Должна ли она была стереть и этот эксперимент? В принципе — должна. Таковы были полученные Камиллой инструкции. Но предположим, она просто перевела бы его в фоновый режим в программирующем алгоритме РСН? Тогда ее наблюдения проводились бы только в мертвое время, когда никакой другой наблюдатель не использовал бы блок телескопов. Никто не стал бы на это досадовать и, скорее всего, даже бы ничего не заметил.
Такой способ проводить эксперименты был поистине варварским — без всяких гарантий, что результаты когда-то будут получены.
Однако посредством этого самого способа они с Дэвидом вынуждены были действовать в течение всего того периода, пока РСН проверялась. Камилла уже насобачилась обращаться с провалами в массивах данных и неполными циклами регистрации.
И предположим, кто-то выяснит, что она сделала? Что ж, ей будет запрещено дальнейшее использование РСН — и хуже, чем сейчас, все равно уже не будет.
Камилла положила свой эксперимент на самое дно приоритетного списка РСН и присвоила ему совершенно безобидное название — такое, которое случайный пользователь расценит как название собственных диагностических процедур блока телескопов. Она установила там наружный «жучок» со своим идентификационным номером, чтобы иметь возможность запросить соответствующий банк данных РСН издалека. Затем Камилла расписалась за систему, определенно чувствуя себя преступницей.
Но преступницей нераскаянной.
Наконец Камилла вышла из отсека управления РСН и направилась к жилому отсеку. Дэвиду следовало рассказать о том, что она проделала, и дать ему шанс проделать то же самое с одним из его любимцев. Отмена глубокого зондирования РСН произвела по меньшей мере один благотворный эффект; теперь им с Дэвидом больше не за что было сражаться. Они стали необыкновенно милы и нежны друг с другом. Камилла, задействовав колоссальный самоконтроль, сумела избежать дальнейшего разнюхивания про путешествие Дэвида на Землю.
— Хочешь знать, как выглядит закоренелая преступница? — начала она рассказывать широкой спине, вплывая в отсек.
И тут же резко оборвала себя. Дэвид Ламмерман был не один. Камилла отчетливо видела, что из-под маленького столика торчит еще чья-то пара ног.
Лицо вновь прибывшего было защищено от обзора рядом буфетов с продуктами. Двинувшись мимо Дэвида, Камилла увидела торчащий нос, выдающиеся надбровные дуги и густую шапку седых волос. Она сразу же узнала этот волевой профиль. Всякий, кто работал с термоядерной энергией, пусть даже в абстрактной науке, а не в коммерции, знал его из сотен комиксов.
Камилла смотрела на Сайруса Мобилиуса слишком пристально, чтобы проявлять вежливость, тогда как он непринужденно повернулся к ней и улыбнулся. Бледные, пустые глаза потеплели и осветили все его лицо. Человек-легенда протянул ухоженную руку.
— Доктор Камилла Гамильтон, рад с вами познакомиться. Ваша работа, разумеется, мне известна.
Это было такой же колоссальной новостью, как и присутствие Солнечного Короля в центре РСН. Камилла никогда не проявляла ложной скромности на предмет своей ценности и компетентности. В том, чем она занималась, она была лучшей. Но занималась она частной и малоизвестной теорией, далекой от вещей того сорта, который волновал Сайруса Мобилиуса. Никакие иллюзии о собственном величии не могли убедить Камиллу в том, что она, подобно Мобилиусу, знаменита по всей Солнечной системе.
Камилла повернулась к Дэвиду и заметила на его лице то же самое выражение неловкости, которое там появилось, когда его вызвали на Землю. Дэвид сплел свои толстые пальцы и нещадно ломал их. Его плечи застыли, губы были плотно сжаты. Он не проявлял ни малейшего желания представить Камилле Гамильтон Солнечного Короля.
Машинально схватив протянутую руку Мобилиуса, Камилла получила в ответ деловое рукопожатие. Его ладонь оказалась маленькой, сухой и необычно теплой. Или это ее ладонь была неестественно холодной после долгого сидения за компьютером РСН?
— Что вы, черт побери, делаете в центре РСН?
Вряд ли это было дипломатичное приветствие, однако Мобилиус по ходу дела его пропустил.
— Заехал сюда по пути с Земли в систему Юпитера. Я очень хотел поговорить с вами, доктор Гамильтон, но не позволите ли вы мне сначала на пару минут отлучиться? Мне нужно отправить сообщение через коммуникационную сеть.
Протиснувшись мимо нее, Мобилиус покинул комнату, прежде чем Камилла смогла хоть как-то откликнуться.
— Это полный абсурд. Центр РСН не расположен ни на каком разумном маршруте от Земли до системы Юпитера. По крайней мере, еще шесть месяцев не будет расположен. Откуда ты знаешь Мобилиуса и зачем ты его сюда затащил? И почему он вышел в тот момент, как меня увидел? — Вопросы так и сыпались из Камиллы, прежде чем Дэвид смог попытаться ответить хотя бы на один. — Ведь это именно он заставил тебя отправиться на Землю, разве нет? Именно он сообщил тебе, что нас выбрасывают из программы РСН. Зачем он это сделал… и что ты ему про меня рассказывал?
Теперь, когда Мобилиуса не было в комнате, напряженное, закрытое лицо Дэвида немного смягчилось.
— Ничего, что он сам не смог бы мне рассказать. Похоже, он знал про Камиллу Гамильтон еще до того, как я прибыл на Землю.
— Каким образом?
— Не знаю. Быть может… от того человека, который был здесь до меня, — Дэвид не хотел упоминать его имени; он никогда его не упоминал. — Разве он не отправился работать на Землю?
— Боже мой. Тим Кайзер. Это все он. Он отправился на Землю работать над термоядерными проектами. — У Камиллы появилась новая тревога. Если представление о ней Мобилиуса основывалось на информации, исходившей от несчастного, страдающего и ревнивого Тима, убежденного в порочной развратности Камиллы…
— Но откуда ты знаешь Мобилиуса? Ты-то с Тимом Кайзером никогда не встречался.
— Ну да. — Теперь Дэвид выглядел не просто неловко, а как-то даже нездорово — хотя физически он был так же крепок, как Камилла. Она даже минуты не видела его больным.
— Я не знал Тима Кайзера, — Дэвид буквально выталкивал из себя слова. — И знать не хотел. Ты понимаешь. Но я действительно знаю Сайруса Мобилиуса. — Кривая улыбка явно была не на месте на его пухлом добродушном лице. — Можно сказать, я всегда знал Сайруса Мобилиуса. Или можно сказать, я его никогда не знал.
Тут скованность ушла из плеч Дэвида, и он со взрывчатым вздохом огромного облегчения осел в кресле.
— Он мой отец, Камилла. Мой настоящий биологический отец, будь он трижды проклят.
Камилла недоверчиво на него уставилась. Она понимала, что другие люди могут иметь знаменитых родственников, даже если у нее самой никого нет. Но Мобилиус как отец Дэвида…
— Ты никогда мне об этом не говорил.
— Конечно, не говорил. Я не хотел, чтобы ты знала… не хотел, чтобы вообще кто-то знал.
— Но Дэвид Ламмерман…
— Ламмерман — фамилия моей матери. Они с Мобилиусом прожили вместе всего шесть месяцев. После войны — когда он впервые прибыл на Землю с Пояса.
— И он от тебя отрекся?
— Нет. Это она от него отреклась. Она даже не хотела, чтобы я упоминал его имя. Никогда. Я этого и не делал. Зато она упоминала его достаточно часто. Она уверяла меня, что он страшный человек — ничего похожего на того симпатичного индивида, которым он притворяется. Я ей верил — в конце концов, я был всего лишь ребенком. Теперь я вижу, как она была неразумна и жестока, но тогда я этого не знал.
Она умерла, когда мне было семнадцать, и оставила меня одного. Но я бы никогда ничего у него не попросил — даже ради спасения собственной жизни. Он сам пришел ко мне через месяц после ее смерти. Он был слишком велик, чтобы я мог с ним справиться. Знаешь, я никогда не мог набраться духу, чтобы попросить его уйти, хотя мне действительно этого хотелось. Он сказал мне, что есть банковский счет для оплаты моего образования, нравится мне это или нет. Он сказал, что не станет подсовывать мне еще какие-то деньги или хоть как-то вмешиваться в мою жизнь, и держал слово до прошлого месяца, когда вдруг возник из ниоткуда и попросил меня прилететь на Землю. Он заплатил за поездку и сообщил мне новости о том, что наша работа с РСН прекращается и что мы должны отсюда убираться.
Словесный выплеск Дэвида закончился. Камилла кивнула. В каком-то странно-извращенном виде это имело смысл. Отвергнутый — или отвергающий — сын в присутствии могущественного отца. Сайрус Мобилиус по-прежнему был слишком велик, чтобы Дэвид мог с ним справиться.
В то же время это не имело никакого смысла. Что Дэвид еще от нее утаивал?
— Дэвид, я не понимаю. Зачем Сайрус Мобилиус вызвал тебя аж на Землю, чтобы сообщить то, что мы через несколько недель и так бы узнали? Не существует способа, посредством которого отмену программы глубокого зондирования РСН смогли бы сохранить в тайне. Добрая сотня других экспериментаторов затронута здесь так же, как и мы. Все научное сообщество РСН буквально гудело новостями уже через неделю после того, как ты сюда вернулся.
Дэвид пожал плечами, но ничего не сказал. Припоминание своих взаимоотношений с Сайрусом Мобилиусом, похоже, вконец его опустошило. Камилла не стала давить дальше. Вместо этого она вернулась к своим тревогам относительно того, зачем здесь Сайрус Мобилиус, а также к плачевному состоянию Дэвида. Если Мобилиус собрался помыкать Дэвидом, ему сперва придется разобраться с Камиллой Гамильтон. А она все зверела и зверела. Они с Дэвидом просидели пять минут в неловкой тишине, пока Мобилиус не вернулся.
— Итак, доктор Гамильтон? — Солнечный Король имел радостный вид и не чувствовал повисшего в комнате напряжения — или прикидывался, что не чувствует. — Что вы думаете о моем предложении?
Камилла взглянула на него и озадаченно нахмурилась. Бросив мгновенный взгляд на Ламмермана, Мобилиус за долю секунды уловил суть дела.
Дэвид покачал головой, но ничего не сказал.
— Нет? Тогда, полагаю, лучше попытаться мне, — Мобилиус вернулся к столу, сел напротив Камиллы и приставил друг к другу кончики пальцев.
Она снова обратила внимание на его маленькие аккуратные ладошки — совершенно не похожие на здоровенные лапы Дэвида. Рост и массивное телосложение, следовало полагать, Дэвид унаследовал от матери.
— Я много слышал о вас от Тима Кайзера, — продолжил Мобилиус. — Кое-какие из этих сведений вам бы сильно не понравились. Кайзер рассказал мне, что вы упрямы как ослица и так целеустремленны, что если вгрызаетесь в проблему, то уже нипочем ее не отпускаете.
— Вы не решите сложную научную проблему, если будете легко сдаваться, мистер Мобилиус. «А если ты вырос чумазым и нищим на Марсе, — добавила Камилла про себя, — ты вообще ничего не получишь, если будешь легко сдаваться. Даже очередной обед». Свое образование Камилла получала точно так же, как и свои обеды: со скрежетом зубовным. Ее упорство было всего-навсего детской привычкой к выживанию, перенесенной во взрослую жизнь. Но будь она проклята, если станет плакаться Мобилиусу в плечо, рассказывая ему, как ей всегда было тяжело.
— Но Тим говорит, что, хотя вы упрямы, — продолжил Мобилиус, — вы также порой импульсивны. Даже когда вы не правы, пустая трата времени вас переубеждать. Не волнуйтесь, я не стану это проверять — обо мне люди говорят то же самое. И Тим также настаивает, что вы лучший теоретик термоядерных процессов, какого он в жизни встречал. Он говорит, что вы, похоже, всегда знаете, что происходит с термоядерной стабильностью, даже в самых запутанных ситуациях. Причем вам даже не надо об этом думать. Когда компьютерные модели дают ответы, которые вам не нравятся, вы ищете ошибки в программах.
— Нет. — С этим Камилла, по крайней мере, могла разобраться, не затевая драки. — Он ошибается. Я все-все вычисляю, и я не доверяю интуиции. Просто так получилось, что я открыла кое-какие способы визуализировать сложные взаимодействия для получения быстрых результатов. Вроде термоядерной версии диаграмм Фейнмана.
— Это еще лучше, — Мобилиус вроде как восторженно улыбнулся. — Я всего-навсего экспериментатор, так что я тоже выучился не доверять интуиции чистых теоретиков. Это обычно не лучше экстраполяции решенных случаев.
Камилла начала понимать, почему Мобилиуса прозвали Солнечным Королем. Раньше она думала, что это прозвище он получил за разработку «мобилей» и необычайное мастерство в практическом, коммерческом применении термоядерной реакции. Но с таким же успехом Мобилиус мог его получить, благодаря теплоте и личному обаянию. Теперь его безучастные глаза уже вовсе не были пусты, и Камилла чувствовала, как его интерес к ней буквально расплескивается по столу. Просто невозможно было таить на него злобу.
«Бедняга Дэвид! — подумала Камилла. — Как было юнцу совладать с такой силищей?»
— Итак, — продолжал Мобилиус, — я изложил вам все эти личные вещи. Но я здесь вовсе не за этим. Могу я злоупотребить еще несколькими минутами вашего времени и объяснить причину? Видите ли, у меня проблема. Вскоре я рассчитываю начать работу над самым крупным проектом в моей карьере, и мне нужна помощь. Вы все поймете, когда я расскажу, что я задумал. И если то, о чем я сейчас расскажу, покажется вам грандиозным, то это потому, что так оно и есть — даже для меня.
Я хочу добавить к Солнечной системе кое-что очень солидное. По сути, я хочу дать человечеству целую новую обитаемую планету… — Мобилиус взял секундную паузу, изучая реакцию Камиллы, а затем рванул дальше. — Европу. Вы, надо полагать, знаете о Европе не меньше моего, но я все же хочу предложить вам собственное резюме. Я постараюсь вкратце. Пожалуйста, прерывайте меня, если будете несогласны с тем, что я говорю.
Камилла обратила внимание, что, несмотря на вежливые слова, Мобилиус начал сразу же, не дожидаясь позволения. Она очень много знала о Европе, так что у нее появился шанс оценить подготовку Мобилиуса. Он использовал простой, приземленный стиль, не обращаясь к Камилле ни свысока, ни подобострастно, но внимательно наблюдая за ее лицом на предмет признаков замешательства или скуки. Предложенное описание было кратким и логичным, с приемлемым количеством цифр. И Мобилиус, судя по всему, верно излагал факты.
Европа: второй по близости к Юпитеру из галилеевых спутников, кружит на орбите менее чем в семистах тысячах километров над планетой. Обрабатываемая по всей своей поверхности дождем частиц большой энергии еще более интенсивным, нежели тот, что поливал Ганимед, Европа делила с Землей, и только с Землей во всей Солнечной системе одну общую необычную черту: водный океан. В случае Европы этот океан лежал под километрами льда.
Лед Европы оказывался защитным одеялом, переменным по толщине, но непрерывным по всей поверхности, не считая одного места на стороне, постоянно отвращенной от Юпитера. Здесь выпирали наружу небольшие земляные массивы горы Арарат, располагаясь достаточно далеко, чтобы обеспечить место приземления и базу для поверхностных операций.
Слабая гравитация Европы позволяла горе Арарат подниматься от самого дна океана, которое в основном располагалось на глубине пятидесяти километров, хотя порой ныряло до сотни. Небольшая по планетарным масштабам, Европа тем не менее располагала самыми крупными запасами жидкой воды во всей Солнечной системе — и в отличие от земных океанов, это была чистая, свежая вода. Просачивание минералов с поверхности почвы, всегда добавлявшее соленость и неорганические вещества в воды Земли, никогда не имело место на Европе.
Свежий, холодный и более миллиарда кубических километров в объеме, океан Европы оставался безжизненным и бесполезным из-за толщины его ледяного щита.
— Но так совсем не обязательно должно быть всегда. — Мобилиус держал свое обещание быть кратким. — Если лед растапливать снизу, пока он не станет всего в пару метров толщиной, он по-прежнему будет щитом защищать Европейский океан от жесткой радиации — как и раньше. А под тонким слоем льда будет более чем достаточно света, чтобы позволить растениям процветать. Нужные разновидности уже существуют. То же самое с питательными апвеллингами. Весь вопрос в энергообеспечении, а также в детальном вычислении и контроле теплового баланса.
Я планирую обеспечить эту дополнительную энергию. Я разрабатываю серию термоядерных реакторов, более крупных, чем все, что существовали до сих пор. В океане Европы имеется весь водород, необходимый для термоядерной реакции, который нам может потребоваться.
— Вы можете получить водород, но вы никогда не получите разрешение. — Раз Камилле предложили перебивать, она решила, что настала пора это сделать. Дэвид определенно не стал бы вмешиваться — он таращился на своего отца беспомощным взглядом кролика, загипнотизированного удавом. — Генеральная Ассамблея Юпитера тридцать лет назад приняла решение о сохранении Европейского океана и предоставлении его для глубоководных экспериментов. Если вы измените окружающую среду, вся научная работа пойдет прахом.
— Разрешение безусловно станет проблемой. И мы должны максимально удовлетворить ученых, — Мобилиус кивал в знак согласия, но Камилла читала в его манере намек на то, что разрешение никакой проблемой не станет.
Можно было каким-то образом доказать, что ученые на Европе — просто мазилы и неудачники. Нужные шестеренки в Генеральной Ассамблее уже были смазаны.
— Что ж, есть еще более крупная проблема, чем эта, — сказала Камилла. — Вы могли быть слишком заняты, чтобы видеть объявление, но научный телеграф слухов уже доверху этим полон. На Европе предположительно состоялось открытие жизни — аборигенной жизни, внизу, на дне океана. Если это правда, все развитие Европы будет отложено на неопределенный срок.
Но Мобилиус снова кивал — спокойно и рассудительно.
— Я тоже об этом слышал. Если это правда, то такое известие, безусловно, внесет большие изменения. Но я также слышал, что пока все это базируется на косвенных доказательствах. Нам следует подождать и посмотреть. А тем временем…
Он сделал паузу.
— Тем временем позвольте мне быть с вами откровенным. Я основываюсь на том предположении, что выгоды проекта развития Европы Генеральная Ассамблея Юпитера расценит как перевешивающие все возможные недостатки. Вот почему я здесь. Я знаю, что вы об этом задумывались, ибо не способны себе представить, каким образом центр РСН может находиться на одном из разумных маршрутов перелета с Земли на Юпитер.
Впрочем, вполне возможно, что в последнее время я не чувствую себя особенно разумным. Я сказал, что разрабатываю термоядерные реакторы, и это заявление — чистая правда. Но правда и то, что я сталкиваюсь с жуткими проблемами термоядерной стабильности, с чем мне не приходилось иметь дело при работе с меньшими термоядерными блоками Мобилиуса. Это будут «мобили-монстры».
Я не могу проделать всего при помощи небольших экспериментов и экстраполяции. Мне нужна помощь теоретика. Блестящего теоретика.
Мне нужны вы, доктор Гамильтон. Через несколько дней вы здесь окажетесь без работы, так что более удачное время выбрать было просто нельзя. Я был бы безумно счастлив, если бы вы отправились со мной на Европу. Дэвид, разумеется, тоже. Тут и говорить нечего. Если он, конечно, согласен. — Мобилиус бросил до странности умоляющий взор на Ламмермана, и Камиллу вдруг посетило внезапное прозрение, что взаимоотношения этих двух мужчин вовсе не так просты, как могло показаться. Не служила ли она всего-навсего приманкой, чтобы заманить на Европу Дэвида?
— Мне бы страшно хотелось вас заполучить, — продолжал Мобилиус. — Вас обоих. И подумайте о представившейся возможности, о том, что вы сможете рассказать вашим детям и внукам, — Мобилиус улыбнулся, и его обличье Солнечного Короля снова засияло в полную мощь. — Сколько людей в истории человечества могли сказать, что создали целый новый мир?
8. «ГАЛИЛЕЕВА СЮИТА»
Высокоскоростной привод стал прямым результатом Великой войны, следствием классической эскалации разработки оружия. Многие ученые заявляли о том, что, будь высокоскоростной привод доступен до начала войны, самой большой травмы в истории человеческого рода можно было бы избежать.
Их логика была проста и правдоподобна: довоенное путешествие с Земли во Внешнюю систему было мучительно медленным. Перелет до Пояса или до Юпитера даже на самом лучшем из кораблей с низкотолчковым ионным мотором отнимал годы. Туристические поездки практически невозможно было себе представить. Миры Солнечной системы находились далеко друг от друга физически, а потому становились все дальше друг от друга культурно и социально.
Но послевоенное путешествие с высокоскоростным приводом, даже ограниченным по ускорению до одного «жэ» по причинам экономии, разрушило все прежние масштабы Солнечной системы. С постоянным ускорением времена перелетов росли всего лишь как корень квадратный от расстояния. Поездка от Земли до Пояса оказывалась ненамного дольше поездки от Земли до Марса. Юпитер был в неделе полета, Сатурн немногим больше, и даже отдаленный Нептун находился чуть более чем в двух неделях. Объединенная система снова стала реальна.
Если бы подобное единство было возможно до войны, утверждали ученые, занимавшиеся проблемами воздействия технологии на историю…
Впрочем, очень может быть, что ими просто руководили благие пожелания. Ибо с более легким путешествием уже психологическая дистанция определяла новую метрику Солнечной системы. Местное окружение, местные календари, местные длины суток — все это значило куда больше абсолютного местоположения. Легкое путешествие могло перекинуть мост через физическую пропасть, однако местная окружающая среда обеспечивала постоянный рост социального разделения. И на самом базовом уровне обитаемые миры были слишком отличны друг от друга.
Джон Перри и Нелл Коттер непосредственно испытали эту обширную пропасть между мирами — психологическую, социальную и обусловленную окружающей средой, — когда стрелой пролетели от Земли до Ганимеда на межпланетном транзитном судне. МТС было построено с упором на эффективность, а не на комфорт. Там отсутствовали обзорные иллюминаторы. Два пассажира сели на борт на геосинхронической орбите Земли, где Солнце казалось неистовым белым шаром. Меньше недели спустя они покинули герметичную коробку МТС на поверхности Ганимеда, обнаруживая Солнце уменьшившимся до одной пятой его обычного диаметра. Крошечный пылающий диск казался достаточно незначительным. Место Солнца заняла широкая, разбухшая физиономия Юпитера, в полторы тысячи раз крупнее, неподвижно нависающая над их облаченными в скафандры телами.
Высаживаясь на поверхность, Нелл испытывала смешанные чувства. Ей отчаянно требовалось убраться с этого корабля, потому что она уже сходила с ума, упакованная на семь дней в трехметровое пространство без всякой надежды на избавление. Очень удачно со стороны Глина Сефариса было отпускать шуточки перед отбытием насчет «межпланетного любовного круиза» для Нелл и Джона Перри. Идея вроде бы и впрямь казалась классной, да и Джон во время их последнего лихорадочного дня на Земле проявлял признаки того, что готов для этого дела, как только окажется свободная минутка. Никакой надежды! Только не по соседству со скучающим капитаном корабля, летевшего по простейшей МТС-траектории, что представляла собой едва ли не прямую линию. Капитан торчал так близко к Нелл, что она могла пересчитать волоски у него в ноздрях. На этом судне не было решительно никакого уединения!
«Капля» путешествовала вместе с ними. Погружаемый аппарат, который изнутри казался таким маленьким, теперь разбух до невозможности. Он застолбил за собой большую часть обычного жилого пространства, а то и дело повторявшийся совет Джона: «Расслабьтесь, мы скоро там будем» — только все усугублял. Он-то привык жить в такой теснотище, и внутри МТС действительно было куда больше пространства, чем в любом погружаемом аппарате. А Нелл требовался воздух, свобода и ветерок на лице.
Чего ей, к несчастью, теперь довольно долгое время получить не светило. Высадившись с МТС, Нелл оглядела неровную поверхность Ганимеда, после чего заговорила в свой субвокальный диктофон: «Что ж, я ошиблась. Мне сказали: „Камень, холод и лед“, а я сказала: „Отлично — совсем как в Антарктике“. Но мой рассудок меня предал. Здесь гораздо пустыннее и неблагодарнее. Ни снега, чтобы припорошить наклоны, ни атмосферы, чтобы сгладить острые грани. Лед я действительно вижу — здесь его навалом. Но солидная его часть вовсе не водяной лед. Это замерзший углекислый газ и аммиак, связанный в твердую форму холодом за пределами всякого антарктического опыта, даже в самую трескучую из морозных июльских зим. Я также испытываю странные ощущения. Готова вот-вот всплыть вверх, к чертям собачьим. Гравитация здесь, должно быть, еще меньше, чем на Луне».
Была здесь и еще одна странность. Слева, светясь возле укоротившегося горизонта в зловещем полумраке, зиял громадный разрез в поверхности. Это был шрам, оставленный каменным метеоритом, что нанес Ганимеду скользящий удар. Логика подсказывала Нелл, что это случилось давным-давно, быть может, миллиард лет тому назад. Однако очертания борозды были такими четкими, такими острыми, что она словно бы не далее как этим утром образовалась.
И, вполне возможно, точно такой же метеорит мог прибыть прямо сейчас.
Нелл обвела небо своей видеокамерой. Там виднелось еще одно небесное тело, совершающее транзит по румяной физиономии Юпитера. «Европа, должно быть, — прокомментировала Нелл. — Именно туда мы и направляемся — по крайней мере, Джон. Мне еще предстоит найти способ попасть туда вместе с ним. И она кажется большой, куда больше, чем я ожидала. Такой же большой, как Луна с Земли».
Европа, подобно Юпитеру, была в полуфазе. С трудом верилось в то, что неистовая искорка Солнца, далеко справа от Нелл, могла отбрасывать достаточно света, чтобы озарять всю гигантскую планету, нависающую над ее головой. Нелл сделала наезд на морозное полумесячное изображение Европы и внезапно заметила сбоку камеры мигающий огонек. «Разумные» схемы внутри аппарата предупреждали ее о том, что какая-то гадость вмешивается в их деликатную электронику. Нелл потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять, что это должна быть за гадость. Дождь незримых, но вполне смертоносных частиц хлестал по ней и отражался ее скафандром, но у камеры не имелось скафандра. Высокоскоростные протоны прожигали ее внутренние схемы, ибо она не была рассчитана на использование в подобных условиях.
Нелл забеспокоилась, что камера может быть безнадежно испорчена. Затем ее посетила еще более скверная мысль. «Эти частицы подлетают на считанные миллиметры к моей коже, сдерживаемые полем скафандра, — подумала Нелл. — Но что, если скафандр выйдет из строя? Я этого не узнаю, пока капитально не поджарюсь, а тогда уже слишком поздно будет по этому поводу беспокоиться».
Люди вокруг Нелл явно не разделяли ни одну из ее тревог. Посредством коммуникационного блока, штуковины странно усовершенствованного дизайна, который позволял сигналам входить и выходить, одновременно отваживая мародерствующие протоны большой энергии, она слышала беззаботную болтовню поверхностной бригады, пока та выгружала «Каплю» и задвигала МТС под защитный колпак. Люди обменивались шутками и оскорблениями, совершенно не торопясь бежать вниз, в безопасное укрытие внутренностей Ганимеда. Если бы не облегающие скафандры и причудливое окружение, это вполне могла быть бригада докеров, беспечно разбирающаяся с грузовым кораблем где-нибудь в Аренасе.
Джон Перри ни с кем не общался. Нелл знала почему. «Теперь-то я его раскусила, — подумала она. — Он — Ледяной Человек только в тех случаях, когда присутствует какая-то внешняя опасность. А когда это какие-то внутренние тревоги или проблемы общения с людьми, он не спокойней меня. Куда меньше спокоен. Сейчас он беспокоится о том, какое впечатление он произведет на Хильду Брандт».
— Вперед, — сказал незнакомый голос прямо в ухо Нелл.
МТС теперь оказался в безопасности под колпаком, и к вновь прибывшим наконец-то обратились напрямую. Полдюжины поверхностных рабочих стали двигать «Каплю», и Нелл с Джоном повели в том же направлении. Нелл вдруг поняла, что смотрит на гигантскую шахту, почти вертикальный тоннель. Вход туда изначально был одним из кратеров, образовавшимся после метеоритного удара. В шахте имелся гигантский лифт, и она представляла собой одну из многих входных точек в бесконечные километры внутренних пещер Ганимеда. Наверху стояла массивная кабина, и «Капля» уже почти заняла свое место внутри нее.
Нелл последовала за Джоном в кабину и вскоре услышала треньканье пульсирующих магнитных полей. Затем кабина медленно заскользила вниз, двигаясь соответственно низким ускорениям в гравитации Ганимеда.
Двое рабочих отправились вместе с ними; остальные остались заниматься другой работой на поверхности. Нелл с Джоном последовали примеру своих гидов и сняли поверхностные скафандры прямо в лифте, как только приток теплого воздуха нормализовал внутреннее давление. Все молчали. Нелл не хотелось пользоваться своим субвокальным диктофоном, хотя картинки «Капли» и их спуска на лифте она все-таки засняла. Ее камера, похоже, пережила воздействие убийственного потока частиц на поверхности.
Достигнув нужного уровня, они вышли. И тут наконец-то, впервые за неделю, Нелл почувствовала себя комфортно. Если не считать отсутствия окон и неестественно низкой гравитации, она вполне могла находиться на подвальном уровне здания где-нибудь в Стэнли или Дунедине. Мысленно Нелл экстраполировала ледяную пустыню поверхности Ганимеда на все его недра, ожидая чего-то смутного, мрачного и запретного. Однако увидела она ярко освещенное помещение, где стены так и пылали красками и жизнью. Повсюду там были растения — от знакомых видов, которые запросто можно было встретить на улицах Пунта-Аренаса, до чужеродной экзотики, длинные, изгибающиеся стебли которой могли развиться только в мире, где гравитация оказывалась очень слабым ограничением для роста.
Прибывших поджидали — по крайней мере, Джона. Не успел он выйти из лифта, как какая-то женщина подошла его поприветствовать.
— Доктор Джон Перри? Добро пожаловать на Ганимед. Я Хильда Брандт.
Проигнорированная Нелл тут же нацелила свою камеру и добавила сжатое субвокальное описание.