Не раз события внутренней политики отмечались им в письмах и словесных объяснениях с министром иностранных дел. Конечно, по размерам нашего труда, мы не можем вдаваться в детальное исследование и разбор всех этих документов, приведенных в воспоминаниях Конрада, и ограничимся лишь обрисовкой общей линии его взглядов на те или иные отрасли внутренней политики.
Итак, по его мыслям, Австро-Венгрия должна все же быть единым государственным организмом, но с учетом племенного состава, находящегося на ее территории населения. 1867 год создал дуализм, и если с ним нужно считаться, то нельзя забывать, что другие народности, по мере своего культурного развития, могут предъявить те же права, что и венгры. Таким образом, необходимо считаться с равноправием отдельных наций. Но оно не должно идти в ущерб единству государства и угрожать династии – этому цементу монархии. Развивая эти взгляды, начальник генерального штаба далек, конечно, от широкой автономии отдельных национальностей в государстве должна быть общая твердая власть, руку которой чувствовала бы каждая нация, входящая в состав империи Габсбургов. В этих видах все, что направлено к разрушению власти, все, что не воспитывает послушного гражданина, должно быть пресечено самыми суровыми мерами.
Больше всего Конраду пришлось хлопотать над разрешением венгерского вопроса, в виду настойчивых атак венгров на общеимперскую армию, знаменовавшую собой то единство армий, в которое так верил Конрад. Наряду с венграми итальянцы, природные враги начальника генерального штаба, также были взяты под его исключительное внимание.
Как было указано, здоровый дух армии – ее крепкое политическое настроение, по мысли начальника генерального штаба, прежде всего должно зарождаться вне армии, в которой, однако, обстановка складывалась довольно неблагоприятно. Поэтому Конрад выступает с предложеянем взять твердую линию в национальной борьбе.
В докладах Францу-Иосифу, словесных и письменных, им указывается, что самая большая опасность грозит в том случае, если отдельные национальности в этой борьбе возьмутся за оружие. В этих видах необходимы самые решительные репрессивные меры: так, 6 марта 1913 года, указывая на антиправительственные выступления в Далмации, он рекомендует принять строгие полицейские меры, а в Кроации советует заменить гражданского губернатора военным, который, с введением военного положения, установит «правовой» порядок. «Каждая национальность, поясняет Конрад, должна знать, что в монархии фактически есть «право», поэтому каждая национальность и должна стремиться прибегать под его защиту».
Нами приводятся эти примеры лишь как иллюстрация к взглядам начальника генерального штаба на гражданское управление, при чем считаем нужным напомнить, что он не останавливался вообще перед использованием пресловутого § 14, возбуждая даже в Франце-Иосифе недоверие в правильности и своевременности применения этого сурового закона.
Но предлагаемые мероприятия являлись лишь мерами текущего дня, главное же внимание должно быть направлено на школы различных ступеней, до университетов включительно, в которых население монархии воспитывалось бы в духе ее единства. Из года в год, со дня вступления на должность в генеральном штабе, Конрад во всех своих мемуарах подчеркивает это, а в мемуаре 1913 года добавляет, что, помимо школ, такая работа должна вестись в печати, в литературе и что, для этой щели должны быть отпущены крупные денежные суммы. Начальник генерального штаба решительно восстает против всяких автономных школ, особенно высших, и в вопросе об открытии в Триесте итальянского университета занимает явно враждебную позицию, видя в этом стремлении жителей итальянских областей монархии лишь желание усилить свою ирреденту.
Таким образом, как видим, рука генерального штаба стремилась протянуться далеко во внутреннюю политику монархии, и это почиталось его начальником как прямая обязанность.
Теперь обратимся к армии, на защиту которой выступал генеральный штаб, оправдывая этим свой нажим на внутреннюю политику. В мемуарах 1907, 1908 и 1913 годов и в письме к министру иностранных дел Эренталю от 7 января 1909 года Конрад наиболее ярко выявляет свои взгляды на единство армии и соответствующее ему политическое настроение.
На протяжении своей многовековой истории армия Габсбургов всегда, собственно говоря, была сложным организмом, о чем мы более или менее подробно говорили в главе II нашего труда. Однако, единство обеспечивалось сознанием принадлежности к армии Валленштейна, вхождением в общую «цесарскую» армию. Конрад отлично отдает себе отчет в том, что для поддержания единства современной ему армии Габсбургов, особенно с наличием конституции 1867 года, должны быть усвоены особые приемы, разнящиеся от тех, кои свойственны однородным по национальностям государствам и кои были в лагере Валленштейна. Германия состоит из мелких отдельных княжеств, но однородно населенных немцами, с одним общим языком, и лишь поляки составляют особую национальность в этом едином государственном организме. Таким образом, понятно, в таком государстве, как Германия, не ставится особенно остро вопрос об единстве армии, но и то познанское население чинит вечные заботы германскому генеральному штабу.
К австро-венгерской армии, включающей в себя многие национальности, необходимо подходить иначе. Как принцип – в армии должен быть единый дух, покоящийся на сознании принадлежности к единому государственному организму, о6ъединяющемуся династией. Но раз в государстве признаны равноправными различные национальности) то таковое же их равноправие должно быть распространено и на армию. Внутри последней каждая национальность равноправна, но каждый член армии должен сознавать общность интересов армии, где бы он ни находился территориально и к какому бы корпусу войск ни принадлежал. Такое признание равноправия национальностей в армии ведет за собой, конечно, очень важный вопрос о сродном языке», от удачного разрешения которого зависит многое.
В борьбе за единство армии Конрада пугает не столько анархистская и социалистическая пропаганда, сколько горевшая в стране национальная вражда, особенно обострявшаяся венграми, требовавшими введения венгерского языка, как командною, для всех частей венгерского гонведа и венгерских частей общеимперской армии.
На такие стремления венгров Конрад отвечал заявлением, что венгерские партии стремятся лишь к одному – это оставить генералов без армии. Решительно восставая против таких попыток венгров, Конрад указывал, что единство армии требует единства командных и снабженческих органов для армии, смешения офицерского корпуса, соответствующей дислокации во всех областях монархии и т. д. Чувство единства армии особенно должно сказаться на боевых полях. Не нужно забывать, что в венгерский гонвед входят и другие национальности (кроаты, сербы, румыны), для которых венгерский язык будет чужд и ненавистен. Затем, конечно, возникли бы затруднения и с уставами, издаваемыми на различных языках. Наконец, уступки венграм побудят национальности, входящие в состав второй половины государства – Австрии, также предъявить свои требования. Одним словом, начальник генерального штаба оказывается ярым противником «венгерской нации» и се сепаратных стремлений.
Как же собирался начальник генерального штаба разрешать эти жгучие вопросы? Конституцией 1867 года был сделан шаг в области формирования особых национальных армий при оставлении общеимперской армии и, таким образом, как правило нужно было признать, что каждая национальность, в зависимости от ее численности, должна организовывать определенные войсковые соединения, но некоторые из последних были и смешанного состава.
Что касается «языка», то, как средство для достижения единения армии, должен быть оставлен служебным языком «немецкий», знание которого необходимо для всех и особенно офицеров. Идя на уступки национальным требованиям, приходилось признать в обращении в частях «родной язык» той национальности, которая в данной войсковой части была превосходной по численности, при чем под «родным языком» разумелся ют, который был определен самим новобранцем при призыве его на службу. В роте и соответствующих ей подразделениях должен быть принят в обращение «родной язык», знание которого, однако, было обязательным для командного состава части; выше же роты, как было только что указано, «служебным языком» являлся только немецкий.
Таким подходом к разрешению национального вопроса Конрад полагал сохранить единство армии. Признавая по справедливости национальный вопрос очень и очень важным, он думал, что удачное его решение: 1) позволит сохранить боеспособность всей армии; 2) отдельные национальности, видя себя равноправными в армии, не будут проникаться стремлением отпасть от монархии; 3) их симпатии будут направлены в сторону сохранения Дунайской империи, а не ее врагов; 4) для них будет вполне понятна идея единства государства и армии.
Кроме национальной борьбы, в Австрии остро стоял вопрос о веротерпимости. Хотя по своему религиозному составу большинство населения являлось католиками, к которым принадлежал и сам Конрад, однако, другие культы оказывались представленными тоже в значительном числе. В то время, как Франц-Фердинанд, будучи ярым католиком, готов был ввести инквизицию, если бы таковая только приличествовала в XX столетии, начальник генерального штаба отличался известной долей веротерпимости, что и ставит себе в заслугу. На этой почве даже разгорелся один из конфликтов между Францем-Фердинандом и Конрадом.
Затем «носителю» идеи Габсбургской монархии пришлось оказаться лицом к лицу с новой движущей силой – это с развивающейся классовой борьбой.
В социальном движении Конрад видел силу, которая разлагала «единую» монархию Габсбургов, а с ней «единую» армию, подрывая в последней дух и даже ставя под знак вопроса самое существование вооруженной силы. По его мнению, анархистские и социал-демократические взгляды отражали идею интернационализма, идею отказа от вооруженной борьбы вообще и тем подрывали существовавшие устои Дунайской империи. В своих докладах Конрад раскрывает и тот путь, по которому шла агитация классовой борьбы. По его данным, центр всего движения находился в Вене, откуда исходили все руководящие указания. Для агитации насаждались в армии ячейки в 2-3 человека на роту из числа солдат или даже офицеров, которые и вели активную работу. Кроме того, агитация широко велась среди подрастающего юношества.
В своих докладах Францу-Иосифу, Францу-Фердинанду, а также и в сообщениях военному министру Конрад высказывался решительно за ликвидацию как агитации, то и всего социал-демократического движения в целом. Советуя применять энергичные репрессии к демонстрантам, указывая военному министру на необходимость применения самых суровых статей за агитацию в армии, бывший начальник генерального штаба в этом находил путь к спасению духа его «единой» армии.
Конечно, мы не можем от «носителя» идеи Габсбургской монархии требовать иного подхода к разрешению этого вопроса, по обязаны отметить всю узость его понимания будущего классового соотношения, складывавшегося в Австро-Венгрии, и той роли, которую фактически играла социал-демократическая партия в этой стране. В 1 главе нашего труда дана оценка устремлениям социал-демократов Дунайской монархии, отошедших от идей интернациональной революции и втянувшихся в развивающуюся национальную борьбу в стране.
Начальник генерального штаба: 1) не понимал классового движения и не пытался найти пути к правильному разрешению его в армии и 2) совершенно не уяснял себе того, что австрийская социал-демократия в решительный момент замены дипломатического пера мечом будет вотировать доверие этому мечу, который оказался впоследствии «парадной шпажонкой».
Взгляды Конрада на развивающееся классовое движение не изобличают в нем подлинного государственного мужа, а лишь выявляют обычную фигуру представителя буржуазного класса с монархическими тенденциями, с ненавистью смотрящую на происходившие уже тогда перегруппировки в классах. Но одному ли австрийскому начальнику генерального штаба были свойственны подобные взгляды? Они были таковыми же в генеральных штабах и на берегах Шпрее, Сены, а тем более на берегах Новы, где принимали ультрачерную окраску.
Какая-то новая, непонятная, но могучая сила, особенно после революции 1905 года в России, вырастала перед буржуазным миром, грозила ему схваткой не на живот, а на смерть. Поэтому вполне объяснимы те настойчивые доклады о вреде агитации классовой борьбы, которые непрерывно делались начальником австрийского генерального штаба, начиная со дня вступления его в эту должность.
Указывая не раз, что линии внутренней и внешней политики Дунайской империи тесно переплетаются, Конрад считал своей обязанностью подчеркнуть и итальянскую ирреденту, и русскую пропаганду в Галиции, и сербскую агитацию, которые шли из-за рубежа, находя плодотворную почву для роста в соседних областях Австро-Венгрии. Требуя решительных мер в борьбе с этой зарубежной агитацией, начальник генерального штаба в то же время отмечал, что неурядицы во внутренней политике монархии лишь осложняют внешнюю политику, придавая смелость врагом Австро-Венгрии, которых было немало. В этих видах, по мнению Конрада, радикальное лечение должно прежде всего коснуться внутреннего состояния страны.
Однако, хроническая внутренняя болезнь Дунайской империи заставила начальника генерального штаба изменить под конец этот взгляд, и 30 декабря 1912 года, после своего возвращения на пост начальника генерального штаба, Конрад) расценивая сложившуюся для монархии внешнюю обстановку, видит единственное спасение в войне с Сербией, в успешном исходе которой он не сомневается. Победоносная война, помимо улучшения внешней политики Австрии, повела бы к тому, что всяким зарубежным агитациям был бы положен предел, все внутренние силы монархии усилились бы и спаялись, в армию вернулся бы дух уверенности, экономическое положение Австро-Венгрии также окрепло бы и, наконец, могущество и авторитет династии как внутри, так и вне поднялся бы. Одним словом, все блага должны были последовать с разгромом Сербии, что и почитается первейшей необходимостью.
Нужно сказать, что это мышление начальника генерального штаба не являлось оригинальным, а было навеяно с берегов Шпрее. В своем частном письме от 14 сентября 1909 года Мольтке (младший), обсуждая политическое положение после боснийского кризиса 1908 года, писал: «Я твердо убежден, что если бы удалось ограничить войну только рамками войны Австрии против Сербии, то, при ее успешном завершении, монархия (Австро-Венгрия) окрепла бы внутренне, усилилась бы внешне и тогда было нелегко бы ей ставить препоны на Балканах». Изверившись во внутреннее исцеление государства, Конрад в 1912 году, вспомнив поучения своего Друга с берегов Шпрее, с отчаяния пришел к убеждению в их справедливости и пустился в авантюру, рекомендуя вступить на путь войны.
В список «вредителей» духа армии Конрадом была зачислена и пресса. Разжигая огонь национальной вражды вообще, выступая с проектами расширения рамок национальных армий, подрывая авторитет командного состава, изобличая его недостатки и промахи, ведя партийную агитацию, – пресса, по мнению начальника генерального штаба, нуждалась и в обуздании и в надлежащем направлении со стороны гражданской власти. Докладывая об этом не раз Францу-Иосифу, Конрад просил оказать соответствующее давление на печать.
Кроме того, последняя вызывала нарекания в широком разглашении сведений, составляющих военную тайну. Вопросы новых программ устройства армии начальником генерального штаба и военным министром иногда узнавались рацее из газет, чем доходили в обычном порядке. Изменение в дислокации войск, связанное с оперативными намерениями, военные игры, проводимые старшими войсковыми начальниками, и маневры находили широкое освещение в прессе, вызывая справедливые нарекания со стороны военного ведомства. Даже об уходе в 1911 году Конрада с должности начальника генерального штаба на должность армейского инспектора газеты опубликовали ранее, нежели это сделалось известно официальным путем.
Здесь мы должны остановиться еще на одном обстоятельстве. Пресса широко использовались не только «врагами» армии, но и самой армией. По приказанию Франца-Фердинанда, время от времени появлялись тенденциозные статьи, наполненные милитаризмом и призывавшие к необходимости вооружения. Подозревался в этом и генеральный штаб. Однако, Конрад свидетельствует нам, что он был далек от этого, и генеральный штаб, как таковой, не имел своей газеты. С этим можно согласиться лишь условно, так как попытки влияния на прессу со стороны генеральных штабов других армий доказаны, и едва ли австро-венгерский генеральный штаб был исключением.
Ведя борьбу за установление твердого политического настроения в армии, Конраду ближе всего приходилось сталкиваться с этим в Боснии и Герцеговине, где командующий войсками одновременно являлся и высшим гражданским лицом. Вплотную входя во внутреннюю политику этой области, особо чреватую всякими столкновениями на национальной почве, командующий войсками, подчиненный по гражданской линии общеимперскому министру финансов, по военной ставил обо всем в известность Конрада. Из донесений и личных докладов генерал-губернатора Боснии и Герцеговины начальник генерального штаба усматривал, насколько дух находящихся в этих областях войск подпадал под влияние жизни. В них начиналось разложение, и Конрад бил об этом тревогу. Затем и другие интересы обороны этих провинций гражданскими властями отодвигались на второй план, что не могло не беспокоить начальника австро-венгерского генерального штаба.
Выше мы уже отмечали, что барометр внутренней политики показывает те мероприятия, которые должны быть приняты в дислоцировании войск. Чисто военные требования обусловливали территориальный принцип дислоцирования, тогда как внутреннее состояние монархии говорило о другом. Конрад нам сообщает, что 20 ноября 1910 года при его докладе Францу-Фердинанду последний был очень озабочен внутренней борьбой в государстве и выдвинул принцип полной экстерриториальности в дислокации войск. Указав на революционные события в Португалии и на то, что армия является опорой династии, наследник предлагал перемещать полки: чехов поставить в Венгрии, венгров в немецких областях и т. д. Начальник генерального штаба согласился с этим, однако, только как с исключением и в ограниченных размерах, так как в противном случае мобилизация и сосредоточение армии были бы затруднены. На указание Франца-Фердинанда, что внешней войны не будет, Конрад счел своим долгом предупредить именно о тех опасностях, которые грозят стране извне со всех сторон. Не этим средством, по его мнению, нужно было оздоровлять внутреннее состояние государства.
Накануне мировой войны в своем мемуаре от 10 января 1914 года (мемуар за 1913 год) начальник генерального штаба, обрисовав тяжелое военное положение Австро-Венгрии в случае войны, намечал следующие линии для внутренней политики:
«а) создание лучших условий жизни для южных славян, румын и русин в составе монархии нежели те, кои существуют в соседних, родственных им государствах, с тем, чтобы б) всеми строжайшими мерами пресечь всякий ирредентизм и в) вести оживленную, работающую всеми средствами (школы, церкви, пресса, литература, обучение во время военной службы) и богато обеспеченную деньгами пропаганду в интересах монархии».
«Только в полном согласовании всех этих устремлении лежит залог успеха», – говорил начальник генерального штаба, выявляя тем свой основной взгляд на внутреннюю политику страны.
Уже по этому одному, если бы мы так подробно не останавливались на взглядах и действиях Конрада в области внутренней политики, можно судить, что брошенная им фраза о «принципиальном невмешательстве» была красивой фразой, уступкой традиции, и осталась той же фразой, совершенно далекой от жизни, которая тянула начальника генерального штаба на путь активных действий.
Берем на себя смелость заявить, что Конрад готов был вмешаться даже без «принципиальных» оговорок во внутреннюю жизнь страны, если бы только его власть так широко распространялась. Не будучи ответственным лицом перед представительными учреждениями страны, не входя в состав правительства, начальник генерального штаба мог только своими докладами: 1) констатировать тот или иной факт внутренней политики, вредно отражающийся на армии, и 2) предлагать те или иные мероприятия по оздоровлению страны под флагом необходимости этого в интересах армии.
Как мы не раз отмечали, такие доклады делались Францу-Иосифу, наследнику Францу-Фердинанду, министру иностранных дел, и соответствующие представления поступали к военному министру, в руках которого была сосредоточена текущая жизнь армии. В этом отношении Конраду приходилось действовать через вторые руки, что, по-видимому, и расценивалось им как «принципиальное» невмешательство во внутреннюю жизнь страны. Но за последней все же зорко наблюдало око начальника генерального штаба, фиксируя все, что грозило «единству» государства и «единству» армии.
Министр иностранных дел обвинял генеральный штаб в том, что из него пополняется так называемая «военная партия», ведущая свою собственную политику. Конрад решительно это отвергает, но, по всему сказанному выше, нет сомнения, что генеральный штаб далеко не был чужд внутренней политики страны и стремился оказывать на нее давление. Венгерские партии платили такой же монетой ненависти генеральному штабу, какой он расплачивался с венгерскими сепаратистами и стремлениями других отдельных национальностей к самоопределению. Пресса Дунайской монархии не упускала случая отметить все уродливые формы «мозга» габсбургской монархии, справедливо видя в нем оплот того средневековья, против которого и направлялась вся борьба на берегах Дуная.
До сих пор мы говорили о заботах, проявляемых генеральным штабом по созданию определенного политического настроения в армии. Попутно с этим им выявлялась необходимость укрепления в армии дисциплины, основанной на беспрекословном исполнении приказаний своего начальства солдатской массой армии. Однако, мы должны отметить, что Конрад был далек от так называемой «муштры», «дрилля», столь обычных в обиходе германской армии. Известный нам уже Крамон даже счел необходимым указать на этот «недостаток» начальника австро-венгерского генерального штаба, и с удовлетворением отмечает, что впоследствии бывший начальник генерального штаба изменил свое мнение, признав «муштру» необходимым атрибутом воспитания современного солдата, оценив в этом достоинства германских способов. Признавая необходимость строгой дисциплины в армии, Конрад исходил из других предпосылок: армия Габсбугов должна сохранить «единство», должна быть проникнута сознательным отношением к той великой задаче цементирования государства, к каковой она призвана, и важна не «муштра», а напряжение всех сил армии, необходимых для выполнения задачи. Если вспомним личные по этому поводу взгляды Конрада, то действительно должны отметить отсутствие в армии Габсбургов тупой муштры, царившей на берегах Шпрее. Армия Дунайской монархии имела крепкую дисциплину, которая, правда, сдала под тяжестью ударов мировой войны. По справедливости, нужно сказать, что спасенье было не в принятии «дрилля», ибо в 1918 году сдал и «дрилль», а в осознании армейской массой целей войны, которые были сначала туманны для нее, а затем просто враждебны ей.
Если, с одной стороны для создания «духа» армии Конрад требовал обязательного воспитания граждан до поступления в армию, то в последней дальнейшая работа над духом солдатской массы и внедрение в нее нужной дисциплины ложилось на командный состав.
Ясно, что работа последнего могла быть плодотворной только тогда, когда дух самого командного состава находился бы на должной высоте. В главе о состоянии австро-венгерской армии мы давали облик австрийского офицерства, и поэтому здесь не будем повторяться. Внутренняя борьба, происходившая в монархии, проникала, к глубокому сожалению начальника генерального штаба, и в толщу командного состава, особенно в состав резервных офицеров проникнутых сепаратизмом отдельных национальностей. «Носители» идеи монархии Габсбургов, по мнению Конрада, уже находились в состоянии разложения, и нужны были твердые и решительные меры, чтобы остановить этот процесс.
В тех же своих ежегодных докладах, а также и в текущих, Конрад неустанно выдвигает вопрос о командном составе. Желая сохранить в нем былые традиции офицера лагеря Валленштейна, с его товариществом солдатской армии, начальник генерального штаба ставит в порядок дня вопрос о пересмотре командного состава, о его «чистке», предлагая удалить из его среды порочные элементы, основывающие свое благополучие на материальных предпосылках, на карьеризме, и обратить особое внимание на политически неблагонадежных, зараженных духом социал-демократического учения.
Авторитет командного состава должен быть высок и в армии, и в государстве, поэтому всякие нападки прессы, а их было немало, должны быть, по мнению Конрада, решительно прекращены.
Необходимо также обратить внимание и на материальное благосостояние командного состава. Здесь начальником генерального штаба отдается предпочтение строевому командному составу перед чинами административной службы, довольно многочисленными в армии и стране. Как принцип – жалованье офицера не должно отставать от содержания чиновников других ведомств монархии.
Одним словом, начальником генерального штаба повторялись азбучные истины, но они шли от жизни. Да и в наше время они еще не всюду урегулированы и разрешены.
На этом мы закончим знакомство с влиянием генерального штаба в области внутренней политики страны. Беря за основание армию, Конрад считал своей обязанностью теми или иными путями вторгаться во внутреннюю жизнь страны. Правильно это было или нет – покажет дальнейшее наше рассуждение, равно как попытка выяснить, в каких размерах должно идти влияние генерального штаба в этой области, если мы признаем его необходимым.
Глава XI.
«Поиск» в историю
Характер армии Великой Французской Революции. – Связь армии с народом. – Отрыв армии. – «Солдатская» армия Бонапарта. – Прусский ландвер. – Кадровая армия. – Упрек Людендорфа Клаузевицу. – Клаузевиц о воине и внутренней политике. – Мысли Мольтке (старшего) об армии и ее значении в государственной жизни страны, о милиции, значении воспитания в армии. – Энгельс о войне 1870-1871 г. и о прусской военной системе. – Людендорф о внутренней политике. – Мысли Людендорфа из «Воспоминаний» и труда «Ведение войны и политика». – Выводы Ферстера в книге «Шлиффен и мировая война». – Решительность старика Бернгарди. – Краусс о политике и войне. – Идеи Дюпюи.
Мы пока покинем австро-венгерский генеральный штаб и сделаем маленький поиск в область, именуемую историей. Правда, не всеми такой путь признается правильным и верным. Иные мыслители предпочитают ему собственные рассуждения, но мы более склонны почерпнуть знания из зеркала жизни, нежели из собственных переживаний.
Ранее наши поиски в историю не шли далее наполеоновской эпохи. На этот раз шагнем шире – в эпоху великой Французской Революции, ибо, как справедливо говорит А. Свечин в своей «Стратегии», – «уже с момента французской революции вопросы внутренней политики играют соответствующую роль в подготовке к войне». Конечно, не собираемся подробно останавливаться на этой эпохе военного искусства, а лишь затронем ее настолько, насколько нас интересует данный вопрос.
С падением старого режима постепенно пала его «солдатская» армия, и на сцену появились сначала добровольческие части, национальная гвардия, а затем и революционные армии Конвента. Последний покончил с обособленностью армии от народа и стремился воспитать ее в республиканско-демократическом духе, развив в ней широко политическую работу ознакомлением армии с важнейшими декретами, рассылкой прокламаций, газет, участием армии в общественных и военных клубах и т. д. Результатом этого было то, что «демократическая по своему составу и организации и воспитываемая в духе преданности делу революции армия сама становилась одной из надежнейших опор якобинского правительства. Конвент вышел победителем из гражданской войны именно потому, что армия была за него», пишет в «Новейшей истории Западной Европы» Н. Лукин, указывая далее, что «политическая работа в армии возлагалась на особых комиссаров, назначавшихся Конвентом из числа депутатов по три на армию».
Сравнивая армию Конвента с армиями союзников, Н. Лукин указывает: «французская армия рекрутировалась преимущественно из крестьян, ставших, благодаря революции, полными собственниками своей земли, увеличивших свое землевладение за счет национальных имуществ; затем – из рабочих и мелких ремесленников и отчасти буржуазии, не менее крестьян заинтересованной в сохранении завоеваний революции. Революционный дух армии и готовность принести все жертвы для спасения республики поддерживались всей социально-экономической политикой якобинцев, проводившейся в интересах городской и сельской демократии. Французский солдат жил и сражался бок о бок с офицером, им же избранным на командную должность, одинаково доступную для любого грамотного и способного рядового».
«Наконец, – заключает Н. Лукин, – только опиравшееся на народные массы революционное правительство могло мобилизовать для ведения войны огромные материальные ресурсы страны и организовать тыл для победы на фронте».
Но постепенно, с походами, армия отрывается от народа, в самой Франции к концу существования Конвента создалось неустойчивое равновесие общественных сил, и находившиеся во главе армии генералы начали играть крупную политическую роль. «В их руках была сила, которая становилась все более и более независимой от гражданского правительства. Этой силой – была армия», – пишет тот же Н. Лукин.
«Со времени гибели Якобинской республики», – продолжает он, – «настроение солдат резко изменилось. С победой контрреволюции в стране оборвалась связь между армией и демократическими организациями, прекратилась и революционно-демократическая пропаганда и агитация в войсках». В то время, как комиссары и генералы Конвента продолжали еще бороться с мародерством и всякого рода насилиями, Бонапарт, напротив, «всячески поощрял в солдатах самые грубые инстинкты, воспитывая армию в духе жажды славы и легкой добычи»… «Вместе с тем солдаты привыкали смотреть на себя как на нечто отдельное от нации, имеющее свои особые интересы, и с презрением относились к «шляпам».