Пламя страсти

Но Абулшер положил ее на бок и лег рядом. Его фаллос теперь оказался у ее рта, она сомкнула вокруг него губы, легко прихватила зубами, потом язык лег на раскрасневшуюся головку, возбуждая новое, еще более сильное желание… Голова тхальца поместилась между раскрытыми ногами Эвелин, его темные губы встретились с набухшими коралловыми губами ее гениталий, втянули и всосали в себя горько-сладкий сок, который источало щедрое женское тело…

Эвелин совсем забыла, зачем она сюда пришла. Забыла, что здесь – западня для Абулшера. Сейчас для нее не существовало ничего, кроме олицетворения мужской силы, которой она обладала, кроме плотоядного сладострастия, разлившегося по ее телу.

Они долго лежали, наслаждаясь взаимными ласками… Напряженный член почти не шевелился в ее устах, точно так же, как и его язык, припавший к чувствительной к ласкам маленькой почке…

Они вместе шли к цели своего соития…

Почувствовав, что эта цель близка, смуглый мужчина лег на белую женщину. Только сейчас его член мягко вошел в давно ожидающий альков ее истомленного вместилища, глубинные мускулы которого сразу обхватили его так, что конвульсии и судороги прокатились по обоим сцепившимся телам.

Пульсации его и ее оргазмов начались в одно и то же мгновение…

* * *

Эвелин лежала с закрытыми глазами. Ей виделся громадный орангутанг, который протягивал к ней мохнатые лапы. Она ударила его по ним, обезьяна исчезла. Эвелин посмотрела на себя и увидела, что по бедру стекает струйка крови. Кровь сочилась из ранки оставшейся после змеиного укуса. Сама змея обвилась вокруг ее колен…

* * *

Она не слышала, как открылась дверь, но сквозь сон почувствовала на себе чьи-то взгляды. Испугавшись, она привстала и увидела Абулшера, который стоял между двумя вооруженными солдатами. У него был вид загнанного зверя. Сильные руки повисли, как плети. Зеленые глаза потухли. Эвелин решила, что продолжается ее кошмарный сон.

Из оцепенения ее вывел резкий голос Брайана:

– Одевайтесь, Эвелин, нам нужно идти.

Эвелин повернула голову. Абулшера уже не было.

Это был сон или нет?

Она машинально взяла рубашку, но одеть ее не смогла. Веки отяжелели, комната исчезла в плотном тумане…

Она очнулась оттого, что Брайан тряс ее за плечо.

– Эвелин, надо торопиться, нас ждут.

Еле двигаясь, она оделась. Они спустились вниз, где стояли солдаты и собралась пестрая толпа туземцев. На улице ожидала запряженная четверкой лошадей крытая повозка, напоминавшая старинную карету. В ней им предстояло проделать долгий путь до Мултана. Эвелин забралась на поставленную внутри походную кровать и забылась в тяжелом сне.

* * *

Утро следующего дня они встретили в дороге. Эвелин проснулась с чувством необыкновенного облегчения. У нее было ощущение, что она выздоровела после тяжелой болезни. Она подумала, что наконец-то излечилась от лихорадки, имя которой – Абулшер Джалис. Сейчас она была уверена, что окажись Абулшер рядом, он уже нисколько не взволновал бы ее.

Чем ближе они приближались к Мултану, тем вежливее и учтивее становился Брайан. Эвелин была благодарна ему за это. Ей не хотелось терять обретенную свободу, на его ухаживания необходимо было бы отвечать, а сейчас она нуждалась в одиночестве. Он понял это даже раньше, чем она.

Брайан сказал ей, что должен остаться в Мултане, и таким образом до Саргохабада ей придется ехать одной. Это было как раз то, что устраивало Эвелин.

Он начал называть ее "мисс Беллингэм", и это тоже нравилось Эвелин.

Когда им оставалось провести вместе всего несколько часов, он обратился к ней: – Мисс Беллингэм…

Она тоже решила перейти на полуофициальный тон:

– Да, мистер Брайан?

– Знаете, мисс Беллингэм, я должен написать о вашем деле доклад. И я хотел бы заверить вас, что он будет написан так, что не бросит никакой тени на вашу честь. Там не будет ни одного компрометирующего вас слова…

Она благодарно сжала его руку. Эти слова подводили черту под всем случившимся.

В Мултане они пообедали в ресторане и выпили шампанского. Он посадил ее в ту же повозку, не упустив из вида ничего из тех мелочей, которые могли бы потребоваться в дороге. До Саргохабада она ехала в сопровождении взвода солдат. Большую часть пути она проспала.

* * *

До рассвета оставалось около часа. Эвелин разбудили шаркающие шаги слуг.

В холле скребли каменный пол. Встав с постели, она заглянула в соседнюю комнату. Миана еще спала.

Эвелин босиком побежала в ванную, где встала под холодный душ. Когда она одевалась у себя в комнате, то услышала скрип гравия, доносившийся из сада. Выглянув в окно, она увидела отца, который торопливо шел по дорожке.

Значит, что-то случилось… Смутное предчувствие шевельнулось в душе Эвелин, ее потянуло вслед за уходящим полковником.

В саду царил полумрак, она успела заметить, куда направлялся отец – он шагал в сторону плаца. Она выбрала другой путь, он вел туда же, но шел через примыкавшую к плацу с противоположной стороны аллею. Там росли густые кусты, за которыми ей однажды уже приходилось прятаться.

Плац был пуст. Но почему-то Эвелин была уверена, что здесь должно произойти нечто очень важное… Небо уже посветлело, с отрогов гор тянуло прохладой. Открытые руки Эвелин покрылись гусиной кожей, она хотела потереть их, как вдруг услыхала топот солдатских сапог.

На плац входила колонна сипаев, они шли полотно, каждой из рот командовал английский офицер. Колонна разделилась на две, каждая из них еще на две. Вскоре на плацу выстроилось каре, в одной из четырех сторон живого квадрата остался неширокий проход. К нему устремилась новая группа людей, у которых в руках были длинные доски. Они прошли в центр каре, положили доски на землю и склонились над ними.

Не прошло и четверти часа, как в центре плаца высилось какое-то сооружение. Сердце Эвелин сжалось… Это была виселица!

Эвелин сразу поняла, для кого предназначалось это орудие казни.

Стало быть, они не расстреляют его, а повесят!

Индус-субадар, один из офицеров роты сипаев, размеренными движениями прилаживал к виселице веревку. Сейчас он был единственным, кто двигался на этой гигантской сцене, все остальные замерли и ожидали…

Застучали полковые барабаны, сначала тихо, потом громче и громче. Субадар закончил свою работу, точно в середине горизонтальной планки висела петля, в качестве противовесов были приспособлены многопудовые камни. Барабанщики выстроились и образовали коридор, ведущий к виселице. Появились старшие офицеры, Эвелин узнала хмурое лицо отца.

И наконец, ввели Абулшера. Он был очень бледен, волосы на голове были обриты, связанные руки заведены за спину.

Его поставили в дюжине шагов от виселицы, двое солдат-сикхов встали по бокам с саблями наголо. От старших офицеров отделился майор-шотландец, он развернул лист бумаги и стал читать приговор.

До Эвелин долетели последние слова: "…

Повешенным за шею, пока не умрет. Да смилостивится Господь над его грешной душой!".

Эвелин захотелось позвать Абулшера, подать ему знак, как-нибудь привлечь его внимание. Сейчас больше всего на свете она желала, чтобы он знал о ее присутствии. Она старалась разглядеть лицо тхальца, однако оно выглядело отчужденным – он уже простился с этим миром…

Субадар накинул ему на голову мешок. Солдаты-сикхи, уже без сабель, поддерживая под локти, сделали вместе с осужденным последние шаги. Вот уже петля обвилась вокруг шеи… Барабаны забили в полную силу. Ноги потеряли опору… Тело задергалось, качнулось и быстро затихло…

Эвелин сидела на земле, сомкнув веки. Больше не было сил смотреть туда…

Она ненавидела всех их – палача, офицеров, собственного отца… Но больше всех она ненавидела себя.

Потоки слез хлынули из глаз, она до крови закусила губы, чтобы сдержать громкие рыдания…

* * *

Миссис Дженнингс поднялась с кресла, зашуршав нижними юбками, и позвонила маленьким колокольчиком. Когда вошел слуга, она сказала:

– Принеси еще чаю.

Потом она обратилась к Эвелин:

– Эвелин, дорогая, вы ведь выпьете еще чашечку?

Эвелин сидела на диване между двух гарнизонных дам, каждая из которых отличалась весьма внушительными габаритами. Ее мать сидела в противоположном углу гостиной и что-то вполголоса рассказывала жене шотландского майора.

Миссис Дженнингс была очень довольна собой. Ей удалось первой заполучить к себе Эвелин, ставшей местной знаменитостью. Миссис Дженнингс расценивала это, как свой крупный успех в соревновании между женами офицеров военного городка. Сегодня к ней пришли многочисленные гости, и она умело играла роль удачливой хозяйки. Повернувшись к Эвелин, миссис Дженнингс повторила то, что уже говорила в этот вечер:

– Я восхищаюсь вашей храбростью, Эвелин. Если бы, не дай Бог, я оказалась на вашем месте, то умерла бы от страха…

Со всех сторон на Эвелин сыпались вопросы:

– Они обращались с вами прилично, мисс Беллингэм, это правда?

– А вы видели их женщин?

Эвелин вовсе не требовалось самой отвечать на подобные вопросы. За нее это прекрасно делала мать, которая не без тщеславия подтверждала достойное поведение своей дочери.

* * *

Прошла неделя после казни Абулшера. Первое время Эвелин не находила себе места и ходила, убитая горем. Потом, к ее немалому удивлению, одно за другим последовали приглашения – то на обед, то на чай, то на бал, дававшийся в ее честь. Она старалась уклониться от них, ей хотелось уединиться, спрятаться от любопытных взоров, не выслушивать назойливые вопросы. Но потом она поняла, что Брайан своим рассказом сделал из нее настоящую героиню.

Согласно его версии, мисс Беллингэм была похищена коварным тхальцем, требовавшим за нее огромный выкуп. По этой версии выходило, что никто не дотронулся до Эвелин даже пальцем, что она проявила чудеса стойкости и отваги.

Эвелин была благодарна Брайану за то, что он не искал с ней встреч, а когда они виделись последний раз, он лишь вежливо осведомился о ее здоровье и обращался к ней не иначе, как "мисс Беллингэм".

Однако, несмотря на внешнее правдоподобие рассказа Брайана, не все были убеждены в его искренности. Эвелин чувствовала, что некоторые относятся к этой истории скептически и даже с подозрениями. Она убедилась в этом, когда, находясь с матерью в одном из магазинов, она случайно подслушала разговор двух женщин, одна из которых высказывала свои соображения:

– Сначала убили бедного Фрэнсиса, а потом сразу похитили ее. Не может быть, чтобы эти события не были связаны… Кто знает, не спровоцировала ли она этого туземца… Ведь просто так он вряд ли стал бы рисковать…

Миссис Беллингэм тоже услышала эти слова. Она отвернулась и заплакала.

Придя домой, она сказала Эвелин, вытирая красные от слез глаза:

– Я сама все больше убеждаюсь в том, что действительно есть какая-то зловещая связь… Если бы ты не отказала Фрэнсису, то он вел бы себя иначе, он не был бы столь неосторожным, он не стал бы удаляться от гарнизона без сопровождения… Мне кажется, что на нас легло пятно, от которого теперь уже не избавиться…

Эвелин чувствовала, что мать изменила свое отношение к ней.

После ее возвращения их взаимоотношения стали прохладными. Казалось, мать не была склонна верить словам Брайана. Она давала понять, что никогда не простит Эвелин ее отказа Фрэнсису, что все случившееся с Эвелин только в лучшем случае можно считать позорным скандалом… Много раз она говорила, что Эвелин не так просто теперь будет найти подходящего мужа. Какой мужчина может быть уверен, что до Эвелин действительно не дотрагивались эти проклятые туземцы?

Потеряв терпение, Эвелин повернулась к матери:

– Мама, прошу тебя, перестань плакать. Я все обдумала. И кажется, я нашла хороший выход. Будет лучше всего, если вы отправите меня в Англию.

Миссис Беллингэм перестала всхлипывать.

– Ты вправду так думаешь, Эвелин?

– Конечно, мама. Дядя Джеймс и тетя Мэрион будут рады, если я поживу у них. Это позволит окончательно забыть про всю эту историю.

Миссис Беллингэм досуха вытерла глаза, слова Эвелин явно придали ей бодрости. Она взяла руку дочери в свою и доверительно зашептала:

– Твой отец будет чувствовать себя гораздо лучше, когда будет знать, что ты дома, в Англии… Ты знаешь, все это время он так мучился бессонницей…

* * *

Со следующего дня начались сборы. Было решено, что Эвелин доедет на лошадях до Бомбея, а там сядет на пароход. Эвелин стала готовить подарки для английских родственников.

Через три дня после разговора с матерью они с Мианой возвращались из магазинов. Их сопровождали двое солдат, без них теперь Эвелин не выходила из дома. Один из солдат и Миана несли пакеты с покупками, Эвелин шла налегке.

Когда до ворот их сада оставалось около сотни метров, Эвелин заметила впереди четырех туземных женщин. Они несли на головах переполненные корзины и двигались в сторону квартала, где жили семьи офицеров-индусов. Одна из женщин, маленькая и худенькая, оступилась и уронила свою корзину. На землю выпали связки бананов. Женщина нагнулась, чтобы их подобрать, чадра ее на мгновение откинулась и женщина устремила свои глаза на Эвелин.

У той упало сердце – она узнала Джамилю, младшую жену Абулшера. Эвелин застыла на месте.

Как ни в чем ни бывало, Джамиля водрузила корзину на голову и мелкими шажками догнала остальных женщин.

Эвелин захотелось взвыть от страха. Она успела поймать мимолетный взгляд девчушки, в котором угадывалось торжество охотника, настигшего свою жертву… Эвелин сжала руку Мианы и заторопила ее…

В эту ночь Эвелин не осмелилась спать одна. Она попросила Миану перенести кровать в ее комнату. Ей не давал покоя вопрос: что делает Джамиля в Саргохабаде? А вдруг ее появление – предвестник мести за Абулшера?

Едва дождавшись утра, Эвелин принялась упрашивать отца отправить ее в Бомбей как можно скорее. Она попыталась объяснить свое беспокойство, но полковник Беллингэм счел это чрезмерной нервозностью.

Эвелин боялась выходить из дома. Все свое время она тратила на сборы, на упаковку своих чемоданов.

Прошло два дня, и мало-помалу страх начал улетучиваться. Эвелин стало казаться, что она преувеличивает опасность. Взволновавшая ее встреча теперь казалась случайной и ничего не значащей. Она даже набралась храбрости и отправилась с Мианой к кварталу, где жили туземцы. Они дошли до дома, где раньше жил Абулшер. Теперь дом занимал чернобородый толстый сикх, у которого была куча детей. У знакомых индусов Эвелин осведомилась, не видели ли они в городе младшую жену Абулшера. Оказалось, что никто ее здесь не видел.

Эвелин успокоилась. Ее мысли были уже далеко отсюда. Она представляла себе чудесный Бомбей, предвкушала прелести путешествия по морям, грезила родной Англией. У нее там будет столько развлечений! А сколько появится новых друзей! Теперь она и сама поверила Брайану и смотрела на все происшедшее с точки зрения его отчета о ее злоключениях. Фрэнсис и Абулшер, аксакал и племя страшных джелилов, Нурахмад-хан и Имхет – все они сейчас были от нее так же далеки, как, например, персонажи книги, рассказывающей о фантастических путешествиях Гулливера.

Словом, жизнь представлялась прекрасной…

* * *

Был августовский полдень. Солнце палило нещадно. Деревья, кусты и цветы замерли в ожидании вечерней прохлады. Эвелин сидела в своей комнате, отдыхая от суеты, связанной с предстоящим отъездом.

Полковник Беллингэм отправился на учения с одним из батальонов, а его жена ушла к пастору, чтобы помочь приготовить церковь гарнизона к очередному богослужению. Слуг отпустили до обеда, лишь Миана спала на тенистой веранде.

В маленькой комнате Эвелин было особенно душно. Эвелин опустила шторы и, сняв платье и трусики, осталась в одной легкой сорочке. Она легла на кровать и подумала, что сейчас погрузится в беззаботный сон, а когда проснется, то жара уже спадет. Она закрыла глаза…

Не просыпаясь, Эвелин ощутила на себе грузную тяжесть. Она попыталась освободиться, но ничего не получилось. Тогда она заставила себя проснуться и замигала со сна глазами. Волна леденящего душу ужаса накатила и парализовала ее. Перед ней были горящие глаза Имхета!

Не произнося ни слова, он связал ей руки и ноги, потом сорвал рубашку и всунул ее в рот Эвелин. На мгновение застыл перед ней, пожирая глазами беспомощное, но прекрасное в своей наготе тело. Потом он набросился на нее, как бешеный пес. Он кусал ее груди, рвал зубами соски, словно хотел лишить их нежно-розовых кончиков…

Эвелин забилась, будто пойманный зверек, но груз мужского тела не позволял ей шевелиться. Бросая свирепые взгляды, он протолкнул свои колени меж ее ног и с силой раздвинул их. Шнуры, державшие ее лодыжки, больно врезались в кожу. С диким ожесточением он принялся колотить ее по бедрам. Его руки то сжимались в кулаки, то хлопали наотмашь упругую плоть. Он добрался до пространства между ее ног и без остановки лупил по той части женского тела, на которую в первую очередь была нацелена яростная месть за убитого брата. На съежившиеся интимные губы, которые столько раз сладострастно трепетали и жадно открывались навстречу могучему фаллосу, сыпался град жестоких ударов. Имхет должен был наказать эту хищную злополучную яму, заглатывавшую мужскую силу и послужившую причиной трагедии…

Первобытная ярость достигла крайней точки, тхалец ничего не видел перед собой, кроме ненавистной, прятавшейся от него норы, в которой притаился злой дух, лишивший его самого близкого на свете человека. Ему надо было сокрушить, раздавить, растерзать ее…

Эвелин извивалась и дергалась от невыносимой боли, из забитого рубашкой рта неслись заглушенные стоны. Хмельной пароксизм расправы разжег мужской инстинкт, фаллос Имхета выпирал из холщовых штанов, словно страшное привидение, закутанное в саван. Но он не поддавался призыву восставшего органа, продолжая разделываться с плотоядной самкой, пока, наконец, не выбился из сил. Он рухнул на нее, сквозь его стиснутые зубы прорвались сдавленные рыдания…

Он безжизненно лежал на ней, тяжело дыша, и постепенно приходил в себя. Затем он медленно приподнялся, перевернул ее и поставил на колени перед собой. Грубым рывком раздвинул полушария ягодиц и вонзил в тесный сжавшийся ход дубиноподобный орган.

Эвелин содрогнулась от колющей боли, но помимо ее воли, мышцы расслабились, в ней всколыхнулось желание… Боль уже не пронизывала ее, тело непроизвольно стало отзываться на волнообразные движения бившегося в ней фаллоса. Ее бедра сами собой настроились на синхронные с мужскими выпады, чтобы забирать от каждого движения как можно больше наслаждения.

Рука Имхета протянулась к мохнатой горке ее лобка, пальцы отыскали увлажнившийся вход в лоно ее…

Отчаянно дернувшись, Эвелин попыталась исторгнуть из себя когтистые пальцы, но это только усилило раздирающую боль. Он проталкивал всунутые пальцы все глубже… Внутри ее был уже весь кулак. Дикая боль стала нестерпимой, Эвелин с ужасом подумала, что не вынесет этого…

Женский организм агонизировал, но похоть брала свое: сладострастная жижа, которой истекало лоно ее, орошало волосатое орудие пытки.

Втиснутый во влагалище Эвелин кулак разжался, острые длинные ногти стали разрывать ее внутренности. В ответ на это обжигающие спазмы стали одна за другой сотрясать изнемогающее тело…

Это был самый сильный оргазм в ее жизни! "И последний!" – промелькнуло в угасающем сознании…

Мужчина оставил ее. Почти без чувств, Эвелин повалилась на бок. Перед глазами стоял густой туман…

Вдруг туман пронзил блеск стали. Она увидела кривое лезвие ножа…

Рядом с кинжалом возник огромный фаллос, он был в крайней стадии возбуждения. Из него вылетела струя молочно-упругих капель…

Это было последнее, что она видела…

Всаженное под прекрасную левую грудь лезвие разом заглушило подрагивание ее охваченных сладострастием бедер.

И тогда бесшумно опустился плотный багрово-черный занавес…

* * *

Душным вечером мисс Эвелин Беллингэм была найдена убитой в своей постели. Труп обнаружила ее старая няня Миана. Войдя в комнату, она пронзительно закричала и бросилась прочь. Через час прибыла миссис Беллингэм. Но к тому времени здесь уже побывал комендант гарнизона с врачом, фельдшером и медсестрой. Они убрали окровавленные тряпки и привели тело в порядок. Лицо пришлось прикрыть, чтобы мать не увидела изувеченный нос – кончик его был отрезан.

Убийство осталось нерасследованным. Никто не сомневался в том, что оно было вызвано местью, но властями не удалось найти убийцу. Его нужно было разыскивать в горах – все знали, что это безнадежно. Как в Дели, так и в Лондон были посланы подробные доклады, которые осели в архивах…

Полковник Беллингэм вышел на пенсию, вместе с женой они уехали в Англию. Вскоре после случившегося полк получил приказ передислоцироваться на юг, под Бангалор. В Саргохабаде появились новые люди. Все, что произошло с Эвелин Беллингэм со временем превратилось в легенду.