— Еще несколько секунд. — Голос Джона, раздавшийся наконец в наушниках шлема, прозвучал довольно озадаченно. — Нет ли в машине чего-нибудь такого, что могло бы подтвердить принадлежность этого тела Камилле Гамильтон.

Вильса сочла этот вопрос нелепым. Одна персона потерялась на Европе, одна была найдена — так каким дьяволом это мог быть кто-то еще?

— Я ничего такого не вижу. — Она уставилась на панель управления. — Компьютер по-прежнему включен, и там есть сводки каких-то данных. Но ничего похожего на какой-либо индивидуальный идентификатор я не наблюдаю. А почему ты спрашиваешь?

— Я только что передал описание ее внешности на «Гору Арарат». Они сказали, что все не то. Камилла Гамильтон была худая — очень худая, светловолосая и хрупкая. Какого цвета у нее волосы, я не вижу — внутри шлема лед. Но ты сама видела тело, и вряд ли кто-то скажет, что оно худое. Оно огромное.

— Я готова подняться. — Вильса больше не желала разговаривать. Она не знала Камиллу Гамильтон, но идентичность тела была для нее не важна. Прикосновение к мраморным конечностям, которые всего сутки тому назад были частью живой, дышащей женщины… короче говоря, Вильсе уже хватило, кем бы эта женщина ни была.

Путешествие обратно к горе Арарат вышло просто ужасным. Все удовольствие и удовлетворение, которое Вильса испытала, курсируя по глубокому океану, начисто испарилось. Она сидела поближе к Джону, каждую секунду поездки сознавая, что раздутая ледяная трагедия лежит всего в паре метров позади них. Джон хотел открыть шлем скафандра, чтобы посмотреть на лицо и все-таки попытаться подтвердить соответствие трупа описанию, но Вильса ему этого не позволила. Одной мысли о том, что лицо этой женщины даже после смерти окажется открытым для просачивающегося в вездеход потока ионов, было слишком много. Вильса все продолжала думать о похоронах Моцарта — великого Моцарта, умершего в тридцать пять лет, о жуткой поездке катафалка к нищенской могиле, о соскользнувшей крышке гроба, о бесконечном декабрьском дожде, льющем в немой разинутый рот.

Вильса постоянно поддерживала температуру в кабине как в сауне, словно дальнейший холод мог принести еще больше вреда этим негнущимся конечностям. И все равно ее трясло.

Если поездка вышла скверной, то прибытие на «Гору Арарат» оказалось еще хуже. Вильсе хотелось одиночества; но когда Джон остановил вездеход, показалось, будто все население Европы пришло сюда оплакать умершую.

Был там Тристан, который уже вернулся с орбиты и теперь глазел на Вильсу с жутким выражением типа «ударь меня», совершенно не подходившим к его радостному лицу. Была там Нелл Коттер, изучавшая Вильсу и Джона холодным, задумчивым взглядом. И, хуже всего, был там высоченный незнакомец по имени Дэвид Ламмерман, чье лицо озарилось радостью, когда он увидел размеры массивной фигуры, которую вытаскивали из вездехода. Но когда с Камиллы Гамильтон сняли шлем, и все увидели ее замерзшее, безжизненное лицо, Ламмерман охнул и застыл в неподвижности, пока слезы бежали у него по щекам.

— Можете вы ее опознать? — спросила Хильда Брандт.

Ламмерман молча кивнул.

— Очень хорошо. — Директор научно-исследовательского центра взяла все в свои руки. По прибытии Джона и Вильсы она казалась такой же расстроенной, как все остальные, но после первого близкого осмотра лица Камиллы Хильда Брандт вдруг стала спокойна и деловита. — Мы не можем оставить ее здесь. Давайте перейдем в мои помещения — там теплее. Нам всем теперь нужно тепло. Вы четверо, помогите с носилками.

— Не надо. Я ее отнесу, — Дэвид Ламмерман в одиночку поднял огромное тело, баюкая его на руках, и двинулся вслед за Хильдой Брандт. Остальные последовали за ними, направляясь к личным апартаментам Брандт. Джон Перри пошел рядом с Нелл Коттер и начал ей что-то говорить, тогда как Тристан тащился позади вместе с Вильсой, замыкая группу.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, — Вильса чувствовала, как неловко и с какими запинками она говорит. — Я подумала, пропуск на Европу получить очень сложно. Так что когда у меня появился шанс здесь побывать… я подумала, что такого шанса у меня может больше никогда не быть…

Как извинение эта фраза не прозвучала. По крайней мере, как настоящее извинение. Но Тристан все равно с благодарностью за нее ухватился.

— Обычно сюда почти невозможно попасть, потому что Хильда Брандт предпочитает держать лишних людей подальше. Но когда она узнала, что Камилла Гамильтон потерялась на поверхности, она выбросила все свои правила за борт. И допустила сюда Ламмермана. А Сайрус Мобилиус предоставил корабли для поиска высокого разрешения. Иначе…

Внезапно он умолк и закрыл глаза.

«Иначе?» — мысленно повторила Вильса. Иначе, собирался сказать Тристан, мы бы опоздали. (И еще я поначалу подумал, что это ты.)

«Но мы и так опоздали», — подумала Вильса, протягивая руку и сжимая ладонь Тристана. Он отчаянно за нее ухватился, как утопающий за соломинку, и не отпустил ее, даже когда они вошли в апартаменты Хильды Брандт.

Там присутствовали все, кроме Дэвида Ламмермана. Брандт велела ему отнести тело Камиллы куда-то еще. «В морг? — задумалась Вильса, присаживаясь у самой двери. — В морг на Европе. Но весь этот мир — настоящий морг. Его жесткая, километровая в толщину корка — не иначе как естественная гробница, саркофаг, способный вместить всех обитателей Солнечной системы, прошлых и нынешних».

При этой мысли предательский разум Вильсы выдал приглушенную барабанную дробь, за которой последовала скорбная басовая фраза под сурдинку на виолончелях и контрабасах.

Похоронная месса для Камиллы Гамильтон, с которой Вильса никогда в жизни не встречалась? Были вещи и еще более странные. Вильса позволяла Тристану держать ее за руку, пока она удалялась в то место, куда, знала она, никакие скорби проникнуть не могли. Она понимала, что остальные люди в комнате разговаривают, жестикулируют, спорят, но неспособна была их услышать. Нормальная речь просто не проходила, когда Вильсу захватывала композиция.

Ее равновесие было нарушено физически.

Причем очень настойчиво.

Огромная ладонь схватила ее за руку. Вильса подняла глаза и обнаружила, что на нее таращится большое лицо с совершенно дикими глазами. Это был Дэвид Ламмерман, силой поднимавший ее на ноги. Казалось, он был так же неспособен говорить, как Вильса была неспособна слышать. Ламмерман вытащил ее в коридор, и Тристан последовал за ними. Нелл Коттер, повинуясь своему природному инстинкту, тихо встала, включила камеру и тоже вышла.

Ламмерман положил тело Камиллы Гамильтон на длинный стол в соседней комнате. Ее шлем был снят, а двойной скафандр, который она носила, спущен до пояса. Вильса увидела раздутую, лишенную шеи голову и бледные, распухшие руки, каждая толщиной с ее собственное бедро. Кожа на этих руках ближе к плечам была полупрозрачной и туго натянутой, точно пленка из молочно-белого латекса.

Ламмерман подтащил Вильсу поближе к столу. Она внимательно оглядела Камиллу Гамильтон и вдруг поняла, что каменная оцепенелость трупа постепенно исчезает в теплом воздухе. Выпуклые предплечья обвисали, их натянутая кожа бугрилась, пока жидкости тела стекали вниз под воздействием нежной гравитации Европы.

— Смотрите!

Хватка Дэвида Ламмермана за руку Вильсы стала достаточно сильной, чтобы оставить синяк. Она снова опустила взгляд, ничего не увидела и попыталась отстраниться. Но затем рот трупа дернулся в едва заметном спазме.

Выходят скопившиеся газы? Но мокрые ресницы слегка подрагивали.

— Боже мой. Она жива! — Вильса тронула распухшую щеку. Кожа была липкой, но она уже разогрелась до температуры выше комнатной. Она повернулась к Тристану. — Она точно жива. Нам нужен доктор.

Тристан секунду поколебался, борясь с побуждением остаться и посмотреть. Затем он кивнул и вышел. Нелл Коттер двинулась вперед, низко склоняясь над телом.

— Она уже дышит. Поднимите ей голову.

Но эти слова были не нужны. Голубые глаза на мгновение раскрылись, тогда как распухшие руки принялись скрести по столешнице. Послышались слабое кряхтение — результат отчаянного усилия.

— Поможем ей, — предложила Вильса. — Она пытается сесть.

Две женщины осторожно перевели тело в сидячее положение. Дэвид Ламмерман подался ближе.

— Камилла. Ты меня слышишь?

Глаза ее остались закрыты, но из разошедшихся губ вылетело какое-то хныканье.

— Ей больно, — заключил Дэвид. — Камилла, как нам тебе помочь?

Последовало молчание.

— Она вас не слышит, — сказала Нелл.

Но глаза Камиллы уже снова открывались. Туманный взгляд поблуждал по комнате и наконец сфокусировался сначала на Вильсе, затем на Нелл. Раздутые щеки опадали. А вялый рот заговорил:

— Туалет. Хочу… в туалет.

Вильса и Нелл в замешательстве переглянулись. Но громадное тело уже пыталось встать.

— Возьмите ее под руку. — Нелл ухватилась и стала поднимать. Вильса тоже ухватилась — и считанные мгновения спустя Камилла Гамильтон уже стояла, пошатываясь, меж двух женщин. Она была огромна, вдвое шире любой из них.

— Туалет, — повторила Камилла. — Упрямая и… импульсивная. Хочу писать.

— Она знает, чего хочет, — сказала Нелл. — Давайте ее отведем.

— Это сюда, — указала Вильса. Вместе они медленно повели Камиллу по коридору, а Дэвид Ламмерман беспомощно плелся позади. Прежде чем они добрались до туалета, из апартаментов Хильды Брандт уже торопливо прибыли все остальные.

— Освободите дорогу, — твердо потребовала Нелл. То, что они с Вильсой проделывали, было достаточно мудрено и без столпившихся вокруг полдюжины человек. — Мы идем в туалет.

— Хочу пописать, — настойчиво сказала Камилла.

Они сняли с нее остатки двойного скафандра. Обнажившееся тело было комковатым и гротескным, среди бесформенных выпуклостей жидкой хляби там оставались островки твердой плоти, и все это покрывала до предела натянувшаяся кожа. Едва освободившись от скафандра, Камилла целеустремленно заковыляла в туалет.

— Что происходит? — Дэвид Ламмерман сунул туда голову. — Здесь Габриэль Шуми — начальник медицинской службы Европы.

— Она в туалете, — сказала Нелл. — Убирайтесь отсюда к черту и всем остальным тоже скажите держаться подальше. Доктор сможет ее осмотреть, как только она закончит. — Когда Дэвид исчез, она обратилась к Вильсе: — Если она вообще когда-то закончит. Это просто дикость. Уже несколько минут прошло. Сколько она еще будет продолжать?

Вильса внимательно оглядела все еще раздутое тело и прислушалась к непрерывному и, похоже, нескончаемому извержению жидкости.

— Очень долго. Кажется, в нормальном состоянии она весила порядка пятидесяти кило. Сейчас она, пожалуй, куда ближе к ста пятидесяти. Думаю, почти все это просто лишняя вода. Когда она была во льду, она, должно быть, по меньшей мере сто литров выпила.

— Зачем, черт побери?

Но Камилла уже пыталась встать.

— Кажется, я закончила, — невнятным голосом пробормотала она. — На данный момент. Но мне лучше далеко отсюда не уходить. Там еще прилично осталось.

Они помогли ей надеть платье. Одетая, и на ногах, Камилла оказалась способна без посторонней помощи выйти в коридор. Но там ее ждала каталка, и стоящий рядом врач не позволил Камилле идти. Он уложил ее на каталку и уже через считанные секунды готов был ее увезти.

Когда все остальные попытались за ним последовать, доктор Шуми только отмахнулся. Этого высокого, элегантного мужчину окутывала колоссальная аура авторита. «На Земле, — подумала Нелл, — он бы среди Внутреннего Круга просто фурор произвел». Но за профессиональной позой медика она уловила глубокую неловкость и быстро раскусила, в чем дело. Любому врачу, который решал практиковать на небольшой исследовательской станции вроде «Горы Арарат», следовало избегать медицинских проблем, а не решать их. Мелкие недуги лечились на месте, а с крупными людей сразу же переправляли в более серьезные медицинские учреждения Ганимеда. Габриэлю Шуми жилось легко. И он должен был испытывать огромную неловкость, когда у него на руках вдруг оказалась такая поразительная аномалия, как Камилла Гамильтон.

— Обещаю вам вернуться и доложить, как только смогу, — сказал доктор. — Но никаких зрителей я не допущу.

— С ней все будет хорошо? — спросил Дэвид Ламмерман.

— Ну, знаете, сейчас еще слишком рано делать по этому поводу какие-то заключения.

Нерешительный тон доктора подтвердил впечатление Нелл. Габриэля Шуми вытащили из его глубин, и ему это сильно не понравилось. Мертвецы, которые возвращаются к жизни, в его учебнике не значились.

— Никогда в жизни не видел такого отека, — продолжал доктор. — Задержка жидкости и разбухание. Ее тело, судя по всему, решило эту проблем путем… гм, естественным путем. Насколько я могу судить, она очень прилично выправляется. Но мне необходимо провести тщательное обследование.

Габриэль Шуми отмахнулся от дальнейших вопросов и торопливо погнал каталку по коридору. Сразу же после удаления Камиллы вся группа разбилась на небольшие кучки, чтобы поговорить об увиденном; а затем, когда явление не поддалось логическому анализу, обсудить другие вопросы. Тристан и Вильса погрузились в оживленную личную беседу. Дэвид Ламмерман молча прислушивался к Баззу Сандстрему, который категорически отрицал, что вынуждал Камиллу выходить на лед. Впрочем, едва ли Дэвид слышал хоть слово. Его лицо сияло радостью, а не обвинением. Он не понимал, как Камилле удалось выжить. Его это, однако, и не волновало. Она была жива!

Нелл стояла в одиночестве. Она не просто все увидела — она все записала. Все подробности воскресения из мертвых имелись на видео, даже поразительная работа мочевого пузыря Камиллы. Вот только Нелл не знала, куда ей эту пленку пристроить. На Земле определенно нашлось бы место в программах по экстремальному спорту для сюжета о самом длительном мочеиспускании в Солнечной системе, но это составляло часть того бизнеса, которого Нелл благополучно избегала. Что же все это значило? Пока она этого не узнает, эта пленка будет оставаться просто курьезом.

Нелл осмотрела группу. Когда она дошла до Хильды Брандт, директор научно-исследовательского центра встретила ее взгляд и мотнула головой, подзывая Нелл к себе. Нелл с неохотой подошла.

— Разве не славно иметь для разнообразия счастливую развязку? — Брандт, как всегда, была предельно мила и непринужденна. — Однако эта конкретная вечеринка, как я понимаю, закончена. И я знаю, что по крайней мере вы задумываетесь, что будет дальше. Боюсь, вас ждет разочарование. Джон Перри остается здесь и берется за работу, ради которой он прибыл на Европу. А все остальные должны отсюда отбыть. Здесь защищенная окружающая среда. Хотя я должна признать, что последние двадцать четыре часа она совсем таковой не выглядела.

Глаза Хильды Брандт, ясные и невинные, впились в глаза Нелл, — мне нужна помощь. Не поможете ли вы мне без лишнего шума всех отсюда убрать? Если вы это сделаете, даю слово, что вы будете в первом ряду, когда Джон Перри в следующий раз вернется со дна Европейского океана.

Хильда Брандт вела себя так, как будто ничего сверхординарного не произошло. Небрежность ее манер снизила воскресение Камиллы из мертвых до повседневного события. Нелл кивнула, одновременно добавляя субвокальный комментарий: «Что она на самом деле обо всем этом думает? И почему я? Почему Хильда Брандт выбрала себе в помощницы именно меня?»

Она смогла придумать только один ответ. Брандт, как никто другой во всей этой группе, понимала преимущество дружелюбного отношения прессы. Сравнивая это понимание с подростковой наивностью движения «Наружу», Нелл снова почувствовала резкое несоответствие. Члены движения «Наружу» и жизненная умудренность жили в разных вселенных. Но Хильда Брандт невесть каким образом населяла обе.

Нелл попыталась гуртом погнать людей дальше по коридору. Но они не двинулись с места. Потребовалось бы физическое насилие, чтобы увести их отсюда, пока они не получили обещанный рапорт доктора Шуми о состоянии Камиллы. Тогда Нелл поймала взгляд Хильды Брандт и развела руками. Директор научно-исследовательского центра сочувственно улыбнулась, как будто заранее ожидала, что попытка Нелл окажется неудачной. И эта неудача ничуть ее не расстроила.

В голове у Нелл продолжали крутиться недоуменные вопросы. «Зачем же она попросила меня, если знала, что все равно ничего не получится?» И, в какой-то вспышке вдохновения, ответ: «Она хотела дать мне задание, которое изолирует меня и не позволит мне разговаривать с остальными. Но почему?» И наконец, в порядке предупреждения себе самой: «Будь осторожна. У пешки на шахматной доске всегда очень узкий кругозор. Есть многое во Внешней системе, Нелл Коттер, что тебе даже во сне присниться не может. Если хочешь добраться до самой подноготной, тебе лучше этого не забывать. И если хочешь уберечься от беды, лучше тебе не путать заявления Хильды Брандт с ее мотивами».