Тополь ответил Радину:
      — Вы ей не верьте. Она сама и подбила меня заняться расчетами структуры гравитационного поля. Это еще когда мы были студентами. На первом курсе мы всегда замахиваемся на нерешенные мировые проблемы, ну, и потом не понимаем, почему…
      — Ну зачем же так, Вил! — перебила Чайкен. — Ты сам говорил: «Если предугадывать изменения кривизны пространства (ты называл это векторным предвосхищением), то передвижение в пределах гравитационного поля будет совершаться без затраты энергии». Ты говорил это, Вил?
      «Вил, — наверно, инициалы Владимира Ильича Ленина. Ну конечно! Он рождения 1990 года! В том году многие называли детей этим именем».
      — Ну что за народ — математики, — рассмеялся Тополь. — Несмотря на всю свою скрупулезность, в теоретической физике они — как медведь в камышах: шум, треск, где прошел — там дорога. Но, должен признаться, тогда мы таким расчетом и занялись.
      — Ну и теперь?
      — Теперь, в общем, продолжается, то же самое.
      — И для этого вовсе не обязательно отправляться в космос, — сказала Чайкен.
      «Почему она так говорит? — подумал Радин. — В утешение мужу? Чтобы задеть меня?»
      — Да, конечно, — как-то поспешно согласился Тополь. — Если бы удалось решить эту задачу, то и в наших обычных передвижениях у земной поверхности мы все время как бы катились под горку. Путь не был бы физически прямолинейным, но энергетически — самым выгодным. Игра, знаете, стоит свеч.
      — Мечта физика об обладании даром предвиденья, — усмехнулся Радин.
      — Да.
      — И, в случае удачи, унестись за границу нашего гравитационного поля? То есть по крайней мере за десять миллиардов световых лет! Я думаю, Вил, вы никогда не согласитесь столь далеко улететь от Чайкен. Разрешите мне так называть вас? — во взгляде Чайкен Радин вдруг увидел тревогу, но продолжал: — И знаете, самое любопытное, пожалуй, то, что в космосе, в точках равного притяжения между Землей и Луной, Землей и Солнцем, эти поверхности уже нащупаны человеком. У Земли же их обнаружить труднее.
      — Слишком велик общий гравитационный фон, — воодушевленно подхватил Тополь. — А может, и проще: мы пока еще не очень умеем вести наблюдения в сверхкоротких промежутках времени. Для некоторых физических частиц, видимо, и миллисекунда — вроде нашего года. А что мы знали бы, скажем, о жизненном цикле бабочки-однодневки, если бы не умели отмерять отрезки времени меньше, чем год? — Тополь смущенно указал на столик с таблицами. — Но вы знаете, кое-что уже получается.
      — И что ж это за поверхность?
      Радин рукой изобразил волнистую линию.
      — Трудно сказать. Иногда мне кажется, что это просто некий промежуточный энергетический уровень.
      — Промежуточный — в смысле ненаблюдаемый?
      — Да.
      «Человек — просто чудо, — подумал Радин. — Вот кого я мог бы понимать с четверти слова! Идеальнейший случай! Взглянуть бы на его вычисления».
      В соседней комнате зазвонил виафон. Тополь ушел туда. По донесшимся восклицаниям Радин понял, что из отряда сообщали результаты обработки материалов полета.
      — Скажите, Чайкен, — проговорил он. — Вашему мужу никогда не приходило в голову, что он создан для космических полетов? Или, скажем, так: как бы вы отнеслись к моим словам, если бы я предложил Вилу Сергеевичу участие в небольшой, предположим, пробной экспедиции? Может быть, вообще всего один-два полета. Если, конечно, его кандидатура устроит государственную комиссию.
      Искоса глядя на него, Чайкен замерла в своем уголке на диване. Потом она медленно подобрала ноги, устроилась поудобнее, прислонилась плечом к стене.
      — Вы, вероятно, знаете: людей, которые могут работать в космосе как ученые, очень немного, хотя по сравнению даже с недавним прошлым условия там теперь не так уж и трудны.
      Чайкен молчала. Донесся голос Тополя:
      — Это прекрасно, Трофим! Завтра я обязательно схожу в тот район! И конечно, буду выбираться из пике еще ниже… Ну да, буквально у самой земли, почти царапая самолетным брюхом по скалам! Ясно же! В этом все дело!..
      Чайкен молчала. И Радин понял: она всегда боялась, что Вил уйдет в космос! И ее реплика: «Для этого не надо отправляться в космос», предназначалась ему, Радину. И была это просьба — не продолжать разговора о космосе! Но разве в своем отряде, в бесконечных пике, ее муж меньше рискует? Или, может, она не знает характера его работы?
      — Простите меня, — сказал он, — насколько могу понять, я напрасно это говорил. Ваш муж не будет знать о моем предложении.
      Чайкен не ответила.
      «Для этих людей счастье в другом, — подумал Радин. — Оно в том, чтобы жить друг для друга. Быть вместе».
      Сложное чувство превосходства, разочарования, грусти поднялось в нем. Эх вы, «передовые» люди Земли…
      Он с неприязнью оглядел обстановку комнаты — такую простую. Взглянул на столик с вычислениями… Как жаль, что эти люди оказались примитивней, чем он подумал о них! Как жаль! Разочаровываясь в других, всегда становишься беднее сам…
      Чайкен встала с дивана, подошла к двери, нажала кнопку возле выключателя. Стены потеряли прозрачность, сделались матово-золотистыми. Комната словно уменьшилась, стала уютней.
      Вернулся Тополь.
      — Вил, ты не знаешь! — Чайкен встретила его у порога. — Тебе предлагают отправиться в космос!
      Тополь отстранил Чайкен и шагнул к Радину. Тот поспешно встал.
      — В разговоре с вашей женой. Вил Сергеевич, я действительно сделал такое предложение, — проговорил он сухо. — Если бы вы согласились, вы бы завтра получили вызов на госкомиссию. Прошли бы ее успешно, — полетели бы вместе.
      Несколько мгновений он помолчал, поочередно глядя на молодых людей. Они стояли рядом и смотрели на него.
      — Я говорил уже об этом вашей жене, но я повторяю, — продолжал Радин, за минувшие десятилетия физический тип человека очень улучшился. Почти всякий, кому только нет еще сорока пяти лет, может быть взят в полет. Ракетный корабль автоматизирован почти на все сто процентов. Полгода — и молодой человек будет натренирован, обучен Другое дело — подготовить к полету ученого. В экспедиционном космологе важен не только объем знаний, воля, диалектичность мышленья, — он взглянул на Чайкен и извинился улыбкой за вторжение во внутренний мир ее мужа, — но и то, каков этот человек вообще, богат ли он душевно, скажем, так, как ваш Вил. Ученому труднее в космосе, чем космонавту-пилоту. Ученый менее загружен текущей работой, он больше остается один, он больше раздумывает. И решения, которые он принимает, имеют, в общем, гораздо большее значение, чем решения пилота. У пилота верхний предел ответственности — существование корабля, личная судьба экипажа. У ученого — судьба открытия. Успех или неуспех экспедиции. Отрицание или утверждение идеи, заложенной в эксперименте. Для общества это имеет несравнимо большее значение, чем судьба одного корабля…
      «Зачем я это им говорю?» — подумал он с досадой и умолк.
      — Куда же лететь? — спросил Тополь.
      — Шестьсот-семьсот миллионов километров от нашей Земли. Всего лишь четыре-пять астрономических единиц.
      Он усмехнулся.
      — Надолго?
      — Рейс — десять-пятнадцать суток, два-три рейса в год. Предварительно около полутора лет тренировки.
      — Вы женаты? — спросил Тополь.
      — Да.
      — Счастливо?
      — Да.
      — Я не имел в виду чего-либо чрезвычайного, — продолжал Радин: впервые в жизни он извинялся за то, что посмел предложить молодому человеку попытать себя в космонавтике. — Мои слова шли от искреннего восхищения вами обоими. И то, что нам предстояло бы делать, не является тайной. Об этом трубит весь мир. Вы обратили внимание на мои документы — я командир Космического отряда Службы Охраны Будущего.
      — Той самой? — спросила Чайкен.
      — Той самой, — ответил Радин с вызовом.
      — И сколько человек в отряде? — спросил Тополь.
      — Два. Я и мой спутник. Два человека и специальный корабль с автономным ресурсом в сто суток и максимальной скоростью десять тысяч километров в секунду. Он из серии кораблей с постоянным ускорением полета. Его еще нет. Он строится.
      Чайкен вновь забралась на диван с ногами и умостилась в уголке.
      Тополь с любовью следил за ее движениями.
      И Радину стало особенно неприятно. Получалось, что он гостем вошел в этот счастливый мирок и предательски едва не разрушил его.
      Опять зазвенел виафон. Тополь вышел из комнаты.
      Радин подошел к дивану, на котором сидела Чайкен.
      — Вы сердитесь на меня?
      — Я? — Чайкен, не меняя позы, снизу вверх посмотрела на Радина. — За что мне сердиться?
      — Вы должны понять меня… В одном из последних полетов на плечи моего друга, удивительного человека, с которым я сделал пять рейсов, это Талпанов, вы о нем слышали… И вот на его плечи легла слишком большая тяжесть. Теперь он не может покидать Землю. Вы простите, мне как-то трудно выражаться ясней. Мы с ним понимали друг друга почти без слов. Да разве это одно! Мы были не просто два человека. Мы составляли экипаж корабля космический коллектив! Это редкое сочетание. Чем дальше мы уходим от Земли, тем важней, чтобы в экипаж входили не только большие специалисты, но и такие люди, которые испытывают взаимную привязанность, восхищаются друг другом. У меня много друзей, в том числе и ученые. Но мне показалось, что именно ваш муж мог бы стать для меня таким спутником. Мне показалось, что мы бы идеально сработались с ним. Если, конечно, я подойду ему.
      Чайкен пожала плечами:
      — Отпустить… Не отпустить… Словно ребенка. Это же знаете как? Отпущу — он все равно мой. Не отпущу — могу вообще потерять.
      — Зачем вы сказали ему о моем предложении? — воскликнул Радин.
      Чайкен еще раз пожала плечами:
      — Вил с детства, как все мальчишки, мечтал о космосе, специально готовился. Из-за меня, чтобы не улетать далеко, стал геофизиком. Разве я могла его теперь обокрасть? А может, и раньше обкрадывала, удерживая возле себя?..
      Вернулся Тополь.
      — Мне пора, — Радин протянул ему руку.
      Тополь, не заметив этого, пристально смотрел на него.
      — Я не совсем понял: вы говорили серьезно? Вы действительно предлагали мне с вами работать?
      Радин ограничился жестом: «Понимайте, как знаете».
      — Ты же хочешь! — воскликнула Чайкен. — Ты же об этом мечтаешь! Он мечтает об этом! Что же вы молчите, Владимир Александрович!
      — Надо решать окончательно, — проговорил Радин. — Вызов будет через Совет Министров идти. Такую организацию нельзя ставить в ложное положение.
      — Присылайте, — ответил Тополь.
 

2. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ (продолжение)

      На краю котловины, в расселине между острыми нависшими пиками, показался Тополь. Прозрачная оболочка его гермошлема была совсем не видна. Лишь надо лбом дымчато серебрилась полоска люминесцентного прожектора. Казалось странным: человек, одетый в скафандр, разгуливает по астероиду с непокрытой и ничем не защищенной головой!
      Несколько мгновений Тополь стоял на краю обрыва в столбе из струй холодного низонового пламени. Это работали трубки ракетного пояса, прижимая Тополя к почве с силой, равной земному притяжению.
      Затем струи исчезли. Тополь выключил пояс, подпрыгнул, сложив руки над головой, лихо перевернулся и тараном помчался вниз, к Радину. У самой поверхности он вновь перевернулся и застыл столбом.
      — Начнем обсуждение, — сказал Радин. — Прошу ответы по пунктам. Пункт первый…
      — Семьдесят восемь, пять, — ответил Тополь.
      Цифры означали группу и класс астероида, уточненные после обследования.
      — Согласен. Пункт второй?
      — Форма — случайная. Признаков жизни, объектов длительного изучения нет. Распределение силы тяжести и теплоотдача — типичные.
      — Решение?
      Тополь поднял излучатель, вытянул его на одной руке, навел на верхушку одинокого пика метрах в трехстах от них. Там возникло облачко распыленного камня, закраснелось в лучах солнца. Верхушка пика медленно и беззвучно съехала в котловину.
      — Распылять, — подытожил Радин.
      Отойдя от гравикомпаса на десять шагов, он уставил ствол излучателя в землю. Яростным вулканом выбрасывая черную пыль, у ног Радина возникло круглое отверстие. На тыльной стороне приклада излучателя быстро сменялись цифры. Когда возникла цифра 15, Радин, мелко переступая, стал двигаться по окружности. Струи пламени, бившие из ракет пояса, подхватывали распыленную породу, и она словно вспыхивала. Огненный столб перемещался теперь по поверхности астероида, и в этом столбе угадывались контуры спокойно и сосредоточенно работавшего человека.
      То же самое делал и Тополь.
      Минут через пять они сошлись. Под ногами у них был пятнадцатиметровый каменный монолит. Они рассекли его на куски и легко вытолкнули на поверхность.
      Заканчивать проходку последних десяти метров выпало на долю Тополя. Радин, вогнав конец щупа ультразвуковой связи в одну из бесчисленных трещин, стал диктовать на корабль, информатору, группы букв и цифр. Информатор отвечал тем же. Но все, что говорил Радин, было командами, а ответы информатора — рапортами о выполнении этих команд.
      И каждая цифра или буква, причудливый слог оживали в мозгу Радина в виде реального образа: в недрах корабля раскрывались сокровенные отсеки. Цилиндрические и шарообразные блоки сдвигались со своих мест, сближались, намертво соединялись болтами, сваривались ручейками расплавленного металла, постепенно складываясь в стометровое сигарообразное тело преобразователя — термоядерного устройства такой степени радиоактивности, что сборка его только и могла вестись автоматами и лишь тогда, когда люди находились от корабля за десятки километров и были укрыты многометровым слоем скальных пород. В момент сборки все обычные способы защиты оказывались недостаточными.
      Вдруг он услышал удивленный возглас Тополя. Вслед за тем радиофон умолк. Успев скомандовать информатору остановку, Радин почувствовал, что его ударило в спину.
      Прожектор и ракеты пояса автоматически выключились. Его швырнуло вверх, к выходу из шахты, к звездам, и тотчас последовал второй рывок, уже назад: шланг ультразвуковой связи удержал его.
      Радин понял: снизу в шахту ворвался какой-то газ.
      Чтобы провести контроль внешней среды, автомату-анализатору требовалось четыре секунды. Но ждать и такое малое время было нельзя. Включив радиофон на кольцевой вызов («Вил! Алло! Я — Рад!.. Вил! Алло! Я — Рад!..»), Радин стал подтягиваться к тому месту, где был закреплен щуп, в то же время считая про себя секунды: «Раз и… два и… три и…»
      Анализатор доложил:
      — Гелий — девяносто четыре, кислород — пять, водород — сорок сотых, водяные пары. Температура — двести восемьдесят один. Среда к фотонам и низоплазме нейтральна…
      — Цевеоч! — приказал Радин на том особом машинном языке, который состоял только из неупотребляемых обычно сочетаний букв.
      Над головой его вспыхнул прожектор, и Радин обнаружил, что густой туман заполняет шахту. Ракетный пояс повлек его вниз, в шахту, со скоростью два метра в секунду. Почувствовав твердое дно, Радин услышал спокойный голос Тополя:
      — Рад! Тут пещера — и в ней туман, как молоко. А на дне… Вот подожди, я расчищу от камней. И откуда только они взялись… И выключи, пожалуйста, пояс, пусть все сохранится…
      Радин отстегнул от пояса гранату аварийной защиты и швырнул ее вверх, в шахту, куда уходили струи тумана. Едва вылетев из его руки, граната стала распухать. Сто кубических метров пористой пластмассы запечатали выход. Туман стал редеть. Радин увидел Тополя: он стоял на коленях всего в двух шагах от него, разгоняя руками остатки тумана у пола пещеры.
      — Что у тебя там, Вил? — спросил Радин.
      Тополь встал с колен. Развел руки.
      — Ты понимаешь, когда провалился, своими глазами видел, а теперь… он опять сокрушенно развел руки.
      — Вода? — спросил Радин. — Ты видел воду? Тебе показалось, во всяком случае?
      — Да. Откуда ты знаешь?
      — И такое родное, правда?
      — Как привет от Земли. Но откуда ты знаешь?
      — Знаю, — ответил Радин и подумал: «Ничего. Первый полет — всегда самое трудное. И первый астероид — тем более. Но четыре процента щита уже есть. Еще такой астероид — и начнется дорога домой».
 

3. СЛУЖБА ОХРАНЫ БУДУЩЕГО

      В июньские ночи 2011 года наблюдатели сразу многих обсерваторий разных стран мира столкнулись с любопытным и не известным прежде явлением: неожиданно обнаружилось, что межзвездное вещество в районе орбиты Нептуна слабо светится.
      Первое время этим свечением интересовались лишь специалисты в области космической фотометрии, называя его «парадоксом СУН» — Сатурна, Урана, Нептуна — и сходясь на том, что оно вызвано рассеянием солнечного света, скоплениями межзвездной пыли и существовало всегда, хотя и никем не замечалось. Но годом спустя выяснилось, что вопрос вовсе не так прост. Свечение происходило под влиянием античастиц, вторгающихся в пределы Солнечной системы со скоростью около ста тысяч километров в секунду.
      Такое открытие сразу привлекло внимание большого круга астрофизиков.
      И вскоре были установлены еще три обстоятельства.
      Во-первых, источником античастиц оказалась недавно открытая неправильная переменная звезда Эпсилон-4037, расположенная на расстоянии ста десяти световых лет от нашего Солнца, в промежутке между созвездиями Лиры и Геркулеса. Что-то случилось с этой звездой, и ее обычные бессистемные колебания яркости сменились вспышкой излучения антиматерии.
      Во-вторых, достигнув Солнечной системы, область распространения античастиц имела уже вид языка с поперечным сечением около четырехсот миллионов километров. Ось его почти точно совпала с направлением собственного движения Солнца. Наше светило и этот поток мчались друг к другу. (Почти все первые газетные сообщения об этом факте начинались словами: «Природа идет навстречу ученым Земли, помогая раскрыть свои тайны…») Не будь такого совпадения, наша Солнечная система настолько быстро миновала бы область распространения античастиц, что их вообще едва ли заметили бы.
      В-третьих, и это было самое важное, анализ показал, что вслед за сравнительно небольшим числом быстрых античастиц в дальнейшем последуют частицы более медленные, но в очень значительном количестве.
      Был сделан подсчет. Результат его мгновенно облетел мир. Получалось, что примерно к 2190 году мощность потока станет такова, что он начнет оказывать заметное воздействие на атмосферу Земли. Это была сенсация в высшей степени тревожная, породившая тысячи противоречивых слухов и предположений.
      Ясность, впрочем, вскоре пришла. Очередное совещание глав правительств коммунистических и социалистических стран выступило с заявлением. По данным Академий наук этих стран, в период между 2194 и 2205 годами, пока мощность потока будет максимальной, если не принять защитных мер, около половины земной атмосферы неизбежно аннигилирует — бесследно исчезнет, рассеявшись в космосе потоками света. Главы правительств обращались к правительствам и народам мира с предложением совместно обсудить план действий.
      Такое заявление никого не могло оставить равнодушным, тем более, что к нему немедленно присоединились ассоциации ученых и правительства почти всех остальных государств Земли. В своих сообщениях они все более конкретизировали грозящее бедствие.
      Сомнений не оставалось. Через сто семьдесят-сто восемьдесят лет Земля на некоторое время лишится своего противорадиационного панциря; резко ухудшится тепловой баланс ее поверхности. Быстрое снижение массы и, следовательно, веса атмосферы приведет к стремительному выкипанию морей и увеличению числа землетрясений. Климат даже в экваториальных районах станет очень суровым.
      Все это обрушится на нашу планету в продолжение десяти лет. Приспособиться к новым условиям животный и растительный мир Земли, естественно, не успеет. Выживут только наиболее неприхотливые бактерии, водоросли, лишайники.
      Ежедневно выдвигались проекты спасения.
      Предлагали, например, законсервировать земную атмосферу и в сжиженном виде упрятать в подземелья. Туда скрылись бы и все обитатели Земли, унеся с собой представителей флоры и фауны. До катастрофы оставалось по меньшей мере сто семьдесят лет, и подземелья можно было бы успеть приготовить.
      Когда частицы обрушатся на лишенную воздуха земную поверхность, они уничтожат двухметровый слой камня, почвы, песка и взаимно уничтожатся сами. После этого люди спокойно выйдут из убежищ, воссоздадут атмосферу и будут продолжать жить как ни в чем не бывало.
      Во многих странах широко обсуждались проекты создания специальных реакторов. Они должны были бы вырабатывать кислород и азот. Авторы проекта уверяли, что человечество в таком случае вообще ничего не заметит.
      Широкое распространение получила теория, что вообще ничего не надо делать.
      Пройдет сто двадцать-сто сорок лет, и человечество, несомненно, найдет эффективный способ борьбы с этим бедствием. Дети всегда умнее отцов. У потомков, конечно, окажется более разумный общественный строй. Будут они и более могущественны технически. Надо верить в прогресс.
      Такая теория, как в насмешку, получила наибольшее распространение в самых отсталых странах.
      24 декабря 2014 года в Москве открылся Особый международный конгресс.
      Собравшимся ученым более, чем кому-либо другому, было ясно, что через сто — двести лет возможности человечества невиданно возрастут. Но справятся ли потомки с этой задачей быстрей и легче, чем люди двадцать первого века? Уверенности в этом не было. Время же могло оказаться безвозвратно упущенным.
      Беда, однако, заключалась не только в этом.
      Всякая неуверенность в завтрашнем дне оставляет неизгладимый след в сознании людей.
      Такое соображение имело особое значение для общества коммунистического, где постоянная уверенность в будущем, завтрашняя радость составляет основу основ.
      На конгрессе было принято решение создать пылевое защитное облако на расстоянии миллиарда километров от Солнца. Это облако толщиной сто километров, площадью сто шестьдесят тысяч триллионов квадратных километров и средней плотностью сто пятьдесят шесть тысячных грамма вещества на кубический метр, двигаясь вместе с Солнечной системой и сохраняя все время одну и ту же ориентировку в мировом пространстве, должно было встретить античастицы и аннигилировать, то есть уничтожиться, вместе с ними.
      Масса облака планировалась огромной — две с половиной тысячи триллионов тонн. Столько весит примерно миллион кубических километров гранита. «Тащить» такую массу с Земли было немыслимо, поэтому решили использовать для создания облака малые планеты, подобно Земле обращающиеся вокруг Солнца, — астероиды. Предстояло доставить на них специальные термоядерные ракеты-преобразователи. Установленные в особые шахты, эти преобразователи должны были уводить астероиды с обычных орбит, доставлять в намеченный район космоса и взрываться, дробясь вместе с ними в мельчайшую пыль.
      Для решения этой задачи конгресс учредил Службу Охраны Будущего. На долю СССР выпало проведение космических работ.
      На конгрессе было принято такое решение: на те годы, пока будет создаваться щит, передать в распоряжение вновь созданной Службы пятнадцать процентов всех энергетических и промышленных мощностей Земли. Практически это означало, что на всей нашей планете временно прекращалось любое расширение производства, любое улучшение условий жизни во всех без исключения странах, причем не на месяц и не на два. Создание специального ракетного корабля, способного достичь пояса астероидов, накопление запасов горючего, тренировки экипажа и, наконец, полеты (один-два рейса в год) все это должно было длиться не менее шести-семи лет.
      Службу Охраны Будущего наглядней всего можно было представить себе в виде гигантской пирамиды.
      Основание ее составляли миллионы рабочих, инженеров, техников. Эти люди добывали нефть, железо, Уран.
      Сотни тысяч управляли потоками электроэнергии.
      Количество тех, кто непосредственно строил серебристую стрелу ракетного корабля, начинял ее приборами, заполнял горючим, создавал термоядерные преобразователи для распыления астероидов, равнялось уже лишь десяткам тысяч.
      Еще меньше было тех, кто занимался расчетами орбит, вопросами радиосвязи, разрабатывал рекомендации космонавтам, руководил их тренировкой.
      А на самом верху пирамиды было лишь два человека: командир отряда Владимир Александрович Радин и ученый-космолог Вил Сергеевич Тополь.
      По предложению делегации СССР конгресс утвердил также Космический Устав 2014 года — свод мирового опыта проведения космических исследований.
 

4. НА АСТЕРОИДЕ «СТРАННОЕ»

      — Вил, ты в кессонной?
      — Да.
      — Ты очень занят?
      — Пока еще очень.
      — Освободишься, немедленно приходи.
      — Хорошо. Но у меня заняты только глаза и руки. Я могу слушать.
      Ответа не последовало. Прильнув к окулярам перископа, Тополь осторожно двигал рычагами. Радиозонд нужно было вывести из хранилища, развернуть на девяносто градусов и поместить в центре электромагнитного вихря, бушующего в камере запуска.
      — Я могу слушать, Рад, — повторил Тополь.
      Он сжал рукоятки. На мгновенье зонд повис и вдруг завалился вправо. Пришлось снова обхватить его обручами клещей. Это была уже шестая попытка. Следовало дать отдых рукам.
      Тополь оторвал глаза от перископа и взглянул на виафон: Радин сидел в кресле у главного пульта и смотрел на экран кругового обзора. Экран был настроен на максимальное увеличение. Всю его площадь занимало черно-коричневое изображение скал астероида № 17-639. Тополь знал: масса его — около двухсот триллионов тонн, но орбита не очень «удобная». Хватит ли энергии преобразователей, чтобы увести астероид? А в этом и состояла главная проблема. Распылять просто. Сложно отыскать достаточно крупный астероид, который можно отбуксировать в намеченный район космоса.
      Они приближались со стороны Солнца. Скалы отливали золотом. Может, астероид и на самом деле из золота?
      До запуска радиозонда это нельзя было установить.
      Тополь нахмурился: в изображении на экране определенно была какая-то странность. Но какая — он понять не мог.
      — Будь ты даже из чистого золота, мы тебя все равно распылим, — пропел Тополь на мотив когда-то слышанного им марша.
      Он перевел глаза на Радина: да, что-то есть. Недаром же он так пристально вглядывается в экран кругового обзора.
      — Еще минуту, Рад, — проговорил Тополь, наклоняясь к перископу и берясь за рукоятки рычагов.
      — Приходи скорей, — вновь донесся до него голос Радина.
      Но Тополь уже облегченно выпрямился: зонд повис, наконец, подхваченный силовыми линиями. Решетчатое цилиндрическое тело его начало вращаться.
      — Зонд готов. Рад, — проговорил Тополь, оглядывая приборную панель.
      Сигнальные лампочки успокоительно мигали. Системы запуска были в порядке.
      — Через двадцать секунд можешь включать…
      Он открыл крышку люка, взялся рукой за гладкий блестящий поручень и скользнул по нему.
      Когда он летел по трубе главного коридора, в радиофоне снова послышался голос Радина:
      — Вот сюрприз. Вил! Астероид практически не вращается.
      «Да, конечно же, — обрадованно подумал Тополь. — В том-то и дело!..»
      Когда они вышли из «Сигнала», Тополь остановился пораженный. Неподвижны были звезды над ними, неподвижно Солнце, неподвижны тени скал. Казалось, что поверхность астероида усеяна нишами, исчерчена узкими щелями провалов.
      Такое Тополь уже видел однажды. Это было еще в студенческие годы на геофизической практике в Казахстане. В ясную лунную ночь они шли по голым плитам карстового нагорья. Их было четверо: трое парней и Чайкен. Их шатало от голода. Впереди на десятки километров не было ни жилья, ни воды.
      Устроили привал. Трое потом поднялись, чтобы идти дальше. Он продолжал лежать. Встать с земли не было сил.
      Чайкен наклонилась к нему, взяла за плечи. С таким же успехом карлик мог пытаться поднять великана. Но она сказала:
      — Любимый… Ты любимый мой… Ну вставай, вставай, надо идти…
      Впервые тогда она назвала его так.
      И вот теперь опять — черные тени, золотой отсвет скал, желто-красный диск низко над горизонтом… Поразительно! Пролететь несколько сотен миллионов километров и встретить настолько знакомый, дорогой сердцу пейзаж!..
      — Вил! — услышал он голос Радина. — Тебе повезло — астероиды с таким слабым вращением не часты.
      — Еще бы, — взволнованно ответил Тополь. — Полное впечатление, что мы уже дома!..
      Благодаря ракетным поясам, они шли по поверхности астероида, ступая так же твердо и уверенно, как по родной Земле. Обычный астероидный ландшафт расстилался вокруг: скалы из дунита, габбро, пироксенита, между скалами площадки пористого космического туфа. Туф этот обладал удивительным свойством — он, словно вспенивающееся море, наступал на утесы, полумесяцами всползал по их граням, силясь поглотить все, возвышающееся над его поверхностью. И в то же время Тополю казалось, что если бы из-за очередной скалистой гряды вдруг открылся вид на обыкновенный земной дом, людей, самолет, как это случилось тогда в Казахстане в конце их пути, он не удивился бы. Как мало надо, чтобы на человека повеяло родной Землею: всего лишь неподвижные звезды над головой да спокойно лежащие тени от скал — и астероид стал для космонавта оазисом.
      Они начали обследование с освещенной солнцем стороны астероида. Прошли всю теневую сторону, где мрак рассеивал лишь голубоватый свет Юпитера, вновь оказались на дневной стороне. Все было очень обычно, укладывалось в рамки параграфов принятой классификации. Оставалось пройти несколько километров и замкнуть круг. Внезапно один из скалистых склонов сверкнул им навстречу красноватыми бликами ромбических черных зеркал.
      Они направились в ту сторону.
      Тополь оказался на склоне первым. Блестящие верхушки камней, усеивающих его, были параллельны друг другу и так хорошо отполированы, что отражали солнечный свет. Самое большое из этих зеркал было с автомобильное колесо, самое маленькое — с блюдце. Располагались они на разных уровнях, и расстояния между ними были различны. Зеркала то оказывались совсем близко, то расходились на несколько метров. Все это были грани исполинской друзы кристаллов кремния, растущего в толще космического туфа, — явление пока еще не объяснимое, но с которым они уже не раз встречались на астероидах.