Джейк Кардиган (№3) - Лаборатория Тэк

На втором этаже Джейк пробрался через другую, столь же задымленную комнату, на этот раз – с пятнадцатью клиентами. За роялем цвета слоновой кости, установленным в углу, сидел сам Арт Тэйтам.

Через высокую узкую арку дверного проема Джейк вышел на пандус, а по пандусу поднялся к весьма крепкой на вид двери с надписью «УПРАВЛЕНИЕ».

Он два раза постучал.

Никакого ответа.

Джейк постучал снова.

На этот раз толстая металлическая дверь приоткрылась на несколько дюймов.

– Oui?

Было странно, как это шепот может быть визгливым.

– Пепе, это я, Джейк.

– Джейк... какой?

– Джейк Кардиган. Мы говорили с тобой по видеофону десять минут назад.

Дверь приоткрылась чуть шире.

– По виду вроде похоже на тебя, mon ami.

– Вполне естественно, Пепе, так как это и вправду я. Ладно, впусти меня, и поговорим.

Дверь приоткрылась еще, но лишь настолько, чтобы Джейк мог боком протиснуться в холодную, тускло освещенную рубку управления аппаратурой «Хот-Клаба».

Пепе Нервьез, крошечный узкоплечий человек с запавшими глазами и большим острым носом, обладал крохотными усиками, напоминавшими клочок ваты, и туго вьющимися седыми волосами.

– Закрывай дверь быстрее, пожалуйста, – попросил он и бросился на свое рабочее место, к пультам управления, перед которыми стояло высокое мягкое кресло. Ряды мониторных экранов показывали все происходящее на пяти этажах джаз-клуба. Схватив наушники, Пепе несколько секунд напряженно вслушивался в музыку, исполняемую группой Джелли Ролла Мортона.

– Merde, труба опять барахлит.

Он осторожно повернул одну из ручек на пульте.

– Как тебе кажется, так лучше?

Сняв наушники с головы, он протянул их Джейку.

Джейк проигнорировал и вопрос, и предложенные наушники.

– Из разговора по видеофону я понял, что ты продолжаешь заниматься информационным бизнесом.

– Продолжаю, oui, продолжаю.

Уронив наушники на пульт, Пепе Нервьез вытащил из кармана носовой платок, вытер пот со лба, сунул платок обратно в карман и схватил другие наушники.

– Нет, non, non Dieu![21] Они подсунули нам для оркестра Дюка Эллингтона дефектного Кути Уильямса. Ты только послушай, какой ужасный глухой звук.

– Чего-то ты сегодня малость дерганый.

Прислонившись к стене, Джейк внимательно разглядывал Пепе.

– Управлять одновременно пятью джазовыми концертами, каждый из которых должен звучать идеально, – тут задергаешься.

Пепе ткнул пальцем в кнопку на правом пульте.

– Теперь придется подключать к эллингтоновской команде новую трубу.

– Значительно более нервный, чем когда мы виделись в последний раз.

– Так сколько лет прошло, mon ami. – Через плечо Пепе бросил взгляд на Джейка. – Не забывай к тому же, как меня называют. Пепе Нервьез[22]. Ты же понимаешь, что это не ненастоящая фамилия, а прозвище, и прозвище это мне дали потому, что я действительно всегда очень нервозный. Все время взвинченный. А это еще что такое?

Вскочив на ноги, он с несчастным видом указал на один из экранов.

– Бад Пауэлл свалился с табуретки.

– Слушай, Пепе, – сказал Джейк. – Я вот тут подумал – наверное, ты сегодня слишком занят и не сможешь поговорить со мной о деле.

– Да подожди ты, подожди.

Пепе быстро подкручивал какие-то ручки, щелкал тумблерами, нажимал на кнопки. Теперь он нетерпеливо махнул Джейку рукой.

– Bon[23], он сел на место и теперь играет «Un Poco Loco»[24].

Облегченно вздохнув, Пепе Нервьез поглубже уселся в кресло.

– Так что же насчет информации про Зака Рольфе? – невозмутимо настаивал Джейк.

– Его репутацию не назовешь такой уж безупречной, но ничего чересчур криминального я про него не слыхал. После твоего звонка пришлось покопаться в его жизни поглубже.

Пепе снова извлек носовой платок и промокнул им свежие капельки пота.

– И вот буквально только что я узнал, что Рольфе посещает «Великую иллюзию». Это такой шикарный электронный бордель, совсем рядом отсюда. Любимое его местечко.

Пепе еще раз вытер свой лоб.

– Если забежишь туда сегодня, можешь узнать о нем побольше. Скажи мадам Нана, что тебя послал я.

– Может, я так и сделаю.

– В настоящее время моя такса за информацию такого рода пятьсот долларов.

– В настоящее время я плачу за информацию такого рода двести долларов.

– Это очень, mon ami[25], очень далеко от настоящей, справедливой цены.

Джейк протянул Пепе две сотенные бумажки.

– Ты поосторожнее с ценами, а то ведь всех клиентов распугаешь.

– Ну ладно.

Пепе Нервьез нервно передернул плечами.

– Раз уж мы с тобой старые приятели, я приму от тебя этот гонорар. От кого-либо другого – это был бы плевок в морду.

Он схватил купюры.

– Если тебе потребуется... Merde![26] Почему на сцене нет Джелли Ролла? Ему еще рано на перерыв.

– Спасибо за помощь.

Джейк вышел из комнаты, плотно затворив за собой дверь, спустился вниз и вышел на улицу.

Не успев пройти по улице и полусотни футов, он снова вляпался в историю.

Глава 7

Система вентиляции бывшего парижского метро, ныне превращенного в жилой район, как всегда барахлила, и подземные улицы густо заполняла какая-то вонь. Работа голографических проекторов также оставляла желать много лучшего. Парк, мимо которого Гомес шел к расположенному на третьем подземном уровне дому Лаймхауза, то и дело отключался. Царственные деревья – то ли сосны, то ли еще что-то там, Гомес в этом плохо разбирался – через нерегулярные промежутки времени бесследно исчезали. Вместо них появлялись голые металлические стены, испещренные яркими пятнами ржавчины и оспинами шелушащейся краски, а заодно – грязные пузырящиеся лужи.

Когда в симулированном парке отключилась трава, тело дохлой собаки, лежавшее рядом с пластиковой чашей фонтана, осталось. Закоченелое, оно раскинулось на ребристых металлических плитах, покрывающих здесь землю.

– Собачка-то настоящая, – глубокомысленно умозаключил Гомес. – Да и то. Даже здесь, внизу, вряд ли кто-нибудь сочтет собачий труп достойным декоративным элементом.

Изящная готическая церковь, стоящая справа, начала дрожать и переливаться. В отличие от травы, она не исчезла мгновенно, а словно медленно, постепенно таяла. Почти совсем исчезнув, когда сквозь нее были уже отчетливо видны пятнистые металлические стены, церковь неожиданно появилась снова.

– Аллилуйя, – благочестиво прокомментировал это событие Гомес.

– Мсье, вы могли бы мне помочь.

К нему приближался одноногий человек с грубо изготовленным деревянным костылем. Покачнувшись, калека прошел прямо сквозь стену вновь возникшей церкви.

– Каким образом? – настороженно спросил сыщик.

– Все, что мне нужно, – это авиабилет в Австралию. Работу я там подыскал, но вот с деньгами у меня сейчас малость напряженно.

– И очень напряженно?

– Не хватает всего семи сотен долларов, мсье.

Слегка улыбнувшись, Гомес протянул десятку.

– Ну что ж, пусть это будет моим взносом.

– Десятка? Да каким хреном я доберусь до Австралии за вшивую десятку?

– Как бы там ни было, начало у тебя положено.

Сочувственно пожав плечами, Гомес двинулся дальше.

– Господи, да ты хоть знаешь, что я – ветеран, – крикнул ему в спину попрошайка. – Я лишился своей долбаной ноги в Бразилии.

Гомес шел не оборачиваясь.

– Хочешь поразвлечься, кудрявый?

В подъезде дома сидела скрестив ноги худенькая девочка лет четырнадцати.

Гомес остановился.

– Чем бы ты ни занималась, главное – не рассказывай мне печальную историю своей жизни.

– А кто говорит о печальном? Три сотни долларов.

Девочка улыбнулась Гомесу. У нее сохранились еще почти все зубы.

– За что, chiquita?

– За ночь развлечений. Со мной.

– Сколько тебе лет?

– А сколько бы ты хотел?

Секунд десять Гомес глядел на темный, теряющийся в тени металлический потолок туннеля.

– Вдовы, сироты и заблудшие, – пробормотал он. – Я так и натыкаюсь на них, особенно под Рождество.

– Если быстро согласишься, кудрявый, я снижу цену до двух сотен. За те же деньги – хороший завтрак утром.

– Вот. – Гомес наклонился к девочке. – Вот пятьдесят долларов. Возьми их, иди домой и устрой себе вечер отдыха.

– Ты намерился меня перевоспитать?

– Что, гиблое дело?

Гомес вложил пятидесятидолларовую бумажку в тоненькую руку с выпирающими костями.

– Ну что ж, adios[27].

Ссутулившись, он пошел дальше.

– Жаль, кудрявый, – сказала девочка вслед ему. – Ты вроде как симпатичный.

– Вот тут она абсолютно права, – сказал себе Гомес, ускоряя шаг.

Лаймхауз ковырялся в маленьком садике, разбитом перед его домом. Он стоял на карачках между грядок с тюльпанами. Возраст этого длинного, тощего человека с трудом поддавался определению, может – тридцать, а может – и все пятьдесят. Левая его рука отливала сильно потускневшим серебром.

– Тебя-то, парень, мне и не хватало, – заявил он, увидев Гомеса, переступившего через низенький белый забор.

– Como esta?[28]

– Не жалуюсь, милок, не жалуюсь. Ты только погляди на эти долбаные тюльпаны!

– Momentito[29], – прервал его Гомес. – Мне отлично известно, что ты, Лаймхауз, был когда-то лондонцем и хранишь верность порядкам и обычаям Веселой Старой Англии дней давно минувших, но, por favor, избавь меня от этого своего жуткого акцента, не корчь из себя актеришку, играющего британца в хреновом театре.

– Что, начальник, малость перебираю?

– Si, малость.

– А вот туристам – нравится. Особенно тем, которые попадают сюда из Великобритании. Понимаешь, для них чем гуще, тем и лучше.

– Результаты есть?

Скрипнув то ли собственными суставами, то ли металлической рукой, Лаймхауз поднялся во весь рост среди своих тюльпанных грядок.

– Будь добр, брось пристальный, оценивающий взгляд настоящего знатока на эти вот тюльпаны. А затем скажи мне, – если ты сможешь сказать, – какие из них настоящие, а какие – просто проекция.

Гомес быстро оглядел шеренги ярких цветов.

– Красные – липа.

От огорчения Лаймхауз даже несколько поник.

– А каким хреном ты догадался?

– Твой проектор едва тянет. Цветы на дальнем конце грядок все время блекнут, чуть не становятся прозрачными.

Присев на корточки, подземный цветовод-любитель вгляделся в красные тюльпаны.

– Да, ни шиша не попишешь, ты абсолютно прав. Вот уж точно, глаза у меня совсем не такие острые, как полагалось бы мне по профессии.

– Не зайти ли нам в твою гостиную?[30]

– Само собой.

Киборг провел Гомеса в уютную гостиную, где в сложенном из грубого камня (искусственного) камине неярко горели дрова (тоже, конечно, проекция).

– Садись. Чай?

– Пока не надо.

Устроившись в глубоком кресле, Лаймхауз задумчиво потер металлическую руку пальцами живой.

– С того самого момента, как ты позвонил мне сегодня утром, я осторожно расспрашивал разных людей.

– И что выяснилось?

Засунув пару пальцев в карман своей куртки, киборг извлек оттуда маленькую видеокассету.

– Я сумел получить вот это, – сказал он, закладывая кассету в щель, раскрывшуюся в металлической руке. – Имей в виду, это – не полный материал, а только фрагмент, минуты на две. Однако интересен этот фрагмент тем, что он не вошел в официальную видеозапись вскрытия нашего покойного друга Джо Бушона.

– Крути.

Гомес подтащил свой стул поближе к хозяину дома.

Лаймхауз раскрыл металлическую ладонь; на ней оказался маленький телевизионный экран. Он крутанул большой палец, и на экране появилось изображение.

– Ох.

Гомеса передернуло.

На белом операционном столе лежали четыре части тела Бушона. Рядом со столом одетый в перемазанный кровью халат врач-андроид разговаривал с белым эмалированным роботом, держащим в руках поднос с какими-то пузырьками.

Лаймхауз повернул металлический указательный палец, и из расположенного под экраном крохотного динамика послышались голоса.

" – ...Нет алкоголя?

– Никаких следов, – ответил белый робот.

– А что же вы нашли?

– Он получил дозу вертиллиума, перорально. Приблизительно за полчаса до смерти.

– Хм-м.

Андроид задумался.

– А как насчет..."

На этом месте фильм кончился.

– Вертиллиум, – начал объяснять Лаймхауз, – это весьма сильный...

– Дезориентирующий наркотик. Si. Знакома мне эта отрава. Гомес отодвинул стул на пару футов.

– А ты знаешь, кто вырезал этот кусок из официальной версии вскрытия?

Информатор ткнул серебряным пальцем куда-то в потолок.

– Некто очень важный. Но кто – не знаю.

– Так узнай.

– Может дорого обойтись.

– У меня приличный бюджет на расходы по следствию.

– К тому же, Гомес, это может быть опасно. И для меня и для тебя.

– Как бы там ни было, я буду крайне благодарен, если ты сделаешь попытку – в своей всем известной осторожной и конфиденциальной манере. У тебя есть для меня еще что-нибудь?

Лаймхауз скромно кашлянул в свою живую ладонь.

– За то, что я предоставил тебе до настоящего момента, я хотел бы получить тысячу долларов.

– Нормальная цена.

– Есть еще кое-что.

Киборг заговорил тише.

– Но тут я не являюсь единственным владельцем. Если ты хочешь получить всю информацию, это обойдется тебе еще в полторы тысячи.

– Кто твой напарник?

– Только тыне кипятись, когда услышишь.

– Приложу все возможные старания.

– Это – Эдди Ангиль.

– Вот же мать твою.

– Прослышав, поисками чего я занимаюсь, Эдди сам пришел ко мне.

– Этот cabron. Если бы выдавали приз за свинство, Ангиль был бы первым кандидатом на постоянное им владение. Если бы провели опрос, кого на земле включить в десятку самых ненадежных и не заслуживающих доверия ублюдков, он бы занял все места с первого по пятое. А может – и шестое в придачу.

– Да я и сам не слишком люблю этого типа, – признал Лаймхауз. – Но у него есть это и – как знаешь. Цена полторы тысячи.

– Могу я сперва ознакомиться с образцом товара?

– Да, у меня есть кусочек аудиовизуального материала. Обрывок разговора о неком артефакте, – объяснил Лаймхауз. – Однако, Гомес, чтобы по-настоящему узнать, что все это значит, тебе придется сходить к Эдди.

– А в какой крысиной норе живет он теперь?

– Отель «Алжир».

Гомес понимающе кивнул.

– Да уж, первоклассная помойка. А этот образец – за него я должен платить?

Лаймхауз почти застенчиво потер свою ногу металлической рукой.

– Ты же понимаешь, если бы дело касалось меня, я бы показал тебе бесплатно. Но вот Эдди – он не признает бесплатных образцов.

– И сколько на ценнике?

– Две с половиной сотни.

– А когда я встречусь с ним – еще полторы тысячи?

– Боюсь, так оно и обстоит, Гомес.

– Обычно ты не занимаешься надувательством.

– Это не надувательство. Во всяком случае, как мне кажется.

Гомес встал со стула. На одной из стен гостиной висели портреты бывших королей и королев Англии, а также людей, рассчитывающих на этот высокий титул в будущем.

– Что-то королева Виктория выглядит здесь сексуальнее, чем в моем школьном учебнике.

– Думаю, художник позволил себе некоторые вольности. А как тебе нравится последний портрет, который я добавил?

– Это который?

– В конце нижнего ряда.

– Король Артур Второй? Это еще что за хрен?

– Возможно, однажды он станет королем Англии.

Лаймхауз встал, его узкое лицо зажглось воодушевлением.

– По праву он должен бы занимать английский трон уже сейчас.

– Английского трона нет, – напомнил Гомес. – Англия – демократическая страна, и уже шестьдесят лет, со времен той революции.

– Это было самое хреновое, что случилось с Великобританией за всю ее долгую историю. – Лаймхауз снова сел. – Изгнать монарха и выбрать президента. Да я ногой не ступлю на эту землю, пока...

– О'кей. В этом деле я соглашусь с тобой и с Эдди, – прервал его Гомес. – Вот две с половиной сотни. И что же я за них получу?

Лаймхауз показал.

* * *

Джейк сперва услышал драку, а лишь потом ее увидел.

В узком переулке, тянувшемся вдоль «Хот-Клаба», что-то происходило.

Кто-то завопил от боли. Затем раздался глухой звук тела, упавшего на землю. Пластиковая банка ударилась о мостовую, послышался звон рассыпанных монет.

– Не надо, пожалуйста.

Джейк бросился к месту драки.

У поворота в переулок в него чуть не врезался летящий по воздуху костыль. Едва увернувшись от несколько необычного метательного снаряда, Джейк повернул за угол.

На грязной, изрытой ухабами мостовой ободранный человек в военной куртке времен бразильских событий и штатских брюках с криками метался из стороны в сторону, в то время как двое здоровенных юнцов, одетых в плотно облегающие черные трико, лупцевали его ногами в корпус и в пах.

– Мы что сказали тебе, засранец?

– Сказали не... ой!

– Что, что? Говори же, ублюдок. Что мы тебе сказали?

– Сказали не... побираться здесь... ой, ой...

– Вот именно.

– Ребята, мне кажется, он вас уже понял. Можете кончать.

Голос Джейка звучал совершенно спокойно.

Самый крупный из юнцов перестал пинать скрючившегося попрошайку и сделал шаг в сторону Джейка.

– А не твое это дело, говнюк.

– Сматывай, – поддержал его второй. – А то тебе самому понадобятся костыль и банка.

– Кончайте, – негромко посоветовал Джейк.

– А долбал я тебя в рот и в ухо.

Первый юнец снова пнул попрошайку в ребра.

Джейк двигался очень быстро. Схватив громилу за левую руку, он заломил ее за спину. Затем, развернув вскрикнувшего от, боли противника, он сильно его толкнул. Тот перелетел узкий переулок и врезался лицом в закопченную каменную стену дома напротив.

Джейк кивнул второму бандиту.

– Пожалуй, тебе самое время уйти куда-нибудь.

– А вот же хрен тебе, ублюдок.

Бандит бросился на Джейка.

Сделав шаг в сторону, Джейк выкинул вперед ногу.

Тяжелый ботинок попал парню в коленную чашечку. Бандит коротко взвыл, выругался, покачнулся и упал на пытающегося подняться дружка.

Краем глаза наблюдая за ними, Джейк наклонился к нищему.

– Ты можешь встать?

Бразильский ветеран одарил Джейка ехидной тонкогубой улыбочкой.

– Само собой, Кардиган.

Он вскочил на ноги.

Двое бандитов уже добежали до выхода из переулка.

Сунув в руку Джейка какую-то бумажку, нищий ловко обогнул его и бросился прочь.

В записке – а это была записка – говорилось: «А ведь попрошайка мог быть и камикадзе. Езжай-ка ты домой, в БЛА».

Глава 8

Привратник пятиэтажного отеля «Алжир» сломался во дни незапамятные и упал на мостовую. Никому и в голову не пришло подобрать его или попробовать отремонтировать. Покрытый ржавчиной, вспоротый и выпотрошенный, исписанный похабщиной на различных языках, он так и валялся слева от входа.

С полчаса назад пошел крупный, холодный дождь; капли звонко стучали по пустой оболочке привратника. Неровная мостовая была скользкой и черной.

Аэротакси Гомеса появилось в поливающем землю дождем ночном небе, прошмыгнуло среди пешеходных эстакад, окружавших отель и другие, столь же обветшалые, заброшенные Богом и людьми части Парижа.

Выскочив из порядком разболтанной машины сразу, как только она коснулась земли, Гомес бросился к отелю, на бегу огибая павшего привратника.

– Madre[31], – только и мог сказать он, когда его респираторная система подверглась атаке всей вони, накопившейся в маленьком круглом вестибюле. Преобладал запах давно не мытого тела, но заметны были также ароматы протухшей пищи, мочи, дохлых грызунов, сильных антисептиков и увядших цветов.

Клерк, толстый негр-киборг, обмяк, навалившись грудью и головой на конторку из искусственного мрамора. Медная правая рука безжизненно свесилась через край конторки.

Прищурившись, Гомес секунд десять изучал его.

– Дышит.

Придя к такому оптимистическому выводу и обнаружив лестницу, он начал подниматься. Был здесь и лифт, но механизм этот не вызывал большого доверия.

По пути к третьему этажу, где имел резиденцию Эдди Ангиль, запашок был еще круче. Наркотики, из тех, которые курят, рвота, еще какая-то трудно определяемая мерзость.

На площадке второго этажа Гомес чуть не свалился, зацепившись о забытую – а может, выкинутую кем-то металлическую ногу.

– Довольно беспечно, – заметил он, проходя мимо.

На хлипкую неодеревянную дверь номера 383 кто-то прилепил большую стереоскопическую фотографию голой женщины. Другой кто-то обвел ее груди корявыми красными кружочками.

– Никуда не денешься, Париж так и остается столицей художников.

Пожав плечами, Гомес постучал в дверь чуть правее голой коленки.

Ответа не последовало.

Он постучал еще раз.

Теперь послышался скрипучий голос:

– Кто там?

– Гомес. Меня послал Лаймхауз.

– Кто-кто?

– Я Гомес. А послал меня Лаймхауз.

– Минутку.

Через минуту с той стороны двери послышалось какое-то поскребывание. Прошла еще одна минута, и дверь открылась.

– Входи, Гомес. Я нездоров.

Гомес вошел боком, стараясь не прикоснуться к Ангилю, который, покачиваясь, стоял на пороге. Коротышка, не больше пяти футов четырех дюймов, с седыми волосами, он был облачен в замызганную сине-белую полосатую рубашку, мешковатые трусы и один носок.

На хромом ночном столике, рядом с застланной серыми, мятыми простынями кроватью, красовались неопровержимые свидетельства недавнего тэк-сеанса – брейнбокс, тараканообразные чипы и электроды для подключения к голове.

– Что, добавил еще и тэк к длинному перечню своих пороков? Ангиль, видимо, собирался что-то ответить, но вместо этого зашелся долгим, натужным кашлем.

– Вот уж хрен, Гомес, не такой я мудак, – сумел он наконец выговорить. – Нет, все это дерьмо – хозяйство моей подружки.

– А где она сама?

– Гуляет где-то.

– Ты бы сел куда-нибудь, – предложил Гомес. – Нам надо поговорить о деле.

– Ведь ты не любишь меня, никогда не любил.

– Точно, но сейчас у тебя есть нужная мне информация. Во всяком случае – так говорит Лаймхауз.

Левая нога Ангиля неожиданно подломилась. Он осел, сильно накренился влево, покачнулся назад и резко, неловко плюхнулся на мятую постель. Единственное в комнатушке окно располагалось прямо за кроватью. Стекло в окне отсутствовало, и промозглый ночной ветер колыхал грязное полотенце, служившее занавеской.

Ангиль поежился.

– Ты нигде тут не видел мои долбаные портки?

Гомес окинул взглядом полутемное помещение.

– Это не они валяются там, под стулом?

– Они самые. Ты бы не мог – я же и вправду очень болен, – ты бы не мог кинуть их мне? – попросил информатор. – Неприятно как-то сидеть при гостях с голой задницей.

– Всегда-то ты выпендриваешься, Эдди.

С трудом преодолев отвращение, Гомес двумя пальцами извлек драные брюки из-под скособоченного стула и швырнул их Ангилю.

– А теперь расскажи поподробнее про этот обрывок видеозаписи, который ты передал Лаймхаузу.

– Он назвал тебе мою цену?

Кивнув, Гомес пододвинул к себе тот самый стул, под которым прежде лежали брюки. Он намеревался уже сесть на этот стул, когда заметил на сиденье толстый слой чего-то зеленого и липкого. Оттолкнув отвратительный предмет, он сказал:

– Про цену поговорим потом, когда я уверюсь, что у тебя есть нечто большее, чем тот огрызок.

– Само собой, у меня есть больше.

Ангиль пытался натянуть брюки, сидя на кровати. Он тяжело дышал, даже такое усилие давалось ему с трудом.

Гомес отвернулся.

– Очень расплывчатый фильмик. Ты утверждаешь, что эти два типа, которые беседуют, медики из Парижской городской полиции.

– Так оно и есть, не сомневайся. Кусок, который ты видел, – часть значительно большей сцены, – пояснил Ангиль, продолжая сражаться с брюками. – Один мой коллега снял эту ленту для совершенно другой цели.

– А откуда мне знать, – резонно заметил Гомес, – вдруг эти двое парней – тоже твои коллеги, разыгрывающие полицейских?

Слегка поскуливая, Ангиль в конце концов натянул штаны.

– Нет, они действительно полицейские, более того, полицейские высокого ранга, – заверил он. – И, что особенно важно для тебя, Гомес, они говорят про другое письмо Неизвестного Солдата.

– Не про ту записку, оставленную на обрезках Бушона?

– Нет, про совсем другое письмо. Письмо, присланное непосредственно в полицию.

– Неизвестный Солдат никогда так не делает, Эдди. Это не в его привычках.

– Как бы то ни было, на этот раз он так сделал. Когда мне рассказали, о чем говорится в этом видеофильме, я понял, что это то, что надо. Ведь я уже знал, зачем ты появился в Париже.

Ангиль дышал часто, неглубоко.

– Я очень старался, Гомес, я ноги до самой жопы стер – и все для тебя. Я добыл копию этого самого письма.

– И ее-то ты и продаешь?

Кивнув, Ангиль снова зашелся кашлем.

– Ее. За полторы тысячи.

– А почему бы мне, аккредитованному оперативнику, не пойти прямо в полицию и не попросить у них это чертово письмо? Дешевле обойдется.

– А потому, Гомес, что они даже не признаются, что у них есть такое письмо. Ты же слышал, как они говорят насчет того, чтобы скрыть его.

– Что меня беспокоит, – задумчиво сказал Гомес, – не считая, конечно, жуткой вони в этой комнате, так это то, что тебе нельзя доверять. Я знаю кое-что про твою деятельность в прошлом, Эдди, и должен сказать – ты не самый честный мужик в этом городишке.

– Слушай, бери за тысячу, – предложил Ангиль. – Мне очень нужна капуста, и побыстрее. Какого хрена, я же сам выложил за эту бумажонку пять сотен.

Гомес кивнул.

– Идет.

Он вытащил из кармана куртки пачку купюр, положенную туда заранее, – ровно тысячу долларов.

– Где письмо?

Ангиль чуть приподнял с кровати свой тощий зад.

– В брюках. Потому-то я так о них и беспокоился.

Сунув руку в карман, он извлек оттуда сложенный лист бумаги.

– Давай мне деньги, а потом я... долбаная вошь!

Он совсем выпрямился и теперь в ужасе смотрел на что-то, происходящее за спиной собеседника.

Мгновенно развернувшись, Гомес успел еще увидеть, как дверь комнатушки начинает рассыпаться в светящуюся пыль.

* * *

Из непроглядной ночной тьмы Джейк вошел в ярко освещенный публичный дом «Великая иллюзия», который оказался резким контрастом с поливаемой холодным дождем эстакадой, и очутился в жаркой, душной атмосфере тщательно распланированного искусственного сада. Аппаратура искусно создавала иллюзию, что вокруг расстилаются многие акры отлично подстриженной травы, пересеченные паутиной тропинок, выложенных безупречно белой галькой. Рядами тянулись кусты цветущих роз, живые изгороди из каких-то тропических растений, подстриженных в форме изготовившихся для прыжка пантер, ревущих львов, бегущих волков. Посреди сада возвышался фонтан, увенчанный статуей женщины, льющей из вазы воду темно-синего цвета. Душный аромат тепличных цветов густо пропитывал воздух.

В розовой беседке, рядом с фонтаном, на белом металлическом стуле сидела молодая чернокожая женщина, одетая в изящное старинное платье. Рядом с ней стоял вполне современный белый металлический столик с портативным видеофоном.

Под ногами Джейка похрустывали камешки.

– Добрый вечер, – сказал он, подойдя к беседке.

– Добрый вечер, сэр, – ответила негритянка, приветливо улыбаясь. – Меня зовут Онита, и сегодня мне предстоит познакомить вас со всемирно известным заведением «Великая иллюзия». Прежде чем перейти к непосредственному удовлетворению всех ваших сексуальных потребностей, я обязана, в соответствии с французским законодательством, проинформировать вас, что, в то время как лично я – живое, из плоти и крови, человеческое существо, ни одна из проституток, с которыми вы познакомитесь за время своего пребывания здесь, не является настоящей. Некоторые из них – самые современные андроиды, а другие воспроизводятся непосредственно у вас в мозгу с использованием абсолютно законных методов мозгового стимулирования. Хотя мы и настаиваем на кратком, совершенно безболезненном робо-медицинском обследовании каждого из посетителей, однако мы не берем на себя ни юридической, ни моральной ответственности за какие-либо осложнения физического или ментального порядка, могущие возникнуть у вас во время либо после удовлетворения страсти в нашем заведении. Если вы все слышали и полностью поняли, подтвердите, пожалуйста, это, сказав «да».

– Да, но, по правде говоря, я...

– Следующий вопрос, который нужно разрешить с самого начала, сэр, это то, каким образом вы будете платить за свои вечерние удовольствия, – продолжала молодая женщина. – Хотя мы и предпочитаем наличные авансом, но принимаем также кредитные карточки «Уорлд кард», «Дисней чардж» и...