Или то, что она мысленно считала оценкой его благоразумия. Там перечислялись пункты расходов, которые ни в каком бюджете не значились. Эту папку уже пять лет не проверяли. Собственно говоря, когда Магрит Кнудсен опустилась на уровень реальности, ей пришлось признать, что это была именно та причина, по которой она сюда пришла. Она одобрила все пункты этого списка — по крайней мере, в принципе. Там стояли ее подписи. На практике же она не имела представления, чем большинство из тех пунктов является, хотя могла догадываться.
Все это, очевидно, было совершенно иначе для генерального инспектора Гобеля. Он недоуменно хмурился над статьями расходов и над вводами данных, которые имелись рядом с каждой статьей.
Наконец Гобель поднял голову и уставился на Свами Савачарью.
— Большинство этих покупок и заявок не соответствуют ничему в бюджетных документах Транспортного департамента. Похоже, что они сделаны на… — тут выражение его лица стало таким, какое Магрит еще никогда у него не видела, — реликвии Великой войны и на военные архивы.
Это не был откровенный вопрос, а потому Сова опять решил прикинуться непонятливым и трактовать его как высказывание. Он очень твердо посмотрел в лицо генеральному инспектору и ничего не сказал. Последовало очень долгое молчание, пока Магрит не решила вмешаться.
— Существует дополнительный список одобренных расходов, специфичных для отдела координатора Савачарьи. Я уверена, что все его пункты охвачены тем, что вы видите вокруг.
Гобель обратил на нее свое прохладное внимание.
— Тогда вам должно быть очевидно, что мне необходим этот список. И я также требую докладные записки, которые показывают, каким образом подобная аномалия могла иметь место.
— Список есть в компьютере. Оригиналы докладных записок хранятся в моем кабинете. Если вы хотите, я могу туда сходить и их принести. Разумеется, мы готовы к полной открытости.
Гобель медленно кивнул.
— Не сомневаюсь, что вы готовы. Но пока вы будете искать докладные записки, мы с мистером Савачарьей осмотрим описанные в этих документах материалы. Во всех подробностях.
Двое мужчин уставились друг на друга, игнорируя Магрит. Вздохнув, она направилась из конторы Совы к подвесной трубе, которая перенесла бы ее на пятьсот метров вверх в главный отдел. Интересно, сколько объяснений будет необходимо — или достаточно, — чтобы удовлетворить Гобеля? Некоторые из этих данных и запросов на оборудование казались странными даже для терпимых глаз Магрит. Только Сова мог их удостоверить. Все, что могла сделать Магрит, — это поискать свои письменные свидетельства и понадеяться, что они достаточно точны и достаточно полны, чтобы удовлетворить такого крохобора, как генеральный инспектор.
Оценка благоразумия прошла очень долгий путь. Давным-давно, еще до того как она привезла с Цереры съемщик генома, Магрит выяснила, что внутри вечно размышляющего мозга Совы имеются и другие бездны. Его контора могла казаться ей и всем остальным заваленной грудами случайного мусора, но для Савачарьи каждый предмет имел свое место, ценность и значение.
Добрая половина Совиной Пещеры была посвящена реликвиям Великой войны. Савачарья был рьяным поклонником войны, хотя совершенно в своем роде. Общеганимедский взгляд на войну был таков, что она стала катастрофой немыслимой цены, но что она также послужила в качестве поворотного события, необходимого для того, чтобы смогло произойти смещение фокуса человеческой психологии с Земли на всю Солнечную систему.
Сову совершенно не интересовали ностальгия, философия или исторические императивы. Он видел войну совсем по-другому. Хотя Внутренняя система понесла гораздо больше жертв, в сознании Савачарьи именно Пояс понес самую огромную и, скорее всего, безвозвратную потерю. Война разразилась в то самое время, когда технология Пояса как раз прорывалась к периоду невероятного изобилия изобретений. Все это было разнесено на кусочки. Многие открытия Пояса были уничтожены заодно с их авторами. Но не все из них с необходимостью были утрачены навеки. Сова был убежден, что их тайны могут быть подвергнуты систематическому поиску и тщательному анализу. Это была головоломка из головоломок.
Посредством филиала Савачарья делал крошечные вложения в старые архивы — те, которые Магрит при необходимости могла удостоверить как свидетельства прежних образчиков пассажирского движения вокруг Пояса. Он изучил истертые распечатки в уединении Совиной Пещеры и в конце концов запросил, чтобы определенная орбита была обследована на предмет объектов конкретного описания. Магрит одобрила поиск. Найденные там обломки грузового корабля Пояса содержали в себе процедуры разработки и образцы неизвестного класса связующих веществ, далеко превосходящих все известные ныне.
Магрит Кнудсен удостоили восхвалений за открытие. Она отказалась от такой чести и позаботилась о том, чтобы подлинный источник достижения был распознан. Сова стал героем отдела — на несколько дней; затем людям опять стало тяжело выдерживать его возросшую надменность и помпезность.
По второму запросу Савачарьи отдел был уже чуть более щедр с отчислениями. Последовавший поиск не выявил никаких новых изобретений, зато Церерский музей щедро расплатился за маленького и древнего «фон Нейманна». Это была оригинальная модель, использовавшаяся при рудничных разработках на Троянских астероидах — до того, как закон Фишеля и знаменитая Эпитафия («хитроумный суть тупой: нет мудрости в том, чтобы встраивать слишком много разума в самовоспроизводящийся аппарат») стали общепризнанными догмами. Все думали, что эта конкретная модель «фон Нейманна» была уничтожена и безвозвратно пропала, однако данный образец все еще функционировал после сорока лет космического дрейфа. Музей выставил его в качестве экспоната — в инертной оболочке с тройной закупоркой. Лишенный доступа к сырью, этот «фон Нейманн» не считался опасным.
После четвертого успеха Савачарьи никто уже не ставил под сомнение его хобби и не дивился аномалии связанных с Великой войной расходов внутри обычного транспортного отдела. Если кто-то это и делал, элементарный экономический анализ показывал, что инвестиции в сотни раз окупались сделанными открытиями.
Однако докладные записки отдела оставались совсем другим вопросом. Возвращаясь назад по подвесной трубе и разглядывая тощую папку, Магрит Кнудсен чувствовала, что активность Совы в отношении военных реликвий была не столько оправданной и запланированной, сколько просто растущей. Магрит была слишком опытна, чтобы проявлять нервозность, но последние шаги обратно в Совиную Пещеру оказались для нее нелегкими. Она помедлила у порога, оглядывая помещение и пытаясь что-то понять по прощупывающему взгляду генерального инспектора. Стены и потолок из гранулированных панелей, скрытое освещение солнечного спектра, а также мягкий, но непроницаемый серый пол не привлекали ее внимания. Предметы и выражения, которые искала Магрит, относились исключительно к Савачарье.
Она осмотрела всю длину узкого, уродливого каземата, который являл собой и жилое помещение, и контору. Совиная Пещера составляла всего три метра в вышину и четыре в ширину, зато она была по меньшей мере тридцать метров в глубину. Полезную ширину уменьшали книжные полки и картотечные шкафчики, что тянулись и вдоль правой, и вдоль левой стены. Там хранились тысячи непереплетенных рулонов пыльных распечаток, результаты исследований тральщика на Поясе, причем все рулоны явно были разложены как попало.
В дальнем конце располагались маленькая, хорошо оборудованная кухонька и громадный холм постели Савачарьи. Чтобы туда добраться, визитер должен был одолеть весь центральный коридор, широкий ровно настолько, чтобы там прошла собственная туша Совы. Этот коридор был оторочен столами и скамейками, покрытыми хаосом разнокалиберной аппаратуры и всевозможных устройств, причем многим из них явно чего-то не хватало, а некоторые были сплавлены и искорежены до полной бесполезности.
Это была уникальная коллекция, рог изобилия реликвий и обломков Великой войны. Недоставало там только одной вещи — теперь Магрит ясно могла это видеть, хотя годами этого не замечала. Недоставало там любого свидетельства каких-либо расписаний движения пассажирского транспорта. Свидетельства, по сути, исполнения Савачарьей своих служебных обязанностей. Недремлющее око Гобеля, каким бы острым оно ни было, не могло заглянуть внутрь черепной коробки Савачарьи, куда все эти расписания были надежно засунуты. Зато генеральный инспектор в изобилии наблюдал свидетельства отвлеченного внимания, недостатка надзора, злоупотребления финансами отдела…
Магрит оставила мужчин сидящими за столом, где Гобель сложил в пачку рапорта о запросах на транспорт. Она ожидала найти их по-прежнему там сидящими. Рапорта явно не сдвинулись ни на миллиметр, зато Сова был на полпути по каземату. Гобель торчал у него под боком, вглядываясь в какую-то штуковину вроде видоискателя.
— У меня есть требуемые вами докладные записки.
Продвигаясь по помещению, Магрит пыталась прочувствовать атмосферу. Это ей не удалось. Сова был, как всегда, бесстрастен, а черепашья физиономия Гобеля, похоже, вообще не предназначалась для выражения каких-либо человеческих эмоций. Наконец генеральный инспектор оторвал свое око от штуковины типа видоискателя и повернулся к Магрит.
— Благодарю вас. — И тут Гобель внезапно выдал эмоцию, которую Магрит Кнудсен с легкостью смогла прочесть. Раздражение. Он взял протянутую Магрит папку и сунул ее себе под мышку. — С вашего разрешения, администратор Кнудсен, я заберу это с собой для внимательного изучения и верну вам завтра.
И генеральный инспектор прошел мимо Магрит, направляясь к двери.
— Но обзор дополнительного списка…
— …у меня в руках, — Гобель снова повернулся к Савачарье. — Значит, в восемь часов?
— Приходите, когда вам будет удобно. Я безусловно буду здесь.
— Тогда в восемь часов, — и Гобель ушел, не сказав Магрит ни единого слова.
— Что вы ему наговорили? — Она повернулась к Сове. — Когда я уходила, он просто не испытывал к вам симпатии, но теперь он откровенно на вас обозлен.
— Это не так, — Сова аккуратно укладывал видоискатель обратно в футляр. На его смуглом лунообразном лице читалось редкое выражение удовлетворения. — Он на меня не обозлен — ни в малейшей степени. Это как раз ваше возвращение спровоцировало его враждебность.
— Но я всего-навсего принесла ему докладные записки, которые он просил.
— Верно. Однако раздражение вызвало не то, что вы принесли. Его вызвал простой факт вашего возвращения. — Савачарья перебрался к груде перечней и вытащил оттуда одну бумажку. — Поскольку генеральный инспектор на некоторое время ушел, нельзя ли мне привлечь ваше внимание еще к одному делу?
Скачки Совиного разума всегда выбивали Магрит из равновесия. А сегодня Савачарья выражался еще туманней обычного. Она тупо уставилась на документ, который он ей вручил. Там докладывалось об обследовании тральщиком некоторых зон Пояса. Поиск был закончен два года назад, но результаты только недавно поступили к Сове из банка данных Цереры.
— Это что-то, о чем вас Гобель расспрашивал?
— Вовсе нет. Генеральный инспектор ничего об этом не знает. Я как раз просматривал это исследование, когда его прибытие прервало мою работу. Теперь я хотел бы привлечь ваше внимание вот к этому пункту.
Жирный палец обвел дюжину строк письменного описания на полпути вниз по странице.
— Прочтите это. Внимательно.
Магрит прочла. Один из тральщиков, кораблей, ответственных за предотвращение возможных угроз для навигации на путях сообщения до самого Урана, зафиксировал и исследовал некий искусственный объект. Это был кусок рудовоза глубокого космоса под названием «Океан», ближе к концу войны переоборудованного в пассажирский транспорт. Судно было атаковано и уничтожено. Тральщик нашел только один небольшой фрагмент, которому случилось включить в себя неповрежденный полетный самописец. Изучение самописца выявило, что «Океан» был судном Пояса, которое в момент его уничтожения несло в себе всего десять членов команды и пассажиров. Были также описаны природа повреждения и оружие, которое его вызвало.
Магрит дважды прочла все это.
— Итак, тральщик нашел кусок космического мусора, оставшегося после войны. Ну и что? Таких должны быть миллионы.
— Действительно. Тральщик записал приблизительное положение и скорость для будущего отслеживания, но не снял объект с орбиты и не уничтожил его. Мне бы хотелось получить ваше разрешение на немедленное начало операции по снятию и доставке сюда полетного самописца.
— Сколько это будет стоить?
— Такое вычисление пока еще недоступно. Однако расходы будут существенными, ибо положение известно только примерно.
Скверно для начальника было выходить из себя в общении с кем-то из своих подчиненных. Если не считать некоторых случаев. Особенно как сейчас, когда в округе больше никого не было.
— Черт вас побери, Сова, я не понимаю, почему это должно меня интересовать. Где ваш трижды проклятый интеллект? Генеральный инспектор дышит вам в затылок и мечтает найти хоть что-нибудь, чем бы вас в задницу уколоть. Он не видел ни одной строчки в вашем контракте, где говорилось бы, что вы должны проявлять хоть какой-то интерес к военным реликвиям. И вот, когда он не на шутку взялся перепахивать ваши архивы, вы хотите сунуть ему под нос новый запрос на финансирование. Что вы предполагаете поведать ему, когда он завтра вернется, чтобы с пристрастием пройтись по вашему реквизиту?
«Надменный» было еще ладно. «Помпезный» тоже ладно. Но сюда еще добавлялось «безумный», поскольку Савачарья безмятежно ей улыбался.
— Генеральный инспектор Гобель завтра сюда не вернется.
— Сам он, однако, уверен, что вернется.
— Нет. Он сказал, что вернет вам завтра вашу папку и увидится со мной в восемь часов. Сегодня вечером. Он придет со мной пообедать. Я пообещал ему гуляш, который, как вы знаете, особенно мне удается. Что же до списка, который вас так тревожит, то он изучил его, пока вас не было, и объявил, что полностью удовлетворен.
В перевернутом мире Совиной Пещеры, где подчиненные творили с начальством все, что хотели, а логика, точно летучая мышь, свисала вниз головой с потолка, ты брал за пуговицу узколобого, неподкупного генерального инспектора и умасливал его обещаниями гуляша.
Но Сова продолжал.
— Ярроу Гобель, как вам должно было стать очевидно из выражения его лица, когда он впервые увидел пункты дополнительного списка, страстный любитель Великой войны. Куда более страстный, нежели я. Он убежден, что Пояс в последние дни войны разрабатывал секретное оружие — такое устройство, которое выиграло бы войну, если бы только что-то фатальным образом не пошло вкривь и вкось. Я, конечно, упомяну при нем за обедом о фрагменте «Океана». — Он похлопал по листку, который держал в руке. — И, учитывая его пристрастие, невозможно себе представить, чтобы он не одобрил финансирования, когда я покажу ему это свидетельство и объясню его важность.
Магрит подошла к огромному пухлому креслу Совы и уселась в самую его середину. Сова был как пить дать гений или идиот. Проблема заключалась в том, что сам он считал себя гением. И она тоже.
— Для начала вы можете объяснить его важность мне. Ведь именно мне предполагается изыскать наличность. И я не вижу никакой причины тратить хоть один цент на то, чтобы притащить сюда кусок корабля, который был разорван на части двадцать пять лет тому назад.
— Так получается только потому, что вы прочли отчет не так внимательно, как я вас просил. Пожалуй, чем просить вас внимательно перечесть его снова, я просто суммирую факты. Во-первых, «Океан» был судном Пояса. Не просто сделанным на Поясе, а действовавшим в пользу Пояса во время войны. Чтобы подтвердить этот факт, я проверил архивы Внутренней системы. Нет никаких свидетельств того, что «Океан» когда-либо захватывался Внутренней системой.
Во-вторых, отчет о повреждениях оставшегося фрагмента «Океана» не оставляет никаких сомнений в том, какое оружие их причинило. «Океан» был уничтожен особым типом разумной ракеты, известным как «искатель».
— Я слышала о таких. Тысячи кораблей были уничтожены «искателями».
— Действительно. Кораблей Внутренней системы. «Искатель» был оружием Пояса, — Савачарья пододвинулся к Магрит и положил документ ей на колени. Его надменность и помпезность почти исчезли, сменившись острым любопытством. — Итак, судно Пояса было разорвано на куски оружием Пояса. «Океан» был уничтожен собственной воюющей стороной. Почему?
Не только у Великой Совы была в тот вечер назначена встреча. Как правительственного уровня чиновник, ответственный за транспортировку, Магрит Кнудсен не могла себе позволить остаться в стороне от вечернего собрания Генеральной Ассамблеи, хотя она уже устала. Она покинула Совиную Пещеру в шесть пятнадцать, давая себе всего сорок пять минут на то, чтобы поесть, принять душ, переодеться и обдумать свою позицию по главному вопросу, стоящему в тот вечер перед Ассамблеей.
Дальнейшее развитие одного из галилеевых спутников, да еще в предложенных масштабах, должно было изменить транспортные маршруты вокруг всего Юпитера. Причем необратимо. Как это можно было оправдать? С трудом. Магрит почувствовала, что склоняется к оппозиции проекту, но ей все же хотелось услышать все аргументы, прежде чем принять свое решение.
Впрочем, были в Генеральной Ассамблее и другие, для которых никакие аргументы ничего не значили. Змеи, подумала Магрит, проглатывая несколько ложек супа и пригоршню крекеров. Имперские строители, которые стали бы публично выступать против развития, а приватным образом всячески его лоббировать и продвигать. Змеи и волки. Сегодняшнее собрание будет буквально ими кишеть, потому что проекты развития, имея запах прибыли, притягивали их стаи. Магрит гневно взглянула на свое лицо в зеркале, расчесывая длинные черные волосы сильнее необходимого. Змеи, волки и свиньи. Плевать им было на то, что случится с системой Юпитера лет через тридцать, поскольку монеты должны были именно сегодня закатываться в их кошельки. Магрит могла назвать дюжину таких подонков — и все они сегодня вечером непременно должны были присутствовать.
И нравилось ей это или нет, но Магрит Кнудсен приходилось с ними работать. Либо так, либо сдаться и совсем освободить им дорогу.
Магрит подумала о Свами Савачарье и его гуляше. Блюдо было определенно деликатесное. Сова был настолько же гурманом, насколько и обжорой. Уж ему-то на обед никаких крекеров не подсовывай.
Как обычно после встречи с Совой, Магрит испытывала наполовину раздражение, наполовину зависть. Савачарью не волновало продвижение по службе. У него не было ни малейшего интереса к политическому противоборству или к борьбе за власть. Если бы ему дали должность на уровне кабинета министров, Сова не выдержал бы там и двух дней. Но сегодня именно Свами Савачарья будет одолевать четыре-пять порций гуляша, отдыхая в Совиной Пещере и показывая все свои игрушки генеральному инспектору Гобелю, тогда как Магрит Кнудсен будет сидеть и вежливо кивать людям, компанию которых она терпеть не могла.
Магрит в последний раз проверила свою внешность, взглянула на часы и направилась к конференц-залу. Савачарья жил мирной, интеллектуальной, лишенной стрессов жизнью, делая только то, что он хотел и отказываясь даже рассматривать возможность чего-то еще. Время от времени Магрит думала, как было бы чудно поменяться с ним должностями.
Время от времени. Примерно раз в год. И длилось это максимум час.
Она ускорила шаг. Кровь уже бурлила. Магрит не терпелось дождаться встречи с этими алчными сукиными сынами, чтобы ринуться в самую гущу перепалки по поводу проекта развития Европы.
6. ПРЕДЛОЖЕНИЕ, ОТ КОТОРОГО НЕЛЬЗЯ ОТКАЗАТЬСЯ
К концу недели Джон Перри был уже сыт по горло этим Пунта-Аренасом. Его встреча в Админ-центре Системы Глобального Океанического Мониторинга была назначена, отложена, подтверждена и снова отложена. Трижды он появлялся для назначенной встречи в канцелярии Мануэля Лосады лишь затем, чтобы узнать от анонимных подчиненных замминистра СГОМ, что тот «вышел на неопределенное время». Дважды Джона выставляли, ссылаясь на «императивы высшей инстанции», что бы это ни значило.
После четвертого дня и пятой несостоявшейся встречи Джон уже перешел от простой озадаченности к стадии кипения. По умыслу или по случайности, но кто-то определенно указывал Джону Перри на его совершенно ничтожное значение.
Штаб СГОМ он покинул в скверном настроении в пять часов вечера, когда все, кроме охранников у двери, уже ушли. Охранникам тоже не терпелось уйти, ибо то был вечер открытия Летнего фестиваля в Пунта-Аренасе, и улицы ломились от музыкантов, колесных платформ и шумных гуляк.
Джон был не в том настроении, чтобы участвовать, а кроме того, в своей простой темно-зеленой форме он чувствовал себя чужим среди людей в ярких, украшенных цветами нарядах. Здания города редели к западу, и он направился туда, в сторону дымно-оранжевого ока солнца. Прежде чем оно окончательно закатилось за горизонт, Джон успел дойти до гребня гряды холмов, перевалил через него и спустился вниз по покатым западным склонам к волнолому. Добравшись до набережной, метрах в тридцати над бурными водами, Джон уставился на белые гребешки Отвайского залива. Прямо у него на глазах поверхность расколола блестящая линия пены.
Джон хотел одиночества и не ожидал найти ничего, кроме моря и неба; но ему случилось прибыть, когда рабочая бригада компании с неограниченной ответственностью «Планктон» собиралась, чтобы направиться к крилевым фермам. Все киты были в безумно приподнятом настроении, даже для профессиональных шутников. Прямо на глазах у Джона пара их десятков затеяла игру «следуй за лидером», плывя нос к хвосту, быстрее и быстрее, прямо на острогранные скалы — чтобы в последний момент отвернуть. Однажды все они исчезли на полминуты, а потом разом вынырнули в гигантском каскаде брызг и обильной пены. Затем, снова под водой, они перестроились для согласованного движения в шеренге. Четыре сотни тонн радостных, мускулистых млекопитающих по высоким дугам взмывали в воздух, переворачивались и в унисон плюхались обратно в море. Выброшенная вода светилась и фосфоресцировала. Десятью секундами позже двадцать черных голов вынырнули, поклонились и затеяли величественный танец с пируэтами в тщательно подобранных парах.
Киты явно устраивали шоу — но для кого? Джон уже наблюдал за ними и сотню раз махал им с «Капли», но они никоим образом не могли знать, что кто-то из их друзей с погружаемого аппарата стоит на волноломе. Она занимались этим просто для себя. Исключительно от радости.
Джон вдруг обнаружил, что ухмыляется, глядя на скачущие черные тела и машущие хвостовые плавники. Возможно, ему следовало чувствовать себя счастливым, а не обиженным. Нелл Коттер тремя днями раньше отбыла из Пунта-Аренаса в Стэнли, но она сказала Джону, что он может оставаться на студии, сколько захочет. А что, если бы она этого не сделала? Его пропуск в общежитие СГОМ был действителен на одну ночь и на один день довольствия. Наверняка все в Админ-центре полагали, будто Джон Перри спит на тротуарах и голодает до смерти среди цветочных лужаек. Вовсе не их заслугой было то, что он жил в роскоши, неведомой на плавучих базах.
По-настоящему Джона раздражала только пустая трата времени. Ему и в голову не пришло захватить с собой в Аренас какую-нибудь работу — он и не мечтал, что у него найдется для нее время. Тем временем его рабочий стол был завален непрочитанными документами и накопившимися наблюдениями за дымарями, отчетами о более ранних погружениях.
Когда он собрался уходить домой, уже совсем стемнело. Джон позволял поднимающимся южным созвездиям направлять его обратно на восток, пока не встала Луна. Она была близка к половине и достаточно ярка, чтобы Джон смог различить черный как смоль сабельный шрам оборонительной линии «Армагеддон» на ее пятнистой северной стороне.
Ночь выдалась теплой, и у Джона не было причин торопиться. Уже близилось к полуночи, когда он добрался до гребня холма и первых зданий. Луне теперь приходилось соперничать с кричащими огнями Пунта-Аренаса. Праздник был в самом разгаре. Джон находился в миле от города и в трехстах метрах над ним, но уже слышал марширующие оркестры.
Главный проспект Пунта-Аренаса опускался громадной двойной кривой, забирая на север, словно бы к аэропорту, но затем изгибался до самого дальнего юга и наконец снова поворачивал, чтобы бежать к гигантским пирсам и пристаням, что окольцовывали Магелланов пролив. Крутизна трассы была аккуратнейшим образом выбрана ее инженерами-конструкторами. Никогда не оказываясь более градуса, она не представляла никакой проблемы даже для самых деликатных и неуклюжих колесных платформ.
Джон не последовал по широкому извилистому проспекту с его светящимися сферами биолюминесценции. Вместо этого он спустился по одной из более темных и крутых поперечных улочек. Эти улочки направлялись прямиком к берегу и были исключительно пешеходными.
Один из дежурных охранников в Админ-центре СГОМ сказал Джону, что в этом году фестиваль станет самым грандиозным, собирая более двухсот колесных платформ. Когда Джон добрался до главной улицы, он смог с легкостью в этом убедиться. Там всюду виднелись эти чудища, движущиеся в обоих направлениях.
Спящий гигант на огромных колесах прогрохотал мимо, делая не более двух миль в час.
— Мать-Земля! — нараспев произнес гулкий, усиленный динамиком голос. — Поклонитесь Великой Матери-Земле! Номер сто семьдесят восемь.
Розовый дым поднимался от ноздрей гиганта, тогда как белый дым вырывался из массивных торчащих сосков. Полдюжины практически обнаженных женщин плясали на голом брюхе в сияющем красном свете, что исходил из глубокого пупка. Они дружно держали могучий фаллос в красно-белую полоску. Мужчины и женщины по обе стороны ликовали и делали непристойные жесты. Пока гигант двигался мимо них по проспекту, они вводили свой счет для графы 178 на электронных карточках и дожидались прохождения следующей колесной платформы.
Впрочем, графа 179 не пользовалась колесами. Она представляла собой воссоздание бронтозавра, метров двенадцати в высоту и почти тридцати в длину. Зверь плавно шлепал вперед на четырех широко расставленных лапах, чьи движения роскошно друг другу соответствовали. Хотя добрая дюжина мужчин и женщин ехала на широкой серой спине, управление моделью было настолько совершенным, что для него не требовалось больше одного-единственного человека, сидящего в колоссальных внутренностях. Голова на чудовищной шее раскачивалась и проносилась над толпой, в итоге пройдя приблизительно в метре от Джона. Он увидел, как к нему опускаются сияющие глаза с красными кругами, и тихий голос из метровой пасти произнес:
— Номер сто семьдесят девять. Запомните: сто семьдесят девять. — Этот номер был также намалеван на гигантской туше буквами по два с половиной метра высотой.
Дальше последовало долгое ожидание, достаточное для того, чтобы, когда очередная колесная платформа наконец появилась, ее встретили уханьем и радостными воплями. У нее явно были проблемы. Внутренний механизм хрипел, а расположенный как раз на уровне глаз Джона наружный край имел грубый и любительский вид, составляя резкий контраст с идеальной отполированностью предыдущих платформ. В открытой и откровенно недоделанной коробке в центре виднелся водитель — тощий темноволосый мужчина, озабоченно скрючившийся над рычагами управления. Имея на борту номер «65», платформа должна была пройти эту точку маршрута много часов назад. Теперь она двигалась максимально быстро, пытаясь наверстать упущенное. Но все усилия были напрасны, ибо не существовало варианта, при котором идущие впереди платформы предоставили бы шестьдесят пятому место для обгона.
Платформа представляла собой миниатюрную Солнечную систему, смонтированную на карусели. Десять двухметровых открытых корзин вращались на длинных металлических стержнях, и внутри каждой корзины имелась живая эмблема планеты. Меркурий первым прошел мимо публики: мужчина — или то была женщина? — наряженный древним вестником. Лицо вестника почти скрывал сверкающий шлем, и не было видно ничего, кроме серебристого фартука, пары голых коричневых ног и беспрестанно размахивающих рук, обтянутых серебристой сеткой. Венера определенно была женщиной — совершенно голая, раскрашенная золотой краской, но прикрытая длинными, снежно-белыми распущенными волосами. Земля явно была ее сестрой, облаченной в наряд из тончайших бело-голубых тканей.
Марс был мускулистым, выкрашенным в красное мужчиной, таким же голым, как Венера, но не имеющим волос, чтобы хоть как-то прикрыть свой срам. Судя по реакции толпы, она предпочитала его женщинам. Народ проникался все большей теплотой к графе 65 с ее трясущимся, кустарным обличьем. Корзина с Поясом астероидов удостоилась самого большого восторга. Там сидел не один человек, а дюжина буйных карликов, ссорящихся, машущих руками, оскорбляющих толпу, то и дело громко пускающих ветры и сражающихся за право постоять на голове у собрата для лучшего обзора.
Корзина с Юпитером как раз вплывала в поле зрения, когда вся платформа сделала внезапный поворот с приличным креном. Толпа возбужденно загудела, когда Марс снова появился в поле зрения, дико размахивая руками, чтобы удержать равновесие, а за ним последовала Земля, которая равновесия не удержала и теперь валялась на спине в своей корзине. Водитель, действуя по ситуации, принял мгновенное решение оставить главный проспект и провести платформу по одной из более узких улочек. Стратегия была достаточно ясна: платформа догнала бы процессию по идущему на юг ответвлению, что выводило ее ближе к проливу и к финальной точке торжества, и попыталась бы восстановить свое первоначальное положение в параде.
Но Джону было ясно, что это решение вело к катастрофе. Он уже прошел по узкой, скудно освещенной улочке и знал, насколько она крута. Тогда как зеваки все еще скалились и махали отбывающему шестьдесят пятому, Джон вихрем бросился по проспекту в погоне за платформой. А та быстро набирала скорость, несмотря на отчаянный скрип ее колес, который начал заглушать все марширующие оркестры.
Водитель уже понял свою ошибку, и нажал на тормоза. Но их оказалась недостаточно не только для того, чтобы остановить платформу, но даже чтобы ее замедлить. Длинные стержни, которым предполагалось работать горизонтально, начали безумно раскачиваться над головой у Джона, пока он приближался к задней части платформы. Корзины пролетали всего в полуметре от зданий по обе стороны улочки. Водитель знал, что он в отчаянной беде, но был совершенно беспомощен. Все, что он еще мог делать, это удерживать платформу на четкой прямой по центру улочки, пока скорость все нарастала.