— Я знаю, — тихо сказала Мэй, — Стив мне рассказывал.

— Так представь себе, в Лиме я встретил Карлоса де Эспинозу — того самого, из-за которого все получилось…

— И о нем знаю, Бен. Это дядя Стива. Он был кардиналом и отказался от сана. По профессии он астроном, работал в обсерватории Ватикана.

— Сейчас он профессор в университете. И понимаешь, на лекциях по астрономии он тоже твердит о мире, о борьбе за мир. И его слушают… Ну так вот… Только ты не волнуйся, Мэй! Он мне сказал, что… Стив жив.

— Да?.. А что ему известно?

— Ты не удивлена? А я думал…

— Бен, я слышала столько небылиц о Стиве. — Мэй вздохнула, опустила голову. — Меня ничем не удивишь. Но всё-таки, что ты узнал?

— Понимаешь, история поразительная. Нас познакомили в Лиме — в смысле, меня с этим дядей… В разговоре я упомянул про его тёзку-кардинала, и тогда он… Короче, он сказал, что недавно видел Стива, что Стив написал книгу, что она печатается в Лиме и обязательно станет бестселлером. Там какие-то разоблачения, и эта книга — вода на мельницу борцов за мир. То есть, не в смысле, что книга — вода, а что она — документ огромного значения. Он — дядя — даже написал предисловие… — Бен выжидающе уставился на Мэй. — Странно, ты, кажется, действительно не удивлена… Тебе что-нибудь известно?

— Когда-то давно Стив думал о подобной книге.

— Но сам Стив, Мэй, — ты знала, что он жив?

Мэй заколебалась… «Сказать или нет? Бен был и остался болтуном, но если ему известно об этой книге… И его встреча с дядей Стива. Надо же, такое совпадение…»

— Стива Роулинга давно не существует, Бен, — начала она совсем тихо, — того Стива, которого мы с тобой помним. Тот, кто написал эту книгу, — совсем другой человек…

У Бена округлились глаза:

— Ты хочешь сказать, что кто-то подшивается под Стива?

— Нет… Просто тот человек не интересует меня.

— Вот что… Тогда понятно. — Бен захлопал глазами, и Мэй догадалась, что он ничего не понял. — Понятно, — повторил Бен не очень уверенно. — Ты извини, Мэй. А я — то думал… Ну, я поеду… Меня ждут.

Уже в передней, когда Бен снова облачился в свой супермодный плащ, Мэй сказала:

— Знаешь, Бен, пожалуй, не стоит никому рассказывать об этой истории…

— Ха… Считаешь меня совсем идиотом?.. Ни-ни… Больше никому… Ну, чао, сокровище моё. Даже не спросил, как ты живёшь.

Мэн усмехнулась:

— Живу, как видишь… Все о’кей.

— Любимое выражение Стива, помнишь? Кстати, книга выйдет под псевдонимом. Автор — Джон Смит. Чао!

— Чао, Бен.

Дверь захлопнулась. Мэй задвинула засовы, наложила цепочку. Подумала. «Написал всё-таки… Журналист в нём победил… Ах, Стив, Стив…»

Она снова подошла к окну. Город внизу продолжал искриться огнями. Она вздохнула: «Пожалуй, сегодня уже не заснуть…».

Присев к столу, она раскрыла свой блокнот на записях последних недель. «…Год выдался особенно тревожный… Угроза нового витка спирали вооружений становится трагической реальностью. Наша администрация во главе с новым президентом взяла курс на грубую силу. В конгрессе обсуждается небывалый военный бюджет — почти миллиард долларов в день на военные расходы. История такого ещё не знала. Новые межконтинентальные ракеты чудовищной разрушительной силы; новые самоуправляемые крылатые ракеты с ядерными боеголовками, летящие к целям над самой поверхностью земли; новые самолёты-бомбардировщики; лазерные лучи смерти; новое химическое оружие…» Она взглянула на дату — это запись на последней сессии конгресса. А вот три дня спустя: «В разработку, производство и испытания новых видов ядерного, химического и бактериологического оружия включается все большее число компаний, исследовательских институтов, кафедр, лабораторий, заводов, раскинувшихся по всей территории Штатов — от Нью-Йорка до Калифорнии и от Иллинойса до Техаса и Флориды». Мэй горько усмехнулась: «Так отвечает Америка на советские предложения о разоружении».

Несколькими страницами дальше: «Военно-промышленный комплекс растёт и разбухает буквально на глазах, черпая без меры из испечённого им лее „ядерного пирога“. Корпорации-киты — „Рокуэлл интернэшнл“, „Дженерал электрик“, „Бендикс“, „Дженерал дайнэмикс“, „Юнайтед текнолоджиз“, „Макдонелл-Дуглас“, „Мартин-Мариетта“ — едва справляются с военными заказами на сотни миллионов долларов. Надёжно срабатывает машина „отдачи“… Оружейные магнаты, щедро субсидировавшие предвыборную кампанию нового хозяина Белого дома, стригут теперь купоны…»

Мэй покачала головой: «Газеты, захлёбываясь, твердят об экономическом чуде, о новом „просперити“, которое идёт на смену застою и инфляции. Да, доходы монополий растут, ставки банковского кредита — тоже… Но сквозь эйфорию силы, упоение богатством и, казалось бы, неограниченными возможностями Америки все отчётливее прорывается другое — растущий страх за последствия милитаризации, протесты миллионов простых американцев, требования прислушаться к голосу рассудка, который звучит из Москвы…»

Мэй перелистала ещё несколько страниц. Вот последние записи:

«…В Европе, на других континентах и в самой Америке нарастает антивоенное движение. Люди разного общественного положения, с разными политическими убеждениями и социальными идеалами, молодые и старые, мужчины и женщины, люди с разным цветом кожи, говорящие на множестве языков, объединяются в едином устремлении — сохранить мир на своей небольшой планете. Совсем небольшой перед чудовищной мощью и скоростями сил разрушения…

Борьба за сохранение мира на Земле, которую недавно один из вашингтонских администраторов презрительно окрестил «террором улицы», качественно меняется. Митинги и массовые шествия, «цепи мира» и молодёжные пикники на дорогах к американским военным базам превращаются в суровый всеобъемлющий протест против политических, идеологических и военно-стратегических стереотипов мышления. Минувшей осенью в ФРГ этот протест объединил рабочих и интеллектуальную элиту, христиан и коммунистов, консерваторов и социал-демократов. Более трех тысяч делегатов представительного научного форума — учёные из разных стран Европы и Америки — решительно высказались против новых вооружений.

В парламенте «старой, доброй» консервативной Англии в ответ на наши воинственные призывы прозвучали трезвые голоса, что крайне опасно для судеб мира низводить все сложные проблемы и корни исторических событий до уровня комиксов, что смехотворны попытки нашей новой администрации навязать мировой общественности идею, будто «все беды современного мира исходят от коммунизма».

В Амстердаме международный комитет экспертов здравоохранения огласил «сценарий апокалипсиса» — прогноз последствий и жертв «ограниченной» и «неограниченной» ядерной войны. Кратковременная ядерная война в Европе, «ограниченная», например, территорией двух немецких государств, повлекла бы за собой, как минимум, 10 миллионов убитых и столько же раненых…

В случае «неограниченной» мировой войны практически мгновенно погибло бы более миллиарда жителей планеты и столько же было бы ранено. Но судьба раненых оказалась бы ещё более трагической… Спасти их будет некому. Врачей останется слишком мало, и они не смогут добраться до большинства раненых через радиоактивные развалины, в километровых тучах радиоактивной пыли, без транспорта, электричества, без воды, без лекарств и инструментов…»

Мэй откинулась в кресле, прикрыла глаза: «Именно сценарий апокалипсиса! Кажется, он не произвёл впечатления только в Белом доме. Потому ли, что там нервы крепки, или оттого, что его содержание выходит за пределы, доступные ограниченному воображению? Какое-то безумие! Почему они не хотят поверить в искренность Москвы?.. Что в этой ситуации может сделать книга Стива? Последняя ставка в отчаянной игре, начатой двадцать лет назад. На что он ещё рассчитывает? Бедный мой Дон-Кихот…»

Однако Мэй ошибалась. Ставка не была последней…

Стив и Тибб смотрели телевизионную передачу. Шла специальная сессия, на которую были приглашены сто самых известных учёных планеты. Сессия посвящалась борьбе за сохранение мира. Учёные призывали учёных объединить усилия для разоружения самой науки.

— Именно наукой двадцатого века созданы чудовищные средства, способные уничтожить человечество и саму жизнь на Земле, — говорил представитель Советского Союза. — Ответственность учёных сейчас велика, как никогда. Их слово в борьбе за сохранение мира необыкновенно велико. Не к созданию новых, ещё более страшных видов оружия, а к возведению мостов дружбы и доверия между противостоящими государствами и народами должны быть устремлены наши усилия. Лишь седьмая часть того, что сейчас расходуется на вооружения, могла бы спасти от неизбежной голодной смерти десятки миллионов людей, излечить миллионы больных, облегчить жизнь сотен миллионов. Никогда за всю историю цивилизации не было столь огромной и бессмысленной траты ценностей, создаваемых разумом и трудом человека. Пора остановиться, пока не поздно…

— Да, пора, — сказал Тибб, выключая телевизор. — Иначе и мы опоздаем.

— Что предлагаешь? — спросил Стив.

— Оба УЛАКа могут совершить по два кругосветных полёта. Потом их придётся уничтожить вместе с зоной.

— И тебе не жаль?

— Но ты слышал… Если секрет УЛАКов станет известен…

— Не ты, так кто-то другой… Рано или поздно их сконструируют.

— УЛАКи — корабли будущего, Стив. Они станут благом, когда человечество… немного подрастёт и поумнеет.

— Зачем же ты их создал теперь?

— Хотел посмотреть… что получится. Как конструктору, мне было важно. Кое в чём они помогли — тебе, например… Но я никогда, понимаешь, никогда не снимал пальца с предохранительной кнопки. А впрочем, кто знает… Может быть, я отдам их тем, кто сражается за мир?

— Твои УЛАКи могли бы помочь и Шарку при работах на дне океана. Он тогда не прервал бы исследований…

— Шарк тоже… родился слишком рано. Хотел опередить возможности нынешней эпохи. «Алмазный слой» в мантии, наверное, существует, но люди до него доберутся не теперь. И знаешь, Стив, Шарк мог прекратить исследования не от недостатка средств.

— А отчего?

— Нашёл доказательства, которые искал… Мне давно казалось, что алмазы для него не самое главное.

— Он когда-то сказал мне, что Земля — это природная термоядерная бомба замедленного действия.

— Ну вот видишь. И ОТРАГ может стать её детонатором… Значит, тем более важно сохранить полётное время УЛАКов как наш последний шанс.

— На Земле сейчас достаточно «детонаторов» помимо ОТРАГа.

— Да… Но выход твоей книги, Стив, снова привлечёт внимание к ОТРАГу. Возможны любые неожиданности… Мы не знаем, чем занят сейчас Вайст.

— Люди Цезаря там ещё остались. И кое-кто из моих близко. А Вайст не готов…

— Но для нас наступило время повышенной готовности.

Стив скептически покачал головой, вышел на веранду коттеджа. Центральный посёлок выглядел вымершим. Двери ближайших домиков были закрыты, жалюзи опущены, веранды и балконы пусты. Бетон дорожек кое-где уже вспучивался новыми ростками, которые пробивались снизу. Стив подумал, что скоро сюда возвратится сельва и похоронит посёлок, так же как некогда похоронила на века пирамиды и дворцы майя… Вот он — последний «оплот» могущественной «империи» Пэнки — Фигуранкайнов… Как быстро все рассыпалось. Людей на полигоне с каждым днём все меньше. Одних пришлось отправить к Вайсту, другие уволились и вернулись к своим семьям. Некоторые остаются здесь навсегда, на маленьком кладбище за Центральным посёлком. Уходя, люди всегда оставляют за собой кладбища… Невдалеке от безымянной могилы Герберта Люца-Рюйе — могила его дочери.

Стив тяжело вздохнул: «Бедная Инге! Она тоже похоронена здесь. На след похитителей нам с Тео удалось напасть слишком поздно… Второй раз за все годы пришлось тогда воспользоваться приёмами санчин-до… Те парни, если выжили, остались калеками… Но нить зла не распутана до конца — оборвалась вместе с жизнью Рунге, которого настигла карающая рука Марианы».

Старую индианку Стив потерял из вида… Мариана пожелала остаться в родной Гватемале. А Инге он привёз сюда. Она мечтала побывать в Бразилии. Пусть хотя бы её тело покоится здесь… Одно время он думал перевезти гроб в Гвадалахару или на Цейлон, но не сделал этого. Зачем тревожить её? Он в Гвадалахару не вернётся, а Цейлон или Бразилия — какая разница… Где бы ни покоился прах Инге, память о ней останется с ним до конца.

Он медленно направился к кладбищу. Путь пересекла большая зелёная змея. «Ну конечно, змеи поняли, что люди уходят. Стражи сельвы возвращаются вместе с ней…»

Через несколько дней прилетел Цвикк. Небольшой самолёт приземлился на ближайшем аэродроме, в трех километрах от Центрального посёлка. На ста тысячах квадратных километров территории, некогда приобретённой Цезарем Фигуранкайном-старшим, лишь зона и Центральный посёлок ещё оставались обитаемыми.

Стив встретил Цвикка возле аэродрома. Они обнялись.

— Какие вести, Мигуэль? — Стив похлопал компаньона по плечу.

Цвикк махнул рукой:

— Фамилия Фигуранкайнов исчезла из списка сильных мира сего, но концы с концами свели. У Цезаря остались его «Парадиз» и отель в Касабланке. Все остальное пришлось продать, даже старый небоскрёб у Центрального парка. Его уже сносят. Да-а…

— Кто купил?

— Наш нью-йоркский небоскрёб? Фукс, калифорнийский магнат. Наверно, собирается переносить штаб-квартиру в Нью-Йорк. Построит ультрасовременную башню, на уровне своих нынешних прибылей. Да-а…

— Фукс — это «першинги—два»?

— Они… В минувшем году получил от Пентагона заказов более чем на полмиллиарда долларов.

— А здешняя земля? Чья она теперь, Мигуэль?

Цвикк хитро усмехнулся. Почесал за ухом, потом извлёк белый батистовый платок и принялся вытирать потное розовое лицо и шею.

— Не угадаешь… Наша, Стив. Собственность «Смит—Цвикк лимитед». Да-а…

— Зачем? Нам она — как морскому ежу зонтик.

— Видишь ли, — Цвикк поморщился, — сейчас её трудно продать… Цезарь подарил её нам. Тебе и мне.

— У него так много денег?

— Лишних у него нет. Но если у нас с этой землёй что-то получится, потом примем его в компаньоны.

— А что может получиться после того, как Тибб взорвёт зону?

— На большой площади обнажатся горные породы. Начнём поиск и добычу драгоценных камней, золота, редких металлов.

Стив с сомнением покачивал головой:

— Взвалить такую обузу на плечи! Этот подарочек может стать началом конца и нашей фирмы, Мигуэль.

— Не торопись судить… Земля — твёрдый капитал. Кроме того, — Цвикк подмигнул, — у нас с тобой теперь появился неплохой шанс пересидеть тут любую ядерную войну. Да-а…

— Поговорил бы с Шарком.

— А что?

— У него другая точка зрения на ядерную войну… И вообще, если даже сама Земля уцелеет, пыли будет выброшено в атмосферу столько, что на столетия исчезнет солнце. Наступят вечная ночь и вечная зима…

— Замерзать всё-таки приятнее, чем гореть, — убеждённо заметил Цвикк. — Между прочим, наша фирма приобрела и отель в Манаусе.

— А это зачем?

— Манаус привлекает все больше туристов — это первое. Второе — нашей здешней «гасиенде» нужен опорный пункт. Им и станет отель в Манаусе.

— Ну и голова — одни извилины. Не выдвинуть ли тебя в президенты?

— В американские? Не подойду… Во-первых, я реалист, во-вторых — пацифист…

Вечером прилетел из зоны Тибб Линстер. После ужина они собрались втроём в комнате Стива, и Цвикк ещё раз пересказал новости.

Тибб ограничился лаконичным замечанием, что теперь можно не торопиться с уничтожением зоны.

Стив поинтересовался, что слышно о Пэнки.

— Жив… — Цвикк осторожно сплюнул в пепельницу. — Но его возят в кресле. Паралич обеих ног.

— Чем же он занимается?

— Вы не поверите. — Цвикк усмехнулся. — Консультирует японских бизнесменов. Я читал недавно в газете «Американский банкир», что известный экономист мистер Алоиз Пэнки приглашён в качестве члена консультативного совета в один из токийских банков, кроме того, будет консультировать банки в Осаке и Нагасаки.

— Японцы не знают, что делать с деньгами, — скривился Стив.

— А что вы думаете, — Цвикк старательно раскуривал трубку, — у них сейчас денег больше, чем у кого-либо. В сейфах пятидесяти крупнейших банков наших финансовых воротил сосредоточены ценности примерно на две тысячи пятьсот миллиардов долларов. Так вот, четвёртой частью этой суммы распоряжаются четырнадцать японских банков.

— А мы? — спросил Стив. — То есть, я хотел сказать, американцы.

Цвикк глубоко затянулся, и его окутали клубы душистого голубоватого дыма.

— В иерархии банков Америка сейчас на пятом месте, после Японии, ФРГ, Франции и даже Англии. Если в долларах, в банках Японии — около шестисот тридцати миллиардов, в банках Соединённых Штатов — менее половины этой суммы.

— Странное соотношение. Почему?

— Очень просто. Японцы модернизировали промышленность, гораздо лучше работают. Не в пример лучше, чем американцы. И ещё не тратят столько денег на вооружения, сколько их тратит новый президент Соединённых Штатов. Это главное. Да-а…

— Но мне кажется, — не сдавался Стив, — никто и никогда не оспаривал, что Америка самая богатая страна.

— А я разве утверждаю противоположное?.. Я говорил о ценностях, сосредоточенных в банках. Вопрос о том, куда идут деньги — на ракеты, которые не продаются, или на товары, которые можно продать и надо продать. Я только что из Нью-Йорка. Его улицы забиты японскими «тойотами», «хондами», «датсунами», в магазинах — японская электроника. В Токио вы не увидите такого количества американских товаров… Деньги, когда их много, начинают жить собственной жизнью, приобретают особые свойства, даже особую «совесть». «Совесть» американских денег сейчас заключена в двух словах — антикоммунизм и милитаризм.

— У арабов есть пословица, — заметил Стив. — «Вглядывайся в последствия — это оплодотворяет ум».

— Как раз то, чего не делает новый президент, — вздохнул Цвикк, попыхивая трубкой. — Он рядится то в мантию антикоммунистического рыцаря-крестоносца, то в форму морского пехотинца, прущего напрямик, вопреки здравому смыслу.

— Однако шовинистическая эйфория налицо, — возразил Стив. — Воинственные призывы, десанты, угрозы, ведение переговоров с дубовой «позиции силы» — разве все это не возрождает ницшеанский миф вседозволенности, в своё время развеянный позором вьетнамской войны? Америка сильна и богата, поэтому вправе диктовать миру свой образ жизни и образ мыслей. Такое многим американцам начинает приятно щекотать нервы.

— Это одна сторона медали. Другая — явный рост антивоенных настроений, требования серьёзных переговоров с Москвой, демонстрации сторонников мира… Ситуация, конечно, сложная, но последнего слова американцы не сказали. Так же, как и западноевропейцы. Да-да…

Стив скептически усмехнулся:

— А они и не скажут. Не успеют. Ты забываешь, Мигуэль, о клапане безопасности. Он безотказен — парламентская система. В нужный момент средства массовой информации переориентируют острие массовых выступлений с истинных виновников — воротил большого бизнеса — на партию, стоящую у руля власти. Марионетки сменятся, а главное сохранится. Пар будет выпущен, а беды и опасности останутся, даже возрастут, потому что те, кто ушёл, успели сделать своё дело.

Цвикк приготовился возразить, но его опередил Тибб:

— Браво! Почти то же самое утверждают марксисты, критикуя парламентскую систему.

— Я далёк от марксизма, — возразил Стив. — Может, поэтому не вижу выхода?

— Выход — в победе разума. Разум создал цивилизацию. Он должен и сохранить её. Разве не к победе разума призывает Москва?

— Это слова, — скривился Стив, — покажи разум в действии, Тибб. Ты говоришь о Москве. Разве у них не столько же ядерных бомб, сколько у нас?

— А что им делать? У них, однако, хватило ума и мужества объявить миру, что первыми ядерное оружие не применят. А американцы?..

— Вот именно, — кивнул Цвикк. — А у некоторых американцев в ходу ковбойский девиз: «Прав тот, кто успеет выстрелить первым». То, что годилось для шерифа на Диком Западе в прошлом веке, не годится для президента страны в век атомный…

— По странной иронии судьбы, — заметил Тибб, — у небольшой и небогатой Америки в прошлом были президенты-великаны — Вашингтон, Линкольн, а потом — у огромной и богатой — президенты-карлики. Нелепо и смешно, но в этом ростки трагедии…

— И ещё какие! — Стив встал и принялся расхаживать по комнате. — Двадцать лет назад, когда мы начинали борьбу с ОТРАГом, он был для нас средоточием зла. Несмотря на наши ошибки, просчёты, потери, несмотря на то что сам ОТРАГ продолжает существовать, кое-чего мы добились… Заторможены, даже изменены многие начинания ОТРАГа, выведен из игры Пэнки… Все это было. — Стив вздохнул. — Но в целом мы охотились на зайцев, из которых, будь их хоть десять тысяч, не составишь одного слона. А теперь я не вижу выхода… И не потому, что рассыпалась база, на которой мы начинали, — «империя» Цезаря.

Выхода я не вижу потому, что, пока мы вели борьбу с ОТРАГом, возник другой ОТРАГ, неизмеримо более опасный для мира, для человечества. Раковая опухоль милитаризма проросла насквозь страну, в которой я родился. Ведь то, чем сейчас откровенно, зримо, даже с оттенком шовинистической гордости занимаются в Америке, принципиально не отличается от проводившихся в глубокой тайне дел ОТРАГа. Я начинаю думать, что и моя книга, когда появится на книжных прилавках, никого особенно не заинтересует. Я опоздал… То, что приоткрываю в Африке, сейчас открыто свершается в Америке. Даже если мои разоблачения принесут неприятности отдельным лицам, системы это не изменит. Распалась «империя» Цезаря, её место заняли другие корпорации, в недрах которых потенциального зла не меньше. Разве я не прав?

Цвикк промолчал, старательно раскуривая потухшую трубку. Ответил Тибб. Он решительно тряхнул головой:

— Нет… И я не думаю прекращать борьбу. Там, где самое трудное, где угрожающая неизвестность, там моё место. Там, где речь идёт о победе разума над безумием, там я найду для себя работу. Поэт Альфред Теннисон ещё в прошлом веке нашёл слова, которые стали для меня смыслом бытия: «Дерзать, искать, найти, но не сдаваться».

— Даже и после уничтожения УЛАКов?

— Даже и после этого, Стив. И я уверен — ты тоже не прекратишь борьбы…

Солнце зашло. Небо над горами окрасилось в нежнейшие, лимонно-алые тона. Закат ещё не успел погаснуть, как над головой, в синеватой черноте небесного свода, прорезались экваториальные созвездия. Цезарь и доктор Хионг продолжали молча прохаживаться вдоль ступенчатой каменной платформы главного монастырского храма. Райя, присев на каменную ступень, ещё тёплую после дневного зноя, глядела на них сверху. Быстро темнело. Жёлтое монашеское одеяние Хионга и белый саронг Цезаря едва различимыми пятнами скользили внизу, во мраке монастырского сада. Там в чёрной гуще деревьев и кустарников сотнями зеленоватых пунктиров искрились светлячки. «Словно звезды, — подумала Райя, — такие же, как наверху, но ускорившие бег». Она прислушалась. Было очень тихо. Изредка доносился скрип гравия под сандалиями Цезаря.

Почему они сегодня молчат? Райя уже привыкла, что по вечерам, когда спадал зной, они подолгу прохаживались внизу, тихо беседуя, иногда о чём-то споря вполголоса. Работа над древними рукописями, расшифровкой которых они занимались несколько лет, подходила к концу. Цезарь надеялся все закончить в этот приезд. Но они тут уже третий месяц, а о конце работы Цезарь давно не упоминает. Он замкнут и молчалив. Опять не хватает каких-то данных?

Райя встала. Неслышно ступая в темноте по тёплым каменным ступеням, спустилась в сад. Из мрака, прорезанного искрами светлячков, совсем близко вынырнули две фигуры.

— Это Райя, — прозвучал негромкий голос Цезаря. — Хорошо, что пришла к нам.

Доктор Хионг сложил ладони в буддийском приветствии:

— Славлю богиню, бодрствующую над миром.

Райя взяла Цезаря под руку и прислонилась головой к его плечу:

— Что-то случилось? Да? Я, кажется, догадываюсь…

— У текста, которым мы занимались с братом Хионгом, не оказалось конца… Он не дописан или оборван… В последних фрагментах, которые удалось понять, упомянут «оазис космической мудрости» в Гималаях.

— Остров Шамбала?

Цезарь взглянул на Хионга:

— Мы истолковали последнюю строку так: «оазис космической мудрости в мире безумства среди высочайших гор этой Земли» или «за высочайшими горами». Дальше несколько слов не расшифровывается и текст оборван, скорее всего, на середине предложения…

— Что же у вас получилось на нынешнем этапе?

— Нам так и не удалось подняться над уровнем легенд, Райя. Легенда о прилёте на Землю таинственных представителей «космических братьев». Ты о ней знаешь… Легенда о заложении «оазисов мудрости и нового знания». От неё можно протянуть нить к Атлантиде Платона — это уже домысел.

— И к Шамбале индийских и тибетских сказаний, — добавил доктор Хионг, — но и эта «нить» едва уловима и пунктирна.

— Разве «оазис мудрости и нового знания» это не Шамбала? — спросила Раня.

— Мы спорили с братом Хионгом несколько вечеров подряд, — сказал Цезарь. — Снова и снова возвращались к прочитанным текстам. Озарение пришло в споре… После уточнений перевода мне стало ясно, что прав брат Хионг. «Оазисы мудрости и нового знания» — их было несколько — не Шамбала. Шамбала, или её этическая и философская идея, появилась гораздо позднее.

— Из расшифрованной части текста следует, что «оазисы мудрости» создавали «космические братья». — Взгляд Хионга, устремлённый в небо, блуждал от одного созвездия к другому, словно отыскивая что-то. — Местоположение некоторых «оазисов» можно привязать к современной географии. Надёжно устанавливается Двуречье, долина Нила, юг Индостана, менее надёжно — какая-то земля или остров в Атлантическом океане. Доктор считает, — Хионг перевёл взгляд на Цезаря, — что это Атлантида. Но если текстам действительно десять — двенадцать тысяч лет — это конец последней ледниковой эпохи; тогда очертания суши могли сильно отличаться от современных…

— Насколько надёжна датировка? — спросила Райя.

— Определяли абсолютный возраст красок, которыми нанесён текст, — объяснил доктор Хионг. — Данные анализов позволяют утверждать, что текст наносился на материал десять — двенадцать тысяч лет назад. Таким образом, это древнейшая из известных рукописей. Шамбала тибетских текстов и индийских пуран — это последние тысячелетия. Интервал — около девяти тысяч лет. Индийские тексты вам известны, Райя. В тибетских тоже говорится о «посланцах Шамбалы», которые иногда приходят к людям, живут среди них, учат любви и мудрости, помогают на трудных перекрёстках истории…

— Может, и ты посланница Шамбалы? — шепнул Цезарь, касаясь губами волос Райи.

— В древней книге «Аватумсала Сутра» сказано: с появлением государств, началом войн истина и ложь смешались. — Взгляд Хионга был снова обращён к звёздам. — Чтобы спасти человечество от гибели, мудрецы создали тайную систему знаний. Эти знания хранят в Шамбале «великие учителя Гималаев». Через «посланцев Шамбалы» приобщают к ним избранных — тех, кто прошёл школу гуманности… Согласно тибетским текстам шестисотлетней давности, из Шамбалы в конце каждого века выходит призыв к миру и спокойствию. Ныне он необходим более чем когда-либо…

— О Шамбале написано много, — Цезарь задумчиво покачивал головой, — но она была и остаётся одной из величайших загадок на протяжении нескольких тысячелетий. Сохранность древнего текста позволила надеяться на его полноту, а он оборвался в самом интересном месте — наиболее важном для понимания сути. С какой целью и для кого текст составлен? Земное ли происхождение у Шамбалы индийских и тибетских текстов? Загадки остались, и едва ли теперь их удастся разгадать. Для меня, — Цезарь печально усмехнулся, — это неудача более серьёзная, чем крах «империи».

— Разве можно сравнивать, Цезарь! — В голосе Райи прозвучал упрёк. — Разве все эти годы «империя» не была невыносимой тяжестью для тебя! Я возношу хвалы богам, что все позади.

— А меня угнетает мысль, что наша программа осталась невыполненной. И виноват только я…

— Позвольте не согласиться с вами, доктор, — мягко сказал Хионг. — Чувство вины — благородное чувство воспитанного человека. Не анализируют своих поступков и не переживают за их последствия лишь нравственные невежды. От этого один шаг до вседозволенности, которая ныне угрожает всем… Ваше истинное призвание — поиск утерянного и ещё непознанного…

— Спасибо, доктор Хионг. — Голос Цезаря дрогнул. — Вы слишком добры. Я не заслуживаю такой доброты, но… хотел бы продолжать наш с вами поиск… Мы снова возвратимся сюда, вместе с Райей, спустя некоторое время. А теперь нам придётся уехать… «Мир страстей и несправедливостей» снова призывает…

Райя вздрогнула.

— Ты получил плохие известия?

— Нет, всего-навсего — приглашение в Новый Орлеан.

В Канди, просматривая корреспонденцию, присланную в его отсутствие, Цезарь обнаружил большой конверт. Внутри оказалась книга. На глянцевой обложке элегантный джентльмен с чёрной свастикой вместо лица заносил над земным шаром большой двуручный меч. На титульном листе резко выделялось заглавие: «Мафия V» и размашистый автограф по диагонали: «Цезарю — Дон-Кихот».

Дата под автографом была десятидневной давности. Следующая страница содержала текст «От издательства», набранный крупным шрифтом:

«С фотокопиями документов, использованных автором, желающие могут ознакомиться в издательстве. Фотокопии могут быть также высланы почтой по получении заказа и перечислении издательству 13 долларов. Оригиналы документов хранятся в банке, название и адрес которого издательству известны. В случае необходимости, с согласия издательства и автора, с оригиналами могут быть ознакомлены официальные представители ООН, государственных и судебных органов».

Далее следовали адрес издательства в Лиме, телефоны, номер банковского счета.

Покусывая пальцы, Цезарь листал книгу: «Предисловие» — несколько страниц убористого текста. На каждой странице — Мир… Мир… Необходимость сохранить его… порог самоуничтожения цивилизации… всеобщее разоружение без альтернативы… Предисловие подписал профессор, доктор, почётный член — следовало перечисление национальных академий и научных обществ — Карлос де Эспиноза.