1. Предварительное сообщение

Приступая к воспоминаниям о недавних событиях, участником и свидетелем которых мне довелось быть, считаю нужным предварить Уважаемого Читателя, что в мою задачу не входит детальное описание полёта «Тёти Лиры» на планету Ялмез, ибо все дела экспедиции подробнейше изложены в «Общем официальном отчёте». Моя цель значительно скромнее. Я хочу рассказать о своём друге Павле Белобрысове и обо всём, что с ним связано. Лишь там, где это необходимо для последовательности повествования, я буду вспоминать обо всех других и обо всём другом. В частности — о дяде Духе, о Терентьеве, о Чекрыгине, о ялмезианском профессоре Благопупе, о природе Ялмеза, об ужасных метаморфантах («воттактаках») и о прочих лицах, явлениях и событиях.

Ручаюсь за точность и беспристрастность своего изложения там, где речь идёт о конкретных фактах. Но я не писатель. Сам того не желая, я могу допустить погрешности в обрисовке людских характеров. Более того: хоть подробно поведать о Павле Белобрысове могу только я, ибо только мне он доверял полностью, но опасаюсь, что верного словесного портрета не получится. Признаюсь Вам, Уважаемый Читатель: внутренний мир, духовный облик моего друга мне самому до сих пор не вполне ясен.

И ещё одно предуведомление-извинение — специально для земных Читателей. По ходу своего повествования я порой буду повторять некоторые общеизвестные истины и с излишней дотошностью толковать о том, что всем землянам отлично и без меня известно. «Почему?» — спросите Вы.

А потому, что труд мой предназначен не только для жителей Земли, но и для иномирян. Издательство известило меня, что в дальнейшем он, возможно, будет астрофицирован[1]. Естественно, разумные обитатели иных планет хуже, нежели мы, знакомы с реалиями земной жизни, и я, считая своим долгом полнее удовлетворить их любознательность, не вправе избегать подробностей, детальных описаний и пояснительных сносок.

2. Кто я, кто мы

Герой моего повествования — Павел Белобрысов. Но, повествуя о нём, о событиях, в которых мы с ним участвовали, о людях, с которыми были знакомы, мне неизбежно придётся упоминать и о себе. И довольно часто. И, поскольку я вынужден присутствовать в своём повествовании, позвольте представиться Вам, Уважаемый Читатель.

Напомню, что слово ВОИСТ возникло из слияния двух слогов: ВО(енный) и ИСТ(орик). Смысл его неоднозначен: кроме понятия «воин», «воитель» в нём звучит и корень слова «истина». Это слово отражает смысл нашей деятельности: на мирной Земле мы изучаем историю минувших войн, строго придерживаясь научной истины.

Попробую кратко очертить круг наших обязанностей.

Добавлю к сему, что на воистов возложена некая оборонная миссия. Не буду останавливаться на её деталях (они секретны), но смею заверить Уважаемого Читателя, что в случае нападения на нашу планету агрессору будет дан должный отпор. Возможность нападения на Землю какой-либо инопланетной воинственной цивилизации ничтожна, однако она всё же есть, и это надо учитывать. И это — учтено. Что должен знать воист? Он должен знать всемирную военную историю, стратегию, тактику, боевые уставы всех армий прошлого, все роды оружия, баллистику, химию взрывчатых веществ, атомную физику, основы кораблевождения, авиационное дело, сопромат, картографию, интендантское дело, геральдику — и ещё много, много другого.

Как стать воистом?

После окончания Средней школы надо подать заявление на Военно-исторический факультет. Во-ист-факи имеются при университетах, но не при каждом, а лишь при одиннадцати на всей планете. Срок обучения — двенадцать лет. На седьмом курсе студент получает звание сержанта Военной истории и начинает специализироваться в избранной им отрасли. Сдав выпускной экзамен, он становится лейтенантом Военной истории. Далее, при отсутствии порочащих обстоятельств, воист повышается в звании через каждые пять лет. (Напомню, что пункт 17 Устава воистов гласит: «В случае малейшего проявления жестокости по отношению к людям, животным или мирным обитателям иных планет воист подлежит разжалованию».) Сколько воистов на Земле?

Нас более семи тысяч. Благодаря отсутствию войн и успехам геронтологии некоторые воисты доживают до весьма преклонных лет и весьма высоких чинов. Мы гордимся, что в нашем содружестве числятся 87 генералов и 54 адмирала. Правда, это дало повод одному журналисту сострить, что у нас «на каждого капрала — четыре генерала». Однако далеко не все воисты — долгожители. Среднестатистическая длительность жизни воиста значительно короче, нежели у остальных землян, ибо один из пунктов нашего Устава гласит: «Воист не должен уходить от опасности».

Приведу два примера.

Во время Великого Африканского землетрясения 2102 года первыми в эпицентр событий прибыли спасательные бригады воистов, чтобы оказать помощь пострадавшим (хоть отлично знали, что ожидается «второй вал»). Они спасли не одну тысячу человек, но сами потеряли 317.

Во время Большой чумы на Клио, планете Второго пояса, туда были переброшены наряду с высокоспециализированным земным медперсоналом 1700 добровольцев-воистов; они работали там как братья милосердия. 256 из них похоронены на Клио.

Поступить на Во-ист-фак не очень-то просто. Ведь пункт 2 нашего Устава читается так: «На мирной Земле и выше воист обязан быть носителем лучших человеческих и воинских качеств». Помимо усложнённого экзамена по многим отраслям знаний, испытуемым даются особые тесты, проводятся испытания на выносливость, на памятливость, на способность к взаимовыручке на суше, на море, в воздухе и в космическом пространстве. Особое внимание уделяется способности испытуемого к разумным и хладнокровным действиям при летальной опасности.

Строгость приёмных испытаний не смягчается даже в случае недобора. Не утаю, недобор на наши факультеты — явление не столь уж редкое. Одних отпугивает строгость испытаний, других — долгий срок обучения. Некоторые считают военную историю наукой бесперспективной.

Но пора упомянуть и о наших прерогативах. Мы, воисты, — единственные люди на Земле, имеющие право носить военную форму. Более того, по общепланетным праздникам мы можем ходить с оружием, взятым под честное слово из музейных фондов.

Есть у нас и ещё одна привилегия. При комплектовании космических экспедиций воисты в возрасте до пятидесяти лет, при наличии у них второй специальности или хобби, отвечающего задачам данной экспедиции, освобождаются от специспытаний. Это объясняется просто: ведь при поступлении на Во-ист-фак человек проходит более жёсткую проверку (в смысле умственных, моральных и физических качеств), нежели рядовой претендент на полёт в космос. Руководители космоэкспедиций весьма охотно включают нас в состав своих групп, ибо знают: воист не подведёт и в случае опасности примет удар на себя, выручая товарищей. И пусть над нами порой подшучивают, приводя уже упомянутую мной шутку о капралах и генералах, но гораздо чаще, желая кого-либо похвалить, говорят: «Он смел, как воист!» И каждый землянин со школьных лет знает стихотворение известного поэта Парнасова, первая строка которого звучит так: «Воисты — рыцари Земли!..» Как и почему я стал воистом?

Во всяком случае, не по наследственной линии. Моя мать, Агриппина Васильевна Догова-Данникова — ветеринар-невропатолог. Мой отец, Архип Викторович Данников, вошёл в историю как биотехнолог сапожного дела. «Вечные сапоги Данникова» (в просторечии — «вечсапданы») известны не только на Земле, но и на других планетах, где разумные существа передвигаются при помощи своих конечностей. Шестиногие аборигены планеты Феникс, поверхность которой отличается острозернистой каменистой структурой и обилием пресмыкающихся, воздвигли в честь моего отца «Пилон благодарности». Некоторые земные франты и франтихи к вечсапданам относятся пренебрежительно, но большинство землян носит их охотно. Вечсапданы изготовляют из активной биомассы, имеющей способность самоочищаться, самовосстанавливаться и саморазвиваться за счёт окружающей среды и тепловой энергии, выделяемой человеком при ходьбе. Они увеличиваются синхронно с ростом ног своего владельца. Практически одна пара вечсапданов может служить человеку с его отроческих лет и до глубокой старости.

Если взглянуть на остальную мою родню, то и там воистов нет. Тётка по материнской линии, Забава Васильевна Струнникова, — учительница музыки; дядя, Глеб Васильевич Путейцев, — инженер. О дяде по отцу, Фоме Викторовиче Благовоньеве, позже я расскажу подробнее, пока же сообщу, что и он не воист. Он талантливый композитор парфюмерной промышленности и теоретик ароматологии. Его перу принадлежит солидный, но малоизвестный труд «Запахи в судьбе великих людей прошлого». В дни моего детства и юности дядя Дух (так прозвала дядю моя сестрица Глафира — за его пристрастие к духам и всяческим ароматам) постоянно обитал в нашей квартире на Лахтинской набережной, ибо был одинок; жена покинула дядю из-за его чудачеств. Он неоднократно проводил с моей сестрой и со мной просветительные беседы о запахах, надеясь, что мы пойдём по его стопам. Но сестру интересовало швейное дело, меня же тянуло ко всему морскому.

Когда мне исполнилось десять лет, я вступил в яхт-клуб на Петровской косе и там научился ходить под парусами. Позже я овладел навигационным делом уже в океанском масштабе. Однако парусный спорт всегда интересовал меня чисто практически, а как будущего воиста меня с детства влекли к себе корабли послепарусной эпохи. Ещё в ранние свои школьные годы я стал частым посетителем Военно-морского музея. Там я запоминал внешний вид моделей броненосцев и дредноутов, а затем, в помещении школьного кружка моделистов, воспроизводил корабли в материале, причём старался делать это с большой точностью. Не из хвастовства, а для внесения ясности сообщаю, что память у меня — 11,8 по 12-балльной шкале Гроттера-Усачевой и что, взглянув на пульсационный стенд Любченко, я могу затем нарисовать, повторяя все цвета и оттенки, сорок девять геометрических фигур из пятидесяти. Эти параметры памяти даже несколько выше тех, которые необходимы (разумеется, при наличии всех прочих требуемых данных) для поступления на Во-ист-фак.

Вначале мой интерес простирался только на внешние формы кораблей — на их обводы, палубные надстройки, барбеты и орудийные башни. Но затем моя любознательность обратилась на технологию, на старинные судовые двигатели, на внутрисудовые коммуникации, на проблемы живучести кораблей. А потом как-то незаметно для самого себя я перешёл к чтению военно-исторических книг, где разбирались действия флотов, причём с особым тщанием штудировал те труды, где речь шла о битвах эскадр послепарусной эпохи.

Будучи учеником 8-го класса, я написал статью «Бой неиспользованных возможностей. Просчёты британского командования в морском сражении у Доггер-банки 24 января 1915 года». Я пытался доказать, что если бы английская эскадра не потратила даром времени на добивание германского броненосного крейсера «Блюхер» (который был уже серьёзно повреждён, потерял остойчивость и фактически утратил значение как боевая единица), а продолжала бы преследование кайзеровской эскадры, то британцы, имея перевес в линейных крейсерах, могли бы развить значительный оперативный успех, который в дальнейшем ходе морской войны положительно сказался бы на всех действиях Грандфлита. Эту статью, сопроводив её начерченными мною же схемами, я послал адмиралу Военной истории Кубрикову и с трепетом стал ожидать его отзыва.

Я никак не предполагал, что отклик последует столь быстро. Через два дня, в воскресенье 5 июня 2128 года (эту дату я запомнил на всю жизнь!), адмирал связался со мной по альфатону. Стоя в нашей гостиной перед альфэкраном, я впервые увидал Кубрикова так близко. Он казался моложе своих лет, свежевыбритое лицо его дышало энергией; пахло от него каким-то очень приятным одеколоном. Он сказал, что через двадцать восемь минут посетит меня лично. Когда изображение померкло, у меня мелькнула мысль: уж не сон ли это?

Но, к счастью, то была явь. В этом я убедился, когда в гостиную вошёл дядя Дух.

— Пахнет парфюмом, — заявил он. Затем, вытянув шею, он с шумом вдохнул воздух и, выдохнув его, изрёк: — Одеколон «Вечерний бриз», автор композиции Марфа Полуянова, день разлития эссенции — восемнадцатого или девятнадцатого декабря минувшего года; рецептурных нарушений не ощущаю… Парфюм недурной, одобряю твой вкус.

— Это не мой вкус! — воскликнул я. — Это вкус адмирала Кубрикова! Он только что беседовал со мной по альфатону. И, представь себе, он направляется сюда!

Известие это дядя Дух воспринял без должного восторга. Он не одобрял моего увлечения военно-морской историей.

— Только адмиралов нам здесь и не хватало! — ворчливо произнёс он. — Удивляюсь, как это ВЭК[3] не жалеет сотен тысяч уфедов[4] на эту чудаческую ассоциацию воистов! А проект моей Установки, проект, сулящий людям душистую радость, был безжалостно зарублен, как якобы бесполезный! — С этими словами он нервным шагом покинул гостиную, направляясь в свою комнату-лабораторию.

В те дни дядя Дух был в большой обиде: только что отклонили проект его Пульверизационной Установки. Композиционный замысел дяди заключался в том, что каждую улицу Ленинграда надо снабдить постоянным индивидуальным запахом. Помимо сооружения огромной сети микротрубопроводов и мощных нагнетательных установок осуществление этой идеи потребовало бы создания нового парфюмерного комбината; к тому же и сама суть творческого замысла не встретила сочувствия среди горожан и даже вызвала насмешки. Проект был отвергнут.

В назначенное время к причальному балкону нашей квартиры плавно подлетел серый, окрашенный под цвет старинного военно-морского судна, одноместный дирижабль. Поймав швартовый конец, я ловко закрепил его в магнитном держателе и выдвинул трап. Адмирал, в скромном тёмно-синем кителе, сошёл на балкон, пожал мне руку и сказал, что хотел бы представиться моим родителям.

Я ответил, что их, к сожалению, нет дома: отец — в командировке на планете Диамант, мать же срочно вылетела в другой конец города, на Фонтанку: у одного из её пациентов, престарелого пуделя, острый приступ пресенильной меланхолии.

Посочувствовав бедному животному, Арсений Тихонович последовал со мной в мою комнату.

— Я сделал тут кое-какие пометки, — заявил он, кладя на стол рукопись. — В целом статья свидетельствует о вашей начитанности, однако концепция её не нова: нечто подобное высказывали в своё время Коррендорф, Лоули, Щукин-Барский. Я лично придерживаюсь в данном вопросе несколько иной точки зрения и вообще считаю, что права древняя поговорка: «Легко быть стратегом после боя». В дальнейших своих исследованиях вы должны учитывать, что в ходе сражения на флотоводца влияет очень много составляющих. Например, надо иметь в виду, что на исходе Доггер-банкского боя у контр-адмирала Мура произошла путаница с расшифровкой радиограммы, посланной ему вице-адмиралом Битти. Не следует исключать и того, что главные силы германского флота могли подойти на подмогу эскадре Хиппера, и Мур, вероятно, опасался этого.

— Теперь я понимаю, что статья моя несамостоятельна, легковесна и воиста из меня не получится, — сокрушённо произнёс я, выдавая тем самым свою сокровенную мечту.

— Нет! Не отчаивайтесь! — твёрдо сказал адмирал. — Я чую в вас военно-историческую хватку! Наращивайте знания, укрепляйте себя физически и нравственно — и упорно держите курс к намеченной цели!

Арсений Тихонович беседовал со мной в течение часа, и за это время я проникся верой в себя на всю свою жизнь. В тот же день я сообщил матери, что решил стать воистом. Она отнеслась к моему решению весьма сдержанно, но отговаривать не стала; и отец в дальнейшем не чинил мне препятствий. Что касается дяди Духа, то он перестал со мной здороваться.

3. Краткое сообщение

В 2143 году я окончил ленинградский Во-ист-фак и получил звание лейтенанта военной истории. За последующие пять лет в моей жизни произошли следующие события:

4. На пороге решения

Утром 8 сентября 2148 года я сидел в кабинете нашей (то есть Марининой и моей) квартиры и трудился над статьёй «Береговые фортификационные сооружения второй половины XIX века в свете их возможности противостоять массированному огню корабельных орудий главного калибра». Статья предназначалась для журнала «Минувшие битвы», и я, боясь опоздать со сдачей её в набор, уже неделю не выходил из дому, всецело поглощённый работой.

Дело в том, что в августе я участвовал во Всемирной Океанской Регате, и хоть показал на своём одноместном катамаране «эРБэДэ» («Риск — Благородное Дело») неплохую скорость, однако на обратном пути попал в шторм у Канарских островов и вернулся домой позже, нежели предполагал.

Сроки поджимали, но тем не менее я тщательно продумывал каждую фразу. Отшлифовав её в уме, я подносил ко лбу чёрный кружочек идеафона, — и сразу же на столе из-под зубчиков воспроизводящего устройства выползало ещё несколько сантиметров бумаги с законченным предложением; оно было как бы написано от руки моим почерком. Знаю, многие писатели и журналисты считают этот метод устаревшим, а некоторые поэты творят нынче прямо в типографиях, вдохновенно диктуя свои рифмованные мысли непосредственно печатным агрегатам. Но я воист — труд мой требует неторопливости и вдумчивости.

Наконец статья была завершена. Вот тогда-то я почувствовал, что очень устал. Я направился к дивану, лёг на спину и локтем нажал на стенную кнопку потолочного экрана. Пора было узнать, что творится на белом свете.

По потолку поползли светящиеся заголовки последних известий:

Всё в мире обстояло неплохо, но, как всегда (или почти как всегда), в этом потоке новостей о воистах ни слова не было. Мне стало обидно — нет, не за себя — за моих современников, чьи труды на ниве военной истории достойны похвалы и упоминания… Я уже хотел выключить экран, но в этот миг на нём возникли строки, приклеившие к себе моё внимание:

Мою усталость как рукой сняло. Вскочив с дивана, я нажал кнопку уточнителя. Строки на потолке померкли, а на стене возникло лицо дедика[5]. Он произнёс следующее.

— Планета Ялмез — в третьем, предпоследнем поясе дальности. С Земли ненаблюдаема. Существование её, геоподобная структура и соотношение суши к акватории как один к шести теоретически доказаны в две тысячи сто двадцать восьмом году гениальным, слепым от рождения, астрономом-невизуалистом Владимиром Баранченко и позже подтверждены Антометти, Глонко и Чуриным. Экологическая картина материковой поверхности нам не известна. Возможно, она таит для землян иксовую опасность. Поэтому посадку экспедиции решено произвести на водную поверхность. Изучение суши следует вести путём засылки на неё исследовательских групп на мобильных плавсредствах, используя как базу дальнолет, приспособленный к передвижению по акватории. Заострите внимание! Впервые в истории корпус межпланетного корабля будет сооружён на судоверфи.

— Благ-за-ин[6]. — сказал я дедику. — А когда начнётся комплектование?

— Подача устных заявлений — завтра с девяти утра. Организация экспедиции поручена СЕВЗАПу.

— Но почему именно СЕВЗАПу, а не Всемирному Центру? Это объясняется ведомственными причинами или космическими?

— Климатическими. Учёные предполагают, что климат Ялмеза в средних широтах близок климату бассейна Балтийского моря. Поэтому, в целях большей вероятности акклиматизации, вся космогруппа будет укомплектована жителями Балтийского побережья. Притом только теми, кто родился не далее девяти километров от Балтморя и его заливов и чьи предки обитали в этой местности на протяжении не менее трёх поколений.

Я. По этим параметрам я годен… Смею надеяться, прерогативы воистов не будут нарушены?

Дедик. Увы-увы. Ужесточение отбора коснулось даже воистов. Впрочем, только сухопутных. Привилегии воистов-моряков остаются в силе.

Я. Благ-за-ин! Есть ли ещё какие-либо особенности отбора в эту экспедицию?

Дедик. Особенностей много. Это объясняется морской спецификой экспедиции и повышенной степенью риска. В частности, отбирать будут только мужчин. Намечено провести строжайшие испытания поведения на море. Подробности узнаете в СЕВЗАПе… Я вижу у вас на стене портрет молодой женщины и двух детей. Это ваши дети?

Я. Мои.

Дедик. Это хорошо. Мужчин, не успевших обзавестись потомством, в экспедицию брать не будут, дабы не прервалась генетическая линия.

Я. Какова степень опасности?

Дедик. По прикидкам Ануфриева и Онтилаки, численное соотношение «вернутся — не вернутся» прогнозируется как сорок семь к пятидесяти трём. Однако Институт Космических предостережений занял в этом вопросе ещё менее оптимистическую позицию: тридцать два к шестидесяти восьми.

Я. Кого прочат в руководители?

Дедик. Николая Денисовича Терентьева. Он происходит из морской семьи и даже среди дальнолетчиков выделяется смелостью и решительностью. Однако он не всем симпатичен; я слыхал, что при комплектации он отбирает людей по своим принципам, не всегда логичным и…

Я. Ну, это уж из области досужих разговоров… Благ-за-ин!

Дедик. Разрешите угаснуть?

Я. Угасайте.

Изображение дедика померкло. Я сел на диван и задумался. Моему мысленному взору предстали морская даль иной планеты, таинственные берега, неизвестные мне гавани. А что, если на этой геоподобной планете обитают человекоподобные разумные существа? А что, если у них есть флот — и не только коммерческий, но и военный? Вдруг мне удастся увидать эскадры в действии?! Разве долг воиста-моряка не повелевает мне стать участником этой морской космической экспедиции?

Я размышлял около часа. Много разных соображений промелькнуло за это время в моей голове, всего не пересказать. Скажу кратко: я решил предложить СЕВЗАПу свои услуги.

5. Луга милосердия

Решив добиваться участия в экспедиции, я счёл необходимым известить об этом свою жену, причём известить лично, не прибегая к пространственной связи. Жена моя, Марина Александровна Квакунина, — специалистка по амфибиям; её научно-популярная книга «Жабья жизнь» не раз переиздавалась на Земле и выше. Однако в описываемый мною день супруга моя занималась делами, к бесхвостым земноводным никакого отношения не имеющими: она дежурила на Лугах Милосердия. Поскольку дежурство должно было продлиться ещё трое суток, я решил отправиться к ней немедленно. Надев военно-морскую форму, я вышел на балкон, скинул чехол со стоящего там универвела[7], довернул плазмопатрон, сел в седло — и, набрав ход, оторвался от разгонной дорожки.

Минут десять я летел над улицами и кровлями зданий, затем замедлил лёт, выключил иннерцион и, приземлившись на велотрассе, влился в поток движущихся по ней универвелистов. Справа от вело-дороги, за газоном с белыми лилиями, пролегало ледяное шоссе. По нему, обгоняя меня, но тоже без излишней спешки, беззвучно скользили открытые летние двадцатиместные магнитные сани и большие двухэтажные магнитобусы дальнего сообщения.

Неторопливо нажимая на педали, я размышлял о том, что в старину люди очень гнались за скоростью и даже находили в этом нечто романтическое. Они мчались в громыхающих поездах, в смердящих бензоповозках («автомобилях»), сверхзвуковых авиалайнерах, — они всё время спешили куда-то. Им казалось, что этим они удлиняют и обогащают своё бытие, — на самом же деле они крали у себя радость дороги, они проглатывали пространство, как безвкусную пилюлю. Но иначе они и не могли. Лишь в XXI веке, когда вся планета стала жить разумно планируемой жизнью, землянам стало ясно, что большие скорости нужны только в космонавтике, а на Земле — лишь в тех случаях, если необходимо оказать кому-либо срочную медицинскую помощь.

Те Луга Милосердия, где дежурила Марина, находятся в Гатчинском районе, невдалеке от посёлка Елизаветино. Подобные Луга, как известно, разбросаны по всей планете — во всяком случае, в тех её регионах, где имеется молочный скот. От употребления мяса в пищу люди отказались в минувшем веке, но молоко и натуральные молочные продукты по-прежнему потребляются в большом количестве. Ещё сравнительно недавно состарившихся безудойных коров убивали за ненадобностью, но в 2122 году известный поэт Лапидарио в своём стихотворении «Вот она — благодарность людская!..» обнажил аморальность такого жестокого прагматизма и воззвал к людской доброте. На призыв откликнулось почти всё население Земли, и в первую очередь женщины. В 2123 году вступил в силу Закон, согласно которому престарелым коровам и быкам отведены специальные хлева и пастбища, где животные обитают и пасутся до своей естественной смерти. При каждом таком заведении имеется штатный дирпаст (директор-пастух), ветврач и зоопсихолог. Непосредственный уход за пожилыми животными осуществляют добровольные дежурные, главным образом женщины и дети. Число записывающихся на дежурства весьма значительно, и, как образно выразился один журналист, «очередь на добрые дела простирается в вечность».

Через два часа я был у цели. Прислонив свой универвел к кованой ограде, отделяющей Луга Милосердия от велотрассы, и, полюбовавшись на её звенья, выполненные по эскизам художника Травникова в виде гигантских стеблей осоки и каких-то сказочных ромашек, я отворил калитку. Миновав палисадник, вошёл в здание гостиницы для дежурных: в её вестибюле находился пропускной пункт. Представившись вахтёрше, миловидной девушке в зелёном халате, я спросил её, где сейчас трудится Марина Квакунина.

— Ваша жена с детьми работает в хлеву номер три, — ответила вахтёрша и указала на виднеющееся из окна длинное зелёное строение в левой части большого поля. — Но должна вас предупредить: месяц тому назад один престарелый бык чуть было не забодал посетителя, и дирпаст распорядился, чтобы впредь никто не выходил на поле без симпатизатора[8]. Позвольте вручить вам симпатизатор.

— Благ-за-ин! Но позвольте возразить вам, — произнёс я. — Разве вы не видите, что на мне военная форма?! А пункт двести первый Устава воистов гласит: «К технологическим пространственным средствам защиты воист вправе прибегать лишь в случае серьёзной опасности». В данном случае подобная опасность отсутствует.

— Не смею спорить, — с улыбкой сказала девушка. — Идите уж так… Только не попадайтесь на глаза дирпасту!

Я вышел в поле. Шагая мимо мирно пасущихся коров-старушек и быков-стариков, я вспоминал заповедники Сибири, льды Арктики, тропические джунгли Амазонки, чащобы Азии — все те места, куда меня сбрасывали на парашюте и где я, ориентируясь по компасу и звёздам, должен был в определённый срок явиться в определённую точку. Всё это входило в программу испытаний на право стать воистом. Вот тогда-то мне приходилось применять симпатизатор — при встречах с белыми и бурыми медведями, волками, тиграми, слонами, крокодилами, удавами и ядовитыми змеями.