РЕСТОРАН И БАБОЧКИ

Итак, мы купили это помещение. Индара распродала все золото. Надо сказать, ее отец был немало удивлен тем фактом, что я не тронул из него ни грамма. Он сказал.

— Я ведь давал эти вещи вам обоим. Они ваши, и вы вовсе не должны спрашивать моего разрешения на продажу. Поступайте с золотом как хотите.

Мой тесть-колдун оказался вовсе не таким уж отпетым злодеем. Что же касается Индары, то она являла собой изумительное сочетание чудесной любовницы, верной жены и надежного друга. Мы категорически не могли поссориться уже хотя бы потому, что на любое мое слово или пожелание она всегда отвечала «да». И единственное, что омрачало ее личико, это минуты, когда я татуировал грудки молоденьких девушек.

Итак, я стал владельцем ресторана «Виктория» на Уотер-стрит, в самом центре портового района Джорджтауна. Куик должен был исполнять обязанности шеф-повара — он обожал это занятие. Ван Ху — обеспечивать поставки продуктов и готовить чоу мянь, свое коронное блюдо. А готовилось оно вот как: пшеничную муку самых высших сортов смешивают с яичными желтками и взбивают. Тесто месят долго, без добавления воды. Это самое трудное — ведь оно такое тугое, что приходится крутить ногами хорошо отполированную деревянную палку, укрепленную в центре стола. Ван Ху обвивал одной ногой эту палку и, придерживая ее единственной рукой, прыгал вокруг по столу до тех пор, пока смесь не становилась восхитительно легкой и вкусной. В последний момент добавлялось немного масла, что придавало лапше особо изысканный вкус.

В свое время разорившийся ресторан стал теперь весьма популярен в округе. Посетителей, спешивших отведать блюда китайской кухни, обслуживали Индара и еще одна молоденькая и очень хорошенькая индуска по имени Дайя. Наведывались сюда и бывшие заключенные. Те, у кого были деньги, платили, те, кто их не имел, ели бесплатно. «Накормишь голодного — и тебе непременно воздастся», — говаривал по этому поводу Куик.

Все дело портила только одна мелочь — ослепительная красота Индары и второй официантки. Они открыто демонстрировали груди, просвечивающие через тонкую ткань платья; мало того, они еще сделали на них разрезы от щиколотки до бедра. Американские, английские, шведские, канадские и норвежские моряки наведывались по два раза на дню полюбоваться этими прелестями. Мои друзья называли ресторан раем для моряков. Я же был владельцем, все называли меня боссом, официантки приносили мне выручку, и я складывал деньги в карман, при необходимости разменивая.

Ресторан открывался в восемь вечера и работал до пяти-шести утра. Нет нужды говорить, что около трех к нам сходились почти все местные шлюхи — проедать заработанные за ночь деньги, лакомясь жареными цыплятами и салатом из проросшей фасоли. Появлялись они обычно в компании сутенера или клиента. Пили они пиво, предпочитая английские сорта, виски и очень хороший местный ром с содовой или кока-колой. Поскольку наше заведение постепенно превратилось в место встречи всех беглых французских каторжников, я стал их советчиком, судьей и конфидентом. Не обходилось и без эксцессов.

Однажды ловец бабочек рассказал мне о том, как ходит в джунгли и выискивает там свою добычу. В поход он брал с собой особую снасть — вырезал из картона силуэт бабочки, наклеивал на него крылышки того вида, который собирался поймать, и укреплял картонку на конце палки длиной около метра. Он держал ее в правой руке и легонько вращал, отчего казалось, что фальшивые крылышки трепещут. Охотился он обычно на светлых, залитых солнцем вырубках. Он знал сроки выхода из куколок всех видов бабочек, надо сказать, что некоторые из них жили всего сорок восемь часов. И вот, едва солнце появлялось над вырубкой, как все они — и только что вылупившиеся, и более старые — оживали и кидались заниматься любовью, отчаянно при этом спеша, словно сознавая, что срок их недолог. Бросались они и на приманку. Если фальшивка изображала самца, слетались самки, и наоборот. А в левой руке мой приятель держал сачок, которым тут же и прихлопывал добычу. Горловина у него закрывалась, так что можно было наловить несколько особей, не опасаясь, что остальные пленницы вылетят.

Самыми красивыми среди них были ночные летуньи. Но в полете они часто натыкались на разные предметы, поэтому трудно было отыскать особь с неповрежденными крылышками. Для ловли ночных бабочек мой охотник карабкался на вершину какого-нибудь высокого дерева, натягивал на раму кусок белой ткани и зажигал под ним карбидный фонарик. И отовсюду на свет слетались огромные особи с размахом крыльев от пятнадцати до двадцати сантиметров. Они словно прилипали к ткани. Охотнику только и оставалось, что умерщвлять их, прокалывая горло толстой, хорошо заточенной булавкой, не разрушавшей красоты этих созданий. И еще надо было следить, чтобы они не бились одна о другую, иначе с крылышек осыпалась пыльца и добыча теряла всякую ценность.

На витрине у меня были выставлены небольшие коллекции бабочек, жуков, мелких змей и вампиров. Шел этот товар нарасхват, так что цены были довольно высоки.

Однажды какой-то американец показал мне бабочку с нижними крыльями серо-стального цвета и верхними нежно-голубыми, пообещав пятьсот долларов, если я смогу раздобыть точно такую же, только гермафродита.

Я переговорил с моим приятелем, и он поведал мне, что поймал однажды прекрасный экземпляр того же вида и выручил за него пятьдесят долларов, а позднее один серьезный коллекционер сказал ему, что стоила эта бабочка где-то около двух тысяч.

— Так что этот янки хочет тебя фрайернуть, — сказал он. — Держит за недоумка. И пусть даже отвалит тебе за этот редкий вид полкуска, все равно, будь уверен, Папийон, свой интерес он при этом соблюдет.

— Ты прав, он тот еще жулик. А как насчет того, чтобы обдурить его?

— Как это?

— Давай приделаем два крылышка от самца к самке или наоборот.

После нескольких попыток мы сработали существо, прикрепив два крылышка от самца к великолепной самке, причем так ловко, что операции вовсе не было заметно — сделав надрезы в ее тельце и вклеив в них концы крыльев с помощью разбавленной балаты. Держались они так прочно, что можно было свободно приподнять бабочку за крыло. Я словно ненароком поместил ее в стеклянную коробочку вместе с другими бабочками, типичными для дешевой, двадцатидолларовой коллекции. Клиент клюнул на приманку. Не успел он кинуть на коробочку взгляд, как тут же возжаждал купить ее и поспешил ко мне с двадцатидолларовой купюрой. Но я сказал, что коллекция не продается, я будто бы обещал ее одному шведу. В течение двух последующих дней американец раз десять держал в руках коробочку. Наконец, не в силах больше выносить эту пытку, он предложил:

— Продайте мне одну бабочку, ту, что в середине, за двадцатку, а остальное можете оставить себе.

— А что в ней такого особенного, в этой средней? — спросил я и присмотрелся. И тут же воскликнул: — Господи, да это же гермафродит!

— Серьезно?.. Гм, да, действительно. А я не был уверен, — пробормотал янки. — Через стекло разве разглядишь... Вы не возражаете, если я ее выну? — Он начал разглядывать бабочку со всех сторон. — Ну, и сколько вы за нее хотите?

— Вы что, забыли, как предлагали мне пятьсот за точно такой же экземпляр?

— Да я много чего кому обещал, разве упомнишь... Я не хочу выгадывать за счет незнания человека, который поймал этот экземпляр.

— Пятьсот долларов или ничего.

— Идет. Придержите ее для меня. Просто сейчас со мной всего шестьдесят долларов. Завтра принесу остальное. Дайте мне расписку и выньте ее, пожалуйста, из коробочки.

— Ладно, куда-нибудь припрячу.

Назавтра, не успели мы открыть двери своего заведения, как появился этот потомок Линкольна. Он еще раз осмотрел бабочку, уже с увеличительным стеклом. У меня прямо сердце ушло в пятки, когда он ее перевернул. Но обошлось, похоже, он был удовлетворен осмотром. Заплатил, уложил бабочку в коробку, которую специально принес, попросил еще одну расписку и ушел.

Два месяца спустя за мной явилась полиция. Они увезли меня в комиссариат, где префект, прилично, кстати, говоривший по-французски, объяснил, что я арестован, поскольку один американец обвиняет меня в мошенничестве.

— Какая-то бабочка, которой вы якобы приклеили крылья, — сказал полицейский. — И, похоже, неплохо погрели на этом деле руки, речь идет о пятистах долларах Часа через два появились Индара и Куик с адвокатом.

Он прекрасно говорил по-французски. Я твердил, что ничего ни о какой бабочке не знаю. Я не ловец и не коллекционер, просто продаю иногда коробки с коллекциями по просьбе одного своего клиента, охотника за бабочками. Янки сам предложил мне пятьсот долларов, я ему ничего не навязывал. Как бы то ни было, если бабочка настоящая, он все равно нагрел меня, так как, по слухам, за такой экземпляр платят до двух тысяч.

Десять дней спустя я предстал перед судом. Адвокат выполнял параллельно роль переводчика. Я заново пересказал всю историю. В подтверждение ее правдивости адвокат представил суду каталог-ценник бабочек, где указанный экземпляр был оценен в полторы тысячи. Американец проиграл иск и должен был оплатить все судебные издержки, услуги моего адвоката плюс еще двести долларов сверху.

Все мы — и индусы, и заключенные, и члены семьи — отметили оправдательный приговор анисовой домашнего приготовления. Явившиеся на праздник родственники Индары жутко пыжились и гордились, что членом их клана является такой замечательно ловкий человек, как я. Поскольку уж кого-кого, а их не проведешь — они с самого начала были уверены, что я подклеил бабочке чужие крылышки.

Так и должно было случиться — мы продали ресторан. Индара и Дайя оказались слишком хороши собой. Их «стриптиз», впрочем, далеко никогда не заходящий, производил на здоровенных, изголодавшихся по женщинам моряков куда большее впечатление, чем если бы девушки разгуливали по залу раздетыми донага. Мои официантки успели заметить одну закономерность: чем ближе оказывались их полуприкрытые грудки к посетителям, тем больше чаевых те давали. Поэтому они нарочно наклонялись совсем низко над столиком, выписывая счет или давая сдачу. После точно рассчитанной паузы, когда глаза моряков уже начинали лезть из орбит, чтобы лучше разглядеть все эти прелести, они выпрямлялись и говорили: «А как насчет чаевых?» Бедняги, совершенно обескураженные, тупо соображали, как вести себя дальше, но чаевые давали исправно.

И вот однажды случилось то, чего я всегда опасался. Огромный веснушчатый и рыжеволосый детина остался неудовлетворен лицезрением полуобнаженного бедра Индары. Когда в разрезе на миг мелькнули трусики, он протянул волосатую лапу и схватил мою Принцессу словно клещами. У нее в этот момент оказался в руке полный кувшин воды, который она не замедлила обрушить рыжеволосому на голову. Кувшин разлетелся на куски, моряк рухнул на пол, стащив при этом с Индары трусики. Я бросился поднимать его, но его друзья поняли этот жест превратно — решили, что я собираюсь его бить, и не успел я и пикнуть, как один из них врезал мне прямо в глаз. Хотел ли этот морской волк, любитель бокса, заступиться за своего приятеля или просто возжаждал поставить мужу хорошенькой женщины синяк под глазом — кто его знает. Как бы там ни было, но уж слишком самоуверенным парнем при этом оказался — стал передо мной во весь рост и, размахивая кулаками, закричал

— Бокс, парень, бокс!

Удар по яйцам — мой излюбленный прием в этом виде спорта — заставил его распластаться на полу. И разгорелась драка. На помощь мне из кухни поспешил Ван Ху и приложил «боксера» по голове палкой для размешивания теста. Куик орудовал длинной двузубой вилкой. Некий парижский громила, завсегдатай танцевальных залов на Рю де Лапп, использовал стул вместо клюшки. Удрученная потерей трусиков, Индара поспешно покинула поле брани.

Финальный счет: пятеро янки получили серьезные ранения в голову, другие — парные дырки в разных частях тела — от вилки. Кругом все было залито кровью. Негр-полицейский с лоснящимся черным лицом заблокировал собою дверь, чтобы никто не мог выйти. И очень правильно поступил, в этот момент подъехал джип американской военной полиции. Размахивая дубинками, они пытались ворваться внутрь, так как видели, что их моряки все в крови, и, конечно же, жаждали отомстить. Но черный полицейский оттеснил их и телом загородил дверь со словами:

— Полиция ее величества!

И только когда подъехала английская полиция, нас вывели и запихали в черный фургон. В полицейском участке выяснилось, что, если не считать синяка у меня под глазом, никто из наших не пострадал, поэтому заверениям, что действовали мы исключительно в целях самообороны, веры было мало. Неделю спустя, уже во время суда, объяснение наше было наконец принято, и всех нас выпустили, за исключением Куика, который получил три месяца за оскорбление действием.

После этого в течение двух недель произошло еще шесть драк, и мы почувствовали, что дальше так существовать просто невозможно. Моряки не расстались со своей мечтой отомстить, и так как сами они не появлялись, а приходили какие-то совсем незнакомые личности, то различить, где друзья, а где враги, было невозможно.

Итак, мы продали ресторан, не выручив за него даже той суммы, которую в свое время заплатили при покупке. И неудивительно — сыграла роль дурная репутация ресторана.

— Ну что будем делать, Ху?

— Передохнем, пока не выйдет Куик. Осла и тележку уже не взять, они их продали. Самое лучшее — ничего не делать, просто отдыхать. А там видно будет.

Вышел Куик. Он рассказал, что обращались с ним в тюрьме хорошо.

— Одно паршиво — сидел в камере по соседству с ребятами, приговоренными к смертной казни. — У англичан существовал омерзительный обычай уведомлять осужденного к высшей мере за сорок пять дней, что ровно по истечении этого срока он будет вздернут на виселице в такой-то день и час. — Так вот, — продолжал Куик, — каждое утро эти двое кричали друг другу: «Еще на один день меньше, Джонни, осталось столько-то!» А другой все время ругал и оскорблял своего сокамерника.

В целом же Куик неплохо провел в тюрьме время, все его уважали.

«БАМБУКОВАЯ ХИЖИНА»

С бокситовых рудников вернулся Паскаль Фоско, один из парней, пытавшихся в свое время ограбить почту в Марселе. Его напарника гильотинировали. Из всех нас Паскаль был самым лихим парнем. К тому же он был весьма искусным механиком и, зарабатывая не больше четырех долларов в день, умудрялся содержать на эти деньги одного или двух бывших заключенных, которым в это время приходилось туго.

Рудники располагались в самом сердце джунглей. Вокруг лагеря выросла небольшая деревня, где жили шахтеры и инженеры. Оттуда в порт шел непрерывный поток алюминиевой руды, которую грузили на многочисленные корабли. Мне пришла в голову идея: почему бы не открыть в этом удаленном от всех плодов цивилизации уголке развлекательное заведение? Ведь вечерами мужчины там. должно быть, просто умирают от скуки.

— Это верно, — подтвердил Фоско. — Какие уж там заведения. Скука смертная. Ничего нет.

И вот вскоре Индара, Куик, Ван Ху и я погрузились на какую-то старую посудину и поплыли вверх по реке. Через два дня мы достигли шахты Маккензи. Лагерь, который выстроили себе инженеры и мастеровые, состоял из ряда маленьких аккуратных домиков, снабженных металлическими сетками от москитов на окнах. Но сама деревня была отвратительным местом. Ни одного строения из кирпича, камня или бетона — сплошные кое-как слепленные из бамбука я глины хижины, крытые пальмовыми ветками. Лишь на нескольких красовались крыши из оцинкованного железа. Было там и четыре ресторанчика с барами — совершенно ужасные, грязные и вечно переполненные дыры, где шахтеры дрались, чтобы получить кружку теплого пива. Ни в одном из них не было холодильника.

Паскаль был прав — в этом забытом Богом уголке можно делать бизнес.

Поскольку все улицы были покрыты грязью, в которой в сезон дождей люди всякий раз утопали чуть ли не по колено, я выбрал более высокое место, чуть в стороне от центра. За десять дней с помощью местных плотников-негров, работавших на шахте, мы соорудили прямоугольное помещение метров двадцать в длину и восемь в ширину. Тридцать столиков на четыре персоны каждый — это означало, что за один раз можно принять сто двадцать посетителей. Приподнятая над уровнем пола эстрада, бар во всю ширину помещения с дюжиной высоких вертящихся табуреток. Рядом с этим залом было выстроено и второе помещение, состоящее из восьми спальных комнат, в которых можно было свободно разместить шестнадцать человек.

Отправившись в Джорджтаун за всеми необходимыми покупками (оборудованием, мебелью и т. д.), я нанял четырех хорошеньких негритянских девушек для работы официантками. Дайя, с которой мы работали в ресторане, ехать отказалась. И еще я нанял девушку-индуску бренчать на пианино. Теперь оставалось только подобрать участниц шоу.

После долгой беготни, хлопот и умасливаний мне удалось убедить шестерых девиц — двух яванок, одну португалку, одну китаянку и еще двух неопределенной национальности с кофейного цвета кожей — оставить занятие проституцией и стать артистками стриптиза. В маленькой лавчонке я купил старый красный занавес.

Торговец спиртными напитками снабдил меня разнообразными бутылками в кредит. Он мне доверял, и мы договорились, что раз в месяц я буду выплачивать ему энную сумму, произведя предварительно инвентаризацию, а он — снабжать меня новыми напитками по мере надобности. Старый граммофон и набор подержанных пластинок были призваны подменять пианистку, чтобы дать ей возможность перевести дух. Я отыскал также некоего старого индуса, который в свое время целиком закупил гардероб одной театральной труппы, и приобрел у него платья, нижние юбки, черные и разноцветные чулки, пояса и бюстгальтеры. Надо сказать, что вещи были в хорошем состоянии, а при выборе я руководствовался одним принципом — чем ярче, тем лучше.

Куик купил стулья, столы и столовое белье. Индара — бокалы и прочую посуду для бара. Дел было невпроворот. а до открытия оставалась всего неделя. Но мы все успели и, битком набив большую лодку, специально с этой целью нанятую у одного рыбака-китайца, тронулись в путь.

Через два дня мы были в деревне. Появление десятка хорошеньких девушек в этой забытой Богом дыре произвело настоящий фурор. С узлами и чемоданами они проследовали в «Бамбуковую хижину» — именно так мы решили назвать наше заведение. Начались репетиции. Странно, но факт: научить моих подопечных раздеваться оказалось далеко не простым делом. Во-первых, я плохо говорил по-английски и меня мало кто понимал. Во-вторых, всю свою жизнь они учились торопливо срывать одежду, чтобы побыстрее обслужить клиента и тем самым увеличить оборот. Теперь же от них требовалось совершенно обратное — медленные эротические движения. К тому же надо было учитывать индивидуальность каждой девушки. И движения должны были гармонировать с внешностью и одеждой.

Была у нас Маркиза в розовом корсете и кринолине, отделанном белыми кружевами. Она медленно раздевалась в самой глубине сцены перед большим зеркалом, которое позволяло видеть каждую соблазнительную складочку плоти. Была еще одна звезда по прозвищу Экспресс — девушка с кожей цвета кофе с молоком и плоским гладким животиком, великолепный плод смешанного брака белого мужчины с довольно светлокожей негритянкой. Ее изумительная, очень пропорциональная фигура только выигрывала от цвета кожи. На округлые плечи падали вьющиеся от природы волосы. Главным украшением были высокие полные груди с острыми сосками почти того же светло-кофейного цвета. Прозвали ее Экспресс за то, что все части ее костюма были на молниях. Она появлялась на сцене в ковбойских штанах, широкополой шляпе и белой рубашке с кожаной бахромой на манжетах. Выходила под звуки военного марша и первым делом сбрасывала сапожки. Вслед за ними слетали и джинсы, имеющие молнии по бокам. Рубашка разваливалась на две части — на рукавах и в боковых швах тоже были молнии. На публику это производило совершенно потрясающее впечатление, так как из-под рубашки вылетали груди, словно рассерженные, что их так долго держали в неволе. Уперев руки в бока, Экспресс стояла на сцене, блистая голыми ногами и грудями, но на голове по-прежнему красовалась шляпа. Наконец она срывала и ее и бросала на столик у сцены. С трусиками затруднений тоже не возникало. Она расстегивала их с каждой стороны и срывала этот незначительный предмет туалета. А потом стояла посреди сцены, и другая девушка передавала ей огромный веер из белых перьев, за которым и пряталась красавица.

В день открытия «Бамбуковая хижина» с трудом вместила всех желающих. Даже начальство с шахты прибыло в полном составе. Шоу закончилось танцами. Последний посетитель покинул заведение уже на рассвете. Успех превзошел все ожидания. Цены были высоки, но так и предполагалось с самого начала, и теперь я твердо верил, что вскоре в этом кабаре в самом сердце джунглей отбоя от посетителей не будет.

Четыре мои чернокожие официантки буквально сбивались с ног, не успевая выполнять заказы. На них были очень короткие юбочки, блузы с глубоким вырезом, на головах красовались красные платочки, они тоже имели огромный успех у гостей. Ван Ху и Куик стояли за стойкой бара. Я же поспевал везде, улаживая назревающие конфликты, веселя публику и подбадривая волнующихся артистов.

— Да, здорово было, ничего не скажешь! — проронил Куик, когда официантка, артистки и босс остались наконец одни в огромном пустом зале. Мы ели вместе, как одна большая семья, усталые и измученные, но донельзя довольные собой. Затем все отправились спать.

— Эй, Папийон, ты вставать собираешься?

— А который час?

— Шесть вечера, — сказал Куик. — Твоя Принцесса уже с двух на ногах и нам помогает. Все готово к вечернему представлению.

Вошла Индара с кувшином горячей воды. Умытый, побритый и бодрый, я, обняв ее за талию, двинулся к «Бамбуковой хижине». На меня со всех сторон так и сыпались вопросы.

— Ну, как я выглядела, босс?

— А я хорошо раздевалась? Может, иногда это было скучно?

— А как я пела? Попадала в такт? Слава Богу, эти люди не избалованы, им легко угодить.

Мне нравилась моя команда. Проститутки относились к своей новой работе крайне серьезно и, видимо, радовались, что оставили прежнее занятие.

Бизнес шел прекрасно. Единственное, что беспокоило, — это постоянная «взрывная» ситуация в зале. Ведь там собиралось слишком много одиноких мужчин, а девушек было мало. Каждый посетитель мечтал увести с собой одну, если не на всю ночь, то хотя бы на время. Особенным успехом пользовались артистки. Это вызывало ревность. Когда за одним столиком оказывались, например, сразу две девушки, остальные посетители начинали роптать.

Чтобы устранить ревность и недовольство среди гостей, желающих пригласить артистку за столик, я изобрел лотерею. Соорудили огромное колесо с номерами от 1 до 32. Каждый номер соответствовал номеру столика, и еще два оставались для бара. Именно это колесо определяло, за какой столик сядет девушка после стриптиза или исполнения песни. Для участия в лотерее надо было купить билет, равный по стоимости бутылке виски или шампанского.

Система имела два преимущества. Во-первых, она позволяла разрешить все споры. Победитель имел удовольствие общаться с девушкой за столиком в течение часа. К тому же сам момент «передачи» ему девушки тоже был обставлен соответствующим образом. Ну, например, когда артистка стояла на сцене в чем мать родила, прикрываясь веером, мы запускали колесо крутиться. Выпадал какой-либо номер, и девушка взбиралась на огромный деревянный поднос, выкрашенный в серебряную краску. Четверо мужчин подхватывали поднос и несли его к столику победителя. Там девушка сама распечатывала бутылку шампанского и выпивала бокал все еще совершенно обнаженная, затем соскакивала с подноса, извинялась, что придет через пять минут, и появлялась за столиком уже одетая.

Примерно полгода все шло великолепно, но с прекращением сезона дождей у нас появились новые посетители. Это были искатели золота и алмазов, в те времена их немало слонялось по джунглям. Они часто грабили и убивали друг друга, каждый носил с собой оружие. А стоило кому-то набрать мешочек золотого песка или пригоршню мелких камешков, тут же возникал соблазн пуститься в разгул. С каждой бутылки наши девушки получали приличные комиссионные. И поскольку недостатка в поклонниках у них не было, они зачастую выливали свое шампанское или виски в ведерко со льдом, чтобы быстрее прикончить бутылку. И хотя клиенты в большинстве своем бывали сильно пьяны, не заметить этого было просто невозможно. Реагировали они бешено — стулья и столы так и разлетались в разные стороны.

Именно из-за этих новых посетителей все и произошло. У нас появилась новая девушка. Прозвали мы ее Цветок Корицы — за цвет кожи. Этого цыпленочка я раздобыл в трущобах Джорджтауна. Надо сказать, что ее стриптиз совершенно сводил публику с ума.

На сцену выкатывали белый шелковый диван, на котором она и раздевалась, причем делала это потрясающе изящно и сексуально. А затем, совершенно голая, растягивалась на диване и начинала ласкать сама себя. Ее длинные пальцы с заостренными ногтями так и порхали по обнаженному телу — от головы до кончиков ступней. Я не в силах описать, сколь бурной была реакция этих грубых одичавших парней из джунглей, к тому же еще распаленных алкоголем.

Цветок Корицы знала себе цену и требовала за участие в лотерее в отличие от других девушек не одну, а две бутылки шампанского. В зале сидел огромный широкоплечий золотоискатель с кустистой черной бородой — он накупил целую кучу билетов в надежде выиграть Цветок Корицы, но напрасно — его номер никак не выпадал. Когда Индара стала обходить столики в последний раз, он купил у нее билеты на все тридцать номеров. Неохваченными остались только два номера бара.

Бородач был уверен в победе — еще бы, ведь он купил целых шестьдесят бутылок шампанского, в нетерпеливо поджидал, когда Цветок Корицы закончит свой последний номер. Было где-то около четырех утра. Надо сказать, что девушка к концу представления довольно сильно напилась, и вино ударило ей в голову.

Алкоголь, видимо, разрушил последние барьеры приличия, и она вытворяла такое, что захватывало дух. Мы крутанули колесо, маленькая костяная стрелка должна была указать счастливый номер.

От представления Цветка Корицы бородат еще больше воспламенился и так весь и трясся от возбуждения. Сейчас, совсем скоро ему поднесут красавицу на серебряном подносе, прикрытую веером и с двумя бутылками шампанского между стройных ножек. О боги! Катастрофа!.. Бородач проиграл. Выпал номер бара — 31. Сперва бедняга никак не мог сообразить, что происходит, и врубился только тогда, когда увидел, что девушку несут к бару. И бедняга свихнулся: вскочил, опрокинул столик и тремя прыжками достиг бара. Секунды три понадобилось ему, чтобы выхватить револьвер и всадить в девушку три пули.

Я сбил злодея с ног с помощью резиновой американской дубинки, которая всегда была при мне. Цветок Корицы умерла у меня на руках. Итог: полиция закрыла «Бамбуковую хижину», и нам всем пришлось вернуться в Джорджтаун.

Итак, мы снова оказались дома. Индара, прирожденная фаталистка, как все индусы, восприняла этот удар судьбы спокойно. Значит, займемся чем-нибудь другим — вот вывод, который она сделала. Китайцы придерживались того же мнения. Никто не упрекнул меня за безумную идею разыгрывать девушек в лотерею, хотя именно она привела к несчастью. Мы выплатили все долги и передали матери Цветка Корицы довольно крупную сумму денег. Надо сказать, что мы не очень горевали — каждый вечер отправлялись в бар, где встречались с бывшими заключенными, и довольно славно проводили время, но постепенно я начал уставать от Джорджтауна. К тому же если раньше моя Принцесса меня не ревновала и я чувствовал себя свободным, как птица, то теперь она не отпускала меня ни на шаг и просиживала бок о бок часами, где бы мы ни находились.

Кроме всего прочего, зарабатывать деньги в городе тоже стало труднее. И вот в один прекрасный день меня обуяло безудержное желание покинуть Британскую Гвиану, бежать в какую-нибудь другую страну. Особой опасности затея эта не представляла, так как время было военное. Ни одна страна нас не выдаст, так я по крайней мере думал.

ПОБЕГ ИЗ ДЖОРДЖТАУНА

Гитту был того же мнения. Он тоже считал, что в других странах возможностей заработать на жизнь больше И мы начали гоговиться к побегу. Я не оговорился — выезд из Британской Гвианы считался в то время тяжким преступлением. Ведь шла война, к тому же ни один из нас не имел паспорта.

За три месяца до этого из Кайенны бежал Шапар. Он жил в Джорджтауне и зарабатывал в день доллар и тридцать центов, готовя мороженое в каком-то китайском магазинчике. Он тоже мечтал удрать из города. И потом к нам хотели присоединиться еще двое — парень из Дижона по имени Депланк и еще один парень из Бордо. Куик и Ван Ху решили остаться. Им здесь нравилось. Устье реки Демерары находилось под неусыпным наблюдением и прицелом пулеметов, пушек и тяжелых орудий с торпедоносцев. Поэтому мы решили изготовить точную копию рыбацкой лодки, зарегистрированной в Джорджтауне, и выплыть на ней в море.