Макс Перри предупреждал, что, по мере приближения Летнего Прилива, Тектон будет превращаться из иссушенной, но мирной планеты с высокой сейсмической активностью в содрогающийся ад потоков расплавленной лавы и растекающейся земли. Однако, вопреки его прогнозу, в этот год Великого Парада Тектон оказался… непредсказуемым.
      Опал, видимо, тоже изменялся. В гораздо большей степени, чем это сознавали жители планеты.
      Эта мысль пришла Ребке в голову, когда они летели над Опалом, возвращаясь от подножья Пуповины к космопорту "Звездной стороны", где их должна была ждать Дари Лэнг.
      Шестью днями раньше полет над затянутой облаками планетой к Пуповине был скучным: ни малейшего ветерка и не на что смотреть, кроме сплошной серой пелены вверху и внизу. Теперь же, за двадцать семь дней до Летнего Прилива, аэрокар швыряло из стороны в сторону яростными ветрами. Восходящие воздушные потоки трепали плоскости и били в фюзеляж. Максу Перри приходилось поднимать аэрокар все выше и выше, чтобы уйти от проливного дождя, черных грозовых туч и вихревых воронок.
      Итак, обитатели Опала были убеждены, что с ними ничего не случится, несмотря на более сильные, чем обычно, приливы.
      Ханс Ребка не был в этом так уверен.
      – Вы делаете большое упущение, – сказал он Перри, когда они начали спускаться сквозь разрыв в облаках к космопорту Звездного полушария, считая, что на Опале приливы будут такими же, как всегда, разве чуть побольше.
      – Зато вы все драматизируете, – последовал холодный ответ.
      Как только Тектон исчез в непроницаемом облачном небе Опала, в Перри снова взяла верх его вторая натура: хладнокровная, замкнутая, безразличная ко всему. Он не хотел обсуждать ни их приключение на поверхности Тектона, ни свои размышления по поводу того, что все это могло бы значить.
      – Не берусь утверждать, что на Опале все будет точно так же, как раньше, – продолжал он, – но все-таки считаю, что не произойдет. Возможно, приливные силы окажутся слишком велики для некоторых самых больших Слингов. Ну, расколются один-два… Тем не менее опасности для людей нет. Если понадобится, все выйдут в море и переждут Летний Прилив на воде.
      Ребка прикусил язык, вцепившись в подлокотники своего кресла – аэрокар попал в воздушную яму, и одну-две секунды они провели в невесомости.
      – Все может оказаться не так, – сказал он, как только сердце его вернулось на свое место.
      Он снова испытывал желание покопаться в Перри, расшевелить его, посмотреть, на что и как тот будет реагировать. Это напоминало ввод данных в черный ящик с определенным набором вводов и контролируемым выходом. Делайте это достаточно часто, говорила теория, и вы определите абсолютно все функции ящика, хотя, возможно, не узнаете, почему он их выполняет. Но в случае Перри создавалось впечатление, что перед вами два разных ящика. В одном из них находился способный, вдумчивый и привлекательный человек, а в другом обитал моллюск, прячущийся в свою раковину при столкновении с определенными воздействиями.
      – Эта ситуация напоминает мне происшествие на Пеликаньем Следе, – продолжал Ребка. – Слышали, что там случилось, командор?
      – Если и слышал, то забыл.
      Такой реакции Ребка вовсе не хотел, но у Макса Перри было оправдание: его внимание поглотила система автоматической стабилизации, обеспечивающая мягкую посадку.
      – Их ситуация сравнима с ситуацией на Опале, – не унимался Ребка, – за исключением того, что там дело было не в морских приливах, а в соотношении биомасс растений и животных.
      По прибытии туда первых колонистов, все шло прекрасно. Но каждые сорок лет Пеликаний След проходил через кометный хвост. Мелкие частицы летучих веществ обычно до земли не долетали, испаряясь в атмосфере. Влажность увеличивалась на несколько процентов, а температура подскакивала на пару-другую градусов. Соотношение "растения-животные" резко падало, количество кислорода уменьшалось, но потом, менее, чем за год все приходило в норму. Ничего особенного.
      Все так и считали. Так продолжали думать, даже когда местные астрономы предсказали, что при следующем прохождении Пеликаний След захватит на тридцать процентов больше вещества, чем обычно.
      – По-моему, теперь я вспоминаю эту историю. – Перри демонстрировал вежливый, но прохладный интерес. – Это случай, который мы изучали до того, как я прибыл на Добеллию. Что-то там пошло не так, и они чуть не потеряли всю колонию. Верно?
      – Ну, это зависит от того, с кем вы об этом говорили. – Ребка заколебался, насколько откровенно можно рассказывать. – Ничего нельзя было доказать, но я думаю, что вы правы. Они прошли по самому краю. Я-то вот что хочу подчеркнуть: случилось то, чего используемые физические модели не предсказывали. Более высокое поступление кометного вещества изменило биосферу Пеликаньего Следа и вывело ее на новый стабильный уровень. Содержание кислорода за три недели с четырнадцати процентов упало до трех. И оставалось таким, пока не подоспела бригада терраформистов и не начала снова увеличивать его. Это неожиданное изменение убило бы почти всех, потому что за отпущенное им природой время они не могли ничего успеть, даже эвакуироваться.
      Макс Перри кивнул.
      – Знаю. Правда, один человек на Пеликаньем Следе все равно решил вывести людей задолго до кометного дождя. Он изучал изменения по окаменелостям, верно? Это классический случай: человек непосредственно на месте знал больше, чем догадывался кто бы то ни было на расстоянии нескольких световых лет. Он, нарушив все инструкции своего начальства, заслужил звание героя.
      – Не совсем. Его обругали зато, что он сделал это.
      Аэрокар уже коснулся поверхности и подруливал к космопорту, и Ребка решил оставить эту тему. Сейчас не тот момент, когда стоит рассказывать Максу Перри, о ком шла речь. И хотя он получил публичное порицание, но потихоньку его поздравили за то, что он самовольно нарушил письменные инструкции Координатора Сектора. Тот факт, что его непосредственные начальники намеренноне ознакомили его с этими письменными инструкциями никогда даже не упоминался. Это являлось частью философии правительства Круга Фемуса: аварийщики работают лучше, если знают не все. Снова и снова он приходил к убеждению, что ему сообщили не все факты перед заброской на Добеллию.
      – Я хочу сказать, что с подобной ситуацией можно столкнуться и на Опале, – продолжал он. – Когда равновесие любой системы периодически нарушает какая-то сила, увеличение этой силы приведет не просто к большему отклонению от равновесия. Вы столкнетесь с бифуркацией, разветвлением, и за этим иное финальное состояние. Предположим, что приливы на Опале станут достаточно большими, чтобы взаимодействовать хаотически. У вас тогда будут повсеместные турбуленции, вихревые потоки, водовороты, смерчи. Возможно, чудовищные солитоны, единичные волны высотой в одну-две мили. Лодки такого не выдержат, и Слинги тоже. Сможете вы, если понадобится, эвакуировать во время Летнего Прилива всех? Я имею в виду не в море, а вообще с планеты?
      – Сомневаюсь. – Перри выключил двигатели и покачал головой. – Я могу даже сказать более определенно. Нет, не сможем. Да и куда нам всех эвакуировать? У Гаргантюа четыре спутника почти таких же больших, как Опал, и у двух из них есть атмосфера, но это метан и азот, а не кислород… и на них слишком холодно. Единственное место для эвакуации – Тектон. – Он искоса взглянул на Ребку. – Полагаю, вы оставили идею, что кто-нибудь захочет отправиться туда?
      Проливной дождь, сопровождавший их до самого космопорта, почти прекратился. Аэрокар остановился возле здания, в котором Перри поселил Дари Лэнг.
      Ханс Ребка поднялся с сиденья и потер колени. Предполагалось, что Дари Лэнг ждет встречи с ними и, несомненно, услышала приближение аэрокара, но около здания ее не было. Вместо нее там стоял высокий и худой, как скелет, мужчина с огромной лысой головой. Он вышел из-под нависающего карниза и уставился на приближавшийся аэрокар. Над головой он держал яркий зонтик. Сверкающая белизна его костюма, подчеркнутая голубым кантом и золотом эполет, говорила знатоку, что его материал соткан из тонких нитей дитрона.
      Издалека он казался очень внушительным и элегантным, несмотря на обожженное жесткой радиацией до пурпурно-красного цвета лицо. Вблизи же стало заметно, что его губы и брови непроизвольно подергиваются.
      – Вы знали, что он здесь будет? – Ребка незаметно показал большим пальцем в сторону новоприбывшего. Ему не надо было называть незнакомца. Членов советов Альянса видели редко, но их форма была хорошо знакома всем клайдам на всех мирах этого рукава галактики.
      – Нет, но я не удивлен. – Макс Перри придержал дверь аэрокара, чтобы Ребка спустился на Слинг. – Нас не было шесть дней, а в его расписании значился именно этот отрезок времени.
      Человек не двинулся, когда Перри и Ребка сошли на землю и поспешили укрыться под широким карнизом. Он сложил свой зонтик и стоял так с полминуты, не обращая внимания на стекавшие по его лысине капли дождя. Наконец он повернулся к ним.
      – Добрый день, хотя погода не добрая. И, как я понимаю, будет еще хуже. – Его голос соответствовал внешности, густой и звучный, слегка грубоватый, но с изысканным акцентом жителя Миранды. Он выставил вперед левое запястье, на котором было навечно нанесено, кто он такой. – Я Джулиус Грэйвз. Полагаю, вы получили уведомление о нашем прибытии.
      – Получили, – сказал Перри.
      В его тоне звучала настороженность. Присутствие члена Совета любого клайда сразу заставляло задуматься о своих грехах и осознать пределы своей власти. Ребка с интересом подумал, нет ли у Грэйвза какого-то другого повода для посещения Опала. Одно он знал точно: члены Совета отчаянно заняты и не любят тратить время попусту.
      – В поступившей информации не было данных о причинах вашего визита, – произнес он, протягивая руку. – Капитан Ребка, к вашим услугам, а это командор Перри. Почему вы решили посетить систему Добеллии?
      Грэйвз не шевельнулся. Секунд пять от стоял молча и неподвижно. Наконец наклонил свою бугристую голову в сторону подошедших, кивнул и громко чихнул.
      – Возможно, на вопрос лучше ответить в помещении. Я замерз. С рассвета жду здесь возвращения остальных.
      Перри и Ребка переглянулись. Остальных? Возвращения откуда?
      – Они отбыли восемь часов назад, – продолжал Грэйвз, – как раз когда я прибыл сюда. Ваш прогноз погоды извещает… – глубоко посаженные глаза затуманились, – что на Звездную сторону надвигается пятибалльный шторм. Для тех, кто не знаком с условиями жизни в Круге Фемуса, такие штормы могут быть очень опасны. Я беспокоюсь и хотел бы с ними поговорить.
      Ребка кивнул. На один вопрос ответ он получил: к Дари Лэнг присоединились другие посетители Опала, не из Круга Фемуса. Но кто именно?
      – Нам лучше проверить въездные декларации, – тихо сказал он Перри. – Посмотреть, что мы заполучили.
      – Посмотрите, если хотите. – Грэйвз уставился на него. Бледно-голубые глаза, казалось, видели Ребку насквозь. Советник плюхнулся на стул из желтого тростника и плетеного камыша, шмыгнул носом и продолжил: – Вообще-то, вам смотреть ничего не надо, я могу вам сообщить, что к Дари Лэнг из Четвертого Альянса присоединились Атвар Х'сиал и Ж'мерлия из Кекропийской Федерации. После встречи с ними я проверил их всех. Они те, за кого себя выдают.
      Ребка прикинул, сколько это занимает времени, и открыл было рот, но Перри его опередил:
      – Это невозможно.
      Грэйвз посмотрел на них, и его кустистые брови вздрогнули.
      – С момента вашего прибытия, по вашим словам, прошел всего один день, – проговорил Перри. – Если бы вы послали запрос через ближайшую точку Бозе-сети сразу по прибытии и вам мгновенно ответили, то на это ушло бы не меньше стандартных суток, то есть три полных опальских дня. Я знаю это, проверял неоднократно.
      "Перри совершенно прав, – подумал Ребка, – и он сообразительнее, чем я себе представлял, но он делает тактическую ошибку. Члены Совета не лгут и обвинять их в этом – только напрашиваться на неприятности".
      Но Грэйвз улыбнулся, в первый раз с момента их встречи.
      – Командор Перри, я благодарен вам. Вы облегчили следующую мою задачу. – Он вытащил из кармана безупречно белый кусок ткани, вытер мокрую макушку своей лысой головы и широкий бугристый лоб. – Вы спрашиваете, откуда мне это известно. Как я уже сказал, я Джулиус Грэйвз, но в некотором смысле я также Стивен Грэйвз. – Он откинулся на стуле, на секунду закрыл глаза, моргнул и продолжил: – Когда меня пригласили в Совет, мне объяснили, что я должен буду знать историю, биологию и психологию всех разумных и потенциально разумных существ во всем нашем спиральном рукаве галактики. Необходимый объем знаний превышал возможность человеческой памяти.
      Мне предложили на выбор, если я захочу, вживить в меня неорганическую высокоплотную память, такую громоздкую и тяжелую, что мои голова и шея потребуют постоянной поддержки, что-то вроде подпорок. Такой способ любят члены Совета из Сообщества Зардалу. Или же я мог развить внутри себя мнемонического близнеца, вторую пару мозговых полушарий, разросшихся из моей собственной мозговой ткани и применяемых только для хранения и использования информации. Их нужно было встроить в мой череп, за корой головного мозга, слегка увеличив внутричерепное пространство.
      Я выбрал второе решение. Меня предупредили, что поскольку эти полушария являются моей неотъемлемой частью, их способность к накоплению и хранению информации будет сильно зависеть от моего физического состояния. Я объясняю это, чтобы вы не считали меня необщительным, если я откажусь выпить или проявлю, казалось бы, чрезмерную заботу о своем здоровье. Мне следует быть крайне осторожным в отношении всех стимуляторов, используемых для отдыха и развлечения, иначе я нанесу ущерб мнемоническим поверхностям, а Стивен этого не любит.
      Он улыбнулся, и когда снаружи раздался вой ветра, на его лице отразились какие-то противоречивые чувства. Ветер ударил в стены низкого здания, и они задрожали.
      – Я не сказал вам еще, – продолжал он, – что у внутреннего мнемонического близнеца может проснуться сознание, вернее осознание себя как личности. Это и случилось. Как я уже говорил, я Джулиус Грэйвз, но я также и Стивен Грэйвз. Он источник моих сведений о Дари Лэнг и кекропийке Атвар Х'сиал. А теперь давайте перейдем к другой теме.
      – Может Стивен разговаривать? – спросил Ребка.
      Макс Перри, казалось, был спокоен. Один член Совета, сующий повсюду нос, уже достаточно плохо, а их тут оказалось двое! И всегда ли победителем оказывался Джулиус Грэйвз? Судя по выражению его лица, в нем шла сильная внутренняя борьба.
      Грэйвз покачал головой.
      – Стивен не говорит. Он не видит, не слышит, не осязает и не чувствует, если только я не переключу свои сенсорные вводы на передачу сведений на хранение. Однако Стивен умеет думать и утверждает, что лучше меня. Как он мне говорит, у него для этого больше времени. Я получаю от него мысли в форме возвращающихся воспоминаний. Я могу их переводить, и при этом многим кажется, будто с ними разговаривает непосредственно Стивен.
      Он замолчал на какое-то время, а когда заговорил, его голос стал как-то гораздо моложе и живее:
      – Привет. Рад очутиться на Опале. Никто не говорил, что здесь будет такая вшивая погода, одно хорошо – там, где я нахожусь, при дожде не промокнешь.
      Голос снова зазвучал глуховато и хрипловато.
      – Приношу свои извинения. У Стивена слабость к шуточкам и ужасное чувство юмора. Мне контролировать ни то, ни другое не удается, но я стараюсь их не очень выпускать на волю. И признаюсь, стал очень полагаться на знания Стивена. Например, у него в памяти все сведения об условиях жизни на этой планете, а мои знания о ней явно недостаточны. Сожалею о своей лени. Теперь давайте вернемся к делу. Я сейчас на Добеллии по делу совсем не шуточному, и юмор здесь неуместен.
      – Убийство, – пробормотал Перри после долгой паузы. Шторм приблизился и бушевал вовсю. Причем видно было, что Перри чувствовал себя очень неуютно, когда ветер завывал особенно громко. Не в силах усидеть на месте, он зашагал перед окном, поглядывая то на гнущиеся под бурей кусты и высокие травы, то на бегущие облака, красноватые от ржавого света Амаранта. – Убийство, – повторил он, – множественное убийство. Так сказано в вашей заявке на посещение Опала.
      – Сказано. Но только потому, что я не хотел выдвигать более серьезные обвинения по Бозе-сети. – Джулиус Грэйвз явно перестал шутить. – Точнее говоря, геноцид. Пожалуй, я пока скажу сдержаннее, подозрение в геноциде.
      Он спокойно огляделся по сторонам. Дождь вновь забарабанил по крыше и стенам. Двое других людей в комнате окаменели: Макс Перри застыл у окна, Ханс Ребка на краешке стула.
      – Геноцид. Подозрение в геноциде. А какая разница? – наконец спросил Ребка.
      – С некоторых точек зрения никакой, – полные губы дернулись и задрожали. – Нет ограничений по времени и по месту при расследовании и того, и другого. Но у нас только косвенные улики, без доказательств и признания. Моя задача найти прямые улики. Я собираюсь обнаружить их здесь, на Опале.
      Грэйвз полез в отделанный голубым кантом карман своей куртки и достал два стереокубика.
      – Как ни покажется странным, вот обвиняемые в преступлении. Елена и Джени Кармел, двадцати одного стандартного года, родились и выросли на Шасте. Как видите, это идентичные сестры-близнецы.
      Он протянул кубики обоим собеседникам. Ребка увидел двух девушек, загорелых и большеглазых, с приятными лицами, одетых в сочетающиеся цветом платья, рыжевато-зеленое и светло-коричневое. Но Макс Перри, по-видимому, увидел в этих картинках что-то еще. Он ахнул, как будто узнав кого-то, и, наклонившись вперед, схватил кубик. Секунд двадцать он, не отрываясь, смотрел на девушек, потом напряжение ушло, и он поднял глаза.