11

Декан стоял на берегу, кутаясь в пальто. За спиной у него вздрагивали, клонились от ветра ивы. По холодной неспокойной реке гребли изо всех сил восьмерки, каждую сопровождали тренеры и болельщики, неслись, выкрикивая указания и поощрения, на велосипедах прямо по лужам. Вот лодки скользят все в ряд, взмах весел, загребной подается назад, лодка вырывается вперед, взрыв аплодисментов, одна из восьмерок ударилась носом в переднюю, обе идут вровень, а потом победители срывают ивовую ветвь и втыкают ее в нос лодки. В стройной процессии появляются бреши, там, куда пришлись удары, и вот уже другая восьмерка делает отчаянную попытку вырваться вперед. Джизус-колледж, Покерхаус. Леди Маргарет, Пембрук, Тринити, СентКатеринз, Крайст, Черчилль, Модлин, Кайис, Клэр, Питерхаус. Славные имена, чтимые имена, повторять их, будто перебирать четки, читать молитвы в Великий Пост и после Пасхи. Священный ритуал, великое событие, Декан не может его пропустить, ничего, что холодно и сыро, он должен быть здесь, должен в память здоровых спортивных традиций прошлого, в память юности… Регата – как возрождение: сейчас он вновь обрел спокойствие, вновь не знает сомнений, как когда-то давно, когда сам греб на восьмерке и чувствовал, что все хорошо, просто хорошо. Не физически и не духовно, а просто, в целом – он принимает жизнь, и жизнь принимает его, и нет в ней коварных вопросов и опасных теорий, которых столько развелось теперь. Старые, добрые довоенные времена, тогда был мед к чаю и был слуга, подававший чай. И в память о них Декан стоял здесь, бросал вызов ветру и холоду, а восьмерки плыли и плыли мимо, и велосипедисты забрызгивали грязью его ботинки. Наконец регата кончилась, и Декан поплелся к «Щуке и угрю», где он оставил свою машину. Вместе с ним по дорожке тянулись вереницей такие же старички, воротники подняты, головы втянуты в плечи, спешат скорее домой, в тепло, а все-таки что-то такое весеннее появилось в походке. Декан дошел до железнодорожного моста. Впереди мелькнула знакомая фигура.

– Добрый день, Кухмистер. Неважно выступил, а? Волна помешала.

Кухмистер кивнул.

– Но Джизус-колледжу нас не догнать. И Тринити завтра побьем, – сказал Декан.

Они молча пошли рядом. Декан вспоминал прежние регаты и знаменитые команды, а Кухмистер был настороже и все раздумывал – чего доброго, Декан решит, что служащему колледжа негоже так говорить, – как завести речь о вероломстве Казначея. Нет, неловко. Даже то, что он так вот запросто идет рядом с Деканом – уже непорядок. Не сумев превозмочь угрызения совести, Кухмистер потихоньку отстал от старика. У «Щуки и угря» Декан машинально отпер дверцу автомобиля, уселся за руль. Кухмистер вытащил велосипед и покатил через пешеходный мостик. Декан сидел в машине и ждал, пока освободится дорога. Он забыл о Кухмистере. Он забыл даже о регатах, забыл о своей юности. Он думал о том, до чего же сэр Богдер скользкий тип – что он только не придумывает в своей идиотской тяге к нововведениям! – и какую угрозу он представляет для Покерхауса. Ноги замерзли, суставы болели. Он стар, у него нет больше сил. Машины разъехались, Декан завел мотор и поехал домой мимо рабочих завода телевизоров «Пай». Из ворот выезжали автомобили, велосипедисты, девушки перебегали дорогу, торопились на автобус. Декан сердито смотрел на них. В прежние дни он бы нажал на гудок, разогнал бы всех, теперь же просто сидел и ждал, внимательно разглядывая рекламу. «Смотрите программы Каррингтона по телевизору фирмы „Пай“!» – призывала она, и чья-то физиономия широко улыбалась с телеэкрана. Знакомое лицо. Он знает этого типа. «Каррингтон об охране природы. Национальное достояние в опасности!» Декан взглянул на лицо еще раз, и в душе его вдруг затеплилась надежда. Сзади нетерпеливо гудели машины, он включил мотор и поехал, уже не смотря по сторонам, прямо домой.

Декан оставил машину в гараже за корпусом Фиппса, поднялся к себе, достал регистрационные журналы Покерхауса и стал разыскивать Корнелиуса Каррингтона. Ага, вот он, 1935/38 годы. Декан захлопнул журнал и удовлетворенно откинулся на спинку стула. Программы у него так себе, зато какой резонанс! Его называли «Иеремией Би-би-си». Ну конечно, такой романтический консерватизм просто не может не пользоваться успехом. Не политический лозунг, а просто сладкая ностальгия по всему, что было когда-то Британией, и потому передачи его смотрят всей семьей. Декан редко смотрел телевизор, но о Корнелиусе Каррингтоне ему слышать приходилось. Была такая программа «Бриллианты Империи», в ней вездесущий Каррингтон разглагольствовал об архитектурных сокровищах Пуна и Лакнау. А в другой передаче он отстаивал право матросов Королевского флота по-прежнему получать законную порцию рома. Всюду и всегда Каррингтон ратовал за сохранение привилегий и обычаев прошлого. Он мог расхвалить что угодно, и, будьте уверены, незамеченным его выступление не останется. Заинтересуйте Корнелиуса Каррингтона, и аудитория вам обеспечена. И этот негодник учился в Покерхаусе! Декан представил, как Каррингтон будет разоряться о бедах, которые принесут колледжу новшества сэра Богдера. Он усмехнулся про себя: что-то в этом есть. Надо бы потолковать с сэром Кошкартом. Все зависит от итогов утреннего заседания Совета колледжа.

Совет начался. Кухмистер приник ухом к трубе в котельной. В трубах как всегда шумело, но кое-что он слышал. Разговор крутился в основном вокруг стоимости ремонта башни, поврежденной крупномасштабным пупсеровским экспериментом с противозачаточными средствами. Похоже, сэр Богдер все обдумал заранее.

– Пришло время, – говорил он, – действовать в соответствии с принципами, которых придерживаются уважаемые члены Совета. Предложения, выдвинутые мною на нашей последней встрече, были решительно отвергнуты на том основании, что Покерхаус – независимое в экономическом и во всех прочих отношениях учреждение и наши дела никого не касаются. Лично мне такая точка зрения представляется необоснованной, но воля большинства для меня закон.

Ректор остановился, оглядел членов Совета, по-видимому, ожидая одобрения. Кухмистер в котельной безуспешно пытался переварить смысл этого заявления. Неужели сэр Богдер пошел на попятный?

– Как прикажете вас понимать? Вы признаете нецелесообразность изменений, предложенных вами на последнем заседании? – уточнил Декан.

– Я готов признать, что колледж способен сам разобраться в своих внутренних проблемах. Мы не будем искать руководства или помощи на стороне.

– Золотые слова, – горячо поддержал Старший Тьютор.

– В таком случае ясно, что ответственность за недавние трагические события должен нести колледж. В частности, ремонт башни мы будем оплачивать из собственных средств.

Шепот изумления.

– Исключено, – сердито возразил Декан. – В прошлом мы не раз прибегали к помощи Фонда восстановления. Почему бы не воспользоваться ею и теперь?

Кухмистер с трудом следил за спором. К чему клонит Ректор?

– Что-то я не пойму вас, Декан, – сказал сэр Богдер. – То вы в штыки принимаете любые изменения, которые превратили бы Покерхаус в современное учебное заведение… – раздраженно хмыкнул Декан, – а то при первом же затруднении готовы призвать на помощь общественность…

Тут загудели трубы, заглушив все, и только через несколько минут до Кухмистера опять стали доноситься обрывки разговора. Совет перешел к обсуждению деталей предлагаемой сэром Богдером экономии. И разумеется, они один к одному совпали с теми реформами, которые Ректор предлагал на предыдущем заседании Совета, только аргументировались теперь финансовой необходимостью.

Сквозь журчанье воды до Кухмистера долетали слова: «Самообслуживание в столовой… совместное обучение… продажа имущества колледжа…» Он уже хотел было спуститься, как упомянули Райдер-стрит. Улица принадлежала Покерхаусу. Кухмистер жил на Райдер-стрит, и это его заинтересовало не на шутку.

– Мы с Казначеем подсчитали, что экономические мероприятия, которые я в общих чертах обрисовал, – доносилось до Кухмистера, – покроют стоимость ремонта. В частности, продажа Райдер-стрит при сегодняшней инфляции принесет около ста пятидесяти тысяч фунтов. Это трущобы, я знаю, но…

Кухмистер соскользнул вниз, опустился на стул. Трущобы, Райдер-стрит, и его дом, дом номер сорок один. Трущобы. Повар тоже живет там. Вся улица застроена домами служащих колледжа. Не смеют они ее продать. Не имеют права. Бешенство овладело Кухмистером. Но взбесило его уже не намерение сэра Богдера попрать традиции колледжа, которому Кухмистер отдал столько лет жизни, теперь его терзала личная обида. А он-то собирался, уйдя на пенсию, по-прежнему жить на Райдер-стрит. Ведь это было одним из условий его службы. Колледж предоставлял квартиру за минимальную плату. Стал бы он сорок пять лет вкалывать за такое мизерное жалованье, чтобы в один прекрасный день его выкинули на улицу, потому что так, видите ли, решил сэр Богдер. Над головой у привратника вновь вспыхнула ссора – Ректор заявил, что планирует поставить в колледже автомат, продающий презервативы. Но Кухмистер больше не слушал, он вышел из котельной и поплелся на старый двор разыскивать Шеф-повара.

Заседание кончилось, Декан в ярости возвращался к себе в кабинет. Он понимал: его загнали в угол. Ректор сослался на их принципы – крыть нечем. Все возражения звучали довольно жалко. Но проклятый презервативный автомат – это уж ни в какие ворота не лезет. И еще подлая измена Казначея. Декан поднимался по лестнице и ругал его последними словами. Теперь сэр Богдер может распоряжаться финансами колледжа как ему заблагорассудится. Надежда Только на Кошкарта, хотя тот уже смалодушничал, когда понадобилось созвать собрание Выпускников Покерхауса. Ладно, найдутся и другие влиятельые люди, на которых можно положиться. «Повидаюсь с генералом днем», – решил он и налил себе рюмочку шерри.

Сэр Богдер ушел с заседания вместе с Казначеем. Ректор был доволен собой: сегодня утром он неплохо поработал.

– Позавтракайте с нами, – великодушно предложил он. – Жена вас приглашала.

Казначей представил, какой холодный прием ожидает его за профессорским столом, и с благодарностью согласился.

Они шли по лужайке следом за группой членов Совета, направлявшихся в профессорскую, и в коридорчике заметили Кухмистера, сердито выглядывавшего из темного угла.

– Этот Кухмистер всегда себе на уме, – сказал сэр Богдер, когда они отошли на почтительное расстояние. – Мне еще в студенческие годы казалось, что от него лучше держаться подальше. А с возрастом он приветливей не стал.

Казначей сочувственно кивнул:

– Душевным его не назовешь, но он очень добросовестен и в большом фаворе у Декана.

Ректор поджал губы: – Не сомневаюсь, что они живут душа в душу. Но не слишком ли он о себе возомнил? Думает, раз это Покерхаус, то и привратнику можно лезть в тузы? В ночь… э-э… того несчастного случая он просто вел себя нахально. Я велел ему открыть главные ворота для машины «скорой помощи», а он заартачился. Пожалуй, на днях я попрошу вас предупредить его об увольнении.

Казначея бросило в дрожь.

– Но это неблагоразумно. Декану это не понравится.

– Ну ладно. Но если он надерзит мне еще раз, он вылетит отсюда без разговоров.

Про себя же Ректор подумал, что всем этим ходячим пережиткам прошлого давно пора указать на дверь.

Леди Мэри ждала в гостиной.

– Я пригласил Казначея на завтрак, дорогая, – сказал Ректор. В присутствии жены его начальственный тон сразу улетучился.

– Что ж, угостим вас, чем Бог послал, – приветствовала гостя леди Мэри, – но боюсь, вы будете разочарованы. Вы за профессорским столом привыкли к более обильному угощению. – Казначей заискивающе улыбнулся. Но леди Мэри мало было его покорности. – Право, жаль, что такая уйма денег тратится на прокорм горстки дряхлых ученых.

– Дорогая, – вмешался сэр Богдер, – должен тебя обрадовать: Совет принял наши предложения.

– Долго же они раскачивались. – Леди Мэри брезгливо разглядывала Казначея: – Просто поразительно, с каким скрипом меняется система образования в этой стране. Сколько лет мы боролись за отмену раздельного обучения! А взять частные школы – их все больше. Стыд и срам.

Казначею, который сам закончил частную, хотя и не столь престижную, школу в Саутдауне, слова леди Мэри показались, кощунством.

– Так, по-вашему, частные школы надо закрыть? – возопил он.

– А вы, как я понимаю, сторонник частных школ? – высокомерно осведомилась леди Мэри.

Сэр Богдер разливал шерри, мелодично позвякивали рюмки. Казначей пытался подыскать примиряющий ответ.

– Кое-какой прок от них все-таки есть, – промямлил он.

– Какой именно?

Но прежде чем Казначей успел придумать довод в защиту закрытых школ, который не задел бы хозяйку, сэр Богдер пришел ему на выручку с рюмкой шерри в руке.

– Благодарю вас, Ректор, – прочувствованно сказал Казначей и отхлебнул глоточек. – Превосходный напиток, смею заметить.

– Мы не пьем южноафриканское шерри, – сказала леди Мэри. – Надеюсь, в колледже его не держат.

– Немного есть – для студентов. Но профессора, конечно, к этой дряни не притрагиваются.

– Совершенно верно, – подтвердил сэр Богдер.

– Дело не во вкусовых качествах, а в моральном аспекте, – возразила леди Мэри. – Я считаю, что мы обязаны бойкотировать южноафриканские товары.

Для Казначея, воспитанного за профессорским столом на политических пристрастиях Декана и Старшего Тьютора, взгляды леди Мэри были чересчур радикальны, к тому же высказывала она их так, будто выступала на собрании матерей-одиночек. Казначею пришлось терпеливо вникать в столь насущные проблемы, как землетрясение в Никарагуа, демографический взрыв, право женщины на аборт, тюремная реформа, снижение уровня жизни, сокращение стратегических вооружений. Его выручил гонг. Но в столовой, когда подали салат из сардин, который за профессорским столом сошел бы просто за прелюдию к трапезе, нападки леди Мэри приняли личный характер.

– Вы, случаем, не в родстве со шропширскими Шримптонами? – спросила она.

Казначей печально покачал головой:

– Моя семья… Мы из Саут-Энда.

– Как странно. Я спросила потому, что мы встречались с ними в Богноре перед войной. Сью Шримптон была со мной в Сомервилле, мы вместе заседали в Комитете Нидэма.

Казначей молча признал социальное превосходство леди Мэри. Но его нынешнее унижение будет сторицей вознаграждено в будущем. Много лет спустя, – сидя с друзьями за рюмочкой шерри, он будет говорить: «Леди Мэри сказала мне на днях…» или «Мы с леди Мэри…» – и как вырастет он в глазах всяких жалких людишек! Предвкушение этих маленьких побед мирило Казначея с леди Мэри.

А сэр Богдер молча ел сардины и старался не привлекать к себе внимания. Он был признателен Казначею за то, что тот принял удар на себя и хотя бы одно утро послужит мишенью для его высоконравственной супруги. Страшно подумать, что произойдет, если вдруг исчезнет социальная несправедливость и леди Мэри не на что станет изливать свое раздражение. «Слава Богу, нищие всегда с нами» [26], – успокоил он себя и съел кусочек чедера.

На второй день регаты Декан уехал в Кофт повидать сэра Кошкарта, и Кухмистер в одиночестве стоял на пронизывающем ветру и смотрел, как сражаются спортсмены Покерхауса. Разговор, подслушанный в котельной, не шел у него из головы. Какая чудовищная несправедливость! Новости, которые принес после завтрака за профессорским столом Артур, расстроили его еще больше.

– Ну, Ректор! Такое удумал, что только держись, – выпучив глаза, докладывал официант. – Всем им вилка в бок.

– С него станется, – с горечью сказал Кухмистер, думая о Райдер-стрит.

– В приличном доме такую мерзость и держать-то стыдно, правда ведь?

– Какую мерзость? – безразлично спросил Кухмистер, думая о том, что если сэр Богдер приведет свой адский план в исполнение, то у него не останется никакого дома – ни приличного, ни неприличного.

– Даже не знаю, как она называется. Опускаешь монетку и…

– И что? – раздраженно спросил Кухмистер.

– Ну и вываливаются эти штуки. Сразу три. Я-то с ними дела не имел. С ними лучше не связываться.

– С кем?

– С резинками, – шепнул официант, оглядываясь, не подслушивает ли кто.

– Резинки? Ты о чем?

– Ну, те штуки, на которых подорвался мистер Пупсер, – выговорил Артур.

Кухмистера передернуло.

– Быть того не может! Они собираются притащить эту гадость в Покерхаус?!

Артур кивнул:

– В мужской сортир. Вот куда.

– Только через мой труп. Или они – или я. Чтоб я сидел себе спокойно в привратницкой, а в сортире этакое паскудство – да ни в жизнь. Здесь не какая-нибудь долбанная аптека.

– В некоторых колледжах их продают, – заметил Артур.

– И мы, значит, туда же? Неправильно это. Все распутство от них, от резинок этих. Вон до чего они Пупсера довели. Бедняга только о них и думал.

Артур горестно покачал головой:

– Ваша правда, мистер Кухмистер. Куда мы катимся! Особенно Старший Тьютор волнуется. Говорит, гребцам это противопоказано.

И сейчас, стоя на берегу, Кухмистер был на стороне Старшего Тьютора.

– Прямо помешались на этом сексе, – бормотал привратник. – А чего в нем хорошего?

Когда восьмерка Покерхауса прошла мимо, Кухмистер вяло поаплодировал и, тяжело ступая, поплелся следом. Велосипедисты, вспенивая грязные лужи, перегоняли его, но, как и Декан накануне. Кухмистер не обращал на них внимания. Горькие думы одолевали его. Декана, по крайней мере, никто не предавал. А его предали. Предал колледж, которому Кухмистер и его предки служили верой и правдой. Члены Совета должны остановить сэра Богдера. Он не имеет права продать Райдер-стрит. Сорок пять лет Кухмистер сидел в привратницкой весь день и половину ночи – за такие смехотворные деньги! – блюдя привилегии и покрывая грешки отпрысков знатных семейств. Скольких одних только пьяных молодых джентльменов перетаскал он на закорках? Сколько секретов хранил?! От скольких обид пострадал на своем веку?! Но дебет всегда уравновешивался кредитом, он был уверен, что колледж заботится о нем сейчас и позаботится в старости. Привратник Покерхауса – это почетное звание. Но что, если колледж потеряет свое лицо? Кем он будет тогда? Бездомным стариком, которому останутся лишь воспоминания. Нет. Этому не бывать. С ним обязаны обойтись по справедливости. Это их долг.

12

Примерно то же самое Декан вдалбливал сэру Кошкарту в библиотеке Кофт-Касл.

– Наш долг – остановить этого человека с его дурацкими новшествами, – говорил он. – Сэр Богдер камня на камне не оставит от Покерхауса. Годами, столетиями, черт возьми, славилась наша кухня, а теперь он предлагает открыть столовую с самообслуживанием и установить автоматы презервативов.

– Э-э… что? – задохнулся сэр Кошкарт.

– Автоматы с презервативами.

– Бог мой! Быть того не может. Да он рехнулся! – воскликнул Кошкарт.

– Просто светопреставление! Да в мое время любого исключили бы, вздумай он отбарабанить какую-нибудь куколку.

– Да-да. – Декан заподозрил, что, судя по выражениям, генерал в свое время играл в оркестре на ударных. – Вы недооцениваете ситуацию, Кошкарт, – поспешно продолжил он, опасаясь, что генерал углубится в музыкальные воспоминания. – Ректор роет под корень. Речь не только о колледже. Затронуто нечто более обширное. Улавливаете?

Сэр Кошкарт замотал головой.

– Нет, – откровенно признался он.

– Великобритания, – значительно произнес Декан. – Три столетия олигархия правит Британией. – Он остановился. Может быть, выразиться попроще?

– Совершенно верно, старина, – сказал генерал. – Всегда так было, всегда так будет. Тут спорить не приходится.

– Элита, джентльмены, Кошкарт, – втолковывал Декан. – Не поймите меня превратно, я не хочу сказать, что все они родились джентльменами. Нет, не все. Они происходили из разных слоев общества. Возьмем, к примеру, Пиля [27]. Он внук рабочего и, несмотря на это, стал джентльменом. Мало того, из него вышел превосходный премьер. А все почему?

– Ума не приложу.

– Потому что образование получил безукоризненное.

– Ax вот оно что. Он из Покерхауса?

– Нет. Из Оксфорда.

– Бог мой! И все-таки джентльмен? Странно.

– О том я и говорю. Кембридж и Оксфорд – теплицы, в которых выращиваются сливки интеллектуальной аристократии. Их вкусы и принципы никак не связаны с социальным происхождением, они прививаются университетом, – вещал Декан. – Сколько премьеров вышло из этих очагов просвещения за сто семьдесят лет?

– Господи, не спрашивайте вы меня. Понятия не имею. – От столь энергического натиска сэр Кошкарт слегка опешил. Зачем, спрашивается, сливки выращивать в теплице?

– Множество.

– Верно, не может же всякий там человек с улицы вершить дела государства.

– Вы не поняли, – возразил Декан. – Задача старейших университетов – превращать таких вот людей с улицы в джентльменов. И мы преуспели в этом за последние пять столетий.

– Ну, знаете ли, – с сомнением сказал сэр Кошкарт, – попадались в мое время такие фрукты…

– Я думаю!

– Здорово им доставалось! Их купали в фонтане, – оживился генерал.

– А затеи сэра Богдера нас погубят. Он со своей «социальной справедливостью» и прочей чепухой превратит Покерхаус в заурядный колледж, типа Селуина или Фитцуильяма.

Сэр Кошкарт фыркнул.

– Много на себя берет этот Богдер Эванс, – сказал он. – Селуин! В мое время там учились разве что религиозные маньяки, а Фитцуильям – вообще нс колледж, а постоялый двор.

– А во что превратится Покерхаус, если в нем устроят столовую с самообслуживанием, а в каждую уборную поставят автомат с презервативами? Какая приличная семья внесет хоть пенни в фонд пожертвований? Вы знаете, чем это может кончиться.

– Ну, не берите в голову. Бывали передряги и похуже… Взять того казначея, как его…

– Фитцерберт.

– Другой бы колледж не выстоял.

– Нам это тоже не прошло даром. Если бы не случай с Фитцербертом, мы не зависели бы целиком от богатых родителей.