паранойя, холодный пот, дурные мысли и Страх.

Так я вернулся в Америку. А теперь снова собираюсь в Европу.

После Турции я понял, что жизнь — это не мечта. Понял, что имею дело с опасным товаром В те дни почти каждый занимался контрабандой. По правде, я не верил, что меня поймают. Не верил, потому что привык к ощущению тепла, безопасности и неуязвимости, которое дают наркотики, особенно людес. Сладкая апатия затопляет вас, лицо немеет, и вы погружаетесь в сумеречную нереальность, которая называется Путь, Который Тебе Нравится.

Но это было тогда, а сейчас — это сейчас. Я очистился, никаких наркотиков, прошлое похоронено вместе с моим кумиром Джимом Моррисоном <Джим (Джеймс Дуглас) Моррисон (8.12.1943 — 3.7.1971) лидер рок-группы «Доорз»> на кладбище Пер-Лашез, и я возвращаюсь в Париж.

9. МАРИЯ ГУАШ

В то утро, когда моя детальная телеграмма попала к Гарри Хэму, он не испытывал особого удовлетворения жизнью. Он чувствовал, что ему скучновато Первый прилив радости от того, что он живет на замечательном острове, прошел. Он привел в порядок дом, подал заявление для получения бумаг, которые нужны, чтобы находиться в Испании на положении постоянного жителя. Сад выглядел прекрасно, он уже завел кое-каких друзей. Но чего-то не хватало, и Гарри сам точно не знал чего.

Он сказал мне, что обрадовался, получив мою телеграмму, потому что в тот момент был готов на что угодно, лишь бы заняться чем-нибудь

Он оторвал зад от кресла, или, как он говорил, завел свою «мадам сижу», и совершил двадцатиминутную поездку до порта Ибицы. Гарри долго расхаживал по пристани, разыскивая «Индустриас Марисол». И наконец нашел Маленькую лавку, торгующую скубами, популярными здесь аквалангами, и мелочами для подводного плавания, приткнувшуюся в конце аллеи Калле-дель-Виржен. Лавка была закрыта. Гарри обошел вокруг, заглянул в окно, раздумывая, что же делать дальше. День стоял прекрасный, порт гудел, был июнь, отличная погода, каждую неделю прибывали туристы, с июля начинался большой сезон.

Немного спустя старик, сидевший через дорогу в лавке, где чинили ботинки, заметил, что Гарри пытается заглянуть в окно «Индустриас Марисол»

— Вы ищете Вико?

— Это его магазин?

— Да, Вико и его брата Энрике.

— Где их можно найти?

— Прошлой ночью Энрике уехал с острова. Как я слышал, он полетел в Сан-Себастьян. А Вико отправился на рыбалку с братьями Гуаш.

— Они скоро вернутся?

— Кто знает? — пожал плечами старик.

— Разве рыбачьи лодки обычно на закате не возвращаются домой?

— Которые нанимают туристы, да. Но братья Гуаш торгуют рыбой. Никто не знает, сколько времени они пробудут в море.

— Есть способ, каким я мог бы связаться с ними?

— Можете попросить морских чаек, — засмеялся старый сапожник.

Продолжая улыбаться, он отвел глаза — сама хитрость. Гарри знал этот взгляд островитян: ничего не говорить чужому.

— А как же их бизнес? Кто ведет дела, когда их нет?

— Мария Гуаш, конечно. Их сестра.

Гарри записал адрес и отправился в Санта-Гертрудис к домику Марии.

Мария жила на маленькой, тщательно ухоженной ферме на холмах недалеко от Санта-Гертрудис. Низкий каменный дом представлял собой одну из старомодных фазенд. Обычно их размеры зависели от величины конькового бруса, для которого брали самую длинную часть закаленного морскими ветрами дуба. Вокруг дома два поля миндальных деревьев. Несколько акров овощей, таких, как капуста и картошка. Небольшой участок в середине полей засажен algorobos, рожковыми деревьями, стручки которых местные жители, сушат, размалывают и этой мукой зимой кормят животных О приближении Гарри объявила собака. Одна из тех длинных, худых, желтоглазых гончих, которых можно считать частью истории острова со времен карфагенян.

Гарри остановился на ответвлении тропинки перед самой фермой. Женщина вышла, встала на пороге веранды и, закрывая глаза от солнца рукой, смотрела на Гарри.

— Разрешите? — спросил он. И когда она кивнула, открыл ворота и пошел к дому.

Хотя хозяйка явно принадлежала к местным, ее одежда не была монотонно черной, как у большинства стареющих женщин острова. Она еще носила длинную пышную юбку, блузку с длинными рукавами и маленький жакет. Женщины Ибицы одеваются так уже много столетий. Но ее юбка была не из черного материала, а украшена коричнево-белыми узорами. И на кремовой блузке тоже виднелись мелкие фигурки. Черты ее лица были строгие и красивые. Волосы, черные, прямые, блестящие, стянуты узлом на затылке.

Для островитянки она была высокой и стройной. В ней чувствовалось спокойствие, что Гарри очень понравилось. Он подумал, что ей под сорок или чуть больше.

Гарри представился. Как принято на Ибице, он рассказал женщине, где живет и как давно поселился на острове. Потом объяснил, что выполняет поручение друга. А проблема у друга такая: он послал сеньору Вико в «Индустриас Марисол» партию товара и не получил оплаты. А он, Гарри, только что узнал, что сеньор Вико ушел рыбачить вместе с братьями Гуаш. И Гарри подумал, не знает ли она, куда они отправились и когда вернутся.

— Об этом они мне ничего не говорили, — ответила Мария. — Но иногда Пабло и Сезар уходят рыбачить и остаются в море несколько дней кряду. Иногда они заходят в порт на главной земле, чтобы заправить баки, и тоже остаются там на несколько дней. Они могут отсутствовать неделю или даже больше.

— И вы не знаете, куда они отправились в этот раз?

— Нет, — ответила она. Однако Гарри заметил, что она обеспокоена. С ними поехал Вико. И, видимо, Мария, так же как и Гарри, подумала, что он мог прихватить с собой в эту поездку? Может быть, пять полностью экипированных виндсерферов, чтобы продать их где-нибудь на Лазурном берегу Франции?

— Есть человек, знающий, куда отправились ваши братья?

— Рыбаки все знают друг о друге, — проговорила она. — Вы можете поспрашивать в доках. Но вам все равно ничего не скажут.

— Да, — вздохнул Гарри. — Спасибо за помощь, но как я понимаю, мне, наверное, стоит попытаться.

Мария колебалась. С любопытством разглядывала его.

Потом спросила, не хочет ли он выпить стакан воды. Гарри ответил, что был бы очень рад. Она предложила ему сесть в тени на веранде под виноградной лозой. А сама вошла в дом и принесла стакан воды.

— Ого, — воскликнул Гарри, сделав несколько глотков, — что за необыкновенная вода?

— Она из колодца на ферме моего деда, — Мария выглядела очень довольной, — на другой стороне за Сан-Хуаном. Это лучшая вода на острове.

— Да, просто замечательная. Спасибо. — Он допил стакан, поставил его на перила и встал.

— Мои братья не попадут в беду? — спросила Мария.

— Насколько я знаю, нет, — ответил Гарри — Но если они контрабандой вывозят из Испании украденные товары, то у них могут быть неприятности.

— Вы думаете, Вико украл эти доски и использует моих братьев, чтобы куда-то их доставить?

— Похоже на это, — согласился Гарри.

— Подождите минутку, — попросила она. — Братья могут привезти контрабандой немного виски или сигарет, как и все рыбаки. На этих островах контрабандой промышляют столетиями. Но мои братья никогда не станут заниматься перевозкой краденых товаров.

— Наверно, они не знают, что эти доски краденые, — заметил Гарри. — Наверно, они везут их для Вико как обычный груз.

Мария с минуту подумала, потом вошла в дом. Через мгновение она вышла в черной косынке, накинутой на волосы, и в шали, закрывающей плечи.

— Я пойду с вами и поговорю с мужчинами в доках. Иначе вы ничего не добьетесь от них. Кто-нибудь наверняка знает, куда отправились мои братья

10. ПОЛЕТ В ПАРИЖ

Во время полета в Париж Ракель немного рассказала о себе. Она говорила, что родители у нее невысокого роста, а она, единственная дочь, выросла до пяти футов девяти дюймов и получилась самой высокой в семье почти за сто лет. Она ходила в школу в Уокегене, штат Иллинойс, и живо описывала, какие у них там бывают холодные зимы и как однажды в феврале одичалые соседские собаки начали сбиваться в стаи и покусали случайного доставщика посылок. Она рассказывала, как ее отец, священник англиканской церкви, превратился в рабочего, ремонтирующего жатки фирмы «Маккормик», когда вся его конгрегация, двадцать три семьи, переехала из Литтл Доркинга в Гемпшире на Гавайи.

Мы развлекали друг друга наполовину выдуманными рассказами и двусмысленными взглядами, а самолет устало тащился на восток над гофрированной серой Атлантикой. Солнце ушло за горизонт, и начали показывать кино. Комедию, в которой Джордж Берне играл Тамерлана. Я надолго погрузился в раздумья, вспоминая лица в толпе провожающих и задаваясь вопросом, не заметил ли я среди них вчерашнего представительного мужчину.

Немного позже кино кончилось, и стюардессы принесли кофе. Ракель заснула, едва опустив чашку на пластмассовый поднос, выданный пассажирам. Я отставил его в сторону и тоже уснул. Проснулся я, когда прозвучало объявление «застегните ремни безопасности». Мы делали последний заход на посадку в аэропорту де Голля.

11. ПРИБЫТИЕ В ПАРИЖ

На Ракель все производило огромное впечатление, особенно, что все говорят по-французски и выглядят иностранцами. Что касается меня, то я чувствовал себя так, будто вернулся домой. У меня был мой собственный Париж. Рю Муффетар, рю дю Ба, рю дю Синь. Кафе вдоль Сен-Жермен-де-Пре с их накрахмаленными белыми льняными скатертями, отражавшимися в череде янтарных зеркал. Одетые в смокинги официанты скользили среди хрустальных канделябров, и все купалось в розовом сиянии Бель Эпок. Таинственные каменные ландшафты Шателе-ле-Алль, хай-фай секция в моем любимом магазине на Монпарнасе. Ресторан «Текс-Мекс» в узорно выложенном камнями дворе под студней танца на рю дю Тампль. Американская библиотека недалеко от Эйфелевой башни. Магазин научной фантастики на бульваре Сен-Жак.

Мы прошли таможню и пограничный контроль. Вежливый французский полицейский чиновник с безразличной благожелательностью проштамповал наши паспорта: ваши бумаги в порядке, вы — в Париже. Все идет как надо.

Такси в городе очень дорого, но какого черта, это же деньги Ракель. Я назвал таксисту адрес в седьмом округе. Французский мой подзаржавел, но я благополучно справился. Французы достаточно интеллигентный народ, чтобы понимать почти любую вашу попытку заговорить на их языке. Конечно, водитель оказался алжирцем, звали его Могаммед бен-Амук, так что, возможно, с тех пор, как я жил здесь последний раз, мало что изменилось.

Дорога в Париж из аэропорта де Голля была знакомой и успокаивающей. Две полосы современного бетонного шоссе шли мимо одинаковых полей и домиков фермеров. Вот уже главное шоссе стало впитывать в себя артериальные дороги, мы приближались к Порт де ля Шапель и въехали на кольцевую дорогу, идущую вокруг Парижа.

Было еще утро Я планировал, что сначала мы все разузнаем у моего старого приятеля Руса. Рус, довольно светлокожий негр с Карибских островов, то ли с Ямайки, то ли с Барбадоса. С годами меняются его истории о своей судьбе Вот как Рус об этом рассказывает. Еще мальчишкой он ухитрился перебраться в Америку Какое-то время жил в Кей-Уэсте и Майами Во время второй мировой войны ему удалось поступить на службу в армию. Он пережил высадку в Нормандии и демобилизовался уже в Париже. Там встретил девушку, Розмари, хорошенькую блондинку из Дании, которая изучала историю искусств. Они поженились. После этого Рус никогда не покидал Францию, за исключением летнего отпуска на Ибице. По моему скромному мнению, датские девушки становятся самыми лучшими женами для мужчин любой национальности. Розмари говорила по-английски лучше, чем Рус, и с заметным акцентом Нью-Джерси Но если как следует прислушаться, можно заметить, что в звуке «th» у нее проступает твердое "д", рудимент произношения родного языка.