Записку он передал было Семену Григорьевичу, сложив се наподобие аптечного пакетика, но тут же услышал в прихожей шаги и голос Дмитриева.
— Ну вот и хозяин пожаловал! — воскликнул он и, взяв записку назад, вышел в прихожую. Поздоровавшись с Дмитриевым, почти шепотом заговорил с ним о ночлеге для Семена Григорьевича, выдав того за студента Рижского политехникума, которому негде остановиться в Москве. Дмитриев принялся было отказываться, ссылаясь на то, что ему надо готовиться к экзаменам, но Егунов бесцеремонно ввел его в комнату, где продолжал сидеть Семен Григорьевич, и, не дав Дмитриеву опомниться, громко сказал:
— А вот и гостеприимный хозяин сих апартаментов! Знакомьтесь, Семен Григорьевич! Это — мой добрый приятель Василий Дмитриев! Он чрезвычайно рад приютить вас у себя!..
В это время раздался стук палки по наличнику окна, в. почти пропев: «Это — за мной! Это — за мной!..», Егупов выскользнул за дверь. Дмитриев и рта не успел раскрыть.
К Малой Грузинской Егупов с Громаном и Первушиным пришли раньше назначенного времени, так что им пришлось покружить по ближайшим улочкам и переулкам. Ровно в четверть девятого они вошли в квартиру Бруснева, где у;ке было несколько человек: Анна Рыжкина, Афанасьев, Мефодиев и Руделев. Около девяти часов пришли Вановский, Авалиани и Петров, в четверть десятого появились еще трое — Кашинский, Квятковсквй и Терентьев.
Перед началом собрания Анна Рыжкина заняла всех тем, что принялась пересказывать содержание гектографированной брошюры, которую ей случайно удалось прочитать у своей знакомой, тоже курсистки.
Михаил, прочитав накануне брошюру Плеханова «Русский рабочий в революционном движении», принесенную ему в четверг Егуповым, нашел ее для чтения на собрании неподходящей. Когда все оказались в сборе и собрание можно было начинать, он сказал об этом Кашинскому и Егупову. Посоветовавшись, решили отказаться от чтения статьи. Для чтения избрали отрывок из романа Степняка «Андрей Кожухов», опубликованный в «Социал-демократе». Прочесть его предложили Анне Рыжкиной.
В половине десятого началось собрание. Поднялся Кашинский и, опершись длинными, тонкими пальцами о стол, сказал:
— Итак, друзья, сегодня мы впервые собрались в таком солидном составе! Все присутствующие на этом собрании — не просто зрители, но у каждого есть свое конкретное дело, которое каждый и ведет! — Тут он откашлялся со значением и высоко вскинул брови. Весь он был исполнен важности и значительности.
Михаил, глядевший на него, невольно вдруг вспомнил, что конспиративная кличка у Кашинского — Генерал. Едва справился с собой, чтоб не рассмеяться: важность была и впрямь генеральская.
— Теперь, вот в эти самые часы, по всей несчастной голодной России люди стекаются к храмам, — продолжал Кашинский, покосившись на темные по-ночному окна. — У нас с вами свой праздник — вот это наше собрание, у нас с вами свой бог — борьба! Пусть нас пока немного, но настанет день, и наш бог, наша борьба, будет иметь на своей стороне не единицы, не десятки, а тысячи и миллионы! Вот ради того, чтоб это было именно так, мы с вами и объединились в единую организацию!..
Кашинский говорил довольно долго и пафосно. Затем Лина Рыжкина приступила к чтению. Читала она слишком тихо и торопливо, так что вскоре ее сменил Вановский.
Во время чтения в другой комнате Епифановыми был накрыт стол, туда все и перешли по окончании чтения, чтоб перекусить и выпить чаю. Разговор не вязался, хотя Кашинский и старался оживить его, предлагая обменяться мнениями по поводу прочитанного отрывка.
Егупов сказал, что Степняк неверно осветил мотивы, которые заставляли деятелей партии «Народная воля» совершать политические убийства.
— Из этого отрывка выходит, — продолжал он, — что толчком к террору в прошлом служила месть за осужденных товарищей. Мне же кажется, что ими руководили отвлеченные идеи «для общего блага» и невозможность вести более мирную революционную деятельность при тех условиях.
— А мне думается, что Степняк прав, — коротко возразил ему Вановский.
На этом весь разговор по поводу прочитанного и завершился.
После чаепития все опять перешли во вторую комнату. Тут Михаил обратился к Егупову, попросив его высказать мнение о том, какую основную задачу должны ставить перед собой современные революционеры.
Коротко очертив направления прошлых революционных брожений среди интеллигенции, Егупов заговорил о «текущем моменте»:
— Следует указать на разноголосицу теперешних революционных мнений. Основной вопрос, как я полагаю, — вопрос об участии рабочих в революционном движении. Хотя среди рабочих и необходимо создавать организации, но при настоящих полицейских условиях ото выполнить крайне трудно. Поэтому главная организационная работа должна вестись среди интеллигентских слоев нашего общества. Среди же рабочих ее надо вести так, чтоб не терялась лишь связь с ними. В случае же достижения путем террористической борьбы представительного правления в России при новых полицейских условиях, которые должны быть несравненно легче, надо будет двинуть в рабочую среду всю интеллигентскую организацию для возможно скорейшего составления рабочей организации, которая могла бы принять участие в политической жизни при представительном управлении страной. Я имею в виду составление социал-демократической партии наподобие такой, какая уже есть в Германии и других европейских государствах. Последние обыски и аресты, случившиеся здесь, в Москве, и в Варшаве, подтолкнули меня именно к таким выводам…
Михаила подмывало перебить Егупова, но он дал ему договорить. Затем поднялся, словно бы попружинил, но привычке, руками воздух перед собой.
— К сожалению, мне придется повториться, — начал он. — Я уже излагал свою точку зрения на «рабочий вопрос», уже говорил о том, что революционное движение в России может победить только как революционное движение рабочих. И вот опять слышу рассуждения насчет «террористической борьбы», насчет ставки на интеллигента-террориста… Приходится вновь повторять, разъяснять, что главным в государственной жизни являются экономические вопросы, ане вопросы политические, юридические.
— Все это мы знаем, — вскочил напротив него Кашинский. — Я готов повториться тоже, что рабочие — великая сила, организованные рабочие! Но!.. Эта сила пока что не может быть использована достаточно широко. Я полагаю, что ей конечно же незачем отсиживаться, дожидаясь, когда придет ее час, когда ее пригласят к участию «в политической жизни при представительном управлении», как выразился наш Михал Михалыч… — Кашинский язвительно усмехнулся. — Она вполне может участвовать наравне с интеллигентами-революционерами вупомянутой им террористической борьбе!
— Ну вот, — Михаил развел руками, — еще полегче! Какое-то помешательство на терроре!..
Так, стоя друг перед другом, они заспорили, по вскоре Михаил махнул рукой, отказавшись от бесполезной траты слов, опустился на место: с Кашинским, вошедшим в раж, спорить невозможно, он просто не слышит никаких доводов другой стороны… Заключил тот тем, что рабочую партию в настоящее время составить невозможно, стало быть, самое реальное — составить боевую организацию из интеллигентов и рабочих для борьбы с правительством, причем «для ускорения результатов этой борьбы можно воспользоваться и механическими смесями, то есть взрывчатыми веществами…». Кашинский тут же сослался на какого-то французского профессора Колло, который вроде бы так прямо и утверждал, что прогресс ускоряется взрывчатыми веществами…
Когда Кашинский кончил наконец говорить, Вановский заметил: мол, тот, по сути, сказал то же самое, что и Егупов, лишь не так резко.
Все примолкли вдруг, наступила неловкая пауза.
— Буммм!.. — стекла в окне слегка задребезжали. Густой, низкий гул вплыл в прокуренную комнату через распахнутую настежь форточку. Все, как по команде, поглядели в сторону окна.
— Иван Великий заговорил! — каким-то осевшим голосом сказал Егупов.
Гул долго не терял своей устойчивой силы, замирал медленно, словно бы накрывая собой ночной город, расстилаясь над ним.
С новым ударом самого большого кремлевского колокола грянули сначала другие большие колокола, за ними — средние, за средними — малые колокола-подголоски, и заиялась, разгорелась незаливаемым пожаром медная музыка Ивана Великого. И тут же, как по сигналу, ожило многоголосье всех колоколен и звонниц Москвы, по-праздничному освещенных зажженными плошками.
— Ну что ж… — Михаил оглядел сидящих за столом. — Может быть, прервемся? Кто хочет — пейте чай! Под такой звон только чаи и гонять!
Все поднялись, переговариваясь, потянулись в соседнюю комнату.
— Пойдемте-ка на кухню, — Михаил кивнул Егупову и Кашинскому, — пусть тут пока почаевничают без нас…
На кухне он обратился к Егупову:
— Нам надо потолковать о привезенных из-за границы брошюрах…
— Да, да! — подхватил Кашинский. — Эти брошюры прибыли как нельзя кстати. Они так необходимы в теперешней ситуации.
— Вы поговорили с этим… Семеном Григорьевичем? — спросил Михаил, обращаясь вновь к Егупову.
— Поговорил!
— Ну и что он?..
Егупов коротко изложил суть своих разговоров с Ляховнчем, добавив:
— Как видите, он ищет более тесных контактов с нами…
— Насчет этого надо подумать. Надо быть осторожней! С приезжающими из-за границы дело иметь опасно, — Кашинский нервно поерошил волосы. В нем еще не улеглось возбуждение спорщика.
— Да, с этим приезжим надо быть осторожней, — согласился Егупов. — Но, судя по впечатлению, которое он на меня произвел, с ним все-таки следовало бы нам встретиться и поговорить. Конечно, если за ним ничего не окажется после ночлега у Дмитриева. Один я могу составить о нем ошибочное мнение.
— Ладно, об этом мы окончательно договоримся завтра вечером, — Михаил спохватился: — Ой, какое там «завтра», ведь час ночи уже! Стало быть, сегодня вечером. Соберемся опять у меня. Нам еще надо будет потолковать с тульскими гостями поконкретпей, а то мы сегодня больше друг с другом пикировались… Завтра ночью они уедут к себе, в Тулу. Давайте-ка вернемся к ним! Как бы не обиделись там: мол, обособились, секретничают… — он кивнул на стенку, за которой слышались приглушенные голоса. — Да и расходиться пора, Анне Федоровне, наверное, спать не даем…
Разошлись, однако, лишь в три часа. Уже растекались из храмов по домам под колокольные перезвоны прихожане. В рассветных сумерках слышалась то и дело перекличка: «Христос воскресе!..» — «Воистину воскре-се!..»
Мефодиев, Руделов и Афанасьев остались ночевать у Михаила.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Райчин, переночевав пасхальную ночь у Дмитриева, уехал от него наутро к Никитской. В полдень туда же явился Егупов, побывав сначала у Дмитриева и расспросив его о Райчине: не заметно ли было за ним чего-либо подозрительного? Подозрительного Дмитриев ничего не заметил.
Рейчина и Никитской дома не оказалось. «Барыня с детьми и с Семеном Григорьевичем пошли гулять на Девичье поле», — сказала Егупову прислуга Никитской. Он остался ждать их.
Вернулись они вскоре. Радушная хозяйка предложила Егупову отобедать у нее. Он согласился.
После обеда Райчин опять заговорил было с ним насчет встречи с другими руководителями московской подпольной организации, на что Егупов ответил уклончиво, попросив подождать еще немного.
— Скорее всего, определенно об этом я смогу вам сказать лишь завтра. А сегодня вы отдыхайте. День — праздничный. Походите по Москве, посмотрите на нее!.. Перепочуете вы, наверное, здесь, у госпожи Никитской?..
— Нет, это неудобно, даже невозможно!..
— Что так?
— Я уже сказал ей, что перебрался к вам на квартиру…
— Да, поторопились… — Егупов досадливо поморщился. — Ну… тогда… поезжайте опять к Дмитриеву.
— Хорошо…
Около семи вечера Егупов вновь был у Бруснева, где застал Кашинского, Афанасьева и гостей из Тулы, которые в этот же вечер должны были уехать домой.
Разговор сначала зашел о том, как установить с туляками более тесные отношения, как помочь им в пропаганде среди рабочих.
Михаил предложил Егупову с наступлением лета поочередно ездить в Тулу, где Руделев и Мефодиев к каждому их приезду будут организовывать им встречи о рабочими. Тут же договорились и о том, что 1 мая, по старому стилю, Руделев и Мефодиев устроят сходку рабочих на квартире у кого-либо из них— для «семейного» празднования этого дня. На эту сходку Михаил пообещал приехать сам.
Вскоре туляки ушли на вокзал. Федор Афанасьев отправился их провожать.
После их ухода Михаил спросил Егупова:
— Ну как заграничный гость?
— Я считаю, что нам надо с ним встретиться, вот так — втроем, поговорить обо всем, — ответил Егуцов.
— Да, повидаться с ним, пожалуй, надо, — согласился Михаил.
— Я тоже — за эту встречу, — кивнул и Кашинский.
— Тогда поступим так, — предложил Михаил, обращаясь к Eгупову. — Завтра, к десяти часам вечера, когда уже как следует стемнеется, вы приведете его сюда, ко мне. К вашему приходу я погашу на лестнице лампу, чтоб он не прочел на дверях моей визитной карточки. Он не должен знать наших фамилий.
— Хорошо. К десяти часам я приводу его, — сказал Егупов и добавил: — У меня есть вот какое предложение. Мне надо немедленно съездить в Варшаву. Во-первых, я разузнаю там все о Райчине. Во-вторых, в скором времени там заканчивают обучение Иваницкий и Андрусевич. Попробую уговорить их перебраться сюда, в Москву. Они вполне могли бы подыскать себе место на каком-нибудь московском заводе. В-третьих, мне надо договориться со своими варшавскими знакомыми насчет того, как лучше и скорее пересылать в Москву будущие транспорты нелегальной литературы. По пути я думаю заглянуть и в Ригу. Квятковский обещал мне на четверг достать даровой билет на проезд до Бреста и обратно.
— Ну что ж… поезжайте! — разрешающе сказал Кашинский. — О подробностях поездки поговорим потом. Теперь я спешу: надо повидаться с одним человеком. Через него вроде бы можно выйти на интересный кружок… Вскоре он ушел. Егупов же остался и пробыл у Михаила до первого часа ночи.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Утром Егупова разбудил Михаил Петров, собравшийся на службу. Он передал ему список брошюр, находившихся в чемодане Райчина.
— Вот сделал все, как ты просил. Тут указано и число экземпляров к каждому названию.
— Молодец! — похвалил его Егупов. — А как насчет брошюр для Филатова?
— Я их уже отобрал. К его приходу, часам к двум, забегу на обед — занесу.
— Молодец! — еще раз похвалил Егупов.
Около двенадцати к нему пришел Вановский. Вскоре появился и Петров. Он принес брошюры для Филатова, который вот-вот должен был прийти за ними.
— Ну, сколько мы за них возьмем с нашего «пекаря»? — спросил Егупов, не без самодовольства глянув на Вановского, которого брошюры, разложенные Петровым на столе, словно бы заставили преобразиться.
— Я полагаю, не меньше сорока рублей, — сказал Вановекий.
— Да, меньше никак нельзя! — согласился Егупов с такой миной на лице, как будто вести подобные разговоры для него было делом давно привычным, даже обыденным. Он тут же по-хозяйски пожурил Петрова: — Конспиратор, Миша, из тебя пока не очень! Кто же т а к о е распихивает по карманам?! Это тебе — не какие-нибудь памятные книжки, а запрещенные, не-ле-галь-ны-е!.. Впредь давай будь поосторожней! Придумал бы какую-нибудь хитрость, а то напихал во все карманы таких брошюр, аж раздуло всего, как утопленника, и вышагивает по Москве!.. А что, если бы тебя задержали?! А?! Ведь не открутился бы! А вот если бы у тебя в руках был какой-нибудь сверточек или узелок, который ты — в случае чего — «просто нашел на улице», — было бы другое дело! Учиться надо конспирации!
— Учту на дальнейшее! — скромно ответил Петров.
— Да уж учти! Тем более что ты у нас — вроде хранителя! Может быть, в самое ближайшее время тебе придется иметь дело с транспортами куда крупней!..
Вскоре появился и Филатов. Егупов показал ему приготовленные брошюры и назвал цену. Тот сразу же согласился, сказав, что вышлет эти деньги на имя Вановского, как только возвратится к себе в Щигры.
Уложив брошюры на дно объемистого саквояжа, раздутого московскими покупками, Филатов тут же ушел, он торопился на поезд. Следом за ним ушел и сам Егупов, оставив Вановского у себя. Он направился сразу к Никитской, где должен был ожидать его Райчин после ночевки у Дмитриева.
— Ну как?! Какие новости?! — встретил его вопрошаниями истомившийся в ожидании заграничный гость.
— Могу вас порадовать: сегодня вечером с вами встретятся два представителя нашей организации!
— Вот как! Прекрасно! — просиял Райчлн.
— Я им пообещал, что вы подробно расскажете о загранице и о целях, ради которых хотели с ними встретиться…
— А как же иначе?! — воскликнул Райчин. — Обязательно расскажу! Затем, собственно, я и приехал!..
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Около семи часов вечера они вышли от Никитской. Егупов был сверхосторожен. Он то и дело озирался и оглядывался, в каждом прохожем ему мерещился шпик. К тому же он решил как следует запутать и самого Райчина, чтобы тот не запомнил дороги к Брусневу. Сначала долго водил его по близлежащим переулкам, потом в Большом Афанасьевском переулке увидел извозчика, поджидавшего седоков, и предложил Райчину «немного прокатиться». «Куда ехать господам?» — спросил извозчик. — «Поезжай прямо! — Егупов неопределенно махнул рукой. — Я скажу, где свернуть». Далее он только приказывал извозчику, коротко выкрикивая то «направо», то «налево». Потом направил извозчика к углу Садовой-Кудринской и Большой Никитской. Тут он отпустил извозчика, заплатив ему полтину, и далее повел Райчина к Владимиро-Долгоруковской улице, где они вновь сели на извозчика и начали кружить по Пресне под короткие выкрики Егупова: «Направо!», «Налево!». Наконец Егупов направил извозчика к Тишинской площади, и тут с Райчиным что-то вдруг приключилось: он замычал, сильно закачал головой, словно бы сдерживая приступы рвоты.
— Что с вами?! — испуганно спросил Егупов, придвинувшись к нему.
Рэйчин опять усиленно закачал головой и наконец с трудом выговорил, вышептал:
— Это… я… изображаю… пьяного… но… на… самом доле… Я… Из… предосторожности… съел… шифрованные… записки…
Егупов посмотрел на него с недоверием и ничего более не сказал. На углу Тишинской площади он вновь щедро расплатился с извозчиком и глухими, уже ночными, переулками повел Райчина в сторону Малой Грузинской. В темноте запутать на Пресне не знающего Москвы человека — простое дело. Тут от Кудринской площади тянутся к заставам узкие улочки и кривые переулки с покосившимися домишками, рабочими казармами и огородами.
Шли молча. В Курбатовском переулке Райчин вдруг пробормотал, опасливо оглядевшись:
— Если тут убьют, то никто и не услышит… И ночь-то какая темная… В такую только чертям в свайку играть…
— Ничего, скоро придем, — откликнулся Егупов. Однако он поводил своего спутника взад-вперед еще и по Малой Грузинской. Наконец свернул во дворик — к двухэтажному флигелю с одним-единственным светящимся окном на втором этаже.
Ощупью они поднялись по темной лестнице. Егупов нашарил ручку звонка, подергал за нее. Дверь открыл Михаил. Второй день вся квартира была в его полном распоряжении. На первый день пасхи Епифановы с трех часов дня уехали в гости к инженеру Калишевскому и вернулись почти в полночь. В этот — второй— праздничный день уехали с самого утра в Кусково — к инженеру-технологу Семенову, где намерены были заночевать. Вернуться они предполагали лишь в среду, вечером. Иван, предупреждая Михаила об этом, конфузливо улыбался: «Решили с Аней пожить как истинные московские обыватели. Ей надо развеяться, отвлечься от тяжелых мыслей, от болезни… Доктора советуют…»
В последнее время Михаилу было особенно видно, как Иван все дальше отходит от него, как все больше меняется… И сам он, и жена его уже с явным неудовольствием смотрели на собрания и встречи, организуемые Михаилом. Правда, в страстную субботу они помогли ему накрыть стол для собравшихся у него, но тем и ограничились. Иван лишь раза два заглянул в комнату, где проходило собрание.
Заграничного гостя Михаил решил принять не в своей холостяцкой квартире, а на половине Епифановых. За полчаса до прихода Егупова и Райчина к нему пришел Кашинский. Он уже сидел в передней Епифановых, где было довольно уютно: круглый стол под камчатной скатертью, вокруг стола три мягких кресла, обитых черной клеенкой, здесь же — мягкий диван…
Кашинский, сидевший в кресле, поздоровавшись с Райчиным, но не назвав себя, пригласил его сесть рядом с собой в кресло, стоящее спинкой к входной двери. При этом, как бы машинально, он подвинул настольную лампу поближе к краю стола, так, чтоб лицо Райчина было хорошо освещено.
Михаил и Егупов опустились на диван, как раз напротив Райчина, в тени, за кругом света, падавшего от лампы.
— Ну что ж… — первым заговорил Егупов, глядя на Райчина. — Нам хотелось бы, Семен Григорьевич, для начала услышать о Плеханове, о его группе, чтоб иметь, так сказать, определенное представление…
Райчин кивнул и принялся рассказывать:
— В Швейцарии Георгий Валентинович больше не живет. Он вынужден поселиться во Франции, в Морне — пограничной деревушке. Из Швейцарии его выслали, как «нежелательного иностранца». Есть, знаете ли. такая статья… Из-за террористов пострадать пришлось… Три года назад под Цюрихом, в горах, два народовольца испытывали бомбу. Она у них не вовремя взорвалась, оба получили тяжелые ранения. Один из них даже скончался вскоре. С этого все и заварилось. Начались обыски, аресты, высылки. И не только одних русских политических эмигрантов это коснулось, но и кое-кого из русских студентов, обучавшихся в Швейцарии. В печати развернулась настоящая травля всех русских революционеров без разбору. Таким вот образом и Плеханова, и Веру Ивановну Засулич выдворили за пределы Швейцарии, при всем их самом критическом отношении к террору и анархизму…
Михаил посмотрел на Кашинского. Тот слушал, нервно покусывая губы. Глянул на Егупова. Невольно усмехнулся про себя: состояние их было настолько одинаковым, что сделало похожими их лица.
«Вот так-то приятели-бомбометатели!..» — подумал он, снова сосредоточив внимание на Ранчине.
— Георгия Валентиновича хотели выслать вместе с семьей, — продолжал тот. — Однако Розалии Марковне помогли женевские профессора, у которых она училась. Они добились отмены этого решения властей. Но теперь, чтоб посетить свою семью в Швейцарии, Георгий Валентинович должен выписывать разовый пропуск. Такая жизнь, знаете ли, крайне неудобна!..
— И, наверное, это сказывается на делах?.. — спросил Михаил.
— Да не сказал бы… — Райчин пожал плечами. — Он очень много работает! Вера Ивановна ему хорошо помогает: и выписки всякие добывает, и переписывает черновики. Достаточно сказать, что за это время ему удалось издать три номера «Социал-демократа»! Это литературно-политическое обозрение, по сути, целый журнал, как сами можете теперь убедиться, и многие статьи в нем написаны самим Георгием Валентиновичем… — Райчин вприжмурку посмотрел на Михаила. — Затруднения он испытывает, знаете ли, не в этом… Слаба все-таки связь с Россией, с ее рабочим движением. Собственно, ради налаживания этой связи я и оказался здесь, у вас… — он опять со значением глянул на Михаила, зацепил этим взглядом и Кашинского, и Егунова. Однако они никак не откликнулись на его последние слова, и он продолжал рассказ:
— Вообще за границей теперь очень осторожно ведутся дела. Работать стало весьма трудно. И в материальном смысле — тоже нелегко. Но несмотря на все сложности, о которых я сказал, жизнь группы весьма интересна.
Потом Райчин коротко рассказал о выступлении Плеханова на конгрессе II Интернационала в Париже, состоявшемся около трех лет назад, о том, как после конгресса Георгий Валентинович вместе с Павлом Аксельродом побывал у Энгельса в Лондоне…
Послушав еще несколько минут Райчина, Михаил незаметно подмигнул Кашинскому, затем сказал, обращаясь к нему же:
— Пойдемте-ка на кухню! Надо заняться самоваром. Поможете мне…
Поднимаясь с дивана, он коснулся плеча Егупова: мол, выйди с нами тоже. Они прошли в комнату Михаила.
— Ну, каково ваше мнение? — спросил он и кивнул в сторону прихожей, имея в виду оставленного в передней у Епифановых Райчина.
— На меня он произвел впечатление хорошее. По-моему, с ним стоит войти в более близкие сношения, — сказал Кашинский.
— Я — того же мнения, — поторопился высказаться Егупов. — Тут для нас такие перспективы!..
— Да, мне тоже думается, что этот Райчин — не подделка и вступить с ним в деловые отношения стонт, — Михаил потер ладонью затылок. — Надо выслушать предложения, с которыми он приехал. Кстати, вы, Михал Михалыч, — обратился он к Егупову, — должны тут взять на себя все, что касается практического выполнения наших договоров с ним: все подробности о способе переписки, об адресах и шифрах…
— Разумеется! — воскликнул Егупов. — У меня же в общем-то все это уже и налажено. С Варшавой. А я думаю, что и в дальнейшем мои варшавские знакомые будут тут посредниками.
— Ладно, пойдемте к нему. Неудобно оставлять его одного так долго, — сказал Михаил…
— Вы, Семен Григорьевич, сказали, что прибыли к нам, чтоб наладить связь с нашим рабочим движением, — обратился к Райчину Кашинский, садясь на прежнее место. — У вас есть что-то конкретное в этом смысле?..
— А как же?! — воскликнул Райчин. — Георгий Валентинович дал мне несколько поручений. Прежде всего, такое: в августе будущего года, кажется в Цюрихе, намечено провести очередной конгресс Второго Интернационала. Георгий Валентинович просил, чтобы к нему приехал из России представитель социал-демократической группы. Вам надо будет послать на конгресс депутатов от русских рабочих.
— Мы об этом обязательно подумаем, — побарабанив пальцами по столу, сказал Кашинский и быстро гляпул в сторону Михаила.
— Послать своего представителя для переговоров с Плехановым мы, пожалуй, теперь не сможем, — заметил Михаил, — но депутатов от рабочих обязательно пошлем, и они по пути встретятся с Плехановым. Нас только надо известить о том, когда и куда следует отправить депутатов.
Говоря об этом, Михаил имел в виду послать на предполагаемый конгресс либо кого-то из питерских рабочих, руководителей «Рабочего союза», либо Мефодиева и Афанасьева.
— Конгресс — дело еще дальнее, — продолжал Райчин. — Георгий Валентинович предлагает русским кружковым деятелям, с которыми мне удастся вступить в контакты, незамедлительно связаться с ним. Он нуждается в материальной поддержке, без которой его группе трудно развернуться по-настоящему. Такую помощь он ждет из России. Деньги прежде всего нужны для того, чтоб увеличить выпуск нелегальных брошюр. Нужна и другая помощь. Он предлагает присылать ему нелегальные сочинения, написанные в России. Мы будем печатать их. Наконец, он предлагает издание газеты, разумеется в том случае, если дело это будет обеспечено из России деньгами и литературными материалами…
— А во что обойдется издание газеты? — поинтересовался Михаил. — И какая у нее будет периодичность?..
— Издание одного номера в две тысячи экземпляров будет обходиться примерно в двести рублей. Без доставки. Причем формат будет подобен формату газеты «Неделя», — ответил Райчин и добавил — Издание газеты предполагается где-то в Восточной Пруссии, неподалеку от русской границы. Что же касается того, выпускать ли ее еженедельно или в более длинные сроки, так это будет зависеть от сбора средств и от снабжения газеты материалами.
— Средства мы, пожалуй, сможем достать, — сказал Кашинский.
— Только для начала, я думаю, — заметил Михаил, — хватит и двух выпусков в месяц.
Кашинский и Егупов кивнули: да, хватит и двух.
— Поскольку в деле издания газеты мы рассчитываем исключительно на вашу материальную и литературную помощь, я согласен со всеми вашими условиями. Хорошо было бы, если бы газета имела много интересных для русского рабочего статей. Эмигранты могут датв интересные статьи для интеллигенции, но не для рабочих, — Сказал Райчин.
— Мысль очень верная, — согласился Михаил. — Статья для рабочего человека должна содержать живые факты из близкой и понятной для него повседневности, а такие факты эмигранту добыть негде. Я думаю, что в газете должен быть широкий раздел хроники рабочей жизни, в которой найдут место и сведения о заработной плате, и всевозможные случаи обмана рабочего фабрикантом, и прочее, и прочее… Такие материалы мы посылать для газеты сможем. Мне думается: газета могла бы давать сведения об арестах рабочих, о кружковой жизни…
— Прекрасная идея! — воскликнул Кашипский. — Такая газета всю нашу работу сделает более четкой и целенаправленной. Я даже название ей уже придумал — «Пролетарий»! Как — подходяще?!
— Вполне!
— То, что надо!
— Да, я думаю, Георгий Валентинович это название одобрит!
— Ну что ж, — Кашинский потер ладонью о ладонь, — стало быть, этот вопрос исчерпан. Я имею в виду направление газеты. Переходим к другому — к вопросу о деньгах… Первые двести рублей мы вышлем вместе со статьями… Когда сможем-то?.. — он посмотрел на Михаила, потом на Егупова и, не дожидаясь их ответов, решил сам — Вышлем все к концу мая, не позже, с тем расчетом, чтобы первый номер «Пролетария» мог выйти к концу июня.
— Прекрасно! — Райчин даже по столу хлопнул обеими руками. — Со своей стороны могу обнадежить быстрой доставкой газеты сюда, к вам!
— Стало быть, и этот вопрос исчерпан! — с какой-то лихой веселостью, словно азартный игрок, воскликпул Кашинский.
Райчин выложил еще один козырь:
— Газета газетой. Но я пока не сказал о том, что до выхода ее первого номера мы сможем организовать доставку большого транспорта брошюр из-за границы. Что-нибудь около девяти пудов. Скорее всего, это будет в середине мая. Сами понимаете: в этот раз я не мог привезти слишком много. Поездка моя — разведывательною характера. Ну а теперь, когда я сам убедился, что тут, в Москве, есть настоящая революционная группа, речь может идти и о большем.
