1. Предупреждение

Автор предуведомляет читателей, что события, изложенные им, происходили более десяти лет тому назад, а потому, в силу истечения срока давности, ни автор, ни прочие описываемые им лица в уголовных деяниях обвинены быть не могут и судебной ответственности не подлежат.

2. Роковое задание

– Без дачи домой не возвращайся! – крикнула мне вдогонку ТТ (так я именую свою тещу, которая является Типичной Тещей). Ссутулясь под тяжестью этого задания, вышел я на улицу. Мне предстояло найти себе комнатку в дачной местности на время моего отпуска, который уже начался. Обычно мы с женой отдыхали у ее дальней родни в Симферополе, но этим летом Валентине навязали командировку в Кустанай, а на всем курортном юге стояла на редкость устойчивая дождливая погода.

Валентина и ТТ двое суток рыскали по дачным окрестностям Ленинграда, но ничего для меня не нашли; в том году спрос превышал предложение. Тогда они решили ввести в действие последние тыловые резервы, то есть меня лично. ТТ и логическую базу под это подвела: ему, мол, в силу некоторых свойств его мыслительного аппарата, должна сопутствовать удача. Она сослалась даже на одну пословицу, цитировать которую я не считаю уместным.

Полагаясь на мою интуицию, ни жена, ни ТТ никаких конкретных указаний мне не дали. Таким образом, все дачные просторы были распахнуты передо мной. И я решил – чем черт не шутит – отправиться в Хворостово. Я там никогда не бывал, но от одного сослуживца-хладмейстера слыхал, что там хорошая, полезная природа – и много изящных дачниц. В последнем хладмейстеру можно было доверять вполне: он потомственный холостяк и знает толк в женской красоте.

И вот я отправился на нужный мне вокзал и через пять минут уже ехал в нужной мне электричке. Напротив меня восседали мужчина и женщина – и между ними мальчик лет девяти; он внимательно читал журнал «Пожарное дело». Родители его вели меж собой разговор, из которого я понял, что они тоже держат путь в Хворостово, причем с той же целью, что и я. Когда мы проехали километров десять, мальчишка вдруг оторвался от чтения и спросил меня, курю я или нет. Я с легким юмором ответил, что вообще – курящий, но в данный момент – не курю.

– Каждый курящий – носитель пожарной опасности! – изрек мой визави и снова уткнулся в журнал.

– Это у него хобби такое – борьба с огнем, – пояснил мужчина. – Он – вундеркинд пожарного дела. По викторине «Что горит, где горит?» на все сорок вопросов ответил. Необыкновенные противопожарные способности, причем с грудного возраста.

– Он, еще будучи в пеленках, начал, по мере детских сил, бороться с пожарной опасностью! – горделиво подтвердила мамаша. – И пусть другие родители выковывают из своих детей дирижеров или там фигуристов, а мы из нашего Вити вырастим чемпиона пожарного дела. Победителя Огня!.. А вы случайно не по пожарной линии работаете?

– Нет, я – изобретатель. В настоящее время конструирую зонтики для северных оленей.

– Хо! Зачем оленям зонтики?! – бестактно вопросил отец Противопожарного ребенка.

В ответ я повел речь о том, что наш НИИ занят работой по созданию нового сорта ягеля (северного оленьего мха). Неоягель будет солнцеустойчив и сможет произрастать в пустынях юга, в частности, в Каракумах, а в дальнейшем даже…

– И скоро такой мох создадите? – с глумливой миной перебил меня собеседник.

– Пока что имеются некоторые отрицательные явления, – тактично ответил я.

– Но при чем тут олени и при чем тут зонтики? – с наигранным удивлением спросила мамаша Противопожарного ребенка.

– Ягель – подножный корм, – терпеливо начал я. – Каждому олуху понятно, что когда пустыни юга порастут неоягелем, то возникнет новая среда обитания. Для заселения ее не потребуется даже выводить новые породы животных; в бывшие пустыни будут десантированы на авиалайнерах обыкновенные северные олени. Там они станут пастись и размножаться. Однако любой болван и любая дура понимают, что эти олени привыкли в тундре к более умеренному климату и что для предохранения от солнечных ударов каждое животное должно быть снабжено противосолнечным зонтиком. Моя изобретательская мысль…

– А вдруг в пустыне начнется засуха и возникнет огневая опасность? Предусмотрены ли должные охранительные мероприятия? – нахально вмешался Противопожарный ребенок.

– Над этим мыслят люди повзрослее и поумнее тебя, – сдержанно ответил я. – А ты, двоечник, лучше бы о том позаботился, чтобы тебя твои неразумные родители воспитывали построже!

Это поучительное мое замечание вызвало недоброжелательную реакцию папаши и мамаши. Вагонная публика, вслушивавшаяся в спор, но ничего в нем не понимавшая, приняла сторону родителей Противопожарного ребенка, в силу чего я вынужден был перейти в другой вагон.

Древняя заповедь гласит: «Отыди от зла – и сотворишь добро». Покинув склочный вагон и очутившись в соседнем, я сотворил себе добро: я встретил там друга.

Когда-то мы с ним учились в одной школе, но потом я пошел по линии изобретательства, он же выбился в поэты. Однако дружба наша с годами не зачерствела, время от времени мы встречались.

Вы, уважаемый читатель, конечно, встрепенулись; что за поэт, да какой он из себя, да как его зовут? Но я, учитывая головокружительную скромность и некоторые другие свойства характера моего друга, закодирую его так: П-Р (Поэт-Рецидивист). Дело в том, что, когда он выбросил в свет первую свою книгу, критики ее не одобрили, а когда он разродился второй, в одном журнале появилась статья «Рецидив прежних ошибок».

Мы дружески поздоровались. П-Р сообщил мне, что ездил в город, а теперь возвращается в Твордом, расположенный на одной из станций этой железной дороги. В Творческом доме он трудится над новой блестящей поэмой. Затем он поинтересовался, как идут дела в моем НИИ, скоро ли мы продвинем северных оленей на знойный юг.

– Пока что имеются некоторые отрицательные явления, – ответил я, а затем объяснил П-Р цель своей поездки и попросил его оказать мне посильную помощь.

– Дач в Хворостове снимать мне не приходилось, – ответил он. – Но старая дружба не ржавеет. Я сойду на твоей станции и помогу тебе. К твоему одинокому уму я приплюсую свой ум – и из нас возникнет мощный мозговой трест. Наш девиз: «Динамизм и дипломатичность?»

Поезд подкатил к Хворостову, мы направились в поселок. Когда проходили мимо закусочной, я предложил П-Р зайти и принять по чарке для поднятия динамизма.

– Никаких чарок! – отрезал он. – Разве Юлий Цезарь «принял чарку», перед тем как форсировать Рубикон?! Разве «принял чарку» Наполеон, перед тем как вступить на Аркольский мост?! И, наконец, разве я «принимаю чарку», перед тем как сесть за письменный стол?! Нет! Трезвость – вот основа великих деяний!

Мы начали обход. Увы, все всюду было уже занято. Наконец, нам посоветовали толкнуться к Богдыханову – этот куда-нибудь да затиснет. Богдыхановская дача оказалась большой, двухэтажной, с двумя верандами; крышу увенчивала застекленная башенка. Вокруг основного строения теснились сарайчики, в них тоже кишели дачники. Богдыханов и Крысанида Михайловна (его жена) приняли нас в своей личной комнате, обитой коврами и оснащенной двумя телевизорами.

– По профессии не музыкант? – начала допрос Крысанида.

– Упаси боже! – воскликнул П-Р. – Он – изобретатель, человек тихой профессии. Конструирует зонтики для оленей.

– Люблю культурных, – откликнулся Богдыханов. – Я тоже, между прочим, квадрат гипотенузы знаю, Эйнштейна почитываю. Лично знаком с его теорией вероятности происхождения человечества от обезьян.

Затем супруги задали мне ряд вопросов: не сидел ли я по мокрому делу, не лунатик ли, не собачник ли. Получив успокоительные ответы, стали совещаться. В разговоре между собой они называли своих жильцов не по именам и фамилиям, а применяли шифрованные наименования.

– Если Жабу Очкастую перегнать на вторую веранду, а туда Сыча Сонного подселить, а в ванную Бочку Пучеглазую из подвала перегнать, то освободится место для этого, – Крысанида оценивающе поглядела на меня, – для этого Хмурого Сморчка.

– А может, Сморчка этого в восьмой подвальный отсек поместить? – предложи Богдыханов.

Я вслушивался в их деловое собеседование, и меня коробило, что они говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Огорчило и то, что дама с ходу приклеила мне клеветническую кличку. Но, с другой стороны, наличие прозвища обнадеживало: ведь это означало, что я уже не безымянный нуль, что я включен в некую систему.

– Извините, а как у вас со здоровьем? – спросила вдруг Крысанида.

– На здоровье не жалуюсь! – ответил я и улыбнулся бодрой улыбкой.

Но ответных улыбок не последовало.

– Помнишь, Крысанидушка, у нас в запрошлом году Хороший веранду снял?.. Побольше бы таких дачников! – вздохнул Богдыханов.

– Как не помнить Хорошего! – откликнулась Крысанида. – Снял веранду, за два месяца вперед уплатил, а на третий день поехал в город – и помер. И никаких претензий! Побольше бы таких порядочных людей!

– Уважаемые супруги! – воскликнул П-Р. – Поражаюсь той творческой точности, с которой вы охарактеризовали моего друга. – Да – именно Хмурый! Да – именно Сморчок! Но под этой хмуростью, под этой сморчковостью таится душа хорошего человека, недаром он рос под моим облагораживающим влиянием! Он только из деликатности не признался вам, что в этом году у него было семь инфарктов. Противник лести и ловкачества, живет он в дымке голубой, но прочный гроб со знаком качества уже спланирован судьбой! Дорогие супруги! Усладите закатные дни Хмурого Сморчка! Дайте ему кусочек жилплощади! Он честно внесет свои деньги вперед – и скоро, надеюсь, достойно умрет. Он к даче уже подготовлен иной – его ждут два метра землицы родной. С жилплощади этой он прыгнет, как рысь, в бессмертное лето, в небесную высь.

– А не дать ли Сморчку вышку? – обратился Богдыханов к супруге.

– Дадим ему вышку! – решительно подтвердила Крысанида.

Сердце мое дрогнуло от этой зловещей формулировки. Но затем я понял, что под вышкой они подразумевают стеклянную башенку, – и душа моя возрадовалась. Вдохновенная импровизация П-Р дошла до дачевладельцев!

Богдыханов повел меня и П-Р на чердак, где тоже гнездились дачники. Оттуда по вертикальному трапу мы проникли в башенку. Она была круглая, с круглым люком в полу и круглой скамьей, наглухо прибитой к стенке.

– Боюсь, раскладушка здесь не поместится, – засомневался я.

– Боже мой, зачем вам раскладушка! – удивился Богдыханов. – Вы будете спать на скамейке.

– Но она же не прямая. Придется изгибаться в виде буквы С.

– Радуйся, что не в виде латинского S, – вмешался П-Р. – И не кобенься! Смотри, сколько здесь света. Ты приглашен в гости к Солнцу!

– Меня устраивает это помещение! – торопливо заявил я. – Сколько?

– Двести. Деньги – вперед! – ответил Богдыханов.

– А не дороговато?

– Договоримся внизу, – сухо буркнул хозяин. Но договариваться не пришлось. Когда мы спустились в комнату к Крысаниде, я узрел там Противопожарного ребенка и его родителей.

– Мальчик у нас тихий, – услыхал я голос мамаши. – И, главное, с ним насчет огня можете быть спокойны, он еще материнским молоком кормился, а уже проявил себя как борец с пожарной опасностью.

– А плату мы вам сразу внесем, – добавил папаша.

– Поджигатель явился! – тихо, но выразительно произнес Противопожарный ребенок, указывая на меня пальцем. – Он хочет ваш дом сигаретками спалить!

Богдыханов строго уставился на меня.

– Так вы, значит, курящий?! А еще и торгуется!

Супруги приступили к новому раунду совещания. Кобылу Старую решили передислоцировать из ледника в подвал, Барана Игривого из подвала на вышку, подвал уплотнили Мымрой Курносой и Лахудрой Ленивой, – в результате чего высвободился шестой отсек сарая, куда и постановили вселить семейство, предводительствуемое Противопожарным ребенком.

– А вы, гражданин, свободны, – обратился ко мне Богдыханов.

В ответ на это хамство я решительно стукнул кулаком по телевизору и произнес несколько обличительных слов против дачного колониализма и лично против Богдыханова и его супруги, после чего те подняли крик, обвинили меня в хулиганстве и пригрозили мне приводом в милицию.

3. Встреча с Разводящим

По выходе на улицу П-Р заявил мне, что наши дипломатические возможности были использованы не в полной мере, в результате чего наш динамизм натолкнулся на демонизм дачевладельцев. В этот момент мимо шла женщина с почтовой сумкой. Мы в один голос спросили ее, не знает ли она, где можно снять комнату.

– Ой, родные, все всюду уже занято! Попробуйте разве что к Богдыханову.

– Мы только что от него, – скорбно сообщил я.

– Тогда больше некуда. Дачников-то нынче, что мышей.

– А вот я вижу симпатичную дачу-дачурку, – ласково сказал П-Р, указав на участок, соседствующий с богдыхановским.

– Туда не суйтесь! Разводящий там живет! – строго предупредила женщина.

– Да, неудобно проситься к военному в дачники. Тем более – к разводящему, начальнику караула, – согласился я.

– Военным отродясь он не был, – объявила почтальонша. – Его Разводящим прозвали потому, как он одно время попугаев и сиамских кошек разводил. Потом свернул это дело. Теперь с цветов живет. Правда, цветы у него прямо-таки необыкновенные, покупатели на них так и кидаются.

– Интересный человек! – воскликнул П-Р. – Каким парадоксальным складом ума надо обладать, чтобы одновременно содержать и кошек, и пташек… Скажите, а дачников он не держит?

– Дачники у него не держатся. Больше недели не выживают.

– В каком смысле «не выживают»? – встрепенулся П-Р.

– Сбегают от него, вот в каком… Ну, заболталась я с вами, а мне по адресам надо.

Я предложил П-Р продолжить поиски на другой улице. Но он ответил, что мудрого удача ждет именно там, где все прочие потерпели фиаско. Не Разводящий ли это маячит за калиткой?

Мы подошли к невысокой изгороди. На крыльце домика стоял аккуратно одетый человек; правый глаз у него отсутствовал. Мужчина был в начальном цветущем пенсионном возрасте, вид имел бравый и прочный, на лице играла бодрая улыбка. Однако в глазу его мне почудилась грусть.

– Позвольте узнать, не Разводящий ли вы? – обратился к одноглазому П-Р.

– Да, именно так именуют меня местные олухи, – Ответил Разводящий. – А по имени-отчеству я Валериан Тимофеевич.

– Какое исцеляющее имя! – с чувством произнес П-Р. – Следующего своего сына я нареку именно Валерианом, а если будет дочь – Валерьянкой. В вашу честь!.. А пока хочу порадовать вас дачником. Я уверен, что мой друг подойдет вам по всем духовным параметрам. Ведь он с юных лет находился под моим духовным руководством и потому впитал в себя все лучшее, что есть в человечестве. Хоть я и материалист, но друг мой так душою чист, что я его без лишних слов причислить к ангелам готов! Морально прочен, как блиндаж, он весь участок дачный ваш преобразит в цветущий Крым святым присутствием своим! Лелейте друга моего! Добру учитесь у него! Ведь, между нами говоря, достоин он монастыря!

– Мне святого дачника не надо! Мне грешный нужен! – отрезал Разводящий. – И чем хуже – тем лучше!

У меня сердце захолонуло. Заборчик, отделяющий нас от одноглазого, мгновенно превратился в каменную крепостную стену. Но юркий творческий ум П-Р моментально нашел лазейку в этой, казалось бы, непробиваемой стене.

– Позвольте мне уточнить свою рекомендацию, – обратился он к Разводящему. – Хоть мой знакомый и вобрал в себя некоторые достоинства, поскольку когда-то сшивался около меня, но даже я не смог вытравить у него дурной наследственности. В лице Хмурого Сморчка, как охарактеризовали его ваши соседи, мы имеем дело с двуличным типом. Под его внешней хмуростью, под наигранной сморчковитостью таятся едкие уголовные замыслы. И, конечно, когда я сказал, что «достоин он монастыря», под монастырем я подразумевал некое заведение, куда…

– Уважаемый Валидол Тимофеевич! – не удержался я. – Мой товарищ несколько перегибает…

– Слышите! – вскричал П-Р. – Уже хитрит, уже вьется ужом!.. Но нет, обижать я не стану ужей, – здесь дело выходит намного хужей. Я с коброю бы сравнить его рад, но кобра честнее его во сто крат! О Муза, пронзи его словом-штыком, – он помесь удава с вонючим хорьком!

– Это уже неплохо! – молвил Разводящий. – А способен он…

– Он на все способен! – перебил его П-Р. – Матерый матерщинник, паразит поразительный. Критики не выносит. В день свадьбы гостей покусал, «скорую» вызывали… Но позвольте побеседовать с вами наедине, я боюсь в его присутствии сказать всю правду о нем.

Разводящий милостиво кивнул головой, П-Р отворил калитку, и оба удалились за угол дома. Я же остался по эту сторону заборчика и стал разглядывать ту часть территории Разводящего, которая была открыта моему взору. Справа, от дома до сарая, тянулись кусты. Сквозь просветы между кустами виднелись грядки с гладиолусами и тюльпанами; даже на расстоянии меня поразила почти противоестественная величина и пышность этих цветов. Среди грядок, в самом центре участка стояла какая-то будочка, из крыши которой торчал металлический столб, увенчанный неким подобием граммофонной трубы. Эта «Труба» не была закреплена наглухо, а соединялась со столбом при помощи шарнирно-консольного устройства, из чего я понял, что она может вращаться по горизонтали вокруг столба и менять угол наклона; в тот момент Труба «смотрела» в мою сторону.

Размышляя о практическом назначении этого странного сооружения, я машинально закурил сигарету и бросил спичку за калитку. В то же мгновение спичка, еще не коснувшись земли, перелетела через изгородь обратно и упала около моих ног, вне территории Разводящего. То же произошло и с окурком сигареты; брошенный в направлении крыльца, он моментально перелетел обратно. Но, как известно, только поливариантность опытов может подтвердить наличие исследуемого явления. Поэтому, выбрав цель в виде почтового ящика, который был прибит к столбику на территории Разводящего и находился в четверти метра от калитки, я плюнул в намеченном направлении, В тот же миг мой плевок, рикошетировав от незримой преграды, попал мне в лицо. Огорченный этим необъяснимым хамством, от дальнейших опытов я решил воздержаться. В ту же секунду Труба повернулась в другую сторону, как бы утратив интерес ко мне.

Из-за угла до моего слуха донеслась взволнованная речь П-Р.

– Я вам скажу не наугад: приятель мой – редчайший гад. В нем нет возвышенных идей, он проходимец и злодей. Душою он – презренный гном. Но бойтесь: может грянуть гром! Прочтите «гром» наоборот – и станет ясно, что вас ждет! Он…

– Перспективный товарищ! – подытожил Разводящий. – Вот такой-то мне и нужен!

Вскоре они вышли из-за угла и направились в мою сторону.

– Ах, дача-даченька, моя удаченька! – пропел П-Р и подмигнул мне.

– Товарищ Сморчок, я согласен предоставить вам бунгало, – произнес Разводящий. – О цене, думаю, договоримся.

– Веронал Тимофеевич! Меня зовут (я назвал свое имя-отчество) – и никакой я вам не Сморчок!

– Ну, милые бранятся – только тешатся… Мавр сделал свое дело – мавр едет в Твордом писать поэму. – И, пожелав мне радостного отдыха, П-Р покинул владения Разводящего.

– Гражданин Сморчок, следуйте за мной! – скомандовал дачевладелец.

Я покорно пошагал за ним. Ладно, потерплю пока, пусть кличет меня Сморчком, мелькнуло в моем сознании. Зато теперь я – дачник. А кличка эта кратковременная. Не пройдет и недели, как Разводящий, убедившись в моих высоких моральных качествах, станет звать меня грибом более высокого ранга – ну, скажем, Подберезовиком или там Подосиновиком. А недели через две я дослужусь до Трюфеля или до…

– Вот ваше бунгало, – прервал мои мысли провожатый.

Мы вошли в большую хибару. В углу виднелась кухонная плита, посредине стояли стол и два стула. Меня неприятно поразил застоявшийся зоологический запах. Мало того, все помещение было разделено по горизонтали металлической сеткой, причем на таком уровне, что ходить можно было только согнувшись.

– Семьдесят рублей за месяц, – заявил Разводящий.

– Согласен! – ответил я. Цена была божеская, и у меня сразу же возникла идея, что Валентине и ТТ я назову более крупную сумму, разницу же смогу использовать на личные увеселения. В душе моей зазвучали фужеры и виолончели.

– Согласен! – повторил я. – Завтра я вручу вам деньги.

4. Краткое сообщение

Вернувшись домой, я доложил, что дача – снята. ТТ (она так и сидела у нас в тот день, не уходя домой) сразу заявила:

– Я же говорила – ему повезет. Таким всегда везет.

– А за сколько? – спросила Валентина.

– Разводящий заломил полтораста, но я настоял на ста двадцати.

– Но почему разводящий? Это что-то военное… Разве можно сдавать дачи на военной территории?

– Он никакой не военный. Просто такое прозвище. В этом Хворостове всем клички дают. Меня знаешь как прозвали? Шампиньон!

– Утром сразу и отправляйся, на вокзал меня мама проводит, – распорядилась Валентина. – И вот что: ключ от квартиры пусть у мамы хранится, так у меня на душе будет спокойнее.

5. Разводящий выпускает когти

Сложив все привезенное с собой имущество под навес крыльца, я тактично постучался в дверь Разводящего. Но безрезультатно! Тогда я пошел к бунгало, Там к двери была пришпилена записка:

Достопочтенный Сморчок!

Прошу вас подождать МЕНЯ. Когда приду – впущу вас в помещение. И не вздумайте цветы мои рвать.

Ниже виднелась извилистая, змеевидная, неразборчивая подпись.

Возмущенный издевательским тоном записки и умышленно оскорбительным способом ее написания, я, чтобы отвести душу, начал изо всей силы ногами пинать дверь бунгало. Однако дверь эта, такая хрупкая на вид, оказалась прочной, как железо. Разгневанный сопротивлением материала, я схватил свой зонтик и подбежал к окну, дабы побитием стекол выразить законное негодование. Я замахнулся – и вдруг зонтик как бы завяз в некоем незримом студне. Тогда я кинулся к грядке с гладиолусами. Нет, я не буду рвать твои цветы, зловредный Разводящий, Я потопчу их!

Но когда я занес ногу над грядкой, незримая, но мощная сила грубо оттолкнула меня от цветов, едва не повалив на землю. Мой праведный гнев утих, силы мои иссякли. Я взглянул на таинственную Трубу. Ее жерло было направлено на меня.

И вдруг Труба «отвернулась» от меня. Угол ее наклона резко изменился, она теперь «смотрела» вверх, в небо, в ту сторону, откуда надвигалась плотная темная туча. Вскоре загремел гром, засверкали молнии. Начался ливень. Стоя под навесом крыльца, я с огорчением думал о том, что после такой обильной поливки цветы Разводящего станут еще пышнее. Но вот шум дождя сменился иным – дробным, звонким. Я догадался; это град! Теперь каюк лилиям и гладиолусам Разводящего! Небо мстит за меня!

Однако происходило нечто странное: падение градин доносилось откуда-то совсем не издалека, но возле крыльца не упало ни единой градины!

Когда гроза кончилась, я прошелся по участку. Земля была черна от влаги, деревья и цветы были омыты дождем, но – никаких следов градобития. А когда подошел к калитке и глянул за изгородь, то был ошеломлен: вне территории Разводящего во множестве лежали на земле еще не растаявшие ледяные горошины!

Меж тем Труба уже не смотрела в небеса, она опять нацелилась в мою сторону. И я решил осмотреть загадочную будку, над которой она торчит. Пройдя меж кустами и грядками, я приблизился к таинственному объекту метров на семь – и вдруг почувствовал, что окружающая среда оказывает мне некое сопротивление. Сперва среда подавалась, как тугая резина, но затем, в трех метрах от будки, я увяз в пространстве, не в силах сделать ни шагу дальше. Тогда я вернулся на крыльцо.

Наконец появился Разводящий. Открывая калитку, он небрежно кивнул мне и направился к необъяснимой будке. Та, при его приближении, не оказала ему никакого противодействия. Через минуту он вышел оттуда и, подходя к крыльцу, пробормотал непонятную фразу:

– Так-так! Семь кило град наработал, да шестьсот грамм Сморчок добавил. Неплохо, неплохо!

Затем он пригласил меня в свой дом – для собеседования. Комната, куда я вошел вслед за ним, роскошью не блистала: ни ковров, ни горок с хрусталем. Но зато стояло четыре больших книжных шкафа. Поглядев на корешки книг, я был удивлен широким диапазоном интересов их владельца. Имелись научные пособия по сопромату, электронике, радиотехнике, по различным разделам физики, химии и высшей математики, по метеорологии, психологии, медицине…

– Господин Сморчок! Не глазейте на мои книги! Извольте присесть вон там, – нахально изрек Разводящий, указав мне на стул возле шахматного столика.

Я выполнил распоряжение, однако счел нужным заявить, что в шахматы не играю, ибо не считаю нужным растрачивать свой ум на игры, в то время как предо мной стоит проблема оснащения северных оленей противосолнечными зонтиками.

– Не забивайте мне голову оленями! – нагло заявил мой собеседник, – Вам следует заняться ослами, это дело у вас лучше пойдет.

– Валокордин Тимофеевич! Хочу развеять ваше заблуждение, – мягко начал я. – Ослы – коренные обитатели юга, задача же нашего НИИ состоит именно в том, чтобы аборигенов севера, тундровых оленей, сделать обитателями субтропиков, а в дальнейшем – и…

– Деньги привезли? – грубо прервал меня Разводящий.

– Привез, – вежливо ответил я и, вынув из кармана бумажник, положил его на столик. В тот же миг мой визави протянул руку и завладел моим бумажником.

– Что вы делаете, Кодеин Валидолович! Ведь там – все мои деньги и документы! Я сам отсчитаю вам семьдесят рублей!

– Портмоне будет храниться у меня! – с дьявольской ухмылкой заявил насильник. – Я его верну вам в день, когда вы отбудете полный срок пребывания в моем бунгало. Деньги на питание я буду выдавать вам через день – из расчета полтора рубля на сутки.

Индийская пословица гласит: «Мирный буйвол во гневе страшней боевого слона». Гнусное поведение дачевладельца довело меня до белого каленья.

– Гони мне мой бумажник, сучья лапа! Верни мои родные сбережения, гад одноглазый! – воскликнул я и, встав во весь рост, схватил шахматный столик, чтобы обрушить его на грабителя. Но невидимая сила воспрепятствовала моим законным действиям, столик застрял в пространстве, не коснувшись головы Разводящего. Я машинально взглянул в окно и увидел, что жерло Трубы направлено в мою сторону.

– Новокаин Кодеинович, верните мне хоть мои документы, – взмолился я.

– Они будут храниться у меня. Ничего им не сделается. Вот вам три рубля на жизнь… А теперь идемте в бунгало.

– Аспирин Тимофеевич! Почему вы не убрали сетку? Я не могу жить согнувшись! – заявил я, едва вошли мы в отведенное мне помещение.

– Ничего, поживете сгорбившись. Небось перед институтским начальством еще ниже гнетесь!.. Здесь тридцать попугаев над сеткой жили, а под сеткой двадцать сиамских кошек. А вы здесь один будете обитать!

– Стрептоцид Тимофеевич! Не ставьте меня на одну плоскость с котами и попугаями. – Я – человек! Я – надежда Вселенной!

Сказав в ответ какую-то тупую колкость, Разводящий покинул хибару. Я же вынул из портфеля ножницы и попробовал разрезать сетку. Но тонкая сеточка не поддавалась! Виновата была Труба; глянув в окошко, я убедился, что она глядит в мою сторону. Тогда я решил примириться с неудобствами. Ведь в бунгало много времени проводить мне не придется; я могу гулять по лесам, загорать на пляже, знакомиться с пикантными дачницами… А здесь я буду находиться только в сидячем и лежачем положении.

Я поставил раскладушку, постелил на стол газету, сходил к колодцу за водой, включил электрочайник, вынул привезенные продукты. И вдруг – новая напасть: на стол полезли тараканы. Я стал смахивать их на пол и попытался давить ногами – да не тут-то было! Каждый таракан был окружен невидимой броней. Насекомые жили под защитой Трубы!

В ярости я выскочил из хибары и побежал к Разводящему. Тот сидел в своем доме у окна.

– Пантокрин Тимофеевич! Какая подлость! В бунгало полно тараканов!

– Отнюдь не полно, мистер Сморчок! – с садистской усмешкой ответил изверг. – Учтите, что в старину в гостиницах допускалась законная квота: не более восьми тараканов на квадратный фут. А в предоставленном вам жилище план по тараканам даже недовыполнен. И знайте, что они обитают на моей жилплощади, и потому вы не смеете посягать на их жизнь, ибо они являются моей движимой собственностью.

Терпеливо выслушав эту издевательскую тираду, я затрясся от гнева. Взгляд мой упал на клумбу, окаймленную бордюром из кирпичных половинок. Схватив такую половинку, я воскликнул:

– Вот как двину тебя по черепу, так узнаешь движимую собственность!

Я изо всей силы метнул смертоносный снаряд, нацелив его в голову негодяя. Но, не долетев до окна, кирпич вдруг распался, рассыпался, красноватым песком опал на землю.

– Явное покушение на убийство, – спокойно резюмировал Разводящий. – А теперь оставьте меня в покое.

Понурив голову, побрел я в хибару.

Надо бежать от Разводящего! – пришло мне на ум. Но куда? Те немногие сослуживцы, с которыми я в хороших отношениях, сейчас как назло в отпуске. Ключа от нашей квартиры ТТ мне не даст, как ни проси. Конечно, есть такой вариант; поведать ТТ о моих мытарствах и натравить ее на Разводящего. Она-то с мясом вырвет из него мой бумажник, она этого злыдня в дугу согнет! Но вот беда: явившись сюда, она, ясное дело, пронюхает о моей финансовой операции (120 – 70 = 50) и плохо, плохо придется мне. Это страшнее, чем все злодейства Разводящего!

Я направился на помойку, отыскал там четыре пустые консервные банки – и «обул» в них ноги стола; затем налил в банки воды. Это я сделал в порядке пассивной обороны от тараканов. На душе полегчало, блеснул робкий луч надежды на светлое дачное будущее, на встречи и знакомства… В душе моей тихо зазвучали фужеры и виолончели.