В самых наружных слоях литосферы все это, вместе взятое, явилось причиной образования тех месторождений полезных ископаемых, до которых человек сумел добраться и богатства которых дали человечеству все, чем оно сейчас владеет. Глубже — за порогом нынешнего знания ~ начинается великое неведомое. Перед ним даже писатели-фантасты бессильны… Там, на глубине, возможно все — от космического холода до звёздных температур, от плотно упакованных атомов металлизированных газов с деформированными электронными оболочками до природного термоядерного котла, запрограммированного и отрегулированного на миллиарды лет самой природой или каким-то высшим разумом…

Стив почувствовал лёгкое головокружение и счёл необходимым уточнить:

— Хотите сказать, профессор, что мы с вами живём на природной термоядерной бомбе замедленного действия?

— Я не исключаю подобной возможности, — холодно заключил Шарк, — хотя прямых доказательств у меня пока нет. Может быть, через несколько лет появятся и они.

— Значит, косвенные всё-таки существуют?

— Пожалуй… В Тихом океане… Но это особый разговор, а мы с вами уклонились от темы. К тому лее время, которым я сегодня располагаю, почти исчерпано.

— Итак, ваш единственный реальный аргумент, профессор, эти камни? — Стив указал на картонные коробки с кимберлитами.

— Неужели вам мало?!

— Я доложу о результатах нашей встречи главе фирмы и совету директоров, — сказал Стив, поднимаясь. — Не даю сейчас никаких конкретных обещаний, но предполагаю, что фирма или один из её филиалов заинтересуются вашим предложением. Ответ вы получите в течение месяца.

— Каким способом? Я категорически возражаю против корреспонденции открытым текстом, а развлекаться шифрованием у меня нет времени.

— Ответом явится чек на часть требуемой вами суммы. Затем вам придётся приехать для оформления договора.

— Куда? — нахмурился Шарк.

— Пока не знаю. Может быть, в Нью-Йорк или… на один из атоллов в Тихом океане… Или куда-нибудь ещё. Это решит Цезарь Фигуранкайн.

Шарк нахмурился ещё сильнее, но ничего не сказал.

Стив поклонился, и Шарк ответил ему молчаливым поклоном. Они расстались, так и не подав друг другу руки.

Экономка в розовом свитере и клетчатом переднике молча проводила Стива до калитки сада. В её взгляде по-прежнему таился испуг. Садясь в шикарный директорский «кадиллак», Стив успел заметить, что женщина не ушла и наблюдает за ним в приоткрытую калитку.

Только вернувшись вечером к себе в «Савой» после несколько затянувшейся встречи с директором-распорядителем лондонского банка — сначала в его кабинете, потом в ресторане отеля «Амбассадор», — Стив вспомнил про свёрток, оставленный в сейфе банка, странный ночной разговор в тунисском аэропорту и «дядю Хоакина», который должен был разыскать его в Лондоне. Пока «дядя Хоакин» не отзывался. Стив на всякий случай позвонил вниз портье. Нет, никакой корреспонденции для него не было, и никто его не спрашивал. Это было странно…

Стив не допускал мысли, чтобы мафия, избравшая его своим посредником, могла потерять след… Может, кому-то пришло в голову подарить ему драгоценности? Стив опять подумал о Цезаре… Впрочем, и это казалось почти невероятным. Что же теперь предпринять?.. Дела в Лондоне закончены. Дальнейшая задержка не входила в план.

Можно, конечно, бросив в очередной раз вызов судьбе, побродить в эти вечерние часы по извилистым уличкам Сохо, где притоны развлечений служили излюбленным местом встреч для всякого сброда.

Стив покосился на уже приготовленную кровать, манившую белизной накрахмаленных простынь. За последние двое суток спал он всего несколько часов в самолёте. Нет, определённо, ночная прогулка по Сохо сейчас не для него. Испытывая некую долю вины перед неведомым «дядей Хоакином», Стив решил все отложить до завтра. Он быстро разделся, нырнул в постель и через минуту уже спал крепким сном хорошо потрудившегося человека с чистой душой и спокойной совестью.

Утро не принесло ничего нового. Позавтракав у себя в номере, Стив позвонил в лондонское агентство «Панам». Приятный женский голос сообщил ему, что ближайший рейс на Рио вечером. Самолёт «Панам» летит через Рабат и прибудет в Рио-де-Жанейро завтра в восемь утра по местному времени.

«Если господину это неудобно, „Панам“ может предложить…»

Нет, Стива это вполне устраивало. Он заказал билет на вечерний рейс. День предстоял свободный, и Стив решил провести время до ленча в Национальной галерее — не столько ради поклонения шедеврам живописи и скульптуры, хранящимся там, сколько для того, чтобы поразмышлять в тишине на досуге.

Путь от «Савоя» до Трафальгарской площади Стив прошёл пешком с тайной мыслью о «дяде Хоакине», который, может быть, ищет его. Однако ни на Странде, ни возле Национальной галереи никто его не зацепил.

Прежде чем пройти внутрь, Стив постоял немного на ступеньках у главного входа. Весеннее солнце приятно пригревало, просвечивая сквозь дымку утреннего тумана, дети резвились на площади у фонтанов, лазали по бронзовым львам, стерегущим колонну Нельсона. Тоненькая девушка в джинсах — этот пройдоха Бен Джонс не ошибся, его новоковбойские штаны сделали бешеную карьеру — продавала фиалки. Стив купил маленький букетик фиалок и вложил в верхний карман пиджака. От фиалок исходили едва ощутимый тонкий аромат и какая-то удивительная свежесть, напомнившие Стиву Мэй и их утренние часы в Сиди-Бу-Саид. Мэй очень любила фиалки и по утрам в Сиди-Бу-Саид прикалывала букетик фиалок к волосам, ещё влажным после морского купания. Сегодня она уже должна быть в Москве…

Стив вдруг ощутил на себе чей-то взгляд и обернулся. Длинноволосый молодой парень с бледным угреватым лицом покуривал возле одной из колонн, наблюдая за ним. Взгляды их встретились, и парень подмигнул Стиву. Может быть, весть от «дяди Хоакина»? Но оказалось, что парень всего-навсего торгует наркотиками. Услышав отказ Стива, он потерял к нему всякий интерес и удалился.

Стив неторопливо прошёл под высокие своды Национальной галереи. В торжественной тишине просторных залов посетителей было ещё мало. Он медленно направился через анфиладу западного крыла, иногда задерживаясь перед знакомыми полотнами. У него не было никакого определённого плана. Заложив руки за спину, он просто двигался вперёд, куда указывали стрелки, отдавшись течению своих мыслей. Даже встречи с хорошо известными ему картинами не прерывали хода размышлений. Он останавливался, глядел на знакомое полотно великого мастера, снова впитывая и как бы закрепляя зрительной памятью краски и образы, и… продолжал думать. Он словно плыл в двух параллельных измерениях. В одном были Тинторетто, Рафаэль, Тициан, Гойя, Эль Греко, Тернер, в другом — Мэй, Цезарь, замыслы ОТРАГа, профессор Шарк с его кимберлитами, «дядя Хоакин», верный Тео, который решился, наконец, связать свою судьбу с судьбой Стива и сейчас дожидается его в Рио-де-Жанейро…

Рембрандтовский «Пир Валтасара» заставил Стива задержаться дольше. Здесь оба измерения как бы сомкнулись. Глядя на эту картину-предостережение, Стив вспомнил, как они с Цезарем впервые появились в «змеиной норе» — на африканском полигоне ОТРАГа. Это было лет пять тому назад. Позиция Цезаря в качестве нового главы «империи» уже была тогда достаточно упрочена. Тем не менее, оба они сходили с самолёта на базе «Z» — в святая святых «змеиной норы» — не без внутреннего трепета. Встретил их новый административный директор полигона немец Фридрих Вайст — высокий, спортивного вида мужчина, с красивым надменным лицом и холодными голубыми глазами. На вид ему было лет пятьдесят, но, вероятно, он был значительно старше. Отличная выправка выдавала кадрового военного. Кандидатура Вайста на весьма ответственный пост административного директора была предложена Пэнки, который усиленно добивался её утверждения. Вайст работал на африканском полигоне ОТРАГа с момента его возникновения сначала инженером, потом начальником конструкторского отдела. По словам Пэнки, он был крупным специалистом в области ракетостроения. Фридрих Вайст встретил Цезаря очень вежливо, с соблюдением ритуала, полагающегося верховному боссу и главе «империи», но без подобострастия, которое отличало немцев, работающих на полигоне.

Несколько недель они втроём объезжали африканские владения ОТРАГа. Это было действительно целое государство — более ста тысяч километров саванны и джунглей. Границы охранялись специальными военизированными подразделениями. Большинство аборигенов было выселено. Оставлены лишь те, кто мог работать на заводах или в сфере обслуживания. Всюду царили образцовый порядок и железная дисциплина. Европейцы — среди них преобладали немцы — жили в коттеджах, сгруппированных в небольшие посёлки. Африканцы — отдельно, в барачных городках-общежитиях, входы и выходы из которых контролировались. Бетонные дороги и целая сеть небольших аэродромов обеспечивали надёжную связь между «секциями» и «отделами» полигона.

Они побывали и на ракетодроме, где производились испытания и запуски ракет-носителей для «метеорологических исследований». Стиву тогда вначале показалось, что сообщения о размахе работ ОТРАГа, которые время от времени появлялись в американской и европейской прессе, сильно преувеличены. Ни о какой подготовке и тем более об испытаниях крупных баллистических и «крылатых» ракет речь пока не шла. Вайст упомянул о трех ближайших задачах, поставленных Генеральным наблюдательным советом ОТРАГа ещё тогда, когда Цезарь Фигуранкайн-старший являлся его председателем.

Первая — добиться оформления аренды всей территории полигона государственным договором между ОТРАГом и Республикой Конго. Заключение этого договора сроком на двадцать пять — пятьдесят лет по ряду причин пока откладывалось.

Вторая задача — резко повысить доходы ОТРАГа за счёт продажи лицензий на изобретения, главным образом в области военной техники и технологии, а также за счёт продажи современного вооружения. Несколько опытных заводов уже выпускали усовершенствованное стрелковое оружие, пулемёты, реактивные миномёты, скорострельные пушки малого калибра и ракеты класса «земля — воздух». Заканчивался монтаж оборудования на крупном, полностью автоматизированном заводе для производства многих видов оружия и боеприпасов.

Большую часть необходимого сырья поставляли Конго, Северная Родезия и ЮАР, и они же фигурировали в числе главных партнёров по сбыту готовой продукции.

Третья задача заключалась в том, чтобы к концу семидесятых годов создать в глубине африканского континента мощный военно-технический центр, способный нейтрализовать волны национально-освободительного движения в Экваториальной и Южной Африке и контролировать источники стратегического сырья всего этого региона.

— Успешное решение поставленных перед нами задач, — заключил тогда с холодной усмешкой Вайст, — разумеется, несовместимо с какой-либо оглаской. Поэтому мы предпочитаем конспирацию и не допускаем на свою территорию журналистов. Ну а те, кто… сочувствует нам и поддерживает нас, например, в вашей стране, глубокоуважаемый босс, и в некоторых других странах цивилизованного мира, знают о нас все… или почти все.

«Все… или почти все» — эти слова Вайста прочно осели в памяти Стива. Все или почти все показал им тогда Вайст? Ответить на этот вопрос было нелегко, тем более что Вайст без колебаний выполнял все пожелания Цезаря и Стива и, казалось, откровенно отвечал на их вопросы.

Поездка завершилась превосходно организованным сафари. Цезарь тогда убил своего первого в жизни льва, а Вайст — огромного носорога. Стив не убил ничего, будучи озабочен лишь тем, чтобы самому с Цезарем не превратиться в «дичь». К счастью, все обошлось благополучно, и после сафари, нагруженные охотничьими трофеями, они возвратились на базу «Z».

Перед их отлётом на Цейлон, который Цезарь избрал себе постоянным местом пребывания, Вайст устроил большой прощальный банкет. На него была приглашена вся верхушка ОТРАГа вместе с жёнами. Более двухсот человек разместились за накрытыми столами, поставленными разомкнутой трапецией. Почётные места у вершины трапеции были отведены для Цезаря, Вайста с женой и Стива. Справа и слева строго по рангам разместились директора, вице-директора, главные инженеры и инженеры отделов, секций и служб и их супруги, сверкающие бриллиантами и жемчугами. У Стива зарябило в глазах. Ещё никогда в жизни ему не приходилось видеть одновременно такого количества золота и драгоценных камней. Однако, присмотревшись, он разглядел не только драгоценности. Смокинги мужчин были украшены рядами орденских планок, у многих в петлицах поблёскивали ордена. Это были преимущественно высшие награды бывшего фашистского рейха.

После первых официальных тостов жена Вайста торжественно вручила Цезарю в качестве памятного сувенира от преданных ему сотрудников полигона платиновый перстень с большим алмазом. Стив получил золотой перстень с алмазом поменьше. Цезарь произнёс прочувствованную речь, упомянул о высокой миссии всех присутствующих и закончил тостом за здоровье прекрасных дам, которые не убоялись трудностей и героически последовали за мужьями в глубь чёрного континента. Потом было много аплодисментов, новые тосты, приветственные возгласы на английском, французском и немецком языках. Дамы помоложе подходили с бокалами к Цезарю и целовались с ним. Какая-то брюнетка средних лет чокнулась со Стивом и, обняв его за шею, шепнула, что её муж, вице-директор, — фамилию Стив не расслышал — сегодня вечером улетает в Европу. На что Стив меланхолически ответил, что и он, к сожалению, улетает тоже. Брюнетка рассмеялась, показав красивые зубы, и отошла, покачивая бёдрами.

Пробки шампанского выстреливали все чаще, голоса звучали громче… В зале, несмотря на кондиционеры, стало душно. Многие мужчины распустили галстуки и даже расстегнули вороты рубашек. Вокруг слышалась преимущественно немецкая речь, тосты стали грубовато-откровенными. Стив заметил, что Вайст обеспокоенно завертел головой. Однако общество уже становилось неуправляемым… Кто-то, несмотря на протесты соседей, распахнул окна. Стало ещё жарче. Влажная духота и выпитое вино быстро довершили дело. Перед Стивом словно приподнимался занавес, который до этого мгновения ещё скрывал истинные дела, чаяния и цели служителей ОТРАГа. Теперь все вокруг говорили только по-немецки, и главным образом, о реванше и мести. О мести за проигранную войну, за «поруганную великую Германию», о мести за возлюбленного «фюрера». О мести всем — и русским, и полякам, и французам, и итальянцам, и чехам… О мести и коммунистам, и либералам. Это повторяли и мужчины, и женщины. Повторяли с животной злобой в глазах.

— Дайте срок, создадим тут такое оружие, перед которым водородная бомба американцев покажется детской игрушкой, — захлёбываясь собственными словами, твердил седой краснолицый немец за столом справа.

— Тут, в африканских тропиках, мы сами себе хозяева, как некогда в нашем рейхе, — вторили ему слева.

— За реванш, господа! — кричал кто-то в дальнем конце стола и тянул руку с бокалом. — За очищение планеты огнём и кровью от всякой скверны и нечисти. Ну же!

— Господа, господа, — повысил голос Вайст. — Успокойтесь! Успокойтесь, коллега Шварц. Вы, кажется, пьяны.

— Тост за реванш! Ну же! — надрывался в ответ Шварц.

— Выведите его, — приказал Вайст официантам, — Господа, тише, я прошу вас…

Он попытался стучать вилкой по хрустальному графину, но его уже никто не слушал.

Десятки рук тянулись вверх с бокалами и десятки пьяных глоток орали: «За реванш!»

Фридрих Вайст сидел бледный, сжав тонкие губы. Стив глянул на Цезаря. Тот поймал взгляд и, наклонившись, бросил сквозь зубы:

— Пир Валтасара! Мерзавцы!

Стив тряхнул головой, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания. Теперь он стоял перед рембрандтовским «Валтасаром»… Некоторое время он напряжённо вглядывался в мрачную оргию на полотне. Огненные слова предостережения… Цезарь, видимо, хорошо знал эту картину. Он тоже решился тогда предостеречь… То был отчаянный риск. Но риск оправдал себя. Иначе они с Цезарем едва ли вышли бы оттуда живыми…

Пьяная оргия достигла апогея, когда кто-то вдруг затянул «Deutschland, Deutschland ьber alles…» Слова тотчас подхватили. Мгновение спустя все вокруг — и мужчины, и женщины — стоя исступлённо выкрикивали их.

Вайст тоже поднялся. Он стоял, опираясь ладонями о край стола, но не разжимал губ. Глаза его были устремлены куда-то поверх беснующихся собутыльников.

И тут Шварц, которого официанты так и не смогли вывести, начал продираться к центральному столу, вопя:

— Прочь с американцами! Да здравствует фюрер Вайст!

Стив нащупал под мышкой рукоятку пистолета, прикидывая, скольких он успеет уложить, прежде чем ему самому разнесут череп.

Пение начало сменяться зловещим рыком, но в этот момент Цезарь встал и, подняв хрустальный графин с соком манго, трахнул им о крышку стола. Брызнули осколки хрусталя и жёлтые струи манго. Те, кто был поблизости, отпрянули. Испуганно взвизгнули женщины.

Не давая никому опомниться, Цезарь громко и очень грубо выругался по-немецки.

В зале наступила пронзительная тишина. Все взгляды были устремлены на Цезаря. Но выражение их быстро менялось: ярость, заносчивость, злоба, презрение уступали место испугу, смущению, униженному подобострастию.

— Прошу прощения у дам за всё, что тут произошло, — холодно сказал Цезарь после короткого молчания. — Виноваты, конечно, африканская жара и… забывчивость некоторых присутствующих. Забывчивость, повторяю… Они забыли, что находятся на службе у Соединённых Штатов Америки, то есть конкретно у меня. А забывать этого не следует, даже в молитвах ваших… Даже перепившись как свиньи. Ибо, — он предостерегающе поднял руку, — над каждым есть Высший Судия. Шварц, вы, кажется, числились тут инженером?

— Инженером, — испуганно подтвердил сразу протрезвевший Шварц.

— Понижаю вас в должности до техника. Прощайте, господа. Надеюсь, этот маленький инцидент не помешает вам выполнять свои обязанности так же честно, прилежно и ретиво, как и раньше. Проводите нас, Вайст!

В сопровождении Вайста они направились к выходу. Нестройный шорох голосов: «Извините, босс», «Счастливого пути, босс» — не рассеял подозрений Стива… Он позволил себе расслабиться только в самолёте.

Прощаясь с Цезарем у трапа, Вайст с высоко поднятой головой объявил, что готов тотчас же подать рапорт об отставке.

— Чепуха, — сказал Цезарь, похлопав его по плечу. — Чепуха, Фридрих! Только держите крепче в руках весь этот… — он сделал продолжительную паузу, — словом, ваших коллег. Кстати, что с Люцем? Где он сейчас?

— Мне… неизвестно… — ответил Вайст, опуская глаза.

— Что ж, удачи вам! — заключил Цезарь, входя на трап. — Прощайте, Фридрих, и помните, что все дальнейшее зависит только от вас.

— А ты заставил его призадуматься, — заметил Стив, когда их самолёт оторвался от земли. — Смотри, он все ещё стоит там, где мы его оставили.

Цезарь бросил взгляд в окно салона. На освещённой прожекторами бетонной площадке неподвижно застыла знакомая фигура в чёрном.

— В решающий момент он будет с нами, — сказал Цезарь, откидываясь в кресле.

Стив с сомнением покачал головой.

Потом они с Цезарем не один раз вспоминали свой первый визит в «змеиную нору» и перипетии прощального банкета. Цезарь утверждал, что вспышка носила случайный характер и никем не управлялась. Стив не разделял его убеждённости. Впрочем, они без труда сошлись на том, что в дальнейшем подобные визиты следует осуществлять лишь в сопровождении надёжного эскорта…

Бросив прощальный взгляд на «Пир Валтасара», Стив направился дальше. Посетителей в залах музея заметно прибавилось. В некоторых помещениях уже расположились группы учащихся, которые пришли вместе со своими педагогами. Возле большого аллегорического полотна Рубенса «Минерва помогает Миру остановить Марса» стояла такая масса экскурсантов, что Стив не стал задерживаться и прошёл в следующий зал. Там людей было поменьше. У окна совсем молоденькая девушка, почти девочка, в белой блузке и замшевой мини-юбке, присев с этюдником на подоконник, быстро набрасывала что-то. Стив подумал, что она копирует один из пейзажей фламандской школы, которые висели на стенах зала. Однако, глянув ей через плечо, увидел слегка шаржированные зарисовки посетителей. Более того, в одной из зарисовок он без труда узнал себя. Художница, видимо, подглядела его и успела нарисовать, когда он стоял перед «Пиром Валтасара».

Заметив, что Стив рассматривает её рисунки, девушка нахмурилась и захлопнула этюдник.

— Между прочим, подглядывать некрасиво, — вызывающе объявила она и встала.

— Конечно, — согласился Стив, — так же, как и рисовать шаржи на незнакомых людей.

— И совсем не шаржи, — возразила она живо. — Я ищу типажи для своих кукол.

— Для кукол?

— Да. Мне дали задание оформить кукольный спектакль. Я стажируюсь на телевидении.

— А для какого типажа пригожусь я?

Она удивлённо взглянула на него и вдруг густо покраснела.

— О-о, извините. Я не сразу узнала. Это вы так ужасно долго торчали перед «Пиром Валтасара»… Я не удержалась и нарисовала.

— Можно посмотреть?

— Конечно… Но это беглый набросок. Извините…

Она раскрыла этюдник.

— По-моему, тут слишком большие уши и нос длинноват, — заметил Стив, внимательно разглядывая рисунок. — И эта ужасная лысина. Неужели она так заметна? — Он с сомнением потрогал свой затылок. — Кажется, там ещё есть волосы. И неужели я так сутулюсь?

— Сейчас нет, — объявила она, окидывая его оценивающим взглядом. — Но там у картины вы показались мне старше. Вообще-то вы выглядите ничего, но я рисовала вас с мыслью о дяде Хоакине.

— О ком, о ком? — Стиву показалось, что он ослышался.

— Дядя Хоакин… Помните «Los Pueblos»[5] Асорина? Мы это инсценируем. Дядя Хоакин должен быть высокий, как вы, худощавый, сутулый, с худым, аскетическим лицом. Потом, у него будут немного оттопыренные уши и длинный, тонкий, хрящеватый нос. Брови, нос и лоб я, пожалуй, возьму от вас. И ваши немного запавшие щеки. Молено даже взять и подбородок. Мне, в общем-то, нравится ваше лицо. Вы производите впечатление довольно смелого и решительного человека. Дядя Хоакин тоже был таким, когда был помоложе…

Она вдруг замолчала, быстро переводя взгляд со Стива на свой рисунок и снова на Стива.

Он тоже молчал, испытующе разглядывая её. У неё были очень светлые, коротко остриженные волосы, свежее овальное личико с чуть вздёрнутым носом и яркие пухлые губы.

Вдруг она рассмеялась и захлопнула этюдник:

— Так, значит, вам не нравится рисунок?

— Нет, почему же, в общем, неплохо… — он все ещё продолжал сомневаться, — но…

— А хотите нарисую вас сейчас таким, какой вы есть… То есть каким вижу вас… — поправилась она.

— Нарисуйте.

Некоторое время она серьёзно и очень внимательно разглядывала его.

Стив отметил про себя, что её большие, зеленовато-серые, необыкновенной ясности глаза удивительно красивы.

— Нет, так ничего не получится, — сказала она, покачав головой, — идите к какой-нибудь картине и смотрите. И думайте обязательно о ней, как перед «Пиром Валтасара».

— А там я думал о картине?

— Может быть, и нет… Но о чём-то очень важном и своем… Понимаете — своём, сокровенном. Когда человек об этом думает, он становится самим собой.

— Сейчас я, значит, думал не о том? — попытался уточнить Стив.

Она весело рассмеялась:

— Сейчас, конечно, нет.

— А что здесь заслуживает внимания?

Она закусила губы и на мгновение задумалась.

— Мне, например, очень нравится «Зимний пейзаж» в углу, неизвестного автора. Это семнадцатый век. Вот там.

Она указала небольшую картину в массивной золочёной раме.

Стив подошёл к пейзажу. Картина действительно была хороша. Художник изобразил снегопад при низком вечернем солнце. Крупные хлопья снега, казалось, медленно опадали в неподвижном воздухе, а за ними проглядывал весёлый фламандский городок с разноцветными домиками и вереницы конькобежцев на голубоватом льду замёрзшего канала.

Стиву вдруг вспомнилось детство, проведённое в маленьком городке Спокан в штате Вашингтон. Когда-то и он вот так же носился по льду возле старой водяной мельницы. Потом один из местных дельцов переоборудовал мельницу в кафе-бар… А теперь в Спокане собираются устроить очередную всемирную выставку, посвящённую охране окружающей среды…

— Спасибо, — крикнула молоденькая художница, — вы можете очень хорошо позировать. Вот вы такой, по-моему.

Она протянула ему этюдник.

Стив внимательно разглядывал рисунок, сделанный в очень лаконичной манере — всего несколькими резкими штрихами фломастера.

— Кажется, теперь вы переоценили меня, — заметил он с оттенком сомнения.

Она засмеялась и покачала светлой головкой:

— Не знаю… Я разглядела вас таким. Кстати, кто вы в действительности?

Стив назвал себя.

— Вы англичанин?

— Нет, американец.

Это её, видимо, удивило. Прищурившись, она принялась снова разглядывать его.

— Между прочим, вы не очень похожи на американца, — объявила она наконец. — Больше на англичанина или скандинава.

— Спасибо.

— Не за что! А ваша профессия?

— Бизнесмен.

— Ну знаете! — Она обиженно надула пухлые губки. — Некрасиво так врать. Знала — не стала бы вас рисовать.

— Послушайте, — возмутился Стив. — Это же безобразие. Устраиваете мне форменный допрос и не хотите ничему верить.

Продолжая сурово глядеть на неё, он поднял вверх два пальца:

— Клянусь, что говорил правду, одну правду, чистую правду.

— Но другую руку при этом надо класть на Библию, — назидательно сказала она.

Оба рассмеялись.

— Ладно уж, так и быть, поверю. Мне, в общем-то, всё равно, но вы действительно не похожи на американского бизнесмена.

— Почему же?

— Они не ходят в Национальную галерею.

— Я бизнесмен особый, — сказал Стив, стараясь придать лицу таинственное выражение.

— Какой же?

— Спекуляция крадеными драгоценностями и предметами искусства: полотна старых мастеров, античные статуи, старинные иконы.

Она без колебаний приняла игру — поднялась на носки и шёпотом спросила:

— Значит, здесь на разведке?

Стив кивнул.

— И чего завтра недосчитаются?

— Пока не решил.

— Может быть, «Пир Валтасара»?

— Ну нет… Скорее уж, этот пейзаж неизвестного художника.

Она захлопала в ладоши:

— Я тоже выбрала бы его. Бьюсь об заклад — глядя на этот пейзаж, вы вспомнили своё детство.

Стива удивила её проницательность.

— Вы англичанка?

— А вот и не угадали. Я из Дании. Конечно, не угадали потому, что упомянула про заклад. Этому я научилась от подруг в колледже.

— Как вас зовут?

— Инге… Инге Рюйе. Мой отец был немцем, мать — датчанка. Ещё что-нибудь вас интересует?

— Представьте, что да, — кивнул Стив. — Но сейчас время ленча. Предлагаю съесть его вместе где-нибудь поблизости А заодно продолжим наш разговор.

Кажется, она заколебалась.

— Идёмте, — настаивал Стив. — Тем более, что через несколько часов я улетаю далеко и надолго.

— Это куда же?

— В Бразилию.

— Тогда пошли.

За ленчем он уже знал о ней почти все. Она окончила школу искусств в одном из колледжей Оксфорда. Мечтала о работе художника в каком-нибудь детском издательстве. А пока занималась куклами на телевидении. Ей девятнадцать лет, и её друг — оператор телевидения — сейчас в командировке в Австралии.

— Они снимают фильм об аборигенах где-то на краю пустыни, — рассказывала она, доедая мороженое с клубничным джемом. — Майкл даже не может позвонить оттуда. Только шлёт телеграммы.

— Ты собираешься выйти за него замуж, Инге?

— Ещё не решила. Парень он неплохой, но… — По её оживлённому лицу вдруг пробежала тень, и она замолчала.

— Ну а как же всё-таки с дядей Хоакином? — спросил Стив, испытующе поглядывая на неё.

— При чем тут дядя Хоакин? — искренне удивилась Инге.

— Он меня весьма интересует.

— Почему бы?

— Это довольно сложная история…

— Расскажи.

— А он поправился? Как его здоровье?

Инге весело расхохоталась.

— Да он и не болел совсем. Ты что, забыл? Он слепой.

— Как слепой?

— Так слепой. Таким его придумал Асорин. И у нас он будет слепым.

— Нельзя ли всё-таки мне с ним повидаться?

— Пожалуйста. Останься в Лондоне ещё на месяц и увидишь его… по телевидению.

— Иначе нельзя?

— А ты чудак, — заметила Инге, очень серьёзно глядя на Стива широко раскрытыми глазами. — Дался тебе этот дядя Хоакин. Зачем он тебе нужен?

— У нас с ним деловые отношения.

— Понимаю. — Она кивнула. — Краденые драгоценности?

— Послушай, — возмутился Стив. — Сколько времени ты собираешься меня дурачить?

— И не думаю. Ты меня разыгрываешь.

— Я — тебя?

— Конечно. И это становится скучным.

— Отлично! Оставим дядю Хоакина в покое.

— И краденые драгоценности тоже?

— Их тоже. Что мы будем делать теперь?

— Мне надо ехать на телевидение.

— Уже сейчас? — разочарованно протянул Стив.

— Я и так опаздываю.

— И не увижу тебя больше?

— Наверно, нет, хотя, — она на мгновение задумалась, — хочешь, провожу тебя?

— Конечно, — кивнул Стив, чувствуя, что его сомнения снова возвращаются.

— Когда твой рейс?

Стив сказал.

— Значит, приеду к десяти вечера. Буду ждать в регистрационном зале «Панам». Чао!

— Подожди. Оставь хотя бы твой телефон.

— Потом, — крикнула она, убегая. — Я приду обязательно. Чао!

Мысль о подозрительном дяде Хоакине из Лондонского телевидения не покидала Стива всю вторую половину дня. Неужели только совпадение? Или вечерняя встреча с Инге Рюйе в аэропорту Хитроу обернётся новым приключением?.. Может быть, всё-таки следовало изъять свёрток из банковского сейфа и захватить с собой? В обоих случаях риск был велик, и Стив решил оставить драгоценности в сейфе. В конце концов, должно же быть у него какое-то обеспечение… Или его невидимая охрана потеряла его след? Пи в Тунисе, ни в Лондоне он не улавливал признаков её существования. Раньше они чем-то себя выдавали. Не могли же они превратиться в настоящих невидимок.