Уилт (№3) - Звездный час Уилта

– Ну это как сказать, – буркнул. Уилт, клятвенно обещая себе как можно чаще чистить зубы. – Дело в том, что…

Миссис Глаусхоф всей пятерней ухватила его за физиономию и промяукала:

– Розанчик!

– Рофанфик? – с трудом выговорил Уилт.

– Губки у тебя, как розанчик, – миссис Глаусхоф еще сильнее впилась когтями ему в щеки. – Не ротик, а розочка.

– А по вкуфу не похофе. – заметил Уилт и тут же пожалел. Миссис Глаусхоф взгромоздилась на него, и перед самым его носом появился сосок, торчащий из розовых кружев.

– Пососи у мамы сисю.

– Пофла к ферту, – огрызнулся Уилт. Но развить эту мысль ему не удалось. Миссис Глаусхоф навалилась на него грудью, и ее сосок заелозил по его лицу. Уилт начал задыхаться.

За стеной в ванной Глаусхоф тоже задыхался – от бешенства. Он следил за происходящим через полупрозрачное зеркало, которое установил для того. чтобы, лежа в ванной, любоваться, как миссис Глаусхоф надевает наряд его мечты. Глаусхоф уже клял свою хитрую уловку на чем свет стоит. Хитрость называется. Эта шалава совсем совесть потеряла. Патриот Глаусхоф надеялся, что жена просто-напросто вскружит голову русскому шпиону и тем самым тоже выполнит свой патриотический долг. Но трахаться-то с ним зачем? И хуже всего, что обольщала она с явным удовольствием.

Глаусхофу же эта сцена никакого удовольствия не доставляла. Он скрежетал зубами и старался не думать про лейтенанта Хару. Легко сказать – «не думать». А ну как Хара лежал на этой самой кровати и Мона тешила его таким же вот манером? В конце концов Глаусхоф не выдержал, вылетел из ванной в коридор и завопил:

– Ты что же это делаешь, а? Тебе было сказано растормошить стервеца, а ты его возбуждаешь!

– Чего ты бузишь? – удивилась миссис Глаусхоф. поднося к лицу Уилта другую грудь. – Думаешь, я не понимаю, что делаю?

– Я не понимаю, – хрюкнул Уилт. Теперь он мог хоть немного отдышаться.

Миссис Глаусхоф слезла с него и направилась к двери.

– Я думаю, что ты… – начал Глаусхоф.

– Топай отсюда! – взвизгнула миссис Глаусхоф. – Этот парень на меня уже конец навострил!

– Да уж вижу, – проворчал Глаусхоф. – Растормошила, нечего сказать. Дура набитая.

Миссис Глаусхоф стащила сапог.

– Ах, дура? – заголосила она и с завидной меткостью швырнула сапог в голову мужа. – Чтоб меня еще всякий хрыч недоделанный дурой обзывал? Да у тебя же встает, только когда я расхаживаю в этих сапогах, как нацист какой-нибудь, – в дверь полетел второй сапог. – Пока не разоденусь, как Гитлер, ты и на мужика не похож. Смотреть противно. А у этого парня хрен, по сравнению с твоим, – прямо как монумент Вашингтону.

– При чем тут мой хрен? Пойми ты: это коммунист, шпион! Опасный тип!

– Ишь ты, – хмыкнула миссис Глаусхоф и сняла бюстгальтер. – Опасный, говоришь?

– Неправда, я не опасный, – возразил Уилт, потихоньку сползая с кровати. Между тем миссис Глаусхоф, пошатываясь, стягивала с себя пояс.

– Предупреждаю, ты влипнешь в историю, – взывал Глаусхоф. Он отступил подальше от двери, чтобы супруга еще чем-нибудь его не зашибла.

– Уже влипла! – рявкнула миссис Глаусхоф, захлопнула дверь и заперла на ключ. Уилт и ахнуть не успел. как она выбросила ключ в окно и двинулась на него.

– Ну, Красная площадь, вот и я.

– Я не Красная площадь! Почему все думают, будто…

Но миссис Глаусхоф не думала – она действовала С неожиданной ловкостью она повалила Уилта на кровать и, встав рядом на колени, склонилась над ним.

– Ну малышик, ну что ты, как не родной? – простонала она. Что должно было за этим последовать, Уилт догадался без труда. И он на деле доказал, что Глаусхоф не зря назвал его опасным типом: ошалев от ужаса, Уилт укусил настырную майоршу за ляжку.

Глаусхоф у себя в ванной одобрительно крякнул.

* * *

– Отменить свои приказы? Отменить свои приказы? – от удивления генерал Бельмонт понизил голос на несколько децибелл. – На территорию базы проникает вражеский агент, возникает угроза диверсионного акта, а вы требуете, чтобы я отменил свои приказы?

– Не требую, а прошу, генерал, – мягко поправил полковник Эрвин. – Я просто объясняю, что в политическом отношении ваши приказы могут иметь нежелательные последствия.

– А если оголтелый фанатик взорвет базу к чертовой матери, это как – желательные последствия? Я этого не допущу. Не хочу, чтобы на моей совести была гибель тысяч невинных американских военнослужащих и членов их семей. Майор Глаусхоф делает именно то, что необходимо в данной ситуации. Никто не знает, что проходимец у нас в руках. Пусть Глаусхоф ему все ребра переломает, я и слова не скажу. Я не…

– Маленькая поправка, сэр. Кое-кому уже известно, что Уилт у нас в руках. О нем справлялись по телефону сотрудники британской полиции. А только что охрана у главных ворот спровадила женщину, которая называла себя его женой. Если пресса узнает…

– Пресса? – завопил генерал. – Чтоб я этого поганого слова не слышал! Я отдал майору приказ исключительной важности, директива номер один: не допускать вмешательства прессы. Этот приказ я не отменю ни под каким видом.

– Я и не предлагаю. Я только хочу сказать, что из-за непродуманных действий Глаусхофа мы рискуем привлечь к себе внимание прессы. Мировой прессы.

– Черт, – генерал поежился. Он уже представлял, как журналисты, взгромоздив телекамеры на грузовики, со всех сторон стекаются к базе. А там, глядишь, и бабы из антивоенного движения пожалуют. Генерал поспешил очнуться от этого кошмара – Почему вы считаете, что Глаусхоф действует непродуманно?

– Он перегибает палку. Из-за особого режима секретности складывается впечатление, что на базе не все в порядке. Это первая ошибка Надо вернуться к обычному режиму, и подозрения утихнут. Ошибка номер два: на базе задержан британский подданный, и если вы позволили майору переломать ему все ребра – а я подозреваю, что…

– Я ему ничего такого не позволял. Я только дал разрешение… ну, в общем, допросить его и… – генерал замялся и, подпустив в голос проникновенные нотки, продолжал: – Да поймите, Джо. Глаусхоф. конечно, олух, но ведь добился же он от Уилта признания в шпионаже. Надо отдать ему должное.

– Это признание – ложь от первого до последнего слова. Я проверил: послал запрос и получил отрицательное подтверждение – чтобы смягчить удар, полковник перешел на привычную для генерала канцелярскую тарабарщину.

Генерал забеспокоился:

– Я не знал. Отрицательное подтверждение? Тогда дело плохо.

– Именно так, сэр. Поэтому я прошу, чтобы вы незамедлительно отдали распоряжение о выведении разведки из-под действия приказа о введении особого режима секретности. Кроме того, я хочу, чтобы новый допрос Уилта был поручен мне. Я его допрошу как положено.

Генерал Бельмонт взвесил эту просьбу, выказав определенную сообразительность.

– Если им руководят не из Москвы, то откуда?

– Вот это и хочет узнать ЦРУ, – ответил полковник.

Через десять минут полковник Эрвин покинул центр управления авиабазы. Он добился своего. Генерал отменил особый режим секретности, а Глаусхофу, под надзором коего пребывал задержанный, предписывалось передать его полковнику Эрвину.

Но это в теории.

* * *

На практике же вызволить Уилта оказалось весьма непросто. Сначала полковник наведался в штаб службы безопасности и узнал, что Уилта, по-видимому, целого и невредимого, доставили к полковнику Глаусхофу для допроса на дом. Полковник в сопровождении двух сержантов отправился к майору. Но у самого дома Эрвин усомнился. что Уилт по-прежнему цел и невредим: сверху доносился ужасающий шум.

– Во балдеют, – заметил один сержант. В доме раздавались яростные вопли миссис Глаусхоф; она грозила кастрировать звездорванца, как только остановит кровь, и возмущалась, почему сукин сын, мать его так, не откроет дверь и не выпустит ее. Майор из дальней комнаты умолял жену успокоиться: он как-нибудь отопрет дверь, стрелять в замок ни к чему и не надо заряжать долбанный револьвер.

Миссис Глаусхоф объясняла, что вовсе не собирается стрелять в долбанный замок, лучше она постреляет в майора и долбанного коммуняку, который ее тяпнул. Вот только зарядит долбанный револьвер, и тогда им не жить. Что же это долбанные патроны, мать их так, не лезут, куда им положено?

В окне мелькнуло лицо Уилта. В тот же миг стекло разлетелось вдребезги, из окна вылетела настольная лампа с огромным абажуром и повисла на шнуре. При виде лампы полковник Эрвин содрогнулся. Даже ядреная похабень, которой сыпала миссис Глаусхоф, не шокировала его так, как этот абажур. Он был оклеен вырезанными из журналов картинками садомазохистского свойства, фотографиями кутят и котят в корзинках, изображениями румяных сердечек и цветочков. Чудовищный коллаж уязвил утонченную душу полковника, и он застыл как вкопанный.

На Глаусхофа конфуз с лампой произвел обратное действие. Его не слишком беспокоило, что пьяная супруга норовит пристрелить русского шпиона – тем более что она, по всей видимости, пытается зарядить револьвер патронами не того калибра. Куда страшнее, если она раскурочит весь дом и выставит необычную домашнюю обстановку на всеобщее обозрение. С перепугу майор покинул относительно безопасное убежище – ванную – и метнулся к двери спальной. Очень некстати, ибо, лишив Уилта последней надежды улизнуть через окно, майорша зарядила-таки револьвер и нажала спусковой крючок. Пуля пробила дверь, плечо Глаусхофа, пластмассовый домик хомяка на стенке над лестницей и воткнулась в ковер.

– Господи! – взвизгнул Глаусхоф. – Она все-таки стреляет! Так ты это серьезно?

– Что-что? – переспросила миссис Глаусхоф. Она сама не ожидала, что простое прикосновение к спусковому крючку может наделать столько шума. Это ее удивило, но не обескуражило. – Что ты говоришь?

– Ужас, – простонал Глаусхоф. опускаясь на пол.

– Думаешь, не смогу отстрелить долбанный замок? – петушилась миссис Глаусхоф. – Думаешь, слабо?

– Нет! Не надо! Господи, я умираю.

– Ипохондрик! – проорала миссис Глаусхоф, очевидно, сводя какие-то старые счеты. – А ну прочь от двери! Щас я выйду.

– Только не это, – пискнул Глаусхоф, во все глаза глядя на пулевое отверстие возле дверной петли. – Не стреляй в замок!

– Почему это?

Глаусхоф не нашел, что ответить. Не дожидаясь, когда жена вновь откроет пальбу, он откатился в сторону и кубарем загремел по лестнице. Грохот падения встревожил майоршу.

– Глауси, ты жив? – спросила она и одновременно нажала курок. На этот раз пуля угодила в декоративный мешочек со всякой дребеденью.

Уилт сообразил, что еще немного – и его постигнет участь мешочка и майора И он решился. Ухватив табуретку с сиденьем, отделанным розовыми оборочками, он хрястнул миссис Глаусхоф по голове.

– Крутой мужик, – пробормотала она и растянулась на полу. Насчет Уилта она, как всегда, заблуждалась.

Уилт раздумывал. Если Глаусхоф жив – а судя по звону стекла этажом ниже, так оно и есть, – то высаживать дверь нет смысла. Уилт подошел к окну.

– Ни с места! – крикнули ему снизу.

Уилт замер. Возле дома застыли пять человек в военной форме с пистолетами наизготовку. В кого они целились, было ясно с первого взгляда.

21

– Будем рассуждать логически, – предложил мистер Госдайк. – Что подсказывает нам здравый смысл? Пока у нас не будет достаточных оснований утверждать, что вашего супруга удерживают в Бэконхите против его воли, вы не можете обращаться в суд. Вы меня понимаете?

Ева в упор взглянула на адвоката Она понимала одно: тут ей ничего не добиться. Это Мэвис насоветовала ей обратиться к мистеру Госдайку, а то, дескать, она еще наделает глупостей. На самом деле Мэвис, конечно же, боится не глупостей. Просто ей не хватает мужества действовать без оглядки, идти на риск.

– В конце концов, может, ты имеешь право подать на него в суд, – объясняла Мэвис на обратном пути с базы. – Надо сперва все обстоятельно разузнать.

Но Ева и так все знала. Она с самого начала чувствовала, что мистер Госдайк не поверит и станет кивать на логику и здравый смысл. Можно подумать, в жизни все подчиняется логике. Ева и слова-то этого не понимает. Для нее логика – все равно что железнодорожная колея, по которой мчится поезд, и никуда с нее не свернуть. А так иногда хочется взять в сторону, рвануть, не разбирая дороги, по полям и лугам, как лихой скакун. Да ведь и поезд когда-то подойдет к станции, а дальше – ступай куда вздумается.

Нет, в жизни не все так прямолинейно. И люди, дойдя до точки, ведут себя не так. Чего там, даже в суде этой логики наищешься. Разве логично, что сажают в тюрьму рассеянных старух вроде миссис Риман, которая вынесла из магазина банку маринованного лука, а заплатить забыла? Она же ничего маринованного не ест. Ева точно знает когда она развозила обеды соседским старикам, миссис Риман ей говорила, что терпеть не может уксус. А с банкой лука произошло недоразумение: старушка прихватила ее потому, что месяц назад у нее умер китайский мопс по кличке Лучок. Ну как не понять, что это ошибка? А суд не понял. Вот и мистер Госдайк не понимает Еву, а у нее имеются верные доказательства, что Генри на авиабазе. Видел бы мистер Госдайк, как изменился в лице тот офицер, заговорил бы по-другому.

– Стало быть, вы мне не поможете? – спросила Ева и встала.

– Сначала нам необходимо получить доказательства, что вашего мужа удерживают на базе вопреки…

Но Ева уже не слушала. Что толку от пустой болтовни? Она вышла из кабинета, спустилась по лестнице и направилась в кофейню «Момбаса», где ее дожидалась Мэвис.

– Ну как, он тебе что-нибудь посоветовал? – спросила Мэвис.

– Нет. Сказал только, что без доказательств ничего не получится.

– Может, Генри вечером позвонит. Он же знает, что ты приезжала на базу, ему наверняка передали…

Ева покачала головой.

– Как же, передали.

– Ева, я вот что подумала, – начала Мэвис. – Генри обманывает тебя уже полгода. Я знаю, ты сейчас станешь спорить, но ведь это факт.

– Обманывает, но не в том смысле. Я-то знаю.

Мэвис вздохнула. Как же наконец втолковать Еве, что все мужчины одинаковы, даже сексуально неполноценные вроде Уилта?

– По пятницам вечерами твой Генри ездит в Бэконхит, а тебе говорит, что преподает в тюрьме. Это ты отрицать не станешь?

– Не стану, – ответила Ева и заказала чай. Кофе – иностранный напиток, а ей сегодня не хочется ничего иностранного. Кофе пьют американцы.

– Ты не задавала себе вопрос, почему он это от тебя скрывает?

– Потому что не хочет, чтобы я знала.

– А почему не хочет?

Ева молчала.

– Потому что боится, что ты станешь его ругать. А за что жены ругают мужей, ты и сама знаешь, правда?

– Я знаю Генри.

– Конечно, знаешь. Но мы и не подозреваем, на что подчас способны наши близкие.

– Ну, тебе, положим, было известно, что Патрик бегает за каждой юбкой, – огрызнулась Ева. – Все время рассказывала, как он тебе изменяет. Поэтому тебе и понадобились стероиды этой разбойницы Корее. Вот теперь твой благоверный и сидит перед телевизором.

– Да, – согласилась Мэвис, кляня себя за откровенность. – Но ты-то жаловалась, будто у Генри сексуальная недостаточность. А значит, я права. Уж не знаю, из чего доктор Корее приготовила ему снадобье…

– Из мух.

– Мух?

– Генри сказал – шпанские мушки. Он уверял, что чуть не умер.

– Ну не умер же. Так я что говорю. Может, у него такая низкая продуктивность из-за…

– Он человек, а не бык.

– С чего ты быка приплела?

– «Продуктивность»! Можно подумать. Генри крупный рогатый скот.

– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.

Принесли чай. Мэвис подождала, пока удалится официантка, и продолжала:

– Так вот. Тебе кажется, что у Генри сексуальная недостаточность, а на самом деле…

– Я только говорила, что он в постели немножко вялый. И больше ничего такого.

Сдерживая раздражение, Мэвис помешивала кофе. Наконец она решилась и выложила напрямик:

– Вполне вероятно, что он тебя просто не хочет. Зачем ему ты, если он вот уже полгода каждую пятницу прыгает в постель к военнослужащей американке. Вот что я имела в виду.

Ева возмутилась:

– Что ты выдумываешь? Как же он тогда успевал вернуться домой к половине одиннадцатого? Он ведь на базе еще и занятия проводил. Из дома он уезжал около семи, ехать до базы минут сорок пять. Сорок пять туда и сорок пять обратно получается..

– Полтора часа, – нетерпеливо перебила Мэвис. – Ну и что? Может, у него в Бэконхите были индивидуальные занятия.

– Индивидуальные?

– Да, голубушка. С одним человеком.

– Так не положено. По крайней мере, в Гуманитехе. Если в группе меньше десяти человек…

– А вдруг на базе другие правила? И потом, хитростью и не того можно добиться. Скажите на милость – занятия! Очень хорошо представляю, чем занимался твой Генри. Небось раздевался и…

– Вот видишь, как плохо ты его знаешь. Чтобы Генри разделся на глазах у посторонней женщины? Да ни в жизнь. Он у меня такой застенчивый.

– Застенчивый? – Мэвис хотела напомнить, что вчера утром Уилт обошелся с ней довольно беззастенчиво, но от решительного взгляда Евы ей вновь стало не по себе, и Мэвис смолчала.

Посидев еще минут десять, подруги отправились в школу за близняшками. Но и в машине лицо Евы сохраняло ту же пугающую решимость.

* * *

– Ладно, начнем вот с чего, – сказал полковник Эрвин. – Вы утверждаете, что не стреляли в майора Глаусхофа, так?

– Конечно, не стрелял, – подтвердил Уилт. – Зачем мне в него стрелять? Это его жена пыталась отстрелить замок.

Полковник заглянул в папку, лежавшую перед ним на столе, и заметил:

– У меня другие сведения. Тут сказано, что вы хотели изнасиловать миссис Глаусхоф в извращенной форме, а когда она оказала сопротивление, укусили ее за ногу. Майор Глаусхоф бросился на помощь жене и начал выламывать дверь, а вы в него выстрелили.

– Изнасиловать в извращенной форме? – ахнул Уилт. – Это как?

Полковника передернуло.

– Не знаю. Меня такие вещи не интересуют.

– Уверяю вас, если кого и изнасиловали в извращенной форме, то не ее, а меня. И. если бы вам случилось оказаться в непосредственной близости от ее мочалки, вы бы тоже стали кусаться.

Полковник поспешил отогнать кошмарное видение В его личном деле значилось: «в высшей степени гетеросексуален», но ведь не до последних же пределов! А «мочалка» миссис Глаусхоф – это уж точно из области запредельного.

– У вас концы с концами не сходятся. – возразил полковник. – По вашим собственным словам, миссис Глаусхоф намеревалась отстрелить замок и выбраться из комнаты, не так ли? Может, вы объясните, зачем ей это понадобилось?

– Я же говорю, ей захотелось… ну да я уже рассказывал. чего ей захотелось. Вот я ее и тяпнул. Что мне еще оставалось? А она озверела и схватилась за пистолет.

– Но почему все-таки дверь оказалась заперта и миссис Глаусхоф пришлось стрелять в замок? Вы хотите сказать, что вас обоих запер майор Глаусхоф?

– Она сама заперла дверь и швырнула чертов ключ в окно, – устало промолвил Уилт. – Не верите – поищите на улице.

– Неужели вы показались ей таким неотразимым, что она вздумала вас изнасиловать… в извращенной форме?

– Просто она лыка не вязала.

Полковник Эрвин встал, подошел к гравюре и вперился в нее, надеясь, что его осенит догадка. Но догадка не спешила. Во всем рассказе Уилта не вызывало сомнений лишь одно: Глаусхофиха действительно была пьяна.

– Как вы вообще оказались у Глаусхофов, вот чего я не понимаю.

– А я, думаете, понимаю? Я приехал сюда в пятницу читать лекцию. Вдруг – здравствуйте пожалуйста: травят меня газом, колют шприцем, наряжают, как больного перед операцией, накрывают с головой одеялом, возят туда-сюда по базе, задают идиотские вопросы про какие-то радиоперехватчики в моей машине…

– Радиопередатчики.

– Ну, передатчики. И притом грозят: не признаешься, что ты русский шпион или шизанутый фанатик-шиит, – получишь пулю в лоб. Но это еще не все. Оказываюсь в какой-то гнусной спальне. Откуда ни возьмись – бабенция, по одежде – ни дать ни взять проститутка. Выбрасывает из окна ключ, сует мне в рот сиськи и угрожает придушить своей мочалкой. Бред? И вы думаете, я смогу что-то объяснить?

Уилт без сил откинулся в кресле и горестно вздохнул.

– И все же я не.. – начал было полковник.

– Ну что вы, ей-богу! Толковать бред – не по моей части. За этим обратитесь к своему майору-кровопийце. А с меня довольно.

Полковник вышел в соседнюю комнату.

– Что вы о нем скажете? – спросил он капитана Форчена, который вместе с техником записывал допрос на магнитофон.

– Звучит убедительно. От Моны Глаусхоф всего можно ожидать: не случится под рукой мужика, она и со скунсом перепихнется.

– Это уж точно, – вставил техник. – Вон лейтенант Хара с ней спутался, а теперь пашет, как ходячий вибратор. Только на витаминах и держится.

– Ну и дела, – нахмурился полковник. – И Глаусхоф еще ведает у нас службой безопасности! С чего он вдруг позволил своей Моне Мессалине оседлать этого субъекта?

– У него в ванной прозрачное зеркало, – вспомнил капитан. – Может, он оттуда наблюдает и ловит кайф?

– Прозрачное зеркало в ванной? Любоваться, как твоя жена дрючит русского резидента, – такая блажь могла прийти только ненормальному.

– Небось, решил, что русские дрючатся не по-нашему, и захотел кой-чего перенять, – предположил техник.

– Поищите-ка ключ возле дома, – велел полковник и вышел в коридор. Капитан последовал за ним.

– Ну? – спросил Эрвин.

– Ничего не понимаю. Капрал из секции электроники, тертый калач, уверяет, что это английская техника специального назначения. Не русская – это точно. Насколько нам известно, никто, кроме англичан, ею не пользуется.

– Вы думаете, за Уилтом следят британские органы безопасности?

– Очень может быть.

– Нет, едва ли. Когда Глаусхоф задал ему перцу, он потребовал, чтобы при допросе присутствовали сотрудники британской разведки. Вы когда-нибудь слышали, чтобы русский агент после провала стремился в объятия британской разведки? Я такого что-то не припомню.

– Остается ваша версия о том, что англичане просто проверяли на вшивость нашу службу безопасности. Тогда все более-менее понятно.

– А мне не все понятно. Будь это рядовая проверка, Уилту уже пришли бы на помощь. И почему он молчит? Какой ему резон терпеть измывательства? Нет, эта версия тоже ни к черту. Некоторые факты остаются без объяснения: и передатчики в машине, и то, что, по словам Клодиак, Уилт всю лекцию был сам не свой. Сразу видно – дилетант. Сомневаюсь, что он вообще знал про передатчики. Так где же логика?

– Давайте я его допрошу, – вызвался капитан.

– Не надо, я сам. А вы продолжайте записывать. Нам эта запись пригодится.

Эрвин вернулся в кабинет. Уилт на кушетке спал как убитый.

– У меня к вам еще несколько вопросов, мистер Уилт, – произнес полковник.

Уилт пробудился, сел и поднял на полковника мутные глаза.

– Какие вопросы?

Полковник достал из шкафа бутылку.

– Виски не хотите?

– Я хочу домой, – сказал Уилт.

22

А в полицейском участке Ипфорда инспектор Флинт торжествовал победу.

– Тут все материалы, сэр, – доложил он старшему офицеру, указывая на стопку папок на столе. – В деле замешаны только местные. Суоннел познакомился с поставщиком в Швейцарии. Поехал туда на лыжах покататься. Славное местечко эта Швейцария. Ну, натурально, итальянец сам к нему подвалил. Суоннел говорит – угрожал. А у нашего Клайва, как вам известно, нервишки хлипкие.

– Я на это чуть не купился, – признался старший офицер. – Как-то раз мы его, каналью, уже было привлекли за покушение на убийство. Да вот беда: малый, которого он порезал, не захотел подавать в суд.

– Насчет нервишек – это я с иронией, – объяснил Флинт. – Я рассказываю с его слов.

– И что дальше? Как они химичили?

– А очень просто. Проще не придумаешь. Перво-наперво им понадобился гонец – но такой, чтобы знать ничего не знал. И они выбрали Теда Лингдона. Он то и дело гоняет свой автофургон на континент. У автофургона есть регулярный рейс до Шварцвальда с остановками на ночь Нагнали на Теда страху, пообещали умыть азотной кислотой, если будет кочевряжиться, и принудили выполнять их поручения. Это он сам так рассказывает. В Гейдельберге в фургон без ведома водителя подсовывали товар. Оттуда фургон через Остенде добирался до побережья. Потом – ночным паромом в Дувр. На полпути один проходимец из команды сбрасывал товар за борт. Ночью сподручнее, никто не засечет. А хахаль Энни Мосгрейв – он содержит плавучее питейное заведение – поджидал в проливе и подбирал груз.

– Минуточку, – остановил старший офицер. – Как же это можно отыскать пакет героина посреди пролива, да еще ночью?

– Точно так же, как Роджер пасет Уилта, – по радио. Зелье перевозили в чемоданчике, который запросто держался на плаву. Как только чемоданчик падал в воду, в нем врубался радиомаяк. Жулик ловил сигнал, находил груз, брал на борт и оставлял у буйка возле устья Темзы. Плавучий кабак возвращался в док, а чемоданчик забирал аквалангист.

– Они здорово рисковали. В море течения, приливы. А за товар немалые деньги плачены.

– Никакого риска. Чемоданчик привязывали к цепи буйка, аквалангисту найти – раз плюнуть. Потом товар делили на три части: часть себе, часть Чарли-Гонконгу – он шуровал в Лондоне, а третья часть – Родди Итону. Этот работал в наших краях и в Эдинбурге.

Старший офицер, разглядывая ногти, прикидывал, что может последовать за раскрытием преступления. Спору нет, Флинт постарался на славу, но у старшего офицера шевельнулось нехорошее подозрение, что суд не одобрит действия инспектора. Лучше о них даже не задумываться. Защита и так разберет их по косточкам. Вымогал показания у заключенных угрозами, стращал обвинениями в убийстве, а потом замял дело… С другой стороны, если Флинт действительно добился успеха, значит балбес Роджер может поставить на своей карьере точку. Ради этого стоит рискнуть.

– Вы уверены, что Суоннел и его шатия-братия не морочат вам голову? – спросил старший офицер. – Нет-нет, я не сомневаюсь, что вы все проверили, то вдруг мы передадим дело в суд, а они отопрутся от своих показаний, и получится…

– А я их показания в расчет не беру. Есть верные улики. Вот получим ордер на обыск и добудем. У них дома или на одежде непременно обнаружатся следы героина и «формалина». Раз они делили товар, то наверняка должны были просыпать. Криминалистам будет чем поживиться.

Старший офицер молчал. Его смущало, что Флинт, как видно, не брезгует противозаконными методами, но начальник смотрел на это сквозь пальцы. Ведь если инспектор в самом деле накрыл шайку торговцев наркотиками, главный констебль и министр внутренних дел останутся довольны. Нынче преступный мир работает так слаженно, что чистоплюйство лучше спрятать в карман.

– Ладно, – сказал старший офицер. – Я поговорю насчет ордера.

– Спасибо, сэр.

Флинт собрался идти, но старший офицер остановил его.

– Теперь относительно инспектора Роджера. Я так понимаю, он разрабатывает свою линию.

– Да, занимается американскими авиабазами. Втемяшил себе в голову, что наркотики идут оттуда.

– В таком случае надо его предупредить.

Однако у Флинта на этот счет были другие планы.

– Разрешите, сэр, я изложу свои соображения. То, что отдел по борьбе с наркотиками копает не там, очень даже кстати. Роджер отвлекает внимание преступников. Стоит ли его останавливать? Так их и спугнуть недолго. Давайте скажем ему потом, когда произведем аресты. Может, это его даже слегка подзадорит.

Старший инспектор вытаращил глаза. Подзадоривать начальника отдела по борьбе с наркотиками? Это еще зачем? Он и так свихнулся от усердия. А впрочем…

– И как вы предлагаете его подзадорить?

– Скажите ему, что главный констебль вот-вот даст санкцию на арест. Это же правда.

– Что ж, посмотрим, – устало сказал старший офицер. – Но вы там особо не зарывайтесь.

– Как можно, сэр, – сказал Флинт и отправился в служебный гараж, где его поджидал сержант Йейтс.

– Ордера на обыск у нас в кармане, – объявил Флинт. – Зелье достал?

Сержант Йейтс кивнул и показал на целлофановый пакет на заднем сиденье.

– Много не дали. Ранки и так ворчал, что нам не положено. Пришлось соврать, что для лабораторной проверки.

– Будет и проверка, – пообещал Флинт. – Все зелье из одной партии?

– Из одной.

– Ну тогда все путем.

Машина выехала из гаража.

– Сперва осмотрим автоприцеп Лингдона, – прикидывал Флинт, – потом обыщем лодку Суоннела и сад за его домом. Повсюду оставим чуток этого добра, а там – дело за криминалистами.

– А как с Родди Итоном?

Флинт вытащил из кармана пару хлопчатобумажных перчаток.

– Я их надену, когда будем обыскивать прицеп, а дома у Родди Итона брошу в мусорный бак. К Энни даже не поедем, у нее и без нас зелье найдут. Опять же, дружки ее заложат: понадеются, что им за это скостят срок. Только бы эту троицу засудили. Как только сообразят, что им грозит двадцать лет, так всех за собой потянут.

Помолчав, сержант Йейтс посетовал:

– Паскудная работенка. Вон уж и улики фабриковать приходится.

– Ничего страшного. Мы же точно знаем, что паршивцы торгуют наркотиками, они про себя тоже все знают. Стало быть, получат по заслугам. «Дурью» промышляли, пусть за собственную дурь и расплачиваются.

* * *

За что приходилось расплачиваться инспектору Роджеру, совершенно непонятно. Разве что за чересчур пристальный интерес к поразительной семейной жизни Уилтов. Этот интерес усилился после того, как микрофоны под крышей дома Уилтов стали улавливать странные звуки.

Все из-за близняшек. Девочки мешали Еве собраться с мыслями, и она прогнала их в свою комнату. В отместку девчонки поставили долгоиграющий диск, врубили проигрыватель на полную громкость, и дом огласился грохотом «тяжелого металла». Роджеру и Ранку в автофургоне казалось, будто дом №45 по Оукхерст-авеню сотрясают непрерывные ритмичные взрывы снарядов.