Человек-Горошина и Простак

      Мы с Ахумдус влетели через форточку в комнату гостиницы, откуда нынешней ночью начали путешествие.
      Глава шестая
      ВОЗВРАЩЕНИЕ К УЧИТЕЛЮ И ПРОЩАНИЕ Антимизерин.
      - За дело! - прожужжала Ахумдус.
      Вместе с ней мы понатужились - раз... два... дружно, раз... два, перевалили таблетку антимизерина на торец и покатили к краю стола.
      Таблетка упала и разбилась на множество осколков. Ахумдус перенесла меня на пол, а сама улетела в свой домик.
      Я стал, не разжевывая, глотать кусочки антимизерина, валявшиеся кругом.
      И сразу увеличился в десять, двадцать, сто раз.
      И почувствовал себя великаном, хотя был еще ниже стула. Я глотал кусочки антимизерина и все рос и рос. Казалось, я дорос до неба, и если выйду на улицу, то придется наклонять голову, чтобы не сбить солнца. А на самом деле, я как был до всех этих событий небольшого роста, так и остался. Даже сделался на шесть сантиметров ниже, потому что несколько крошек антимизерина укатились и их не удалось отыскать.
      Я не огорчился тем, что стал меньше, потому что дал себе слово до конца жизни не глядеть ни на каких принцесс, даже если в мире были бы другие принцессы.
      А раз ты одинок - какая разница, высокий ли ты или маленький! Никому до этого нет дела.
      - Пора, - прожужжала Ахумдус, но я не мог так просто проститься с ней, столько раз спасавшей мне жизнь. Я попросил ее подождать минутку и сбежал по лестнице в буфет. За стойкой спал толстый буфетчик. С трудом я растолкал его. Но он только проворчал: "Подождете до утра", и опять захрапел. Тогда я схитрил; ведь и простак может кое-чему научиться.
      Я снова растолкал толстяка и сказал ему:
      - Просто у вас нет варенья и никогда не было, а то, что было, прокисло и съедено мышами. А вы обыкновенный хвастун.
      Он прямо задохнулся от возмущения.
      - Это у нас-то, в нашем знаменитом буфете нет варенья?
      Через минуту передо мной оказался поднос, где стояли тарелочки со всеми сортами варенья, какие только есть на свете.
      Ахумдус проворчала: "Зачем все это?", но я отлично видел, как она обрадовалась.
      Ну и пир у нас получился!
      Потом я отнес Ахумдус в Бюро проката скаковых мух.
      - Нет ли жалоб? - спросил заведующий. Я ответил, как думал, что Ахумдус самая прекрасная, смелая и мудрая муха на свете.
      - Прощай, мой мальчик, - прожужжала Ахумдус.
      - Прощай, сестричка! - ответил я. Учитель.
      Я вышел на улицу и пошел туда, куда показывал флюгер. Снег растаял, пригрело солнце. В магазине, где висел плакат "Ввиду неожиданного наступления зимы дешевая распродажа осенних и летних товаров", вывесили другое объявление:
      "Так как лето вернулось, дешево продаются зимние вещи".
      Улица вывела меня к вокзалу. У окошка кассы я сообразил, что не знаю, до какой станции ехать. Но из окошка выглянул наш Голубь, которого я, конечно, сразу узнал, хотя и не подал вида.
      Кассир-Голубь протянул билет, вышел из своего помещения и провел к поезду.
      В пустом купе я лег и сразу уснул. После минувшей ночи спал я так крепко, что проводник с трудом растолкал меня. На перроне ждал Ворон. На этот раз ему не пришлось нести меня в клюве: я немножко научился верховой езде и летному делу, когда летал с Ахумдус.
      Среди поля синих колокольчиков показался наш милый, поросший седым мхом старый бревенчатый дом. Учитель стоял на пороге; он улыбнулся и помахал рукой, а я соскочил с Ворона и со всех ног бросился к нему. Ах, как я соскучился по дорогому метру Ганзелиусу, хотя ведь не видел его всего одни сутки.
      Я начал рассказывать Учителю обо всем, что произошло, стараясь ничего не упустить, но скоро понял, что он уже все знает.
      Когда я заговорил об Ахумдус, Учитель улыбнулся:
      - Она тебя прозвала простаком, мой мальчик?! Ты не обижаешься на нее?
      - Нет, - ответил я. - Ведь есть, наверно, гораздо более обидные прозвища. Я только не помню какие.
      - Трус, - подумав, сказал Учитель. - Это самое обидное прозвище.
      - Но и я ведь не из смельчаков, - признался я.
      - Трус не тот, кто боится и превозмогает страх, а тот, кто из страха становится лгуном и предателем.
      Стемнело, снова наступила ночь, и в небе загорелась удивительно яркая и огромная луна.
      - Пора нам проститься, мальчики, - сказал Учитель слабым голосом, обращаясь к Ворону, Голубю и ко мне. Только теперь я разглядел, как он постарел, пока нас не было дома. - Когда Сильвер был каменный, все эти сотни лет, - продолжал Учитель, - и на мое сердце давил камень. А сегодня так легко. И есть на кого оставить дом. Мне пора, мальчики.
      Я не успел ничего сказать, даже не понял, что происходит. Учитель поднялся, вытянулся во весь рост и прыгнул в середину лунного луча. Несколько секунд я видел светящиеся зеленые точки, потом они приблизились к окну и исчезли.
      Всю ночь мы ждали, но Учитель не вернулся. Перед рассветом я вышел во двор и спросил Клеста, который, как всегда, висел на ели и глядел в небо:
      - Ты не видишь Учителя - там, на луне? Его легко узнать по зеленым светящимся туфлям.
      - Нет, - ответил Клест скрипучим голосом. - Хотя я ужасно зоркий, но разве с земли разглядишь туфли, даже если они светятся?
      - Как же мне быть? - в отчаянии спросил я.
      - Знаешь что, - после долгого молчания сказал Клест. - На луне 244 517 лунных человечков. Если их пересчитать и окажется 244 518, значит, Учитель там. Но это очень трудно и утомительно - пересчитать всех лунных человечков.
      - Пожалуйста, милый Клест, пересчитай. Ведь ты один можешь это сделать.
      - Да уж, - проскрипел Клест. - Говорят, у ученых людей есть телескопы, но только мы, клесты, видим лунных человечков.
      Он начал считать в ту же ночь. И до утра насчитал сто двадцать лунных человечков. А в следующую ночь - тысячу пятьсот! Потом он сбился, и пришлось начинать сначала. На этот раз он досчитал до десяти тысяч трехсот и опять сбился. А потом все пошло хорошо, он досчитал до ста тысяч и тут вспомнил, что дальше считать не умеет; когда-то умел, но разучился.
      Так мы остались одни - Ворон, Голубь и я. Очень тоскливо без Учителя у меня на сердце.
      Я знаю, что долго отдыхать не придется. Вчера в трубе завыл ледяной ветер и выл всю ночь.
      Турропуто близко! Значит, не миновать новой встречи с Колдуном.
      Я не струшу. Не имею права струсить... Мне кажется, что учитель не спускает с меня своих зорких глаз.
      "Донн-донн-донн", - бьют часы...
      Я слышу их звон и верю их песне.