– Так и есть, герр старший инспектор – уникальный случай, – дежурный на мгновение замялся. – И еще одно… корабль идет на автомате, вроде мертвого, но сканеры показывают нагрузку в бортовой сети и… присутствие на борту живых организмов.

– И что вас не устраивает, Фриц? – Краузе покинул жилой сектор и вошел в лифт, который должен был доставить старшего инспектора прямиком в карантинный сектор.

– Десять лет… – Найдер коротко откашлялся и продолжил, как и раньше подчеркнуто бодро и деловито: – Все устраивает, герр старший инспектор! Полагаю, на борту есть живые… люди.

– Ваша пауза мне понравилась, – Альфред рассмеялся. – Но я вас понимаю. После десяти лет скитания за пределами пространства и времени прилетел этакий «Летучий германец», а на борту еще и кто-то живой. Есть над чем задуматься. Опергруппа готова?

– Так точно, герр старший инспектор!

– Прикажите транспортной службе оптимизировать маршрут и скорость движения моего лифта, я хочу прибыть к шлюзу первым.

– Да, герр старший инспектор, поправка уже введена.

В шлюзе Альфред действительно оказался раньше опергруппы, отряда оцепления и экспертов, спасибо продуманной транспортной сети (название «лифты» было скорее данью моде, на самом деле небольшие капсулы-экспрессы перемещали пассажиров и вертикально, и в плоскости уровней-этажей космического города), но все-таки один человек сумел его опередить.

Увидев шефа, Краузе едва сумел скрыть гримасу досады. Там, где появлялся герр Штраух, работа шла к черту. Шеф Десятого карантинного отдела ГСП ненавидел всех и вся, и не стеснялся демонстрировать это при каждом удобном случае. Подчиненные в его присутствии начинали нервничать, ошибаться и спотыкаться на ровном месте. Поговаривали, что Штраух не всегда был таким гнусным злыднем, когда-то он вроде бы командовал целым отделом в дальней разведке и вел себя почти прилично, но за какие-то секретные прегрешения его из разведки пнули, и теперь он срывал обиду на новых подчиненных. В принципе, Краузе его понимал: быть фигурой в элите и вдруг съехать сразу на несколько ступенек вниз, в карантинщики, практически на самое дно! Обидно, конечно. Но подчиненные тут при чем?

Узнать ответ можно было только у самого Штрауха. В теории. На практике ему лучше было не задавать вообще никаких вопросов и ни в чем не перечить. А еще лучше – не попадаться на глаза. Именно по этой причине Альфред скис, едва увидел грузную фигуру шефа перед шлюзовыми воротами.

К немалому удивлению Альфреда, герр Штраух встретил подчиненного не традиционным испепеляющим взглядом, а чем-то вроде дружеской ухмылки. В поросячьих глазках шефа все равно отражалось презрение к такому ничтожеству, как старший инспектор карантинного сектора, а тонкие губы, почти незаметные на фоне складок тройного подбородка, кривились, добавляя к презрению порцию отвращения, но то, что Штраух не орал, а просто разглядывал Краузе, будто впервые увидел, можно было считать добрым знаком.

До Альфреда вдруг дошло. Причина лояльного отношения шефа крылась за титановыми створками шлюза. Бывшим разведчиком Штраухом овладел охотничий азарт, и он готов был пойти на что угодно, даже на рукопожатие с чертом, лишь бы на время вернуться в милую сердцу атмосферу встречи с непознанным, погрузиться в иллюзию своей прежней работы.

– Хайль Айзен, герр Штраух, – Альфред вытянулся перед шефом в струнку.

– Оставьте, – тот поморщился, но не преминул окинуть Альфреда цепким взглядом, чуть задержав его на подбородке инспектора.

Видимо, муха-бритва все-таки не выслуживалась, и Краузе поспешил ее прогнать, но мысли Штрауха сейчас полностью занимал «Летучий германец», и комиссар заставил себя не делать замечаний по поводу плохого внешнего вида подчиненного.

– Согласно инструкции… – начал было Альфред, но шеф его снова прервал.

– Я не должен присутствовать, – пробасил Штраух, – но поскольку вы впервые принимаете терпящее бедствие судно, я решил… проинспектировать.

Все-таки он вел себя необычно. Пустился в объяснения. И перед кем, перед каким-то навозным червем, карантинным инспектором. Что делает с людьми страсть! Пусть и не к фройляйн, а только к работе, но это настоящая страсть. Альфред даже отчасти зауважал шефа. Тот был редкой скотиной, но его преданность любимому делу заслуживала уважения.

Штраух понял, что допустил оплошность и замолчал. Краузе почему-то почувствовал себя виноватым и втянул голову в плечи, будто в ожидании подзатыльника. Ситуацию разрешил сигнал открытия шлюза, заглушивший другой сигнал – звонок прибывшего гросс-лифта. Однако створки транспорта открылись быстрее шлюзовых, и к моменту, когда система разрешила подняться на борт карантинного корабля, площадка была заполнена народом.

Краузе немного расслабился. В коллективе он чувствовал себя увереннее. Коллектив же, наоборот, напрягся, увидев Штрауха, и этот момент сыграл Альфреду на руку. На фоне заторможенных подчиненных он выглядел просто орлом: бодрым, инициативным, деловитым. Как раз таким, каким должен быть старший инспектор под строгим взглядом шефа отдела.

Альфред распределил обязанности между членами оперативной группы, раздал приказы оцеплению и экспертам, принял рапорт от командира абордажной команды и легко вспорхнул на палубу «судна-призрака». Ну точно, орел!

Угрюмо сопящий шеф поднялся на борт последним, но что самое удивительное, за все время осмотра он ни разу не вмешался в дела опергруппы и не дал ни одного совета экспертам. Что с ним творится, Альфред не мог и предположить. Просто подменили человека.

– Шлюзы открываются стандартными кодами Юнкера, – прервал размышления Альфреда командир абордажников Hauptmann ^[4] Кригер. – Как и сигнал радиомаяка, коды устарели лет на десять, но пока в ходу.

– Неудивительно, учитывая, что он десять лет болтался в гипере, – Краузе и десантник вошли в ходовую рубку. – Вы обнаружили подтверждение?

– Чего? А-а, срока, да, обнаружили. В бортовом навигаторе есть запись о прыжке. Они ушли из-под обстрела кораблей армии Воронцова, прыгнули через портал Ганимед-4 и вышли через Плутон-3… спустя десять лет. Но главное не в этом, герр старший инспектор…

– Позвольте угадаю, – перебил его Альфред. – Воздух? На борту относительно свежий воздух, не так ли, капитан?

– Так точно. Прошу взглянуть на общую схему судна. Мы обнаружили три действующих отсека: силовой-два, в нем расположены установки жизнеобеспечения, холодильный и самый малый – жилой. В силовом отсеке на последнем издыхании трудится энергоблок – запаса топлива осталось на неделю-две. В холодильнике три десятка трупов – лежат не меньше года по бортовому времени. Некоторые с признаками насильственной смерти. Но самое главное – в жилом: мужчина, женщина и ребенок. Крайне измотаны, но живы!

– Очень интересно, – Краузе развернулся на каблуках. – Где этот отсек? Ведите, капитан.

– Прошу сюда, – Кригер экономным жестом указал на нужный выход из рубки. – По документам – все члены экипажа и пассажиры граждане Юнкера, но…

– Есть сомнения?

– Это ваша миссия, герр старший инспектор, не хочу показаться дилетантом, сующим нос в чужие дела, – капитан покачал головой. – Но мне показалось, что женщина даже внешне не соответствует стандарту расовой чистоты. Слишком широкие скулы, форма глаз, мочек ушей, волнистые рыжие волосы, фигура… Больше всего она похожа на славянку.

– На Юнкере нет жестких ограничений, – Альфред пожал плечами. – Я имел дело с несколькими торговыми представителями, которые не получили бы наш «аусвайс» даже за очень крупный вступительный взнос.

– В этом главная слабость планетарных провинций Великого Порядка, – десантник с сожалением вздохнул. – Низкий расовый ценз вследствие слабого развития евгеники и плохая идеологическая подготовка. На Руре еще куда ни шло, на Юнкере уже заметно слабее, а на Марте и вовсе ни к черту.

Командир абордажной группы был неплохо подкован по части пропаганды, из чего Альфред сделал однозначный вывод – Кригер служит не только в десанте. Скрытая, но большая часть жалованья поступает на его лицевой счет из фондов ГСП. Нелегальный коллега. Ну что ж, тем лучше. Меньше будет разночтений в рапортах, как это бывает, когда армейские и полицейские инспекторы тянут одеяло каждый на себя, вернее, на свою службу.

– Найдер, – Альфред притормозил, оборачиваясь к помощнику, – вызовите представителя компании-владельца этого судна. Когда прибудет, берите его под личную опеку.

– Да, герр старший инспектор! – помощник, до этого следовавший за начальством, как безмолвная тень, и внимательно следивший за ходом беседы, встрепенулся и бросился выполнять приказ.

Капитан Кригер проводил его насмешливым взглядом, а затем указал на дверь в отсек.

– Вы правы, герр Краузе, лучше нам войти туда вдвоем, – он с сожалением развел руками. – Теснота, что поделать? Настройтесь, зрелище не из приятных.

* * *

В трех строчках содержалась масса информации. А сколько ее уместилось между строк! Даже сам факт получения секретной записки по гиперсвязи нес немалую смысловую нагрузку. В первую очередь было важно имя отправителя: Ван Ли. От этого человека никто не получал вестей целых восемь лет. Даже Великий Князь не встречался с ним и не разговаривал с окончания Пятой Космической. И вот послание. Причем не Гордееву, а лично князю Преображенскому. Откуда Ван Ли узнал, что такие вопросы теперь решает исключительно генерал-лейтенант князь Павел Петрович Преображенский? Впрочем, удивляться нечему. Загадочный китаец, казалось, знал всё и обо всем. Еще девять лет назад, встретив Ван Ли впервые, Павел Петрович был поражен осведомленностью «полковника из Генштаба». Ван Ли знал детали из жизни семьи Преображенских, которые никогда не выносились на публичное обсуждение. А еще Ван Ли предсказывал будущее. Не гадал, а именно предсказывал с точностью до девяноста девяти процентов. Правда, всегда определял условия, при которых предсказанный вариант осуществится, и прозрачно намекал каждому из ключевых участников событий, что ему следует делать. Если все выполняли свои функции с полной отдачей, предсказания сбывались. Возможно, Ван Ли из своих волшебных предвидений узнал, кому следует посылать секретную инструкцию?

Волшебных? Нет, они не волшебные. У Ван Ли другой секрет. Этот его… Эрг, так, кажется, он называет свой суперкомпьютер, вот секрет «волшебства». Машина, решающая невероятные математические задачи. Полковник утверждал, что это именно она рассчитывает вероятности, а ему остается лишь верно подобрать кандидатов для воплощения расчетов в реальность. Тоже непростая задача, но до сих пор у Ван Ли всё получалось. Точнее до тех пор, когда он бесследно исчез.

Почему загадочный провидец внезапно исчез, а уж тем более, почему вдруг снова объявился, оставалось гадать. У каждого свои причины всплывать или ложиться на дно. Вероятно, Ван Ли считал своей жизненной миссией роль «кризисного консультанта». Пока все шло своим чередом, он занимался личными делами, а как только обозначилась проблема – вернулся на сцену. Почему, зачем, какой ему от этого прок? Вопросы слишком далекие от темы. Вернулся, значит, так надо и ему, и остальным. Мотивы Ван Ли почти не поддавались расшифровке. Складывалось впечатление, что он мыслит иными категориями. Не то, чтобы нечеловеческими, но иными, более высокого порядка, или просто лежащими за пределами понимания обычных людей. Вот почему любые слова Ван Ли воспринимались как инструкции, подлежащие четкому исполнению, без лишних раздумий. Тем более, что на этот случай у князя Преображенского имелся однозначный приказ Гордеева: «буде объявится Ван Ли, слушаться его, как меня, даже без моего подтверждения его распоряжений. Оно ведь всяко бывает, долгие согласования на войне частенько миллионы загубить могут…»

«На войне…» В тот момент Павел пропустил упоминание о войне мимо ушей, но теперь понял, к чему готовил его Великий Князь. Секретный приказ Ван Ли подтвердил слова Гордеева – война неизбежна, и готовиться к ней следует уже сейчас. Каждому на своем участке, но со всем старанием.

«…Кандидатура резидента гарантирует невозможность провала…»

Преображенский перечитал абзац и хмыкнул. Довольно смелое утверждение даже для ясновидящего. Впрочем, если дочитать, все становится понятно. И агент, и резидент, и вспомогательные персонажи подобраны так, чтобы ни у кого из вражеской контрразведки не возникло и малейшего сомнения в правдивости их легенд. Да по большому счету никаких легенд у них и нет. Все «играют» сами себя. Разве что с маленьким секретиком. Простенько и со вкусом. Немного смущала степень риска для агента-исполнителя, но если он действительно настолько хорош и психологически устойчив, как утверждает Ван Ли, все пройдет хорошо.

И это значит, что грядущая война не затянется. Именно так, ни больше, ни меньше. От успеха тайной операции, пожалуй, зависел исход всей кампании. Не зря же Ван Ли сосредоточился именно на этой проблеме. Кто лучше него знает, на какую клавишу следует надавить, чтобы прозвучал финальный аккорд пьесы? Никто, в том-то и фокус. Значит, при успешном развитии событий всё начнется и закончится к середине весны, не позже.

Преображенский взглянул на зимний пейзаж за окном и невольно поежился. К середине весны. Скорей бы она началась, весна. Не потому, что сильно охота повоевать, а просто надоела эта стужа.

Пока что весна намечалась, это бесспорно, но намеки были тонкими, можно сказать, сусальными. Холодный ветер гнал тучи, окрашенные в невообразимое количество оттенков серого, а по полям, дорогам и улицам мела хлесткая, злая поземка. Темная, вязкая река лениво ворочалась под толстым льдом, а деревья в парках зябко кутались в снежные «меха». Весенние намеки доходили до жителей столицы только косвенно, в виде удлинения светового дня и редкой капели, робко постукивающей в секунды небесных просветлений.

И все-таки весна была не за горами. Неделя-другая – и белый пейзаж потемнеет, смажется, осядет, потечет, пойдет прорехами – сначала серыми, потом зелеными, и, в конце концов, будет смыт во вскрывшиеся реки и пруды теплыми дождями. Всё это неизбежно, как бы ни желали иного люди. Хотя, кто не желает весны? Только тот, кто ее никогда не видел, не нюхал и не ощущал каждой клеткой тела. Но много ли таких?

«Вообще-то, если задуматься, немало. Например, колонисты на холодной Натали никогда не видели весны и не увидят, если только не обзаведутся дополнительным орбитальным «солнцем». А на Грации царит вечный день, совмещенный с вечным летом. Там хорошо, радостно, но, честно говоря, скучно не меньше, чем на заснеженной Натали. На Гефесте весна укладывается в стандартный час, буквально «щелк!» и «включилось» лето, а на Деа она почему-то как две капли воды похожа на осень, все время пасмурно и промозгло. Или взять Данаю… Хотя, к чему «шарить мыслью по дальнему космосу»? Есть пример «ближнего прицела» – Эйзен. Единственная колония в пределах Солнечной системы, не знающая солнечного света, ни реального, ни искусственного. Все крупные спутники уже сто лет живут в тепле и неге, а на этой жестянке, говорят, даже в элитных отсеках температура не поднимается выше семнадцати градусов. И ведь не такая это затратная статья – покупка и содержание орбитального рефлектора. На Ганимеде, Европе и Каллисто с запуском искусственных солнышек просто рай образовался. Титан, конечно, вещь в себе, но и он неплохо существует. Даже Тритон процветает! А Эйзен, как черепаха в скорлупе. Почти малая планета по размеру, а ни «спутника-солнца» у него, ни атмосферы. Вся жизнь внутри, а снаружи только причалы, да коммуникации. Ну и что какому-нибудь Гансу Мюллеру с Эйзена восторги землян по поводу весеннего пробуждения природы? Пустой звук, да и только.

Пустой звук… это верно. А вот для землян думы гипотетического Ганса отнюдь не пустой звук и не предмет гадания на кофейной гуще. Нам желательно точно знать, что он думает о жизни, о чем мечтает, какую идею вынашивает? А ведь вынашивает! Иначе Великий Князь Гордеев не стал бы менять правила игры «в разгар сезона» и отрывать своих «назначенцев» от текущих дел. У Гордеева насчет опасности с Эйзена есть точные разведданные, полученные по особым каналам, и скорее всего подтвержденные всё тем же Ван Ли. Что-то там зреет, какая-то крупная неприятность, но вот какая? Как это узнать, если проклятущие гестаповцы ни одного чужака и на пушечный выстрел к своему городу не подпускают. Даже торговые площадки у них вынесены на космические платформы и на внешние причалы спутника-кольца. Ни бизнесменом, ни дипломатом внутрь города не проберешься. А пробраться надо ну просто край! Иначе можно опоздать. Тревожны аналитические данные по Эйзену, ох тревожны. Прав Ван Ли. Да и Гордеев прав, что старую команду под ружье поставил, пришла пора, пусть это пока и не слишком заметно…»

Преображенский еще раз обвел взглядом панораму мерзнущей Москвы и прошел к письменному столу. Привычка работать с документами, сидя за столом, сформировалась за годы правления на Каллисто. Не исчезла она, и когда Преображенский был временно призван Великим Князем на службу в Генштаб. Здесь действовало распоряжение, позволяющее офицерам использовать программу «персональный виртуальный офис», грубо говоря – трудиться, где и когда угодно, даже сопя в подушку на диване, но Павел Петрович был не склонен поддаваться соблазнам. Это, конечно, приятно и удобно – работать там, где тебе хочется, имея при этом свободные руки и почти не тратя лишнего времени на дорогу до конторы, но имелась одна загвоздка: «офис» подходил исключительно для рутинной работы. А в Главном Разведуправлении Генштаба Вооруженных Сил ОВК рутину следовало еще поискать. Что ни день новые «обстоятельства», ЧП или «вводные сверху», и все требуют тщательного обдумывания, а затем немедленных, но главное – неординарных решений. За три месяца введения в курс дел князь Преображенский перелопатил столько информации, сколько на спокойной Каллисто не найти при всем желании. За все восемь лет правления, с момента окончания Пятой Космической и до нынешней секретной мобилизации, Павел ни дня не работал в таком напряженном режиме. Взять хотя бы главную на сегодня проблему Эйзена. Она требовала настоящего мозгового штурма с последующим принципиальным решением: бить или не бить. Какой уж тут «офис»?

Преображенский открыл файл с пометкой «Совершенно секретно» и пролистал план операции «Буревестник». Подполковник Ривкин, начальник аналитического отдела, дал обильную пищу для размышлений. Менять план секретной операции в связи с новыми сведениями не требовалось, но кое-какие мероприятия провести стоило.

Но сначала следовало поговорить с разведкой. Корабль-невидимка полицейской армии «Беркут» с группой наблюдателей на борту висел в точке «Икс» уже неделю. Рапортовали разведчики ежедневно, но ничего нового в их донесениях не содержалось. Обычная картина, которую можно было увидеть и с дальних подступов к Эйзену, не вторгаясь в его условное орбитальное пространство.

Гигантский космический город походил на огромный грецкий орех, только с угловатыми контурами «извилин» и лабиринтов глубоких «каньонов» между ними. Резкие космические тени подчеркивали сложный «рельеф» внешней поверхности города, заодно создавая дополнительную маскировку в виде ложных «каналов». Завершенность картине придавало опоясывающее город кольцо, наподобие кольца вокруг Сатурна, только чуть толще, и связанное с «планетой» штангами-тоннелями транспортной системы. Все отсеки кольца были отданы под причалы. Имелись порты и на основном корпусе города-станции, но к выносным причалам Эйзена подходили торговые суда и пассажирские лайнеры, а из шлюзов внутренних промышленных секторов отбывали грузовики с продукцией литейных цехов и других филиалов корпорации «РУСТ». В любое время бортовых суток движение на всех этих рейдах было достаточно плотным, а по ближней орбите гигантской станции постоянно курсировали еще и военные катера.

Так Железный город выглядел раньше, когда разведчики смотрели на него в телескопы, так он выглядел и сейчас – при рассмотрении почти в упор. Жизнь вокруг Эйзена текла обыденно и вроде бы спокойно, без откровений и сенсаций. Павел Петрович не обвинял «невидимок» в некомпетентности или халатном несении службы, но все-таки ждал от них большего, нежели простой мониторинг.

Преображенский выбрал в справочнике номер командира разведэкипажа капитана Казакова, но вызывать его не стал. Что толку? Появись у капитана новости, он позвонил бы сам. К тому же до стандартного времени связи осталось всего полчаса. Можно и подождать. Работать в таком настроении не получится, зато есть минутка для разговора с домашними. Яна должна была пригласить нового тренера для сына, интересно узнать, насколько он соответствует ее требованиям. Княгиня Преображенская женщина мягкая и душевная, но во всем, что касается образования княжича – сама строгость. Предыдущий тренер, по ее мнению, неверно дозировал нагрузки, без учета роста организма юного Преображенского. Честно говоря, Павел Петрович был склонен простить ему эту ошибку, но Яна была непреклонна: «ошибаться пусть идет на рынок!» Как бы не испортила Сережу чрезмерной опекой. Павел усмехнулся и выбрал номер жены.

Однако позвонить снова не получилось. С пометкой «Приоритет А» на комп князя пришел вызов от Казакова. Павел Петрович включил видеорежим и понял всё еще до того, как капитан раскрыл рот. Казаков стоял на фоне экрана фронтального обзора, на котором отображалась часть гигантской космической станции. Преображенский давно изучил этот внешний сектор Эйзена в деталях и потому сразу заметил изменения. В тени одного из «каньонов», на «глубине» десятого (из трехсот!) от поверхности уровня, к незаметному шлюзу было пристыковано древнее торговое судно. Возможно, дела сдвинулись с мертвой точки!

– Ваша светлость!

– Здравствуй, капитан. Новости?

– Скорее древности, – Казаков усмехнулся. – Судно класса «Trog» ^[5]…

– Серьезно?

– Виноват, – капитан рассмеялся. – Но это название подходит ему больше, чем официальное «Trugbild-9» ^[6].

– Просто ты ревнуешь, – Преображенский тоже улыбнулся. – Давай по существу.

Рапорт об обстоятельствах появления судна-призрака уложился в полторы минуты, но Преображенского в первую очередь интересовал сам факт прибытия этой посудины на Эйзен. Ничего более конкретного Казакову было не разведать при всем желании, и теперь в игру вступал подполковник Ривкин. Анализ косвенных данных – его конек и прямая обязанность. Князь на секунду отвлекся и вызвал начальника аналитического отдела к себе. Поразмыслив еще секунду, он связался с генералом Луговым, своим временным заместителем (надо признать, довольно стойко перенесшим вторжение в его вотчину князя Преображенского), полковником Аверьяновым, бывшим военным атташе посольства Земли на Руре, а теперь главным специалистом в военной разведке ОВК по «немецким» колониям, и, наконец, с главным экспертом по электронной разведке генералом Олафсоном. Пора было провести первое секретное совещание по теме операции «Буревестник». До этого момента о ней знали (не считая Ван Ли) только сам Преображенский, Великий Князь Гордеев и экипаж беркутовского «Невидимки». Командующий полицейской армией генерал Бертье распорядился откомандировать требуемый корабль и экипаж без лишних вопросов. Теперь же операция перешла из подготовительной фазы в основную, и круг посвященных расширялся автоматически.

С одной стороны – не очень хорошо, но с другой – у Павла Петровича не было причин не доверять коллегам и подчиненным. Профессиональный разведчик должен быть чуточку параноиком, это верно, только Преображенский пришел в свое время в разведку не из профильной школы, а из космического десанта и в глубине души до сих пор оставался штурмовиком, свято верящим в честное боевое братство. И ни опыт, ни обстоятельства не могли искоренить в нем этот недостаток. Впрочем, пока он князю не мешал. Когда-нибудь, возможно, помешает, но пока… К тому же каждый из посвященных будет знать только то, что ему необходимо для успешной работы. В целом картину операции будут представлять себе трое: сам Преображенский, Ривкин и Великий Князь Гордеев. Причем, последний вряд ли пожелает углубляться в детали, поэтому всей темой будут владеть только сам Преображенский и подполковник Ривкин, надежность которого не вызывает сомнений хотя бы потому, что он был учеником самого Ван Ли.

Так что расширение круга посвященных будет довольно условным. И не в угоду профессиональной паранойе, а просто, чтобы не мешать «постоянному составу» заниматься текущими делами. На князя и так все косятся, недоумевая, зачем назначать нового начальника, заведомо временного, не снимая при этом старого? Что это за блажь, и в чем смысл странной формулировки в приказе: «назначить начальником-инспектором вплоть до особого распоряжения Верховного главнокомандующего либо до официального окончания специальной миссии»? Напрямую никто не спрашивает, даже сам временно пониженный в должности генерал Луговой, но шепотков за спиной хватает. Ну, насчет «начальника-инспектора» подчиненным более-менее понятно: Верховный решил провести полнейшую ревизию разведуправления и выбрал довольно оригинальный, но вполне объяснимый метод. А вот «особое распоряжение» и «специальная миссия» народ настораживали, народ бурчал, и это бурчание частенько содержало информацию, озвучивать которую не следовало.

Так что лишние люди в деле ни к чему. Меньше будет кулуарных обсуждений. Преображенский вернулся к разговору с капитаном.

– Наблюдай за любыми маневрами вокруг посудины, капитан. Кто ее привел?

– Как и полагается, абордажные катера орбитальной обороны. Порядок есть порядок. Немцы на нем повернуты, вы же понимаете. Доставили, пристыковали, отвалили. Ничего подозрительного. Да все штатно, ваша светлость, не волнуйтесь.

– Дай-то бог, – князь кивнул. – Звони в любое время, операция по-прежнему под моим личным контролем. И еще… как у твоего заместителя с немецким?

– На уровне «Яволь, герр гауптманн». Причем с южнорусским мягким «г».

– Засунь его на ночь в «мнемосон». Пусть подучится.

– Это для третьей фазы операции?

– Так точно, капитан. Справится?

– Так точно, ваша светлость. Лейтенант Хренов у нас на все руки мастер, но лучше всего умеет дрыхнуть, на этом и сыграем.

– Вот и отлично. До связи.

Преображенский выключил комп и еще раз сверился с планом операции. Пока все шло нормально. Если так будет и дальше, Эйзен все-таки приоткроет свои секреты. Хотелось бы сказать: «откроет все свои секреты», но это нереально.

– Разрешите, ваша светлость?

В дверях одновременно возникли Ривкин и Луговой.

– Проходите, располагайтесь, – Павел указал на кресла для посетителей. – Дождемся Аверьянова с Олафсоном и начнем.

– Чувствую, дело пахнет новой операцией? – Ривкин изобразил, что принюхивается. – Большое дело?

– Наберитесь терпения, подполковник, – Преображенский коснулся окошечка «секретарь» на экране компа. – Оля, кофе на пять персон.

– Таки да, большое, – аналитик удовлетворенно щелкнул пальцами.

– Настройтесь на серьезную волну, Аарон Моисеевич, – строго проговорил Преображенский. – Ваш отдел, возможно, будет играть в деле ключевую роль.

– Весь внимание и серьезность, ваша светлость, – Ривкин поднял руки, одновременно чуть наклонив голову.

Генерал Луговой недовольно взглянул на подполковника. В штабе Управления все прекрасно знали, что князь относится к гениальному, а потому слегка сдвинутому начальнику аналитического отдела снисходительно, но всему есть разумные пределы. С точки зрения генерала, Ривкин злоупотреблял особым расположением его светлости. Впрочем, это их дела. Если Преображенский считает поведение аналитика нормальным, значит, так оно и есть. Да и верно, что взять с гражданского, случайно задержавшегося на военной службе после окончания войны?

– Ваша светлость, разрешите вопрос, – подал он Ривкину пример образцовой субординации.

– Спрашивайте.

– Вы не укажете, так сказать, вектор операции, не сориентируете, о чем пойдет речь? Чтобы мы могли собраться с мыслями.

– Пожалуйста, собирайтесь. Вектор указывает на Эйзен.

Луговой молча поднял брови. По лицу генерала было непонятно, удивлен он или раздосадован. Мелькнувшая гримаса имела признаки не совсем этих эмоций, но что-то близкое.

Аналитик вел себя более открыто. Он сразу же состроил кислую физиономию и развалился в кресле, чуть ли не наполовину съехав под стол.

– Снова напрасная трата времени и средств, – Ривкин устало прикрыл глаза рукой. – Я же сто раз докладывал, ваша светлость, «взломать» Эйзен невозможно! Один шанс из миллиона. И это не голые слова, а точные расчеты на лучших компьютерах. Жаждете выкинуть деньги на ветер? Так просто повысьте мне оклад!

– Обстоятельства изменились, подполковник. Когда вы узнаете подробности, ваши машины будут вынуждены рассчитать новую вероятность.

– Отбросим ноль, пусть даже два ноля, что это изменит?

– Увидим. Надеюсь, изменится всё, и в лучшую для нас сторону.

2. Февраль 2299 г., Эйзен

Такого количества разных документов Альфред не составлял еще никогда. К вечеру суматошного дня он уже с трудом соображал и, если бы не подсказки служебной программы, наверняка наделал бы в формулярах кучу ошибок. В дополнение ко всему над головой по-прежнему висел дамоклов меч инспекции герра Штрауха. Шеф постоянно маячил в поле зрения, что-то выясняя у экспертов-криминалистов и медиков. С точки зрения Краузе, картина была вполне понятной, и особо углубляться в подробности не имело смысла, но у шефа на этот счет имелась своя точка зрения, о которой он предпочитал многозначительно помалкивать. После десяти вечера к усталости добавилось раздражение. Силы кончились, работы оставались еще горы, а неутомимый Штраух продолжал докапываться до некой истины. В целом всё это утомляло сильнее марафона на беговой дорожке. Страшно хотелось упасть и хотя бы на полчаса забыться. Можно даже прямо здесь, на палубе шлюзового отсека. Все равно уйти с карантинной площадки без разрешения шефа немыслимо, а он, похоже, намеревался работать до полного выяснения всех обстоятельств дела.

Краузе усталым взглядом поискал заместителя. Фриц тоже выглядел выжатым досуха и бродил по сектору на автомате, создавая лишь видимость работы. Почувствовав взгляд старшего инспектора, Найдер вяло кивнул и направился к Альфреду, в импровизированную зону отдыха.