– Да ну? Значит, вы раздумали уходить в отстав…

Старший Тьютор вскочил:

– Никуда он не собирается уходить! Мы не школьники, сэр, и не смейте диктовать нам…

– Не школьничайте, тогда и обращение будет другое. Впрочем, вы сами нашли это удачное сравнение. А сейчас, если вы изволите вернуться на место, Совет продолжается, – холодно отрезал сэр Богдер.

Тьютор сел, после чего последовала продолжительная пауза.

– Позвольте, джентльмены, – начал сэр Богдер, – объяснить вам, в чем я вижу задачи современного университетского колледжа. Признаюсь, я никак не ожидал, что происшедшие в последние годы изменения прошли мимо вас. Вы до сих пор рассматриваете Покерхаус как личную собственность. Хочу вас разуверить. Колледж – общественная собственность и выполняет общественные функции. Вы же распоряжаетесь в нем, как у себя дома, вы злоупотребляете своим положением. Свободное у нас государство или нет? Равноправие у нас или нет? Я постановляю: отныне и вовеки образование в стенах Покерхауса будут получать достойные, талантливые молодые люди, независимо от их социального и финансового положения, пола, национальности. А хозяйничать в колледже, как у себя дома, я никому не позволю! – Голос сэра Богдера фанатично звенел и зловеще скрипел.

Со времен Кромвеля не слышал зал заседаний такого цицероновского красноречия. Члены Совета уставились на Ректора, как на чудовище, принявшее человеческий образ. А сэр Богдер не унимался, он завел речь о создании Студенческого Совета – СС – с правом определять политику колледжа. Стало ясно, что скоро от прежнего Покерхауса останутся одни воспоминания. Ректор покинул зал заседаний усталый, но довольный. Члены Совета были повержены во прах. Нескоро еще они обрели дар речи.

– Не понимаю, – жалобно возопил Декан, – отказываюсь понимать, чего добиваются эти люди?! – Наслушавшись речей сэра Богдера, он перестал воспринимать его как индивидуальность. Ректор в его глазах поднялся (или опустился?) до представителя некоего безликого (или многоликого?) множества.

– Они хотят все делать по-своему, – предположил Тьютор.

– Царствия Небесного им захотелось, – догадался Капеллан.

Казначей промолчал. Двойная подчиненность заставила его промолчать.

Обед прошел уныло. Семестр уже кончился и многие столы студентов пустовали, так что молчание за профессорским столом ничем не нарушалось. В довершение несчастий подали простывший суп и простую картофельную запеканку с мясом. Но горше всего было сознание собственной ненужности. За пять столетий члены Совета и их предместники взрастили по крайней мере часть той элиты, что управляла нацией. Через сито их снисходительного фанатизма просеивались молодые люди, желавшие стать судьями, государственными деятелями, бизнесменами. Просеивались и пропитывались особым, сословным самодовольством и скепсисом. А скепсис превосходно глушит любое стремление к переменам. Они старательно насаждали политическую апатию, и вот роль их кончена. Их победили. И кто? Самый что ни на есть неудачливый политик!

– СС управляет Покерхаусом! Чудовищно, – сказал Старший Тьютор, но в его ропоте звучала безнадежность. Несмотря на тщательно оберегаемую неразвитость, Тьютор давно видел: грядут перемены. Все ученые виноваты, они гонятся за миражом истины. Все эти лженауки вроде антропологии и экономики: это их теоретики подменили безобидные проблески интуиции бесполезной статистикой. А тут еще социология с абсурдным принципом: человечество должно изучать человека. И этот принцип провозгласил субъект, которого Тьютор не взял бы даже рулевым в лодку. Теперь же Богдер восторжествовал – по крайней мере, в душе Тьютор уже признал его победу, – и Покерхаус потеряет милую тьюторскому сердцу старинную оболочку. Хворые бесполые книгочеи заменят здоровых веселых дурней, чьи девственные мозги и железные мускулы служили надежной защитой от разгула интеллекта.

– И все-таки надо что-то предпринять, – сказал Декан.

– Разве придушить его? Больше ничего не остается, – отозвался Тьютор.

– Он действительно имеет право взять прием студентов в свои руки?

Старший Тьютор кивнул.

– Такова традиция, – мрачно ответил он.

– Им одно остается, – сказал сэр Богдер леди Мэри за чашкой кофе.

– И что же, дорогой?

– Сдаться.

Леди Мэри подняла глаза.

– Развоевался ты, Богдер, – заметила она, явно намекая на былой пацифизм супруга.

Но сэр Богдер был настроен далеко не мирно:

– На Совете еще не так пришлось повоевать.

– Не сомневаюсь, – ледяным тоном отозвалась леди Мэри.

– Я думал, ты одобришь. Поставь они на своем, колледж по-прежнему продавал бы степени, а женщин и близко бы не пускали.

– Избави Бог, я и не думала осуждать тебя. Я только удивляюсь, как власть меняет человека.

– Это уже давно известно, – устало отмахнулся сэр Богдер. Неизменное недовольство жены действовало на него как холодный душ. Всматриваясь в ее надутое лицо. Ректор порой недоумевал, что она в нем нашла. Наверное, он смахивает на жертву апартеида или на голодного нищего. Их счастливый брак продержался уже двадцать восемь лет.

– Оставляю тебя праздновать эту маленькую победу. – Леди Мэри поставила чашку на поднос: – К ужину не жди, я дежурю в «Самаритянках».

Она вышла. Сэр Богдер вяло помешивал кочергой в камине. Все-таки к словам жены стоит прислушаться. Власть действительно меняет человека, даже если это власть над кучкой пожилых профессоров заштатного колледжа. И насчет «маленькой победы» жена права: она действительно не велика. Сэр Богдер смягчился. Не их вина, что они противятся переменам. Они рабы своих привычек. Им хорошо, они – Декан и Тьютор – холостяки, неудачный брак не подстегивает их. В сущности, они добряки. А их склоки и мелочная завистливость – от того, что они слишком много времени проводят вместе. А его мотивы? Корень их в его ущербности и задетом самолюбии. Надо еще раз поговорить с Тьютором, найти убедительные аргументы. Сэр Богдер собрал чашки, отнес на кухню и вымыл. Девушка, что помогает по хозяйству, сегодня не придет. Он надел пальто и вышел на солнечный по-весеннему двор.

Кухмистер лежал на кровати, уставившись в голубой потолок гостиничного номера, и мучился от дискомфорта. Кровать чужая, матрас слишком мягкий. Ему бы пожестче. Что-то неопределенное в этой комнате, что-то напоминающее шлюху, которую он когда-то взял в «Помпее». Назойливая угодливость привела к тому, что если сначала он воспринимал их свидание как коммерческую сделку, то в конце стал мучиться угрызениями совести. Так и номер. Ковер слишком толстый. Постель слишком мягкая. Вода в душе слишком горячая. Придраться не к чему, не на чем душу отвести. И Кухмистер обижался сам на себя. Он не на своем месте.

Памятники и музеи тоже действовали ему на нервы – и «Катти Сарк», и «Джипси Мот» [32]. Они тоже не на месте, стоят на берегу, ребятишки по ним лазают, а притворяются морскими волками. Кухмистер не питал подобных романтических иллюзий, он никем не притворялся. Он просто отставной привратник колледжа. От богатства было еще тошней, оно оправдывало его увольнение, лишало законного права чувствовать себя обманутым. Кухмистер почти сожалел о триумфе в программе Каррингтона. Хвалить-то его хвалят, но кто хвалит? Сборище продажных писак, жужжат, как надоедливые мухи. Он не нуждается в их паршивых комплиментах.

Кухмистер встал с кровати и пошел в ванную бриться. Ему купили новую бритву и пену-аэрозоль. Из-за легкости бритья оно перестало быть священнодействием. Кухмистер надел воротничок, галстук, привел в порядок жилет. С него хватит. Он высказался, он посмотрел телестудию. Довольно. Пора в Кембридж. Проведут «Разговор по душам» без него. Он собрал вещи, уплатил по счету и двумя часами позже сидел в вагоне, курил трубку и смотрел в окно на плоские поля Эссекса. Однообразный пейзаж радовал глаз, напоминал болотистые равнины Кембриджшира. Теперь, если придет охота, можно купить там участок земли и выращивать овощи, как отчим. Нет, не придет охота. Кухмистер не хотел новой жизни. Он хотел вернуть старую.

Когда поезд подошел к вокзалу. Кухмистер уже принял решение. Он сделает последнюю попытку, он не пойдет ни к Декану, ни к сэру Кошкарту, он поговорит с самим Ректором. Кухмистер шел по Стейшн-роуд. Как это не пришло ему в голову раньше? Конечно, у него есть гордость и он всегда был невысокого мнения о сэре Богдере, отпускал ему уважение скудными порциями, только минимальный паек, полагающийся любому ректору. Он надеялся на Декана, но Декан подвел его. На углу Ленсфильд-роуд, у костела. Кухмистер поколебался: можно повернуть направо, через Паркере Пис к Райдер-стрит, а можно пойти в Покерхаус. Двенадцать часов, а у него крошки во рту не было. Он пойдет в город, закусит и обдумает все. На Риджент-стрит, в «Фонтане», Кухмистер заказал кружку пива и сандвичи. Он сидел за столом, потягивал пиво и пытался представить, что скажет сэр Богдер. Ректор наверняка откажет. Но все равно стоит рискнуть. Рискнуть потерей самоуважения. Почему рискнуть? Он потребует вернуть то, что принадлежит ему по праву, и потом, у него есть четверть миллиона фунтов, ему не нужна работа. Он не просит одолжения. Он просто хочет вернуть работу, вернуть свое доброе имя, хочет и дальше заниматься, чем занимался сорок пять лет, хочет быть привратником Покерхауса. Поддерживая присутствие духа подобными аргументами, Кухмистер допил пиво и вышел из трактира. Он пробирался через толпу на Маркет-Хилл, все еще сомневаясь в целесообразности разговора с Ректором. Может, подождать дня два-три? Может, они одумались, вернули ему работу, может, письмо об этом уже у него дома? Нет, лучше не надеяться. Не уронит ли он достоинства, унизившись до просьбы? Кухмистер прямо извелся. Он старался подавить страх, но ничего не выходило, а ноги тем временем сами собой несли его к Покерхаусу. Дважды решал он идти домой и дважды менял решеоткладывал его и шел дальше по Сидни-стрит к церкви, вместо того чтоб повернуть на Тринити-стрит. Наследство лорда Вурфорда не ободряло его, деньги казались столь же нереальными, как и все происшествия последних дней. Нет, деньги не утешение. Они не заменят уюта привратницкой с ящиками для почты, коммутатором и сознанием собственной незаменимости. Колоссальная сумма чуть ли не оскорбляла Кухмистера: случайность обессмыслила годы службы. Зачем он стал привратником? Он мог стать кем угодно. От этой мысли решимость Кухмистера окрепла. Он поговорит с сэром Богдером. У церкви Кухмистер остановился. Он не войдет в главные ворота, он постучит прямо в дом Ректора. И Кухмистер повернул назад.

Неожиданная идея попробовать найти общий язык со Старшим Тьютором оставила Ректора очень быстро, стоило ему оказаться в саду. Если он сделает первый шаг к примирению, это будет воспринято как проявление слабости. Он уже показал, кто в колледже хозяин. Слабость сейчас недопустима. Но если уж вышел – не возвращаться же назад. И сэр Богдер зашел в книжный магазинчик Хеффера, провел там около часа и купил «Искусство возможного» Батлера. Ректор был не в восторге от сентенции, что политика – это искусство возможного, оно отдает цинизмом, но, как политик, пусть бывший, он не мог не оценить иронии автора. Богдер брел по улице, размышляя, как озаглавит свою автобиографию. «Будущее совершенное», наверное, подойдет, да, хороший заголовок. В нем и квинтэссенция его мировоззрения, и намек на эрудированность. Ректор увидел свое отражение в витрине и поразился – неужели он так стар? Странно, при таких-то юношеских идеалах. С годами он стал более зрелым, опытным, но менялись средства, а не цели. Поэтому-то и важно, чтобы студенты Покерхауса могли свободно формировать свои взгляды, и еще важнее, чтобы им было что формировать. Они восстанут против догматов стариков, думал сэр Богдер, против зловредных старых профессоров.

Ректор выпил чаю в «Медном котелке», вернулся в Покерхаус и уселся в кабинете с книгой. На улице темнело, во дворе тоже: студенты разъехались, свет в окнах не горел. В пять часов сэр Богдер поднялся, опустил шторы и хотел было продолжить чтение, но раздался стук. Он вышел в прихожую, открыл дверь. На пороге возникла знакомая тень.

– Кухмистер? – Сэр Богдер глазам своим не верил. – Что вы здесь делаете?

Вопрос заставил Кухмистера решиться окончательно и бесповоротно. Что он делает в Покерхаусе?!

– Надо поговорить.

Сэр Богдер колебался. Разговор с Кухмистером не сулил ничего хорошего.

– О чем?

Настала очередь Кухмистера колебаться.

– Я пришел извиниться, – ответил он в конце концов.

– Извиниться? За что?

Кухмистер не знал, что ответить, и только мотал головой.

– Ну же, за что? – Просто… – Сделайте одолжение, – сэра Богдера смутило невысказанное отчаяние привратника, – заходите.

Он направился в кабинет, Кухмистер робко шел следом.

– Так что стряслось? – спросил Ректор.

– Вот, сэр, о моей отставке, – начал Кухмистер.

– О вашей отставке? – Сэр Богдер вздохнул. Он и сочувствовал привратнику, и злился на него. – Вам надо говорить с Казначеем. Я такими делами не занимаюсь.

– Я говорил с Казначеем.

– Я вам ничем помочь не могу. И не понимаю, чего вы ждете после вчерашних заявлений.

Кухмистер угрюмо посмотрел на него.

– А чего я такого сказал? – проворчал он. – Сказал, что думаю, вот и все.

– Вы бы думали прежде, чем говорить, – бросил сэр Богдер. Вот еще забота. Что ему, делать нечего, кроме как вести дискуссии со слугами? – Нам не о чем говорить.

– Сорок пять лет я был привратником, – возмущенно задергался Кухмистер.

– Знаю, знаю, – отмахнулся сэр Богдер.

– Я отдал жизнь колледжу.

– Предположим.

Кухмистер исподлобья взглянул на Ректора:

– Я об одном прошу – позвольте мне и дальше служить.

Сэр Богдер отвернулся к камину и пинком подтолкнул полено к огню. Нытье слуги надоело ему. Сколько он помнил, от Кухмистера один вред. Он горой стоял за все, что ненавидел Ректор. Неуживчивый, невоспитанный, докучливый тип. А его дерзость в ночь взрыва! И нате вам, явился, поджав хвост, умоляет взять обратно. Самое неприятное, сэр Богдер чувствовал вину перед привратником.

– Я слышал от Казначея, у вас есть средства, – жестко сказал Ректор. Кухмистер кивнул.

– На жизнь хватает?

– Да.

– Тогда на что вы жалуетесь? В шестьдесят лет уже многие на пенсии. У вас нет семьи?

Кухмистер покачал головой. На сэра Богдера снова накатило отвращение. Его лицо скривилось от презрения к собственной чувствительности и к этому жалкому старикашке. Кухмистер заметил презрение и маленькие глазки его потемнели. Он спрятал в карман самолюбие, пришел сюда просителем, но гримаса Ректора всколыхнула подавленные чувства. Он вспомнил, что был когда-то, очень давно, свободным человеком, и гнев вырвался наружу. Не для того он пришел, чтобы этот Богдер оскорблял его, пусть и молча. Не зная еще, что хочет сделать, Кухмистер шагнул вперед. Ректор отпрянул. Он испугался, испуг, как и презрение, отразился на его лице. Всю жизнь Богдер боялся Кухмистера, боялся маленьких оборванных кухмистеров, которые жили на бедных улочках, подстерегали его по дороге в школу и швырялись камнями.

– Смотрите, Кухмистер, – пригрозил было Ректор, но Кухмистер и так смотрел, даже сверкал глазами. В нем тоже заговорили воспоминания.

Привратник побагровел, непроизвольно сжал кулаки.

– Грязный ублюдок! – выкрикнул он, надвигаясь на Ректора. – Вонючий недоносок!

Сэр Богдер отшатнулся, наткнулся на кофейный столик, ухватился за кресло, но не удержался. Ковер выскользнул из-под ног, и, ударившись головой об угол металлической решетки, Ректор рухнул на пол возле камина. Ошарашенный Кухмистер стоял над ним. По паркету расплывалось кровавое пятно. Ярость привратника угасла. Он постоял с минуту, глядя на Ректора, потом выбежал из комнаты, пробежал по коридору и выскочил через парадную дверь на улицу. Вокруг никого не было, и вскоре Кухмистер торопливо зашагал по Тринити-стрит. Навстречу, не обращая на него внимания, шли люди. Чего особенного, привратник колледжа спешит по своим делам.

Сэр Богдер лежал на полу в мерцающем свете камина. Кровь лилась из разбитой головы, собиралась в лужу и высыхала. Прошел час, кровотечение ослабло, но не прекращалось. Ректор пришел в сознание около восьми. Комната как в тумане, громко тикают часы. Сэр Богдер попытался подняться на ноги, но безуспешно. Он уцепился за кресло, стал на колени, пополз через комнату к телефону. Ему удалось стянуть телефон на пол. «Скорая помощь»? Но Ректор боялся огласки. Позвонить жене? Он с трудом отыскал блокнот, набрал номер комитета «Милосердных Самаритянок». Богдер ждал ответа и читал рекламное объявление, которое леди Мэри прицепила возле телефона: «Если вам плохо, если вы подумываете о самоубийстве – звоните Самаритянкам».

– «Самаритянки» слушают. Чем мы можем вам помочь? – голос леди Мэри звучал резко и озабоченно, как всегда.

– Я ранен, больно, – невнятно проговорил сэр Богдер.

– Что с вами? Говорите громче.

– Я ранен, ради Бога, приезжай…

– Что-что?

– Боже, боже…

– Хорошо, расскажите по порядку, – с интересом попросила леди Мэри. – Я обязательно вам помогу.

– Это я, Бог… ой!

– Вы – Бог? – Леди Мэри, видимо, заподозрила, что неизвестный страдалец подвержен мании величия.

– Я упал… оступился…

– Вы оступились? Но один ложный шаг – еще не конец жизни. Не отчаивайтесь.

– Я ударился…

– Всем нам приходится сносить удары судьбы. Мужайтесь.

– Истекаю кровью… приходи… разбил… камин…

– Что вы, бросить в вас камень никто не посмеет.

Силы оставили сэра Богдера. Он осел на пол, из трубки неслись трескучие увещевания леди Мэри.

– Вы слушаете? Вы слушаете? Главное – не падайте духом. – Сэр Богдер стонал и охал. – Не вешайте трубку и не вешайтесь сами. Послушайте, вы сделали ложный шаг. Ничего страшного. Все мы люди. – Услышав натужный хрип сэра Богдера, она завелась еще пуще: – То, что вы задумали, – это не выход. Бывают в жизни и неудачи. Ошибки неизбежны даже у лучших из нас. Это не повод биться головой о стену. Вы не католик? – Богдер слабо стонал. – Вы говорили, что сердце ваше разбито, обливается кровью. Уж больно это по-католически. – Теперь леди Мэри не столько увещевала, сколько отчитывала.

«Проклятая баба, опять она за свое». Сэр Богдер пытался приподняться, положить трубку, навсегда отделаться от неумолимой филантропии леди Мэри, но сил не хватало.

– Положи трубку, – простонал он. – Мне нужна помощь. – Конечно, нужна. И я непременно вам помогу.

Обозлившись на жену, сэр Богдер ощутил прилив сил и пополз прочь от телефона. На глаза ему попался поднос. Виски. Он подполз, отпил немного, сжимая в руке бутылку, добрался до боковой двери и выбрался в сад. Если попасть во двор и позвать, может, кто и услышит. Он сделал еще глоток, еще раз попробовал подняться. В профессорской свет… Туда… Сэр Богдер встал на колени и… свалился на тропинку.