Из жилища вышла женщина. Это была жена Желтой Луны. Она в сумерках заметила Медвежонка, может быть, улыбнулась про себя, вспоминая, как ее дожидались когда-то в сумерках молодые люди. Словно не замечая его, пошла по тропинке к ручью, потом возвратилась в жилище. Он ждал, и ему было еще страшнее. Вышла другая, помоложе, по летам почти что девочка и все же очень женственная. Пятнистая Черепаха. Она не смотрела в его сторону. Но, направляясь к ручью, прошла очень близко. Он протянул руку и дернул за край одежды.

Она остановилась, обернулась к нему. Он заговорил с трудом.

— Пятнистая Черепаха, — сказал он. — О Пятнистая Черепаха.

Она улыбнулась ему:

— Да, меня зовут Пятнистая Черепаха.

— Меня зовут Медвежонок.

— Я слышала. Я видела. — В сгущающихся сумерках она пристальнее посмотрела на него, и глаза расширились от изумленья. — Ты тот малыш, у кого луна в глазах. — Пораженный ее словами, он не мог говорить, и она заметила это по его лицу и опять улыбнулась ему. — Я видела тебя. Ты видел меня и не видел меня. Твои глаза были открыты только для старца. Я слышала, что говорил ты и что говорил он. Я та правнучка, что готовила ему похлебку. — Но удивление все не покидало его. Ее лицо опечалилось, и она заговорила опять. — Через семь дней после того, как ты уехал, он умер. Ночью начал метаться и кричать в большой тревоге, что подвел тебя. Он упал на спину, и в нем не осталось жизни.

Медвежонку больше не было страшно. Он мужчина и может говорить.

— О Пятнистая Черепаха, он не подвел меня. Ни в чем не подвел меня. — И тут слова хлынули потоком: — Я видел тебя. Я не знал, но я видел тебя. Через мои глаза ты проникла в мое сердце. Ты жила у меня в душе. Ты звала меня ночью во сне:

Теперь испугалась она. Молодые люди, в сумерках поджидавшие девушек, не говорили так, даже спустя много вечеров после первой встречи. Соблюдая обычай, они говорили лишь как друзья, о вещах, не касавшихся их лично, — о том, что случилось в деревне или на охоте, чтобы чувства, не называемые словами, росли постепенно, на протяжении многих недель или, возможно, многих месяцев. Она хотела уйти, но Медвежонок вцепился в ее одежду и не отпускал. Он все еще был под сильным впечатлением чуда, которое совершил старец даже после смерти, и слова рвались безудержно:

— Я не мальчик, чтобы стоять вечер за вечером в ожиданье, не давая исхода словам, что скопились в моем сердце. Четыре времени года искал я тебя по всему племени, и место, которое принадлежит мне, ожидает нас.

Она выдернула одежду из его руки и пошла в жилище. У входа остановилась и обернулась. В ее лице, наполовину освещенном светом очага, не было гнева. Оно было нежным, женственным и немножко испуганным.

Медвежонок стоял во мгле, и ему было стыдно. Лишь поздно ночью он тихонько скользнул на свое ложе в жилище Белого Волка:

Обычаи. Есть обычаи, которые соединяют навсегда и повсеместно. Есть обычаи трапезы, сна и одежды, охоты и тропы войны, обычаи, как говорить мужчине с мужчиной и мужчине с женщиной, обычаи заключения брака и соединения двух в одно ради начала новой семьи. Это хорошие обычаи. Благодаря им повседневное существование обретает основу, а жизнь — смысл. Но иногда они кажутся бессмысленными человеку странному, не такому, как все. Кто он, чтобы решать, которые из них хороши, которые — глупы? Кто он, чтобы думать, что их надо отбросить ради утоления его желаний?

— Мой друг, не пойдешь ли ты в жилище Желтой Луны и не поговоришь ли за меня согласно обычаю? Не скажешь ли ты, что я хочу взять в жены его сестру?

— Какие подарки ты пошлешь со мной? Желтая Лупа — сильный охотник. Сестра дорога его сердцу. Много молодых людей поджидало ее вечерними сумерками, но она не посмотрела на них благосклонно.

— У меня нет подарков.

— Разве у тебя нет семьи, нет родных, чтобы они вместе собрали тебе подарки? На запад отсюда есть маленькая деревня, и в этой деревне есть человек по имени Сильная Левая Рука. Он отдаст много лошадей, и много доброго оружия, и много чудесных одеяний ради своего приемного сына, так же как ради собственных сыновей, ибо он человек справедливый. У него два сына, оба храбрые воины. Они пойдут тропою войны и будут неутомимы в пути ради того, чтоб добыть лошадей для своего названого брата, который рос вместе с ними и делил с ними тепло очага. Но Сильная Левая Рука — не родной отец. Его сыновья — не родные братья. Отчего же должен человек брать у других то, что не сможет вернуть, когда придет нужда?..

— Все равно нет у меня подарков.

— Но должны быть подарки. Я дам тебе, что смогу. Я поговорю с родственниками.

— Ты не отец мне. Мой отец умер. Я взял бы лишь у родного отца.

— Но должны быть подарки, вещи, которые служили бы знаком.

— У меня есть пятнистый пони. У меня есть копье, и его острие смерти — нож с железным лезвием, который знал руку старца, ее прадеда, Стоящего Всю Ночь.

— Лучше вовсе не ходить, нежели ходить с одним пони и с одним копьем, пусть даже с таким.

— Мой друг, я прошу об этом, как один мужчина просит другого, с кем делит кров.

— Много ли удач на твоем счету?

— Когда у меня не было лошади, а кость правой ноги была сломана, то, пользуясь копьем как палкой для ходьбы, я убил старого быка, предводителя стада.

— Это хорошо.

— Катаясь по земле, я держал нож в руке, и огромные когти терзали мое тело, и я убил кугуара, того, что пьет кровь в горах.

— Это очень хорошо. А есть ли на твоем счету удачи, добытые над врагами твоего племени?

— На моем счету нет таких удач.

Безусловно, это странный человек, у которого есть цель, но нет средств для достижения этой цели. Он не ищет чести, как должны искать чести все мужчины. Надо, чтобы он остался здесь и скопил богатство. Женщины моей семьи сошьют для него одеяние из шкур бизонов, которых он убьет. Надо, чтобы он пошел тропою войны и привел лошадей. На все это есть время. К чему спешить?.. И все же: Он сильный охотник. В нашем жилище больше мяса, чем когда-либо прежде. Мы свободно раздаем его. И в этом страннике есть какое-то притягательное спокойствие. Когда он курит и передает трубку, с ней передается и глубокое уважение мужчины к мужчине. Девушка посмотрела на него с благосклонностью. Вся деревня знает — вся деревня всегда знает все — он четыре раза дергал за край ее одежды и четыре раза она ненадолго останавливалась, чтобы поговорить с ним. Может, не такой, как все, и судьбу имеет не такую, как все:

— Мой друг, я пойду и буду говорить за тебя.

Белый Волк вел пятнистого пони, а в сухой левой руке держал копье. Он привязал пони перед жилищем Желтой Луны, воткнул копье острием в землю и ушел.

Жена Желтой Луны, стоя у входа, кликнула, и дети сбежались к ней. Она сказала что-то, и они бросились врассыпную в другие жилища, а некоторые бежали за деревню искать мужчин, которых не было дома. Она развела чуть в сторонке костер и принялась готовить пищу.

В жилище собрались родственники Желтой Луны и его жены. Они ели, и беседовали, и думали, и опять беседовали. Всю остальную часть дня они так и ели, и думали, и беседовали вместе. Наконец заговорил Желтая Луна, другие молча слушали.

Он окончил. Отец его жены поднялся и вышел. Отвязал пони. Выдернул копье из земли. Погнал пони перед собой к жилищу Белого Волка. Положил копье на землю и пошел прочь. Он принес известие: свадьбы не будет.

Отец жены Желтой Луны остановился и снова повернул. Он шел по деревне как человек, который наслаждается вечерним воздухом. Свернул к жилищу Белого Волка как человек, который только что вспомнил, что тут живет его приятель. Вошел и сделал шаг вправо. Сейчас он не посланец, а гость, зашел потолковать, обменяться деревенскими новостями.

Белый Волк сидел на своем ложе. Медвежонок сидел на своем ложе справа, упираясь подбородком в грудь. Тесть Желтой Луны не смотрел на Медвежонка, сидя на том месте, которое указал ему слева от себя Белый Волк, который набил трубку, зажег, попыхал и передал ему. Гость закурил, потом сказал:

— Человек, которого зовут Желтая Луна и который приходится мужем моей дочери и братом той, что зовется Пятнистой Черепахой, много говорил сегодня в своем жилище. С того времени, как две весны тому назад умер его отец, он один отвечает за сестру. Даже и до того было его делом выдать ее замуж, таково согласное обычаю поручение отца — в награду, когда он впервые добился удачи. Он видел на охоте того, кто зовется Медвежонком, и склоняет голову в честь такой охоты. Но он не опозорит свою сестру, выдав замуж без подарков, которые надлежит выложить перед близкими ей по крови и по свойству, чтоб они могли выбрать. — Гость курил и продолжал: — И еще. Мужчина, который не добыл себе удачу, сражаясь с врагами своего народа, еще не настоящий мужчина. Он все еще мальчик, и годы ничего не меняют. Так гласит старая пословица нашего племени. Это добрая пословица. Тот, кто друг человеку, что зовется Медвежонком, должен сказать ему, чтоб он пошел тропой войны, и добыл много удач, и угнал много лошадей, и стал мужчиной:

Неужели то, что добудешь удачу над врагами твоего народа, даже если они далеко и не угрожают племени, превратит тебя в мужчину? Неужели угон лошадей обернет мальчика в воина, способного содержать собственное жилище и женщину? Неужели необходимо пойти против того, что живет в сердце, ради того, чтобы обрести нечто другое, что также живет в нем?

Он грустно сидит, скрестив ноги, в траве, и луна светят ему в глаза. Разум борется сам с собой и бьется о кости лба. Легкие ветерки шелестят в траве, и здешние Майюны шепчутся в них. Он их не слышит. Они загудели громче и заставили его слушать.

— Маленький брат, твои глаза были устремлены на мать Пятнистой Черепахи, когда она отправилась за дровами. И все же ты по-настоящему не видел ее:

— Мой друг, отчего мать Пятнистой Черепахи коротко стрижет волосы и ходит на улице босая и ноги ее всегда покрыты свежими ранами? Прошло дважды по четыре времени года с тех пор, как отец Пятнистой Черепахи попал на тропу, где все следы ведут в одну сторону, а она все носит траур?

— Она носит траур потому, что дух ее мужа не попал на эту тропу, а бродит, заблудившись в далекой стране, где его держат кости, оставленные без погребения.

— Его захватили враги?

— Нет. Тогда бы он умер в почете, и Химмавихийо показал бы ему дорогу. Враги ранили его, но захватили злые духи. Он шел с боевым отрядом в край кроу набрать много лошадей. Отряд обнаружили, началась схватка, и врагов было чересчур много. Пришлось бежать только на своих лошадях. Враги преградили им путь в наши края, отряд свернул к северу, и враги преследовали их. Заехали в одно поганое место, где земля поднимается высоко и круто, принимает странные очертания, которые пугают разум, — там обитают духи, что злом превосходят всех. Осталось спешиться и вести лошадей. У него в бедре застряла стрела, и он не мог крепко ступать. Демоны этого места пометили его: заставили споткнуться, схватили, перетащили через край утеса и сбросили на камни. Остальные звали его, но он не откликался. Только демоны завывали в ответ, и враги были близко. Отряд проскользнул мимо врагов, обойдя их, и спасся бегством. Теперь кости этого человека лежат там непогребенные. Там не было никого, чтобы хотя бы положить тело головой на восток, сложить руки, прикрыть покрывалом, чтоб его дух мог обрести покой и выйти на правильный путь.

— И никто не ходил, чтоб добыть его кости?

— Никто не ходил.

— Желтая Луна — превосходный охотник. Неужели Желтая Луна не ходил?

— Ни один человек не пойдет. Это никому не под силу. Путь проходит по земле, где много врагов. Костя лежат там, где их цепко охраняют злые духи. — Мой друг, как узнать это место?

Медвежонок взял с собой копье, мешочек с пеммиканом и пустой мешок, сделанный из старой шкуры для обтяжки вигвама. Он шел пешком. Лошадь весит много, и копыта оставляют четкие следы, которые не скрыть иначе как на твердом камне или на дне потока; пеший человек может выбрать любой путь, и его следы скоро поглотит упругий дерн. Три дня он находится в земле кроу, пересекая ее, а они того не знают. Он держался низин между наплывающими одна за другой грядами гор, а когда приходилось пересекать гряды, шел медленно, часто пробирался, извиваясь на животе, словно змея. Завидев бизонов, непременно избегал их, потому что поблизости могли оказаться охотничьи отряды. Дважды сделал крюк, стороной обходя становища. На четвертый день он увидел то место, где, говорили, обитают духи, что злом превосходят всех, — впереди внезапно поднялись на равнине крутые холмы чудовищных очертаний, иссеченные непогодой. И на четвертый же день его увидел отряд охотников кроу.

Их было девять, верхом на быстрых пони. Они рассыпались по равнине в поисках бизонов. Самый ближний увидел Медвежонка на фоне неба, когда он, остановившись на верху последней, самой высокой гряды и впервые взирая на дурное место, открывшееся перед ним, забыл об осторожности и стоял во весь рост. Этот первый повернул и помчался сообщить остальным. Медвежонок услышал топот копыт, который донес к нему ветер, пригнулся, чтобы не выделяться на фоне неба, и побежал. Он бежал прямо в страшное место, где невозможно следовать на лошадях, а одинокий человек может, прячась и изворачиваясь среди торчащих утесов, найти не одну пещеру или щель, чтоб укрыться.

Ему предстояло немало пройти, чуть не милю, но кроу были очень осторожны и не спешили за ним. Они не знали, что он один. Не знали, не разведчик ли он, высланный каким-то отважным боевым отрядом. Они медленно приближались, готовые — по обстановке — к нападению и к бегству, и внимательно осматривали все вокруг. А он уходил вперед, и они не могли его видеть. Ему попалась узкая глубокая лощина, которая, извиваясь, забирала вправо; он спрыгнул в нее и, пригибаясь, быстро побежал. Они осмотрели землю, нашли его следы, так как, убегая, он не мог выбрать себе путь. Тут и там среди трав попадались еле заметные отпечатки мокасин. Кроу поискали еще и не обнаружили других следов. Они вглядывались в даль, во все стороны. Видимо, не было там боевого отряда. А только следы, оставленные одним человеком. Они ринулись по его еле заметным следам.

Кроу вновь потеряли время, достигнув лощины. Второпях проскочили вперед — лошади с ходу перемахивали через нее.

Они остановились и вновь принялись осматривать землю. Один спешился, прыгнул в лощину и увидел на дне следы на песке. С криком помчались они вдоль ее извилистого края. Но к тому времени Медвежонок снова был далеко впереди. Он уже выбрался из лощины и ползком через травы пробирался к поганому месту, которое теперь находилось от него всего лишь в четверти мили. Он слышал их крики, разносимые ветром. Он полз как змея и лежал, распластавшись в траве, и они, двигаясь по лощине, проскочили мимо, скрылись из виду, а он вскочил и побежал изо всей мочи, подпрыгивая и с трудом переводя подолгу задерживаемое дыхание, и то, что ноги коротки, наполняло его печалью.

Перед ним вздымались скалы, позади он слышал крики, Кроу повернули назад, увидели его и знали теперь наверняка, что это враг и что он один. Они ударили пятками по бокам пони, пригнулись к их шеям и припустили за ним. Он еле успел добраться до скал и стал карабкаться, подпрыгивая и извиваясь, пробирался лабиринтами и больше не мог прыгать — остановился, припав спиной к отесанному непогодой каменному столбу и выставил наготове копье. Не донеслось ни звука со стороны врагов, которые бы карабкались вслед за ним. Только глухое, ни на миг не прерываемое стенание ветра, что проносился над равниной и без конца вгрызался в утесы.

Он крадучись пробрался к вершине выветрившегося утеса и посмотрел вниз, назад, в ту сторону, откуда пришел. Увидел их — на равнине, у подножия. Они кружили на своих пони, посматривали вверх на кручи и переговаривались, стараясь держаться подальше. Они не желали спешиваться и уехали прочь.

Долго наблюдал он с этой высокой точки — они не показались. Исчезли. Перед ним простиралось безбрежное пустое пространство, за спиной вздымались причудливые громады того места, что должно быть очень поганым, раз те, в чьих землях они поднялись, боятся сюда войти.

Солнце клонилось к закату. Нужно спешить, а то настигнет ночь и те безымянные, что обитают здесь во мраке. Он, должно быть, недалеко от того места, которое ищет, потому что отряд, с которым двигался отец. Пятнистой Черепахи, приходил с этой стороны и не углублялся в горы. Слева Медвежонок заметил две высоченные каменные колонны, широкие у основания и сужавшиеся кверху, остроконечные и чуть изогнутые наподобие рогов гигантского бизона. За ними открылась каменная округлость, горбатившаяся словно спина этого гигантского бизона. Все так, как ему сказали. Меж рогов и горба — то место, где демоны схватили раненого воина, перетащили на край утеса и сбросили вниз на камни.

Идти в свете косых лучей клонившегося долу солнца, пробивавшихся через каменные громады и их тени, не составляло труда. Дорога мимо рогов шла по камням и колдобинам, а за ними с одной стороны скоро брала круто вниз, где открывалась отвесная пропасть. Легко споткнуться здесь, и в темноте не будет надежды спастись от демонов, удержаться на ногах.

Он сполз по крутому спуску на край пропасти, заглянул в нее. Она неглубока, не более тридцати футов, склоны испещрены множеством мелких уступов: много тут мест, где удобно поставить ногу. По сравнению с его каньоном, сущая чепуха. Пропасть не замкнута, как его каньон, виден проход, соединяющий ее с другой, еще большей пропастью. Он обследовал взглядом всю окрестность. Нигде ни признаков рваной одежды, ни белизны обмытых дождями костей. Положил на вершину утеса копье и мешочек с пеммиканом, спустился ниже, легко переходя с уступа на уступ. Быстро принялся за свои поиски на дне пропасти, переходя от расщелины к расщелине, среди кустов. Ничего. Он спешил, двигаясь среди сгущавшихся теней; там, на равнине, настали сумерки, но тут, в этом

поганом месте, настала ночь, стремительно окутавшая все единым покровом.

В первый миг он испугался. Страх погнал его вверх. Страх остановил его на полпути, где оказался выступ, достаточно широкий, чтобы человек мог сидеть или даже лежать, не опасаясь свалиться. Самое надежное место. Здесь тебя трудно достать кому бы то ни было — что сверху, что снизу. И здешние демоны, выходя глотнуть ночного воздуха, могут не заметить его, примостившегося у самого склона. Он сидел, скрестив ноги, и спина его покоилась, упираясь в камень, и он боролся со страхом:

Ветер, что дул над равниной, беспрерывно стенал и становился сильнее, высылал сквозняки по расщелинам утесов, и те глухо посмеивались меж собой. И духи этого места вышли, как туман, из своих горных жилищ и плавали в воздухе, поглощая его прохладную тьму, и, уцепившись за ветер, мчали вместе с ним. Это не были демоны. Это были Майюны, и их голоса напоминали голоса Майюнов каменистых круч его каньона.

— Маленький брат, — сказали они, — нашел ли ты кости воина, которые ищешь? — Они удалились за ветром и, кружа в таинственном танце, примчали назад. — Маленький брат, погоди, покуда луна не поговорит с тобой.

Взошла золотистая луна, но свет ее был серебрист. Она осветила противоположный край пропасти. Мягкое сияние скользило вниз по камню и нежно коснулось зиявшей впадины у подножия. Эта впадина не видна с вершины из-за нависшего выступа, не видна снизу из-за густых кустов. Она стала видна с середины спуска, когда в пропасть скользнули лунные лучи. Укромное место, куда волк мог затащить мертвого воина, чтобы с наслаждением отведать его плоти. Ночной свет нежно струился на бледную белизну костей:

В темноте, наступившей после захода луны, Медвежонок выбрался из отрогов круто вздымающихся скал на открытую равнину. Он нес копье, мешочек с пеммиканом и мешок, сделанный из старой шкуры для обтяжки вигвама. Мешочек с пеммиканом был почти пуст, зато мешок из старой шкуры был тяжел — в нем находились останки воина-шайенна, пролежавшие без погребения в землях кроу. Медвежонок двигался осторожно, потому что как раз тут за ним погнался отряд охотников, а кроу — хитрые, не знающие жалости враги. Он прошел немного, опять прислушался. Ни звука. Нашел небольшой камень, величиной с кулак, бросил как можно дальше и услышал, как тот приземлился, глухо ударившись о дерн. Ухнула степная сова неподалеку от того места, где упал камень, и другая ответила ей с другой стороны, потом еще одна вдалеке и еще одна. В тот же миг он повернулся и побежал. Он снова бежал к круто вздымавшимся скалам, позади слышался топот множества бегущих за ним в погоню. Он добежал до утесов и, подпрыгивая, изо всей мочи карабкался вверх и слышал топот совсем близко. Сейчас, оказавшись рядом, ему не дадут ускользнуть. Мешок был тяжел, и Медвежонок застонал, проклиная свои короткие ноги. Его настигали. В отчаянии он прыгнул, споткнулся, упал, мешок выскользнул из рук, копье прогрохотало вниз; он покатился, но сумел уцепиться и быстро заполз в провал.

Он слышал, как они искали, шарили в расселинах копьями и приближались к нему. Он вспомнил: шайенн не умирает как суслик, съежившийся от ужаса в норе. Шайенн умирает в сражении, повернувшись лицом к врагу, с которым он бьется.

И еще вспомнил, что наказывал ему отец. Пусть ноги коротки, как у барсука, и не годятся для быстрого бега, но он много недель карабкался по отвесным скалам, и руки налились силой гризли.

Кроу подошли почти вплотную. Он выскочил им навстречу. В его руках была сила большого медведя, на губах — смех его храброго отца.

— О Майюны этих скал, — воскликнул он, — поборемся! — Он отмахнулся от копья первого из врагов, словно то была в руках ребенка игрушечная палочка для добывания огня. Он схватил первого из врагов, оторвал от земли и с силой швырнул в остальных, и те бросились врассыпную, а он подскочил и ударил одного справа и одного слева и отскочил назад, дожидаясь их приближения.

Но они не приближались.

В темноте они пребывали в замешательстве и в испуге. Переговаривались между собой: «Этот, — говорили они, — что смеется, когда он один в окружении многих». Они отступили. «Этот, — говорили они, — что призывает духов сражаться вместе с ним». Они отступили еще дальше. «Это демон, — говорили они, — что принял облик врага, чтоб заманить нас в поганое место, навстречу смерти». Они повернулись, и бежали, и остановились лишь у своих лошадей, привязанных к колышкам в лощине. Сели и быстро умчались прочь, и пока они ехали, повесть, которую они расскажут об этих событиях, разрасталась у них в голове.

Медвежонок пришел в деревню с запада; солнце позади него устраивалось поближе к горизонту. Он был утомлен, и мешок из старой шкуры был очень тяжел. Медвежонок не стал обходить деревню, чтоб появиться через вход на востоке. Он прямо ступил на простор центрального круга. Не глядя по сторонам, прошел он мимо жилища Желтой Луны, не повернул головы, чтоб увидеть Пятнистую Черепаху, которая, стоя у входа, пристально смотрела на него. Прошел мимо священных вигвамов зачарованных стрел и бизоньей шапки. Он направлялся прямо к жилищу Белого Волка.

Там его встретила тишина. Он повесил копье на кожаном ремне на один из шестов. Положил мешок. Жена Белого Волка взяла кухонную утварь и вышла. Белый Волк видел, как Медвежонок приближался, — трубка была готова. Они сели бок о бок. Передавали трубку друг другу.

— Мой друг, не поговоришь ли ты за меня еще раз? Мои подарки — в этом мешке.

Донеслись громкие причитания — мать Желтой Луны и Пятнистой Черепахи оплакивала останки мужа, и пришли другие женщины и причитали вместе с ней, совершая приготовления к похоронам. Разложили кости как нужно на прекрасном покрывале из бизоньих шкур. Поверх расстелили прекраснейшие из одежд. Сложили покрывало, так что получился длинный сверток, и перевязали веревками. Вынесли сверток из жилища и укрепили на волокуше из жердей, в которую была впряжена прекрасная лошадь.

В вечерних сумерках тронулось шествие из деревни, отправились все, кто мог идти. Мать Желтой Луны и Пятнистой Черепахи вела лошадь с волокушей. Следом шел Желтая Луна и нес любимое оружие отца. Рядом с ним Пятнистая Черепаха несла трубки, которые отец любил больше всего, и кисет душистого табака, смешанного с толченой корой красной ивы. Позади шли жители деревни, и среди них, уже повторяя про себя слова, старик, которого позвали, чтобы петь погребальную песнь. То будет одна из старинных погребальных песен, дошедшая от предков, и он особо помянет человека, которого хоронят. А позади всех, держась, как и подобает гостю, чуть в отдалении, шагал Медвежонок. Он шел торжественно, прямо перед собой держа копье, как и подобает воину, когда он идет на похороны другого храброго воина.

Почти весь день жена Белого Волка и ее замужняя дочь и члены ее содружества швей трудились в жилище, трудились упорно, потому что времени было в обрез. Одна ночь прошла с тех пор, как подарки, странные подарки странного человека, но такие, что дали деревне основания для прекрасной повести, были отнесены в жилище Желтой Луны. Ответ должен быть дан до истечения другой ночи — таков обычай. Каков будет ответ, сомнений не вызывало. Подарки приняты.

Белый Волк и Медвежонок сидели, скрестив ноги, перед жилищем, где жили под одним кровом, и передавали друг другу трубку. Деревня была охвачена великим волнением, люди бродили из стороны в сторону, водя лошадей из конца в конец, стоял шум и смех, но оба не обращали на это никакого внимания.

Волнение нарастало, крики становились громче, а потом пришла тишина. Через круг в центре деревни двигалось шествие от жилища Желтой Луны, где он сам сидел в одиночестве на своем ложе, и, оттого что отец теперь шел тропою, где все следы ведут в одну сторону, грудь его преисполнилась покоем, а голова — гордостью за то, что сделал он для своей сестры, дорогой его сердцу. Шествие возглавлял тесть Желтой Луны. Он шагал, высоко подняв голову, ибо ему предстояло сказать прекрасные слова. За ним следовала Пятнистая Черепаха. На ней были новые одежды из мягкой оленьей кожи, с бусинами из ярких камешков, собранных у реки, что зовется Ниобрэра, и с окрашенными в разные цвета иглами дикобраза. Она ехала на прекрасной лошади, которую, как и положено, вела женщина, не приходившаяся ей родней. Другие женщины несли охапки превосходных одежд из шкуры бизона и надежное оружие. А за ними — еще женщины, которые вели на плетеных уздечках из прочной сыромятной кожи много прекрасных лошадей, целых пятнадцать, вороных, и светло-гнедых, и темно-гнедых, и в белых яблоках. А за ними — другие жители деревни, которые рассыпались веером, когда шествие остановилось перед Белым Волком и Медвежонком, и среди людей, рассыпавшихся веером, мать Пятнистой Черепахи, чьи ноги больше не были босы. Под кожаными чулками их не покрывали раны. Она не протискивалась вперед. Она закрыла подолом лицо, кроме глаз. Нельзя, чтобы новый зять до срока смотрел прямо в лицо матери жены или говорил с ней, пока они не обменяются после свадьбы особыми подарками. Так требует обычаи.

Тесть Желтой Луны выступил вперед. Он не обращался к Медвежонку — только к Белому Волку.

— Вот что говорит Желтая Луна: даже если бы он послал всех лошадей, что бродят по широкой равнине до края земли, даже если б он послал столько оружия и столько одежды, что они заполнили бы священный вигвам, он не смог бы сравниться с дарами, которые получил. Но он делает то, что в его силах. Когда завтра взойдет солнце, для человека по имени Медвежонок и для женщины, что ему жена, будет поставлено жилище из новых бизоньих шкур. В нем будет все необходимое. Женщина, что будет вручена ему, здесь. С ней — все эти одежды, и оружие, и лошади. Так сказал Желтая Луна.

Жена Белого Волка и ее замужняя дочь расстелили на земле покрывало, сняли Пятнистую Черепаху с лошади и посадили посередине покрывала. Вперед протиснулись молодые люди деревни. Они боролись за честь нести покрывало. Они подняли покрывало с сидевшей на нем Пятнистой Черепахой, внесли в жилище, бережно опустили на пол и вышли. Жена Белого Волка и ее замужняя дочь вернулись в жилище, взяли за руки Пятнистую Черепаху, подняли ее на ноги и отвели в дальний конец жилища. Она не шевельнулась, пока они забирали одежду, что была на ней. Они надели на нее новую одежду, которую для того сшили. Расплели ей волосы, расчесали и вновь заплели. Надели на нее новые украшения, кольца — на пальцы, в уши — унизанные бусинами круглые серьги.

Вблизи прыгала, смеялась, шутила молодежь. Люди постарше наблюдали, что же станет делать Медвежонок с подарками, разложенными перед ним. Он встал, вытянувшись во весь рост, насколько позволяли короткие, словно у барсука, ноги. Посмотрел на подарки и преисполнился большой гордости. Посмотрел на Белого Волка и заговорил:

— Мой друг, в этом ты был для меня что отец. Твоя жена — что мать. Твоя дочь — что сестра. Эти подарки — твои. — Люди зашумели: правильно поступил Медвежонок, ибо Белый Волк для него что отец; поступил и великодушно, ибо Белый Волк не был ему родным отцом. Белый Волк, вызвав из жилища свою жену и дочь, и из толпы вызвав мужа дочери, и родителей мужа дочери, и старика, что приходился ему двоюродным братом, велел им выбирать, и они разделили подарки согласно обычаю. И Пятнистая Черепаха слышала это, и ее сердце наполнилось счастьем оттого, что ее муж не только смел, но и щедр:

Угощение было готово. Пятнистая Черепаха все еще сидела в дальнем конце жилища, рядом с ней — Медвежонок. Жена Белого Волка поставила перед ними миски с угощением. Она нарезала пищу для Пятнистой Черепахи небольшими кусочками, чтобы Пятнистой Черепахе не надо было прилагать никаких усилий. В эту ночь она не должна утруждаться.

Много приготовлено угощений. Так нужно. Пришли гости, молодые люди деревни. Сначала — один, потом — другой, потом — еще один, стало тесно. Они ели угощение. Смеялись, шутили и говорили громкими голосами, показывая Медвежонку, что они его друзья и рады, что он получил ту женщину, которую хотел. Некоторые из них могли даже остаться на всю ночь и спать тут. Но Белый Волк — опытный человек. Когда угощение было съедено и разговоры поутихли, он встал.

— Мои друзья, — сказал он. — Меня печалит, что мое жилище невелико.