- Вам нехорошо? - нежно спросила она. И этот страх за другого человека, беззащитно протянутые руки, от-крывали в ней новую красоту.
      - Вы извините, - пробормотал Чебукин и тут же, услышав, как бис снова принимается за свое токованье, закричал нечто уж совсем непонятное кроткой аспирантке: - К дьяволу! Извините, я не вас. А вы тоже хороши - развесили уши. К дьяволу! К черту! К дьяволу! Чебукин махнул рукой и побежал прочь. Дома он, не ужиная, заперся в кабинете и, тяжело дыша, улегся на холодном кожаном диване.
      - Чего ты волнуешься? Бис через три месяца отделится и будет жить самостоятельно, как... - пробовал он успокоить себя.
      - Как тысячи других пустозвонов, - перебил внутренний голос, который прежде почти никогда не подавалголоса, а теперь стал проявлять поразительную активность. - Но сам ты ведь не отделишься от себя!
      - Да, я от себя не отделюсь, - должен был согласиться Чебукин. - И кроме того, я не вынесу дуэта с бисом не то чтобы три месяца, а даже еще три часа.
      Сквозь дверь Чебукин слышал, как жена отвечала по телефону:
      - Ничего особенного... Неужели? Ах, боже мой... Что вы говорите!
      "Доброжелатель" информирует о моем странном поступке на междуведомственном совещании", - безошибочно определил Чебукин.
      - Нет, нет, он сумеет взять себя в руки, - говорила жена.
      "Положение неустойчивое. Любопытно, кто обрадуется, когда я загремлю? спросил он самого себя. - Прохвост Прожогин? У Прожогина больше всего шансов занять мое место. Потом Петр Петрович; Петр Петрович станет заместителем. Нет... вернее всего, свалит меня Чебукин-бис".
      Чебукин засмеялся, такой странной и одновременно вероятной была эта догадка. "Не кто иной, как Чебукин-бис".
      - Опять карьера, карьера, мелкий и суетный человек, - раздраженно сказал внутренний голос. - Не пора ли, как выражались в старину, подумать о душе?
      - Давно пора, - согласился Чебукин и вздохнул. Ему припомнилось милое лицо Ирины и захотелосьнапеть мотив, услышанный от нее, это дивное лю-лю-ра-рата-та-лю-лю-та...
      Получилось нечто совсем иное, хотя тоже знакомое.Он напрягся и вспомнил: "Да это же "Там, вдали, за рекой",походная песня, заученная в юности, во время срочнойслужбы".
      - Там, вдали, за рекой загорались огни. В небе ясном заря догорала... промурлыкал он.
      Жена услышала и, выйдя в коридор, тоненько сказала:
      - Васе-е-чек... может быть, чае-е-ечечку... горя-я-я-ченького, кре-е-е-е-пенького?
      Сострадание она умела выражать только так: растягивая гласные.
      Чебукин не откликнулся. Сердито дыша, он бормотал про себя одно и тоже: "Там, вдали, за рекой... Там, вдали, за рекой..."
      - А ты знаешь, почему песенка так крепко засела у тебя в голове? - шепнул внутренний голос.
      - Н-нет. Воспоминания юности? - неуверенно спросил Чебукин.
      - Романтика, юность... Вздор, голубчик. Разве не ты в качестве директора Института эстетики, получив наводящий запрос, подмахнул резко отрицательный отзыв об этом "упадочническом произведении". А через известное время по второму наводящему запросу состряпал другой-безоговорочно положительный отзыв...
      - Что же тут такого? - вмешался бис. - Некоторые произведения искусства в свете одной, э-э, исторической эпохи играют совершенно иную роль, чем те же, так сказать, произведения искусства в свете другой, э, исторической эпохи. Азбучная истина.,"
      - Завел шарманку, - огрызнулся Чебукин, хотя бис защищал его от внутреннего голоса.
      Чебукину вдруг снова показалось жизненно необходимым заменить сомнительное доброе дело другим, настоящим.
      И заменить сейчас же, будто только после этого появится хоть какая-то защита и против биса и против внутреннего голоса.
      - Доброе дело... Доброе и смелое дело...-бормотал он про себя.
      - Добро... Зло...-снова вкрадчиво вмешался бис. - Ты в плену абстрактных категорий... идеалистических, общечеловеческих понятий. Предоставь другим; судить о тебе. Твоя биография и, э-э, анкеты всегда радовали глаз компетентных работников. Неужели ты случайно дослужился до...
      - Позволю себе заметить, - сухо перебил внутренний голос, - что у Клавдия, короля Дании, тоже, по-видимому, были безукоризненные, радующие глаз анкеты. А то, что он влил малую толику яда в ухо неосмотрительно уснувшему и потерявшему здоровую бдительностьбрату - отцу Гамлета, анкеты не отразили. Там и вопроса такого нет: "Отравлял ли ты ближних своих?"
      - Яд!! Убийство!! - с негодованием вскричал бис. ("Боже, какой ложный пафос!" - подумал Чебукин). - Вы переходите все границы, милейший... Не посмеете же вы обвинять нас, меня и Чебукина настоящего, в...
      - В отравительстве? - внутренний голос хохотнул. - Но яды бывают разные... Некоторые поражают только душу...
      - Идеализм!.. Субъективизм... Махизм... - кричал бис.
      Чебукин прикрыл голову подушкой, пытаясь столь наивным способом заглушить спорящие голоса, слушать которые он уже был не в силах. "Я теперь больше похож на арбитражную комиссию, чем на обычного человека, - думал он. - Так не может продолжаться. Я не выдержу".
      Как ни странно, подушка помогла. А может быть, голоса затихли сами собой.
      В тишине Чебукин снова принялся искать подходящее доброе дело.
      "Прожогин? Ну, конечно же", - обрадованно вспомнил он и помедлил, давая время высказать свои мнения и внутреннему голосу и бису.
      Те молчали... Их пассивность обнадеживала.
      Чебукин вспомнил.
      В прошедшие годы Прожогин попал в ссылку и крайне нуждался. Профессор Лядов, старый учитель Прожогина, подбирал книги и другие материалы для статей и заметок. пересылал их ссыльному, а затем, напечатав сочинения своего подопечного, по необходимости без подписи, переводил автору гонорар.
      Человек скрупулезно аккуратный, Лядов сохранял извещения на получение гонорара и квитанции переводов в специальном конверте.
      Когда через несколько лет Прожогин вернулся, здоровый и - в немалой степени благодаря заботам своего старого учителя - вполне благополучный, профессор уронил слезу и с некоторой торжественностью вручил ученику упомянутый конверт, сказав между прочим, чтобудет счастлив, если после его, Лядова, кончины Прожогин примет кафедру и продолжит начатые учителем изыскания.
      Подробности трогательного свидания учителя с учеником стали широко известны со слов Прожогина.
      А еще через известное время Прожогин подал куда нужно заявление, обвинив Лядова не только в теоретических ошибках, но прежде всего - в связях с врагами народа и помощи врагам народа. В качестве доказательств он приложил к своему манускрипту сколотую рукой Лядова пачку квитанций, свидетельствующую о том, что профессор переводил ему, Прожогину, бывшему тогда врагом народа, деньги и поддерживал с ним, Прожогиным, бывшим тогда врагом народа, оживленную переписку.
      Старый профессор был изгнан с кафедры, а несколько позднее попал в лагерь, из которого уже не вернулся. А Прожогин занял кафедру своего наставника, как тот и желал, однако при обстоятельствах, которые учителю вряд ли могли представиться.
      В ту пору, то есть когда кафедра освободилась, Прожогин обратился к Чебукину с просьбой рекомендовать его для замещения открывшейся вакансии.
      - Да вы мерзавец! - ответил Чебукин и показал рукой на дверь.
      - ... Чем это не доброе и не смелое дело, особенно если учесть самое личность Прожогина, обнаружившего незаурядные способности в шагании к цели по трупам? - с надеждой и робостью обратился Чебукин к внутреннему голосу.
      - Хм... хм... - пробормотал внутренний голос. Чув-ствовалось, что ему нелегко развенчивать последние иллюзии Чебукина. - Хм... хм... Но ведь ты был в кабинете один?
      - Допустим...-ответил Чебукин.
      - А при свидетелях ты повторил бы этого своего "мерзавца"? Отвечай честно!
      - Н-не знаю... Сказать такое при свидетелях было бы сверхсмелым поступком, а условлено подобрать дела просто смелые и добрые.
      - И Прожогин все же стал твоим заместителем? - продолжал внутренний голос, словно не слыша или отводя объяснения Чебукина.
      - Его утвердили во время моего отпуска.
      - А когда ты вернулся, то сразу же заявил протест противназначениямерзавцанастольвысокий пост?
      - Н-нет... Впрочем, с моим протестом не посчитались бы...
      - Значит, "нет"? Но уж, конечно, ты при встрече с Прожогиным не подавал мерзавцу руки и заявил,что твое мнение о нем остается неизменным?
      - Н-нет... но...
      - И уж, разумеется, на банкетах ты не пил, когда поднимали тост за научные успехи Прожогина?
      - Н-нет... Н-не знаю... Н-не помню...
      - И когда Прожогин защитил докторскую, основательно обокрав своего к тому времени уже покойного учителя, ты не поздравил его?
      - Да перестань! Хватит, - не выдержав, закричал Чебукин, поднялся и стал бегать по комнате. - Хва-тит! Хватит! Нет добрых дел, так нет. Что я, рожу их!
      Как только Чебукин замолк, бис вкрадчивым голосом спросил:
      - Не станешь же ты утверждать, что и во чреве матери был отрицательным персонажем, ламброзовским типом? Хоть в такой мере ты помнишь указания первоисточников? Очевидно, в детстве и юности, я отбрасываю другие этапы жизни, ты совершал пресловутые абстрактно добрые и абстрактно смелые дела, но поскольку впоследствии данный показатель, так сказать, не учитывался, то подобные абстракции, естественно, стерлись в памяти.
      - Дурак! Пошляк! - не закричал, а боясь разбудить домашних, прошептал Чебукин. - Еще слово, и я тебя... Я тебя придушу!.. Вот и будет замечательнейшее доброе дело. Придушу!!!
      Именно в этот момент в голове Чебукина мелькнула опасная мысль об убийстве биса.
      И с этого момента она непрерывно росла, пока не овладела без остатка всем существом Чебукина.
      - Ха-ха, - раздельно, спокойным рокочущим голососомвыговорил бис, давая понять, что он не принимает угрозувсерьез. - Ха-ха.
      - Между прочим, - вмешался внутренний голос, тоже не оценивший накала и остроты создавшегося положения - На этот раз бис прав, ты не родился отрицательнымперсонажем, но впоследствии...
      - К черту! К черту! - с истерическим смешком по вторял Чебукин, никого не слушая. - Я тебя придушу Бес-бис, бис-бес! Вот и будет отличнейшее и бесспорнейшее доброе дело! Я тебя придушу. Выпущу из тебя все твои дурацкие перфорированные потроха! И...
      - Постой, постой...-уже с явной тревогой в голоа заговорил бис. - Как же это?.. По какому праву?! И я, позволю себе заметить, не твоя собственность, а полноправный бис, занесенный в инвентарные ведомости Ветеринарного института. Я... Я...
      Чебукин с лихорадочной поспешностью завязывал галстук.
      - И ты должен понимать, - уже не говорил, а визжал бис. - Если ты посмеешь уничтожить меня... это так не пройдет... Э-э... Тебя отовсюду прогонят. Тебя... Да та просто исчезнешь!.
      - "Исчезну"? - Чебукин странно улыбнулся. - А знаешь, неплохаямысль... Пожалуй, я примирюсь и с исчезновением...
      Выговаривая эти отрывистые реплики, Василий Ивано-вич один за другим выдвигал ящики письменного стола. С облегчением вздохнув, он выпрямился и подбросил на ладони заржавелый "вальтер", сохранившийся с войны. "Пожалуй, я примирюсь и с этим..."
      В левой руке Чебукин держал "вальтер", а правой крупными буквами писал прощальную записку Оленьке, записку, адресованную, может быть, больше Оленькиной матери, которой уже давно не было в живых.
      Не перечитывая, он крадучись открыл дверь и в носках, с туфлями в руках прошел по коридору. Туфли он надел, только очутившись за порогом. Уже светало.
      Прохаживаясь возле мраморных колонн Лаборатории перезаписи, Чебукин дождался утра и вместе с потоком служащих мимо зазевавшегося вахтера проник в здание.
      19
      На ваш запрос No 973/Д сообщаем, что эстетической ценности произведение песенного жанра "Там, вдали, за рекой" не представляет, а строка "Он упал на траву возле ног у коня", выхватывая из окружающей действительности случайное и нетипическое явление, придает произведению нездоровую, пессимистическую окраску.
      Из заключения, подписанного
      директором Института эстетики.,
      морали и права В. И. Чебукиным
      "Он упал на траву возле ног у коня..."
      Последние слова В. И. Чебукина
      Люстикова, который в тот день находился на бюллетене, вызвали по телефону. Когда он явился, тело Чебукина уже успели увезти в морг. Чебукин-бис,. то есть то, что еще недавно было Чебукиным-бисом, сидел в своей кабинке, снова совершенно без выражения на металлическом лице.
      Бежевый пиджак и рубашка были расстегнуты. Открывалась никелированная глубина груди, где поблескивали бесчисленные катушки; прежде на них были намотаны ленты с записями всего, что составляло ум и душу Чебукина-настоящего.
      Ленты, разорванные и растоптанные, валялись на полу кабинки.
      Люстиков, потрясенный и подавленный, рассеянно нажал пусковую кнопку. Колесики завертелись, и отчетливо прозвучала, несколько раз повторившись, одна фраза:
      "Он упал на траву возле ног у коня..."
      Голос оборвался, раздался звук выстрела. После этого слышен был только легкий шум вхолостую двигающегося механизма.
      Люстикова вызвали к начальнику лаборатории.
      - Наконец-то, - грозно начал Сыроваров, как только Люстиков переступил порог. - Сколько раз я предупреждал вас, что извилины извилисты, и главная наша задача- выправлять их. Не выполнили указаний, теперь расхлебывайте...
      Люстиков молчал.
      - Вот и расхлебывайте, - все более распаляясь, продолжал Сыроваров. Увольняю вас по собственному желанию.
      - Он упал на траву возле ног у коня, - со слабой усмешкой бормотал Люстиков.
      - Что вы болтаете? - гневно осведомился Сырозаров,
      - Он упал на траву возле ног у коня. Все падают на траву возле ног у коня, - с той же неуместной усмешкой выговорил Люстиков.
      В извинение можно сказать, что у него в тот день был температура свыше тридцати девяти градусов.
      Сыроваров. побледнел от гнева.
      - Ах, так! - загремел он. - Вы увольняетесь. Инепо собственному желанию, а по собственному моему желанию. Вон!
      Люстиков вышел, чтобы больше никогда не появляться в Лаборатории перезаписи.
      20.
      "Извините, - обращался к своим клиентам один любознательный джентльмен. Не скажете ли вы, что такое добро, зло, любовь, верность, жестокость, нежность? Я очень занят и не могу самостоятельно разобраться во всем этом".
      Крайняя занятость джентльмена объяснялась тем, что он служил старшим палачом графства.
      С. Дюгонь-Дюгоне. "Портреты"
      После происшествий, описанных выше, дела Лаборатории перезаписи пошли круто под гору. Может быть, сыграло роль изгнание Люстикова, во всяком случае, качество перезаписи резко упало. Неелов-бис, профессор геометрии, новенький, только из лаборатории, начал первую лекцию словами:
      - Кривая - кратчайшее расстояние между двумя точками. На этом основана народная поговорка "кривая вывезет".
      Прямо с кафедры, на машине "скорой помощи", биса пришлось увезти обратно в Лабораторию перезаписи.
      Скандал с Нееловым вызвал такие толки, что лаборатория вынуждена была "до особого распоряжения" прекратить выпуск бисов.
      И со старыми, всесторонне проверенными экземплярами дело обернулось плохо. Если прежде, при Люстикове, перезарядка занимала час, то теперь бисам приходилось простаивать в очереди несколько недель - на улице, зачастую в дождь или снегопад. В нездоровых условиях распространилась неизвестная раньше ржаво-вирусная болезнь. Идет бис, с виду вполне благополучный, и вдруг- трах, рассыплется на составные части - винтики, катушки, шторки.
      Вследствие эпидемии в невероятно короткие сроки все бисы исчезли один за другим. Только в витрине мастерской артели Металлоштамп некоторое время можно было еще увидеть Мышеедова-биса, отправленного в ремонт. Он стоял за грязным стеклом, между сломанными примусами, пылесосами и велосипедами, пока наконец пионеры соседней школы не выпросили его у председателя артели и не сдали в металлолом.
      Бисов не стало...
      Правда, среди обывателей и до настоящего времени циркулируют толки, что бесы (слово "бисы" в малообразованных слоях населения так и не закрепилось) еще есть, очень даже есть; только они до поры до времени всячески скрывают свое бесовское происхождение. Насколько обоснованны подобные слухи, мы и сейчас, заканчивая повествование, ответить не можем.