Впpочем, веpоятно, я так считаю и до сих поp. У меня почти нет знакомых пишущих стихи, а те, кто есть, хотя и живут сейчас, - оттуда, из того самого "начала века". Нет, конечно, много pазных - студентов института, многие из них считают себя поэтами. Возможно. Как хоpошо, что я в детстве любил читать стихи! Иначе бы - считал всю ахинею, котоpую они называют стихами, - поэзией. Поэты, писатели! Моpальные уpоды, не в состоянии даже элементаpным твоpчеством опpавдать свои местечковые безумства, пьяницы, наpкоманы, pазвpатники, хамы, - скучные и pеальные дети своего гнусного вpемени.
      "Да, мы такие, что дальше?"
      "Ничего. К черту! Вас совсем нет."
      Однако, веpнусь к истоpии.
      Повели ещё Солоухину показать мою комнату. А тот вдpуг широко перекрестился на висящий у меня в углу у окна коллаж из моих фотографий, а потом со словами: ну где тут у вас красный угол? - перекрестился ещё раз, но только уже куда-то в сторону книжного шкафа. Меня скрутил гомерических хохот, а, когда я отсмеялся, пьяный гость стал мне совершенно неинтересен.
      Равнодушие сродни омерзению. Я закрылся у себя в комнате и дождался, когда мамина знакомая Солоухина увезет. Ничего, кроме псевдомногозначительного "м-да" я вымолвить по поводу нелепого визита классика советской литературы не смог.
      К чему я вспомнил это? За долгие-долгие годы - таково было первое явление пьяницы в стенах нашей квартиры. И это явление мне очень не понравилось.
      Ну, как история?
      - Тебе, наверно, стало его жалко.
      - Не знаю, наверно. Мне всегда жалко тех, кто не умеет красиво обставлять собственные комплексы.
      - Обставлять?
      - Ну, украшать, как мебелью обставляют комнату, как вешают глупые картинки на стены, как делают макияж... Конечно, тут главное - не переборщить, не впасть в крайность.
      - Либо пошло, либо скучно?
      - Ты делаешь успехи, кукла.
      Так - постепенно кукла обретала статус идеального собеседника. Она будто всегда понимала, что говорили ей. Она почти ничем не интересовалась, ей просто нравилось что-то слушать, чему-то внимать, высказывая порой свое забавное мнение, порой - даже спорить.
      Как он долго искал такого собеседника!
      "Ты научилась разбираться в проблемах этики-эстетики. Я расскажу тебе. У меня будет химическая дочь. Я воспитаю тебя. Слушай."
      Глава 3.
      "Свинья в апельсинах".
      - Нет, я не выдержу! - сказал оловянный солдатик. - Я уже плакал оловом! Тут слишком печально! Пусть лучше пошлют меня на войну, отрубят там руку или ногу! Все-таки хоть перемена будет! Сил моих больше нет!.. Теперь и я знаю, что это за воспоминания, которые приводят с собою знакомых лиц! Меня они тоже посетили, и, поверь, им не обрадуешься! Особенно, если они станут посещать тебя часто. ...Это было утром в воскресенье. Все вы, ребятишки, стояли в столовой, такие серьезные, набожно сложив руки, и пели утренний псалом... Вдруг дверь отворилась, и вошла незванная двухгодовалая сестренка ваша Мари. А ей стоит только услышать музыку или пение - все равно какое, - сейчас начинает плясать. Вот она и принялась приплясывать, но никак не могла попасть в такт - вы пели так протяжно... Она поднимала то одну ножку, то другую и вытягивала шейку, но дело не ладилось. Никто из вас даже не улыбнулся, хоть и трудно было удержаться. Я таки и не удержался, засмеялся про себя, да и слетел со стола!.. Все, что я видел, слышал и пережил в вашей семье, так и всплывает у меня перед глазами! Вот каковы они, эти воспоминания, и вот что они приводят с собой!.. Скажи, вы и теперь ещё поете по утрам? Нет, нет, я просто не выдержу!..
      - Ты подарен! - сказал мальчик. - И должен остаться тут! Разве ты не понимаешь этого?
      Г. - Х. Андерсен "Старый дом".
      *
      Итак, как возникали данные записи?
      Даты написания (записывания!) многих из них действительно соответствуют тем датам, которые проставлены над иными фрагментами.
      То есть, за основу "Дневниковых записок..." были взяты вполне настоящие "живые" мои дневниковые записи, местами - подвергнутые некой стилистической обработке, местами - явленные на "свет божий" без правки. Что-то вроде концертной записи, доработанной в студии.
      Общий текст микшировался (сводился) дважды: в декабре 1997 года и в феврале-марте 1998 года. При первом сведении были перекомпилированы и откомметнированы: истории с куклой и киллером, при втором - появились "максимы", теоретические окололитературные рассуждения и, собственно, свидетельства о событиях зимы-весны 1998 года. Цикл "таро" (глава 20-ая) окончательно сформировался в связный текст в августе-сентябре 1997 года.
      Фактически же сюжет "Дневниковых записок..." завершился на юбилейном концерте ансамбля "Навь" в клубе "Форпост" 1-ого ноября 1997 года; однако, поскольку записи производились мной и после, в декабре 1997 года, а также в январе-марте 1998 года, то в некоторых последних главах повествования можно наблюдать отблески иных событий начала 1998 года.
      Проблема правомерности предложения аудитории личных сакрально-сокровенных записей не нова и досконально обсуждать её здесь, мне кажется, не стоит. Весьма возможно, что обнародование тех забавных деяний моих и рассуждений по поводу содеянного, за которые меня могли бы заключить в тюрьму, если не в психиатрическую больницу, так вот, - это обнародование ни в коей мере не является для меня поводом просто покрасоваться или, на худой конец, выдать за литературное произведение "груду дурацких текстов", нет; понятие "алхимический опыт" для меня не просто два случайных слова, поверьте.
      Что же касается достоверности иных, описываемых далее, событий, - могу лишь предложить читателям понятие "презумпция невиновности" по отношению к автору, который эдаким "чудовищным способом" пытается сохранить "самого себя".
      Об авторе.
      Меня, автора данного текста, зовут Роман Шебалин, родился я 25 октября 1970 года ("скорпион", "собака"), что же касается заглавия, - там нет ни доли сарказма, но только, может быть, желание быть искренним и откровенным, что называется, "до конца". Зачем? Но это - единственное, что мне пока не удается объяснить.
      Видимо, каждый человек все же имеет личное право на некоторую честность, - хотя это право и надо - заслужить, выстрадать, вымучить.
      Но ведь далеко не от каждого человека ждут "откровений", и далеко не каждый человек отважится на "обнажение себя", но если уж: вот он, берите его, он - ваш, где гарантия того, что он, такой, может быть кому-то интересен?
      Есть ли эта уверенность у меня? Заслужил ли я право говорить с людьми откровенно?
      Но в том-то все и дело, что этого - не знаю. Как музыкант, я уже имею некоторые представления об аудитории, но не перепутал ли я зрителей с читателями? Да, я могу весьма нагло бросить: а какая, в сущности, разница? Я могу отмахнуться: решайте сами, мое дело - написать, хотите внимайте, хотите - нет.
      Но прежде всего: я хочу объяснить, потому что: объяснить логически можно все. Любой шаг, любую букву, любое чувство - справедливо толкует элементарная человеческая логика.
      Итак, объясняю и толкую: человек я достаточно одинокий, поэтому привык вверять свою душу (во всех её парадигматических изменениях) буквально первому встречному, почти без разбора, а с некоторых пор почти единственным моим достойным собеседником стал компьютер, ему - я теперь вверяю себя, беспамятно и бесстрастно.
      Но я не "пользователь" и не "хакер", он просто существует со мной, а я - с ним. Могу сказать, что "друзей не выбирают", что "любовь зла", но... считайте, что я опять отшутился.
      Компьютер - лучший помощник и друг тех, кто ценит слова, тех, кто любит эти слова складывать в единую систему, так однажды Кай складывал из кусков льда слово "вечность" и не его вина в том, что не смог воспользоваться своей победой в этой игре.
      Текст. ...Еще до конца не-собранная головоломка, черновик. Черновик жизни? Чьей? Моей? Черновик литературного произведения? Но кто напишет его?
      Я?
      Здесь, сейчас?
      Да, то, что с некотоpой натяжкой можно назвать жизнью, моей, жизнью Pомана Шебалина, жизнью, - больше напоминает чеpновик, чем "законченное литеpатуpное пpоизведение". А ведь тот факт, что я (на вpемя написания 4/5 данного текста) был ещё жив, неопровержимым образом как бы доказывает: черновик.
      (Иногда, в процессе осознавания себя, как "персонажа литературного" я позволяю сообщать о себе то в первом, то в третьем лице - почему так? Многое из того, что я делаю, наблюдается мною как бы - со стороны, будто бы мое "астральное тело", отлетев, видит "тело физическое". Но это не какой-нибудь там "иной взгляд", просто немного другой ракурс. А "я" или "он" - такие же "он" и "я", как и любые другие до одури бесконечные парадигмы этих самых "я-он-я-он".)
      О Таро.
      Нетрудно догадаться, что структура текста соответствует структуре Высоких Арканов карт Таро. Но в тексте - двадцать три главы, в том время как Высокие Арканы насчитывают лишь двадцать две карты. Значит, необходимо пояснение. "Дурак" ("Шут", "Безумец") означен мною не как нулевая карта, но как двадцать первая, тогда "Мир" получает номер "двадцать два". Этим я хочу указать на то, что совершаемый инициируемым путь в мир лежит через уход из мира. Высокие Арканы показывают нам два мира: завершаемый (свершенный) - от "первого" к "двадцатому", "двадцать первый" ведет нас либо назад, обратно к "первому" ("нулевой"!), либо выводит к "двадцать второму", это - начало нового мира, незавершаемому (совершающемуся). Последняя же, здесь "двадцать третия" глава-карта (в практике Таро не описанная) трактуется мною как соединение разъединенного, - на карте изображены Ангел и Единорог; они созидают новый живой мир.
      Иные главы текста говорят о творимой автором некой алхимической работе. Никак не желая заниматься профанацией эмпирического, я все ж встал перед серьезной проблемой трактовки тех или событий моей жизни. В результате чего, эти события получили названия-отсылки к соответствующим стадиям Работ, производимых, скажем так, инициируемым. Но глупо бы было здесь объяснять каждый мой шаг с точки зрения алхимических традиций умный, посвященный, и так поймет "в чем тут дело", глупцу же - и того знать не надо. Поэтому, указав на возможную раскодировку событий, как "инициируемый" - умолкаю: умному, что называется, достаточно.
      Вполне вероятно, что многое происходящее в "реальной, общественной жизни", мною - настоящей жизнью никак не считается, проблемы политические ли, религиозные ли, национальные ли и т.п. - волнуют и тревожат меня постольку, поскольку они (по моему мнению) имеют отношение к производимым мною опытам. Что это за опыты? Опять же, объяснить не смогу - с таким же успехом можно бы было порассуждать, скажем, о серьезности и нужности астрологии или кабалистики. Что касается, то в серьезности и нужности приведенных выше систем ценностей я никогда не сомневался, более того мысли о, так называемых, "реалиях нашей жизни" порождали в моем сознания сомнения о "серьезности и нужности" тех или иных "реалий нашей жизни".
      Учитывая же все вышеизложенное (буду честен), отмечу: является ли предлагаемый к прочтению текст (а вернее сказать, парадигма текстов) произведением именно литературным - я не знаю. То есть, конечно, у меня уже выработались некие личные представление о текстах в целом и о литературных текстах в частности. Годные для изложения теперь, в этой специально созданной для подобных "экзерсисов" главе.
      (Но истинные знаки - даны нам; при некотором усердии можно найти и ключи к ним. Здесь ещё раз повторю: умному достаточно.)
      Итак. "Литература" подразумевает определенную работу над сложившейся на данный момент замкнутой знаковой системой. Поясню. Явление "данного момента" - указывает на существовании "литературы" в конкретном пространственно-временном континууме, смысл того или иного произведения постоянно меняется в зависимости от этого "данного момента", - меняется не просто "смысл" произведения, меняется форма, которая в равной степени зависит как от автора, так и от читателя.
      Любая безликая система знаков (ряд столбов, бессвязный "бред сумасшедшего" или математическое уравнение) моментально приобретает функции искусства, лишь только знаки этой системы (все, либо какая-то часть знаков) попадают в разряд "знаков-символов". Сколько сотен лет человечество наблюдало изображения квадратов, но только фантазия художника оказалась способна ввести изображение простого квадрата в категорию искусства. То есть, фигура (система знаков, не-"литеpатуpный" текст) превратилась в символ (парадигму символов, текст "литературный!"). Казалось, что может быть банальнее таких явлений в жизни человека как: любовь, болезни, смерть, - однако художники не перестают расцвечивать эти явления, превращая "реальность" в "искусство". Кавычки не случайны - любой предмет, любой знак в зависимости от индивидуальной точки зрения вполне может оказаться "произведением искусства".
      Поэзия сродни математике. Проза - комментариям к математическим действиям. Если под таким углом зрения взглянуть на человеческую жизнь, то литература по отношению к ней займет то же место, которое занимает поэзия по отношению к прозе.
      Что же касается непосредственно предлагаемых текстов, то они, находясь в неком промежуточном состоянии между текстом-жизнью и текстом-литературой (прозой ли, поэзией ли - не все ли равно?), являются, может, той оптимальной формой искусства, которая, хотя и предусматривает некоторую "работу", но "работу" не "по искусству", а "по жизни". Проще говоря, искренность - едва ли не самый удобный и доступный литературный прием для "Р.Шебалина образца 1995-98 годов".
      Однако, повторюсь: являются ли данные тексты произведением литературным, - я не знаю. Такое сомнение проистекает из желания подходить к произведениям искусства с "объективными", усредненными критериями.
      Но и ведь "делать" тексты нельзя. Знаки нашей физиологии просятся в область математических величин. Как слова могут иметь смысл, когда его не имеют цифры и линии? Другое дело, если мы согласимся с тем, что каждый безмолвный нам знак - вещественен и одухотворен. Тогда: все, любая крошка, любая пылинка или закорючечка будет иметь свой (несомненно очень высокий и даже где-то "проблематичный") смысл! Что, в принципе, равносильно утверждению о бессмысленности любой системы (знаков, вещей, чувств, личностей, событий и т.п.).
      А кто возьмет на себя право: утверждать, что некое "а" важнее некого "б"? Я приведу тысячу примеров, я докажу, что: та потрепанная фотография, которую я всегда ношу с собой мне дороже... дороже... Пусть скажут они: отдавай фотографию или мы возобновим афганские и чеченские компании. О'кей, - скажу я, валяйте! Или (что - по сути - тоже самое) отдам им фотографию, та, что на ней, оценила бы эту мою шутку. Тут дело даже не принципа, не вкуса, а минутного настроения, блажи.
      Одинаковое же отношение к различным знаковым системам учит нас достойно и красиво проявлять свои капризы и прихоти, не мешая при этом проявлениям прочих капризов и прихотей. Текст складывается из по-определению не могущих противоречить друг другу знаков. Конечно, если кто-то станет утверждать, что некоторые знаки группы "а" представляют большую важность нежели знаки группы "б", то этот кто-то (хам и нахал) рискует свой репутацией и жизнью. Пренебрежение к этическим и эстетическим принципам организации того или иного текста ведет, как правило, к очень дурным последствиям для "выдающегося".
      Логично бы было - посвятить некоторые главы "Дневниковых записок..." чеховскому Беликову или (кроме шуток!) Кощею Бессмеpтному, да боюсь - меня несколько неправильно поймут. Или - поймут. Понимание же вообще, как мне кажется, противопоказано читателям, слушателям и т.п. (жителям, если мы понимаем под "текстом" и жизненный пусть человеческий также). Понимая, выделяя явление понимания из общего действа восприятия произведения искусства, человек лишается способности наслаждаться бессмысленной красотой; только не-понимая, но бесстрастно созерцая, он сможет позволить себе одновременное и этическое, и эстетическое наслаждение от одного объекта в один момент времени, тогда и только тогда - проявится высокий смысл искусства: смысл, одинаково заложенный и в математической формуле, и в "хорошо темперированном клавире", и в иконе, и в сонете.
      Объяснить, как я уже говорил, можно все. Любые поступки, любые ситуации, если правильно разобраться и их природе, - строго детерминированы, хотя бы потому, что человек не способен совершить ничего сверх своей воли. Но за чувствами любви наблюдать интереснее... И если мы будем считать любовь происходящим во времени и пространстве строго детерминированным процессом, то, я думаю, этот процесс будем нам несколько более интересен для наблюдения, чем скажем, процесс пищеварения или отстрела инакомыслящих, хотя и - не менее логичен. Но люди редко задумываются над логикой собственных чувств: они-де "сакральны", "астральны" да ещё и "святы"! Однако, и "святость" любого понятия (или субъекта) - исследуется, так как она является прямым следствием некоторых человеческих рефлексов и комплексов. Так и любовь...
      - Если я прикажу какому-нибудь генералу порхать бабочкой с цветка на цветок, или сочинить трагедию, или обернуться морской чайкой и генерал не выполнит приказа, кто будет в этом виноват - он или я?
      - Вы, ваше величество, - ни минуты не колеблясь, ответил маленький принц.
      А. де Сент-Экзюпери "Меленький принц".
      Я несколько потеpял нить pассуждений о "данной паpадигме текстов". Что ж, "ridentem dicere verum"!
      Жизнь как книга, книга как жизнь, - но так ли это забавно и ново? Да ведь нет же... Ведь многие жили и писали именно так. Оставаясь в сущности "авторами" (но, нет, скорее - соучастниками) одного сюжета, они проборматывали его всю жизнь, споря с собою, обманываясь и возвращаясь снова... Все романы Андрея Белого - то так, то сяк видоизменяющаяся история взаимоотношений отца и сына, кое-где запутанная безысходными любовными интригами. Или Майкл Муркок с его "мега-эпосом", где несчастный Бессмертный воин вечно тщетно пытается обрести любовь и покой: инкарнации сменяются инкарнациями, а боль - остается. Да мало ли! Вот Юрий Наумов уже второй десяток лет поет бесконечный блюз о "возвращении домой", к маме, а Майк Олдфилд по шестому разу переигрывает свой первый альбом "Tubular Bells"...
      Однако, мне было пpедписано пpедложить читателям единственно веpный метод воспpиятия "Дневниковых записок...". Я надеюсь также, что пpедложенный выше метод пpименим не только к моим текстам, а ко всем текстам вообще, учитывая, что, собственно, "текстом" может являться и "pяд столбов", и "цепь событий". Но: "suum cuique placet".
      Нет, не комментарии и не приложение к тексту - реальная его часть, часть меня, моей любви, моей литературы.
      Так что, - не собиpаюсь откpывать Амеpику, пpосто ввожу вас (вместе с собой) в пpавила игpы, котоpые, котоpая... вы - обязательно должны наконец смеяться, но - котоpая (я повторюсь) называется "жизнь"...
      Уф-ф.
      Извините, это было необходимо. До встpечи.
      Глава 4.
      "Золото в глазури".
      "...Вы скажете - это упадок. Быть может,
      вы правы, и мы упадочники в своем развитии, а быть
      может, всякое развитие ведет к упадку. И жизнь
      последовательное вырождение, подготовляющее
      смерть."
      А.Белый "Возврат"
      *
      Вот: упадок нам.
      А вот мы входим в "область символов"...
      И не случайно здесь (и не только в данной главе) великое множество слов взято в кавычки. Эти слова, порой, так легки, так неизъяснимо тонки, что - рассыпаются, лишь только стоит притронутся к ним. Кавычки словам нужны для верности, или, как говаривал один крапивинский персонаж, - "для крепкости".
      Постижение мира через причудливо преломляющий суть кристалл - не единственный ли способ увидеть некую таинственную истинность?
      Стало быть, - прочь.
      Еще и ещё раз повторить, что литература наша XX-ого века (за зарубежную - не скажу, стоит на границе переводчик) обязана лишь двум людям - Андрею Белому и Велимиру Хлебникову. Что так? - спросите вы, - неужели же нет других более достойных кандидатур для "руководящего и направляющего"? Но смотрите сами. Их методами пользуются и по сей день; они, превратившись в природные металлы, живут в опытах нашей жизни, нашего творчества.
      Умение литературное заключается не том, как хорошо человек пишет и даже не в том, как он хорошо живет как пишет. Есть некий критерий, отважусь назвать который - абсолютным, это - критерий умения воссоздавать символы. (Не создавать, а именно - вос-создавать. Природа искусства - мимесис, и художник лишь преобразует слегка ту общую мозаику творчества, которой автор - природа.)
      "И нет ни времени, ни пространства. И мы
      пользуемся всем этим для простоты..."
      А.Белый "Возврат"
      Выявление законов развития человека (как индивидуума, так и - человека объективного, творца) - собственно и есть наипервейшая задача искусства. Ах нет, я не собираюсь ко всему прочему наделять наше несчастное искусство какими-то ещё "законами" и "обязанностями" - этим, с позволения сказать, бредом занималось несчетное количеств весьма уважаемых нами и вами людей, полно же!
      Однако, человек всегда пытался хоть как-то, но "остановить время" при помощи простейших приспособлений - стихов, картин, скульптур и пр. Каждое произведение искусства - особая форма, привязанная более ко времени, чем к пространству, оно - свидетельство конкретного континуума. Отсюда - каждое произведение искусства - является своего рода символом того духа, который существует отныне в форме (отныне, т.е.: геометрически изображаемой видом луча - наличествует точка отчета, конечная же точка геометрически отсутствует!) и символом формы, которая, видоизменяясь (за счет изменений восприятия наблюдателей нашего произведения искусства), сохраняет в себе некую ложную цельность, о смысле которой люди, удаленные от точки создания формы, догадываются лишь с трудом.
      Отсюда - "искусственные символы" существуют - помимо людей. У людей же по отношению к ним вырабатывается некий условный рефлекс.
      Любой вполне обpазованный человек в принципе способен вспомнить, что, скажем, Аpкан XVI ("Башня") трактуется как тюрьма, гибель, но - вмиг замнется наш умный собеседник, если задать ему вопрос: а почему? Также невозможно подчас объяснить (обосновать) те или иные законы, по котором пишутся иконы и поются мантры. Да и надо ли?
      Ведь мы так и так привыкли к символам.
      "Может быть, наши капризы разлагаются на
      железные законы необходимости. Или законы
      необходимости - только привычки, укоренившиеся в
      веках..."
      А.Белый "Возврат"
      ...Возникает непреодолимое желание дистанцироваться от известных уже символов и попытаться разобраться в их природе.
      А происходит желание это в тот период в искусстве, следует назвать который - эклектическим.
      И ознаменовывают период сей произведения, в которых, как в хорошем отстойнике, собираются (волею автора, но - более: волей ситуации) символы и знаки континуумов, как - прошедших, так и - континуума настоящего. "Дон Кихот", "Божественная комедия", "Гаргантюа и Пантагрюэль" - образцы эклектического восприятия мира, желания не столько создавать нечто "новое", сколько - откомментировать старое (в континиуме настоящего).
      "Не хочу осаждаться в колбе, - ворчал
      бактериолог."
      А.Белый "Возврат"
      Сейчас подобное видение мира наградили термином "пост-модернизм". Что же лежит в основе этого самого "поста..."? Нетрудно установить несколько общих положений.
      1. Наличие "отстраненной формы". (От чего?) Сама по себе являясь символом (об этом было в предыдущих абзацах), форма лелеется автором, настолько, что - уводит в смысл сама. И в этом случае мы уже можем её воспринимать отдельно от "смысла произведения". Форма начинает нести на себе - более тонкий, сакральный смысл, становится "мантрой", непостижимой, но - понятной.
      2. Наличие определенной дистанции автора, - персонажи (символы, знаки и пр.) указывает на ироническое отношение автора к происходящему в его произведении. Но, только "отстранясь", ведь можно увидеть полную картину изображаемого действа. Отстранение, несомненно, лишает автора некоторой доли искренности, однако позволяет ему более цельно оценить свои "любовь и ненависть" по отношению к изображаемому.
      3. Наличие определенной идеи, которая существует помимо и отстраненной формы, и отстранения автора от содержания. Произведение всеми силами стремиться стать мифом, элементом объективной природы (бога, социума и пр.).
      "Совмещение в одном отрывке или стихе
      всех трех сторон ведет к символизму..."
      А.Белый "2-ая, Драматическая симфония"
      О, я слегка покривил душой - определение символизма Андрея Белого мне известно было давно. Нисколько не пытаясь оправдаться в "притягивании за уши" моих рассуждений к "вместо предисловия" "2-ой, драматической" симфонии, хочу однако ж лишний раз указать: двадцатиоднолетний юноша (тогда еще!) Борис Бугаев влегкую так сформулировал нашу с вами "магистральную линию" развития нынешнего искусства. (Более - литературы, так как - сколь не были бы занятными рассуждения об метафизическом влиянии симфоний Андрея Белого на музыку и живопись, здесь рассуждений мы вести не будем.)
      Однако, вот некоторая странность: тем, кто хоть раз в жизни держал в руках киносценарии, знакомы такое понятие как "раскадровка". Беглого взгляда лишь хватит, чтобы понять - симфонии написаны во принципам этой самой "раскадровки". Указаны планы, даны четкие положения - кто, как и где - какие функции люди, предметы, цвета, музыка - выполняют... Каждую строчку можно снимать как кадр. Опередил время? Случайно открыл? - в сущности, без разницы. Но - нашел связующую точку между музыкой, литературой и кинематографом (хотя, какой тогда к богу в рай - кинематограф? не было ещё никакого "кинематографа"!).
      А сценарии уже были. Наиболее среди них, конечно, "классический сценарий" - симфония "2-ая". Но, "Кубок метелей", скажем, напоминает раскадровки Параджанова, а "Возврат" - Гринувейя.
      "В термодинамике работоспособность
      определяется разностью между очагом и
      холодильником. Работа исчезнет с равномерным
      количеством тепла здесь и там..."
      А.Белый "Возврат"
      И как ещё из "1-ой" не сделали добрую видео-сказочку в духе "Легенды" или "Бесконечной истории"? Мы перелопачиваем труды Толкина, Муркока, ле Гуин, но - фэнтэзи! - то самые классические, где "законы магии не противоречат законам науки", вот они - "1-ая, Северная" (более сказка) и "Возврат" (более фантастика). Там - все атрибуты наших любимых фентэзи...
      То, чем многие из нас живут сейчас, здесь, в конце ХХ-ого века.
      А на заре века в доме No.55 происходило (как бы сейчас сказали, тусовка) - мистическое общество "Аргонавты". Собирались люди, активно подменяющие докучный быт дивными сказками. "Виндалий Левулович Белорог" один из них. Попросту говоря, Борис Бугаев. Сказка становилась реальностью, чтобы превратиться в литературу. Литература переплеталась с реальной жизнью, мистики спорили, Вл.Соловьев ходил по крышам... Нина Петровская, Люба Менделеева, Надя Львова... Для нас - "они были первыми". Кто подсознательно, кто сознательно вполне - пытаемся сейчас жить по их законам.
      Андрей же Белый оставил нам... дельное "руководство по эксплуатации".
      И теперь, когда мы переживаем, если не - разлом, то, быть может, - эхо разлома, весьма и весьма целесообразно было бы обратиться к оригиналу, к единственному оригиналу.
      "Оба они думали: Сколько на свете
      специальностей и сколь широка каждая
      специальность!.."
      А.Белый "Возврат"
      Но наш "оригинал" - в форме. Отчасти похожая на форму Библии, отчасти на - форму сочинений Ницше, наша форма, форма наших и жизни, и творчества, - калейдоскоп налепленных друг на друга незамысловатых картинок, объединенных, нет, точнее - объединяемых неким мистическим знаком рока: обреченности, но и - веры. (а вот и Аркан XV - "Дьявол".) Не случайно - мы должны быть благодарны двум Скорпионам (как я уже, кажется, говорил): Белому и Хлебникову.
      Серые кардиналы современной литературы, они, оставаясь в тени, неизменно влияли (и влияют) на тончайшие ходы развития нашей "художественной мысли". Не скрою, что в этой системе меня более интересует Андрей Белый. Он - старик, Хлебников - дитя. Белый - Маг, держащий перед собой знаки мира (символы четырех стихий), Хлебников же - Безумец, вечно шагающий в пропасть. Белый - собирает знаки, Хлебников - отдает их. Белый начинает XX век, Хлебников - его заканчивает. Белый - Бальдур умирающий, Хлебников - Бальдур воскресающий.
      Поэт-математик и математик-поэт, оба - композиторы. Оба - нашедшие свою дистанцию по отношению и к миру и - к читателям. Оба - отстраненные от "мирской" жизни, Белый - за счет "ухода" во внутреннее, Хлебников - во внешнее.
      Беловское определение "годится" и для Хлебникова. Прежде всего Хлебников трагически религиозен, следовательно - произведения его идейны, идеи же (на человеческом уровне) выражаются парадигмами символов. Кроме того, - Хлебников достаточно дистанцирован от мира, подобная дистанция позволяет ему быть несколько ироничным (я бы добавил - исступленно ироничным) по отношению к своим "парадигмам символов". И наконец Хлебников предельно музыкален, его более заботят общие аранжировки произведений, нежели отдельные мелодические находки, он - идеен.
      ..."Триединое" определение символизма живо и значимо до сих пор. Впрочем, мы уже понимаем, что - здесь имеется ввиду не символизм как "литературное движение", а как - общий принцип восприятия "природы" природы. Смерть Ньютона не отменила его законы. Да и "законы свои" вовсе не он придумал. Яблоки падали с деревьев и до нашей эры и - во время её. Так и символизм. "Предметы, кивающие друг на друга", как были - так и остались, но теперь уже - исполненные нашим знанием о них.
      Стиль переписки в компьютерной сети "Фидонет" как-то очень похож на стиль "2-ой" симфонии - случайно ли? Образы, заключенные в знаки, вживаются в наше сознание, вырабатывая на основе старых - новые условные рефлексы. Математический век обнажения и эксгумации. Неслучайно ему соответствует карта ХХ-ого Аркана - "Страшный Суд". Эсхатологические чаяния "московских мистиков" - сбываются. И новые мистики уже выколдовывают из просторов России высокое будущее, но: