Они смогут послать первую экспедицию не раньше будущего года… И, это говорю тебе я — космонавт первого класса Николай Строгов, они не рискнут на атмосферную разведку. Они стали чертовски осторожными после тех катастроф в горных районах Луны… Вот ты второй месяц морочишь мне голову полетами на малых ракетах. А где гарантия, что атмосферные ракеты не исчезнут бесследно вместе с людьми, как исчезали наши автоматические станции, как исчезли перед этим ракеты-зонды, запущенные с Земли? Ведь мы не знаем, что происходит там, в этом непроницаемом тумане…
— В атмосферной ракете полетит пилот. Не автомат, работающий по заданной программе, а живой человек… Если потребуется принять какое-то особое решение…
— Ты можешь просто не успеть… Посмотри сюда, — Строгов провел пальцем по экрану локатора, — эти обрывки спиралей — области таких ураганов, рядом с которыми земные тайфуны — майский бриз. Если они пронизывают всю толщу венерианской атмосферы, тебя закрутит, как бумажный кораблик в водовороте, и разобьет о поверхность планеты. А ты говоришь — "особое решение"… Да если бы только ураганы… Что мы знаем об условиях атмосферного полета?
— Кое-что мы все-таки выяснили, а кое о чем догадываемся… Догадываемся, что высокие температуры, фиксированные с Земли, — это, в основном, эффект ионосферы; догадываемся по движениям облачного слоя, что планета вращается, и довольно быстро; догадываемся, что под облаками не только суша, но и океаны…
— И что там временами бывает жарковато, — проворчал начальник экспедиции, вставая из-за пульта управления.
— Быть может… Но пора начать проверку догадок, чтобы привезти на Землю не только подтверждение «земной» гипотезы Тумова.
— Повтори-ка всю программу локации, — сказал начальник, — повтори на предельной мощности излучателя. Тебя сменит Коро, а после его вахты посоветуемся…
Они собрались в центральном салоне межпланетного корабля-лаборатории первого из кораблей этого класса, запущенного с людьми в сторону Венеры. Их было четверо. Четверо, впервые совершивших межпланетный перелет такой дальности.
Теперь они кружили по экваториальной орбите на высоте трех с половиной тысяч километров над морем облаков, окутывающих планету. Каждые пять часов — новый виток. Этих витков уже тысячи. За массивными терранитовыми стенами «Землянина» — тьма и холод космоса. Тьма густо утыкана застывшими искрами звезд. Самая яркая голубая звезда — Земля. До нее сто миллионов километров. С каждым земным днем это расстояние увеличивается. Земля и Венера удаляются друг от друга. Через два земных месяца планеты снова начнут сближаться. Тогда «Землянин» отправится в обратный путь. В их распоряжении еще два месяца…
— Это и много, и ужасно мало, — говорит планетолог Коро Ференц, покачивая головой. — Я согласен с Ларом — пора начинать разведочные полеты на атмосферных ракетах.
Коро — самый молодой участник экспедиции; он на несколько месяцев моложе Лара. В день старта «Землянина» Коро исполнилось двадцать шесть лет. Двадцать пять из них он провел в родном Будапеште, а год — на Международной обсерватории «Луна-центральная» в море Ясности. Блестящая диссертация о природе лунных морей открыла Коро путь к участию в Первой венерианской экспедиции.
— Теперь ваше мнение? — начальник экспедиции Николай Петрович Строгов, хмурясь, переводит испытующий взгляд на кибернетика и физика Станислава Порецкого — главного навигатора экспедиции. В непосредственном ведении Порецкого находится вся сложнейшая электронно-вычислительная аппаратура «Землянина».
Порецкий долго молчит, подперев сплетенными пальцами подбородок. Его узкое худощавое лицо неподвижно. Глаза устремлены в иллюминатор. Строгов тоже глядит в иллюминатор. В блестящем металлическом кольце непроглядный мрак: «Землянин» летит сейчас над ночным полушарием Венеры.
— Я много раз анализировал характер ионосферных возмущений, — говорит наконец Порецкий. — В них периодически должны возникать «окна». Понимаете, все-таки не исключен пропуск ослабленных сигналов с наших автоматических станций или с ракет-зондов, запущенных в минувшем году. Надо во что бы то ни стало попытаться поймать эти сигналы…
— Значит… — возмущенно перебивает Лар.
Строгов резко оборачивается, и Лар умолкает.
— Коллега Ларион извинит меня, — покусывая тонкие губы, продолжает Порецкий. — Понимаете, я не против атмосферных полетов… Но поспешность… Если бы удалось получить хоть какие-то параметры приповерхностных условий, полеты атмосферных ракет стали бы более целенаправленными, конкретными, необходимыми и… так сказать…
— Менее опасными, — подсказал Строгов. — Ясно… Двое — за, и двое пока против… Тебе придется еще потерпеть, Лар.
— Пока вы не поймаете нужных «параметров», не так ли? — Лар с трудом сдерживал закипавший гнев. — В который раз одно и то же. Ждать… Ждать… Столько сил, энергии, средств, мечты вложено в нашу экспедицию, а мы, простите меня, ведем себя, как… — Лар махнул рукой и отвернулся.
— Я очень понимаю ваше нетерпение, Лар, — снова начал Порецкий, обменявшись взглядом со Строговым. — Вас, как геолога, прежде всего интересуют каменные формации там внизу. Мы не имеем о них никакого представления. Четких отражений от поверхности планеты получить пока не удалось… Сквозь «окна» в ионосфере мы можем поймать такие отражения. Надо искать «окна». Поэтому я имею сделать одно предложение. Можно?
— Разумеется, — закивал массивной квадратной головой Строгов, разумеется, выкладывай, профессор.
— Сегодня утром я закончил один расчет. Получается, что ионосфера, за пределами которой мы кружим, слоиста. Примерно в тысяче — тысяче двухстах километрах под нами должна существовать зона ослабленной ионизации. Предлагаю перевести «Землянина» на круговую орбиту внутрь этой зоны…
Строгов нахмурился, начал постукивать пальцами в полированную поверхность стола.
— Ниже, непосредственно под нами, окажется зона очень высокой ионизации, — спокойно продолжал Порецкий. — Скорее всего, она представляет собой единый слой, простирающийся до высоты семисот — восьмисот километров над поверхностью планеты. Сквозь окна в нижнем слое легче поймать сигналы автоматических станций, тем более, что их будет отражать к нам верхний ионосферный слой. Сейчас можно рассчитывать только на те сигналы, которые пройдут сквозь оба слоя ионизированного газа. На нижней орбите вероятность получения сигналов резко возрастет, а опасность проникающей радиации увеличится незначительно.
— Радиация для «Землянина» не проблема, — заметил Строгов. — Некоторое время мы могли бы кружить в ионосфере максимальной плотности. Хуже другое: «нырнув» в ионосферу, мы окончательно потеряем связь с Землей.
— Зато не надо будет уделять столько внимания солнечной активности, быстро сказал Коро Ференц. — Верхний слой ионосферы защитит в случае солнечных вспышек. А для связи с Землей всегда можно выйти на более высокую орбиту.
— М-да… — протянул Строгов. — Все это, конечно, так, хотя может оказаться и не совсем так. Дай-ка твои расчеты, — повернулся он к Порецкому, — подумаю… Погружение «Землянина» в глубь ионосферной оболочки не предусмотрено программой. Конечно, оно возможно… Нам запрещено вводить корабль в облачную атмосферу… Если промежуточный слой расположен значительно выше… В конце концов, мы в любой момент можем возвратиться на нашу теперешнюю орбиту.
Прошло еще трое суток, трое земных суток, отмеренных атомными часами «Землянина». По-прежнему велись наблюдения, сменялись вахты у пульта управления. Наконец за обедом, на который собирался весь экипаж, включая и вахтенного, Строгов объявил, что «Землянин» меняет орбиту.
— Мы с Порецким уточнили расчеты, — покашляв, пояснил Строгов. Попробуем опуститься на полторы тысячи километров к нижней границе промежуточного слоя. Облачная атмосфера окажется в двух тысячах километров под нами. С новой орбиты повторим всю программу зондажа…
— Но атмосферные ракеты… — начал Лар.
— Вот тогда и решим, что делать с атмосферными ракетами, — спокойно перебил Строгов. — Прошу приготовиться к изменению орбиты. Двигатели корабля будут включены через сорок минут.
Полулежа в стартовом кресле, Лар не отрываясь глядит на экран. Непосредственное наблюдение сейчас невозможно. Иллюминаторы кабин закрыты броневыми шторами. Строгов мастерски ведет корабль. Перегрузки почти не ощутимы. Лишь легкая вибрация звуконепроницаемых стенок кабины выдает работу двигателей. По гигантской спирали «Землянин» постепенно приближается к поверхности планеты.
Если продолжать скручивать эту спираль, корабль войдет в молочно-белый туман, окутывающий планету, и через несколько минут глазам путешественников откроются картины неведомого инопланетного мира. Что скрывает белая пелена? Каменистые пустыни, иссеченные гигантскими трещинами, из которых багровыми змеями ползут вулканические пары и смешиваются с низко нависающим покровом облаков? Или гигантские горные цепи, усаженные дымящими вулканами? Или заросли фантастических растений на бескрайних болотах, дышащих ядовитыми испарениями?
Ответ будет получен не сегодня и не завтра… Скручивание спирали скоро прекратится: «Землянин» снова ляжет на круговую орбиту над серебристым морем тумана, и потекут дни осточертевших "экспериментов издалека", осторожного ощупывания неведомого.
Разумеется, Строгов великолепный пилот космических трасс. За его спиной многие месяцы полетов, сотни миллионов километров, десятки посадок на Луну. Но эта его нерешительность, эта безграничная осторожность, твердое убеждение, что новое можно собирать лишь по зернышку… Он не признает риска… А ведь рассказывают, что когда-то и он рисковал. И еще как! Этим и прославился в молодости… В молодости! Ему и теперь немногим больше сорока. Но на «Землянине» он старше всех.
Слышен негромкий звонок — знак, что маневрирование подходит к концу. Лар невольно поворачивает голову в сторону переговорного динамика. И действительно, из динамика тотчас же доносится хрипловатый голос Строгова:
— Выключаю двигатели. Приступить к выполнению распорядка дня через пять минут после стабилизации гравитационного поля. Внимание, включается искусственное гравитационное поле.
Почти осязаемые волны тяжести бегут сквозь отяжелевшее тело. Ноги наливаются свинцом, потом вдруг словно исчезают; кровь в висках начинает стучать, появляется знакомое ощущение раскачивания на гигантских качелях. Раскачавшись, качели начинают замедлять свои взлеты и падения и наконец останавливаются… Лар открывает глаза. Зеленая лампочка индикатора искусственной гравитации светит, не мигая, мягким ровным светом. Лар осторожно поднимает руку. Ощущение тяжести возвратилось. На этот раз Строгову удалось стабилизировать поле удивительно быстро. Еще пять минут и можно встать и задвинуть стартовое кресло в стену кабины. Теперь они не скоро изменят орбиту. Все надо начинать сначала…
НА НИЗКОЙ ОРБИТЕ
Удивительная штука — время! Иногда, словно подхваченное неведомым порывом, оно вдруг устремляется вперед с непостижимой быстротой; не успеваешь отсчитывать часы, дни, недели, некогда осуществлять задуманное; десятки незавершенных дел наваливаются, как перегрузки в ускоряющем бег космическом корабле. Но бывает и так, что время словно останавливается… Тогда дни, во всем похожие один на другой, тянутся с медлительностью улитки. Они неотличимы друг от друга, заполнены одними и теми же движениями, словами, встречами, поступками, даже мыслями.
Все плотно упаковано в распорядок дня, утвержденный еще там… на Земле.
Распорядок — святая святых их жизни на орбите. Восемь часов принудительного сна; специальный индикатор следит, спишь ли ты в действительности и сколько раз повернулся за ночь. А «утром» бесстрастный совет-приказ: принять снотворное на следующую «ночь». Завтрак, дежурство, обед всем экипажем. Одни и те же обрывки фраз:
— …Интенсивность ионизации заметно меняется.
— Да, но «окна»… Где они?
— Нет, сигналов не поймал.
— У меня тоже — ничего.
— Просто любопытно, что происходит с нашими автоматическими станциями?
— Проклятый туман!
— Послушайте, этот консервированный компот осточертел! Неужели нельзя найти что-нибудь другое?..
После обеда — "вечерняя вахта": чуть слышно попискивают самописцы, бегут на экранах зеленоватые кривые. Их знакомый облик вызывает неистребимый позыв зевоты. Ионосфера словно издевается, отражая атаки приборов: непробиваемый невидимый щит, повисший над океаном белого тумана. Вчера, сегодня, завтра — отражения от нижнего ионосферного слоя… И тишина — слепая, мертвая тишина на всех диапазонах, на которых должны работать автоматические станции, заброшенные с «Землянина». Даже по записям в журналах наблюдений не отличить дни один от другого. Сколько времени они кружат так на этой орбите — неделю, месяц, годы?
Сидя у пульта управления, Лар рассеянно листает журнал. До конца вахты еще час. А потом?.. Смотреть микрофильмы, читать? Опять слушать музыку? Снова до одурения спорить с Коро? Ведь не за этим же он летел… В двух тысячах километров мир неведомый, с миллионами загадок! Это час с небольшим на атмосферной ракете. Всего один час!.. А они кружат над этими облаками уже несколько месяцев, драгоценных месяцев, которые могли быть заполнены потрясающими открытиями… В конце концов, и Порецкий и Коро Ференц кое-что уже сделали, даже немало; но его, Лара, работа внизу, под этим янтарным туманом…
Как он радовался, что летит, и вот что получилось! Даже на Луне удалось бы сделать больше, особенно если состоялась экспедиция в западную часть лунных Апеннин…
И все Строгов!.. Любой другой начальник экспедиции давно сам предложил бы использовать атмосферные ракеты. А этот все выжидает. Чего? Чуда?.. Ведь они уже убедились, что ионосфера непроницаема, что разрывы в облачном слое не возникают.
Лар раздраженно захлопывает журнал; смотрит на большой центральный экран, постоянно обращенный к Венере. Желтовато-перламутровый отблеск планеты, ослабленный мощными светофильтрами, заметно пульсирует. В двух тысячах километрах под терранитовым диском «Землянина» в наружном слое облаков струи тумана находятся в неустанном движении, свиваются в гигантские спирали, сходятся и расходятся, поднимаются грибоподобными шапками, напоминающими скопление кучевых облаков Земли, и уходят куда-то на глубину в открывающиеся темные воронки. Бесконечный круговорот неведомой, чужой и враждебной атмосферы. Конечно, маленькой разведочной ракетке «Землянина» придется нелегко в тисках чудовищных ураганов. И все-таки атмосферный полет необходим. Разве не в нем главная цель экспедиции?
Бесшумно открылась дверь. Вошли Строгов и Коро. В ответ на вопросительный взгляд начальника Лар пожимает плечами.
— В спектре атмосферы не уловил изменений? — помолчав, спрашивает Строгов.
Лар молча протягивает пачку спектрограмм.
Строгов внимательно рассматривает спектрограммы, потом передает их Коро.
— Тут, кажется, ничего нового, — задумчиво говорит Строгов, глядя на центральный экран. — Углекислота, вода, немного азота и водорода, как всегда, гелий и аргон. Все по-старому…
— Вот, — Коро быстро откладывает одну из спектрограмм. — Здесь тоже. И здесь…
Строгов склоняется над спектрограммами, разглядывает их, покусывая губы.
— Верно, — говорит он наконец. — И здесь тоже. Ты, брат, прозевал, обращается он к Лару, похлопывая его по плечу. — Во вчерашних спектрограммах Коро обнаружил признаки озона. И в сегодняшних они, оказывается, есть. Вот видишь? Ионизированный кислород… А ведь это, быть может, жизнь. Жизнь… — повторяет он и снова смотрит на центральный экран.
Но экран уже потемнел, быстро наплывает покров густой непроглядной тени. «Землянин» снова, уже в который раз, пересек линию терминатора.
— Как же с атмосферной разведкой? — Лар старается говорить безразличным тоном, но в голосе вдруг появляется противная хрипота, и пальцы начинают слегка дрожать.
Строгов задумчиво катает хлебный шарик по гладкой пластмассовой поверхности обеденного стола и молчит.
Неожиданно вмешивается Порецкий:
— Если скорость движения облаков растет с глубиной, атмосферный полет на наших ракетах, пожалуй, неосуществим: ракету закружит и разобьет о поверхность планеты. Я начинаю приходить к выводу, что для атмосферной разведки мы недостаточно вооружены…
— Другими словами, вы предлагаете отказаться от выполнения главного пункта программы "Землянина"? — спрашивает Лар, сжимая под столом кулаки.
— Я не берусь сформулировать окончательное мнение, — мягко говорит Порецкий, не глядя на Лара, — но вы должны согласиться, что опасность исключительно велика.
— Любая первая разведка опасна. Любой первый полет — это риск. Мы все рискуем с момента старта…
— Разумеется, однако риск не должен выходить за пределы здравого смысла.
— А вы слышали, профессор, что во время последней войны люди закрывали грудью амбразуры вражеских укреплений? Это был уже не риск в пределах здравого смысла, а…
— Я допускаю возникновение ситуации, когда человек вправе принести себя в жертву ради общей цели. Но в данном случае аналогия не кажется удачной. Никто не требует от нас штурма любой ценой. Самое главное условие возвращение экспедиции, всех ее участников. Мы — ученые и должны поступать разумно…
Лар гневно встряхивает головой.
— Простите, я… я перестаю понимать ситуацию… Николай Петрович, обращается Лар к Строгову, — я настаиваю на обсуждении вопроса об атмосферной разведке. В нашем распоряжении остается чуть больше месяца. Мы кружили без конца на верхней орбите, теперь все повторяется на нижней… Время уходит…
Строгов перестал катать хлебные шарики и, чуть прищурившись, слушает Лара. Где-то в глубине его глаз притаилась усмешка. Лар сбивается и умолкает.
В салоне «Землянина» наступает тишина.
— Пожалуй, буду собирать со стола, — говорит Коро, ни к кому не обращаясь.
— Постой-ка, — Строгов откинулся в кресле и, подперев массивной ладонью квадратную с проседью голову, обвел всех задумчивым взглядом: — Вот ты, Лар, говоришь — обсуждать. А что обсуждать? И так все ясно. Ты готов очертя голову нырнуть в этот взбесившийся туман, мы со Станиславом считаем атмосферные полеты с людьми преждевременными. В подобной ситуации, независимо от мнения Коро, "ученый совет экспедиции" большинством голосов выскажется против атмосферного полета… Против — в данный момент… Но кое-что может измениться. Месяц — это, брат ты мой, такой срок в космической экспедиции! Могу тебе напомнить, если ты забыл, что два года назад за месяц, всего за один месяц, наши заокеанские коллеги угробили три ракеты с людьми в лунных Апеннинах. Вот цена неоправданного риска. Четырнадцать жизней, и каких! Там был мой приятель Джек Мэффи, — Строгов тяжело вздохнул. — Вот так, душа моя.
— Надо изучить особенности циркуляции атмосферы, — сказал Порецкий. Выяснить хотя бы самые общие закономерности, чтобы во время разведочного полета войти в туман с "попутным ветром", и, конечно, не в момент максимальной турбуленции…
— Здесь, как и на Земле, должны быть свои "ревущие сороковые" и свои "зоны затишья", — кивнул Строгов. — Попробуем отыскать их, чтобы совершить первый полет не при тайфуне, а хотя бы при урагане средней силы. Конечно, хорошо бы сделать один-два разведочных полета, но определенно я ничего не могу обещать. Ничего!.. Однако атмосферные ракеты можно подготовить. Приведем их, так сказать, в полную боевую готовность. И посмотрим… Время у нас есть. С этой стороны пока все в порядке… Хуже другое: погрузившись в ионосферу, мы потеряли связь с Землей. Хоть мы и предупредили наши следящие станции, все равно они беспокоятся и ждут сигналов. Об этом тоже нельзя забывать…
Прошло еще несколько дней. Две атмосферные ракеты из четырех были подготовлены к полетам. На них погрузили аварийные запасы воды, пищи и кислорода, все механизмы тщательно отрегулировали и проверили. Теперь можно нажать кнопку… Откроется выводной шлюз — и ракета сама выскользнет наружу и будет продолжать полет в нескольких десятках метров от огромного диска «Землянина». И вот тогда, если включить двигатели…
Достаточно спуститься в нижний отсек, надеть полетный скафандр, нажать кнопку двери, ведущей в ракетную камеру, и… через полтора-два часа полета ракета достигнет поверхности планеты.
Лар часто думал об этом. Он не сомневался, что первый полет предстоит совершить ему, может быть, вместе с Коро. Во время тренировок на Земле, а потом на окололунной орбите именно они с Коро отрабатывали технику пилотирования маленьких атмосферных ракет. Эти ракетки оказались надежными и легко управляемыми. Они превосходно вели себя и в безвоздушном пространстве, и в плотной земной атмосфере. Лар десятки раз стартовал на них с большой стационарной базы — обсерватории «Ц-3», неподвижно висящей над Северным полюсом Земли. Обычно он нырял во мрак ночного полушария и, проникнув в плотные слои атмосферы, переводил ракету в горизонтальный полет на высоте десяти-двенадцати километров над земной поверхностью. Он видел внизу огни городов и поселков, сигнальные вспышки далеких аэродромов и ракетодромов, светлые пунктиры стартующих межконтинентальных самолетов-ракет. А однажды с высоты двадцати километров ему даже довелось наблюдать извержение одного из камчатских вулканов…
В арктическом секторе разрешали приближаться к поверхности на четыре-пять километров. Лару особенно запомнился последний полет, завершивший тренировки на околоземной орбите. Он вылетел с «Ц-3» один, в направлении Северного полюса Земли. На высоте десяти километров ракета вошла в плотные облака. Непроницаемая тьма вокруг. Быстро приближается поверхность Земли: семь километров, шесть, пять. Лар переводит ракету в горизонтальный полет. Теперь курс на юг…
Видимость — ноль. Лар явственно ощущает стремительные порывы ветра. Вибрируют педали и рули ручного управления. Тьма… В ушах позывные «Ц-3» и далекая перекличка полярных станций. Проплыли на экране зеленоватые контуры занесенного снегом Шпицбергена.
В иллюминаторах по-прежнему ни зги. Ураган усиливается. Трудно удерживать рули управления. На экране — бесконечные поля торосов. И вдруг — легкое сотрясение корабля, всплеск неяркого света в иллюминаторах. Тучи разом исчезают, словно обрезанные гигантским ножом. Впереди — освещенная луной ледяная равнина и далекие огни Северной Норвегии…
Лар оглянулся. Тучи, сквозь которые он только что пролетел, громоздились исполинской стеной. Освещенные луной, они казались неподвижными, но он-то хорошо знал, что творилось там внутри…
Туманная оболочка венерианской атмосферы даже издали не кажется неподвижной. Что ждет того, кто первым погрузится в нее?
Но что бы ни ждало, он полетит. Кто-то должен быть первым. А путь открытий всегда нелегок и порой опасен. Впрочем, Лар уверен в атмосферных ракетах «Землянина», уверен и в самом себе. Не боязнь, а лишь нетерпеливое ожидание встречи с неведомым томит его и мешает спать в часы, отведенные для отдыха. И еще — гнетущая тревога…
Она появилась два дня назад, после разговора с Коро…
Венгр продолжает изучать спектральный состав облачного слоя планеты. Этот состав во многом загадочен; кроме известных газов, Коро удалось уловить в атмосфере Венеры присутствие каких-то странных веществ, которые он назвал "обломками молекул".
Коро считает, что это «обрывки» углеводородных цепочек, неустойчивые в нормальных условиях. Как они могли очутиться в верхних слоях венерианской атмосферы?
— Мне вначале пришло в голову, — говорил Коро, показывая Лару спектрограммы, — что эти странные углеводороды возникают в верхних слоях атмосферы под воздействием ультрафиолетового излучения солнца. Потом я понял, что это невозможно. Это именно «обломки» гораздо более сложных соединений. Вероятно, они образуются в глубине облачного слоя, может быть, у самой поверхности планеты. Понимаешь, там происходят какие-то взрывы… Сила взрывов так велика, что их продукты уносит в верхние слои атмосферы. Тут они окончательно разрушаются. Поэтому их не удается наблюдать длительное время…
— Что же это могут быть за взрывы? — осторожно поинтересовался Лар.
— Ну, например, мгновенное возгорание, мгновенная вспышка громадных порций вещества, сходного с земной нефтью…
Лар недоверчиво покачал головой:
— Еще одна гипотеза…
— Разумеется, гипотеза, — подтвердил Коро, — но если окажется, что она имеет под собой основание… Ты же понимаешь… Атмосферные полеты…
— Отрогов знает? — быстро спросил Лар.
— Я еще не сказал ему… Надо повторить наблюдения… Мне и самому все это кажется очень странным, но другого объяснения пока не могу придумать… Однако атмосферные полеты…
— Послушай, Коро, — взволнованно перебил Лар. — Остается двадцать пять дней до возвращения. Ты знаешь отношение Строгова… Сейчас он, кажется, готов согласиться на атмосферную разведку. Но если рассказать ему это, он снова начнет колебаться. Оставшиеся дни уйдут на проверку твоих предположений, время будет безвозвратно упущено. Предположения могут не подтвердиться, а атмосферную разведку мы не успеем осуществить. Нам придется лететь обратно, так и не заглянув под облачный покров. Это же совершенно невозможно… И еще одно: подобную гипотезу проще всего подтвердить или опровергнуть именно путем атмосферной разведки на малой ракете. Ведь, может быть, эти твои «взрывы» не, так уж катастрофичны…
— Что ты предлагаешь? — нахмурился Коро.
— Не говори пока Строгову о своем открытии, ну, об этих обрывках углеводородных цепочек, или как там ты их называешь. Иначе… Мы лишимся последних шансов.
— Разумеется, если бы я был уверен, что не ошибаюсь, я… я не смог бы согласиться с тобой, Лар, — тихо сказал Коро. — Но пока я совсем не уверен. Это лишь предположение, даже не гипотеза. Буду продолжать наблюдения и поступлю так, как ты просишь. Но если появятся новые данные более определенные, я тотчас же поставлю в известность шефа. Это слишком серьезно…
Четвертый день все свободное от сна и вахты время Коро проводит над спектрограммами — старыми и теми, которые непрерывно поступают. В ответ на встревоженные взгляды Лара он лишь чуть заметно покачивает головой. Ничего… Пока ничего… А что будет завтра?
Строгов молчит, выслушивая краткие сообщения вахтенных. Он явно избегает Лара и старается не оставаться с ним наедине.
"Итак, лишь две недели до возвращения, — думает Лар. — Всего две недели. В любой момент Строгов может увести «Землянина» на более далекую стартовую орбиту. Потом обратный путь; — и снова Земля… Земля!.. Конечно, все они истосковались по ней за долгие месяцы пребывания в тесных кабинах корабля. Бесконечный путь, бесконечное кружение по орбите. Ворохи спектрограмм, фотографий, графиков, километры перфорированных лент, сотни исписанных страниц в журналах наблюдений, десятки километров магнитных записей… И ни одного образца пород неведомой планеты, ни одной пробы газов ее атмосферы, ни одного разведочного полета… Утренняя звезда Земли, Планета Туманов, останется такой же загадочной, какой была и раньше. Другие приподнимут покров ее тайн, более решительные, более смелые, более настойчивые…
Конечно, это счастье — вернуться. Выйти на волю из металлических внутренностей корабля, полной грудью вдохнуть воздух земных полей, почувствовать на лице порывы земного ветра, ощутить тепло земного солнца, тепло дружеских рук. И снова встречать закаты и восходы на морском берегу, слушать шорох волн, накатывающихся на обточенную гальку и… мечтать о новых полетах. А когда солнце зайдет и заблестит в темнеющем небе яркая вечерняя звезда, думать о том, что вот совсем недавно ты побывал вблизи нее…
Но во всех этих мечтах, думах, воспоминаниях незримо и неотступно будет присутствовать укор… Ты был так близко и не смог, не сумел! И для тебя, как для тех, кто смотрит на нее из безмерной дали, она осталась загадкой… Планета Туманов… Неужели там, в этих облаках, лишь хаос, мрак, смерть? Не может этого быть!..
Конечно, их полет — первая разведка. Конечно, они пионеры новых трасс. Кое-что им удалось. Возможно, их даже назовут героями. А укор останется. На всю жизнь! Ты был так близко — и ты не дерзнул…
Но если все-таки в последний момент Строгов разрешит атмосферный полет? Разумеется, так просто — не вернуться из клубящегося котла туч, в котором Коро почудились какие-то чудовищные вспышки — взрывы. Кануть в эту колеблющуюся пелену и, может быть, навсегда исчезнуть в ней, как исчезли бесследно беспилотные ракеты?..
Лар откидывается в кресле и закрывает рукой глаза.
Круговорот одних и тех же мыслей… Одних и тех же в течение бесконечных месяцев.
"Нет, нет… Не может этого быть… И потом… Если даже атмосферная ракета «Землянина» не вернется, если Планета Туманов станет могилой для ее пилота, разве этот пилот не испытает величайшего, ни с чем не сравнимого счастья первооткрывателя, особенно если он успеет передать «Землянину» то, что разглядит и поймет?
Конечно, лететь надо, надо, надо, — думает Лар. — И я готов, я хочу это сделать, я это сделаю без промедления в любой момент".
У входа в кабину управления корабля Лар встретил Строгова. Что-то в выражении лица начальника заставило Лара насторожиться. Неужели Строгов взволнован? Он — и взволнован… Невероятно! Лар в упор глянул в глаза шефа. Строгов выдержал взгляд, на лице его появилась улыбка, но где-то в глубине глаз Лар прочитал сомнение, тревогу и даже нерешительность.
— Идешь сменять Коро? — Строгов явно не торопился уступить дорогу в узком коридоре.
— Да.
— Постой-ка! Коро останется на вторую вахту.
— Почему?
— Сам захотел. И потом…
— Что еще?
— Видишь ли, Лар… Ты не раз напоминал об атмосферном полете…
Лар весь напрягся, но нашел в себе силу небрежно кивнуть в ответ:
— Разумеется… Ведь это важнейший пункт нашей программы…
— Ну, не совсем, мой мальчик. Однако… Видишь ли, Порецкий тщательно изучил структуру наружных: слоев атмосферы. Есть одно поле в средних широтах со сравнительно спокойным движением облаков. Я не хочу сказать, что там штиль, но резких турбуленций не наблюдается уже много дней. Мы с ним посоветовались и решили… То есть нет, мы ничего не решали, но мы подумали, что если идти на риск атмосферной разведки, то только там. Это не приказ, Лар, и даже не совет… Я ничего не могу тебе посоветовать. Но если хочешь, ты можешь совершить там полет… Разумеется, в верхних слоях, не уходя глубоко в этот проклятый туман. Ты взял бы пробы газов, попытался зондировать облачный слой…
