Это была короткая заметка в утренней газете: десяток строк петитом в самом низу восьмой полосы. Мелькнуло знакомое слово — Муаи.
      Интересно… Когда-то мне довелось побывать там. Муаи атолл к экваториальной области Тихого океана. Странно. Заметка озаглавлена: «Существовал ли атолл Муаи?»
      Я пожал плечами… Опять какая-нибудь газетная утка! Эти журналисты считают читателей дураками… Лет десять назад мы бурили коралловую постройку Муаи. Глава фирмы предполагал, что риф Муаи покоится на подводном кимберлитовом вулкане. После открытия профессора Гомби все бредили кимберлитовыми вулканами. Рассказывали, что в лавах этих вулканов алмазов больше, чем дырок в голландском сыре.
      Академики до сих пор спорят, есть ли на дне Тихого океана кимберлитовые вулканы. Пусть спорят. Я-то знаю, что цоколь Муаи сложен обычным оливиновым базальтом. Что же касается других подводных вулканов… Единственным свидетельством служат слова профессора Гомби. Думаю, у него не было оснований обманывать меня…
      «Существовал ли атолл Муаи?» Выдумают тоже…
      Я нацепил очки, отхлебнул кофе и пробежал глазами скупые строки…
      Так вот оно что!.. Автор заметки имеет основание сомневаться… Значит, тот неудачный эксперимент с водородной ракетой, отклонившейся от курса, не был так безобиден, как хором утверждали журналисты месяц назад. Черт побери!.. Когда начались эти проклятые эксперименты в Тихом океане, мне стоило призадуматься… Ведь они устроили свою адскую кухню вблизи Муаи. Если бы вовремя рассказать о том, что знаю… Конечно, я тоже виноват… Нельзя было молчать!
      Я почувствовал, что мысли начинают путаться. Неужели правда? Просто не помещается в голове… Не раз, когда бывало трудно, я вспоминал Ку Мара, и Справедливейшего, и остальных. Это приносило облегчение. Я даже всерьез задумывался: а не вернуться ли на Муаи? Кажется, я только теперь осознал, что означало для меня это воспоминание…
      Надо что-то делать… Делать немедленно… Прежде всего надо рассказать правду. Если этот ужасный водородный взрыв действительно уничтожил маленький, затерянный в океане островок, пусть все узнают о жертвах «неудачного испытания» водородной смерти! Никто не смеет утверждать, что Муаи — необитаемая скала, никто не имеет права сомневаться в существовании острова до водородного взрыва. Подлые лжецы!.. Ведь я-то знаю, как было дело…
      В те годы я вел дневник. Листаю пожелтевшие страницы. Вот несколько записей, относящихся к первым неделям пребывания на Муаи.
      «21 декабря
      Вчера закончили выгрузку бурового оборудования и горючего.
      Наш «Арли» прогудел трижды, развернулся и, оставляя бурые пятна нефти на голубовато-зеленой воде лагуны, неторопливо выбрался за полосу бурунов…»
      Да, да, все это началось именно так… «Арли» направился на север, к Гаваям, а мы вчетвером остались на белом горячем песке пляжа. Позади громоздилась гора железа, ящиков, бочек. Впереди искрился и блестел под тропическим солнцем океан. Волны тяжело ударяли в гряду рифов, опоясывающих остров. Пенистые фонтаны взлетали к небу. Тяжелый гул, похожий на дальнюю канонаду, накатывался и затихал вместе с порывами ветра
      Невдалеке на плоском песчаном берегу росли пальмы. Их бурые узловатые корни были похожи на клубки исполинских гусениц. Из-под пальм, оседлав причудливые сплетения корней, за нами с любопытством следили курчавые, коричневые, как шоколадки, мальчишки. Домики поселка чуть проглядывали вдали за высокими мохнатыми стволами.
      Питер первый нарушил молчание.
      — Пошли, — сказал он и мотнул головой в сторону деревни.
      Питер Гутман — мой заместитель. Он мастер глубокого бурения. Ему нет и тридцати, а на его счету сотни тысяч метров буровых скважин, пробуренных на всех шести континентах.
      Джо горестно вздыхает:
      — Шесть месяцев… Сто восемьдесят четыре дня…
      Кажется, он нытик, этот Джо Перкинс. Уже считает дни до возвращения. Впрочем, в свои двадцать шесть лет он превосходный моторист и шофер и запросто поднимает на плечи ящик в сто пятьдесят килограммов. Но на островах Полинезии он впервые…
      — Месяца через два должен быть почтовый пароход…
      Это сказал Тоби, долговязый, молчаливый Тоби Уолл, которого Питер зовет «штангой». Видно, Тоби хочется утешить Джо, а может, и самого себя.
      — Выше головы, мальчики, — советую я. — Скучать не придется. За полгода надо продырявить остров насквозь. Четверо на такую скважину — это немного…
      — Еще бы, — ворчит Питер. — Здесь и восьми парням из Штатов хватило бы дела. Ваше начальство хочет сэкономить, шеф.
      — Наймем туземцев, — оправдываюсь я.
      — И возможно скорее. С этим, — Питер кивает на ящики, мы не управимся.
      — Надо сначала получить разрешение от здешней власти.
      — Кто она? — деловито осведомляется Питер.
      — Вождь Муаи? Его зовут Справедливейший из справедливых, мудрейший из мудрых, вышедший из синих волн Великого моря.
      — Когда?
      — Что когда?
      — Когда он вышел оттуда? — Питер презрительно сплевывает вслед откатывающейся волне.
      — Британский резидент на Такуоба говорил, что Справедливейший правит здесь не менее десяти лет. Кажется, никто из европейцев его не видел и никто толком не знает, откуда он и когда появился на острове. Корабли заплывают сюда редко. Здесь до сих пор нет ни врача, ни колониальных чиновников. А миссионера, присланного с островов Фиджи, Справедливейший отправил обратно.
      — Они язычники? — удивляется Джо. — А может, они и людоеды, — добавляет он, встревоженно глядя на нас.
      — Только по большим праздникам, — успокаивает Питер.
      Он щурится и призывно машет рукой.
      Шоколадные мальчишки точно ждали сигнала. Они мгновенно окружают нас.
      — Тебя как звать? — строго спрашивает Питер самого старшего.
      Питер свободно владеет удивительным языком, на котором разговаривает большинство жителей островного мира в экваториальной части Тихого океана. Это «эсперанто» южных морей единственный способ договориться с обитателями сотен островов, где в ходу не менее пятисот местных наречий. Англичане называют этот невообразимый жаргон «пинджин инглиш» — «английский пингвиний». Но это не просто исковерканный язык потомков Шекспира. Конечно, в нем немало слов, похожих на английские, но еще больше немецких, малайских, французских, наконец местных словечек и выражений, почерпнутых из пятисот островных наречий Полинезии, Меланезии и Микронезии.
      Мальчишка, которому задан вопрос, отвечает не сразу. он критически разглядывает нас по очереди и наконец, прищурившись, говорит:
      — Лопана На-мабу-Ку Map.
      — Это длинно, — морщится Питер. — Будем называть тебя просто Комар. Согласен?
      Мальчишка сосредоточенно скребет курчавую голову и недоверчиво смотрит на Питера.
      — Ку Map, Ky Map! — восторженно кричат остальные и наперебой что-то объясняют нам.
      — Понятно, — объявляет Питер. — А теперь рассказывайте: как нам увидеть вашего вождя?
      Мгновенно становится тихо. Парнишки смущенно глядят друг на друга, потом на нас, потом опять друг на друга. Молчание прерывает Ку Map.
      — Как тебя зовут? — спрашивает он по-английски.
      — Ну, Питер…
      — Ты наиглавный?
      — Нет… — Питер явно обескуражен. — Вот начальник… Он — самый главный, — Питер кивает в мою сторону.
      — Зачем тебе вождь? — деловито осведомляется у меня Ку Map.
      — Надо поговорить о разных делах, — возможно серьезнее объясняю я.
      — О, — говорит Ку Map. — О-о, — повторяет он, презрительно надувая толстые губы. — Нельзя…
      — Что нельзя?
      — Нельзя видеть вождь Муаи. Совсем нельзя разговаривай вождь Муаи. Он не разговаривай белый человек. Никакой белый человек… Совсем, совсем, совсем…
      — Почему? — недоумеваю я.
      — Такой закон Муаи.
      — Гм… — это сказал Питер.
      — Такой закон, — серьезно повторяет Ку Map.
      — Слушай, парень, — шепчет Питер, страшно вытаращив глаза. — Знаешь, зачем мы приехали?
      Ку Map поспешно пятится и отрицательно трясет головой.
      — Видишь эти железные трубы, — Питер указывает на лежащие возле ящиков буровые шганги. — Мы сделаем дырку в вашем острове. Понимаешь, насквозь. Вот так, — Питер достает из кармана полотняных штанов большой банан и неторопливо протыкает его указательным пальцем.
      Парнишки затаив дыхание следят за этой операцией. Когда черная обводка ногтя появляется на противоположной стороне банана, они дружно вздыхают, и Ку Map одобрительно шмыгает, носом.
      Питер извлекает палец из банана и, прищурившись, глядит сквозь продырявленный банан на Ку Мара.
      — Через такую дыру, — мечтательно продолжает Питер, можно заглянуть на ту сторону Земли — в Америку. Если будешь помогать, позволю тебе заглянуть туда.
      — Как помогать? — спрашивает Ку Map. — Я не умею вертеть такой дыра.
      — Проводи нас сейчас же к вождю.
      — А если не буду помогать? — в голосе Ку Мара слышится откровенная насмешка.
      — Тогда я сделаю дыру сам… Спущу в нее всю воду из этого моря, всю рыбу и всех черепах. У вас больше не будет моря…
      Ку Map что-то быстро говорит своим товарищам. Парнишки прыскают со смеха, приседают и бьют себя ладонями по коричневым коленям.
      — Мой старый бабка, — очень серьезно говорит Ку Map, когда я был совсем-совсем маленький, рассказывал старый-старый сказка. Один большой обезьян рассердился и хотел выпить целый море. Пил, пил, лопнул вот тут, — Ку Map трет себя ладонью по животу, — упал в море, его рыбы съели. Интересный сказка, что?
      Мы ехидно ухмыляемся, но Питер не обижается.
      — А ты, оказывается, парень не промах, — говорит он Ку Мару, похлопывая его по плечу. — Ну как? Пошли к вождю?
      — Нельзя, — решительно возражает Ку Map. — Я правда говорил. Совсем нельзя… Совсем, совсем, совсем…
      «4 января.
      …Прошло две недели, как мы высадились на остров, а дело не продвинулось ни на шаг. Ку Map не обманывал: добиться аудиенции у местной власти оказалось потруднее, чем получить благословение папы римского. Этот Справедливейший не вылезает из своего коттеджа. А попасть в коттедж, не затеяв драки со стражами, невозможно.
      У входа на веранду постоянно дежурят двое стражей из местной «гвардии». Они стоят, широко расставив коричневые босые ноги. Из-под шикарных, шитых золотом камзолов выглядывают белые полотняные трусы. На курчавых волосах — ярко начищенные пожарные каски с перьями; из желтых кобур торчат черные рукоятки автоматических вальтеров. Караульные молчаливы и надменны. Нам не приходилось наблюдать, как они сменяются. Я вообще не видел «гвардию» Муаи в количестве большем, чем эта бравая пара. Теперь я уже хорошо знаю многих обитателей единственного поселка. Это веселые общительные парни, всегда готовые помочь, пренебрегающие любой одеждой, кроме белых полотняных трусов. Питер уверяет, что почетный караул у резиденции «Справедливейшего из справедливых, мудрейшего из мудрых» несут по очереди все жители Муаи мужского пола старше четырнадцати лет. Если это правда, значит, при смене караула они передают друг другу не только широкие пояса и вальтеры, шитые золотом камзолы и медные каски, но и свою великолепную надменность, которой каждому хватает только на время почетного дежурства. Впрочем, они изрядные хитрецы — эти обитатели Муаи… И самое странное — они категорически отказываются быть посредниками между нами и вождем. Ни уговоры, ни подарки не помогают…»
      Помню, как обитатели Муаи трясли курчавыми головами и повторяли одну и ту же фразу:
      — Нельзя! Совсем нельзя…
      А стоило кому-нибудь из нас приблизиться к резиденции Справедливейшего, как молчаливые и надменные стражи в трусах и шитых золотом камзолах недвусмысленно начинали расстегивать кобуры вальтеров.
      При всем этом вначале мы не имели ни малейшего повода жаловаться на обитателей острова. Они зазывали нас в гости, угощали островными яствами и пивом, танцевали в нашу честь. Однако «железный занавес» спускался каждый раз, как только я начинал говорить о встрече с вождем или просил помочь при переноске бурового оборудования. Островитяне охотно помогли разбить палатки, натаскали камней для очага, перенесли к лагерю ящики с продуктами. Но, сколько мы ни уговаривали, ни один муаец не хотел прикоснуться к оборудованию и буровым трубам.
      Чертыхаясь, мы принялись таскать на собственных плечах тяжелые ящики, штанги и звенья буровой вышки. Это была адская работа, если принять во внимание влажную жару, рыхлый песок под ногами и расстояние в три четверти мили, отделявшее место выгрузки от площадки возле лагеря, на которой мы собирали буровую. Транспортировка шла ужасно медленно; за неделю мы не перетаскали и десятой части всего того, что у нас было. Мои ребята приуныли.
      — Нет, так дальше не пойдет, шеф, — заявил однажды утром Питер, сбрасывая на горячий песок длинную буровую штангу, которую притащил на плечах, как коромысло.
      Следом за Питером приплелся Джо, сгибаясь под тяжестью ящика с инструментами. Опустив ящик на песок, Джо присел на корточки и молча закурил.
      Питер, насупившись, глядел в пустой океан. Джо склонил голову набок и, шевеля губами, принялся читать надпись на ящике. Потом вопросительно глянул на меня, перевел глаза на Питера.
      Рассеянный взгляд моего помощника продолжал блуждать где-то среди искристого простора тяжелых голубовато-серых валов.
      Джо тихонько кашлянул:
      — Слышь, Питер, а Питер, сколько мы взяли комплектов вот этого? — он похлопал рукой по ящику, который только что принес.
      Питер глянул через плечо.
      — Дурацкий вопрос… Сколько? Ясно — один!..
      — Нет, ты припомни точно, Питер, — мягко настаивал Джо. Сколько?
      — Чего привязался, — вспылил Питер. — Это ящик с запасными шестернями… Конечно, он был один.
      — А вот и не один, — возразил Джо. — Я уже третий ящик такой сюда притаскиваю. Тащу, понимаешь, и думаю: зачем нам столько запасных шестеренок?..
      — Это у него от жары, шеф, — мрачно пояснил Питер и отвернулся.
      — Ничего не от жары, — обиделся Джо. — Правду говорю… Ей-богу, третий…
      — Не может быть, Джо, — сказал я. — Ящик с запасными шестернями у нас был один. Вы что-то спутали.
      — А вот и не спутал, шеф, — возразил, удивленно помаргивая, Джо. — Извините меня, но, право, я не спутал. Хотите покажу?
      — Ну, покажи, покажи, — сплевывая сквозь зубы, процедил Питер.
      Джо молча поднялся и стал разглядывать площадку, на которой лежало перетащенное оборудование. Потом принялся шарить среди ящиков.
      — Ну как? — поинтересовался через несколько минут Питер.
      Джо смущенно кашлянул и, закусив губы, отправился к месту выгрузки.
      — Так дальше не пойдет, — повторил Питер, поднимаясь. — У ребят винтик за винтик заскакивает. Чего-то надо предпринимать, шеф.
      И Питер неторопливо зашагал по белому песчаному пляжу вслед за Джо.
      Вечером мы устроили совет. Питер первым взял слово и предложил прорваться силой в резиденцию вождя и потребовать встречи со Справедливейшим.
      Я поинтересовался мнением остальных.
      Тоби по обыкновению молчал. На мой прямой вопрос он только передвинул потухшую трубку из правого угла губ в левый и пожал плечами.
      Джо на вопрос ответил вопросом:
      — А если стрелять будут?
      — Сначала они в воздух, — успокоил Питер.
      — Кто их знает, — продолжал сомневаться Джо. — И все-таки, как ни считай, нас тут четверо, а их — четыре десятка одних мужчин наберется… И гости мы, вроде…
      — Вот это самое главное, — сказал я. — Мы здесь гости… Хоть и незваные, а гости. Поэтому будем вести себя прилично. Начать войну — не штука… Попробуем достигнуть цели мирными средствами. Завтра пойду еще раз в деревню, постараюсь добиться свидания с кем-нибудь из приближенных Справедливейшего. Ведь должны же быть у него приближенные? Возьму подарки. Буду уговаривать…
      — Если не вернетесь к обеду, мы придем вас выручать, шеф, — объявил Питер.
      На том и порешили.
      «6 января.
      Очередной поход в деревню оказался безрезультатным.
      Я не встретил никого, с кем можно было бы поговорить. Деревня словно вымерла. В легких хижинах было тихо. Не видно ни женщин, ни детворы. Только стражи в шитых золотом камзолах топтались на солнцепеке у входа в резиденцию. С ними разговаривать было бесполезно…»
      Хорошо помню тот день… Я бродил по притихшей деревне. Заглядывал в хижины. Всюду было пусто. Лишь в крайней хижине на цветной циновке лежала седая злого вида старуха в короткой полосатой юбке и с увлечением… читала книгу.
      Я поздоровался и вежливо спросил, куда девались обитатели деревни.
      — Уехали ловить рыбу, — отрезала старуха.
      — А Справедливейший?
      Не удостаивая меня взглядом, старуха пожала плечами.
      Я подождал немного. Старуха продолжала читать. Пришлось уйти ни с чем.
      Вернувшись в лагерь, я застал своих ребят в крайнем возбуждении.
      — И все-таки я был прав, я был прав, — твердил Джо, красный, как божья коровка.
      — Полюбуйтесь на него, — возмущенно кричал Питер. — Он прав! Эти обезьяны потешаются, разыгрывают нас, как последних ослов, а он радуется, что был прав. Заметил, надо было сразу сказать…
      — А вы не хотели меня слушать, — оправдывался Джо.
      — В чем дело, мальчики? — поинтересовался я.
      — Видите ли, шеф, — начал Джо, — вчера, когда мы говорили насчет этого, вот этого, — Джо указал на ящик с запасными шестернями, — я подумал, что с этим ящиком что-то не чисто, но я не был уверен и потому не настаивал, а вот сегодня, Джо тяжело вздохнул, — сегодня я….
      — Сегодня он в четвертый раз припер ящик с шестернями с причала в лагерь, — сказал Тоби, не разжимая зубов, в которых торчала трубка.
      — Зачем? — спросил я.
      — Так он был там, у причала, — объяснил Джо. — Понимаете, шеф, не здесь, где я его вчера оставил, а там… Опять там… Я думал, четвертый. Приношу, а он тут один…
      — Короче говоря, — прервал Питер, — днем мы таскали все это барахло сюда, а ночью оно возвращалось обратно к причалу. Мы по ночам храпели, как святые, а днем удивлялись, что так чертовски медленно идет транспортировка.
      — Возможно ли? — все еще не веря, начал я. — Неужели они…
      — А кто же еще, — зло бросил Питер. — Не мы же станем этим заниматься. Ну ладно, сегодня я их выслежу… Ручаюсь, шеф, после этой ночи ни у одной из здешних обезьян не останется охоты для таких штучек…
      Мы до вечера таскали оборудование с причала в лагерь. Перед заходом солнца ознаковали суриком все, что уже находилось на площадке, выбранной под буровую. Я составил список, показал его Питеру.
      — Да, — сказал мой помощник. — Если бы сразу заметили, можно было уже собирать вышку… Еще никогда в жизни меня так не болванили. Вас, наверно, тоже, шеф?.. Интересно, зачем им это понадобилось?
      «Зачем им это понадобилось? Я с обеда ломал себе голову над этой загадкой Почему они не хотят, чтобы мы просверлили дырку в их острове? Ведь они совсем не выглядят суеверными эти обитатели Муаи. Питер, конечно, прав. Меня тоже нигде и никогда так не одурачивали…»
      Ночью мы решили дежурить по очереди. Дежурные сменялись аккуратно каждые два часа. Ночь прошла спокойно. Никто из часовых не заметил ничего подозрительного. Тем не менее, когда рассвело, мы недосчитались трех тяжелых ящиков и четырех буровых штанг. Разумеется, все это снова оказалось у причала, в куче оборудования, приготовленной для переноски.
      — Признавайтесь, кто из вас спал, — допытывался Питер у Джо и Тоби.
      Те клялись, что во время дежурства не сомкнули глаз.
      — Но и мы с вами не могли проспать, шеф, не так ли?
      Я согласился, что не могли.
      И все-таки у нас из-под носа уволокли целый штабель железа. И ни одна штанга не звякнула, ни один ящик не скрипнул.
      Днем я снова наведался в деревню — и опять без результата. Не видел даже вчерашней старухи. Только охрана была на месте у коттеджа Справедливейшего. Я попытался приблизиться, но, остановленный предупреждающим окриком и совершенно недвусмысленными жестами, вынужден был повернуть обратно.
      За ужином мы рассуждали, каким путем возвращается к причалу наше оборудование.
      — Может, они перевозят его на пирогах вдоль берега лагуны? — предположил Джо.
      Питер покачал головой:
      — Нет, таскают на плечах, как и мы.
      — А следы… Почему не остается следов?
      — Просто мы не обращали внимания. Сами тоже ходим босиком.
      — Сегодня им не удастся, — подмигнул Джо. — У нас сигнализация…
      — Мы привязали к ящикам капроновые лески, — пояснил Питер. — Трубы и штанги обвязали веревками. Всюду в промежутках натянули нитки и повесили пустые жестянки. В случае чего такой звон поднимется…
      — Можно даже не караулить, — мечтательно протянул Джо. Все равно услышим и проснемся…
      — Но-но, — предупредил Питер. — Ты, наверно, и вчера тоже…
      Невдалеке послышался шорох. Солнце село несколько минут назад, было уже почти темно… Мы повскакали с ящиков, заменявших стулья, и Питер, как тигр, устремился в темноту. Джо еще не успел последовать его примеру, когда Питер уже возвратился. С торжествующим криком он тащил за собой маленькую упирающуюся фигурку.
      Когда луч фонаря упал на лицо пленника, мы все ошеломленно ахнули. Это был Ку Map.
      — Ax ты, чертенок, — удивленно протянул Питер. — Ты что делал там в темноте?
      Ку Map сердито вырвал руку из широкой ладони Питера, оправил рубашку и присел на край ящика.
      — Зачем хватаешь? — сказал он, не глядя на нас. — Я в гости шел. Вот, рыба вам принес…
      И он положил передо мной большую связку рыбы, блеснувшую влажной чешуей.
      Мы смущенно молчали. Питер глядел исподлобья на Ку Мара и сердито сопел.
      — Ну, здравствуй, — продолжал Ку Map, как ни в чем не бывало. — Я вас давно не видел. Три дня мы все море ездил, рыба ловил. Много рыба. Хороший. Сегодня вечер приехал…
      — Здравствуй, Ку Map, — сказал я. — За рыбу спасибо. А Питера извини. Он испугался. Ему показалось, кто-то ящики взять хочет.
      — Кому нужен такой твой ящик, — презрительно надул губы Ку Map. — Муаи нет вор. Муаи все человек честный. Самый честный на целый океан. Как здесь работал? Хорошо работал?..
      В тоне, каким был задан последний вопрос, мне почудился оттенок иронии. Я внимательно глянул на мальчишку, но глаза Ку Мара были устремлены в открытую банку с шоколадом. Мы угостили парня шоколадом и чаем.
      Ку Map не торопился уходить. Он выпил большую кружку чаю, попросил налить еще. Рассказывал, как обитатели поселка ловили рыбу в открытом океане.
      — Хорошо было, интересно. Все муаи пошли океан. Дома никто не остался.
      — Неужели все уезжали? — усомнился я.
      — Все… Деревня один-два старый человек оставался… Больше никто.
      — А Справедливейший?..
      Ку Map замотал курчавой головой.
      — Я не знает.
      — Так был он на рыбной ловле или не был?
      — Я не знает.
      Когда чай был выпит и банка с шоколадом опустела, Ку Map пожелал нам спокойной ночи и отправился домой. Маленькая фигурка сразу растаяла в непроглядной тьме, но мы еще долго слышали его гортанный петушиный говорок. Удаляясь, Ку Map распевал во все, горло. Он пел о маленьком острове, большом море и глупом старом обезьяне, который не знал, чего хотел…
      — Как тихо, — сказал Джо. — Даже волн не слышно.
      — Это к буре, — проворчал Питер. — Тихо, и душно, и звезды закрыло. Идет ураган…
      И, словно в подтверждение его слов, далекая оранжевая зарница полыхнула над океаном…
      Гроза началась глубокой ночью. Налетел порыв теплого влажного ветра, зазвенели пустые консервные банки, развешанные Джо среди склада оборудования. И сразу же крупные капли дождя забарабанили по тенту палатки. Потом небо треснуло у нас над головой. Ослепительная белая молния озарила пустой берег, пальмы, гнущиеся от порывов ветра, косые струи стремительно надвигавшегося ливня… И началось…
      Мне не в новинку ярость тропических гроз. Но такой грозы, как в ту ночь, не припоминаю. С неба, озаряемого непрерывными всплесками белых и зеленоватых молний, на лагерь обрушился громыхающий водопад ливня. Струи воды, толстые, как канаты, притиснули тент к потолку палатки. Палатка наполнилась водяной пылью. Я сидел на койке, закрывшись плащом, и чувствовал, как потоки теплой воды бегут под ногами. Гул дождя заглушал удары грома. Питер сидел напротив меня. При наиболее ярких вспышках молний он приподнимался и выглядывал в открытую дверь палатки. Что-то кричал мне, но его голос тонул в шуме дождя и раскатах грома…
      Гроза бушевала около двух часов. Потом утихла так же стремительно, как и разразилась.
      О сне нечего было и думать. Все промокло насквозь. Мы разломали несколько ящиков. Полили бензином. Питер щелкнул зажигалкой — ив темное небо, где в разрывах облаков уже поблескивали звезды, взметнулись языки пламени. Присев на корточки на мокром песке, мы молча глядели на огонь. Джо, закусив пухлые губы, сушил мокрый носовой платок. Тоби старательно раскуривал трубку.
      — В такую грозу можно было утащить весь лагерь, — заметил Джо, поднося платок к самому огню.
      — Они, пожалуй, предпочли сидеть в хижинах, — проворчал Питер.
      Тоби ничего не сказал, только осторожно отвел платок Джо подальше от пламени.
      — Они придут под утро, — сказал Питер. — Это просто, как манная каша, которую Тоби приготовит на завтрак. Не так ли, Тоби?
      — Нет, — возразил Тоби. — Сегодня дежурит Джо.
      — Это не меняет дела, — сказал Питер и отвернулся.
      Мы сидели у костра, пока не забрезжил рассвет. Влажный ветер угнал облака. Солнце выкатилось над фиолетовой гладью океана и засияло с туманного безоблачного неба. Воздух был так насыщен влагой, что Джо не удалось высушить своего носового платка. Теперь Джо разложил его на ящике и придавил осколком большой раковины, чтобы не улетел.
      Покончив с этим, Джо огляделся.
      — Кажется, все на местах, — объявил он и облегченно вздохнул.
      — Все, — подтвердил Питер, который тоже внимательно, оглядывал склад оборудования. — Все на местах, парни, за исключением твоего ящика с шестеренками, Джо, десятка штанг и еще кой-какой мелочи весом в 200–250 килограммов…
      И Питер закончил свою тираду замысловатым немецким ругательством, которое, немного подумав, сам же перевел на английский и потом на французский.
      Мы слушали молча… Ящика с шестеренками, который вечером стоял возле самой палатки Джо, действительно не было, и штабель штанг заметно уменьшился.
      — Что же это? — сказал наконец Джо. Мне показалось, что он готов расплакаться.
      — Принимайся за свои обязанности, Джо, — посоветовал Питер. — Приготовь нам хороший омлет и не забудь положить побольше перца. После завтрака предлагаю окружить деревню и поджечь ее с четырех сторон…
      После завтрака мы вчетвером отправились в деревню. Стражи у коттеджа вождя торчали на своих местах.
      Снова, уже в который раз, я попытался начать переговоры с расстояния в двадцать шагов. Ответом было молчание… Потом выступил вперед Питер. С той же самой дистанции он прокричал все известные ему ругательства вошедшие в словарь «пинджин инглиш». В замысловатой вязи непереводимых эпитетов выражение «ублюдки ослоухих индюков» звучало почти комплиментом.