Вновь на подъезде к Сэндикот-Кресчент завыли сирены, на сей раз пожарных машин. Они лихорадочно сбивали пламя, уже успевшее поглотить миссис Симплон, так что кремация ей была уже не нужна. И в этот самый момент свой последний выход на сцену предпринял бультерьер. Внутренний огонь, которым была в ту ночь охвачена его голова, уже почти затих, однако пробудился вновь при взрыве и пожаре в гараже Симплонов. С налитыми кровью глазами и вывалившимся языком пес с шумом выскочил из птичьего заказника, пронесся по саду сестер Масгроув, цапнул для разминки за икру одного из пожарных и, войдя во вкус, вступил в смертельную схватку с пожарным шлангом. Видимо, в наркотическом бреду он принял его за доисторическую анаконду. Пожарный шланг энергично сопротивлялся. Прокушенный в нескольких местах, он под огромным давлением выстрелил вверх струями воды, на мгновение подбросившими на несколько футов от земли хищно рычавшего пса. Теперь инспектор поверил Петтигрю: он увидел эту собаку собственными глазами – воющую, рычащую, кусающуюся, извивающуюся, подобно крокодилу, страдающему пляской святого Витта. Уверенный, что собака бешеная, инспектор, следуя вызубренным когда-то наставлениям, замер и стоял, не шевелясь. Но лучше бы уж он шевелился. Получив отпор и холодный душ от пожарного шланга, пес вонзил зубы в ногу инспектора, моментально отпустил ее, чтобы вновь укусить в нескольких местах шланг, а потом попытался вцепиться инспектору в горло. На этот раз инспектор решил сдвинуться с места, и его подчиненные, два десятка пожарных, супруги Огилви и Рикеншоу могли наблюдать, как совершенно голый и сильно обожженый полицейский в сапогах и портупее меньше чем за десять секунд покрыл добрую сотню метров. За ним, с горящими глазами, выпустив когти, оскалив челюсти, несся бультерьер. Инспектор перескочил через калитку дома Грэбблов, одолел одним махом их лужайку и скрылся в заказнике. Вскоре оттуда донеслись его крики о помощи, чем-то напоминавшие стенания блуждавшего там чуть раньше бультерьера.
– Что ж, теперь он по крайней мере убедился, что мы говорили правду, – прокомментировал мистер Петтигрю и тут же посоветовал жене перестать выть, будто баба по любовнику, – сравнение, явно не самое удачное для восстановления мира в их сильно пострадавшем доме.
Локхарт и Джессика наблюдали за всем этим хаосом из окна своей спальни. Гараж Симплонов все еще продолжал гореть, главным образом из-за вмешательства собаки пожарный шланг метался из стороны в сторону и пускал высоко вверх мощные фонтаны воды, напоминая гигантскую садовую поливалку, а пожарные и полицейские попрятались по своим машинам. Только вооруженные полицейские, дополнительно присланные для борьбы с теми, кто стрелял из дома, еще не разобрались в происходящем. Уверенные, что поджог гаража – это отвлекающий маневр, предпринятый для того, чтобы скрывающиеся в доме террористы смогли бы удрать под прикрытием дыма, эти полицейские устроились в засадах в прилегающих садах и в зарослях кустов около поля для гольфа. Последнее обстоятельство сыграло роковую роль. Дым от гаража закрывал им обзор; на поле же для игры в гольф две первые пары уже вышли поразмяться с утра пораньше, и сорвавшийся после чьего-то неверного удара шар угодил вооруженному констеблю в голову.
– Атака с тыла, – завопил тот и разрядил свой револьвер в стелющийся дым, смертельно ранив одного из игроков и нанеся тем самым непоправимый удар гольф-клубу. Несколько других полицейских тоже открыли стрельбу в направлении, откуда доносились чьи-то крики. Пули летали по всему полю для гольфа и залетали даже в окна клубного бара, где на полу лежал секретарь клуба, пытавшийся срочно дозвониться в полицию.
– По нам стреляют, – кричал он в трубку телефона, – со всех сторон свистят пули! – Ему вторили игроки и члены клуба. Когда они бежали сквозь дым, то попали под град пуль, летевших с тыльной стороны сада Симплонов. Четыре человека упали у восемнадцатой лунки, два у первой, а возле девятой несколько женщин, крепко прижавшись друг к другу, пытались укрыться за одним из препятствий, которое до этого они всячески старались обходить стороной. И с каждым новым залпом полиция, не имеющая возможности увидеть, кто же стреляет и откуда, затевала перестрелку между собой. Даже супруги Рикеншоу из дома номер 1, всего час назад поздравлявшие друг друга с постоянным присутствием полиции и настоящей безопасностью, начали сожалеть о преждевременно выраженной ими благодарности. Свежий отряд полиции, прибывший в гольф-клуб в ответ на поступивший оттуда вызов и вооруженный на этот раз не только револьверами, но и винтовками, разместился в баре, в комнате секретаря и в раздевалках и на беспорядочный огонь своих коллег ответил собственным дружным залпом. Пули просвистели над головами женщин, прятавшихся возле девятой лунки, и, пролетев через дым, угодили прямо в гостиную Рикеншоу. Вопили женщины, попавшие на поле в ловушку, вопила миссис Рикеншоу, которой пуля угодила в бедро, а водитель пожарной машины, позабыв о том, что у него выдвинута лестница, решил, что пора сматываться, пока обстановка не стала еще хуже. Но она уже была хуже некуда.
– Сматываемся отсюда! – орал водитель, пока другие пожарные забирались в машину, – только пулю схлопотать не хватает!
Пожарный, сидевший в тот момент на самом конце лест-ницы, явно не ожидал подобного поворота событий. С трудом удерживая прыгающий наконечник шланга, он вдруг почувствовал, что едет назад.
– Стойте! – закричал он. – Стойте, черт побери! Но в шуме пламени и в треске пальбы его никто не услышал, " и пожарная машина на полной скорости рванула вниз по Сэндикот-Кресчент. Болтаясь в пятнадцати футах над ней, пожарный изо всех сил цеплялся за лестницу. Прорвав ею дюжину телефонных и электрических проводов, машина со скоростью семьдесят миль в час помчалась к тоннелю под железной дорогой, ведущей в Лондон. Сама она въехала в этот тоннель, лестница же в него не поместилась. Сидевшего на лестнице пожарного выбросило вперед и вверх, и он, пролетев буквально в нескольких дюймах над проходившим в этот момент брайтонским экспрессом, упал на дорогу по другую сторону тоннеля перед шедшим навстречу бензовозом. Водитель бензовоза, уже обративший внимание на бешеную пожарную машину с оторванной лестницей, постарался избежать наезда и, попытавшись свернуть, врезался в насыпь железной дороги. Бензовоз взорвался, и горящий бензин обрушился сверху на последние пять вагонов проходившего экспресса. В одном из охваченных пламенем вагонов проводник поступил так, как его учили. Он рванул ручку экстренного тормоза, и на скорости восемьдесят миль в час колеса экспресса перестали вертеться. Жуткий скрежет металла о металл заглушил даже треск пальбы и завывания полицейского инспектора в заказнике. Во всем поезде, в каждом его купе пассажиры, сидевшие лицом по ходу поезда, мгновенно оказались на коленях тех, кто сидел по ходу спиной, а в вагоне-ресторане, где как раз было время завтрака, посетители, официанты, еда и посуда смешались в одну общую кучу. Пять последних вагонов продолжали гореть.
Вид поезда, внезапно вспыхнувшего так, как будто в него угодила напалмовая бомба, невесть откуда взявшаяся в самом центре Ист-Пэрсли, окончательно убедил полицию, что она имеет дело с беспрецедентным в британской истории случаем терроризма. По радио они вызвали армейскую подмогу, объяснив, что полиция попала в засаду в гольф-клубе Ист-Пэрсли, по которому из домов на Сэндикот-Кресчент ведут огонь террористы, только что взорвавшие бомбу под экспрессом Лондон-Брайтон. Через пять минут над полем для гольфа повисли боевые вертолеты, высматривая врага. Но полицейские в саду дома Симплонов уже получили свое. Трое лежали раненные, один был убит, а у остальных кончились патроны. Таща за собой раненых, они ползком выбрались из-за дома, перебрались через лужайку перед ним и помчались к своим машинам.
– Мотаем отсюда ко всем чертям, – вопили они, вваливаясь в машины, – там их целая армия, мать их...
Через минуту патрульные машины покинули Сэндикот-Кресчент и направились в сторону полицейского участка, их сирены затихли вдали. Но до участка они не доехали. Взорвавшийся бензовоз перекрыл все шоссе под железной дорогой, а в тоннеле творился сущий ад. Не лучше было положение и на Сэндикот-Кресчент. Огонь с гаража Симплонов перекинулся на забор, а с него – на сарай во дворе дома Огилви. Вспыхнувший сарай, продырявленный во всех направлениях пулями, добавил пламени и дыма в ту мрачную завесу, что повисла над наследством Джессики, и придал всей сцене какой-то особенно странный, мистический, вызывающий содрогание вид. Огилви сидели в погребе, тесно прижавшись друг к другу, и слушали, как в кухне стучат, ударяясь о стены, пули. В доме номер 1 мистер Рикеншоу, затягивая повязку на ноге жены, клятвенно пообещал ей, что если они выберутся отсюда живыми, то непременно съедут из этого дома.
То же самое решили сделать и Петтигрю.
– Обещай мне, что мы уедем, – рыдала она. – Еще одна ночь в этом ужасном доме, и я сойду с ума!
Мистера Петтигрю не надо было уговаривать. Та череда событий, что пронеслась над Сэндикот-Кресчент и потрясла ее – ив особенности их собственный дом, – подобно чуме, поразившей когда-то Египет, заставила Петтигрю отказаться от его рационализма и вновь обратиться к религии. Высо-кая гражданская сознательность изменила ему, и, когда Рикеншоу, так и не дозвонившись до «скорой помощи» из-за последствий варварского рейда пожарной машины, пробрался через улицу и постучал в дверь дома Петтигрю, хозяин дома отказался открыть ему, резонно возразив, что, когда в последний раз к ним приезжала «скорая», санитары привезли с собой сумасшедшую собаку и что миссис Рикеншоу может истекать кровью и даже помирать, но он, Петтигрю, больше никому дверь не откроет.
– Считайте, что вам повезло, – кричал мистер Петтигрю через запертую дверь, – у вашей проклятой жены дырка в ноге, а у моей – в голове. – Рикеншоу в ответ покрыл его последними словами за нежелание помочь соседу и решил достучаться до полковника Финч-Поттера, не зная, что тот, избавившись и от терки, и от пениса, лежит уже в реанимационном отделении местной больницы. В конце концов на помощь Рикеншоу пришла Джессика. Не обращая внимания на сильный огонь со стороны гольф-клуба, она отправилась в дом номер 1 и оказала миссис Рикеншоу квалифицированную первую помощь, которой когда-то училась на курсах. Локхарт воспользовался ее отсутствием, чтобы осуществить последний поход в канализационную трубу. Облачившись в резиновый костюм, он пробрался по ней к месту подсоединения слива из дома Грэбблов с ведром в одной руке и переносным ручным насосом времен второй мировой войны, который мистер Сэндикот держал у себя в мастерской и использовал для поливки участка. У Локхарта же было на уме другое. Вставив наконечник насоса в трубу слива и закрепив его там шпаклевкой, Локхарт наполнил из канализации ведро и стал энергично. качать. Так он проработал примерно час, а потом разобрал свою конструкцию и пополз домой. К этому времени первый этаж дома Грэбблов был уже залит нечистотами изо всех других домов улицы, и все попытки мистера Грэббла заставить свой туалет вести себя нормально и спускать дерьмо из дома, а не качать его в дом, закончились полнейшим провалом. Доведенный до отчаяния Грэббл, бродивший в закатанных брюках по колено в дерьме, решил прибегнуть к крайним мерам и взялся за каустическую соду. Идея оказалась далеко не лучшей. Вместо того чтобы спустить вниз по трубе то, что ее закупоривало, каустическая сода стала весьма энергично вылезать из унитаза обратно. К счастью, мистер Грэббл предвидел возможность чего-то подобного и успел выскочить из уборной, когда это произошло. Ему, однако, не следовало бы пользоваться ни обычным средством для чистки туалетов, ни тем более – когда оно не сработало, – добавлять в него жидкую хлорную известь. Ибо в сочетании друг с другом эти вещества выделяют хлор, и ядовитый газ выгнал Грэббла из дома. Стоя на лужайке позади дома, он мог наблюдать, как ковер в гостиной впитывал в себя эту ядовитую смесь, а каустическая сода разъедала его любимое кресло. Мистер Грэббл попробовал было как-то остановить этот поток, соорудив на его пути преграду, но каустическая сода заставила его отказаться от этого намерения. Теперь он сидел на краю маленького бассейна с рыбками, полоскал в нем ноги и отчаянно ругался.
Полицейский инспектор все еще взывал из птичьего заказника о помощи, хотя и не так громко, как прежде; бультерьер же спокойно отсыпался на своем матрасе, что лежал у задней двери в доме хозяина.
Скинув с себя резиновый костюм, Локхарт наполнил ванну и с удовольствием погрузился в нее. В целом, думал он, его операция прошла достаточно успешно. Теперь уже можно было не сомневаться, что Джессика получит доставшееся ей наследство в полное распоряжение, включая право продать любой из домов, если она того пожелает. Локхарт лежал в ванне и обдумывал налоговую сторону дела. Опыт, полученный в конторе «Сэндикот с партнером», подсказывал ему, что налог на приращение капитала берется с каждого дома сверх одного. Не может быть, чтобы это правило нельзя было как-то обойти. Налог с двенадцати домов оказался бы колоссальным. К тому моменту, когда Локхарт вылез из ванны, у него уже созрело простое решение.
Глава пятнадцатая
Разобраться в том, какая именно цепь причин вызвала все происшедшее в Ист-Пэрсли, не удавалось никому. Военный вертолет обнаружил инспектора полиции сидящим на дереве, забраться на которое у нормального человека, казалось бы, нет ни малейшей возможности; но сам инспектор тоже не мог ничего объяснить. Он лишь безостановочно выкрикивал нечто нечленораздельное о бешеных псах, свободно разгуливающих по Сэндикот-Кресчент. Его слова подтверждались ранами, полученными супругами Лоури и мистером Петтигрю.
– Да, но это никак не объясняет, почему оказались убиты шестеро игравших в гольф и пятеро моих людей, – рассуждал комиссар полиции. – Бешеные псы, да и англичане, способны, конечно, выкинуть что угодно. Но у псов обычно не бывает оружия. А как, черт возьми, объяснить пожарную машину, бензовоз и этот экспресс? Сколько там пассажиров сгорело?
– Десять, – ответил его заместитель. – Если говорить точно... – начал было он.
– Заткнись, – перебил его комиссар. – Как я объясню все это министру? Должно же существовать какое-то разумное объяснение!
– Полагаю, мы могли бы развести два инцидента по разным категориям, – предположил заместитель, но комиссар посмотрел на него с нескрываемой злобой.
– Два? Два?! – завопил он так, что задрожали стекла в кабинете. – Во-первых, тот сумасшедший полковник, что обтесывал свой член теркой в компании проститутки. Во-вторых, бешеная собака, перекусавшая всех, на кого наткнулась. В-третьих, кто-то обстрелял несколько домов и взорвал гараж. Кстати, что там за баба была в смотровой яме и откуда она взялась? Дальше перечислять или хватит?
– Понимаю, что вы хотите сказать, – ответил заместитель, – но, по словам мисс Джиджи Ламонт, полковник Финч-Поттер...
– Заткнись, – свирепо повторил комиссар и закинул ногу на ногу. Они посидели какое-то время молча, отыскивая сколь-нибудь убедительное объяснение всего случившегося.
– Слава Богу, что хоть не было телевидения и журналистов, – сказал заместитель, и его начальник согласно кивнул.
– Может быть, свалить все на ИРА?
– Чтобы они могли потом всем этим хвастаться? Ты что, спятил?
– Но они же взорвали дом О'Брайена, – возразил заместитель.
– Чепуха. Этот сукин сын подорвался сам. В доме не было и следа взрывчатки, – возразил комиссар. – Он что-то перемудрил с газовой плитой.
– Но ведь его дом даже не подсоединен к газовой сети... – начал заместитель.
– А меня отсоединят от должности, если мы к середине дня не представим объяснение. Прежде всего надо не пускать туда прессу и не дать ей возможности задавать вопросы. Есть какие-нибудь идеи, как это сделать?
Заместитель призадумался.
– Полагаю, можно было бы сослаться на бешеных собак, – сказал он. наконец. – Мы могли бы объявить в том районе карантин и перестрелять всех бешеных...
– Мы уже перестреляли там половину своих ребят, – возразил комиссар. – Согласен, они сами действовали так, будто их укусила бешеная собака. Но не можем же мы перестрелять всех бешеных. Им надо делать прививки. Впрочем, чтобы не пускать туда журналистов, такое объяснение сойдет. Но вот как объяснить то, что подстрелили шестерых игроков в гольф-клубе? Даже если кто-то из них и засветил мячом не туда, как-то не принято в ответ засвечивать в него пулю. Тем более открывать беглый огонь. А их тела изрешечены пулями. Должны же мы дать какое-то логическое объяснение.
– Если придерживаться версии с бешеной собакой, – продолжал заместитель, – она могла укусить кого-то, тот заболел и...
– Бешенством не заболевают мгновенно. Чтобы оно проявилось, нужны недели...
– Но, может быть, это какой-то новый вид бешенства, новая бацилла, что-то вроде свиной чумы, – настаивал заместитель. – Собака укусила полковника...
– Это исключено. У нас нет никаких доказательств того, что полковника Финч-Поттера кто-либо цапнул, кроме него самого. Да и в таком месте собака укусить практически не может. Если только этот тип не был извращенцом.
– Но он в таком состоянии, что не сможет отрицать версию бешенства, – сказал заместитель комиссара полиции. – Он же совсем свихнулся.
– Ну ладно, дальше, – проговорил комиссар.
– Если исходить из версии о вспышке бешенства и о собаке, то все остальное вытекает отсюда вполне логично. Ребята из спецвзвода сбрендили и начали стрелять...
– В программе теленовостей это прозвучит великолепно: «Пять офицеров спецсил, созданных для защиты иностранных дипломатов от террористов, сегодня утром спятили и перестреляли шестерых игроков в гольф-клубе Ист-Пэрсли». Что-нибудь в этом роде. Хоть и говорят, что любая слава хороша, все же подобной рекламы нам не надо.
– Но не обязательно же давать все это в программе новостей, – возразил заместитель. – В данном случае мы вполне можем сослаться на закон об охране государственной тайны.
Комиссар одобрительно кивнул:
– Да, но нам надо будет заручиться поддержкой со стороны министерства обороны.
– Ну, вертолеты вполне могли быть с базы в Портон-Даун. Там, кстати, располагается и Центр военно-биологических исследований.
– Они были с другой базы. И в любом случае, когда они прилетели, все было уже кончено.
– Но ведь всего этого никто же не знает, – убеждал заместитель. – Военное командование всегда старается напускать побольше тумана. Наконец мы можем пригрозить, что свалим все на них и...
На встрече министров внутренних дел, обороны и верховного комиссара полиции было в конечном счете решено, что все случившееся на Сэндикот-Кресчент не подлежит огласке.
В соответствии с законами об обороне государства и об охране государственной тайны редакторам всех газет было рекомендовано не упоминать об этой трагедии. Аналогичное предупреждение получили телекомпании Би-би-си и Ай-ти-ви, и потому в вечерних новостях сообщалось лишь о взрыве бензовоза, в результате которого загорелся экспресс Лондон – Брайтон. Упоминания о Сэндикот-Кресчент не было нигде. По птичьему заказнику прошла цепь солдат, стрелявших во все живое под предлогом предотвращения распространения вспышки бешенства. Правда, кроме птиц, они там никого не обнаружили; но птичий заказник превратился в итоге в птичий могильник. К счастью, бультерьеру повезло: все это время он проспал, не поднимаясь с места, возле кухонной двери в доме полковника. Пожалуй, если не считать Локхарта и Джессики, бультерьер был единственным живым существом, не покинувшим обжитого места после всех этих бурных событий. Мистер Грэббл, изгнанный из дома канализационным наводнением, явился тем утром в комнатных тапочках – ни в какую другую обувь его обожженные каустиком ноги не влезали – и вручил уведомление об освобождении им дома. Рикеншоу наконец-то отправил жену в госпиталь, а Петтигрю весь день упаковывали вещи. К вечеру они съехали. Супруги Лоури уехали еще раньше, получив, вместе с несколькими пожарными, прививки от бешенства. Полицейского инспектора и нескольких его подчиненных упрятали в инфекционное отделение местной больницы. Отбыла даже миссис Симплон – в маленьком пластиковом мешке столь зловещего вида, что наблюдавшей эту сцену миссис Огилви пришлось давать успокоительное.
– Все уехали, – рыдала она, – остались только мы. Только одни мы. Я тоже хочу уехать отсюда. Посмотри на эти трупы вокруг... Я уже никогда не смогу смотреть на это поле, не вспоминая тех несчастных, что погибли у девятой лунки.
Муж ее испытывал такое же чувство. Он тоже никогда уже не сможет чувствовать себя на Сэндикот-Кресчент по-прежнему. Через неделю съехали и они. Теперь Локхарт и Джессика из окна своей спальни могли любоваться одиннадцатью пустыми домами, стоящими – за исключением несколько покосившегося «баухауса» О'Брайена – посреди больших и отлично ухоженных участков в очень привлекательной местности неподалеку от Лондона, по соседству с прекрасным гольф-клубом, очередь на вступление в который в связи с недавними событиями теперь заметно продвинется. Пока строители занимались приведением домов в первоначальный вид – а в случае с домом Грэбблов и в первоначальную чистоту, – у Локхарта было время заняться другими делами.
Так, готовился к выходу новый роман Женевьевы Голдринг «Песнь сердца». Купив бюллетень книжных новинок, Локхарт выяснил, когда этот роман должен появиться в продаже. Поскольку мисс Голдринг писала в год по пять книг, издавая их под разными псевдонимами, ее производительность вынуждала издателей выбрасывать на рынок одновременно по две ее новые книги. Существовали весенний и осенний выпуски новых произведений Голдринг; «Песнь сердца» была включена в осенний и вышла в октябре. Локхарт и Джессика дождались, пока в списке бестселлеров она за первые три недели после появления в продаже поднялась с девятого места на второе, а потом и возглавила список. Только тогда Локхарт нанес свой удар. Он отправился в Лондон с экземпляром книги и провел полдня в кабинете младшего из Гиблингов, а другие полдня – в кабинете старшего, но в присутствии также и младшего из двух партнеров. К тому времени, когда он уходил, на руках у Гиблингов было – нет, не просто почти готовое дело о клевете, но рапсодия, симфония на тему такого дела. Никогда еще за всю свою карьеру – а у старшего Гиблинга был огромный опыт в области судебных исков по делам о клевете, – никогда еще они не сталкивались со случаем столь очевидной, вопиющей и возмутительно злобной клеветы. Что еще лучше, издатели, выпустившие книгу Женевьевы Голдринг, были неимоверно богаты во многом благодаря ее популярности, и теперь им предстояло проявить великодушие в разрешении дела, которым занялась фирма «Гиблинг и Гиблинг», иначе на мисс Голдринг повиснет ярлык злостной клеветницы. А. лучше всего было бы, если бы они оказались настолько глупы, чтобы потащить дело в суд. Эта перспектива была столь привлекательной и желанной, что Гиблинги начали действовать с тщательно рассчитанной нерешительностью, призванной обмануть бдительность другой стороны.
Они написали вежливое письмо издателям, господам Шортстэдам, информируя их об одном достойном сожаления факте, о котором они сами узнали от своего клиента, некоего мистера Локхарта Флоуза. А именно: что его имя упоминается в крайне успешно продающемся романе мисс Женевьевы Голдринг «Песнь сердца», выпущенном господами Шортстэд, и что вследствие этой непреднамеренной ошибки они вынуждены, к вящему своему сожалению, просить господ Шортстэд возместить ущерб, нанесенный личной, профессиональной и семейной репутации упомянутого мистера Флоуза теми поношениями и клеветой на него, что содержатся в указанной книге. Имеется в виду, говорилось в письме, что ущерб будет возмещен посредством финансовой компенсации, оплаты судебных издержек, а также изъятия из продажи и уничтожения всех еще не проданных экземпляров книги.
– Так мы расставим ловушку, – сказал один Гиблинг другому. – И будем от всей души надеяться, что они прибегнут к услугам какого-нибудь молодого и честолюбивого юриста, который посоветует им оспаривать дело в суде.
Издательство именно так и поступило. Ответ за подписью самого младшего партнера адвокатской конторы «Кул, Пул, Стул и Фолсом с партнерами», некоего мистера Арбутуса, гласил, что, хотя издательство и автор книги «Песнь сердца», далее именуемой романом, готовы принести мистеру Флоузу свои извинения и оплатить его судебные издержки, а также, в случае необходимости, выплатить ему скромную компенсацию за пережитые им боль и горькие чувства, они никоим образом не считают себя обязанными и не согласятся пойти на изъятие и уничтожение непроданных экземпляров романа. И прочая, и прочая, и прочая. Письмо заканчивалось холодной припиской, что фирма «Кул, Пул, Стул и Фолсом с партнерами» ожидает ответа от мистера Гиблинга. Оба Гиблинга сильно сомневались в том, что их ответа действительно ждут. На протяжении двух недель они держали дело в состоянии неопределенности, а затем нанесли удар.
– Я верно расслышал – четыреста тысяч фунтов в возмещение ущерба? – переспросил мистер Фолсом, когда Арбутус показал ему ответ Гиблингов. – За всю мою карьеру не читал ничего столь чудовищного. Эти Гиблинги с ума сошли. Разумеется, мы будем оспаривать подобное требование.
– Оспаривать? – возразил Арбутус. – Но у них должны же быть какие-то основания...
– Блеф, мой мальчик, голый блеф, – ответил Фолсом. – Конечно, я не читал книгу. Но за непреднамеренную клевету требовать подобную сумму неслыханно. Это неслыханно, даже если клевета была бы преднамеренной. Может быть, вся причина клеветы в том, что просто машинистка перепутала пару слов.
Но ошибался сам Фолсом. Интуиция мистера Шортстэда подсказывала ему, что «Песнь сердца» чем-то отличается по тону от других романов мисс Голдринг. Тем не менее издатель доверился не собственной интуиции, а совету Фолсома и поручил Арбутусу подготовить ответ, выдвинув со своей стороны тоже максималистские требования: если «Гиблинг и Гиблинг» хотят подавать в суд, то пускай подают, и черт с. ними. На следующий день, когда старший клерк принес мистеру Гиблингу на доклад почту, этот уже пожилой и строгий джентльмен впервые в жизни увидел, что сам мистер Гиблинг-старший способен отплясывать на собственном письменном столе. А наплясавшись, босс потребовал за любую цену немедленно доставить в контору две... нет, три бутылки самого лучшего шампанского.
– Мы их поймали за хвост, – торжествующе пропел он, когда появился Гиблинг-младший. – О Боже, в жизни бы не поверил, что доживу до такого дня. За хвост, братишка, за хвост! Перечитай вслух, я должен это слышать!
И когда в воздухе прозвенели слова: «Пусть подают в суд, и черт с ними», Гиблинг-старший задрожал в экстазе профессионального сутяжника.
– Подают в суд, и черт с ними, – упоенно повторял он. – Пусть подают в суд, и черт с ними. Представляю себе, как прозвучит эта угроза в устах адвоката в суде! Да, прямо в лицо судье! Вот в чем, брат, подлинная красота нашей профессии. В жизни юриста есть свои прекрасные моменты. Посмакуем же ту радость, что принес нам этот чудесный день!
Мистер Партингтон, старший клерк, внес шампанское, и Гиблинги послали его за третьим бокалом. Только когда он вернулся, был поднят тост за мистера Локхарта Флоуза, проживающего в доме номер 12 по Сэндикот-Кресчент, столь удачно вошедшего одновременно и в их жизнь, и в роман мисс Женевьевы Голдринг с – о Господи! – каким подходящим названием! В этот день в конторе «Гиблинг и Гиблинг» практически никто не работал. Составление искового заявления – не ахти какое сложное дело. Иск, предъявленный «Гиблинг и Гиблинг» от имени Локхарта Флоуза, истца, к Женевьеве Голдринг и господам Шортстэдам, ответчикам, ничем не отличался от других подобных документов и носил форму обращения Елизаветы II, милостью Божьей королевы Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и всех наших государственных владений и территорий, главы Содружества Наций, Защитницы Веры, к Женевьеве Голдринг, подлинное имя мисс Мэгстер, через посредство господ Шортстэдов: «Мы повелеваем вам в течение четырнадцати дней после вручения вам настоящего искового заявления, включая день вручения, предстать перед судом по иску Локхарта Флоуза, в противном случае истец может осуществить свои права и решение может быть вынесено в ваше отсутствие».
Исковое уведомление было вручено адресатам уже на следующий день и не вызвало почти никакого испуга в правлении издательства, однако основательно напугало всех в конторе «Кул, Пул, Стул и Фолсом с партнерами». К этому времени Арбутус прочел «Песнь сердца» и обнаружил, что в книге действительно содержится чудовищная клевета на Локхарта Флоуза. Ему приписывалась привычка быть привязанным своей женой к кровати, а затем и быть избитым этой же женой, которую действительно зовут Джессика, – в наоборот. Утверждалось также, что когда они не занимаются взаимной поркой, то выкрадывают деньги из банков, причем в ходе таких грабежей Локхарт якобы застрелил насмерть нескольких банковских кассиров.
– Мы даже не сможем утверждать, что эта клевета непреднамеренна, – убеждал Арбутус Фолсома, но тот считал иначе.
– Никакой автор, находящийся в здравом уме, не станет сознательно и преднамеренно писать книгу, героем которой был бы какой-то реальный, известный автору человек, и при этом приписывать ему подобные извращения и преступления. Это чепуха. Такое просто невозможно.
Того же взгляда придерживалась и Женевьева Голдринг.
– Никогда не слышала об этом типе, – заявила она Шортстэду и Арбутусу, – а потом, это какое-то совершенно невероятное имя. Откровенно говоря, я не помню, чтобы когда-нибудь писала о человеке, которого бы звали Локхарт Флоуз, да еще с женой, которую зовут Джессика.
– Но это же написано в "Песни сердца, – возражал Арбутус, – не могли же вы этого не читать. В конце концов, вы ведь сами написали эту книгу.
Женевьева Голдринг только фыркнула в ответ:
– Я пишу по пять книг в год. Не могу же я всю эту муть еще и читать. Я целиком и полностью полагаюсь в данном случае на вашу компетентность, мистер Шортстэд.
– А верстку вы что, не проверяете?
– Молодой человек, – ответила мисс Голдринг, – моя верстка не нуждается в том, чтобы ее проверяли. Поправьте меня, если я не права, мистер Шортстэд.
Но, хотя сомнения начали уже закрадываться ему в душу, мистер Шортстэд на этот раз все же придержал язык.