Вчера я узнал, что испытывает моряк, уцелевший при кораблекрушении, когда с вершины одинокой скалы видит дымок далёкого судна. Кажется, спасение близко, но судно исчезает за горизонтом, и человек снова один среди бескрайнего океана. На корабле не слышали отчаянного призыва, даже не видели скалы. Так и со мной…
Советские космонавты не знают о катастрофе “Атланта”. Они выполняли свою задачу — облёт Луны. Они выполнили её и ушли назад к Земле. Бесполезно писать, что я испытал, слыша, как постепенно затихают в невообразимой дали их голоса. Они улетели к Земле. А я остаюсь тут навсегда.
Першинг и сенатская комиссия сохранили в тайне полет “Атланта”. В соревновании за овладение Луной я и мои товарищи, вероятно, принесены в жертву престижу нашей родины.
Не знаю точно, что именно заставило генерала Першинга поступить так, но теперь у меня нет больше надежды. Остаётся лишь до конца выполнить свой долг…
30 апреля
Странно устроен человек. Казалось бы, чего ещё ждать? И всё-таки жду. Я нашёл способ вернуть потерянную надежду. Генерал Першинг поступил правильно. Приоритет космического открытия утверждается в случае возвращения космонавтов. Теперь я почти уверен, что Першинг ещё не предал огласке катастрофу “Атланта” именно потому, что рассчитывает спасти нас сам. Кросби не вылетел в середине апреля из-за технических неполадок. Значит, он вылетит в первой декаде мая, когда солнце снова взойдёт над кратером Арзахель. Все очень просто… Сообщи генерал Першинг об аварии “Атланта”, русские изменили бы программу своего полёта и попытались бы оказать нам помощь. В случае благополучной посадки “Буревестника” я был бы спасён, но приоритет первой успешной высадки на Луну оказался бы в руках русских исследователей. Генерал сохранил в тайне полет “Атланта”, и русские лишь облетели вокруг Луны.
А через десять дней Кросби совершит здесь успешную посадку. Тогда приоритет завоюют американцы. Ради этого стоит подождать, не правда ли, Джон Смит? Тем более, что генерал Першинг имеет все основания считать тебя мертвецом… Как бы там ни было в действительности, это даёт луч надежды ещё на две-три земные недели. А пока надо продолжать попытки открыть выходной люк…
1 мая
На Земле праздник. В кратере Арзахель без перемен…
5 мая
Все по-прежнему… Проклятый третий засов!.. Завтра над “Атлантом” взойдёт солнце, и снова не увижу его…
6 мая
Наступление лунного дня ознаменовалось грандиозными событиями. Сначала катастрофическое лунотрясение… Я ещё не уверен, окончилось ли оно. Поэтому тороплюсь сделать необходимые записи. Все пошло как нельзя лучше, хотя с сегодняшнего утра надежда протянуть до конца июня сильно поколеблена… Если то, что произошло, повторится, генерал Першинг может не спешить с высылкой спасательной ракеты…
Лунотрясение началось в восемь тридцать пять утра по нью-йоркскому времени. Именно в этот момент над гребнем кратера Арзахель должно было появиться солнце. Сначала я почувствовал несколько небольших толчков, к которым уже привык за последние недели. Я даже не сделал попытки ухватиться за что-нибудь. Не мог же я предполагать, что произойдёт дальше. А произошло следующее. Корпус “Атланта” получил такой удар снизу, что был сорван со своего места. Вероятно, корабль подбросило на несколько метров вверх. Во время броска он перевернулся, с огромной силой ударился обо что-то и покатился вниз.
Меня закружило, как в гигантской центрифуге. Сильнейшие удары следовали один за другим. Вероятно, корпус корабля катился с уступа на уступ вместе с лавиной камнепада. Пол и потолок кабины быстро менялись местами, незакреплённые предметы носились вокруг. Меня било о стены, о пол и потолок и в конце концов вышвырнуло в коридор. Там я ухитрился поймать руками одно из креплений, но в этот момент последний ужасающий удар обрушился на останки “Атланта”, послышался скрежещущий треск, свет погас, и наступила тишина. “Атлант” лежал теперь на боку, пол и потолок кабины стали стенами.
Я был уверен, что случилось непоправимое, что сейчас услышу угрожающий свист воздуха, покидающего внутренние помещения ракеты через проломы в корпусе. Однако вокруг царила тишина. Я попытался встать на ноги. Тело ныло от ударов, которые я только что испытал. Если бы не шестикратно меньшая сила тяжести, едва ли я отделался бы так легко…
Прислонившись к стене, я ждал новых сейсмических ударов. Но их не было. Тогда, в полной тьме, нащупывая уцелевшие поручни, я отправился искать фонарь. Нашёл его, включил… Снова повсюду царил хаос. Приёмник и сейсмограф разбило вдребезги. Стрелка аппарата воздухообмена отскочила на несколько делений к красной черте: то ли — результат ударов, испытанных “Атлантом”, то ли — началась утечка воздуха… Однако аппарат воздухообмена продолжал работать, и аварийные аккумуляторы уцелели. Это давало кое-какие шансы.
Голова у меня кружилась, ноги и руки дрожали. Я включил освещение и торопливо закончил осмотр. Корпус “Атланта”, по-видимому, выдержал удары. Оставалось осмотреть наружный люк. Дверь, ведущую в тамбур, удалось отодвинуть без труда. Меня чуть не сбило с ног. Воздух со свистом устремился из внутренних помещений корабля. Очевидно, утечка через выходной люк резко усилилась. Я поспешно отступил назад в коридор. Надел лёгкий скафандр и шлем и снова вернулся к тамбуру. Плита металлической двери бесшумно скользнула в сторону и задвинулась за моей спиной. Я нагнулся к выходному люку. Теперь он находился почти в полу тамбура. Узкий луч необычайно яркого света скользнул по рукаву скафандра. Меня словно пронизало электрическим током. Сомнений не было: крышка выходного люка отошла, и снаружи в тамбур проникал солнечный свет.
Я приподнял шлем и сделал осторожный вдох. Воздух в тамбуре был разрежен как на вершине Эвереста и обжигающе холоден. Отчётливо слышался свист. Воздух рвался наружу в пустоту окружающего пространства. Поспешно опустив шлем и проверив, плотно ли закрыта дверь во внутренние помещения “Атланта”, я повернулся к выходному люку. Беглый осмотр сразу объяснил, что произошло. Третья задвижка, которую мне так и не удалось открыть, лопнула при ударах, испытанных “Атлантом”. Выход наружу был открыт. Лёгкий скафандр давал возможность пробыть в холоде безвоздушного пространства около трех минут. Правда, он не был надёжной защитой от радиации, но я не стал терять времени и налёг на ручной рычаг выходного люка. Крышка медленно отошла в сторону. Воздух, устремившийся из тамбура, чуть не вытолкнул меня наружу. Я едва успел ухватиться за края люка. Опустившись на колени, просунул голову в люк.
Яркий фиолетово-белый свет ослепил. Пришлось зажмурить глаза и опустить защитный светофильтр шлема. Потом я осторожно приоткрыл глаза…
Черно-белые уступы каменистых плато, за ними — зубчатый серебристо-синий хребет. Нестерпимо сияющий диск в тёмном усыпанном звёздами небе. Глубокие трещины чернели на блестящей поверхности гигантских каменных ступеней. Из трещин поднимались к звёздам клубы перламутрово-зеленоватых паров… Картина была так фантастична, что мелькнула мысль о галлюцинации… В то же время я отлично понимал, что должен спешить. Если все это не бред, через несколько минут скафандр перестанет служить защитой. Надо скорее захватить доказательства реальности того, что было вокруг.
На четвереньках я выбрался через люк. Сквозь эластичную ткань скафандра почувствовал коленями и ладонями шероховатую каменистую поверхность. Осторожно поднялся на ноги. Мелькнула парадоксальная мысль, что первые шаги человека Земли в лунном мире — лишь повторение его первых шагов на Земле…
В кармане скафандра был геологический молоток. Я вытащил его и, перепрыгивая через небольшие трещины, бросился к подножию ближайшего уступа. Уступ был сложен стекловидный зелёной массой, напоминающей земную лаву. Размахнувшись, я ударил молотком по зелёной скале. Молоток скользнул и отскочил. Я ударил сильнее. Удалось отколоть небольшой образец, но сам я, не рассчитав силы удара, отлетел на несколько метров от скалы и едва устоял на ногах. Куда девался отбитый образец?
Глаза уже слепнут от яркого света, блеска скал. И рядом непроглядная чернота теней. Свет и тьма и сияющие трещины под ногами. Может, камень попал в одну из трещин?
— Нет! Вот он… Наконец-то!
Я чувствовал, что моё время истекает. Пронзительный холод уже сковывал движения.
Подхватив кусок камня, я устремился к спасительному отверстию люка. Подбегая к “Атланту”, успел разглядеть, что сигарообразный корпус ракеты привалился к небольшому уступу. Дальше за уступом угадывалось понижение или обрыв, но там все тонуло во мраке. Лучи солнца ещё не проникли туда. Мне очень хотелось глянуть, что находится там — за этим уступом, но я чувствовал, что ещё несколько секунд, и уже не смогу двигаться. Прижимая к груди камень, нырнул в люк, включил аппарат продувки тамбура. Не дождавшись конца продувки, отодвинул дверь, ведущую в коридор, торопливо сбросил обжигающе ледяную ткань скафандра. Ощущение теплоты почти лишило сил. Я лежал на полу коридора, упиваясь окружающим теплом.
Отдохнув, принялся растирать руки и ноги, онемевшие от холода. Кажется, обошлось без серьёзного обморожения, но было ясно, что лёгкий скафандр не сдал экзамена. Я пробыл снаружи всего около минуты.
Проверив, хорошо ли заперта дверь в тамбур — последний щит, заслоняющий меня от холода и пустоты, я занялся изучением принесённого образца. Без сомнения, это была застывшая лава какого-то неизвестного на Земле вида. В лупу удалось разглядеть мелкие блестящие кристаллы, заключённые в плотной стекловидной массе. Что это были за кристаллы?..
Первый попавший в мои руки образец лунной лавы ничем не напоминал базальтов — наиболее распространённых лав Земли. Я разыскал кусочек земного базальта, извлечённый из глубокой скважины на дне Тихого океана. Эту частицу Земли мы захватили с собой “на счастье” как сувенир. Вот они лежат теперь рядом на столе — чёрная пузырчатая лава Земли и светло-зелёная блестящая стекловидная лава Луны. Что у них общего и что их отличает? Чтобы ответить на этот вопрос и на тысячу вопросов ещё, надо надеть тяжёлый выходной скафандр и отправиться в неведомый фантастический мир, лежащий за стальными стенами “Атланта”.
6 мая (вечер)
Сейсмические толчки больше не повторялись… Весь день я был занят подготовкой первого лунного маршрута. Утренняя вылазка лишила меня приблизительно одной пятой запаса воздуха.
Строго говоря, у меня два пути. Первый — не покидать “Атланта”, задраить люки и ждать прилёта Кросби. С оставшимся запасом воздуха, вероятно, удалось бы протянуть до середины июня. Второй путь — совершить два или, быть может, даже три выхода в лунный мир. В этом случае воздуха хватит лишь до конца этого лунного дня, то есть до восемнадцатого—девятнадцатого мая. Впрочем, из двух возможных решений этого занимательного уравнения лишь второе имеет смысл. Первое — бессмысленно… Поэтому завтра отправляюсь в маршрут. Я уже тщательно продумал план. Обследую ближайшие окрестности того места, где сейчас лежит “Атлант”. Попробую найти пункт прилунения и установить причины аварии. После вчерашнего лунотрясения у меня появились кое-какие мысли на этот счёт, но их необходимо проверить. Возьму пробы газов, которые выделяются из трещин плато. Может быть, повезёт и смогу наблюдать лунотрясение. Бортовой журнал оставляю в своей кабине. Пусть хоть эти строки когда-нибудь прочтут люди Земли, если я не вернусь.
7 мая, 7 часов утра
Ухожу… Со мной запас воздуха на двадцать пять земных часов. Дорогой Кросби, если не вернусь до 8 часов утра 8 мая, не ищи… Здесь у тебя будет множество дел поважнее…
На Земле
Генерал нервно постучал кончиками лакированных ногтей по стеклу широкого стола:
— Профессор Джеферсон?.. Гм… Ну, хорошо. Передайте, что я… что я буду рад его видеть… Да-да, у себя в кабинете…
Генерал сосредоточенно потёр полные розовые щеки и отложил телефонную трубку.
— Упрямый старый осел, — пробормотал он, вставая.
Дверь кабинета широко распахнулась. В неё стремительно влетела маленькая худощавая фигура профессора Джеферсона.
Вылощенный адъютант с нашивками офицера Управления космонавтики, притворяя дверь, вопросительно глянул в лицо начальника.
Генерал чуть заметно кивнул, и адъютант исчез, словно его поглотила замочная скважина.
— Уважаемый генерал Першинг, — срывающимся голосом начал профессор. — Я просто не верю ушам, я…
— Доброе утро, дорогой профессор, — поспешно перебил генерал, встречая гостя на середине своего огромного кабинета. — Рад вас видеть…
Он поймал маленькие мягкие руки профессора и принялся трясти их, не отрывая восхищённого взгляда от его худого горбоносого лица и взъерошенных седых бровей.
— Да-да, разумеется, я тоже, генерал, — продолжал профессор, торопливо избавляясь от цепких рукопожатий Першинга. — Однако мне не терпится узнать, почему и на сколько отложен старт “Атланта-2”.
Генерал чуть заметно поморщился, словно почувствовал прыщик на кончике языка.
— Вы всегда так спешите, профессор! Прошу садиться… Вот сигары, а здесь жевательные таблетки “Космос” — последний новейший букет…
— Не употребляю…
— Разрешите узнать, как ваше здоровье?
— Не о нем пойдёт речь, генерал. Но, если вам угодно, могло быть лучше, гораздо лучше, если бы не странные новости, дошедшие до меня вчера вечером…
— Новости?..
— Разумеется… Разве старт “Атланта-2” не отложен?
— Гм… Нет…
— Нет!.. Значит мне… наврали.
— Вероятно… что-то передали вам… не совсем точно…
— Как я рад… Когда стартует “Атлант-2”?
— Стартует? Какой старт вы имеете в виду, дорогой профессор?
— На Луну! На Луну, черт побери! В кратер Арзахель, где, как вам хорошо известно, уже три недели находится “Атлант-1”, от которого нет известий. Да, что вы на меня так глядите, словно сами только что упали с Луны?
Генерал Першинг нервно откашлялся.
— Разве специальный помощник министра доктор Эндрью Паап вам не объяснил?
— А я не стал его слушать; парадом, извините, командуете вы, генерал.
— Ну… не совсем. Решает сенатская комиссия. Я только советник и дисциплинированный солдат.
— Генерал Першинг, дорогой мой, это можете объяснять журналистам. Я-то знаю, как обстоит дело.
— Причём здесь журналисты, профессор? Полет “Атланта” сохранён в тайне и не далее, как вчера, сенатская комиссия подтвердила особую секретность операции.
— Зачем? Со дня на день и так все станет известно.
— О-о! — в бархатистом голосе генерала прозвучало осуждение. — О-о! Не разделяю вашего взгляда, профессор.
— Так что случилось в конце концов? Вы получили известия от экипажа “Атланта”?
— Увы, не получили и уже никогда не получим… С “Атлантом-1” произошла авария. А что такое авария первого космического корабля на планете, лишённой атмосферы, вы, конечно, представляете, профессор.
— Это одно из многих предположений, мы уже обсуждали его. Может быть другое — отказало радио. Могут быть иные варианты. В конце концов, и при аварии кто-то мог уцелеть…
— Вы неисправимый оптимист, дорогой профессор!
— Не шутите, генерал. На “Атланте” трое учёных, трое американцев, черт побери. Им необходимо оказать помощь. Да и планы предусматривали…
— Не всякий план удаётся реализовать… “Атлант” тоже не смог выполнить намеченного плана. Обстоятельства, дорогой профессор… Они-то и заставляют нас поступать несколько иначе.
— Объясните, что произошло?
— Это тайна, но вам могу кое-что рассказать. Два дня назад мы получили сведения, что русские в конце апреля планируют облёт Луны…
— Превосходно…
— Позволю себе не разделить вашего мнения. По нашим данным, русские собирались осуществить высадку на Луну в середине этого года. Мы думали их опередить. В этом основная цель операции “Атлант”. Американский флаг должен взвиться на Луне первым. В нашем распоряжении было два космических корабля класса Земля — Луна. Третий — усовершенствованная модель — будет готов только через год. Я имею достоверные сведения, что конструкция советских ракет уже позволяет им совершить посадку на Луну и обратный взлёт. Однако русские не торопятся с высадкой. Они перенесли её на середину будущего года. Хотят действовать наверняка. Но в случае необходимости они могут совершить посадку на Луну хоть сейчас. Могут… Вы меня поняли?..
— Разумеется! Превосходный план, достойный выдающегося дипломата. Вы хотите, чтобы спасательную экспедицию организовали русские. А тем временем ещё раз подвергнуть проверке механизмы “Атланта-2”… Чтобы тоже действовать наверняка. Об этом стоит подумать, генерал…
Першинг беспокойно зашевелился в кресле:
— Вы опять поторопились с выводами, профессор. Разумеется, я не имел в виду ничего подобного. И меньше всего хотел бы втравить в это дело русских. Если “Атлант” разбился (и девяносто девять шансов из ста, что это так), а русские сядут в кратере Арзахель удачно, приоритет снова за ними, и мы опять проиграли. Нам будут соболезновать, а их прославлять…
— Не вижу в этом ничего плохого, генерал. Новое не обходится без жертв… А Шервуд и его спутники, живы они или погибли — уже герои…
— Разумеется. И когда-нибудь мы соорудим им памятник. Но я предпочитаю иметь дело с живыми героями, профессор. Героями, которые успешно возвращаются и докладывают, что звёздно-полосатый американский флаг развевается на Луне. “Атлант-2” — наш последний шанс. Им нельзя рисковать ради… э-э… любви к ближнему, профессор. После неудачи “Атланта-1” многое надо ещё раз проверить. Майор Кросби полетит, но полетит немного позднее… Скажем, через полгода… Даже и в этом случае мы опередим русских. Как видиге, полет “Атланта-2” не отложен, он перенесён ради успеха операции… Это вызвано высшей необходимостью. Этого требует честь нашей страны. Вы поняли меня, профессор?..
Ошеломлённый Джеферсон молчал.
Генерал в течение нескольких минут внимательно наблюдал за окаменевшим лицом своего собеседника.
— Надеюсь, поняли, — резюмировал Першинг, вставая. — Я тоже хорошо понимаю вас, — продолжал он, положив руку на плечо Джеферсона. — Джон Смит — ваш ближайший ученик… Однако новое не обходится без жертв — это вы превосходно сказали.
— Но как же они, — прошептал старый учёный, не делая попытки подняться и ещё ниже опуская голову, — как же они все — Шервуд и Кэтрин Милс, и Джон?..
Генерал чуть заметно пожал плечами, медленно обошёл вокруг стола, опустился в кресло, взял сигару.
Джеферсон сжал голову тонкими жилистыми руками и сидел, не шевелясь.
Генерал прикурил от серебряной зажигалки в форме космической ракеты, затянулся, потом сказал:
— Они знали, на что идут. И мы с вами знали, профессор. Полет “Атланта-1” это — разведка… Разведка боем. И она показала, что операцию надо подготовить лучше. Вот мы с вами и подготовим. Послать сейчас “Атлант-2” на Луну — авантюра…
— Значит, и полет “Атланта-1” был авантюрой, — прошептал Джеферсон, не поднимая головы.
— В определённом смысле, да. Но нас оправдывает то, что мы не знали планов русских. Думали, что они готовят высадку на Луну. А они ограничились облётом…
Джеферсон тряхнул головой и, как юноша, вскочил с кресла. Опершись руками о край стола, он наклонился к самому лицу генерала и закричал:
— Это обман, отвратительный обман, недостойный порядочных людей. И никакими фразами, слышите, Першинг, никакими фразами его не прикрыть. Мы обманули их — Шервуда и других. И обманываем теперь свою страну и весь мир, сохраняя в тайне то, что случилось. Это надо прекратить, сейчас же, немедленно… Я…
Генерал поспешно отодвинулся. Не отрывая пристального взгляда от лица профессора, он достал тонкий батистовый платок; вытер рукав кителя, на который попали брызги слюны.
Джеферсон продолжал кричать об обмане, героизме, долге, о том, что наука принесена в жертву политике…
Генерал не слушал. Он смотрел в искривлённое злобой и болью лицо старого учёного и думал о том, как нелегко работать с этими неврастеничными глупцами из Консультативного совета. Воображают, что они что-то значат. А они всего лишь технические исполнители тех больших и важных планов, которые рождаются здесь в Управлении космонавтики… Однако довольно, надо “приземлить” милейшего профессора.
— Все это, вероятно, в какой-то степени справедливо, — сказал он, когда Джеферсон на мгновение остановился, чтобы перевести дух. — Но, право, это не имеет никакого отношения к делу. Решение принято, нам с вами остаётся только как можно лучше выполнить его. Я был уверен, что господин Паап объяснил вам положение. Только поэтому наш с вами разговор принял… э-э… несколько затяжной характер. Сегодня утром президент утвердил рекомендации сенатской комиссии…
— Я сейчас же еду к президенту, я… — перебил профессор.
— Повторяю, утвердил рекомендации, — чуть повысил голос Першинг. — Все необходимо сохранить в строжайшей тайне. Русские не должны узнать, что в кратере Арзахель лежат обломки нашего “Атланта”. Если кто-то чуть “пустит пар”, и русские начнут догадываться… О, последствия будут самые плачевные… И для вас также, дорогой профессор. Я совсем не хочу сказать, что этим “кем-то” можете оказаться вы. В вас я… э-э… не сомневаюсь. Но я также не сомневаюсь, что если хоть что-то проникнет в печать… Лучше не говорить об этом. Для многих это окажется жизненной катастрофой. И, разумеется, в случае любой газетной шумихи мы дадим официальное опровержение… Это вполне естественно. Да… Иногда цель оправдывает средства. Давайте кончим на этом наш малоприятный разговор. Жизнь складывается не из одних неприятностей… Кстати, вчера я узнал, что ваша кандидатура выдвинута в Национальную Академию. Я позволю себе уже сейчас поздравить вас, ибо считаю ваше избрание гарантированным.
— За кого вы меня принимаете, Першинг?.. — начал Джеферсон, но осёкся и, схватившись рукой за грудь, тяжело опустился в кресло.
Генерал поспешно позвонил.
— Воды и доктора быстрее, — сказал он, выросшему на пороге адъютанту. — Профессор почувствовал себя плохо.
— Ничего не надо, — пробормотал старый учёный, поднимаясь. — Ничего… Я поеду… к президенту… генерал.
— Может быть, лучше сначала к врачу, — уговаривал Першинг, провожая профессора до дверей кабинета. — Вам вредно волноваться, дорогой профессор. Вы совсем не бережёте себя. Всего вам хорошего. И, пожалуйста, не забудьте о нашем разговоре… Проводите, адъютант.
Когда дверь бесшумно закрылась за профессором, генерал вздохнул, вытер платком влажный лоб и медленно возвратился к столу. Присев на поручень кресла, в котором только что сидел Джеферсон, генерал потянулся к телефону.
— Соедините меня с канцелярией президента, — сказал он телефонистке. — А, впрочем, нет, не надо…
“Сейчас он конечно поехал домой, этот шумный старый болтун Джеферсон, — думал Першинг, откладывая трубку. — А дома он станет взвешивать… Колебаться… Ведь ему не терпится стать академиком… Что ж, может, и будет… Может…”
В кратере Арзахель
8 мая, 6 часов утра
Только что возвратился из маршрута: двадцать три часа провёл за пределами “Атланта” в почти абсолютной пустоте лунной атмосферы. Я не оговорился. Она есть, эта атмосфера, но она разрежена настолько, что с Земли приборы её не улавливают. В её составе — углекислота и немного паров воды, водород, метан и ещё какие-то газы, состава которых пока не смог определить. Наружный скафандр выдержал испытание. Это один из немногих по-настоящему хорошо сделанных предметов снаряжения нашей экспедиции. Правда, он несколько громоздок (я с трудом выбрался в нём через выходной люк), но надёжен, и на Луне его вес не превышает веса взрослого человека в земных условиях. Я начал записи с похвалы скафандру, но это оттого, что лишь благодаря ему смог увидеть и узнать все то, что увидел и узнал в часы первого маршрута.
Времени остаётся мало. Необходимо торопиться, тем более, что “Атлант” уже не является надёжным убежищем. Я имею в виду не воздух, запасы которого в моё отсутствие сильно сократились, а совсем, совсем другое…
Выбравшись вчера наружу, я начал с осмотра площадки, на которой лежит “Атлант”…
“Джон Смит, дружище, на Луне тебе повезло дважды. Провидение, вопреки здравому смыслу, не только сохранило тебе жизнь в момент катастрофы, оно каким-то чудом удержало позавчера останки “Атланта” там, где они покоятся сейчас. Благодаря этому ты получил возможность увидеть лунный мир…”
“Атлант”, вернее, его носовая часть, где находятся кабины, лежит на самом краю пропасти. Во время последнего лунотрясения корпус ракеты был сброшен сюда с плато, на котором Шервуд пытался совершить посадку. Перескакивая, словно пустой бочонок с уступа на уступ, “Атлант” летел и катился не менее полутора миль. Вмятины в корпусе — следы этой Голгофы. Где-то на середине пути корпус корабля переломился. Ступень ракеты, которая должна была возвратить “Атлант” к Земле, оторвалась и пошла своим путём. Я не нашёл её следов. Вероятно, она уже там — в той пропасти, где рано или поздно найдёт могилу “Атлант”.
Что это за пропасть?.. Поперечник её около мили. Глубину не смог определить. Лучи Солнца не проникают внутрь; там все тонет в кромешной тьме. Сноп света моего рефлектора бессилен пробить её. Стены пропасти гладки и отвесны. Снизу, вместе со струями газов, поднимается отчётливый поток тепла; если долго всматриваться в глубину, можно разглядеть едва различимые багровые отсветы. Вероятно, это кратер гигантского вулкана, и внизу на огромной глубине пульсирует ещё не остывшая лава. “Атлант” зацепился за выступ скалы на самом краю кратера. При следующем лунотрясении небольшого толчка будет достаточно, чтобы сбросить останки корабля вниз… Тогда исчезнут последние следы нашей высадки на Луне…
Правда, остаётся ещё американский флаг, который Першинг приказал поднять над местом прилунения… Но, во-первых, я так и не отыскал его, а, во-вторых, долго ли он провисит тут — в этом краю вулканов и лупотрясений…
Если “Атланту” суждено исчезнуть навсегда в недрах Луны, я попробую сохранить хоть тело Кэтрин, бортовой журнал и кое-что из уцелевшего оборудования. Невдалеке отсюда в уступе плато есть глубокие пещеры. Извилистые ходы, проложенные струями вулканических газов, уходят на неведомые глубины. В этих пещерах температура гораздо выше, чем на поверхности планеты, и давление газов составляет около одной сотой земного. С глубиной давление увеличивается. Я перенесу в одну из пещер всё, что удастся, а также оставшиеся баллоны с кислородом, немного продовольствия. Отмечу вход надписью. А когда в моем распоряжении кислорода останется всего на одни сутки, я уйду по этим ходам в глубину пещер. Я буду идти вперёд, пока хватит сил и кислорода…
Но все это произойдёт ещё не так скоро, если, конечно, мои планы не изменит следующий сейсмический толчок… Я очень устал во время маршрута, но на отдых сейчас нет времени. За работу… Записи продолжу завтра.
9 мая (вечер)
Это — последние часы на борту “Атланта”. Вчера пришлось много раз открывать и закрывать выходной люк. Давление воздуха внутри корабля сильно упало. Сейчас оно почти такое, как на вершине Эвереста. Двигаться без кислородной маски трудно.
Тело Кэтрин вчера перенёс в пещеру. Там же поместил запасной скафандр, кое-какие приборы, сейсмограммы, баллоны с кислородом, немного пищи и воды в термосах. Температура в этой части пещеры минус сорок по Цельсию. Все-таки не то, что в тени на поверхности. В обрыве плато у входа в пещеру высек несколько слов: Земля, “Атлант”, наши имена и дату прилунения… Флага так и не нашёл. Впрочем, у меня не осталось времени искать его…
Удивительны эти лавы внутренних вулканов в кратере Арзахель. Они очень прочны и вязки… Все пространство, которое удалось осмотреть, сложено ими. По составу они стоят ближе всего к перидотитам — породам глубоких слоёв Земли. Если большинство здешних вулканов похоже на вулканы кратера Арзахель, получается, что строение лунной поверхности соответствует строению глубоких зон нашей родной планеты. Содрав с Земли её наружные слои — кору и часть мантии, — вероятно, удалось бы увидеть то, что можно наблюдать в лунных цирках.
Какой тут простор для геолога! Все обнажено, все видно. Чудовищные наслоения зеленоватых лав и пласты вулканических пеплов, огромные трещины с рудными жилами. Сокровища лежат прямо на поверхности. В трех милях от “Атланта” в стенах древнего полузасыпанного кратера я видел метровые жилы чистой платины. Немного дальше в обрыве обнажено огромное грибообразное тело какого-то неизвестного мне розового минерала с металлическим блеском. Я уже проверил: в этом минерале много кобальта. Жилы хромита попадаются на каждом шагу. В трещинах, из которых выделяются газы, блестят и переливаются в солнечных лучах удивительные минералы. Они образуют сростки разноцветных кристаллов самых причудливых форм и оттенков.
Во время первого маршрута я сначала пробовал отбивать образцы. Потом бросил. Бесполезно… Несколько наудачу отколотых образцов не дадут представления… Да и зачем мне они? Участники будущих экспедиций изучат все шаг за шагом. А я — первый разведчик — смогу оставить в наследство будущим исследователям лишь несколько отрывочных записей…
Месяца мало, чтобы описать то, что я видел за последние дни. А кислорода осталось на четыре-пять земных суток. Не хватит даже до захода солнца… Но, конечно, я не жалею, что сократил своё время, вырвавшись из стен “Атланта”. О нет! Минувшие два дня и то, что ещё впереди, стоят целой жизни… Я не позволяю себе думать сейчас о Земле. Оставлю это на самые последние минуты…
Теперь уже не верю в спасение. Четыре земных дня — всё, что у меня осталось. А может быть, пять… Удивительно, как сбивчивы мысли. Вероятно, от недостатка кислорода… Надо поспать немного; я не спал трое суток. Надеюсь, сегодня толчков не будет… Я заметил, что лунотрясения происходят чаще в начале и в конце дня.
“Атланту” просто не повезло. Кратер Арзахель встретил его дневным лунотрясением в самый момент прилунения. Сильнейшие толчки подбросили корабль вверх, когда его стабилизаторы коснулись поверхности планеты. Можно ли было предполагать такое совпадение? Посадка без предварительных облётов и тщательного исследования с круговых орбит была безумной авантюрой, генерал… Её цена — наши три жизни…